УЛИГЕР О ДЕТСТВЕ
Роман
МОСКВА, 2014
© В.В. Бараев, 2014
3
УЛИГЕР1 О ДЕТСТВЕ
В начале ХХ века в Приангарье было пять ба-
раевских родов. Ныне их нет, и я, последний из
могикан, решил воссоздать мир своего детства
и ауру древнего рода. Ссылки на Льва Толстого
и Маркеса — не просто дань уважения клас-
сикам, но и попытка следовать их описанию
семейных историй. Я рассказываю историю
предков почти документально, но использую
древние мифы, предания, шаманскую мистику
и топонимику Прибайкалья.
(1 Улигер по-бурятски — сказание, поэма. Я рассказываю не только о своём
роде, но и о бурятах, тунгусах, русских, живущих у Байкала. Они настолько
перемешаны друг с другом, что прибайкальцев можно считать особой
породой сибиряков. (Здесь и далее — прим. авт.).
— В каждом из нас есть осколки Тунгусского метеорита, — говорил мой отец. Он родился в 1907 году. От эпицентра взрыва на Тунгуске не так далеко до Ангары,
и пожары, завалы леса в 1908 году дошли до нас. О катастрофе отец не помнил, но ему рассказали, как через год после его рождения шквал бури донёсся до Ангары, как ночами светилось небо, а днём его закрывали облака пыли и гари. Говоря о метеорите, отец имел в виду не его осколки, которых не нашли, а родство с тунгусами.
Мои предки по отцу пришли на Ангару из Монголии. Они кочевали в долине Халхин-Гола, где воевал Чингис-хан, а в 1939 году произошло сражение, после которого
мир узнал полководца Жукова. В конце XVIII века сыновья шамана Бортэ переплыли Байкал, поселились на правом берегу Ангары, в Кутанке, близ нынешней Осы, потом
(1 Улигер по-бурятски — сказание, поэма. Я рассказываю не только о своём
роде, но и о бурятах, тунгусах, русских, живущих у Байкала. Они настолько
перемешаны друг с другом, что прибайкальцев можно считать особой
породой сибиряков. (Здесь и далее — прим. авт.).
4
откочевали на север, в Балаганский район. Они были потомками легендарного Хоридоя, который женился на небесной Лебеди, которая родила одиннадцать детей. Породнившись с бурятами и тунгусами, беглецы жили охотой. Однажды зимой, возвращаясь с удачного загона, они услышали в таёжной долине голоса и смех детей. Шаманка Онидон, моя прапрабабка, сказала: «Голоса, смех детей — добрый знак, давайте жить тут». Семья стала здесь, сыновья женились на выходцах из
родов барай, нойот, хогой, шаралдай. Подобное смешение
типично у бурят. А улус назвали Хурсэ.
(2- Хурсэ — от монгольского слова «острый». Русский переписчик записал
улус как Куруса. Название улуса показалось НКВД японским. В те годы
был известен японский дипломат Куруса, который летал на переговоры
в Германию, Италию, создавая будущую роковую ось Рим-Берлин-Токио. Бывал
и в США. В 1938 году моего деда Ивана Бараева арестовали и расстреляли как
очередного японского шпиона - «Штабс-капитана Рыбникова», описанного
в одноимённом рассказе А.И. Куприна.)
5
1933-1934
АНГАРА
Мои самые первые воспоминания: широкая, огромная река Ангара. Она течёт не слева направо, как в Мольке, а справа налево. Позже выяснилось, что я родился в роддоме Балаганска, на левом берегу реки, хотя в паспорте записана Молька. И это как-то отразилось в моём сознании. Однажды, когда отец приплыл туда на лодке, роддом загорелся. Схватив огромную бочку, он вылил воду на пламя и потушил пожар. Все удивились, как он поднял такую бочку. Так отец спас меня с мамой и других рожениц с детьми.
Я родился 4 февраля 1933 года на Ангаре в самый голодный год. Через 25 лет после катастрофы на Тунгуске. Отец, Бараев Владимир Иванович, был председателем коммуны «Красная Молька». В 1929 г. «за стопудовые урожаи» его послали в Москву на ВСХВ — Всесоюзную сельско-хозяйственную выставку. Позже отца назначили председателем Балаганского райколхозсоюза. Мама, Евдокия Прокопьевна Тасханова, была пионервожатой, вступила в комсомол, потом в партию. Голодомор докатился до Приангарья. Однако сибиряки переносили его легче, так как спасались
охотой, рыбалкой.
Во время чистки партии в 1934 году на партийно-хозяйственном активе Балаганского района наш односельчанин Можаров сказал: «Бараев — сын кулака и старосты». Отца, а заодно маму и её брата Луку, исключили из партии.
Мой дед Иван Бараевич до революции жил вместе с родичами в улусе Куруса, где выращивал хлеб. Проданного зерна хватало на покупку одежды, вещей. А скот плодился «сам собой». Коров, овец, лошадей было много. Сосед Герасим Гуляшинов в качестве калыма уплатил за Евдокию, племянницу моего деда, десять коров и сто овец. Да и у Бараевых было много живности. Так на берегах Ангары жили многие
бурятские семьи.
В 1908 году заезжий фотограф снял семью деда и его брата Василия. На фоне рисованного полотна с пальмами сидят моя бабушка Сэсэг и её сестра Сыбык, жена Василия Бартакова. Они полнощёкие, в нарядных халатах, на шеях монисты из золотых червонцев, кораллов, янтаря. Дед Иван Бараевич стоит справа, держа на руках годовалого сына Володю, моего отца. Дед высокий, жилистый. Правильные
черты лица, прямой нос. Он родился от русской матери.
Жена деда Ивана Сэсэг (Цветок) была буряткой. То есть мой отец Владимир Иванович был на три четверти бурят, на одну четверть русский. Русская кровь была и у моей мамы Евдокии Прокопьевны Тасхановой. Её прадед по матери
Иннокентий Андреев, тайша Балаганских бурят, женился на русской. Так что во мне течёт какая-то часть русской крови.
Мои деды считались зажиточными. Однако позже, увидев фотографии бурят Трубачеевых, Богдановых, сделанные в те же годы, я понял, что мы по сравнению
с ними — плебеи. Они, как и зажиточные буряты Михайловы, Баторовы, Ханхасаевы, красовались в европейских костюмах из английской шерсти, а женщин украшали
шляпки из Парижа, серьги, колье с бриллиантами. Их дети учились в Иркутске, Томске, Петербурге и за границей.
Старостой деда избрали около 1910 года. Эта должность была уважаемой, но приносила больше сложностей, чем благ. Он не хотел брать на себя хлопоты, связанные с выездом в Балаганск и Иркутск. Но он чуть не единственный окончил церковно-приходскую школу. Освоил русскую грамоту, арифметику. Выписывал газеты «Иркутские губернские ведомости» и «Епархиальные ведомости».
И его уговорили. Когда читать стало трудно, поехал в Иркутск, подобрал очки с круглой роговой оправой. Тогда же обзавёлся тростью и шляпой. В Мольке все ахнули, увидев его в таком виде.
Однажды Иван Бараевич собрал с односельчан годовую подать и послал деньги в Иркутск с одним чиновником. Огромную сумму денег жителей девяти улусов, вхо-
дивших в Мольку (Хартаново, Санкирово, Шалтыково, Куруса и др.), присвоил человек, которому Иван Бараевич доверил деньги. Его отстранили от должности. Дед и его родичи почти разорились, расплачиваясь с долгом.
На фото: Семья Бартуковых и Бараевых. Слева направо: Василий Бартуков,
его дочь Оня, её мать Сыбык Багаева с сыном Платоном на коленях,
сзади — её брат. Далее моя бабушка Сэсэг Багаева (она — сестра
Сыбык). Рядом Дуся Бартукова, дочь Василия и Сыбык. Стоит Иван
Бараев с сыном Володей, моим отцом, на руках. Правее — его
сестра Тандюр Бараева, в замужестве Бакланова. Фото 1908 г.
8
Отец говорил, что об этом писалось в иркутской газете. Хочу
найти её, но...
Звание старосты преследовало деда и позже. В 1934 году, на чистке партии, односельчанин Можаров заявил об этом, и моего отца исключили из партии как сына шамана и кулака. Как ни странно, это привело к спасению нашей семьи. Если бы отец не уехал в Улан-Удэ, его арестовали бы в 1938 году, когда Иркутский обком партии добился повышенных цифр арестов. Так что спасибо Можарову.
9
1935-1936
СОВХОЗ ПВЗ
После исключения из партии мой отец осенью 1934 года ездил в Иркутск искать правду, в пути простыл и заболел, но добился восстановления в партии и поехал на строительство паровозо-вагонного завода в Верхнеудинск, который только что переименовали в Улан-Удэ (Красная Уда).
Об этой стройке пятилетки писали в газетах, говорили по радио. Отец хорошо знал город, так как в конце двадцатых годов учился здесь, в совпартшколе и успешно окончил её. Преподаватели школы Мархоз Петрович Хабаев, Кузьма Петрович Чучин и Николай Матвеевич Ким помогли устроиться на паровозо-вагоноремонтном заводе.
Парторгом стройки был Соломон Матвеевич Иванов, бурят из улуса Ей Нукутского района Иркутской области. Библейские имена он и его отец получили при крещении
по святцам. Я знал трёх бурят по имени Абрам. Один из них был капитаном теплохода «Комсомолец» в 1960-х годах на Байкале. Среди родичей и знакомых были Моисей, Самсон, Иосиф, Розалия Исаковна. Отец, став замдиректора совхоза, подружился с Соломоном Матвеевичем. На фотографиях они рядом. На обороте снимка, подаренного отцу — надпись:
«На вечную и добрую память любимому товарищу по совместной работе в совхозе Улан-Удэнского паровозо-вагоноремонтного завода. Заместителю директора Владимиру Ивановичу Бараеву. От бывшего парторга совхоза С.М. Иванова. 9/XI-34 г.».
Главным инженером строительства ПВЗ, с которым мой отец тоже общался, был Фридрих Геринг. Фамилия ближайшего соратника Гитлера ещё не была известна сибирякам.
10
Пока отец устраивался в Улан-Удэ, мама выехала со мной на берег Ангары,
где все жили в летниках — деревянных пятиугольных юртах. На заливных лугах быстрее вырастала трава, и потому жители Мольки переезжали сюда.
Мы ждали, когда отец вызовет нас. Соседи спра-
шивали меня, почему я не еду к отцу. «Па-аход нету», — отвечал я. Тогда я не
выговаривал букву «р».
Юрта казалась мне огромной, высокой, как дворец. Прохладный земляной пол помню памятью босых ног. А в дверь залетали ласточки, свившие гнёзда над входом. Когда появились птенцы, они приносили им корм, и я слышал их писк, щебет.
В августе 1935 года отец приехал за нами. Мы сели в Балаганске на пароход. На речном вокзале в Иркутске, пока отец искал машину до железнодорожной станции, а мама перекладывала вещи, меня испугал громкий рёв гудка парохода и я побежал вверх по течению. Мама искала меня на пристани, пока не увидела, как я бросаю камни в Ангару. Она со слезами подбежала и обняла меня. А кто-то пошутил, мол, далеко пойдёт этот парень, когда вырастет.
В Улан-Удэ приехали в сентябре 1935 года. Хорошо помню залитые солнцем Гостиные ряды в центре города, большую голую площадь вокруг них. Тогда здесь не было деревьев. Эти Гостиные ряды точь-в-точь такие, какие я позже видел в Костроме, Владимире, Петербурге, Кяхте и других старинных русских городах. Я стоял напротив дома, где нынче висит мемориальная доска о том, что здесь работал Давыдов, автор песни «Славное море, священный Байкал». Отец отвёз меня и маму на грузовике в посёлок на реке Уде, в районе будущего авиазавода, где располагался совхоз ПВЗ.
После гражданской войны все станции Транссиба были полны разбитыми паровозами и вагонами. Ремонтировать их было негде. 10 февраля 1932 года в Москве приняли решение построить паровозо-вагонный завод в Чите. Секретарь обкома партии М.Н. Ербанов и председатель Совета наркоматов БМАССР Д.Д. Доржиев послали телеграммы в ЦК ВКП(б), Совет наркоматов СССР и Наркомат путей сообщения с просьбой перенести стройку в Верхнеудинск. В Москве изучили доводы, среди которых главным было развитие связей с Монголией и Китаем, и перенесли строительство ПВЗ
из Читы в Верхнеудинск.
Расселить и накормить тысячи людей, приехавших из Казахстана, Средней Азии, Урала, Сибири, было неимоверно трудно. А отец, став директором совхоза, отвечал за продовольственное снабжение строителей ПВЗ. В совхоз на берегу Уды пригнали стада коров, овец, лошадей. Отец руководил строительством коровника, конюшни, свинарника, выращиванием овса, картофеля, других овощей, заготовкой сена для скота.
Чуть позже к нам приехали из Мольки тётя Лёля, младшая сестра отца, и средний брат Гоша. Он стал слесарем на ПВЗ. Мы жили в деревянном домике на берегу Уды. Тёте Лёле было семнадцать лет, но худая, маленькая, она походила на школьницу. Её мать, моя бабушка Сэсэг, умерла от туберкулёза, к тому же начался голод. От него умерла её старшая дочь, а Лёля, хоть и была хилой, выжила.
Нянчась со мной, она однажды не доглядела, что я сунул найденный где-то винтовочный патрон в трубу самовара. Выстрел, похожий на взрыв, испугал всех. Самовар вышел из строя.
Как-то тётя Лёля пошла со мной на берег Уды. Я кидал камни в воду. Вдруг к реке двинулся табун лошадей. Торопясь к воде, они, храпя и топая копытами, бежали рысцой, поднимая пыль. Их было много. Я испугался, заплакал. Тётя Лёля взяла меня на руки и пошла вверх. Пастух-казах, услышав мой плач, поднял меня на руки и посадил перед собой в седло, а наверху отдал тёте Лёле. Храпящие кони
вокруг потом снилось мне, и я плакал во сне.
Примерно тогда кто-то сделал мой первый в жизни снимок. Я стою у стены дома в тюбетейке, наклонив голову набок и щурясь от солнца. На мне пальто из старой маминой куртки. Это первое в её жизни шитьё. Она смеялась над снимком и стеснялась его. Пуговицы перекошены, края пальто внизу не совпадают.
В ту пору мама простыла, заболела грудницей. Мне не хватало молока. Отец мог бы брать его на ферме, но как коммунист не позволил себе этого. И тётя Лёля ходила за молоком на Кумыску, километров двадцать туда и обратно.
Тогда страна ещё страдала от голода. Все жили тяжело, игрушки не выпускались. Одну из первых игрушек сделал папа — вставил в катушку от ниток резинку с палочкой. Закручивая резинку, я отпускал её, и маленькая «самоходка» ползла по земле, цепляясь зубцами. Другая игрушка — пустой коробок от спичек, после закручивания резинки шуршал изнутри, издавая таинственный треск, который я
слушал. Были и другие примитивные игрушки, вроде кожаных погремушек и бабок из костей. Не зная маленьких машинок, я катал раму велосипедного обруча, толкая его
палкой посреди желоба.
Совхоз ПВЗ снабжал строителей завода мясом, молоком, овощами. Зимой 1936 года замёрзли в свинарнике поросята. Многотиражка разоблачила «троцкиста Бараева,
заморозившего поросят». Такое обвинение в те годы означало почти что приго-
вор. Однако секретарь ЦК ВКП(б) на строительстве ПВЗ С.М. Иванов, хорошо
знавший отца, не допустил ареста: «Нам надо строить, а не искать врагов». Позже
он добился своеобразной брони от репрессий.
ПВЗ начал ремонт паровозов досрочно, а уже в 1938 был принят в строй ействующих. Соломона Матвеевича Иванова назначили начальником ПВЗ, который стал крупнейшим в стране, с множеством жилых домов, прекрасным соцгородком, Дворцом культуры. Его высокая лестница походила на знаменитую Одесскую.
В 1966 году я стал заместителем главного редактора журнала «Байкал». Ко мне пришёл писатель, доктор исторических наук Иосиф Еремеевич Тугутов и сказал, что
знает моего отца со времён строительства ПВЗ, попросил передать ему привет: «Мы хорошо работали с ним, а теперь будем с тобой». Узнав об этом, отец усмехнулся и сказал, (4) что автором статьи о «троцкисте Бараеве» был Тугутов. Я хорошо узнал Иосифа Еремеевича и его сына Алексея, выпускника московского Литинститута. Алёша писал хорошие рассказы, которые публиковались в «Байкале».
Но я ни разу не напомнил ему и его отцу о той статье. Мой отец дал наглядный урок — не помнить зла и прощать тех, кто приносил беду.
1937-1940
КУМЫСКА
Когда у отца обострился туберкулёз, руководство ПВЗ послало его на лечение в Крым. Через полгода он вернулся, и его назначили директором Верхне-Берёзовского тубсанатория, а мама стала медсестрой. В 1932 году она окончила медицинское училище в Чите, получила диплом с отличием и вышла замуж за отца. Только благодаря её заботам, никто из нас не заболел туберкулёзом. Она очень следила
за чистотой, гигиеной в доме. Папа сплёвывал мокроту в тёмно-коричневую бутылочку. Он носил её с собой в кармане, туго закручивая крышку.
При санатории было хозяйство — коровы, свинарник, парники, огороды, кумысолечебница, из-за которой Верхнюю Берёзовку стали называть Кумыской. Ныне она в черте города. Посёлок между гор, поросших соснами, был
ближайшим пригородом, где до революции отдыхала знать Верхнеудинска. Так
(6) ак назывался старинный русский город до переименования в Улан-Удэ в 1934 году.
Здесь были пионерлагеря, дачи, дом отдыха, избы местных жителей. В сосновом бору у санатория высился трёхэтажный деревянный дом с множеством отдельных
входов и крылечек. Фасад выходил на большую аллею с очень высокими кустами рябины. В бывшей усадьбе какого-то купца жили врачи, медсёстры, другие служащие
санатория. Рядом уютный пруд с водой из горного ручья.
Посреди пруда бил фонтанчик. Райское место для купания.В этом доме жил мой друг Вовка Богомолов, сын врача санатория Елизаветы Даниловны Богомоловой. Она была
буряткой, а он — полукровка, от русского отца.
Нам дали квартиру в одноэтажном доме, недалеко от той усадьбы. Высокие потолки, большие светлые окна в двух комнатах, застеклённая веранда. С другой стороны
большого дома жила семья заведующего кумысолечебницей Усатенко. Его земляки с Украины Балацкие жили на другой стороне посёлка. Филипп с женой Ниной и сыном
Колей. Младший брат Павел был, как и Филипп, шофёром. Причём Павел более лихой. На поворотах его «эмку» заносило так, что она ехала на двух колёсах.
Иногда к ним заходил завхоз санатория Андрусенко. Вечерами они прекрасно пели во дворе дома! Таёжная прохлада лилась с гор, туман окутывал посёлок, а они пели и пели. Тогда я услышал украинские песни, которые запомнил на всю жизнь.
На речке Берёзовке стояла баня, где мылись по субботам. Однажды зимой я вышел из неё и увидел клубы пара от наледи. Из-за вечной мерзлоты речка промерзала до
дна, но подземные ключи взрывали лёд и вода вытекала парящими струями. К концу зимы лёд нарастал до трёх метров, скрывая перила моста. Я подумал, что если бы
меня не было на свете, то не увидел бы этой красоты.
Эта мысль вспомнилась при чтении «Отрочества» Льва Толстого, который писал: «Я воображал, что, кроме меня, никого и ничего не существует во всём мире, что предметы не предметы, а образы, являющиеся только тогда, когда я на них обращаю внимание». Начав изучать субъективный идеализм в МГУ, я понял, что с детства был наивным солипсистом, так как считал, что всё существует лишь в моих ощущениях, и если бы меня не было, не было бы всего света.
Играя в прятки на скотном дворе, я закрыл глаза и начал считать до сорока, пока все спрячутся. Открыв глаза, я увидел, что на меня мчится бык, которого звали
Порозом. Я был в меховой шубке, обшитой красным сукном. Прекрасная мишень для свирепого быка. Поняв, что меня не спасёт большая колода с вырубленной в нёй
ёмкостью для сена и воды, я побежал к воротам. И спасся, еле успев открыть и закрыть створку. Бык ударил рогами в ворота, но лишь туже запер их. Ещё немного, и мои ощущения могли оказаться последними в жизни.
Летом Пороз устроил настоящий бунт. Стадо возвра-
щалось с пастбища. Увидев остатки крови от забитой днём
коровы, Пороз начал реветь, рыть копытами землю, бодать
рогами чурку, на которой разделывали тушу коровы. Дру-
гие коровы тоже взбудоражились и замычали. Пастух с тру-
дом отогнал стадо от этого места. Это детское впечатление
помогло мне описать бунт верблюдов в романе «Гонец Чин-
гисхана», когда тангуты зарезали на мясо одного из них…
Коллектив санатория был многонациональным. Среди
врачей помню семью фтизиатра Фёдора Николаевича Дуль-
беева, врача Абрама Исааковича Ицковича, его жену-кра-
савицу Александру Петровну Щорс и их сына Витю. Повар
Василий Иванович Юй Чже-чен попал в Россию из Китая
в годы Первой мировой войны, когда тысячи китайцев на
западном фронте рыли окопы, строили дзоты, убежища.
После войны Василий Иванович остался в России, женился
на молодой сибирячке Тоне Шунковой, у них родились
дочери Светлана и Валя.
Я дружил с немцами Толей Клаусом и Юрой Нойбауэ-
ром. Работали в санатории и казахи-строители ПВЗ. Один
из них, дед Амбай, оглох и стал дворником. Дети, подбегая
сзади, громко кричали или стучали палкой о ведро. Бед-
ный дед вздрагивал и под смех пацанов отскакивал в сто-
рону. Мне было жалко его.
Большими друзьями отца были Фёдор и Василий
Писаревы. Братья не походили друг на друга. Фёдор Епи-
19
фанович был круглолицый, полноватый, а Василий Епи-
фанович более высок, строен. Они всегда угощали ребяти-
шек конфетами. Зная об этом, дети специально караулили
их, чтобы получить конфетку. Фёдор Епифанович дал мне
большую книгу о Красной Армии. В ней рассказывалось о
родах войск, вооружении, обмундировании. Я с увлечением
изучал рисунки, схемы, которых было множество. Тогда я
ещё не ходил в школу, но научился читать. Эта книга стала
настольной. Глава «Глаза и уши армии» была посвящена
разведке. Из этой книги я узнал, как пограничник Кара-
цупа с собакой Индусом ловил шпионов и диверсантов…
Близкими друзьями нашей семьи стали Зугеевы.
Писатель Николай Иванович Зугеев лечился в санатории
и полюбил врача Екатерину Александровну Мазурину.
У них родилась дочь Марина. Она была ровесницей моего
брата Валеры, их возили в колясках рядом. Первую толстую
книгу, прочитанную мной во втором классе, дали Зугеевы.
Зимой 1941 года я пешком пошёл с Кумыски в город, на
Первомайскую, 14, где жили они, и выбрал в их домашней
библиотеке «Таинственный остров» Жюля Верна. А после,
увидев одноимённый фильм в кинотеатре «Эрдэм», знал,
чем кончится тот или иной эпизод.
В 1939 году мы переехали в новый дом, под высокими
соснами. Его построили специально для семьи нового дирек-
тора санатория, то есть для нас. Уютный бревенчатый дом
с четырьмя комнатами и кухней. В 1937-м родилась моя сестра
Роза, в 1939-м брат Валера. Сестру назвали в честь Розы Люк-
сембург, а брата в честь Валерия Чкалова. Между прочим, моё
первое имя было Владилен, в честь Ленина. Все звали меня
Владиком. Но потом, видя меня, бойкого непоседу, Федор
Иванович воскликнул: «Какой он Владик? Это же Вовка!».
И стал называть меня так. Вскоре я стал Вовой, Володей.
20
У меня в первый раз в жизни появилась отдельная
комната со столом и кроватью. Папа покупал мне книги,
показал буквы, и я научился читать. Самая первые книги —
о детстве Володи Ульянова, «Кобзарь» Тараса Шевченко.
Его рисунки и стихи очень нравились мне. За хорошую
работу маме подарили в санатории том стихов Генриха
Гейне с гравюрами. С интересом разглядывал их, читал
стихи, хотя многие не понимал. Шевченко и Гейне сохра-
нились до сих пор. В МГУ специально стал читать Гейне на
немецком языке и удивился, что в переводе он порой был
далёк от оригинала и на немецком звучал гораздо лучше.
Когда наш дом достраивался, столяры принесли новую
дверь для кухни, поставили и вышли. Няня Дуся, очень
красивая русская девушка, стирала бельё, склонившись
над корытом. И вдруг высокая тяжёлая дверь упала ей на
спину. Дуся устояла на ногах, но запричитала: «Ой, убили,
убили!» К счастью, ничего страшного не произошло. Я уса-
дил её на кресло, начал махать полотенцем. Увидев меня,
она вздохнула: «Слава Богу, что под дверь не попал ты».4
На стене в кухне, где спала няня, висела большая физи-
ческая карта СССР. На ней обозначены горы, низменности,
реки. В очертаниях полуострова Мангышлак я увидел про-
филь человека, смотрящего на запад, в полуострове Ямал —
голову в папахе, затылком к Обской губе, смотрящую на вос-
ток. А река Обь образовывала профиль носатого человека
с Барнаулом во рту и глазом на месте Новосибирска. Дуга
Байкала казалась луком, нацеленным на восток. Амур с При-
4 У Льва Толстого был «дядька» Карл Иванович, а у нас только няни. Первая
из них, Дуся, была очень красива. На снимке она рядом со мной и Розой.
Когда она умерла, появилась другая няня, Нина, на фото — старательная,
озабоченная. А я хмурый, словно предчувствую предстоящие беды.
А маленькие Роза и Валерик — веселы.
21
морьем и Кореей похо-
дил на зверя с лапой, а
Япония — на испуганно
отпрыгнувшую кошку.
Отец купил ред-
кие тогда вещи —
аппарат «Фотокор»,
патефон, который он
называл виктролой5,
пластинки с фокстро-
тами, вальсами, пес-
нями Утёсова. Среди
них — песни певицы
Марии Шамбуевой
«Шур-шур, дуутэ Мак-
сим Горький самолёт»
и другие бурятские
песни. Родной язык
я понимал плохо, так
как все вокруг говорили по-русски, но я слушал бурятские
песни с удовольствием. Нравились песни певицы Марины
Ковалёвой «Милый мой живёт в Казани, а я на Москве-
реке. Не любовь, а наказанье — друг от друга вдалеке»,
«Дедушка-дедушка, седая бородушка, хоть седая борода,
да умная голова».
