Гастарбайтеры

    Содержание:   Вечерняя попутка.  Угрюмый попутчик.  И украл и солгал.
             

    Мы  привыкли, что наши дворы и улицы обустраивают гастарбайтеры.
Наш дом на подряде у таджиков. Я отношусь к ним с  симпатией. Обычно, у новичков узнаю откуда они приехали, по утрам приветствую, обмениваюсь шутливыми репликами вроде: «Сегодня отдыхай, за тебя дождь поработал» или «Снегу навалило! Наверно  двойной тариф  платить будут». Они тоже отвечают шуткой.
    Симпатия к таджикам сложилась у меня давно, когда ещё и слова «гастарбайтер» не было, и жили они в своем мире, а я приезжал к ним в гости. И если сейчас о них звучит недоброе слово, я вспоминаю те встречи и вмешиваюсь: «Зачем вы так  о них…» Из многих встреч на их родине я выбрал несколько  эпизодов.

                ВЕЧЕРНЯЯ ПОПУТКА
    Солнце скрылось за ближними  гребнями гор. В ущельях темнеет рано и быстро.
 Многодневный  маршрут по Центральному Памиру был успешно завершён, но чувство удовлетворенности, существенно омрачало  ощущение  излишне хорошего аппетита. От рациона  600 граммов сухого питания в день на маршруте не растолстеешь и внутренних запасов не сделаешь. Последние остатки пропитания были съедены утром и после пройденного за день перевала внутренние ресурсы совсем истощились. Голодные люди становятся раздражительными и злыми.  Шли  молча.
   Ночевка планировалась у моста через Мук-су, по  которому иногда на пастбища ходят машины. Сегодня встретить машину было нереально, да и завтра ещё неизвестно когда. Без пищи человек может прожить долго.  Зато воды –целая река, хотя и мутная.
 
   Но… Вот это удача! Из-за горного отрога с противоположной от нас стороны выехал  грузовик! Мы, все четверо, замахали руками и в меру сил, скованных рюкзаками,  припустили к мосту. В глухих, малолюдных местах отношения между людьми более отзывчивые. Грузовик нас дождался. Водитель-таджик нас посадил, даже не заикнувшись о деньгах. В кабинке у него, кажется, кто-то  сидел.

   Мы приободрились. Сегодня к ночи будем в Джиргитале,  где есть местный аэродром, а завтра будут и лепёшки, и чай и, возможно, самолёт на Душанбе. А пока занялись самовнушением, что голодание бывает полезным, его даже иногда предписывают для неведомой нам пользы.

   Было уже темно, когда машина остановилась на окраине кишлака. На небе  полыхали звёзды, подсвечивая окрестности. Из кабины действительно появился неказистый  попутчик и направился в дом у дороги, в окне которого светился тусклый огонёк. Машина стояла пару минут, видимо ожидая его возвращения.
Он действительно вернулся и протянул нам через борт… две большие, теплые лепёшки.
    Мы едва успели сказать «рахмат», как водитель дал газ.

   Мы не разглядели этого таджика-попутчика, он тоже не мог видеть нас в темноте. Мы не обмолвились  с ним ни словом.  Он не  ждал  благодарности. Мы больше никогда не увидим друг друга.  Как человек Памира он  понимал, что люди спустились с гор, догадывался, что это значит,  и всего-то проявил восточное гостеприимство.
  Надо ли говорить, какими  вкусными были лепёшки.

               УГРЮМЫЙ ПОПУТЧИК             
   После успешного сезона в горах я возвращаться домой. Путь шёл с перевала по склону, который где-то внизу обрывался в шумную речку.  Моя слабо нахоженная тропка впадала в другую, более широкую, на которой появился здоровенный, заросший, в заношенной одежде таджик, идущий, как оказалось, с пастбищ. После традиционных приветствий и вопросов: кто, куда и откуда разговор прекратился, ещё и потому, что он плохо говорил по-русски.

   Этот таджик мне  сразу не понравился и чем дальше, тем больше. Не понравился своим мрачным, угрюмым видом и ещё непонятным пристальным взглядом в глаза. Причём его  взгляд был каким-то отрешенным, словно он не видел  за моими  глазами души человеческой. Мне даже почудилась скрытая угроза. Он был мощнее меня. Место глухое. Где-то внизу шумит река. И в случае чего, мои  шансы  были бы  не велики. Я старался идти сзади, но и он придерживался такой же тактики, хотя и одного захода за спину было бы достаточно.
   На всякий случай я дал  ему понять, что в моём  рюкзаке ничего полезного нет, всякая альпинистская ерунда, а  денег – только на перелет до Москвы. Сказал и осёкся,  поняв, что ляпнул лишнее. Стоимость перелета могла бы заметно поправить бюджет таджикской семьи.

  Вышли мы со своих становищ ещё затемно, но солнце  и часы приближались к полудню.Азиатская жара, пусть и на изрядной высоте,  допекала основательно. Иногда попадались спасительные ручьи, бегущие с далеких невидимых снежников. В минуты коротких остановок меня преследовал  всё тот же  неотрывный угрюмый и, как мне казалось, угрожающий  взгляд, не предвещающий ничего хорошего.

  У слияния двух рек долина расширилась. Серпантин тропы уходил в боковую долину, где виднелся кишлак моего спутника, окруженный желтыми  ячменными полями, а мой путь продолжался прямо, к виднеющемуся внизу пустынному тракту. Перед расставанием я на всякий случай снял рюкзак, надеясь в случае чего не столько на силу, сколько на ловкость.

