Пляски в степи

Июль 1988 года, Херсонская область, неподалёку от села Змеевка.
Остаток пути Барин - начальник археологической экспедиции - ехал в кабине. А мы ехали в кузове. Урки бились в камень-ножницы на щелбаны.
Грузовик въехал в лесополосу, в короткую легкую прохладу, и выскочил на поляну.
На поляне, окруженной акациями, стоял осевший курган. Курган был покрыт высоким, древовидным кустарником. Возле кургана стоял покинуто, забрызганный маслом и грязью, бульдозер.
«Выгружайсь!» - радостно скомандовал Барин. Урки нехотя перевалились через борта.
«А косы?» - удивился начальник. Лязгнуло лезвие - я стал вытаскивать из-под скамеек косы.
«Взяли, черти, и - вперед! Через час чтобы курган был чист!» Косы взметнулись вверх, хлопцы переминались с ноги на ногу с ними, как бестолочи тёмного воинства, то ли с бодуна собранные на бой, то ли потехи ради.
«Впе-рЁд!» - повторил Барин. Косари подошли к основанию кургана и замерли.
Барин посмотрел на меня и на его лице отразился смех: «Сейчас начнется цирк!»
Вадюня обернулся на Барина с жалобным лицом.
Сырожа потрогал куст, растер пальцами лист, словно не веря, и понюхал.
Все трое стояли остолопами. Сырожа робко взмахнул косой.
«Ты что, сука!!!- закричал Эдик, обернулся издали на Барина, - Хозяин, издеваешься?!»
«А как его вскрывать?!» «Что вскрывать?! Что ты мне вешаешь?!!» - истерикнул Эдик.
А двое придурковато гыгыкнули и сникли. Эдик бунтарски бросил косу в траву и пошел в сторону деревьев.
«Эдик, не шали!» Тот в ответ: «Да пошел ты в жопу!» - и демонстративно сел на землю, крестив ноги. «Та-ак, - протянул Барин, - А ну, респираторы взяли, и - работать, архаровцы!»
Сырожа и Вадюня взяли марлевые повязки, сердито поглядывая в нашу сторону.
«Я тебе что скажу!» - начал Эдик из-под деревьев. «А ты мне не тыкай…»
«А я буду! Буду! Девочки еще не соспелые!» «Какие... - засмеялся Барин, - Что ты несешь?»
Эдик взвился в горячке: «А ты думал!? У меня по 307-ой, сука, была ходка! Я про неё профессор!!! Этж убийство!!» Замолк. Барин пошел на него быстрым шагом, загрёб голову несчастного агронома подмышку, и крутанул резко вниз, чуток. «А-а! Дурак, больно!» - Эдик засеменил ногами по кругу, чтобы ослабить натяжение в шее. Барин - в смех: «Голову сверну. Косить или не косить?!» «Пусти, фашист!» Эдика отпустили. Он отпрыгнул и, тыча пальцем в Барина, заорал: «Фашист! Фашист несчастный!» «Так, урки. Слушать мою команду – косим и сжигаем. Понятно?» «Сжи-га-ем?!» Это оказало электрическое воздействие на балбесов, и двое тут же двинулись в заросли. «Начинайте с вершины. Идите друг от друга вниз.» Вадюня и Сырожа уже исчезли в посадке.
«Понту с этого сжигания!? - крикнул из-под деревьев Эдик. Помолчал. И подвел черту своему бунту: «Ей неделю ещё спеть, салаги!» Сплюнул и тоже скрылся в кустарнике.
Шепелявый голос косы заговорил со стеблями. Это были два коротких слова: «не-с-сы» и «щ-а-с».
Я подошел ближе к зарослям. У меня возникло странное ощущение, что это всё живое. Соцветия шевелились и тянулись ко мне своими влажными усиками, сверкали, переливались маслянистыми хрусталиками. А листья разворачивали ко мне открытые ладони. Стебли, листья, соцветия – всё это, каждый куст в отдельности и вся плантация, было одним существом. И я отошел подальше.
Барин налил из термоса чай с коньяком. Мы сели в сухой тени акаций, пили чай и молча курили.
«А он прав, - неожиданно сказал Барин, - но, что тут поделаешь.»
В ритм срезания стеблей над курганом тяжело поднялась грустная песня убийцы конопли Эдика:
«О-ох, болит моя душа, умирает анаша! Грех беру я на душу, бью косой я анашу!»
И двое подхватили незамысловато и печально: «Анаша, анаша, ты была так хороша..»
«Маски одели, безмозглые! - крикнул им Барин, допил чай, махнул рукой. - Пойдем кусты собирать.» И засмеялся.
Под закат мы собрали на поляну гору срезанных стеблей с налитыми соцветиями, источающими маслянистую прохладу. Пальцы-ладони листвы поникли. Миллионы зрачков соцветий смотрели на меня. Парни тихо стояли рядом.
Водитель плюхнул из канистры бензин. Барин зажег спичку и бросил от себя.
Желтый огонь побежал, пыхнул, повалил синий дым. За ним -  белый и тяжелый, из которого взлетело бледное, белое огнище, затрещало и загудело погребальным костром.
Я отошел подальше от жара, а урки предурошные взвыли как один и стали скакать черными фигурками вокруг огня, что твои шуты с колокольчиками.