Дома я начал приносить дрова, воду из колодца, соби-
рал сосновые шишки. Разжигал самовар на улице струж-
5 Название «виктрола» нравилось мне. Позже, не найдя этого слова у Даля,
Ожегова и в других словарях, я подумал, что не так запомнил редкое слово, и
страшно обрадовался, увидев его в романе Маркеса «Сто лет одиночества».
Виктрола — механический музыкальный инструмент.
Няня Дуся, Вова и Роза Бараевы.
1938 г.
22
ками, потом засыпал шишки, и никелированный самовар
с длинной трубой быстро закипал.
По выходным мы выходили в лес вместе с другими
сотрудниками санатория. На снимках, сделанных отцом,
видно, как много народу собиралось на поляне под дере-
вьями у речки. На лето приезжала на отдых семья нар-
кома здравоохранения республики Н.А. Абыкова. Их сына
звали Рева, а младшую дочь — Люция. Из их имён склады-
валось слово Рево-Люция. Ревка был неутомим в проказах.
Громко кричал, крутясь на гигантских шагах. Рискуя жиз-
нью, спрыгивал с них на полном ходу, чем пугал всех.
Однажды он пришёл в подвал кумысолечебницы
и сказал, что отец просит три бутылки кумыса. Однако
Ревка ушёл в кусты и выпил их с нами. Бутылки из-под
шампанского закрывались пробками, плотно прикручен-
ными проволокой. Ревка стукал бутылки дном о землю.
Пробка вылетала, он ловил струю ртом, пил, а остаток
отдавал ребятам. Кумыс был кислый, крепкий, пьянил нас.
Его родители, узнав об этом, наказали Ревку, но он
продолжал проделки. Так он просверлил дырки в дере-
вянных стенках солярия и смотрел, как загорают и моются
голые женщины. Мы по очереди смотрели на них. Это не
нравилось мне. Но я запомнил приятные запахи духов
и душистого мыла.
Кроме Абыковых на Кумыске летом отдыхали Винтов-
кины и Хайдуровы. Капитон Дмитриевич Винтовкин, кре-
щёный бурят из Иркутской области, был наркомом финан-
сов республики. Леонтий Яковлевич Хайдуров, женатый
на его сестре Антонине Дмитриевне, тоже был финработ-
ником. Тётя Тоня называла меня моим первым именем
Владик. Я знал их детей Бориса, Маргариту, Ефима, Ген-
риха и Андрея.
23
Борис учился в школе НКВД. Маргарита изучала япон-
ский и китайский языки. Позже Генрих работал врачом на
Сахалине. Ефим окончил МВТУ им. Баумана, стал членом
сборной СССР по стрельбе, чемпионом СССР, мира. Позже
конструировал спортивные пистолеты. Андрей окончил
Иркутский университет, стал геологом, автором коротко-
метражных фильмов.
В курзале (курортном зале) санатория и на площадке
в сосновом лесу показывали фильмы. Вход был свобод-
ный, так как санаторий оплачивал сеансы для больных
и сотрудников. Я видел фильмы «Истребители», «Волга-
Волга», трилогию о Максиме, «Джульбарс», «Тринадцать».
Мне нравились песни «Любимый город», «Тучи над горо-
дом встали», «Где эта улица, где этот дом», «Служили два
друга в нашем полку», «Пой песню пой». На виктроле слу-
шал песни Марины Ковалёвой, которые я уже называл.
В 1936 году Сталин принял в Кремле делегацию Бурят-
Монголии. Там шестилетняя дочка наркома земледелия
Геля Маркизова вручила вождю букет цветов. Снимок её на
руках у Иосифа Виссарионовича обошёл весь мир. Но через
год в Улан-Удэ раскрыли «панмонгольский заговор», аре-
стовали всё руководство республики во главе с М.Н. Ерба-
новым. Среди «заговорщиков» оказался отец Гели Ардан
Маркизов. Всех их расстреляли. Я, трёхлетний, не знал
этого, но снимки Гели Маркизовой помню.
В 1939 году во время боёв на Халхин-Голе санаторий
реорганизовали в госпиталь и заполнили ранеными. Врачи,
медсёстры получили военную форму. Как директор санато-
рия отец получил военную форму, которая очень шла ему.
Когда он выбирал её, я пошёл с ним на склад с обмундиро-
ванием и навсегда запомнил очень приятный запах новых
кожаных ремней, портупей, сапог.
24
На групповом снимке сотрудников санатория отец
стоит рядом с врачом госпиталя. Запомнилось, как отец
говорил ему о Мао Цзэ Дуне, что он — самый видный чело-
век среди китайцев. Так в шесть лет я впервые услышал о
Великом кормчем, а в студенческие годы писал курсовые
работы по его трудам.
Через год главврач покончил с собой — затянул шею
шнурками от ботинок, а утром его нашли в кровати мёрт-
вым. Тётя Нина Балацкая стала обходить этот дом. Глав-
врач повесился после того, как на него написали донос о
том, что его отец — белогвардеец.
На снимке среди 14 человек — мой отец, Александра
Петровна Щорс, справа — Елизавета Даниловна Богомо-
лова, за ней Исай Альцман, в шинели и фуражке. Крупный,
представительный мужчина. Впереди в центре главврач,
который покончил с собой.
На окраине, в лесу, находилась кузница. Хозяин раз-
решал мне заходить к нему. Я видел, как он раздувает меха,
докрасна разогревает в них железо и бьёт молотом алые
поковки. Он ковал ножи, подковы, ухваты. Мне нрави-
лось, когда поковки, опущенные в воду, с шипением тем-
нели в ней. После работы кузнец подметал земляной пол, а
мусор бросал в огонь.
Бурятские кузнецы никогда не делают так, чтобы не
осквернить духа огня, а этот кузнец бросал мусор в печь.
Выгребая пепел, он просеивал его, и почти всегда нахо-
дил круглые лепёшки свинца. Я спросил, откуда они? «Из
мусора», — улыбнулся кузнец.
Пишу и думаю, кому нужен этот мусор? Но я увидел его
на дне памяти, и мне жаль вымести его. Вот ещё «горсть».
У кузнеца было четыре сына и дочь Мотя. Все они были
крепкие, а сестрёнке не повезло — её портил небольшой
25
горбик. Пацаны пели жестокую песню: «Горбата, у тебя
четыре брата, у вас кузница своя. Почто не выпрямят тебя?»
Мотя лучше всех прыгала на досках. Сначала она выби-
рала доску длиной пять метров и толщиной около пяти сан-
тиметров. Ставила её поперёк толстого бревна и начинала
прыгать с подругой всё выше и выше. Входя в азарт, они
прыгали так, что становилось страшно за них. Взлетали до
двух, трёх метров.
Кстати горбик вырос у неё после падения с доски. Вспо-
миная лица Моти и её подруг, полные решимости, страсти,
думаю, какими же отчаянными росли юные сибирячки.
Проехав позже всю страну, я нигде не видел таких прыжков.
Дети В.И. Бараева верхом на нём:
Валера, Роза, Вова. Кумыска, май 1941 г.
26
1940-1941
ПЕРВЫЙ КЛАСС
В школу пошёл осенью 1940 года. Меня не хотели запи-
сывать, тогда брали с восьми лет. Но узнав, что я умею
читать, писать, директриса приняла. Папа купил портфель,
букварь, тетради, цветные карандаши. Очень нравился
деревянный пенал с клетками для ручек, резинки, перьев.
От пенала шёл приятный запах краски и клея. Длинным
острым пером «Пионер» было трудно писать, так как оно
царапало бумагу. А «уточка», с загнутым концом писала
лучше. Поход в школу омрачала тёмно-зелёная куртка
с золотистыми пуговицами на них. Отходя от дома, я сни-
мал слишком нарядную куртку, пряча яркие пуговицы, и
нёс её в руках. Мне было неудобно выделяться среди ребят.
Школа № 11 находилась за дорогой. Директриса Гель-
фанд, немка по национальности, стала моей первой учи-
тельницей. Однажды она начала спрашивать, сколько
будет, если отнять от девяти четыре. Всех парализовал
страх, никто не мог назвать цифру. Я прослушал вопрос,
но, запомнив отвергнутые цифры, назвал пятёрку, кото-
рой ещё не было, и попал в точку. Она похвалила меня.
Среди одноклассников помню Мишку Цыганкова,
(его старшего брата звали Воложан), семейского парня
Купку (Куприяна) Митрофанова, смуглого бурята Цыде-
нова, Шурку Арсеньева, его сестру Веру, Толю Клауса, Юру
Нойбауэра, Дину Буяеву и курчавую девочку Валю, дочь
Чилиты. В каком-то смысле мы входили в санаторскую
элиту, так как играли в крокет. Хорошо помню деревян-
ные шары, биты, ворота из проволоки, сосредоточенные
лица ребят и взрослых, играющих в крокет. Но мне больше
27
нравились лапта, игры в лунки и вышибалы. В этой игре
мячом выбивали соперников, стоящих в квадрате. Дев-
чонки использовали большой мяч, а пацаны — теннисный.
Зимой я катался с Валей на санках с горы за речкой.
Позже, читая рассказ Чехова, где юноша, съезжая на сан-
ках с горы, тихо шептал девушке слова о любви, я вспомнил
катанье с Валей. Конечно, тогда я не дорос до подобного, но
ситуация была схожа, потому что Валя нравилась мне.
Ещё больше я любил кататься с гор на лыжах. Отец
купил мне лыжи, покрытые ярко-красным лаком. Я лихо
мчался на них с крутых гор на той стороне речки. Там была
гора с множеством больших и малых трамплинов. Съезжая
с неё, мальчишки то и дело скрывались из вида. Потом вдруг
выныривали и скользили дальше. Самые лихие — Купка
Митрофанов и Толя Клаус — мчались с гор особенно смело.
Когда они задерживались, я понимал, что они падали, но
вскоре вставали и скользили вниз. Некоторые мои школь-
ные друзья мелькнут и навсегда исчезнут, как фигурки мча-
щихся лыжников. Что с ними было потом, не знаю.
Однажды меня вынесло с лыжни, и я наехал на дерево.
Боясь сломать лыжи, я направил их в обхват ствола и уда-
рился в него грудью и головой. И потерял сознание. Никого
рядом не оказалось. Я очнулся не сразу, но, полежав, встал
и поехал домой. Там я не сказал о падении. Сотрясение
мозга, видимо, было, но небольшое. И я понял, что лучше
беречь не лыжи, а свою голову.
МОЛЬКА
Первый класс закончил отличником. В начале июня
1941 года отец поехал со мной на родину. Мама с годова-
лым сыном Валерой и четырёхлетней Розой остались дома.
28
Байкал поразил синевой и тоннелями на железной дороге.
Поезда дальнего следования сейчас здесь не ходят. Кто-то
насчитал сорок девять больших и малых тоннелей. В Иркут-
ске сели на пароход и поплыли вниз по быстрой Ангаре.
Перед выходом в Балаганске отец взял в каюте два больших
стакана. Я хотел сказать, что это нехорошо, но из-за нелов-
кости промолчал.
Ночью мы спустились по пароходному трапу и пошли
вдоль улицы. Разразилась сильная гроза с ливнем. Отец
усмехнулся, что так нас приветствуют духи предков. При
свете молний отец нашёл нужный дом и постучал. Дверь
открыли не сразу. Услышав фамилию, хозяин, старый зна-
комый отца, впустил нас. При керосиновой лампе хозяин
напоил нас чаем. Они стали вспоминать прошлое, а я лёг
спать. Но уснул не сразу, так как на меня набросились круп-
ные злые клопы. Утром отец оставил стаканы с парохода
хозяину, мы вышли на дорогу и на попутной телеге добра-
лись до Мольки.
Во время репрессий погибло пятеро наших ближай-
ших родичей, но их осталось много. Мы остановились у
кузины моего отца Ольги Васильевны Бартуковой. Дети
звали её тётя Оня. Папу и меня приглашали из дома в дом,
где поили и кормили до отвала. Это называлось — архида-
чить. От слова «архи» — водка.
Я бегал на другой конец села к двоюродным братьям
и сёстрам. Одну кузину звали Яга (Ядвига) Гиленова. Так
её окрестили наши польские родичи Минкевичи. Потомки
ссыльных поляков жили в Мольке и по всей Сибири.
Однажды я услышал скрипичную мелодию. Яга сказала,
что это полонез, и обещала сводить в дом, где играют его.
Потом попросила показать мой табель. Я побежал за ним,
взял его и чтобы срезать путь, прыгнул на островок речки
29
Мольки, которая была узкой, и увяз в грязи. Выбрался с
трудом, так как боялся испачкать табель. Хорошо, что был
босой, а то бы потерял сандалии.
Тётя Оня жила на северной окраине села. Меня удив-
ляла мягкая трава. Бежишь по ней, не боясь порезать ноги
о стекло или железки, как на Кумыске. Здесь было так
много земляники, что босые ноги становились красными
после ходьбы по полю. Землянику собирал осторожно,
садился на корточки и уходил с места, пока не выбирал
ягоды вокруг себя, и уж потом двигался дальше. Какая же
крупная и сладкая была ягода! Её сушили, делали варенье.
Хлеб пекли в русской печи. Когда тётя Оня выклады-
вала караваи, избу наполнял аромат свежего хлеба. Он был
серый, но очень вкусный.
Как-то я залез на крышу дома и нашёл там кавалерий-
скую шашку в ножнах. Спрыгнув вниз, начал бегать с ней
и рубить крапиву у забора. Тётя Оня подбежала, вырвала
саблю и тихо, но грозно сказала, чтобы я никому не гово-
рил о сабле. Стало ясно, что сабля боевая, и за её хранение
могли наказать.
Вечерами все собирались на ёхор. Этот танец похож
на русский хоровод, но проходил как особый обряд. Сначала
разводили костёр. На него ставили большой котёл, заливали
ведро свежей сметаны, и когда она закипала, в неё бросали
горсти муки, помешивали деревянными лопатками, пока
не получался душистый саламат. В это время вокруг костра
начинался хоровод с песнями. Запевал Антон Хогоев, дво-
юродный брат моей мамы. Невысокого роста, хорошо сло-
жённый, он пел очень громко, а его пение подхватывали все
участники ёхора.
Как только саламат созревал, в первую очередь уго-
щали детей. Я ел горячий саламат, а все разглядывали
30
меня, «одетого по-городскому», и удивлялись, почему я не
говорю по-бурятски. Взрослые тоже брали порции и, съе-
дая их, шли в круг. А в это время доносилось пение с ёхоров
в других концах села.
Вспоминая ёхоры, поражаюсь, как мои земляки про-
должали петь и танцевать, когда по селу прокатилось
столько бед. В 1937-1938 годах в Мольке арестовали около
двухсот человек. Последние аресты прошли в мае 1938 года.
Выискивать врагов народа после 1937 года было трудно.
И тогда стали забирать пожилых людей. Так оба моих деда,
по отцу и матери, были взяты весной 1938 года. В 1933 году
Иван Бараевич вернулся в Мольку после ссылки в село
Зоны, Аларского района, жил у Сыбык, вдовы Василия, и её
дочери Ольги Васильевны. Вступил в профсоюз работников
потребкооперации Сибири и Дальнего Востока. В членском
билете написано: «Профессия — плотник, стаж с 1933 г.»
На фотографии он в очках, костюме, белой рубашке
с галстуком. Волосы ёршиком, без седины, густые чёрные
брови, усики. Но глаза насторожены, в них — предчув-
ствие беды. Валентина Герасимовна Гуляшинова, его пле-
мянница, моя тётя, вспоминала: «Дядя Иван читал газеты,
следил за собой, одевался в чистое бельё, ходил в очках,
шляпе, с тростью. Его можно было назвать щёголем».
Перед арестом вылечил камланием Андриана Хогоева,
дядю моей мамы.
Ивана Бараевича арестовали 29 апреля 1938 года Семи-
летняя Валя Гуляшинова в это время купалась в речке
Молька. День был солнечный, тёплый. Увидев сотрудни-
ков НКВД, она побежала домой предупредить дядю Имэ.
Таково было защитное имя Ивана Бараевича — Сука,
чтобы злые духи не трогали его. Но не успела. А он навер-
няка не стал бы убегать, прятаться.
31
В 2005 году я получил в Иркутском КГБ допуск к делу
своего деда и узнал, что обыск проводил Матвиенко в при-
сутствии Ивана Макарова, «представителя сельсовета».
Моя тётя Лёля вспомнила его: «Макаров весёлый был,
метис, на гармошке играл. Спасся тем, что доносил на всех».
Никакого имущества у деда не было. В графе «Опись вещей,
ценностей и документов» протокола обыска указаны лишь
паспорт и профсоюзный билет. В деле никаких обычных
в ту пору снимков в анфас и профиль. В деревнях фотогра-
фов не было. Мне дали профсоюзный билет деда со сним-
ком, описанным выше.
Деда держали в сельсовете до 3 мая. К тому времени
почти все взрослые мужчины села были арестованы
и увезены. Поэтому родственницы из опасения не ходили
к нему. Еду носила Валя Гуляшинова. «Шла туда со стра-
хом, — вспоминает она, — Стучала в дверь. Охранник
открывал её изнутри, подзывал дядю Имэ. Увидев его,
я отдавала свёрток, плакала, а он успокаивал: «Не плачь,
меня скоро отпустят, ведь я не виноват». Я убегала домой
радостная, чтобы сказать об этом. Но его увезли в Иркутск
и 7 июля 1938 года расстреляли. Позже узнал, что секре-
тарь Иркутского обкома партии А.А. Филиппов, выслужи-
ваясь перед Москвой, попросил увеличить план арестов
на четыре тысячи человек.
В Интернете я нашёл деда в списках жертв репрессий
Иркутской области. Там другая дата ареста — 17 мая 1938 г.
Но вряд ли тётя Валя ошиблась. А в конце написано: «Иван
Бараевич Бараев постановлением тройки УНКВД Иркут-
ской области от 02.07.38 подвергнут расстрелу (исполнен
07.07.38 в г. Иркутске). Реабилитирован постановлением
президиума Иркутского областного суда от 10.05.1957 г.»
Тяжело читать эти строки. Вспомнились прежние ответы
32
о том, что мой дед отправлен в лагерь на восточном берегу
Байкала, недалеко от Максимихи со словами: «Осуждён на
десять лет без права переписки». В 1967 году я приехал на
то место с писателем-охотником Михаилом Жигжитовым.
И представив, как мой дед смотрел на западный берег Бай-
кала, написал новеллу.
В книге памяти узнал, что арестованных во всех кон-
цах области привозили в Иркутск и размещали либо
в тюрьме у притока Ангары Ушаковки, где в 1921 году был
убит и сброшен в прорубь Колчак, либо в подвалах НКВД
на улице Литвинова. Затем трупы увозили в село Хому-
товка, в 15 км на север от Иркутска, и на юг — к деревне
Пивовариха и деревне Большая Разводная, ныне затоплен-
ной Иркутским морем. Пивовариха сейчас в черте города,
возле аэропорта, где во время крушения 2005 года Ту-154
погибли десятки людей, и среди них дочь Валентина Рас-
путина Мария. Найдя здесь рвы, поисковики «Мемориала»
поразились, что расстрелянные покоятся под слоем всего
сорок сантиметров. Их уничтожали по четыреста человек
в сутки. Не успевали копать новые ямы.
В 1997 году я приехал в родное село. Мне было 64 года,
как раз столько, сколько и деду, когда его арестовали и рас-
стреляли. Одна из старушек, Андреева, наша родствен-
ница, так как бабушка моей мамы была Екатерина Андре-
ева, увидев меня, сказала, что я похож на отца, но ещё
больше на деда Ивана. «Рада, что сохранилась бараевская
порода» — сказала она и прослезилась.
Незадолго перед отъездом из Мольки ко мне подошёл
на ёхоре пожилой бурят и спросил, как мы живём. Я ска-
зал, что отец директор санатория, у нас отдельный дом,
у меня — сестрёнка, братик, есть няня, первый класс окон-
чил на отлично. Он как-то криво усмехнулся: «Ну-ну».
33
Выехали из Мольки в кузове грузовой машины. День
был солнечный. Всё было хорошо, но перед станцией
Залари увидели у дороги лежащего мужика. Раскинув руки,
он глядел в небо, будто спал. Подъехав ближе, рассмотрели
окровавленное лицо. Он был очень крепок, даже могуч, но
кто-то рассёк его череп топором. Подъехали милиционеры
и спросили нас, не видели ли мы кого, а шофёр и мы ска-
зали, что не видели. Нам велели ехать дальше.
Этот недобрый знак расстроил всех. Тут я вспомнил
о человеке на ёхоре, рассказал отцу о его расспросах. Отец
спросил, как выглядел тот человек. Я описал его, отец
подумал и сказал, что это Николай Хулуев. Потом добавил:
— Зря ты сказал об отдельном доме, няне и о том, что
ты отличник.
— Я не хвастал, а говорил всё, как есть.
НАЧАЛО ВОЙНЫ
Когда мы на поезде вернулись домой, началась война.
22 июня в 17.00 по местному времени (в 12.00 по москов-
скому), все собрались на лесной киноплощадке санато-
рия, где услышали по радио выступление Молотова. На
митинге первым выступил отец. На другой день он поехал
в город, чтобы добровольцем пойти на фронт. Потом ездил
ещё много раз. Уже звучала по радио новая песня «Вста-
вай, страна огромная, вставай на смертный бой!» Но его не
взяли: перенёс туберкулёз, болен астмой.
Однажды я сидел на крыльце, читал газету со сводками
с фронта. Прочёл о подвиге нашего земляка лётчика Петра
Харитонова, бывшего учителя 12-й школы Улан-Удэ. Когда
у него кончились патроны, он винтом истребителя подсёк
хвост «Юнкерса» и сбил его. А сам чудом посадил самолёт
34
на землю. За это ему первому в той войне вручили Золо-
тую звезду Героя Советского Союза. Позже он сбил «Хейн-
келя», тоже тараном. Пришлось прыгнуть с парашютом,
и он оказался ниже четырёх фашистов, тоже спускавшихся
под парашютами. Они стали стрелять, но промахнулись,
а сами попали в плен. И ребятишки изображали бои Хари-
тонова игрушечными самолётами.
Тут к дому тихо подошёл незнакомый человек и спросил
отца. Я сказал, что он в конторе или в санатории. Тот чело-
век нашёл отца и увёз в город. На другой день отец вернулся
встревоженный, небритый. Сказал маме, что его допраши-
вали, зачем ездил на родину, кто из родичей остался там.
Закрывшись в комнате, он по-бурятски подробнее рассказал
маме всё. Услышав из кухни фамилию Хулуев, я понял, что
это — человек, который подходил ко мне на ёхоре и спра-
шивал о том, как мы живём. Он был довольно близким
родичем моего отца — женат на его кузине В.Б. Баклановой.
Вскоре отца исключили из партии, сняли с поста дирек-
тора санатория. Нас выселили из нового дома в маленькую
комнату в домике у гаража. Как же стало тесно после дома
с четырьмя комнатами и кухней. Я спал на сундуке. Роза
и Валера на детских кроватках, папа и мама на полу. Раньше
мы приносили еду из санаторской столовой, а после уволь-
нения отца нас лишили довольствия.
Хлеба по карточкам не хватало, а своего огорода не
имели. Поросёнка стало нечем кормить и его пришлось
забить. Отец куда-то уехал, и мама взяла в руки молоток.
Долго не могла попасть в голову поросёнка, так как он вер-
телся. Она велела мне прижать его руками к полу, дала ему
последний кусок хлеба, и когда тот начал есть, ударила молот-
ком в лоб. Несмотря на голод, я не сразу взялся за вилку и
нож. Мне было жалко поросёнка, которого я помог убить.
35
Корова, которую мы завёли до войны, выручала нас
молоком. Для неё отец по утрам косил сено. Не знаю почему,
но он брал меня с собой. Мне, семилетнему, трудно было
вставать на рассвете, он поднимал меня ласковыми сло-
вами, и я шёл с ним на поле, где сейчас находится Верхне-
Берёзовский дацан, построенный в 1990-х годах. Я хорошо
помнил ранние выходы на сенокос, и благодарен отцу за то,
что увидел утренние туманы и восходы солнца над горами.
Запомнилась и посадка картошки. Весной, ещё до
поездки в Мольку, нам выделили участок возле Дома
отдыха «Учитель». Мы погрузили на телегу мешок кар-
тошки, высадили её в лунки. Из-за начавшейся войны,
увольнения отца мы не смогли полоть, окучивать её. Заня-
тый своим оправданием, отец забыл о посаженной кар-
тошке. Осенью мы с трудом нашли на заросшей деляне
картофельную ботву и выкопали всего мешок довольно
мелкой картошки. Но и она немного поддержала нас.
Когда мы копали картошку, мимо нас шли взрослые,
которые ходили далеко в горы, где рвали ещё незрелые
кедровые шишки и несли в город. Один из них, отдыхая,
сказал, что на хребте видел скелеты, прикрученные прово-
локой к дереву. В гражданскую войну японцы якобы каз-
нили наших партизан такой жуткой смертью. Не понимал,
почему казнили так далеко от города.
Осенью недалеко от дома я увидел цыплёнка, простре-
ленного стрелой. Довольно большой, он не пищал, а тихо
стоял у забора. Кто-то из ребят попал в него из самострела,
цыплёнок, видимо, сгоряча убежал, а потом встал на месте.
Я подошёл к нему, хотел спасти, вынул стрелу, а цыплёнок
тут же сдох. Что делать? Принесу домой, папа не поверит,
что я не убил его. Побежал домой, сказал о нём. Папа пошёл
со мной. Взял в руки, почувствовал, что он увесистый
36
и ещё тёплый, и завернул в газету. Дома мама ощипала
цыплёнка, сварила суп с картошкой. Папа предупредил,
чтобы я никому не говорил о цыплёнке. Могут сказать, что
мы убили его.
К морозам сено кончилось. Однажды отец привёз
откуда-то скисшие капустные листья, корова поела их,
и наутро мы увидели её мёртвой, лежащей на боку с огром-
ным вздутым животом. Она походила на чудовищный
шар с нелепо торчащими в стороны ногами. Отец воткнул
в живот длинный нож, и оттуда со свистом пошёл пар.
Гибель коровы стала страшной бедой.
Молоко выручало нас. Незадолго до того отец послал
меня в магазин, велев отдать бутылку молока продавщице.