  Таджик опять приблизился ко мне, хмуро упёрся в меня взглядом и неожиданно сказал: «Какой у тебя голубой глаза, совсем как кеклики»   (Кеклики - небольшие голубоватые горные куропатки)

  Я опешил. И теперь уже я в изумлении уставился на него.
  Оказывается этот угрюмый, хмурый, обтрёпанный парень  в душе был романтиком или лириком, если даже такая малость, как  необычный в этих местах голубой цвет моих глаз, мог так удивить и заворожить его.  Надо же  - «…как кеклики…»
«Хайр,то дидор»- попрощался я с ним за руку, добавив  ещё от души:
 «Всего тебе доброго».

   Дальше к тракту я спускался с таким чувством, как будто хотел оговорить ближнего своего перед Судьёй.

                И УКРАЛ И СОЛГАЛ
   Это я о себе. Грехи наши тяжкие…
Стоял август. Мы возвращались с Центрального Памира. В районный центр Ванч добрались во второй половине дня. Основательно посидели в чайхане,  убедились, что дальнейшего транспорта сегодня не будет, и занялись  устройством личной жизни. Кто-то разлегся на лужайке у края аэродрома, где предстояла ночёвка, кто-то направился на почту. Я пошел по окраине Ванча, испытывая удовольствие от  ровной дороги и отсутствия за плечами рюкзака.

  Прошел я совсем немного, как увидел за невысокой полуразвалившейся каменной оградой сад. Шикарные урюковые деревья с янтарными плодами с красными щечками загипнотизировали меня. Наверно такие деревья росли в Эдеме.
  Для того, чтобы оказаться по ту сторону забора, навыков скалолазания не потребовалось. После месяца всяких сублематов –  вкус урюка казался райским.
Но не успел я вкусить и десятка плодов как за деревьями показался хозяин.  Мой общественный статус старшего инженера не позволял мне  как мальчишке сигануть через забор и дать дёру.  Я покорно стал ждать справедливого возмездия, надеясь, впрочем, что  советская власть искоренила восточный  обычай отрубать  воришкам руку.

   Хозяин - невысокий таджик в поношенном халате и с повязкой  на голове приближался как-то странно, зигзагами от дерева к дереву и вроде не замечал меня. Наверно готовился к захвату. Когда он, наконец, подошел, я поприветствовал его: «Салом алейкум», и начал виновато оправдываться, что хотел только попробовать  урюк.
   Хозяин словно обрадовался моему вниманию, ответил на моё приветствие и после нескольких слов знакомства,  пригласил к себе в дом (даже не вспомнив про хищение урюка). Впрочем, как обычно в летнюю пору,  расположились мы не в самом доме, а рядом на достархане под огромным ореховым деревом.

   Хозяйка почти сразу принесла вареную картошку с зеленью, лепешки, зеленый чай и конфеты- подушечки. Сама   ушла, чтобы не мешать двум мудрым мужам обсуждать  важные вопросы. Где-то за домом слышались женские и детские голоса.
Пошла неспешная беседа, в которой по большей части я с искренним интересом расспрашивал  о местной жизни и обычаях.

   Хозяин рассматривал мою обгорелую, облезлую, заросшую физиономию со впалыми щеками (признаки активного отдыха) и с неловкостью спросил: сколько платят за такую тяжелую работу.
 Я замешкался с ответом. В то время мы еще не участвовали в соревнованиях спортивных обществ, где выделяются некоторые средства, а приехали за свои…
Если сказать как есть то:
     - либо выглядеть круглым дураком в глазах практичного местного жителя,
     - либо ответ может быть истолкованы как неуважение к собеседнику, в   
       попытке скрыть от него непомерные доходы.
После некоторого замешательства я назвал  зарплату старшего инженера.
     - «Да, немного за такую работу» - посочувствовал  хозяин.

  Вскоре у заборчика с соседним участком появилась таджичка в шароварах  и в когда-то цветастом платье. Она что-то спросила. Мой хозяин ответил: «This is my friend of Moscow»  Такие фразы доступны даже для моего знания английского. Последовал диалог из  ещё нескольких  английских фраз…
 
    Я вконец опешил!  В каком-то глухом горном кишлаке  таджики в потрёпанных замызганных национальных одеждах общаются на английском!
   -Почему вы говорите на английском? Откуда вы его знаете?

  Вдруг я почувствовал на себе странный настороженный взгляд хозяина.
  После некоторой паузы он как-то замедленно произнес:
   - Мы с ней учителя английского языка в школе.  Вот, практикуемся.
 
   Мой вопрос об английском имел неожиданный эффект. С советских времен жители приграничных районов имели установку обращать внимание на  чужаков и сообщать куда следует. Ванч находится рядом с афганской границей. Как мне доверительно говорили таджики, они даже общаются  с афганцами, правда зимой, когда пограничный могучий Пяндж становится жалкой речушкой.
   Так вот - появился чужак (т.е. я), который понимает английский(!?)  И тут возникла ситуация, в которой мне  было очень трудно удержаться от смеха, чтобы не обидеть хозяина. Человек никогда не бывавший в Москве стал проверять  – действительно ли я из столицы, а не агент зловредного государства. Где находится мавзолей? Какая протекает река? С какого вокзала идет поезд на Душанбе? И ещё в том же роде. Экзамен я успешно выдержал и наши доверительные отношения восстановились.

   Стемнело.  Был выпит последний  чайник. Рассмотрены все аспекты бытия. Установлена моя непричастность к чужим разведкам. Мы расставались друзьями.
Я уносил с собой тёплое отношение к хозяину и  большой куль подаренного  урюка.
   А по пути  уговаривал свою совесть, что и "самовольный урюк" и "зарплата" случились по слабости человеческой и по стечению обстоятельств.