Почему-то я испытывал неловкость и стыд. Казалось, что
я делаю что-то нехорошее. Но, выждав, когда все вышли,
я протянул бутылку, продавщица очень удивилась, но
молоко взяла. С тех пор она стала оставлять нам крупу,
сахар, мыло, которые раскупались быстро.
Мясо сдохшей коровы есть не стали, хотя отец сварил
из её ноги холодец. Мы съели его, не отравились. Отец
попросил меня продать вторую ногу за рекой. Я стал пред-
лагать там, но весь посёлок знал о гибели нашей коровы.
Мне говорили: «Пропастину не едим». В довершение ко
всему у нас украли пуховое одеяло, вывешенное на улице.
Позже оно нашлось как раз у того, кто отказался покупать
ногу. Кто-то увидел там наше одеяло, и отец забрал его.
Возле гаража в бочке хранилось полужидкое бурое
мыло. Я начерпал его в литровую консервную банку, при-
нёс домой. Папа велел отнести обратно — нас могут обви-
нить в воровстве. Вскоре бочку выскребли другие люди.
Осенью 1941 года над Кумыской стал летать самолёт
с длинным тросом, с прицепленной белой сигарой, похожей
37
на маленький дирижабль. Зенитчики со станции Дивизион-
ная, где стояла воинская часть, стреляли по сигаре. Разрывы
снарядов белыми облачками вспыхивали сзади, но не попа-
дали в неё. Чтобы сбить сигару, надо было целить в самолёт,
а зенитчики, боясь сбить его, за что могли попасть под три-
бунал, очевидно, промахивались специально.
Отец ездил в город. Доказывал, что как председатель
коммуны «Красная Молька» выращивал высокие урожаи.
В 1929 году был участником слёта передовиков в Москве
на ВСХВ, а на посту председателя райколхозсоюза проводил
коллективизацию района. То есть повторял то, что говорил
в Иркутске в 1934 году. Соломон Матвеевич Иванов, став
председателем Совета министров Бурят-Монголии, всту-
пился за него, обратился в НКВД. И папу не арестовали.
Пока дело решалось, отец устроился завхозом плодопи-
томника в двух километрах от Кумыски, у дороги на авиаза-
вод. Нам дали одну комнату на пятерых, а мама ждала нового
ребёнка. Соседи по дому относились к нам плохо. Кто-то
пустил слух, будто мы враги народа. Однажды один из маль-
чишек хотел побить меня. К счастью, отец увидел, как тот
с палкой в руках идёт ко мне, крикнул и отвёл угрозу.
Во второй класс я ходил в ту же школу на Кумыске, но
добираться стало дольше и труднее. Дорога шла по лесу
вдоль речки. Когда выпал снег, мне пришлось встать на
лыжи и ходить на них. Несколько раз попадал на наледь,
которую не видно под снегом, и лыжи плохо скользили
из-за налипшего льда. А чистить полозья на морозе трудно.
Директор школы Гельфанд умудрилась устроить горя-
чее питание ученикам. Я с удовольствием ел горячие обеды,
тем более что дома еды не было. После начала войны дирек-
трису и других немцев Кумыски Толю Клауса, Юру Нойба-
уэра стали в глаза называть немецкими шпионами. Дирек-
38
триса перестала кричать на учеников, как раньше. А ко мне
относилась с явным сочувствием. В конце первой четверти
она вручила мне книгу «Волшебник изумрудного города» с
дарственной надписью: «Володе Бараеву за отличную учёбу!»
На встрече нового 1942 года в школе собралось много
учеников и родителей. На концерте перед ёлкой я начал
читать стихи о пионерском галстуке: «Как повяжешь гал-
стук, береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного».
Меня только приняли в пионеры. От волнения я забыл текст,
стушевался и убежал из зала. Директриса нашла меня у раз-
девалки, где я собирался уйти, и погладила по голове, мол,
ничего, бывает. Потом взяла меня за руку и вернула в зал.
Там нас сфотографировали со вспышкой магния, кото-
рая испугала всех. Выкупить фотографию не смог, денег не
было. Снимок показала Дина Буяева. Я стою сзади всех под
ёлкой. Хмурый, расстроенный неудачей. А потом я, как и все,
вскрикнул от хлопка и вспышки магния, пригнулся от испуга.
Жаль, забыл имя-отчество директрисы Гельфанд. Так
хочется выразить ей или её детям, внукам благодарность
за самые первые уроки в жизни, за сочувствие и внимание
ко мне.
Донос Хулуева сыграл страшную роль в жизни нашей
семьи. Через полвека я узнал в архиве Иркутского КГБ, что
Хулуев доносил не только на моего отца, но и на деда Ивана
Бараевича. Его арестовали как японского шпиона и рас-
стреляли. Такой вот родственник!
ИЗ ЧИТЫ ЧИЛИТА
Мне нравилась курчавая черноволосая девочка Валя.
Маленькая ростом, она прыгала на досках невысоко, но
тоже была смелой. Её мама прекрасно пела песню «Кто
39
в нашем крае Чилиты не знает, / Она так мила и прекрасна».
И потому маму стали звать Чилитой. Она хорошо пела и
другие песни — «Чайка смело пролетела над седой волной».
Однажды я зашёл к ним в дом и мы стали играть на
полу. И вдруг передо мной упали трусики. Я поднял голову
и увидел голую Чилиту с пушистым треугольником между
ног. Она засмеялась и сказала мужу: «Надо же, сразу уви-
дел». Мне было лет пять, я ничего не понимал, но мне стало
неловко. Потом они с мужем закрылись в комнате. Оттуда
послышались скрип и стоны. Я встревожено глянул на
Валю, а она спокойно сказала: «Ничего страшного. Это
они так играют». Она, вероятно, уже знала об этих играх и,
может, даже видела их.
Летом мы с Валей увидели собачку с пеной у рта, лежа-
щую в лесочке. Мы принесли ей корм, но она не стала есть.
Одна медсестра сказала, чтобы мы отошли от собаки —
она бешеная. Узнав об этом, папа стал возить нас в город на
уколы. Мы ездили почти месяц. К счастью, всё обошлось.
В декабре 1941 года, в яркий солнечный день мы с Толей
Клаусом увидели у санатория Дину Буяеву и Валю, дочку
Чилиты. С игривой улыбкой Дина предложила пойти к ней
домой. Толя спросил, зачем. Валя ответила, что поиграть.
«Так, как играет твоя мама с папой?» — сказал я, вспомнив
стоны её родителей. За Валю ответила Дина: «Да, поиграем
в пап и мам». Но я сказал: «Нам ещё рано заниматься этим?»
Мне было девять лет, а Дине и Вале десять. У них уже начал
бродить интерес к мальчикам. Не знаю, как у Толи, но у
меня интерес к девочкам ещё не проснулся.
После окончания МГУ я вернулся в Улан-Удэ, стал рабо-
тать и по-прежнему ездил по выходным на Ильинку. Про-
водницей поезда Иркутск — Наушки работала Дина Буяева.
Она пополнела, но лицо почти не изменилась, те же правиль-
40
ные черты белого лица, какие бывают у полукровок. При-
ветливая к пассажирам, она не узнавала меня. Но однажды,
попав в её вагон, я сказал: «Привет, Дина». Она удивлённо
глянула, и после паузы спросила:
— Неужели Вовка? Вообще-то я как-то подумала, не
ты ли это, но потом решила, не может быть. Ведь ты был
маленький, а стал гораздо выше отца.
Когда поезд тронулся, она пригласила меня в кондук-
торское купе. Там я увидел суховатую женщину, поздоро-
вался. А Дина, загадочно улыбаясь, спросила напарницу, не
узнаёт ли та меня. Я понял, что это Валя, с которой учился
на Кумыске. Она отрицательно качнула головой. Темно-
волосая не походила ни на себя, ни на свою мать, Чилиту,
пышную блондинку. Пошла в отца. Когда Дина назвала
меня, Валя всплеснула руками: «Не может быть!»
— Ну что, выпьем за встречу, — предложила Дина.
— У меня, к сожалению, ничего нет. Да и вам на работе
нельзя.
— Но мы по чуть-чуть, — усмехнулась она, доставая
бутылку водки.
Поезд задержался на Мостовой, как бывало и в школь-
ные годы. Узнав, что я работаю в газете, Дина воскликнула:
«О, журналист! Напиши о нас».
— Помнишь, как мы катались на санках? — спросила Валя.
— Конечно, помню, — сказал я, и она грустно улыбнулась.
Из рассказа Дины понял, что Купка Митрофанов и
Мишка Цыганков, в отличие от нас с Толей Клаусом, стали
играть в пап и мам. Позже подружки продолжили игры и
в семнадцать лет стали матерями-одиночками. Отец Вали
погиб в войну на Днепре. Выйдя замуж за майора, Чилита
уехала в Читу. Новый муж погиб в 1945 году в Маньчжу-
рии, на ней женился друг мужа, полковник.
41
В Чите шутили: «Плоха та читинка, которая не мечтает
стать генеральшей». Когда муж стал генералом, Чилита испол-
нила мечту читинок. Сына она сдала в Суворовское учи-
лище, больше детей не заводила, жила в своё удовольствие и
пела «Чилиту». Однажды она с мужем приехала на Кумыску
в лимузине «ЗИС». Она пополнела, но оставалась красивой.
Шофёр и адъютант внесли продукты, накрыли шикарный
стол. Увидев сынишку Вали, генерал спросил жену:
— Чего ж ты не сказала о внуке? А! Не хотела быть
бабушкой! — Выпив, он прищурился на жену, — Чи та, чи
не та? А, может, обезьянка Чита? — И хлопнул её по попе.
— Генерал, а юмор солдатский. — Мать сказала тихо, но
все услышали её.
— Дорогая тёща! Извините, я ведь шучу, а на деле очень
люблю вашу дочь! — И запел: «Ай-я-я-яй, зря не ищи ты!
/ Во всей Чите и во всём ЗабВО6 / Нет такой Чилиты!».
После отъезда дочери бабушка заплакала, поняв, что
видела её в последний раз. Когда она умерла, Валя дала
телеграмму в Читу, но ответ пришёл из Германии, куда
перевёл мужа его сослуживец по Чите генерал-полковник
М.П. Бурлаков. Матвей Прокопьевич, уроженец Улан-Удэ,
стал командовать Западной группой войск. Приняв эста-
фету от прежних главкомов Жукова, Гречко, Конева, он
командовал ЗГВ. До того он успешно вывел из Венгрии
Южную группу войск, и его назначили для вывода ЗГВ.
Чилита телеграфировала деньги на похороны с припиской:
«Глубоко скорблю кончине дорогой мамы, но вылететь не
могу». А после будто испарилась.
— С тех пор я не могу слышать эту «Чилиту», — ска-
зала Валя и выпила.
6 ЗабВО — Забайкальский военный округ.
42
ЗАЖИГАЛКИ, ГОЛУБИ, ЯПОНЦЫ
После начала войны стало трудно со спичками, и заре-
ченские ребята стали делать зажигалки из гильз патро-
нов. Толя Клаус и Юра Нойбауэр делали их лучше всех
и выгодно обменивали, а то и продавали. Особо преуспевал
Юрка. Ещё до войны он уговаривал меня обменяться трёх-
колёсными велосипедами. Я отказывался, но в итоге всё же
поменял педали. Позже, прочитав в «Мёртвых душах», как
Ноздрёв навязывал Чичикову продажу или обмен, я вспом-
нил Юрку, которому ребята дали кличку Наебаер.
Купка Митрофанов срезал грибы, растущие на берё-
зах, каким-то особым способом варил их с порохом и полу-
чал трут, который зажигался от малейшей искры. Особо
искрили белые камни — кварцит. Толя Клаус однажды завёл
меня в тёмный сарай и показал рой искр из-под огнива.
Я тоже попробовал и удивился яркости искр. С таким огни-
вом, кресалом и трутом не страшно в тайге, можно обой-
тись без спичек и зажигалок.
За речкой многие увлекались голубями. Тут выделялся
Мишка Цыганков. Он развёл много голубей, продавал их
в городе, а они после продажи возвращались на Кумы-
ску. Покупатели приезжали к Мишке, пытались вернуть
деньги и даже побить, но тут выходил брат Мишки высо-
кий, сильный Воложан, и приезжие убегали.
Прочитав в 1978 году в «Новом мире» повесть Бориса
Ряховского «Отрочество архитектора Найдёнова», а позже,
увидев фильм Сергея Соловьёва «Чужая белая и рябой»,
я удивился схожести голубиных страстей в казахском Актю-
бинске с теми, что кипели в Улан-Удэ.
Слушая сводки с фронта, люди беспокоились, как бы не
напали японцы. У озера Хасан и на Халхин-Голе они потер-
43
пели поражение, но в Китае стояли войска, готовые к напа-
дению. Вспомнилось, как в 1920-х годах японцы вторглись
в Забайкалье, как во Владивостоке сожгли в паровозной
топке Сергея Лазо и его соратников. Их оглушили, завязали
в мешки и стали толкать в печь. Один из них стал упираться,
его ударили в голову лезвием лопаты. Их фактически сожгли
живыми, так как в топке они стали корчиться, а один даже
вскрикнул. А было Сергею Лазо всего двадцать шесть лет.
Люди вспомнили о страшной казни японцев — голых
партизан привязывали к деревьям, и они умирали в муче-
ниях от комаров. Я не верил этому, но перестал ходить в лес,
боясь увидеть скелеты на деревьях.
СКИТАНИЯ
Вскоре мы уехали из плодопитомника. Отец стал завхо-
зом областной больницы в Улан-Удэ. Прощаясь с Толей Кла-
усом, я подарил ему фотографию пруда с фонтаном, где мы
купались, и надписал её. К сожалению, не знаю его дальней-
шей судьбы. Мы поселились на улице Шмидта 51, в комнате
тёти Лёли, которая добровольно ушла на фронт. Длинный
двухэтажный деревянный дом, где она жила, до сих пор
стоит недалеко от бани.
Соседями по квартире стала семья композитора Стрель-
никова, автора вальса «Прощанье с Монголией». В нём не
было ничего восточного. Чисто русская мелодия, на редкость
своеобычная, с неповторимым лицом. Вальс хорошо знали
и любили в Улан-Удэ, он исполнялся по радио и перед сеан-
сами в кинотеатре «Прогресс», юные баянисты разучивали
его в Доме пионеров.
В конце 1941 года рядом с оперным театром на Ленин-
ской, под горой, где ныне музей природы, появилась боль-
44
шая карта запада СССР, от Прибалтики до Урала, метра
три высотой и пять в ширину. На ней обозначалась линия
фронта. И было видно, что немцы вплотную подошли
к Москве. Возле карты всегда толпился народ. Обсуждали
последние известия, услышанные по радио.
Однажды я увидел возле карты двух военных. Один
из них на костылях, ещё лечился в госпитале, а другой уже
выписался и собирался ехать на фронт. Старые друзья,
воевали вместе, вспоминали погибших, называли фами-
лии, места их гибели. Потом перешли к полкам, дивизиям,
в которых служили, называя их по цифрам: «Сто тридца-
тый полк попал в окружение. Двенадцатая дивизия раз-
громлена. Командир расстрелян». Меня они не стесня-
лись. Думали, бурятёнок вряд ли понимает по-русски. Мне
было страшно слышать жуткую правду о происходящем
на фронте. Слушая радио, читая газеты, я думал, что знаю
правду, но не такую простую и грубую, как здесь…
Поняв, что без коровы мы не выживем, отец продал
своё тёмно-коричневое кожаное пальто, подбитое мехом.
В Москве и Улан-Удэ он ходил в нём, в бурках и в мехо-
вой будёновке на голове. Военные, думая, что он комдив,
отдавали ему честь. Продав шубу и бурки, он купил новую
корову, которую мы держали в холодном сарае, во дворе.
Трудно было с сеном, но мама доила Красаньку, а мы пили
молоко. Иногда его покупали соседи Дроздовы. В 1941 году
родилась наша младшая сестрёнка Света.
Я стал ходить во второй класс школы № 10, на углу улиц
Смолина и Профсоюзной. Учился неплохо. Однажды учи-
тельница спросила, что такое СССР. Никто не мог ответить,
Я вспомнил большой стенд в библиотеке на улице Ленина,
где расшифровывалось — Союз Советских Социалистиче-
ских Республик, и поднял руку и сказал. Она похвалила меня.
45
Из тех, с кем учился в начальной школе № 10 на улице
Смолина, помню Олю Ведерникову, Дружинина, Томских,
Карбаинова. Оля жила на диагональном углу Смолина и
Профсоюзной. У Томских была очень хорошая, не пролива-
ющаяся чернильница, а чернила такие густые, что отблески-
вали золотистым цветом. Карбаинов затолкал в черниль-
ницу Томских кусок карбида и закрутил крышку. На уроке
Томских отвинтил её, вспученные чернила забрызгали его
и сидящих рядом. Потом Карбаинов прислал мне конверт
с завёрнутой бумажкой. Развернув её, я увидел харкотину.
Позже мы почему-то переехали ближе к реке Уде,
в двухэтажное здание на улице Смолина, 13. Нижний этаж
был каменный, деревянный второй этаж был надстроен
позже. До революции здание принадлежало синагоге, а сама
она находилась напротив, где был Осоавиахим и аэроклуб.
Мы въехали в квартиру на первом этаже, высокую и очень
холодную.
В моё первое появление здесь пацаны отобрали у меня
коньки, которые я нёс в руках. Я заплакал и пошёл во двор,
затем направо к двери своей квартиры. Один из них нагнал
меня и спросил, почему я иду сюда. Я ответил, что живу здесь.
Он тут же вернул коньки. Так я познакомился с Мацигеном,
точнее, Мациевским. Он держал в страхе всю детвору округи.
В соседнем дворе, по Смолина, 11, жил бурят Юра Сафронов.
Он хорошо помнил Мацигена, поневоле участвовал в его
проделках. Но вскоре отца Юры перевели на юг республики.
«Иначе и я бы стал хулиганом», сказал он. Окончив МАИ,
Юра работал авиаконструктором в бюро Камова, создал вер-
толёт для полётов в радиационной зоне, гасил взорвавшийся
реактор в Чернобыле. Написал воспоминания об этом.
На втором этаже нашего дома жили Дамбуевы, их сын
Ларька был старше меня, а его брат Витя, чуть младше.
46
Ларька говорил, что после войны их отец вернётся с фронта,
и они будут жить в Доме специалистов на улице Ленина.
Корову мы держали в сарае во дворе. Однажды отец
привёз сено и выгрузил рядом с сараем. Дети начали пры-
гать на сено с крыши. Когда я начал отгонять их, молодая
женщина сказала, что двор общий, и дети имеют право
играть, как хотят. Сено, конечно, помяли. Назавтра отец
утрамбовал сено в сарае.
На другой стороне улицы находился аэроклуб, где зани-
мались авиаторы. Однажды в нём прошли похороны двух
лётчиков, погибших во время тренировочного полёта. Они
шли в лобовую атаку и отвернули друг от друга слишком
поздно. С вышки над аэроклубом кто-то стрелял по прохо-
жим из рогаток, заряженных использованными пульками
от настоящих патронов. Одна из них едва не попала в меня.
Однажды по пути в школу я решил подъехать на
странной телеге, которую катила лошадь. На ухабе телега,
похожая на большой черпак, качнулась, и меня окатило
зловонной жижей. Оказалось, я сел на говновозку. При-
шлось вернуться домой. Мама так расстроилась, что
заплакала. В доме не было мыла и горячей воды. Школу
в тот день пропустил, так как пальто пришлось стирать и
сушить, а другого у меня не было.
Из-за холода отец построил полати для меня, Розы,
Валеры. Грудная Света спала с мамой. А мы взбирались
наверх по лестнице. Там было теплее, но мы всё равно
мёрзли. Когда я исписал тетради, мама стала вырезать из
газет места без снимков, сшивала их нитками, и я писал на
них жидкими чернилами из крошеных стержней химиче-
ских карандашей.
Как-то я стал качать насос примуса, чтобы подогреть
еду. Вдруг пламя вспыхнуло столбом, едва не достав до
47
полатей. Ещё чуть и начался бы пожар. Керосин я брал в
лавке на Набережной, в ней всегда было холодно. Когда
тётка заполняла бутылку, я нёс её домой.
На перемене в школе двое четвероклассников подошли
и потребовали деньги. Я сказал, что их нет. Они обыскали
и нашли какую-то мелочь. Позже они снова подходили ко
мне, но у меня не было ни копейки.
В бане на Смолина, выстаивая большие очереди, мы
с папой мылись и принесли оттуда вшей. Однажды на
уроке в школе я поймал на груди вошь. Закрывшись ладо-
нью от ребят, я раздавил её ногтем на парте. Кажется, моя
соседка-бурятка, не помню её имени, услышала треск этой
твари под ногтем. А в библиотеке на Ленина у меня вдруг
зачесался живот. Дома мама нашла и убила блоху, которую
я увидел впервые.
Из-за плохого питания и холода я похудел, тело покры-
лось чирьями. Моё здоровье, как и у Розы, Валерика, Светы,
было на последней грани. Как-то отец привёз мешок моро-
женных карасей. Высыпал их в цинковую ванну, залил водой,
а они вдруг ожили и стали плавать. Рыбы хватило на неделю.
Мы ели её с картошкой. Когда караси кончились, директор
совхоза «Улан-Эрхирик» Санжиев привёз нам мешок муки и
масло. Отец знал его с тех пор, когда был директором совхоза
ПВЗ. В начале войны Санжиев сдал в фонд обороны сто
тысяч рублей. На них построили самолёт. Сталин прислал
приветственное письмо и благодарность. Санжиев просла-
вился на всю страну. Узнав о том, что мы бедствуем, он стал
помогать нам, чем буквально спас нас от голода.
В конце зимы 1942 года сестрёнка Света, истощённая
голодом, холодом, заболела корью. Она была самой кра-
сивой из нас. Лицо светлое, чистое, глаза внимательные,
ясные. Ей было полтора года, но она понимала всё как
48
взрослая. Когда мама подносила еду, она обязательно отда-
вала ей часть. Мама возвращала, а Света снова отодвигала
кусок ей. На это было трудно смотреть без боли.
Однажды утром я проснулся и узнал, что Света умерла.
Я ревел, как никогда в жизни. Буквально лез от горя на стену,
колотил по ней кулачками. Позже кто-то из родичей сказал,
что Света принесла себя в жертву, чтобы умилостивить
духов-предков и защитить всю семью. В старину у бурят
был обряд долё, когда кто-то приносил себя в жертву ради
спасения близких. И мне кажется, что Света чуть ли не
сознательно ушла из жизни, чтобы спасти нас.
Похоронили её на Батарейском кладбище, между ПВЗ и
ТЭЦ, недалеко от могилы Марины Зугеевой, умершей раньше.
Там же был похоронен мой дядя Гоша. Он был красавец. Тётя
Лёля говорила, что девушки вешались ему на шею. Заядлый
мотоциклист, он участвовал в мотогонках, разбивался, но
выживал, а умер от скоротечной чахотки. В эти тяжёлые дни
между мамой и папой возникали ссоры. Дело доходило до
крика. У мамы был твёрдый неуступчивый характер. Но отец
ни разу не поднял руки на маму ни тогда, ни позже.
К счастью, вскоре отца восстановили в партии. Помог
Соломон Матвеевич Иванов, ставший Председателем
Совета Министров Бурят-Монголии. Нарком здравоохра-
нения Николай Аржеевич Абыков, хорошо знавший отца,
решил вернуть его на Кумыску. Мы даже переехали туда,
но С.И. Андрусенко, не захотел уходить с поста директора.
Кстати, Серафим Игнатьевич говорил всем, что мой отец —
сын расстрелянного врага народа. Судя по всему, он же
написал донос на врача госпиталя, после чего тот удавился.
Полвека спустя Андрусенко возглавлял общественную
приёмную «Правды Бурятии». Старался помогать ветера-
нам, из-за чего пользовался уважением.
49
1943-1944
ИЛЬИНКА
Абыков предложил отцу пост директора Ильинского
детского санатория «Красная лилия» в Прибайкальском
аймаке. Он съездил туда, посмотрел и согласился. В дека-
бре 1942 года с Ильинки на Кумыску прислали двух коней,
запряжённых в сани с сеном для подкормки в пути. Папа
погрузил наш скарб и поехал с возницей на конях, с при-
вязанной сзади коровой, а мы сели на поезд.
На вокзале я увидел отряд красноармейцев с рюкза-
ками на спинах. Все без винтовок, но с лыжами, которые
они везли с собой. Продрогшие в тонких шинелях, усталые
после перехода на лыжах и пешего марша по городу, они
дремали на холодном полу вокзала. На Кумыске я видел
похожую группу лыжников. У многих ноги расползались
в стороны. Нам, пацанам, легко бегавшим на лыжах, это
показалось диким. И я понял, что это не сибиряки. В эше-
лон они садились без музыки и оркестра.
Я вспомнил песню из довоенного фильма: «Если завтра
война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов!»
Увидев, как бойцы вяло шли на посадку, я подумал, как они
доедут до фронта в тонких шинелях? Как будут воевать без
винтовок, с лыжными палками в руках? Вид у них был пода-
вленный, обречённый. Недавно мы одержали первую победу,
разгромив немцев под Москвой. Огромную роль в победе
сыграли сибирские полки. А эти бойцы явно не сибиряки.
Но, может, они отоспятся, их откормят в дороге, оденут, воо-
ружат, научат стрелять и они станут достойно воевать?
Мы приехали на Ильинский разъезд поздно. Во тьме нас
встретили, посадили в кошёвку, которую бесшумно и быстро
50
потянула тёмная лошадка. И вскоре впереди показались два
двухэтажных дома. В большом, на краю соснового бора, стоял
санаторий, а правее — жилой дом. Из-за тусклого света пока-
залось, что санаторий украшен мраморными колоннами, но
днём я увидел, что они деревянные, покрашенные известью.
Электричества не было, но окна санатория и жилого
дома, освещённые керосиновыми лампами, показались
приветливыми. В жилом доме было четыре трёхкомнат-
ных квартиры по две на каждом этаже. В них жило восемь
семейств. Нам дали квартиру на первом этаже: три комнаты
и кухня с западной стороны дома. В третьей комнате —
большая голландская печь, которая грела не только ниж-
ний этаж, но и верхних соседей. Ночью спали на матра-
Ильинский санаторий «Красная лилия». 1946 г.
Слева — лечебный корпус, справа — жилой дом. Три левых окна
нижнего этажа — квартира Бараевых. Учёный А. Окладников назвал
этот вид одним из лучших архитектурных ансамблей Прибайкалья.
51
сах из санатория. В этой квартире, видимо, жил прежний
директор, фамилии которого я не знал.
Обоз с Кумыски прибыл через сутки. Мохнатые, белые
от инея кони умаялись, преодолев туда и обратно сто
сорок километров. В пути им выбивали молотками копыта,
забитые снегом, откалывали наросшие на мордах сосули.
За конями шла привязанная к саням Красанька. На высо-
кой горе Мандрик корова падала на подъёмах и спусках, её
с трудом поднимали. Я завёл Красаньку в стайку, постро-
енную для неё папой. Там она легла без сил. Я принёс ведро
воды, насыпал сена. Она еле встала, попила воду, начала
жевать сено.
Жители дома смотрели в окна, что привёз новый дирек-
тор. Многих, наверное, удивила убогость скарба — шкаф,
сундук, стиральная доска с волнистыми «рёбрами», утюг,
который греют углём, самовар, медный чайник, кровати
с панцирными сетками, узлы с постелью, рулон карты. Книг
немного, на одну этажерку. Среди них — Горький, Гейне,
Тарас Шевченко, «Как закалялась сталь» Островского,
четыре тома словаря Ушакова, стопка детских книг.
Самые ценные из вещей — патефон и швейная машинка
«Зингер». Подаренная маме в качестве приданого, до того
она служила бабушке, а после строчила до и после войны.
В 2002 году её привезли в Москву как память о маме.
Среди новых соседей были только русские. Мы стали
первыми бурятами в посёлке. Учился вместе с детьми сана-
торской школы. Идти три километра по морозу до школы на
заводе было далеко и опасно для третьеклассника. Школь-
ников среди больных было немного. Учительница Полина
Ивановна Аксёнова вела уроки сразу с четырьмя классами.
Несмотря на разные группы, она никого не оставляла без
внимания, и все делали свои уроки. Я невольно слушал,
52
что говорит она ученикам других классов. Рядом со мной
сидел её сын второклассник Лера.
Питаться стали, как на Кумыске, принося из санатор-
ской столовой еду в трёхэтажном наборе алюминиевых
судков. Отец как директор санатория, вместе с дежурным
врачом трижды в день снимал пробу в комнате на кухне.
Мама, дежуря в санатории, тоже ела там. Медсестёр кор-
мили во время дежурств. Так что мы стали приходить
в себя после двух лет голодания.
ДВУХЭТАЖКА, ДВА БАРАКА
Посёлок строился как дом отдыха ПВЗ, но правитель-
ство Бурят-Монголии убедило в 1939 году руководство
ПВЗ передать его Наркомздраву. И здесь появился един-
В.И. и Е.П. Бараевы и дочь Роза; В.К. и Б.Д. Цыбиковы с сыном Борей;
Валера Бараев, Гена Данчинов, Толя Бирюков с мамой Евгенией
Александровной; врач Мария Павловна Кострицкая; зав. механической
мастерской В.Е. Писарев. В дверях стоит А.П. Данчинова. Впереди
сидит её дочь Роза. На крыльце 2-этажного жилого дома. 1947 г.
53
ственный в республике детский санаторий. Точно так
было в том же году в Элисте. Местный коопсоюз построил
двухэтажный дом для жилья. Но правительство Калмы-
кии передало его детской больнице.
Поднявшись на второй этаж и чердак своего дома,
я увидел горы на правом берегу Селенги, а на западе —
панораму хребта Хамар-Дабан. Горы здесь выше, чем
на Кумыске, и более суровые, грозные. За многие годы
я обойду склоны Хамар-Дабана и горы, пади на правом
берегу, где никто не живёт.
Напротив нашей квартиры, в правом крыле нижнего
этажа, жили учительница Полина Ивановна Аксёнова
с дочерью Нелей и сыном Валерой. Неля училась в пятом
классе в городе, а сын Валера — во втором, и, как и я, ходил
в санаторскую школу. У Полины Ивановны и других жен-
щин мужья были на фронте. Она была красивой, осани-
стой женщиной. Над нами жили главврач Надежда Алек-
сандровна Иванова с дочерью Галей. Их соседкой была
главбух Евгения Александровна Бирюкова с сыном Толей.
Главным поваром был Василий Иванович Юй Чже-
чен, который на год раньше переехал сюда с Кумыски. Его
поселили в торце барака, ближнего к Селенге. У него росли
дочери Света и Валя, походившие на китаянок. От русской
матери, Тони Шунковой, им достался спокойный характер
и её фамилия. Соседка по бараку говорила: «Света умная,
как Ленин». Выйдя замуж, она уедет в Ленинград.
Василий Иванович готовил так вкусно, что его при-
глашали в Улан-Удэ на банкеты для важных делегаций.
Он же выращивал прекрасные овощи в своём огороде и
санаторской теплице. Мама и папа стали сажать овощи
на своём огороде рядом с двухэтажкой. Рассаду помидо-
ров в коробках пересаживали на грядки. Я копал землю,
54
полол, обламывал пасынки — лишние ростки на стебле.
Ухаживал за огурцами на высоких грядках, унавоженных
коровьим навозом.
Летом Василий Иванович готовил мороженое из яиц,
молока, пряностей. Оно было желтоватое от яиц и очень
вкусное. Впервые я ел мороженое на Кумыске, во время
скачек на ипподроме, куда привезли баки, обложенные
льдом. Продавщица ложкой заполняла кружок с вложен-
ной на дне вафлей, покрывала другим пластиком вафли и
выдавливала порцию. Все терпеливо ждали своей очереди.
Но мороженое Василия Ивановича было гораздо лучше.
Рядом с Юй Чже-ченом жили семьи Лобановых, Цинке-
ров, Зарубиных, Задорожных. В соседнем бараке жили три
сестры — Софья, Анастасия и Полина Фортунатовны, их
дети Ляля, Стасик, Галина. Они эвакуировались из Ленин-
града. Там же жили Бурлаковы, Михалёвы и другие семьи.
Сначала в бараках жили строители Дома отдыха ПВЗ.
Стены засыпаны шлаком от каменного угля. Бараки очень
тёплые. После передачи зданий санаторию в них стали жить
медсёстры, нянечки. Удивительно, но один из бараков цел
до сих пор. Однако жилья не хватало. Конюх Черта, черкес,
с женой-татаркой и двумя её детьми жил в доме на терри-
тории пионерлагеря. Дом был тёплый. А летом, когда при-
езжали пионеры, они занимали две комнаты у конюшни.
У первого барака стоял дом, где жила семья рабочего Петра
Коробова, а соседка Таня Коробкова с сыном Витей зани-
мала одну комнату. Позже рядом с ними построили неболь-
шой дом, где стали жить Валя Иванова и другие медсёстры.
В санатории работало около ста человек. Врачи, мед-
сёстры, нянечки, рабочие жили дружно. Все знали друг о
друге всё. Кто, откуда родом, кто у кого на фронте. Не помню
каких-либо ссор. Все помогали друг другу. Например, люди,
55
объединившись в группы, солили капусту в деревянных
бочках и, придавив её гнётом, выносили бочки в общий
коридор. И никто не лез в чужие бочки.
Мой отец, единственный коммунист санатория, состоял
на учёте в лесозаводской парторганизации. Позже он стал
вести кружок по истории партии. В него приходили врачи,
медсёстры и рабочий Пётр Коробов. Работал кружок худо-
жественной самодеятельности, о чём расскажу ниже. Когда
Прибайкальский райком партии потребовал организовать
соцсоревнование, отец свёл его к взаимодействию медиков,
столовой, механического цеха и рабочих.
Магазина здесь не было. Дочь Анастасии Фортунатовны
Вильгрубе Галина, очень энергичная, деловая, работала на
складе, взвешивала крупу, сахар, резала хлеб и записывала,
кому что выдала. Окончив Иркутский институт иностран-
ных языков, Галина Васильевна Кузьминова стала одной
из лучших преподавательниц английского языка Улан-Удэ.
Выйдя на пенсию, уехала в Ленинград.
Возле очереди на складе обычно стоял высокий краси-
вый парень по имени Панка. Он то и дело приговаривал:
«И какому случаю я Зауру мучаю?». Когда я спросил, кто
такой Заура, он улыбнулся во весь рот: «Гы-ы». И я понял,
он ненормален. Он выглядел хорошо, одежда чистая, выгла-
женная. И вдруг это жуткое «Гы-ы». Позже я вспоминал
его, слыша слова Зауэр, Зауропод, Заурбек. Родичи Панки
уехали, а его сдали в психколонию в Троицком монастыре.
Он убегал оттуда. Его увозили обратно. Он сразу оброс,
стал похож на бродягу. Когда санитарам надоели побеги
Панки, его посадили на цепь. Через год он умер.
А первый закованный в цепи появился в Троицком
монастыре в 1749 году — подпоручик Родион Ковалёв,
осуждённый по «секретному делу». Четверть века про-
56
сидел он на цепи. В советское время монастырь заселили
сумасшедшими со всей Восточной Сибири. Среди них
были яркие личности, о чём расскажу ниже.
ГАДАНИЕ НА КОНЮШНЕ
Конный двор был большим. Слева от ворот стоял
длинный дом. В передней части жил конюх Черта, с пыш-
ной женой-татаркой Фаткулиной и её детьми — сыном
Илканом и дочкой Галей. Садясь на коня, Черта преобра-
жался, выглядел в седле как лихой джигит. Его выслали в
Сибирь ещё до войны, кажется, за конокрадство. Отбыв
срок, он заболел, и не попал на фронт. На обед Галя звала
брата, крича на весь двор: «Илкан, иди ись!»
За стеной их квартиры была комната для конской
сбруи — узды, вожжи, хомуты, шлеи, подпруги, черессе-
дельники. В соседнем помещении — столярка, далее —
гараж, в котором стояла грузовая машина до её отправки
на фронт. Восточную сторону двора закрывал длинный
сарай с сеновалом наверху и санями, телегами, дугами
внизу. Двор огорожен высоким забором с воротами.
Однажды я, играя в прятки, увидел на дне эмалиро-
ванной ванны крысу, которая, попав в неё, металась по
дну. Из-за скользкой эмали она не могла выпрыгнуть. Я
позвал ребят. Никто не хотел связываться с ней, но Юрка
Зарубин не побрезговал и убил её палкой.
Позже одна крыса попала в мышеловку. Прихлопну-
тая тугой дверцей, она громко визжала. Когда Юрка при-
резал её осколком стекла, все испытали облегчение, а Юрку
стали звать крысобоем.
На чердаке конюшни было много летучих мышей. Ещё
больше — на чердаках санатория и нашего двухэтажного
57
дома. Но мы их не трогали. Меня удивляло, как они не
замерзают, перенося жестокие морозы до 50 градусов.
Вечерами ребятня собиралась в доме у Илкана.
Однажды Колька Лобанов рассказал: «Красная рука выхо-
дит из тайги, режет людей, а кровь сливает в гроб из тесо-
вых досок. Гроб не простой, а летающий. И там, где он
пролетает, остаются кровавые пятна». «Как Красная рука
может выходить? — спросил я, — она же без ног и тела».
«Красная рука летает на гробе», — уточнил Колька.
Здесь я впервые увидел гадание на блюдцах. Под одно
положили куколку — палочку в тряпке: прибавление
в семье, под другое — кусок коры: гроб, кто-то скоро умрёт
в доме, под третье — кольцо из проволоки: свадьба. Я не
хотел гадать, но меня уговорили, и мне сразу выпал «гроб».
Я сказал, это нелепое суеверие. Выйдя в темень, я огляделся,
не летит ли красная рука. И думал, как бы у нас кто не умер.
После недавних похорон сестрёнки мне стало не по себе.
Однако никто в нашем посёлке не умирал от болез-
ней и старости. Никто не женился и не выходил замуж.
И потому не рождались дети.
О ЗОЩЕНКО В СТОЛЯРКЕ
Днём в столярной мастерской дед Абросимов чинил
стулья, бочки, строгал оглобли. Он был неразговорчив,
пилил, строгал молча. Не пускал ребят к себе, но меня
почему-то пустил, попросив ничего не трогать. Он стро-
гал толстый чурбан топором, потом стамеской. И выре-
зал голову человека. Я удивился, как дерево легко подда-
ётся ему. Спросив, можно ли научиться этому, услышал:
— Одного желания мало. Это всё от… — Дед глянул
вверх.
58
— От бога, — закончил я фразу. Так как слышал такое.
— А ты не так прост, — усмехнулся он, — но про бога
я не говорил.
Потом он спросил, что я читаю. Я сказал, что только что
прочёл воспоминания Зощенко. Он удивился и спросил,
нельзя ли почитать. Я принёс журнал «Октябрь», с повестью
Зощенко «Перед восходом солнца». Быстро прочитав её, он
попросил принести продолжение в «Ноябре». Я сказал, что
журнал не меняет название по месяцам и остаётся «Октя-
брём», так как назван в честь революции. Прочитав продол-
жение, дед сказал:
— Я знал Зощенко как юмориста, читал его рассказы.
А тут он так описал войну, будто служил со мной. Мы
даже могли встретиться.
— Вы воевали в первой мировой войне? И как он описал?
— Всё точно — отступление, форсирование рек,
газовая атака. А почему ты читал Зощенко? Тебе всего
одиннадцать лет. Неужели что-то понял?
— Чего там непонятного? Вспоминает свою жизнь
и детство.
— Но он ищет причины своего страха. А чего боишься ты?
— Голода.
— Какого голода? — удивился дед, — вы же получаете
еду с кухни.
— Это сейчас, а до того…
Рассказывая о том, как мы голодали, как сестрёнка
Света умерла от истощения, я вспомнил о ней, и на глазах
выступили слёзы. Дед увидел их, вздохнул и сказал: «Ты,
как и твой отец, не так прост». После этого дед стал отно-
ситься ко мне ещё лучше. Он разрешил почистить нажда-
ком заусеницы на скульптуре, отполировать её щёткой.
А сам в это время варил морилку из охры. Затем намазал
59
морилкой голову скульптуры. Когда она впиталась в дерево
и высохла, покрыл её лаком. Телесного цвета кожа оживила
лицо, зрачки в глазах, казалось, следили за мной, когда я
смотрел на голову.
— Для кого вы сделали её?
— Так, для себя, точнее, для души.
Позже он взялся за лодку-плоскодонку. Он доверил мне
рубанок и позволил снять с бруска несколько слоёв стружки.
При мне дед выстрогал из берёзовых досок лыжи — ров-
ный жёлоб вдоль скользящей поверхности, просверлил
стамеской прорезь для лыжных ремней. А острые концы
распарил в горячей воде, закрепил в колодке, высушил и
покрыл лаком. После покраски лыжи ничем не отличались
от настоящих.
Запомнилось изготовление дуги для упряжи. Острогав
берёзовую заготовку длиной полтора метра, он стал парить
её над баком с кипящей водой, после чего слегка заломил её
между столбами. На другой день снова пропарил жердь и
загнул её круче. Через три дня он полностью засунул изгиб
дуги в кипящую воду, после чего загнул так, что она стала
настоящей дугой. Просушив дугу, через два дня, он отшли-
фовал её рашпилем и диском точила. Я с удовольствием
крутил ручку круглого точильного камня, который снизу
утопал в желобке с водой. После того, как дед вырезал углу-
бления для гужевых петель, ещё раз отшлифовал её шкур-
кой и покрыл морилкой, дуга была полностью готова.
Вскоре дедушка Абросимов неожиданно уехал. Что-то
произошло с его родичами, и он поспешил к ним. Я оби-
делся, что он не попрощался со мной. Следуя его примеру,
решил сделать голову. Попытка кончилась неудачей. Наш
топор и стамеска были не очень острыми. А главное, мне не
хватало умения.
60
И всё же столярные уроки не прошли даром. Я попро-
сил у конюха Черты ключи от столярки и стал делать лыжи.
Выстругал берёзовые доски, провёл фуганком желоб по
всей длине. Лыжи получились неплохие, хотя без краски и
лака выглядели неважно. Но сестрёнка Роза и брат Валера
катались на них.
Ещё лучше выходили деревянные пистолеты. Отвер-
стие ствола выжигал раскалённой проволокой. Вставив
в него небольшой штырь, я приделал резинку. Шарик летел
не так далеко, но Валера стрелял из него в цель.
Конюшня стала для меня школой верховой езды, сто-
лярного дела, местных поверий. А особо запомнились
беседы с дедом Абросимовым о Зощенко.
ПОМОЩЬ ПО ХОЗЯЙСТВУ
Корова Красанька удивляла и в городе, перенося
40-градусные морозы в сарайчиках на улице Шмидта и на
Смолина. Несмотря на холод, недостаток сена, она давала
около литра молока. А после трудного путешествия, в более
тёплой стайке с хорошим сеном, которое отец купил в Тро-
ицке, она быстро пришла в себя. Весной отелилась и стала
давать по ведру молока утром и вечером. Я чистил коров-
ник и землянку, в которой отец завёл поросёнка. Стайка
для коровы находилась возле склада, куда все приходили за
продуктами. И я на виду у всех выгребал свежие и замёрз-
шие за ночь лепёшки, складывал их в кучу. Потом отвозил
в огород. Проходя мимо, кто-то сказал: «Какой молодец,
сын директора, а чистит коровник!»
Землянка для поросёнка стояла возле бани, где люди
мылись по субботам. Как-то я пришёл чистить землянку
и чтобы не выстудить стойло, захлопнул дверцу и раз-
61
жёг печурку. Вылил в корыто полужидкую еду. Поросё-
нок начал жадно поглощать еду. Закончив уборку, я стал
открывать дверь, а она разбухла. Черенком деревянной
лопаты я подцепил ручку двери и оторвал её. В землянке
стало темнеть. Электричества здесь, как и в посёлке, не
было. Стуча в дверь, я только туже загонял её вглубь. Ножа
нет. Дело приняло дурной оборот.
Поросёнок похрюкивал, будто радуясь соседству.
Дрова в печке выгорели. Стало темно, прохладно. Сижу
и думаю, не разбить ли стекло в оконце, но оно узкое, не
вылезу. Стал ждать, когда кто-нибудь зайдёт и освободит
из плена. Потом стал вгонять под дверь и в щели щепки
и, наконец, каким-то чудом, обломав ногти, открыл дверь.
Дома меня потеряли, искали в бараках и на конюшне.
Родители забыли, что я пошёл в землянку, и обрадовались,
когда я вернулся.
Меня удивляло, что в общем свинарнике поросята
дохли один за другим. В морозы отец велел топить печи
регулярно. Но, видимо, в щели сильно дуло, и поросята про-
стывали. И утром свинарки уносили трупики в сугробы за
забором. Их тут же съедали собаки. Я невольно вспомнил
сдохших поросят в совхозе ПВЗ, после чего в газете напи-
сали о «троцкисте Бараеве».
Весной выживших поросят кастрировали. Двое мужи-
ков держали поросёнка, а ветеринар острым ножом поло-
совал по яичкам, выгребая их. Перед тем как отпустить
поросят, мужики сыпали в открытую рану крупную соль,
так как йода не было. Визг стоял такой, хоть уши зажи-
май. После этого поросята, пошатываясь от боли, уходили
вглубь двора. Зато позже они быстро набирали вес.
Ещё страшнее проходил забой — удар по голове кувал-
дой, перерезание горла, кровь струёй. Позже Илкан научился
62
колоть свиней длинным ножом в сердце, и его стали пригла-
шать все. Меня удивляли точные удары Илкана в сердце сви-
ньи со спины. Без визга и шума стало гораздо лучше.
Кто-то может назвать эти жестокие сцены смакованием
«мерзостей деревенской жизни», но без них не обойтись.
ДРОВА
На Кумыске и в городе я в основном измельчал уже
готовые поленья, так как был мал и слаб. А на Ильинке мне
исполнилось одиннадцать лет, и я стал ежедневно пилить
брёвна, колоть чурки. Сильные ветры насквозь продували
окна, и к утру в квартире становилось холодно. Позже отец
плотнее заклеил их, сделал ставни, это помогло, но не очень.
Мы топили высокую голландскую печь в третьей комнате,
которая грела две других комнаты и квартиры на втором
этаже. Однако там жители тоже пилили дрова. Кроме того
в каждой квартире были печи на кухнях, где готовили
пищу, грели воду для мытья и стирки.
Сосновые и лиственничные брёвна подвозили на санях.
Их устанавливали на больших козлах и пилили каждый для
себя все жители дома. Тут я до тонкости познал искусство
распиловки. Некоторые слишком нажимали на рукоятки
двуручных пил, и пилить с ними было тяжело. Легче полу-
чалось с теми, у кого пила скользила ровно. Тех, кто пилил
с нажимом, я стал обучать неторопливому скольжению.
Мне показалось, что по тому, как пилит человек, можно
узнать, чего он стоит в жизни, и можно ли идти с ним в раз-
ведку. Тяжёлые лиственничные брёвна пилились труднее,
зато жару от них было больше.
Я научился разводить зубья пилы плоскогубцами и
точить их напильником. Как-то Лерка Аксёнов и Толя
63
Бирюков из шалости забили щепками начатый надрез на
бревне дяди Коли Богданова. Я сел на то бревно отдохнуть,
а он подумал, что это дело моих рук, и дал мне пощёчину.
Я не стал выдавать ребят, но сказал им, что в следующий
раз скажу, что это сделали они, и он проучит их.
Позже Толя Бирюков наказал сам себя: решил выхва-
тить полешко, а один из мальчиков махнул топором и отсёк
ему безымянный и средний пальцы прямо по последним
суставам. Был страшный рёв. Обрубки пальцев Лерка
Аксёнов завернул в тряпку, спрятал и показывал ребятам
как реликвию.
Николай Богданов был красивый белолицый юноша,
племянник известного бурятского деятеля Михаила Бог-
данова, который до революции окончил Казанский уни-
верситет. Имея богатых родителей, Михаил продолжил
учёбу в Томске, Петербурге, Берлине, Цюрихе. Его изби-
рали депутатом Всероссийского Учредительного собра-
ния. После революции писал научные статьи, был избран
председателем Бурнацкома. Став областным комиссаром
Забайкалья, Михаил ярко выступал на митингах. Позна-
комился с эсеркой Марией Спиридоновой, сосланной
в Акатуй. Ленин однажды назвал её символом революции.
Позже я увидел фотографию, где она стоит рядом с Бог-
дановым. Но его как большевика расстрелял атаман Семё-
нов. Таким вот человеком был Михаил Богданов.
Его племянник Николай походил на дядю. И мне было
обидно получить от него незаслуженную оплеуху.
Из личного опыта я понял, что колоть поленья лучше
поперёк сучьев, которые мешают, когда трещина идёт
не поперёк, а рядом с сучьями. Глядя на полено, я сразу
определял, чем колоть его, топором или колуном. А когда
не мог расколоть его одним ударом, поднимал полено над
64
собой, чтобы расколоть его ударом обуха о чурку. Или бил
деревянной колотушкой по обуху топора.
Дрова заготавливались в урочище реки Пьяной, где
лесхоз выделял санаторию деляны. Рабочие выезжали туда
в начале лета, валили лес, обрубали сучья, стаскивали его
в кучи, а позже на конях вывозили в санаторий. Заготовка
шла трудно, но люди охотно ехали в тайгу, так как там
неплохо кормили и хорошо платили. Иногда на заготовку
дров директор Троицкой психколонии выделял группу боль-
ных, которые с удовольствием меняли обстановку и валили
лес. За лето брёвна высыхали, и дрова горели хорошо.
Как-то в санаторий устроилась семья мордвин: пожи-
лые отец с матерью и их взрослый сын. Они начали рабо-
тать в свинарнике и на конюшне. У сына был длинный бич
с короткой рукояткой. Такой я видел в фильме «Последний
табор». Там была дуэль на бичах — два цыгана сражались
не на жизнь, а на смерть. Не веря, что бичи могут быть
таким оружием, я думал, в кино преувеличили. Но уви-
дев, что мордвин на спор сбивал бичом стоящие поленья,
убедился в грозности бича. Хлопая им, он словно стрелял.
Кони стали бояться его, свиньи разбегались. А когда отец
и сын поехали на лесоповал, никто не мог сравниться с
ними. Колька Лобанов сочинил стишок: «Мордва, номер
два. Быстро пилит дрова. Своим длинным бичом метко
бьёт, как мечом».
Глядя на ровные толстые брёвна, которые пилили
мы, я жалел, что они идут на дрова. Сколько же их
сожгли в нашем санатории и соседних сёлах! А ведь
строевой лес можно было пустить на мебель, стены, бру-
сья домов, доски.
Котельная санатория топилась каменным углём. Коче-
гаром была Таня Коробкова. Она зимой и летом ходила
65
в сером брезентовом комбинезоне. У неё был полубезум-
ный сын Витька. Он ловил и ел кузнечиков, откусывал и
жевал головы птенцов стрижей, доставая их из норок на
берегу реки. Позже до меня дошло, что Витька ел их от
голода. Из-за своих странностей мать и сын могли ока-
заться в Троицкой психколонии. Но она хорошо топила
печь каменным углем, поддерживала в котле нужную тем-
пературу. Кроме того, качала ручным насосом стоки из
туалетов, кухни, ванных комнат санатория.
Когда подрос её сын, он стал помогать ей, и мой отец
официально принял его на работу. Витя научился играть в
шахматы и стал побеждать всех. Однажды победил даже
непобедимого Павла Тихоновича Яжинова, главврача
санатория. Позже он взял реванш, но «оплеуху» от полу-
безумного кочегара переживал сильно. Павел Тихонович,
как говорят сейчас, ненавидел проигрывать, и очень рас-
строился, проиграв однажды и мне.
Насосная будка стояла за конюшней. Санэпидстан-
ция с подозрением смотрела на эту установку, но убеди-
лась в её безопасности. А место, куда стекали стоки, оказа-
лось самым урожайным. Санитарка тётя Маша Бурлакова,
получив участок у сливной трубы, сначала хотела отка-
заться, но осенью на нём выросла самая крупная и вкусная
картошка по сравнению с соседними участками.
МОИ ПЕРВЫЕ КОНИ
На Кумыске табун был далеко от санатория, возле буду-
щего авиазавода. На Ильинке я познакомился с лошадьми,
причём не обычными, а монгольскими. Санаторий полу-
чил их вместо грузовика, отправленного на фронт. Коней
везли в поезде из Монголии на войну. Они были малень-
66
кие, мохноногие и очень дикие, уросливые, то есть вред-
ные. Они не могли быть иными, ведь до того бегали по
степи, не зная упряжи. Потом их загнали в вагоны, и чет-
верых выгрузили в Улан-Удэ. На Ильинке их подковали,
заставили пахать, возить дрова, продукты. Кони обиде-
лись, не подпускали к себе, кусались, лягались.
Хвосты их были сплощены — спутаны колтунами.
Монголы не расчёсывают лошадей. Более того, считают
колтуны полезными. Волк, цепляясь за хвост коня ког-
тями лап, не мог отцепиться и погибал от копыт. Прочёл
где-то, что в таких хвостах даже селились мыши и вили
гнёзда, выводя потомство.
После голодной зимы кони были покрыты слоем вшей
и корост от личинок оводов. Меня это пугало, но конюх
Черта сказал, что лошадиные вши не переходят на людей.
Но я не садился верхом. Из-за зуда кони катались по
земле — тёрли спину и бока. Когда я сказал папе об этом,
он ответил: «Вши от голода. Сейчас избавиться от них
нельзя, но на будущий год вшей не будет».
Первых в моей жизни коней звали Соловко, Карька,
Гнедко, Воронок. Поначалу я боялся подходить к ним.
Илкан, ведя Карьку с водопоя, хотел показать, как он ладит
с конями, и потрепал его сзади по холке, а тот лягнул его
в живот.
Когда выросла зелёная трава, вши на конях исчезли.
Видно, она для них ядовита. Решив научиться верховой
езде, я стал приручать Карьку кусками хлеба, скрести щёт-
кой. Ему это нравилось, он полюбил почёсывание. Я думал,
что приручил его, но…
Ярким солнечным утром мы вывели из конюшни
Карьку и Соловка. Сесть на них решили на футбольном
поле в пионерлагере. Дело осложнилось тем, что своё седло
67
конюх Черта не дал. А ездить без него и стремян трудно.
Едва я залез на спину Карьки, он тут же встал на дыбы, и я
упал с него. А он ещё чуть не лягнул меня задними ногами,
но, к счастью, я увернулся от копыт.
Илкан снова подсадил меня на Карьку, тот поскакал
и вдруг резко остановился, и я полетел через его голову.
Илкан отогнал Карьку, чтобы тот не затоптал меня копы-
тами. «Ну что, хватит?» — спросил он. «Нет, я продолжу».
Я завёлся, решил обуздать именно его, а не Соловка. Илкан
подвёл коня, помог сесть, и я, сдерживая его уздой, поехал
по краю поля. Смотрю, не едет ли за мной Илкан, а он и не
думает садиться на Соловка. Увидев, как Карька сбрасы-
вал меня, Илкан не стал рисковать. Спрашиваю: «Чего не
едешь?», а он отвечает: «Вдруг он снова сбросит тебя, а я
отгоню коня». Но и позже он так и не сел на коня.
В тот памятный день я за два часа езды верхом до
крови сбил свой копчик о позвоночник коня. Позже, уви-
дев в кино, как ковбои приручают мустангов, я вспомнил
свои первые скачки. А сейчас пишу и удивляюсь своему
упорству и смелости. Но всё было именно так. Я хотел
скакать на лошадях как Богдан Хмельницкий и Салават
Юлаев, как Чапаев и Будённый. А Илкан после моих паде-
ний с коня так и не стал ездить верхом. Боялся упасть и
покалечиться.
Однажды услышал песню: «Конь несёт меня стрелой /
На поле открытом; / Он вас топчет под собой, / Бьёт своим
копытом». Потом понял, что конь топчет «колокольчики
мои, цветики степные». А у нас колокольчики росли в лесу.
В то же лето я научился запрягать коней. С удоволь-
ствием вспоминаю, как клал на спину седёлку, надевал
хомут, спускал шлею ниже хвоста. Потом заводил коня
между оглоблями, вставлял конец дуги в гужи — петли от
68
хомута, стягивал его супонью, привязывал чембур к седёлке,
бравшую на себя тяжесть оглоблей. После этого пристё-
гивал удила вожжей, протягивая их к телеге, и выезжал с
конюшни. Телеги были разные — одноколки, двухосные
тарантасы и американка с резиновыми надувными колё-
сами и сиденьем на три человека. Зимой — сани-розвальни,
кошёвка. Здесь лошади не запрягались парами, по одной по
обе стороны дышла. Не использовали и шоры. Впервые я
увидел шоры по бокам глаз лошадей в городе.
В ночное не ездили. Кони могли убежать в Монголию.
До границы километров триста, а кони хорошо ориенти-
руются в пространстве. Но если бы они рванули в Мон-
голию, их перехватили бы конокрады или задрали волки.
Однажды в городе один парень, ехавший на телеге,
остановился и спросил меня, что такое чембур? «Мне
крикнули: развязался чембур, а я не знаю, как он выгля-
дит». Увидев ремешок, свисший с седёлки коня, я привязал
кончик к оглобле и сказал, что чембур это чересседельник.
И подвязал его. Парень поблагодарил меня. Одноклассник
Юра Лютин удивился, откуда я знаю чембур. Я сказал, что
на Ильинке езжу на лошадях.
В словаре Даля чембур — третий свободный конец
узды, но у нас это чересседельник. Так что извините, но
поправляю, вернее, дополняю словарь Даля.
Как-то Лерка Аксёнов, Гоша Лобанов и я сели верхом.
Желая удивить всех, Лерка сильно погнал Воронка между
бараками. За ним мчался Гошка на Соловке, а мой Карька
за ними. Передние кони поскакали мимо играющих малы-
шей. Я решил притормозить, но Карька закусил удила
и продолжал мчаться во всю прыть. На крутом повороте я
чуть не упал с коня. Под испуганные и возмущённые крики
людей мы проскакали у барака, где все шарахались от нас.
69
Тогда я понял, что значит закусить удила. Помимо
этого запомнил другие «лошадиные» выражения: захо-
мутать; рассупониться; не в свои сани не садись; закон,
что дышло — как повернул, так и вышло. Зашоренный —
человек, видящий только перед собой. Шлея под хвост —
очень неприятна лошади.
Весной Саша Лобанов пахал у реки. Два коня тянули
плуг, выворачивая пласты земли. Когда кони задержива-
лись, Сашка стегал их кнутом и матерился: «Ах вы, грёба-
ные по голове!» За плугом шли вороны, поклёвывая чер-
вей и куколок майских жуков. Мне стало жалко и Сашу,
который с трудом держал рукояти плуга, и Соловка с Карь-
кой, измученных пахотой под плетьми. Каждые полсотни
метров Саша давал передышку им и себе. Доставая кисет,
он трясущимися от напряжения руками делал самокрутку
и курил злой самосад.
Саше было семнадцать лет. Высокий, сухощавый,
темноволосый, он дружил с Костей Крыловым. Костя
был чуть старше, крепче, русоволосый, похож на былин-
ного богатыря. Однажды на посёлок обрушился силь-
ный ветер. Пыль вихрями кружилась и неслась с верхо-
вья реки. Когда грянул гром, хлынул ливень, два друга
подняли вверх руки и стали кричать. Мокрые от ливня,
они, смеясь, вбежали в подъезд нашего двухэтажного
дома. Полина Ивановна, увидев их, дала им полотенце
и сказала, что они хорошо изобразили вселенскую
катастрофу. Позже она пригласила их на роль лётчи-
ков в пьесе, поставленной в нашем клубе. Костю вскоре
забрали в армию. Саша окончил Иркутское авиацион-
ное училище, стал лётчиком. Его младший брат Нико-
лай женился на Фене Цинкер, Гоша — на медсестре Алле.
У них родились дети.
70
ПЕСНИ ОТЦА
Как-то я, заигравшись, забыл, что мне пора ехать
в Югово, чтобы встретить отца с покоса в Метешихе, пра-
вом притоке Селенги. Ехать километров пятнадцать. Сев
на передок телеги, я погнал Воронка, стегая кнутом. Перед
Троицком Воронку надоели мои удары. Он на скаку выбро-
сил вверх обе задние ноги. Правое копыто мелькнуло
у моей головы, а левое ударило в руку так, что она онемела
и повисла плетью. Отсев глубже в телегу, я продолжал гнать
коня. Встретил хмурого отца на полпути от Югово к Тро-
ицку. Он стал выговаривать за опоздание и, увидев взмы-
ленного коня, сказал, что так можно загнать его.
Перестав сердиться, он вскоре запел. В 1925 году он
ездил из Мольки на прииск в Жигалово, на Лене. Там восем-
надцатилетний отец чуть не погиб. Не попав к «золотарям»,
он устроился на пристани. Поднимаясь на баржу по трапу
с грузом, он не уступил дорогу местному грузчику, и тот
столкнул его с трапа. Течение подхватило его. Не умея пла-
вать, отец чуть не утонул, а мешок утопил, за что его оштра-
фовали. Однако отец неплохо заработал, и осенью вернулся
домой. Помимо денег он привёз много русских, украин-
ских песен. Среди них — «Глухой неведомой тайгою», «При
лужке, лужке, лужке», «Сидел Ваня на диване, Чай горячий
распивал», потом Ваня решил: «Я пешком в Алдан пойду».
Отец любил старинные сибирские песни, а революци-
онные и популярные не пел. Исключением был монголь-
ский «Интернационал». Мелодия отличалась от междуна-
родного варианта. Позже, попав в Монголию, убедился,
что отец пел мелодию и слова совершенно точно.
Пытаясь научить меня родному языку, отец пел бурят-
ские песни. Из современных — песню Марии Шамбуевой
71
«Шур-шур дуутэ, «Максим Горьки самолёт». Среди ста-
ринных — песню о Ганге. Западные буряты не путеше-
ствовали в Индию. Больше я нигде не слышал эту редкую
песню. Он знал её от родителей, а они — от монгольских
предков. Как же хорошо пел он. Голос не громкий, но
душевный. Когда он пел, становился добрым. Таким же
был и после выпивки.
Позже, листая том Гейне, я нашёл стихи о Ганге и
прочитал отцу:
Рокочет Ганг, великий Ганг бурлит,
Обагрены зарёю Гималаи.
Из мрака рощ банановых шагая,
Орда слонов топочет и трубит…
Он с удивлением выслушал, перечитал сам и сказал,
что в бурятской песне поётся о том, как далёк и труден
путь, и о том, как счастливы те, кто побывал на Ганге,
священной реке.
Приехав домой, мы пошли в баню. Там отец увидел
огромный синяк между моим левым локтем и плечом.
Пришлось сказать, что меня лягнул Воронок. Открытой
раны и повреждений, к счастью, не было. Но отец рас-
строился и сказал, что конь мог изуродовать и даже убить
меня, если бы задел копытом голову. Обмыв мою руку про-
хладной водой, он вымыл меня и велел идти домой. Там
мама обработала мою руку какой-то мазью.
КОЧЕВНАЯ ПАДЬ
Мой первый выход в тайгу связан с поиском сенокоса
для коней. Летом 1944 года отец взял с собой меня. На лодке
72
бакенщика Гавриила Баташёва, которого я звал дядя Ганя,
мы проплыли по Селенге у Ахреевского острова, затем
вошли в устье Кочевной. Спрятав лодку в кустах, мы пошли
вверх по быстрой речке. Поразило обилие красных лилий.
Здесь никто не рвёт цветы, не выкапывает их луковицы
для еды, как это делают на левом берегу Селенги. И лилии
сплошным ковром застилают поляны вдоль тропы.
День был солнечный тёплый. На привале отец оста-
вил меня у костра, велел приготовить обед и ждать их,
никуда не уходя. Прошло много времени, я сварил суп из
мяса, макарон и картошки, которую почистил сам. Нарвал
дикого лука, найдя его в высокой траве. Встав рано, я захо-
тел спать. Проснувшись, увидел, что солнце клонится
к хребту, за которой течёт Метешиха, а отца с дядей Ганей
нет. Вдруг послышался выстрел. Секунд через десять на
меня обрушился град дроби, сбивший листья берёзы надо
мной. Испугавшись, что кто-то целит в меня, я спрятался
за ствол дерева. Вскоре подошли отец и бакенщик. Я ска-
зал, что недавно меня осыпало дробью. Отец сказал, что
стрелял он, удивился, как далеко улетела дробь, и показал
большую серую птицу. Это была копалуха, самка глухаря.
Дядя Ганя ощипал птицу, она оказалась очень тощей.
— Когда она вылетела, — сказал он, — Владимир Ива-
нович выстрелил. Увидев, что это копалуха, я нашёл гнездо
и семь птенцов. Жаль, теперь они погибнут.
Начав обедать, дядя Ганя удивился: «Надо же, всего
одиннадцать лет, а приготовил такой вкусный суп!» Похвала
была приятна мне и отцу. Ночью я вздрагивал от грозного
рявканья гуранов. Учуяв нас, самцы предупреждали коз
о присутствии людей. Дядя Ганя успокаивал: «Не бойся
гуранов, они не нападут. А вот медведи скрадывают жертву
тихо. Но они сейчас сыты, не полезут».
73
Рано утром, когда я ещё спал, отец с дядей Ганей ушли
смотреть угодья в сторону Метешихи. Вернувшись, отец
сказал: «Сенокос хороший, но вряд ли троицкие колхоз-
ники разрешат. Сами косят».
Дядя Ганя стал говорить о какой-то пещере, но папа
строго глянул на него, и тот умолк. Я угостил их супом из
копалухи с картошкой. Он получился вкусным. Вспомнив
о птенцах, я спросил, нельзя ли спасти их. Но дядя Ганя
сказал, что их, наверное, уже склевали вороны и сороки.
Мы вытащили лодку из кустов и переплыли к Ахре-
евскому острову. На песчаной отмели торчал нос большой
байкальской лодки, длиной около тридцати метров. Бра-
коньеры бросили её, убегая от имальщиков. Дядя Ганя
сказал, что на ней или такой же лодке в 1891 году плыл
к Байкалу по Селенге цесаревич Николай. Ледоходы поко-
режили лодку. Ремонтировать её поздно, и рыбаки начали
рубить её на дрова.
Очень сильное течение на изгибе Селенги размывало
высокий берег острова. Над водой склонились деревья,
кусты, с обрыва торчали их коренья. Чтобы подняться
вверх, дядя Ганя взялся за бечеву и потянул лодку за собой,
а отец отталкивал её веслом от берега. Отец высадил меня
из лодки, и я помогал дяде Гане тянуть бечеву.
СВЕРСТНИКИ
Среди моих сверстников были братья Коля и Гоша
Лобановы, Колька Леонов. А Илкан Фаткулин, Саша Лоба-
нов и Стасик Банюк были старше. Стас эвакуировался из
Ленинграда вместе с сестрой Лялей, матерью Софией Фор-
тунатовной и её сёстрами Анастасией, Полиной. Дома он
колол дрова, но никогда не рыбачил и не ездил верхом, что
74
удивляло меня. А все ребята спешили на Селенгу, где ловили
рыбу, на ночь ставили перемёты. Ко мне присоединялись
брат Валера, Толя Бирюков, Володя Бурлаков. Поймав
как-то на перемёт большого язя, Толя пришёл с ним в сто-
ловую к раздаче завтрака, и держал в руках тазик с язём. Все
поздравляли его с удачей. А он краснел от удовольствия.
Когда появилась песня «Эх, дороги», я переиначил её
в рыбацкий гимн: «Эх, сороги, окуни, язи, осетры, тай-
мени, да гальяны одни… Бьётся рыба на кукане»… Не буду
цитировать дальше, чтоб не раздражать ценителей воен-
ных песен. Мы просто перечисляли рыб, которых ловили
тогда. Прочитав где-то о метании камней из пращи, я сделал
её из длинной гачи старых штанов. Камни летели далеко.
Потом с Колькой Леоновым сделали луки и стали стрелять
в чурки. Я стрелял точнее. Он посмотрел лук — ничего осо-
бенного, такой же, как у него. А вот стрела оказалась лучше.
Острый тяжёлый наконечник, а на хвосте — перья ястреба.
«Так вот в чём дело! — сказал он, — Давай поменяемся стре-
лами». Я отказался. Его явно задели мои точные выстрелы.
— А слабо пустить стрелу в реку! — вдруг спросил он.
— Не слабо, но какой смысл?
— Просто интересно, сможешь ли ты выстрелить.
— Конечно, нет.
— А на интерес? Ты стреляешь, а я даю тебе на время
фонарик.
Фонарь у Кольки был чёрный, прямоугольный, с ква-
дратной батарейкой и тремя пластмассовыми пласти-
нами — красной, зелёной и жёлтой. Они выдвигались
рычажками, с их помощью можно было передавать цвето-
вые сигналы. Колька завёлся и сказал, что, если я выстрелю,
отдаст фонарь насовсем.
75
Устав от уговоров, я натянул лук и пустил стрелу с яра
в гущу потока. Увидев, что стрела вскоре всплыла, опере-
ньем вверх, я пожалел о ней. Колька молча протянул фонарь.
Взяв фонарик, я поочерёдно выдвинул цветные пластины,
убедился, что кнопка для передачи азбуки Морзе работает
прекрасно. И вернул фонарь. Колька обрадовался, хлоп-
нул меня по плечу и сказал, что сделает мне новую стрелу.
Но не успел, так как уехал. Так же неожиданно, как и дед
Абросимов. Текучесть кадров в санатории была. Хотя здесь
платили лучше, чем в колхозах, зарплата была не велика,
перспектив для роста никаких.
Полвека спустя, увидев по телевизору профес-
сора МГИМО Николая Леонова, я удивился и совпаде-
нию имени и фамилии, и внешнему сходству с Колькой.
Голова, лицо, манера говорить — всё совпадало с обли-
ком паренька, жившим на Ильинке. Заглянув в Интер-
нет, узнал, что Николай Сергеевич Леонов гораздо старше
моего Кольки, родился в Рязанской области. Окончил
школу с золотой медалью, МГИМО — с красным дипло-
мом. Служил на Кубе, дружил с Фиделем и Раулем Кастро,
Эрнесто Че Геварой, стал генерал-лейтенантом КГБ.
Так что это был не тот, кто проиграл мне фонарик.
Впрочем, среди моих ильинских друзей были будущий
конструктор водородных бомб и один из создателей кос-
мического челнока «Буран». Но о них — ниже…
Стрела, на спор пущенная мной в Селенгу, всплыла
в моих воспоминаниях и зацепила меня. Не только загад-
кой судьбы Кольки Леонова. Я представил, как стрела
скользит вниз по течению. Проплыла мимо Ахреевского
острова, Кочевной, Метешихи. Подсохнув на берегу Бай-
кала, пересекла его. По моей догадке когда-то Селенга
и Ангара были одной рекой. Подводное течение между
76
ними могло сохраниться и вынести мою стрелу в Ангару,
на которой я родился. Став взрослым, вспоминая её путь,
я возвращался в родные края. Так она стала для меня стре-
лой ностальгии…
У моего брата Валеры были сверстники — Толя Бирю-
ков, Володя Бурлаков, Юрка Зарубин, Витька Лобанов,
Толя Михалёв, Валера Лапочкин, два Виталия — Цикалюк
и Цинкер…
Судьбы их очень разные. Цикалюк стал бурильщи-
ком в геологических экспедициях, Цинкер — завкафедрой
Бурятского университета. Лапочкин — врачом. Юра Зару-
бин и Толя Михалёв умерли довольно рано.
Крепко встали на ноги братья Лобановы — Саша,
Коля, Гоша, Витя. Саша окончил Иркутское авиационное
училище. Коля работал на лесозаводе. Запомнилась его
присказка: «Телега скрипит в гору: «Дёгтю надо, дёгтю
надо». А под гору: «Хоть мажь, хоть нет». Он не един-
ственный, кто сочинял прибаутки. Как-то Толя Михалёв
после урока в школе, где в тот день изучали Некрасова,
начал цитировать: «Однажды в студёную зимнюю пору».
А Володька Бурлаков продолжил: «Я из лесу вышел, был
сильный мороз». Так они, бегая, прыгая в беседке, про-
читали всё стихотворение. А после Мишка вдруг выкри-
кивал: «Малюточка басом», «Отец, слышишь, рубит, а я
отвожу». И смеялся. У него было чувство юмора и слова,
он вполне мог бы сочинять стихи.
Володя Бурлаков утонул в Селенге. Он был из семей-
ства шофёров и военных, живших в Улан-Удэ. Один из
них, генерал-полковник Матвей Прокопьевич Бурлаков,
служил в Чите, потом в Западной группе войск в Герма-
нии. Юра Зарубин и Толя Михалёв умерли от болезней.
Толя Бирюков покончил с собой из двустволки. А ведь кра-
77
сивый высокий парень вырос. Однажды мы с ним и моим
братом Валерой пошли на Пьяную и поднялись на гору.
Там неожиданно налетели тучи с Хамар-Дабана и раз-
разилась гроза. Позже я, приехав на каникулы из МГУ, стал
репетировать Толю по русскому языку. У него была пере-
сдача осенью. Диктанты, грамматика… Потом я попросил
его написать сочинение. Гроза над Хамар-Дабаном у него
получилась яркой — вспышки молний, гнущиеся под
ветром деревья стучат друг о друга макушками. Толя уди-
вил меня ярким описанием. И в августе получил пять. Он
вполне мог стать журналистом. Жаль, что сверстники не
дождались БАМа, могли бы стать передовиками труда.
СЕЛЕНГА
На карте я увидел, что Селенга течёт из Монголии, прини-
мая в себя реки Орхон, Джиду, Чикой, Хилок. По ним и Селенге
Чингисхан ходил в походы. Ильинка всего в ста километрах от
Байкала. А на север, через горы, ещё короче. Тут я совершил
первое открытие — установил, что до образования Байкала
Селенга и Ангара была одной рекой. Второе открытие сделал
позже, когда понял, что залив Провал у Байкала, появился
11-12 января 1862 года в результате оседания гигантской косы,
намытой Байкалом за века. Устье Селенги и сейчас выпирает в
славное море, и вполне возможно, что сёла Ранжурово, Шига-
ево, Корсаково когда-то «осядут» и скроются после очередного
землетрясения. «Типун ему на язык», скажет кое-кто. Я был бы
рад ошибиться, но мне кажется, наверняка есть геологи и сейс-
мологи, которые опасаются того же…
Прочитав это место, мой школьный друг, известный
иркутский географ Н.С. Беркин, автор учебника «Байкало-
ведение», согласился с моим прогнозом.
78
Зимой с высокого берега Селенга казалась не широ-
кой. Но после ледохода и половодья она поразила своей
мощью. Вешние воды залили все протоки. Толстые
льдины, громоздясь друг на друга, скользили, напол-
зая на берег. Однажды стая собак начала выцарапывать
что-то из льдины на берегу. Подойдя ближе, я увидел рога
гурана, дикого козла, убитого и вмёрзшего в неё. Собаки
ели его с удовольствием. Тётя Таня Коробкова отогнала их
и вырубила куски мяса. Сварив суп, она накормила сво-
его Витю. Её пугали: «Вдруг пропастина, а она опасна». Но
с ней и сыном ничего не случилось.
Льдины ещё таяли на берегу, а ребята начали ловить
рыбу удочками, ставить перемёты. Длинные шнуры с при-
вязанными к ним крючками наживлялись червями и с
помощью грузила забрасывались в воду. Заправской рыбач-
Карта территориального деления Бурятии
79
кой оказалась бабушка Сизиха. Закинув перемёт в воду, она
держала его за шнур и, почувствовав клёв, подсекала рыбу.
Странно, но её муж совсем не ловил рыбу.
Рыба была большим подспорьем в питании. Бабушка
Сизиха жарила её на плите во дворе барака, летом все
готовили на улице. Круглый год все ели в основном кар-
тошку. Люди подходили на запах жареной рыбы и глотали
слюнки. Кое-кого она угощала, но кормить всех не могла.
Однажды я наловил много рыбы и принёс к общей печи
барака. Как же благодарили меня тётки, которые не умели
ловить.
Мы с Илканом ставили перемёты на ночь, а утром
шли за уловом. Одно время кто-то стал приходить раньше
нас и забирать не только улов, но и перемёты. Однажды
отец пошёл с нами и увидел хромого старика, который шёл
с нашими перемётами. Отец не стал его бить, а приподнял
за грудки вверх и сказал, что в следующий раз утопит его.
С тех пор снасти никто не трогал.
После ледохода дядя Ганя (Гавриил) Баташёв, живший
в Троицке, начал плавать на лодке и зажигать на бакенах
красные и зелёные огни, помечая места, где нужно плыть
пароходам. Поначалу он жил в хижине на острове. Перед
ледоходом я был там и поразился уюту: нитки с иголками,
крупа, спички лежали в полном порядке. А печка забита
дровами. И никто за зиму не тронул ничего.
Весной пароходство построило ему дом напротив
Ахреевского острова, между Троицким плетнём и пригор-
ком. Дядя Ганя переехал в него. Однажды вечером я попро-
сился к нему в лодку, и он взял меня.
Обслуживая участок Покровка–Ильинка–лесозавод-
санаторий, он сначала плыл вверх по течению. Там, где оно
было слишком быстрым, я брался за бечеву и вёл лодку
80
у Камней, потом мимо Пляжа, где летом купаются санатор-
ские, затем мимо Горячей воды, где бил целебный источник.
Позже, прочитав, что сосланный протопоп Аввакум
поднимался вверх по Селенге и тянул вместе с другими
большую барку, я понял, как тяжело было им. Ведь они
шли наверняка здесь, так как на правом берегу стояла
скала Могой-ула, уходящая в воду. Тут я понял, почему
в сёлах вдоль Селенги много Бурлаковых. Их предки явно
тянули вверх барки и лодки.
Поднявшись выше Ильинки, дядя Ганя быстрыми
взмахами направил лодку на середину Селенги, в сторону
Покровки, и, зацепившись за бакен, стоящий на якоре,
отодвинул зелёное стекло фонаря и спичкой зажёг фитиль.
После первого бакена между Ильинкой и Покровкой,
пошло легче. Мы плыли вниз по течению. Тут он разрешил
мне взяться за вёсла, а сам зажёг красный бакен напротив
горячей воды. Последние бакены вспыхнули перед поворо-
том реки у Ахреевского острова. Спросив, почему он так
называется, я услышал, что в лоциях Селенги остров обо-
значен как Троицкий. «А кто такой Ахреев, не знаю. В Тро-
ицке такой фамилии не было. Надо спросить у покровцев.
Может, Ахреев жил там». Но я так и не раскрыл тайну.
Как же много дал дядя Ганя! Научил владеть вёслами,
лодкой, раскрыл тайну названий Мандрика, Татаурово
и других слов. От него узнал о призраке в тайге, о чём рас-
скажу ниже. Узнав о моём плавании с бакенщиком, отец
запретил это. Беспокоился, как бы со мной чего не случи-
лось. Однако дядя Ганя тайком давал мне лодку, и я нау-
чился грести, причаливать, крепко привязывать её. И я так
благодарен ему!
Почти всегда на перемёты попадались налимы, окуни,
реже язи, а больше всего — сороги, как здесь называют
81
плотву. Однажды я поймал небольшую длинноносую рыбу
с более коротким у раздвоенного хвоста нижним кры-
лышком. Колька Леонов закричал: «Ой! Это ****орыбка!
Выбрось её!». Но бабушка Сизиха, проходя мимо, сказала:
«Это очень хорошая царская рыба — костёрка». Так здесь
называли стерлядь.
Особенно много рыбы было в заливе Потатура, напро-
тив острова Ахреевского. Бакенщик сказал: Потатура —
мрачное место. Оно ниже горы Змеиной, которую буряты
до прихода русских называли Могой-ула. Огромный водо-
ворот привлекал рыбные стаи. Сюда, на правый берег
Селенги, приплывали рыбаки из Троицка, Ильинки, ста-
вили длинные завозные перемёты и ловили осетров, тай-
меней. Завозные потому, что их тяжёлые грузила достав-
ляли на лодках.
Однажды я увидел корзину, плывущую по течению,
заплыл, вытащил её на берег. Это была новая корчага, спле-
тённая из свежего тальника. Намазывая вход в неё хлебом,
я крепко привязывал её верёвкой к колу на дне, а утром
корчага трещала от бьющихся внутри окуней, сорожек.
Я заполнял ими ведро и нёс домой. Однажды в корчаге
оказался большой налим. Непонятно, как он влез, вход был
уже его толщины. Выпотрошив его, я увидел в желудке
пять крупных сорог, которых он съел. Ещё не переварен-
ные, они были свежи, и я их зажарил.
ЛОВЛЯ ТАЙМЕНЯ
Как-то отец повёз меня и Валеру в Троицк. Там собра-
лось человек десять. Они погрузили в большую лодку
длинный невод и поплыли вниз по течению в сторону Бай-
кала к соседнему селу Югово. Ночью сделали несколько
82
заездов. Хотели поймать осетров и тайменей, но ловились
лишь налимы и язи. На третий заезд посреди реки послы-
шались удары и плеск воды. Концы невода задёргались.
Мужики оживились: «Это таймень! Только он так бузит!»
Взявшись за верёвку и начав тянуть, я почувствовал
силу ударов. Богатырь шумел и у берега, устроив фонтаны
брызг. Бригадир топором оглушил огромного тайменя.
Кто-то в шутку взвалил рыбу на спину Валере, придержи-
вая её. Таймень, ростом более Валеры, пришёл в себя и так
хлестнул хвостом, что Валера упал на песок. Тайменя ещё
раз ударили обухом по голове, и он утих.
В Троицке тайменя разрубили пополам, положили на
большие весы — 32 кг. Затем разделили на десять равных
кусков. Жир у него толщиной в три пальца. Делёж добычи
проходил так. Отвернувшись, бригадир говорил, чья доля.
Первым он назвал председателя колхоза, хотя его с нами
не было. Но таково было условие. Доля отца оказалась
весомой — кроме толстого куска тайменя, весом три кило-
грамма, несколько налимов, язей.
Уху Василий Иванович сварил на кухне санатория.
Отец угостил его и других работников столовой. Тайменя
все ели впервые и были довольны, а мы ели уху дома. Позже
нас угощал тайменем Иннокентий Хамгушкеев, муж моей
тёти Вали Гуляшиновой. Он преподавал в пединституте
и весной ловил тайменей спиннингом у впадения Уды
в Селенгу. Никому не удавалось это, хотя ловили многие.
Помимо хороших снастей нужно было знать, когда, где и
как ловить этого царя рыб.
Осенний нерест омуля становился праздником для
жителей Селенги. Несмотря на запрет, многие ночью выхо-
дили на реку, ловили и солили столько рыбы, что хватало
на зиму и на продажу. У браконьеров омуль отнимали и
83
сдавали в наш санаторий и психколонию. Эти лечебные
учреждения дружили. Колония выделяла своих пациен-
тов для сенокоса, на рубку леса, уборку урожая в санато-
рии. А наши медики помогали в лечении их больных.
Осенью я поехал в психколонию с отцом на засолку рыбы
для санатория. Изъятый у браконьеров омуль инспекторы
привозили прямо с реки. Он был очень крупный, до полуме-
тра. Его пластовали ножами, не снимая чешуи, потрошили,
выгребая отдельно красную икру и потроха. Пересыпали
тушки солью и укладывали в большие бочки. Потроха не
выбрасывали, а жарили с картошкой. Меня угостили ими.
Я ел их впервые, и они оказались такими вкусными.
Один парень подошёл к кухне. Повариха спросила:
«Что, Кузя, потрошков хочешь?» Он смущённо кивнул
головой. «Сейчас поджарю». Позже я узнал, что он сошёл
с ума, после того, как пьяным задушил мать. «Сейчас он
нормален, пилит, колет дрова для кухни, — сказала пова-
риха, когда тот поел и ушёл, — Но иногда начинает раз-
говаривать с матерью и повторяет её слова: «За что умерщ-
вляешь?» Ой, не могу! До чего доводит водка!»
В старину омуля в Байкале было много, он поднимался
на нерест до Монголии. В некоторых протоках он шёл так
густо, что не падало воткнутое весло.
С омулем связана легенда, отчего монголы не ловят
рыбу. Однажды на Селенге произошла битва с меркитами.
Они победили монголов, сбросили трупы в реку. Через год
к этому месту с Байкала поднялись косяки рыб, и монголы
сказали, что их погибшие воины превратились в омулей.
С тех пор монголы перестали ловить и есть рыбу.
Хищнический лов нерестового омуля ударил по запа-
сам рыбы. Самые наглые браконьеры становились ималь-
щиками, так здесь называют рыбных инспекторов, и делали
84
на этом состояние. Так Вениамин Юрьев первым в долине
Селенги купил «волгу», о которой тогда никто и мечтать
не мог, построил новый дом. Он жил на лесозаводе и часто
приезжал в санаторий к медсёстрам. С одной из них, Валей
Ивановой, он встречался в её комнатушке в бараке и в своём
доме на заводе. Она была самой красивой из медсестёр.
Но вскоре он увлёкся другой. И лишь много позже
женился на Гале Цикалюк. Она годилась ему в дочери, не
хотела идти за него, так как знала о его похождениях, но
мать Клавдия Васильевна убедила её дать согласие. Галя
переехала на завод, стала жить с Вениамином, родила
сына. К тому времени он уже имел «волгу», вступил в пар-
тию, ходил в бурках, стал бригадиром имальщиков.
А РЫБАМ ВЕДЬ БОЛЬНО
В летние ливни Селенга выходила из берегов. Бурая
вода становилась ещё мутнее. Кстати её название проис-
ходит от эвенкийского слова Сэлэнгэ — бурая, железистая.
Именно в такую пору особенно хорошо ловились налимы.
На перемёты, поставленные на ночь, обязательно попада-
лось два-три налима. Крупная рыба без чешуи была не очень
живуча и дохла на крючках. Больше всего налим годился
для ухи. Шнур перемёта дёргался, когда на крючках ока-
зывались окуни, язи, сорожки. А налимы не дёргались, так
как подыхали. Удивляясь, почему они слабы, хотя гораздо
крупнее других рыб, я понял, что они глотали наживу так
глубоко, что крючок оказывался в животе. И это убивало
налимов.
Впервые подумав о рыбе как о живом существе, я пред-
ставил, как больно рыбе, когда крючок оказывается во рту
или желудке.
85
— Вообще-то бурятам нельзя есть налимов, — усмех-
нулся как-то отец, — Налимов считают нашими предками.
— И потому русские называют бурят налимами? —
спросил я.
— Да, но так считают буряты из племени эхиритов,
а мы из другого…
На вопрос, из какого, отец не ответил, сказав, что
у нас много намешано. Только много позже я узнал, что
мы из рода нойот. Нойон — богач, влиятельный человек,
а нойот — множественное число от нойона. Натерпевшись
от обвинений о кулацком прошлом, отец не хотел, чтобы
я проговорился об этом кому-то. К тому же нойоты были
очень близкими родичами борджигитов, из которых про-
исходил Чингисхан. А его тогда не жаловали.
Член партии с 1928 года, выпускник совпартшколы,
отец вместе с другими сокурсниками снимал кресты
с Одигитриевского собора в Верхнеудинске, участвовал
в «демонстрациях трудящихся» против участия лам на Все-
бурятском съезде, подавлял кулацкое восстание в Бичур-
ском районе Бурят-Монголии. Став убеждённым атеистом,
он искренне боролся против религиозного дурмана и вос-
певания ханов. И потому умалчивал о роде нойот. Всё, что
написано мной о наших предках шаманах в начале «Ули-
гера», я узнал позже.
Однажды я поймал на перемёт большого, более полуме-
тра, осетра. Принёс его домой. Отец велел положить его на
лёд в санаторском подвале. Утром, когда я выковырял его,
вмёрзшего в лёд, осётр начал вилять хвостом. Он утих лишь
после того, как отец оглушил его ударом ножа по голове.
Меня поразил его крепкий панцирь и полное отсут-
ствие костей. Вместо позвоночника — хорда, толстый проч-
ный шнур. Из-за длинного носа осётр походил на акулу, но
86
не был хищником. Маленьким ртом посреди нижней части
острой морды, с мягкими белыми усиками, он с помощью
их выискивал на дне червей и рачков. Но какими огром-
ными вырастали осетры, питаясь донной мелочью и план-
ктоном. Протопоп Аввакум писал, что на Байкале ему
дарили осетров весом двадцать пудов, то есть 320 кг, а дли-
ной — до трёх метров.
В 1657 году протопопа Аввакума везли в Забайкалье.
Воевода Пашков морил его голодом, бил батогами. Особо
трудно было у Падунского порога на Ангаре и на Селенге,
когда Пашков подгонял плетьми бурлаков, идущих про-
тив течения. В Забайкалье у Аввакума умерли два сына.
В 1662 году протопоп возвращался из Нерчинска без вое-
воды. Дорога складывалась удачно. По Хилку и Селенге
пыли вниз по течению.
Во все времена сибиряки всегда помогали страдаль-
цам. В устье Селенги рыбаки подарили ему сорок осетров,
привязали их за жабры, и вели живыми через Байкал.
Семейству Аввакума осетров хватило на месяц, пока оно
плыло через Байкал, потом по Ангаре, до Енисея.
Процитирую писателя Дмитрия Жукова7, автора пре-
красной книги «Протопоп Аввакум», который бережно
перевёл на современный язык «Житие протопопа Авва-
кума»: «Мрачно было на душе Аввакума, когда он впервые
оказался на Байкале. А теперь — человек свободный —
огляделся, и… ровно другой свет осветил всё. Господи,
красота-то какая! Вокруг моря горы высокие, утёсы камен-
ные; ветер из тех утёсов высек и палаты, и повалуши, и
ворота, и столбы! Благословенна байкальская земля, растёт
7 Писатель Дмитрий Жуков — отец Президента Олимпийского комитета
России, вице-премьера Александра Жукова
87
в ней сам по себе лук большой и сладкий, чеснок растёт,
конопля, цветы благовонные… На отмелях песок золотой,
чище чистого; у берега вода изумрудная, а дальше синяя-
синяя, глубокая, холодная, и птиц на воде всяких, гусей и
лебедей видимо-невидимо плавает. Как снег. А рыбы в море
густо — и осетры, и таймени, и стерляди, и омули, и сиги…
Осетры и таймени такие, что на сковороде нельзя жарить
— один жир… Жить бы да радоваться человеку красоте
этой, думает Аввакум, так нет: человек всё суетится, пустым
занимается, скачет как козёл, раздувается, как пузырь, гне-
вается как рысь, лукавит как бес, обжирается и ржёт как
жеребец при виде красоты, не им созданной».
Как-то рано утром мы с Илканом шли на Селенгу и уви-
дели идущих навстречу двух мужиков. Один из них, сгиба-
ясь от тяжести, нёс на спине огромного осетра, хвост кото-
рого волочился по земле. Он был не менее двух метров и
двух пудов. От изумления мы остановились с раскрытыми
ртами. Чуть позже осетра взвалил на себя второй мужик.
Они шли к лесозаводу. Ясно, что они поймали его не на
удочку, такого не вытянешь самой прочной леской, а невод
и лодку они спрятали, видимо, на Ахреевском острове.
Заводской парень рыжий Сашка (ему везло на щук,
которых ловил на обычную удочку) уверял, что в нена-
стье с неба спускаются крючки с кусками колбасы и ловят
людей, которые хватают их. На вопрос, кто закидывает
удочки, Рыжий ответил: «Конечно, не Бог, а Дьявол. И те,
кто клюёт на них — грешники».
После того увидел сон, будто я, осётр, плыву по дну.
Учуяв толстого червя, нащупал его губами и только хотел
проглотить, как почувствовал острую боль — кто-то дёр-
нул леску, и крючок вонзился в губу. Выплюнув червяка, я
порвал губу. Проснувшись, стал трогать рот. Убедившись,
88
что губа цела, я продолжал чувствовать боль. А как же
больно рыбам, которых ловят крючками?
Осетров стало меньше и в Селенге, и на Байкале. Дело
не в браконьерстве, а в техногенных причинах. В конце
1940-х годов суконный комбинат построил на реке Уде
фабрику первичной обработки шерсти — ПОШ. Директор
Клавдия Ивановна Альцман, позже удостоенная звания
Героя Социалистического Труда, очень гордилась своей
фабрикой. Но очистные сооружения работали так плохо,
что наши перемёты, в шестидесяти километрах от Улан-Удэ,
к утру облипали пухом и шерстью. Именно тогда фабрика
ПОШ нанесла непоправимый урон Селенге и Байкалу. Дно
и берега реки завалили слои отходов. Ихтиологи устано-
вили, что икра омуля в Селенге, погибала тогда полностью.
Стало меньше не только омуля, но и окуня, нали-
мов, неприхотливых сорожек. А осетры, стерлядь, тай-
мень почти исчезли. В этом виновата не только суконная
фабрика, но и другие предприятия Улан-Удэ — мясоком-
бинат, мелькомбинат, судоремзавод, ЛВРЗ (локомотиво-
вагонный ремзавод, бывший ПВЗ).
Крупный посольский омуль измельчал. Раньше он
достигал полуметра в длину, я хорошо помню, как солил
таких, а теперь стал мелким, как в Баргузине, Нижнеан-
гарске и в Малом море, у Ольхона.
Однажды я представил себя только вылупившимся из
икры мальком, который задыхается в ядовитой слизи на
дне реки и не может выжить. Вспомнил о боли, которую
испытывают рыбы, и мне стало жалко их.
В 1960 году я, аспирант журфака МГУ, во время кани-
кул поехал на Байкал, проплыл на теплоходе от Листвянки
к Ольхону, затем в Баргузинский заповедник, проехал на
попутных катерах и автомашинах восточный берег Бай-
89
кала до Турки. «Комсомольская правда» опубликовала
мою статью «Почему пусты омулёвые бочки?» почти без
правки. Но заголовок насторожил редактора, и он заменил
его на более обтекаемое — «Омуль — рыба байкальская»…
ЕЖЕГОДНАЯ ДАНЬ
По Селенге в годы войны и позже ходили пассажирские
пароходы. Один из них, колёсный, стучал плицами по воде.
Когда пароход причаливал к нашему яру, его прибытие ста-
новилось событием. Взрослые поднимались на борт, поку-
пали в буфете пиво, а детям брали ириски и сладкое розо-
вое ситро. Вскоре мы услышали, что тот пароход, дойдя до
Байкала, сел на мель. Капитана судили. Прокурор говорил:
«Умудрился найти мель на самом глубоком озере мира».
Стрежень реки проходил у самого яра, который заселили
речные стрижи. Они вырывали норы в песке и плодились
сотнями. Сейчас их тут нет, так как большой остров, позже
выросший здесь, зарос тальником и удалил яр от воды.
Именно здесь летом купались сотрудники санатория.
Чтобы быстрое течение не сносило далеко, они уходили
вверх и плыли вниз до пляжа. Сюда приходили главврач
санатория Надежда Александровна Иванова с дочкой
Галей, учительница Полина Ивановна Аксёнова с детьми
Нелей и Валерой, главбух Евгения Александровна Бирю-
кова с сыном Толей. Заместитель главврача Ольга Лео-
нидовна, высокая, стройная женщина, держалась обосо-
бленно. Она не была заносчивой, но все считали её ари-
стократкой. Плавала в основном на боку, дольше и дальше
всех. Здесь же купались медсёстры и другие сотрудники.
Вода не была особенно тёплой, но жара летом достигала
сорока градусов, и никто не мог удержаться от купания.
90
Мой отец после туберкулёза страдал астмой, и врачи запре-
тили ему купаться. А маме, занятой работой и домашним
хозяйством, было не до купанья. Вставая рано утром, она
доила корову, пропускала через сепаратор парное молоко и
спешила на дежурство. Просыпаясь, я слышал пенье сепа-
ратора и журчанье струй сметаны и обрата, как мы назы-
вали пропущенное молоко.
Вскоре я научился плавать вместе с сестрёнкой Розой
и братом Валерой. На быстром течении уроки плаванья
опасны. Мы учились в тихом затоне, где вода была стоячей.
Ясно, что за нами смотрели взрослые. Странно, рыба здесь
не клевала, хотя рядом, на Камнях, где сильное течение,
вовсю ловились окуни, сороги и даже щуки. Поначалу я
ставил в затоне перемёты, закидывал удочки, но поплавки
не дрожали, наживка оставалась целой. Зато я увидел, как
летают и замирают в воздухе стрекозы, скользят, как на
коньках, водомеры, используя поверхностное натяжение
воды. Следы их лапок тут же исчезают.
И я подумал, сколько людей, проходя по жизни, не
оставляют следов, словно их и не было. А их слова — как
вилами по воде. Пустой затон, пустая жизнь.
Этот затон считался тихим омутом, в котором черти
водятся. Говорили, будто в нём живёт водяной, который
поедает рыб и топит людей. К сожалению, это оправдалось.
Две девочки стали купаться там, и вдруг одна из них, дочь
конюха Галя Трушицына, молча, без крика скрылась под
водой. Моя пятилетняя кузина Жанна Данчинова, увидев,
что подруга не вынырнула, побежала к месту общего купа-
ния. Галю быстро нашли, вынесли на высокий берег.
Молодая врач Мария Павловна Кострицкая повернула
девочку на живот, вылила из лёгких воду и стала делать
искусственное дыхание. Вокруг столпилось много народа.
91
Когда врач устала, за спасение взялись медсёстры. Это дли-
лось более часа, но её не смогли откачать. Родители, пятеро
братьев, сестёр девочки просили врачей, молили Бога.
Поняв, что Галю не оживить, родичи стали выть и реветь
страшным хором. Плакали и стоящие рядом. Её похоро-
нили на Ильинском кладбище, но отец Трушицын поста-
вил крест и на высоком берегу, над этим затоном. Покра-
шенный зелёной краской крест был виден при подходе
к реке и с плывущих лодок, пароходов.
Через год я стал увереннее держаться на воде, и мне
пришло в голову переплыть протоку напротив нашего
пляжа. Чтобы никто не остановил меня, я решил плыть
в одиночестве. Зашёл выше по течению и поплыл. Быстрое
течение стало относить от острова. Испугавшись, что меня
унесёт на то место, где осенью опрокинулась лодка Бело-
усовых, я отчаянно замахал руками.
Люди рассказывали, что брат и сестра Белоусовы долго
держались за лодку, но их унесло за Ахреевский остров,
они окоченели и утонули. Их отца я видел, когда заезжал
с папой на Ильинку. Лаврентий Степанович Белоусов был
председателем колхоза «Красный партизан».
С трудом выплыв на песчаную косу, я рухнул от уста-
лости. Придя в себя от пережитого страха, я с запасом под-
нялся вверх по течению и гораздо быстрее переплыл на
левый берег. Оказалось, поток, ударяясь об остров, менял
течение в сторону нашего берега. Потому было трудно
плыть к острову, а обратно легко.
Жаль, что не оказалось снимков тех лет. Но позже,
в 1951 году С.И. Глазунов заснял нас в лодке. За вёслами
я, отец, мама, Роза, Валера, на корме — дядя Платон Бар-
туков. На фоне Ахреевского острова и Потатуры я гребу
против течения. Нос лодки режет воду. Если бы кто-то
92
накренил лодку, мы бы оказались в воде. Отец и дядя
Платон, не умевшие плавать, могли пойти ко дну. Снимок
передаёт красоту пейзажа, бурное течение, и риск при
съёмке.
В 1949 году на пляже огородили место для купа-
ния санаторских детей. Отец велел рабочим вбить в воду
колышки с красными флажками, за которые нельзя было
заходить детям. Первые купания прошли хорошо. Но
однажды медсестра Шура Воронина не заметила, как три
девочки, лет десяти, ушли ниже и начали бродить там.
Быстрое течение сбило одну из них. Подружки кинулись
спасать её, но их тоже унесло.
Меня в то время не было на реке, но мне сказали, что
девочки исчезли под водой очень быстро. Рыдая от горя
и ужаса, Шура бегала по берегу, хотела броситься в воду,
но её удержали. Следователи установили, что дети зашли
в воду далеко от разрешённого места купания. Суд про-
ходил в Улан-Удэ, я был на нём. Шуру осудили на какой-то
срок. Отца и главного врача оправдали, так как они для
безопасности велели огородить место купания, но им
объявили выговора. Это была страшная трагедия для
родителей утонувших детей и всего коллектива санато-
рия. Подобные истории ежегодно происходили и проис-
ходят сейчас по всей Селенге. Тонули не только купающи-
еся. Проваливались под лёд машины, зимой и весной.
Однажды, возвращаясь верхом с сенокоса в Ловцовой
пади, я ехал по Ильинке и увидел большую процессию
посреди шоссе. Проезжающие автомашины и повозки
уступали ей дорогу. Я свернул на обочину и остановил
коня. Люди несли гроб на полотенцах, перекинутых через
шеи. В нём лежала девочка, за гробом шли родичи, а за
ними — плакальщица, которая причитала на всю улицу:
93
Ой, да зачем ты покинула дом родной?
Ой, да зачем тебя увлёк водяной,
Ой, да зачем ты ушла к русалке чужой.
Ой, да что теперь будет со мной?
Я понял, что её подруга утонула. Меня поразило, как
складно и бойко причитала девчушка лет двенадцати.
Откуда здесь, в таёжном селе, взялась почти профессио-
нальная плакальщица? Вряд ли она училась этому. Такому
дару нельзя научиться. Мне сказали, что девочка до того
была на свадьбе, на которой оплакивали невесту. И ей этого
хватило, чтобы раскрыть свой талант на похоронах. Решив
послушать её, я взял коня под уздцы и пошёл на кладбище.
Идя посреди улицы, застроенной старыми домами,
я слушал удивительные причитания, которые продол-
жались почти без пауз. Она умолкала лишь тогда, когда
вытирала слёзы, а подруги подносили ей воду, которую
она пила. Привязав коня к ограде, я прошёл к могиле. Там
Нюра вместе с родителями чуть не бросилась вниз, когда
гроб опускали вниз. И всё это время продолжала свой
страшный плач.
Как же я плохо знаю своих земляков, подумал я. Не
только русских, но и бурят. Со временем их стало больше и
в санатории, и на заводе. В разное время здесь стали жить
Данчиновы, Очировы, Шалаевы, Холукшановы, Яжиновы.
Когда наступило послабление на религию, ильинцы
и заводчане поразили всю республику, став возводить
часовню в Ловцовой пади, названной в честь казачьего
атамана Гаврилы Ловцова, который сооружал Баргузин-
ский, Селенгинский и Верхнеудинский остроги.
В 1980-х годах здешняя церковь была закрыта, и люди
стали устраивать шествия и молебны на Иван-горе. Против
94
них ополчились местные организации, милиция. Но люди
не просто молились, но и несли туда в сумках и на руках
кирпичи для сооружения часовни. Остановить эту сти-
хию не смогли и сотрудники КГБ. К удивлению, шествия
возглавляла вдова нашего санаторского конюха Петра
Коробова. Хорошо помню её, тихую женщину, никогда не
выступавшую на собраниях. И вдруг она оказалась во главе
процессии, в которой шли русские и буряты, которые несли
хоругви, и пела молитвы.
В 1990 году в шествии участвовали моя сестра Роза и деся-
тилетний внук Саша. Он принёс туда два кирпича. Позже
мои земляки восстановили Ильинскую церковь, когда-то
сгоревшую, но сохранившую белые каменные стены.
НА ПОБЫВКУ С ФРОНТА
Летом 1944 года на Ильинку приехала тётя Лёля.
В городе появились первые военные в погонах, которые
ввели недавно. И тётя Лёля приехала в шинели и гимна-
стёрке с погонами. Служа на западном фронте в санитар-
ном поезде, она заболела и попала в госпиталь, после чего
ей дали отпуск. Проехав почти всю страну с запада на вос-
ток, она через полмесяца сошла на станции Тататурово,
так как поезда дальнего следования не останавливались на
Ильинке. До того она ни разу не бывала у нас. Пошла назад
пешком по незнакомой дороге. Когда стемнело, она легла
под кустом между шоссе и железной дорогой. От истоще-
ния и авитаминоза она заболела куриной слепотой, стала
плохо видеть и бояться темноты.
Таёжные ночи прохладные, к тому же не давала уснуть
«татауровская труба», как здесь называют постоянный
ветер в сторону Байкала. Не став разводить костёр, чтобы
95
не привлекать внимание проезжающих по шоссе, она
закуталась в шинель, положила под голову рюкзачок, про-
дремала до рассвета. Оказалось, она ночевала недалеко от
Ильинки, но село тянется километра три, затем посёлок
лесозавода — два километра, и, наконец, она увидела кра-
сивые двухэтажные дома санатория.
Как же были рады мы, как радовалась тётя Лёля, уви-
дев нас. Она пришла с погонами на шинели и на гимна-
стёрке, с пилоткой на голове. Отец гордился тем, что его
сестра — участница войны. Она умудрилась привезти
всем подарки, маме платок, нам, племянникам, конфеты,
которых в годы войны мы не видели.
Тётя Лёля помогала по хозяйству маме, хотя она была
против этого: «Отдыхай, ничего не делай». Но тётя Лёля и
раньше, и всю жизнь не могла сидеть без дела, домашние
хлопоты были ей в радость. Я водил её на рыбалку, а перед
тем мы копали червей в яме под сосной. Её зрение улучши-
лось, она очень радовалась, когда стала видеть и находить
червей, а потом наживлять их на крючок.
На Селенге ставили перемёты, закидывали удочки.
И тут я впервые услышал от неё фронтовые песни. «На пози-
цию девушка провожала бойца», «Чёрные ресницы, чёрные
глаза». Одну из них запомнил особо, и слова, и мелодию:
«Ты мне всё о доме говорила, чтобы боль немного унялась».
Там пелось о медсестре, которая в полевом медсанбате пере-
вязывала, лечила раненых. Больше я нигде не слышал этой
песни. Через полвека я попросил тётю Лёлю вспомнить
слова, а она очень удивилась, когда я сказал, что слышал
песню от неё. Она почему-то напрочь забыла её.
За ней стал ухаживать Николай Богданов. Они встреча-
лись в санатории и городе. Дело дошло до того, что он пода-
рил ей ночную рубашку. Проведя у нас почти месяц, тётя
96
Лёля окрепла, загорела, отоспалась. Зрение пришло в норму.
Позже мы узнали, что куриная слепота поразила и Фёдора
Епифановича Писарева, который сражался на передовой.
Сказывались нервное напряжение, недосыпание, плохое
питание и авитаминоз. О таком виде истощения участни-
ков войны я не читал нигде. Мама постоянно давала тёте
Лёле рыбий жир, хорошо кормила, и она выздоровела.
Уезжая, тётя Лёля подарила мне свою шинель и пилотку.
Отец был против: обвинят в нарушении формы. Но она ска-
зала: «Пусть Вове останется память обо мне. Если что, скажу,
что меня обокрали в поезде. И мне выдадут новую форму».
Родители дали ей тёплую куртку, вязаную шапочку. После её
отъезда я увидел во внутреннем кармане шинели небольшой
солдатский треугольник.
Нехорошо читать чужие письма, но я прочитал. Какой-то
боец вспоминал, как они ночью сидели в стогу сена, как над
ними проносились самолёты. «Потом началась артиллерий-
ская перестрелка, — писал красноармеец, — взрывы были
далеко, но слышались, будто рядом. Зарево залило горизонт.
Ты испугалась и прижалась ко мне, а я был рад этому, так
как если бы не взрывы, ты бы не позволила обнять и поцело-
вать тебя. Навсегда запомню ту ночь и твои горящие глаза.
Надеюсь, они горели не только от испуга. Напиши, как выпи-
шешься из госпиталя. Я очень хочу увидеть тебя и соединить
нашу жизнь. Надеюсь на встречу после войны. Мне кажется,
мы с тобой могли бы стать хорошей парой».
Такое вот трогательное письмо. Имени красноармейца
не помню, но содержание письма передаю почти дословно.
Вряд ли они встретились позже. Видимо, он погиб. Тётя Лёля
после демобилизации вернулась на родину одинокой. Спра-
шивать её о том красноармейце было неудобно, ведь я прочёл
письмо без разрешения…
97
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
Дети, лечащиеся в санатории, пели, танцевали превос-
ходно. Полина Ивановна Аксёнова репетировала с ними
так, что концерты становились событием. И отец попро-
сил её устроить к празднику концерт взрослых сотрудни-
ков. Она взялась. Главной сложностью оказалась нехватка
мужчин. Стасик Банюк и Илкан Фаткулин были ещё малы,
конюх Черта, Василий Иванович Юй Чже-чен отказались
выступать в хоре. Мой отец и Петро Коробов из-за астмы
могли раскашляться в любое время.
Из подростков оказались лишь Саша Лобанов и Костя
Крылов, которые по возрасту не дотягивали до роли лёт-
чиков в небольшой пьесе, но Полина Ивановна уговорила
их. Для них нашли гимнастёрки, пилотки, сапоги. Женские
роли исполняли медсёстры Валя Иванова, Катя Рузаева и
воспитательница Галина Ивановна Лапина. Дело происхо-
дило в медсанбате, куда привезли раненых лётчиков. Когда
на сцене появились Саша и Костя, их узнали не сразу, и
только позже догадались, что играют они. Все сочувство-
вали, когда им перевязывали раны, дружно смеялись их
шуткам. А когда кто-то забывал текст, Полина Ивановна
суфлировала из угла, причём её слышал весь зал. Но люди
не возмущались, а наоборот, поддерживали их.
После пьесы Стасик Банюк исполнил на кларнете
какую-то вычурную мелодию. На высоких нотах он закры-
вал глаза, надувал щёки, лицо краснело от напряжения.
Когда он закончил, все зааплодировали, а кто-то попро-
сил: «Сыграй что-то попроще». Стас задумался, а его сестра
Ляля посоветовала начать старинный романс «Что это
сердце». Более того, прошла на сцену и стала петь неожи-
данным низким голосом.
98
Что это сердце сильно так бьётся?
Что за тревога волнует мне грудь?
Чей это голос в душе раздаётся;
Ночь всю томлюсь, не могу я уснуть…
Романс тронул души женщин, и одиноких, и тех, чьи
мужья были на фронте. Аплодисменты оказались более
бурными. Лялю стали просить спеть ещё что-нибудь. И она
исполнила арию из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила».
Перед этим Ляля рассказала о богатыре Самсоне, сила
которого заключалась в длинных волосах. А филистим-
лянка Далила, хоть и любила его, остригла его волосы,
пока он спал. Её соплеменники ослепили его и заковали
в цепи. Когда волосы отрасли, сила вернулась к Самсону,
он порвал цепи, обрушил колонны храма, погубив фили-
стимлян, но погиб и сам. Так в нашем таёжном посёлке
впервые узнали древнюю библейскую легенду и услышали
прекрасную арию Далилы.
Открылась душа,
как цветок на рассвете,
для лобзаний Авроры…
В хоре на сцене появились почти все медсёстры,
а также Евгения Александровна Бирюкова, Ляля Банюк,
её кузина Галя Вильгрубе. Исполнялись песни про любовь
и верность. Дирижировала и пела вместе со всеми Полина
Ивановна. Хор произвёл впечатление не только хорошим
пением, но и прекрасными платьями. Ярко наряженные
женщины оказались необыкновенными красавицами.
Тот концерт увидел бывший нарком здравоохранения
А.Т. Трубачеев, приехавший к нам с внуком Радной Сахал-
99
туевым. Андрей Тимофеевич посоветовал выступить на
смотре самодеятельности в Улан-Удэ.
Поехав в город вместе с отцом, я услышал, как наши
дамы пели на сцене оперного театра, в здании, где ныне
музей природы. Когда занавес открылся, все ахнули, увидев
два ряда красивых, нарядно одетых женщин. Ещё большее
восхищение вызвало их пение. После этого на сцену вышла
Ляля. Её объявили полным именем — Элеонора Банюк.
В шикарном платье, которое мы не видели на Ильинке, она
выглядела гранд-дамой. Это было платье её мамы Софии
Фортунатовны, которое она хранила для особых случаев.
Под аккомпанемент рояля Ляля исполнила арию Далилы.
Её пение стало неожиданностью для зрителей. Овация
захлестнула театр. Затем она исполнила «Что это сердце
сильно так бьётся». Овация снова вспыхнула в зале. Несмо-
тря на то, что солисты исполняли лишь по два номера, ей
разрешили третий. И она исполнила романс Булахова
«Свидание».
В час, когда мерцанье звёзды разольют,
И на мир в молчанье сон и мрак сойдут,
С горькою истомой на душе моей
Я иду из дома на свиданье с ней…
Позже в газетном отчёте её пение отметил особо, но
посоветовали не увлекаться старинными романсами, а
петь современных авторов. В итоге ильинцы получили
грамоты за второе место. А первое место завоевал хор
Улан-Удэнского хлебозавода. Его директор, молодой креп-
кий мужчина, запевал баритоном: «Всё, чем теперь сильны
мы и богаты, Всё, чем отныне Родина горда». Далее хор
подхватывал запев, и становилось ясно, что все победы
100
достигнуты благодаря партии и нашему вождю. Ещё лучше
прозвучала следующая песня:
От края и до края, по горным вершинам,
Где гордый орёл совершает полёт,
О Сталине мудром, родном и любимом,
Прекрасные песни слагает народ…
Хор хлебозавода победил благодаря «идейно выдержан-
ному репертуару», как отметили в том же газетном отчёте. Тот
смотр я запомнил на всю жизнь. На нём я впервые услышал
живое пение бурятских и эвенкийских певцов. До того слышал
их мелодии по радио, но национальные костюмы, танцы надо
видеть своими глазами. Не понимая по-бурятски, я был очаро-
ван мелодиями песен и танцев. И впервые почувствовал ком-
плекс неполноценности, так сказать, с другой стороны. После
нападок в заводской школе я начал стесняться своей нации,
а сейчас мне стало неловко, что я плохо знаю родной язык.
Эвенки из Баунта и Северо-Байкалья удивили не только
многоголосием, но и тем, что после окончания номера, они
ещё до закрытия занавеса, вдруг разбегались со сцены. А зал
провожал их добрым смехом и аплодисментами.
Огромное впечатление произвёл семейский хор из
Большого Куналея. Одетые в старинные платья, они пели
таким многоголосием, какого не было даже у эвенков.
В островах охотник целый день гулявает,
Нет ему удачи, сам себя ругавает…
Запевал бородатый дед Рыжаков, а хор подхватывал
песню. Он пел песни староверов и более поздние, сочинён-
ные в Забайкалье.
101
Не вейтеся, чайки, над морем,
Вам некуда бедненьким сесть.
Слетайте в страну Забайкалье,
Снесите печальную весть…
В той же газете написали: «Слов нет, старинные песни
нужны, но большекуналейцам надо осовременить репер-
туар». В те годы ценились, прежде всего, песни о партии
и Сталине. Но семейские упорно продолжали петь только
свои старинные песни.
В августе 2011 года я побывал в Большом Куналее и
познакомился с Михаилом и Ольгой Рымаревыми, внуками
знаменитого бородача Александра Ивановича Рыжакова,
которого я слышал в 1940-1970 годах. Учась в Бурятской сель-
хозакадемии, они достойно продолжают его дело — поют в
фольклорном ансамбле «Родничок», под руководством Ека-
терины Евсеевны Степановой. Певцов неоднократно пока-
зывали по Центральному и местному телевидению.
После войны некоторые санаторские семьи, пережив
эвакуацию, вернулись на запад. Полина Ивановна Аксёнова
уехала с детьми в Ростов-на-Дону, Банюки в Ленинград. Но
самодеятельность не затухла. И хотя, больше не было ярких
побед на республиканских смотрах, и не каждый год прохо-
дили концерты в клубе санатория, в 1970 году произошёл нео-
жиданный всплеск. Новая воспитательница собрала большой
хор, в котором было не два, а три ряда певцов. Для стоящих
сзади сколотили скамейки. Хор исполнил не только лириче-
ские, но и идейные песни. Кто-то вспомнил о давней критике
в газете, и новая руководительница учла пожелания. Корон-
ным номером хора оказалась песня «И Ленин такой молодой,
и юный Октябрь впереди!» Так санаторцы отметили столетие
Ленина. Танцовщицы выступали в плиссированных юбках.
102
Но главной сенсацией стала пьеса из жизни санато-
рия, в которой мой сверстник Гоша Лобанов исполнял
роль бабушки. Моя дочь Ольга рассказала, когда он вышел
в женской одежде, повязанный старушечьим платочком,
никто не узнал его, а догадались, лишь узнав по голосу.
Все смеялись, как никогда. То яркое событие старожилы
вспоминают и сейчас. Узнав о возрождении концертов
в санатории, я вспомнил о Полине Ивановне Аксёновой,
которая первой зажгла на Ильинке огонь самодеятельно-
сти. Вспомнил и Лялю Банюк, певшую арию Далилы. Как
же много в жизни зависит от таких людей.
Самое удивительное — Таня Коробкова вдруг научи-
лась играть на балалайке и гармошке. Она отказывалась
выступать, но её уговорили. Женщины сшили ей кофту
и юбку. Впервые выйдя на люди без комбинезона, она
поразила всех не только своим видом, вполне нормальной
фигурой, но и неплохой игрой.
Вообще послевоенная пора в жизни санатория запом-
нилась мне как одна из самых светлых. Отец выискал
где-то установку для гигантских шагов. Наверху столба
установили металлический круг на подшипниках, к нему
подвесили четыре толстых каната. Посоветовавшись с вра-
чами, он решил вкопать столб не на территории санато-
рия, а во дворе посёлка, между баней и клубом, который
построили неподалёку. Для детворы санатория гигант, как
стали коротко называть карусель, стал настоящим празд-
ником. На нём стали бегать и вращаться и подростки, и
даже взрослые.
Узнав о диковинном гиганте и волейбольной пло-
щадке, сюда стали приходить парни из соседних посёл-
ков. Они с удовольствием бегали с криками, матерщиной,
оттесняя наших ребят. Из Троицка приходили братья
103
Суворовы, с лесозавода — Петя Брянский с друзьями. Дело
доходило до драк. Детям и родителям это не нравилось, и
отец запретил посторонним пользоваться гигантом.
Всё это — победы в самодеятельности, волейбольная
площадка, гигантские шаги, а главное, успешное лечение
детей, сделало санаторий передовым коллективом При-
байкальского района и всей республики, центром притя-
жения окрестного населения. За это отца наградили знач-
ком Отличник здравоохранения. Большой, как орден, он
был склёпан из разных пластин. Нынешние штампован-
ные значки выглядят хуже.
ПРАВДА СРЕДИ НЕПРАВДЫ
Наш санаторий находился между Селенгой и Трансси-
бом. Село Ильинка, давшее название санаторию, в четырёх
километрах в сторону Улан-Удэ. Южная часть села слива-
ется с посёлком лесозавода. Тогда от него до санатория
было три километра. После третьего класса, который я
окончил отлично, я стал ходить в заводскую школу. Рано
утром зимой шёл в полной тьме. Как всегда от Татаурово
дул встречный ветер. И я порой обмораживал лицо.
Весной, когда снег растаял, в поле появились жаворонки.
Мне нравилось их пение. Я следил за тем, как они взлетают
и, кувыркаясь в высоте, поют свои заливистые песни. Сейчас
поле застроили домами и жаворонков не стало.
Учился по-прежнему хорошо, но возвращение домой
оборачивалось жутким испытанием. У большого дома
с длинной завалинкой сидели дети, а старшие парни играли
в карты и в пристенок, стукана. Я шёл под оскорбитель-
ные крики: «Налим-тарелка, рыба мелка», «Бурят, штаны
горят». Дело доходило до улюлюканья, свиста, бросания
104
камней. Дома я не говорил об этом, но однажды вернулся
заляпанный грязью и с разбитой головой. Тут пришлось
сказать, в чём дело.
Отец поехал в школу, но беседа с директором, учи-
телями ничего не дала. На заводе жили потомки пересе-
ленцев, которые всегда относились к аборигенам, мягко
выражаясь, неприветливо. И их дети были такими же. Им
ведь не прикажешь. Так я узнал, каково быть единствен-
ным на всю округу бурятом, и столкнулся с грязным обли-
ком шовинизма. На Кумыске и в Улан-Удэ, где бурят было
больше, такого пренебрежения к ним не было.
Чувствуя себя неполноценным, я не знал, что делать.
Стасик Банюк, который учился в шестом классе Ильин-
ской средней школы, предложил мне править казёнку, то
есть не ходить в школу, и я согласился. Так как Стас выхо-
дил в свою школу раньше, а я позже, мы встречались с ним
на разъезде, у озера.
Общение со Стасом было тяжёлым. В сущности, непло-
хой, интеллигентный парень, он почему-то вредничал всем.
Однажды зимой пожилой китаец Ван Су-лин попросил
нас помочь затащить вверх с реки сани с дровами, собран-
ными на острове. Стас подошёл и стал тянуть сани не вверх,
а вниз. Я решил нейтрализовать его «помощь», но мне и ста-
рику Ван Су-лину пришлось туго. После спросил, зачем он
делал так. В ответ Стас пропел: «Во саду ли, в огороде пой-
мали китайца / Завалили на песок, вырезали яйца».
Между тем, у пожилого китайца был сын Боря. Креп-
кий красивый паренёк, от русской женщины, учился в ФЗО
в Улан-Удэ и мало бывал на Ильинке. Если бы он, ровесник
Стаса, узнал о его презрении к китайцам, то получил бы
как следует. Борис чисто говорил по-русски и ярко изобра-
жал людей. Показывая, как директриса ФЗО открывает
105
дверь кабинета, он щурился от папиросы, изображая, как
она, отворачиваясь от дыма, вставляет ключ и открывает
дверь. Этюд получился очень зримым. Ван Су-лины и сей-
час живут в посёлке.
Когда в санаторий пришёл из Троицка Стёпка Суворов,
Стас поколотил его. На другой день Стёпка привёл старшего
брата Гошу, и они вернули долг сторицей. Хотя я не защи-
щал Стаса, мои отношения с троицкими ребятами испорти-
лись. С таким вот человеком я стал править казёнку.
Пенье жаворонков его не привлекало. Сбор цветов
тоже. Чтобы как-то убить время, Стас предложил играть
в карты. Играли в очко, подкидного дурака. Потом он уго-
ворил играть на деньги. Я согласился и проиграл несусвет-
ную сумму — многие тысячи рублей. Попав в рабство, я
выполнял его приказы, порой сумасбродные, а он щедро
списывал долг сотнями и тысячами.
Когда нам надоело прятаться на озере, где нас могли
заметить санаторцы, мы пошли на Селенгу. Там увидели
большую лодку ильинских колхозников, прикованную
цепью к бревну. Вырвав замок вместе с цепью, мы уплыли
вниз по реке в Потатуру, где ловились осетры. За вёсла
сел я, так как Стас не умел грести, а я научился на лодке
бакенщика. Взяв с собой удочки, перемёты, мы наживили
крючки, забросили их, закурили махорку.
Мне был противен запах табака-сырца, который взял
с собой Стас, но я курил, не затягиваясь, чтобы почувство-
вать дух свободы. К счастью, я не втянулся в курение, но
на склоне жизни иногда делаю самокрутку и почему-то
с удовольствием вспоминаю вкус махорки и запах тлею-
щей газеты.
Вдруг из-за острова вылетела лодка, быстро машущая
двумя парами вёсел. Колхозники отобрали наши портфели,
106
перемёты, удочки, переправили на левый берег и сказали
отцу: «Угнав лодку, они сорвали сенокос. Мы сообщим об
этом в милицию и в райком партии!» Однако отец угово-
рил председателя колхоза Л.С. Белоусова не поднимать
шума. Но мне крепко досталось ремнём.
Беда не приходит одна. Через день директриса завод-
ской школы позвонила отцу и спросила, почему я не хожу
в школу. Так он узнал, что я со Стасом целую неделю про-
вёл на озере и реке. Отец повторил урок ремнём.
Мне было 11 лет. И без того подвижный, вертлявый,
я стал более нервным, начал вымещать злость на других,
стрелять из рогатки воробьёв. Стас научил меня вставлять
спички в ниппели автомобильных колёс, чтобы спускать
колёса приезжих машин. Один из водителей увидел это и
сказал отцу. Он снова побил меня.
Однажды я принёс из столовой санатория тёплый
кипяток. Отцу показалось, что он не кипячёный. Рассердив-
шись, он взял ремень. Когда отец начал хлестать, я нервно
куснул бородавку на руке, из неё потекла кровь. Я закричал
не столько от боли, сколько от желания прилечь чьё-то вни-
мание. В окне сразу выросли головы Толи Бирюкова и Леры
Аксёнова, залезших на завалинку. Увидев их и кровь на
моей руке, отец прекратил побои. Перебинтовал мой палец.
Отец хотел мне добра, но воспитывал довольно жестоко.
Стасу было 14 лет, старше меня на три года, в нём уже
начала бродить кровь. Однажды он подкараулил в лесу
группу санаторских девчонок. Подкравшись к Мусе, самой
красивой из них, он из-за спины закрыл ей глаза и попро-
сил угадать, кто он. Она не смогла назвать имени, а он её
хорошо разглядел. Муся была тёмноволосой, с очень боль-
шими выразительными глазами. Наконец, он открыл ей
глаза, представился и, держа её за руку, чтобы не убежала,
107
начал разговор. Мне было тягостно и неловко присутство-
вать при этом. Девчонки, узнав меня, сказали об этом дру-
гим. Отец снова взялся за ремень.
Проявляя интерес к девчонкам, Стас начал ухаживать
за Нелей Аксёновой. Очень красивая, но строгая девочка,
она не реагировала на его притязания. И тогда он стал гово-
рить, будто я встречаюсь с ней восемь раз в день. Вместо
слова «встречаюсь» он называл грязный глагол. Однажды
он собрал ребят под окнами Аксёновых, и велел им кри-
чать хором: «Восемь раз, восемь раз!»
Взрослые были на работе, никто не мог остановить
жуткую травлю. Не выдержав, Неля попросила меня
подойти к окну. Я влез на завалинку, а она попросила
сказать, что между нами ничего нет. Но Стас тоже влез
на завалинку и, приставив к спине что-то твёрдое, как
дуло пистолета, шепнул: «Не вздумай отказаться. Это
же шутка». Я глянул на Нелю и сказал: «Да! Восемь
раз!» А ребята с ликованием снова закричали: «Восемь
раз! Восемь раз!»
Позже я сгорал стыда перед ней, казнил себя за мало-
душие. Неля перестала разговаривать со мной и сказала
своей маме. Полина Ивановна знала, что отец бьёт меня, и,
видимо, не стала говорить ему об этом, но отец продолжал
бить меня, и я стал мочиться ночами в постель.
Тогда я ещё не читал «Детство» Горького. А позже,
узнав, как дед Каширин порол внука, я переживал за Алёшу
Пешкова, почти физически ощущая боль, обиду и полную
невозможность защитить себя.
Однажды, побитый в очередной раз, я, не зная, как
избавиться от побоев, забрался на сеновал конюшни, пла-
кал, гладя свежие синяки, вспоминал, как меня травят по
пути из школы, как я попал в рабство к Стасу, а отец бьёт
108
по любому поводу. И я решил написать в газету. Приду-
мал даже заголовок «Правда среди неправды». Мол, правда
тонет в море неправды: пишут о дружбе народов, а меня
травят за то, что я бурят. Отец, директор детского сана-
тория, «учит» меня ремнём. Потом подумал, если напишу
в «Правду», отца исключат из партии, уволят с работы. Чем
это обернётся, я уже знал.
Недавно в санаторий пришла опухшая от голода жен-
щина. Она ничего не просила, просто встала на крыльце
кухни и нюхала вкусные запахи оттуда. Много людей бро-
дило по полям, собирая прошлогодние колоски и моро-
женные картофельные клубни. Всё это варилось и съеда-
лось, несмотря на ужасный вкус.
Женщину накормили супом, котлетами и дали с собой
хлеба, ещё что-то. Никто никогда не видел её ни до, ни после.
Если отца уволят, нас выселят, снова начнутся скитания и
голод. И мы опухнем, как эта женщина. В итоге из меня не
получился Павлик Морозов. Тогда он был в чести — во все-
союзном лагере «Артек» отдыхали отряды детей, повторив-
ших его «подвиг».
Решив как-то терпеть и не писать в газету, я прыгнул
с чердака и пропорол правую стопу длинным гвоздём,
торчащим из доски. Илкан услышал мой вскрик, подбе-
жал, увидел торчащий из ноги длинный гвоздь и, не став
выдёргивать его, побежал к нам домой. Пока мама соби-
рала бинты, вату, йод, на конюшню прибежали Неля и
Валера Аксёновы, Галя Иванова. Я лежал на боку, прижав-
шись лицом к земле.
— А ведь он мог проткнуть голову, — сказала Неля,
словно меня нет.
Пока мама осторожно вытягивала из ноги длинный
ржавый гвоздь, все с состраданием смотрели на меня. Мне
109
было неловко, оттого что ноги обуты в калоши на босу ногу.
Так ведь не ходят. Превозмогая боль, я сдерживал стон, чем
удивил всех. Когда мама вытянула гвоздь, все с облегчением
вздохнули. Она с двух сторон прополоскала рану переки-
сью водорода, залила йодом, забинтовала. Калоша оказалась
залитой кровью. Меня хотели на руках отнести домой. Но я
встал и, прихрамывая, пошёл сам. По пути я тихо шепнул
Неле: «Извини меня». Она махнула рукой, мол, знаю, дело
не во мне, а в Стасе. Дома мне поставили укол от столбняка.
Став героем дня, я боялся, что отец побьёт меня.
На Кумыске я однажды залез снаружи на входную дверь,
она почему-то закрылась, прищемив мне правый указа-
тельный палец. Я повис на нём и закричал. Отец подбежал,
приоткрыл дверь, осторожно спустил меня вниз и влепил
пощёчину. Шрам на пальце остался на всю жизнь. Поду-
мав, что история с гвоздём похожа на попытку самоубий-
ства, отец не тронул меня и перестал бить.
Но этому способствовала и книга Макаренко о вос-
питании детей. Её принесла отцу Полина Ивановна Аксё-
нова. Она, как и все соседи, знала о побоях. Я прочитал
у Макаренко, что родители не должны бить детей. Так что
спасибо Полине Ивановне.
Но заголовок «Правда среди неправды» иногда всплы-
вал. И я даже думал написать книгу под таким названием.
КАНИКУЛЫ В САНАТОРИИ
Летом 1944 года моё состояние ухудшилось из-за пере-
дряг со Стасом и побоев отца. И меня устроили на лечение
в санаторий. Поселился на втором этаже в четырёхмест-
ной палате. Широкое окно выходило на юг, в комнате было
светло и тепло. Окружение и среда совершенно изменились.
110
Чёткий режим, хорошее питание. Главное, я избавился от
проделок Стаса Банюка. Я впервые стал принимать душ,
мыться в ванной, пользоваться современным туалетом.
Мои новые знакомые были чуть старше. В палате
оказались Серёжа Дудин, Миша Стоянов. Четвёртого не
помню. В соседней палате жили Гера Носкин, Ким Ильин,
Нодик Сельверов, Витька Улаханов. А в изоляторе жил
Эрдэм Шойдопов. Там лечились дети с открытой формой
туберкулёза.
Эрдэм плохо говорил по-русски и удивлялся, что
Ильин, Сельверов, Улаханов, я не говорили на родном
языке. Мы были иркутские, западные, а он восточный,
из-под Кяхты. Из-за плохого здоровья Эрдэма не брали
в совместные прогулки. Он жил и питался отдельно от нас
в полном одиночестве как заключённый. Я жалел его.
Среди девочек выделялись светловолосые сёстры Таня
и Наташа Кудрявцева, дочери первого секретаря обкома.
Самой высокой была черноволосая девочка Ганна Рубина,
ироничная, с острыми глазами и языком. Из всех палат
были выходы на балкон. По нему мы днём ходили в гости к
соседям или просто грелись на солнце. Но это было редко,
так как мы много гуляли, играли на улице.
Серёжа, Гера были старше меня на год и гораздо начи-
таннее. Они уже прочитали «Айвенго», «Остров сокро-
вищ», «Трёх мушкетёров», которые до меня пока не дошли.
Ким младше, но, как и другие ребята, много читал и начал
интересоваться девочками. Я же отставал от них и в этом,
и в одежде, обуви, которые у меня были хуже, чем у них,
и чувствовал себя плебеем. Зато никто из ребят не читал
«Жаку Крокан» Ле Руа и Зощенко в «Октябре», думал я, но
не стал хвастать этим. А однажды пересказал всем сказку
о фее Зощенко.
111
Кроме того, я прочёл: «Рыжик» Г. Свирского, «Берко-
кантонист», «Охотники за микробами», «Тиль Уленшпи-
гель», рассказ Толстого «За что?». Он потряс судьбой поляков,
бежавших из Сибири. Когда я читал «Путешествие Карика
и Вали», дома кончился керосин, я зажёг фитиль, опущен-
ный в масло, читал до рези в глазах, чем начал портить глаза.
После того открыл 93-й том Льва Толстого, как-то попавший
в дом, но справочные материалы не увлекли меня.
Ким завидовал росту и греческому профилю Геры.
Кимка, самый подвижный из нас, был первым в играх, спо-
рах, рассказах страшных историй. Когда Таня Кудрявцева
стала оказывать внимание Гере, Ким очень расстроился:
— Она предпочла тебя из-за высокого роста.
Гера пожал плечами, что он может сделать. Весной
1944 года его отец погиб на фронте. Он остался един-
ственным мужчиной в доме, где, кроме мамы и бабушки
были две младшие сестрёнки. Гибель отца сделала Геру
не по годам серьёзным, он стал сдержаннее сверстников,
хорошо учился.
Кимка был меньше нас ростом, но очень живой, вёрт-
кий. Хорошо играл в футбол. Всё свободное от общих игр
время бил мячом по воротам, вернее, по столбам катушки,
с которой дети зимой съезжали на санках. Стоя в «воротах»,
я отражал мячи и почувствовал силу его ударов. Позже он
стал лучшим в детских командах Улан-Удэ, никто не мог
удержать его удары и финты.
Большим событием были приезды родителей Тани
и Наташи. Заблаговременно предупреждённые о при-
езде первого секретаря обкома, сотрудники санатория
наводили особый лоск в помещениях. Кудрявцев с женой
подъезжал на двух автомобилях. В первой машине сидели
шофёр и охранник.
112
Всё руководство санатория дежурило у ворот в лесу
перед их приездом. Александр Васильевич и его жена вхо-
дили в огороженную часть санатория, где к ним бросались
дочери. Рядом стояли другие дети. Секретарь обкома про-
изводил впечатление добрейшего человека. Он открывал
коробку шоколадных конфет и вместе с женой и дочками
угощал всех, кто стоял рядом.
Потом они поехали с дочками на берег Селенги, чтобы
побыть с ними наедине. Машина сопровождения опере-
жала главную машину, затем следовала сзади и останавли-
валась поодаль. Мой отец показывал Александру Никола-
евичу окрестности. Тот хотел посмотреть, где и как отды-
хают дети и его дочери.
От горячих ключей, которые текли выше нашего
пляжа, они пошли пешком вдоль высокого яра. Увидев
большой зелёный крест на берегу над затоном, Александр
Васильевич вопросительно глянул на отца, и он сказал,
что крест поставил отец девочки, утонувшей здесь. Секре-
тарь обкома поморщился и сказал, что крест портит пей-
заж. Далее прогулка продолжилась по берегу до спуска
с обрыва к плетню. Этот плетень шёл от Троицка, чтобы
пасущиеся коровы не заходили на санаторскую террито-
рию. За плетнём была широкая протока, за которой про-
стирался Ахреевский остров. Отец сказал, что остров
большой, тянется отсюда на десять километров ниже Тро-
ицка, показал рыбное место Потатуру, ниже скалы Могой-
ула на другом берегу.
Кудрявцев спросил, не сбегают ли сюда психи из Тро-
ицкой колонии. Услышав, что такого ни разу не было,
родители убедились, что их дочкам ничто не грозит, усло-
вия и природа прекрасные, и вернулись в санаторий. Там
их накормили, и они поехали в Улан-Удэ. Вскоре после их
113
отъезда крест с берега исчез. Я спросил отца, не Кудрявцев
ли велел снести, он ответил, что ничего не знает об этом.
Но глаза отвёл, и я всё понял.
ПОХОД НА ПЬЯНУЮ
На каникулах я лучше узнал Полину Ивановну Аксё-
нову. Летом она не преподавала, но водила нас по окрестно-
стям. На Селенгу, за шоссейную дорогу и даже за Транссиб,
где течёт речка Пьяная. При этом она не только рассказы-
вала сама, но и просила ребят говорить, что они знают. Тут
я сказал, что по этой железной дороге в гражданскую войну
ходили бронепоезда белых и красных. А атаман Семёнов
имел девять бронепоездов.
— Откуда ты знаешь? — спросил Кимка.
— Прочитал в книге о Гражданской войне, — отве-
тил я, — белые и красные не взрывали мосты. Поэтому
мосты через Селенгу, Амур остались целыми. Те и другие
считали, что мосты пригодятся после войны, в которой
хотели победить.
На речке Пьяной всех поразило обилие красных
лилий, которые покрывали поля, отчего санаторий назван
«Красная лилия».
А Вера Арсеньева кроме лилий нарвала колокольчики,
дельфиниумы, иван-чай, очень крупный нежный цветок
львиный зев, жарки, которые она назвала европейской
купальницей.
«Причём тут Европа? — сказал Серёжа Дудин, — это
ведь сибирские цветы». «Наверное, они есть в Европе», —
ответила Вера. Букет получился шикарным. Меня уди-
вило, что она рвала их понемногу и знает названия цветов.
А я стал рассказывать местные истории.
114
— В долине реки Пьяной есть Тархов ключ, где бродит
Красная рука. Там нашли погибших мать и дочь, которые
пошли за брусникой. Одни говорили, что они попали под
буран, другие, что их задушила Красная рука. От них оста-
лись лишь кости, обутки и обрывки одежды, после того,
как трупы съели звери.
— Кто этот Тархов, когда жил здесь? — спросила Ганна.
— Не знаю, а вот название Пьяная говорит само за себя.
Речка виляет с Хамар-Дабана и впадает в Селенгу у Троицка.
В пади на правой стороне течёт Кочевная, которая меняет
русло. А река за соседним хребтом мечется с одной стороны
пади на другую, потому и назвали Метешиха.
— А что означает Хамар-Дабан? — спросила Ганна.
— Хамар — наконечник стрелы или копья, Дабан —
перевал. Хребет здесь невысок, а на Байкале его вершины
сверкают как секиры.
Кимка Ильин тайком от всех искупался в Пьяной.
Я поддержал его. Горная речка, текущая с Хамар-Дабана,
была студёной, так как течёт по вечной мерзлоте. Тело
немело от холода. То же мы с ним проделали на озере
у разъезда. Более того, я решил измерить глубину и ныр-
нул. Дно оказалось таким глубоким, что меня чуть не
свела судорога — вода на глубине оказалась ледяной, как
в Пьяной.
Гера не лез в воду. Он зимой болел плевритом, боялся
простыть. Другие тоже были ослаблены, попали в санато-
рий неслучайно. Серёжа Дудин часто болел и потому тоже
не купался. Он был начитан, знал много страшных исто-
рий, которые рассказывал на ночь. О вурдалаках, леших,
оборотнях. Дело дошло до того, что однажды мне пока-
залось, что по балкону пробежала чёрная собака. Я испу-
гался, но тут же выглянул, но на балконе никого не было.
115
Послеобеденный сон я не любил и читал под одеялом
или клал книгу на пол, читая лёжа на животе. Под крова-
тью света не хватало, да и читать неудобно. К концу лета я
так испортил зрение, что пришлось выписывать очки.
Однажды на обед подали необычные блюда. Борщ
с каким-то очень мягким мясом, которое таяло во рту, на
второе — такое же вкусное мясо с гарниром, а к компоту
подали пластики хлеба, смазанные чем-то белым, сладким,
как мёд. Это было сгущённое молоко, которое мы попробо-
вали впервые. А необычное мясо — американская тушёнка,
доставленная из США по ленд-лизу.
Однако настоящим праздником для нас было моро-
женое, которым угощали раз в месяц. Его подавали в осо-
бых десертных чашечках с небольшими чайными ложеч-
ками. Я сказал, что желтоватое от американского яичного
порошка, мороженое готовил повар Василий Иванович.
Дети младшего возраста получили необычные
игрушки — круглые разноцветные шарики величиной
с виноградины. Они были стеклянные, но очень креп-
кие. В ленд-лизовских наборах была и одежда. Так отцу
достался очень красивый светло-синий костюм в полоску.
Он так шёл ему, что стал парадным.
Размеренный режим, хорошее питание, походы в лес
и на реку укрепили моё здоровье. Я перестал мочиться
по ночам. Лишь однажды пришлось перевернуть матрас,
а простыни спрятать у стенки. Обидно было то, что во сне
мне показалось, будто я стою в лесочке и писаю на траву.
Проснувшись, Серёга пошмыгал носом, догадался, в чём
дело, но ничего не сказал. Я отнёс простыни кастелянше.
Когда мы ушли гулять, Анна Ивановна поменяла матрац
и простыню. К счастью, я пришёл в норму, и тот случай
оказался единственным.
116
АХРЕЕВСКИЙ ОСТРОВ
Жаркое лето набрало силу, Селенга обмелела так,
что протоку у Ахреевского острова можно было перейти
вброд. Я предложил Полине Ивановне сходить туда, она
подумала и согласилась. Мы взяли с собой бутерброды,
чай, воду в бутылках и пошли через протоку. Вода была по
колено, но быстрое течение могло сбить с ног, если пойти
выше или ниже брода.
Но я знал, где идти, и мы удачно перешли брод. Я довёл
ребят до более узкой протоки, пересекающей остров. Пока-
зал единственный кедр на берегу протоки. Невысокий,
кряжистый кедр был красив, но на нём не было шишек.
Я объяснил это тем, что рядом нет других кедров, которые
могли бы опылить его.
— На севере диком стоит одиноко, — сказала Ганна.
— На голой вершине сосна, — продолжил я, — а тут
стоит кедр.
Ганна удивлённо глянула на меня: надо же, знает
стихи, и сказала: «На немецком, с которого перевёл Лер-
монтов, речь шла о кедре. А Тютчев в своём варианте пере-
вёл как надо. Но его вариант мало известен».
Узнав от меня, что за второй протокой есть большая
лодка, на которой плыл цесаревич, ребята попросили про-
вести к ней. Полина Ивановна сказала, что мы и так зашли
далеко, но согласилась. Перейдя узкую протоку, я показал
место, где весной слушал и видел, как токуют тетерева.
Самцы, распушив крылья и хвосты, как маленькие танки,
с рокотом таранили друг друга. Проходя заросли с осиным
гнездом, величиной больше футбольного мяча, сказал, как
здесь меня покусали осы, как опухло моё лицо.
— Ой, мы боимся, — закричали девчонки.
117
А Ганна усмехнулась и вместе с Кимкой Ильиным
хотела пойти к гнезду, но Полина Ивановна запретила. Я
провёл ребят в стороне от опасного места.
Огромная лодка, засыпанная песком и гравием, про-
извела на ребят впечатление. Узнав, что её бросили брако-
ньеры, убегая от имальщиков, Серёга Дудин вспомнил о
пиратах, которые, спасаясь от погони, разбились на рифах.
Кимка Ильин рассказал о баржах, которые в шторм тонули
на Байкале. Гера Носкин улыбнулся. Мол, знаем мы эти
байки. И ушёл с Таней на другой конец лодки.
— А почему остров Ахреевский? В честь кого? — спро-
сил Серёга.
— Не знаю, в лоциях Селенги он обозначен как Троиц-
кий остров, но местные зовут его Ахреевским.
Я показал ребятам скалу на той стороне реки, куда
выходит изюбрь и кричит во время гона, вызывая самцов
на сражение.
— Кстати, гон начнётся совсем скоро, в сентябре.
— А как они кричат? — спросила Ганна.
— Звук тоскливый, протяжный. Как из пионерского
горна. Гураны рявкают страшнее. Ночуя с отцом в Кочевной
пади, она левее этой горы, я вздрагивал и просыпался от их
рыка. А выше по течению — Потатура, где ловятся осетры.
— Странное название, — сказала Ганна, — что оно
означает?
— Потатура — угрюмое место или мрачный человек.
— Ты это у Даля вычитал? — спросила Полина Ивановна.
— Нет, мне бакенщик сказал. Он же объяснил название
Татаурово. Татаур — пояс. Между горой Мандрик и Татау-
рово реку словно перепоясывает подпруга. Отсюда и назва-
ние Татаурово. Поэтому река там узкая, а течение мощное.
— Ой, я сошью себе пояс татаур, — засмеялась Ганна.
118
— Тот же бакенщик сказал, что Мандрик — высокий утёс.
Далее рассказал о реке Метешихе, где был с отцом на
сенокосе. Следы и кучи кала хозяина тайги мы видели
рядом с нашей стоянкой, но почему-то не боялись его.
Отец взял с собой немецкое ружьё «Зауэр».
— Однажды я поднялся с Метешихи на хребет и уви-
дел Байкал и сёла Дубинино, Оймур, Энхалук. Они на
самом краю залива Провал, который образовался в ночь
на 1 января 1861 года, когда от землетрясения ушла под
воду Цаганская степь. (Тогда я знал эту дату. Позже учёные
уточнили: 11-12 января 1862 г.)
— Какое сильное землетрясение, затопило целую
степь! — удивился Серёга.
— Площадь её была двести квадратных километров, —
сказал я, — на карте устье реки входит в Байкал дугой. Селенга
тысячи лет несёт из Монголии ил, песок, землю. Посмотрите,
как она размывает берега. Остров Ахреевский, на котором
мы стоим, лет через сто исчезнет, его унесёт в Байкал.
Все внимательно слушали, и после стали смотреть на
меня с большим уважением, как на знатока края. Серёга
даже назвал меня при всех следопытом. Я спросил его
о Дале, которого упомянула Полина Ивановна, он сказал,
что это автор великорусского словаря.
На обратном пути мы увидели порубленные кусты
черёмухи. Начинался сбор ягод. Местные жители соби-
рали её вёдрами, горбовиками, сушили, а потом мололи
в ручных мельницах, толкли в ступах и запекали в тесте.
Пироги с черёмухой пекли жители лесозавода, санатория,
Ильинки, Троицка. Они были сладкие даже без сахара.
К удивлению всех, Вера Арсентьева набрала литровую
банку черёмухи.
— Когда ты успела? — спросила Полина Ивановна.
119
— Пока все говорили, — ответила она.
Я хорошо помнил Веру и её брата Шурку по Кумыске,
где они жили рядом. Вера, типичная сибирячка, делала всё
без суеты, но ловко, быстро. Когда мы ходили за дорогу, на
земляничную поляну, она собрала много земляники.
Там у меня с ней произошла стычка. Услышав, как она
говорит кому-то из девчонок, что у женщин есть яичники,
я сказал об этом ребятам, но, не расслышав слова, укоро-
тил его — яички. Все рассмеялись.
Кимка Ильин тут же подбежал к ней: «Ну-ка покажи
свои яички». «Какие яички?» «Те, о которых ты говорила».
Она возмутилась, стала отказываться от своих слов. Тут
я сказал, что сам слышал это. Скандал дошёл до Полины
Ивановны, она улыбнулась, и погасила спор. Но Вера оби-
делась на меня…
Увидев на острове срубленные кусты, Серёга предло-
жил создать отряд имальщиков. Полина Ивановна услы-
шала, но не стала вмешиваться в разговор. Когда мы пере-
брели протоку, она спросила, что это за отряд? Серёга ска-
зал: «Отряд защитников природы». Тогда никто не гово-
рил об экологии, но он сказал именно так.
— И что думаете делать? — спросила Полина Ивановна.
— Будем следить, — сказал Серёга, — чтобы люди не
рубили кусты.
— А кто нам разрешит ходить сюда каждый день? —
спросил Гера.
Серёга замялся, потом упрямо сказал:
— Надо написать в газету, развесить листовки у входа
в лес.
— Вдоль всей Селенги? — усмехнулся Гера.
— Это, конечно, невозможно, — вздохнул Серёга, —
но что-то делать надо.
120
Возвращаясь обратно, мы присели отдохнуть на Кам-
нях, так называлось место у затона, где ловились щуки.
Я наклонился над водой, а Кимка Ильин бросил в воду
железяку. Она сорвалась и пролетела над моей головой. Все
обомлели от испуга, ведь он мог убить меня. Странно, но
Кимка почему-то рассмеялся.
ПОСИДЕЛКИ
В дождливые дни, которых к концу лета стало больше,
мы сидели под навесом беседки или на балконе. Обсуж-
дали новости с фронта, услышанные по радио, гадали,
долго ли будет идти война. После разгрома немцев под
Сталинградом и салюта в честь победы в Орловско-Кур-
ском сражении наши войска подошли к границе СССР, но
об окончании войны не говорили. Казалось, она будет ещё
очень долго.
Когда прорвали блокаду Ленинграда, Софья Форту-
натовна Банюк заговорила о возвращении, но, узнав, что
их дом разрушен бомбой, отложила отъезд. А её сёстры
Анастасия и Полина Фортунатовны решили остаться на
Ильинке. Им тут нравилось.
Мы рассказывали разные истории. Особенно цени-
лись страшные. Я повторил рассказ о Красной руке, кото-
рая вечерами ловит и душит тех, кто выходит в лес из
ворот санатория. Потом решил пересказать Зощенко и
начал хриплым зловещим голосом:
— Пришла добрая фея домой, захотела спать, сняла
туфли, поправила подушку, а под ней гадюка. Открыла
одеяло, а под ним две гадюки, глянула под кровать, а там
три гадюки. Сунула ноги в туфли, а в них жабы. Хотела
уйти босой, взяла пальто, а в каждом рукаве — по три
121
гадюки, а в карманах по две жабы. Тогда добрая фея ска-
зала: «Я ничего худого вам не сделаю, дайте мне уйти от
вас». Змеи и жабы обрадовались, что добрая фея не убила
их, и отпустили её.
Но тут раздался гром. Из-под земли явилась злая фея.
«Раз ты подружилась с моими слугами, я заколдую тебя!»
Снова грянул гром, и добрая фея превратилась в корову на
лужайке.
— Ну, Вова, это для совсем маленьких, — усмех-
нулся Серёга.
— Так-то так, — сказала Вера, — но теперь страшно
идти в лес из-за Красной руки.
— Да ладно тебе, — сказала ей Ганна, — давайте пере-
йдём к стихам.
К ней подошли девчонки, стали слушать и вдруг рас-
смеялись, а Таня сказала: «Всё-таки прочти, ничего страш-
ного». И Ганна начала:
Он целовал, кажется?
Боюсь, что это так.
Но как же вы позволили?
Ах, он такой чудак.
Он думал, что уснула я,
И всё во сне стерплю.
Иль думал, что я думала,
Что думал он, я сплю…
И такие лукавые глаза были у Ганны. Все рассмеялись.
— Ничего себе стихи! — усмехнулся Гера. Потом подо-
шёл к Тане, отозвал её в сторону.
У них развивался роман. Не знаю, дошло ли дело до
поцелуев, но взаимность между ними была. Ганна ревниво
122
глянула на них. Гера нравился ей. Как-то он удивил, ска-
зав, что у Ганны жёсткие волосы. Значит, он трогал их.
Ганна предложила вспомнить арии. И первой запела
из оперетты: «Плавно и мерно качаясь, горе забудем
вдвоём». После неё Вера Арсентьева спела «Семейный
вальс»: «Я тебя немножечко ревную / К книгам, совеща-
ниям, друзьям». Вальс написал улан-удэнец Павел Роза-
нов. Но семейные страсти не тронули мальчишек.
Нодик Сельверов вышел в центр круга, до плеча засу-
чил рукав правой руки, поднял её вверх и запел песню со
странными словами: «И теперь уж никто не стоит у него /
В штанах бархатных и лакей у дверей»…
Ребята стали смеяться, а Наташа Кудрявцева, за кото-
рой Нодик ухаживал, сказала, что не ожидала от него
такой пошлости. Когда я тихо спросил Нодика, зачем он
засучил рукав, он ответил, это означает: «Вот вам!» Ответа
я не понял, как и смысла песни. Наташа обиделась и не раз-
говаривала с ним несколько дней. Они пока не уединялись,
как её сестра Таня с Герой, но дело к тому шло.
Вскоре Наташа с Нодиком помирились, продолжили
дружбу. Когда Кудрявцевы уехали из Улан-Удэ, переписы-
вались после окончания школы. Нодик поступил в МФТИ,
но Наташа нашла себе другого, высокого русского парня.
А Арнольд после окончания физтеха попал в Саров, где
работал под руководством Харитона, рядом с Зельдовичем,
Сахаровым. Конструировал водородные бомбы, участво-
вал в 76 испытаниях их на Новой земле и в Казахстане. Его
удостоили ордена, звания лауреата Государственной пре-
мии. И, наверное, после каждого успешного испытания
новой бомбы он говорил: «Вот вам!» Это же крикнул в эфир
более открытым текстом футболист Вадим Евсеев, когда
в 2006 году забил гол в решающем матче в Шотландии…
123
Чтобы замять странное выступление Нодика, Ганна
спросила меня, знаю ли я стихи. Я кивнул. А можешь
прочесть? Я стал выбирать. Вспомнил стихи Гейне: «Вот
с силою неземною / Обвит, задушен, пленён / Прекрасней-
шей в мире змеёю / Блаженнейший Лаокоон!» Ганне пока-
залось, что я не могу вспомнить стихи, и спросила, знаю
ли я песни. Я снова кивнул. На этот раз мялся недолго:
Синее море, красный пароход,
Мы сядем, поедем на Дальний Восток.
На Дальнем Востоке пушки палят,
Военные солдатики убитые лежат…
— Ну, это всем известно, — сказала Ганна, — надо бы
что-то более редкое.
Тут я решил исполнить арию, которую пела Ляля Банюк.
Открылась душа,
как цветок на рассвете,
для лобзаний Авроры…
Тогда я ещё не выговаривал букву «р». И потому
слышалось: «Отк’ылась душа, как цветок на ‘ассвете».
Послышались смешки, а когда я продолжил: «От счастья
зами’аю», раздался дружный хохот. Я тут же умолк.
— Чего смеётесь! — вступилась Ганна, — Это редкая
ария из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила»! Кстати, где
ты её услышал?
— Здесь, в санатории.
— Неужели? И кто пел?
— Воспитательница дошколят Элеонора Францевна.
Она из Ленинграда.
124
— Тогда ясно, только ленинградка может знать такое.
Тут вернулись Гера с Таней, и она спросила, кто так
рассмешил всех.
— Да вот Вовка начал арию Далилы, — сказал Кимка.
На следующий день Полина Ивановна пришла ко мне
в палату, где я был один, и спросила, чем я вчера напугал дев-
чонок. Я удивился, пожал плечами. Она сказала, что Наташа
Кудрявцева плохо спала, боялась каких-то змей и жаб.
— Это из сказки о злой фее, — улыбнулся я, — вычи-
тал у Зощенко.
— А Вера Арсентьева боится ходить в лес, напугана
какой-то Красной рукой.
Я усмехнулся и сказал, что слышал о Красной руке на
конюшне.
— Но слова о Красной руке, которая душит людей,
могут истолковать как выпад против красного цвета.
— Хорошо, Полина Ивановна, я понял, только, пожа-
луйста, не говорите отцу.
— Не скажу, но учти, что это могут понять как выпад
против власти. Понял?
Я кивнул головой.
Однажды в палате зашёл разговор о том, кого можно
считать интеллигентом. Серёга Дудин заявил, что интелли-
генты обязательно должны иметь высшее образование. Это
расстроило меня. Я считал отца и маму интеллигентами.
Мой отец окончил школу рабочей молодёжи в Малышёвке
и совпартшколу в Улан-Удэ. Мама окончила Малышёвскую
ШРМ и Читинское медучилище. На Кумыске, в Ильинке
и городе они на равных говорил с врачами на разные темы.
И вот, оказывается, они — не интеллигенты.
— Гера, Ким, Таня и Наташа Кудрявцевы, Ганна, —
сказал Серёга, — станут интеллигентами второго поколе-
125
ния. А я буду интеллигентом третьего поколения, так как
мои родители и дед — врачи.
К сожалению, его прогноз не осуществился. Его роди-
тели были кузенами. Близкое родство сказалось на его здо-
ровье. Стало ясно, почему он уже тогда выглядел старич-
ком. Школу окончил с медалью, но генетическая схожесть
родителей привела к раннему старению и смерти хоро-
шего, славного парня.
За день до выписки я, сидя на качелях, запел: «Плавно
и нервно качаясь».
Услышав это, Ганна засмеялась:
— Эх ты, следопыт, нельзя ставить рядом такие слова,
они же совсем разные. Там надо: «Плавно и мерно качаясь».
— А я нарочно заменил их.
Перед отъездом Ганна увидела меня на лестнице и,
встав на две ступеньки ниже, чтобы не унижать меня
своим ростом, сказала:
— У тебя абсолютный слух. Впервые услышать и
запомнить арию Далилы может не каждый. Тебе надо
заняться музыкой. У вас дома есть музыкальные инстру-
менты?
— Только патефон.
— Это не инструмент, — сказала она, — но тебе надо
заняться музыкой.
Как-то Улаханов назвал её Гавна, я рассердился и резко
сказал:
— Не смей так называть её!
— Ты что, — удивился Улаханов, — влюбился что ли?
— Причём здесь влюбился! Не называй и всё!
— Да ладно, это я так, в шутку.
Позже выяснилось, что Улаханов мой земляк из
Мольки, даже дальний родич. Его дядя в двадцатых годах
126
участвовал в кулацком восстании. Отец знал об этом, но я
услышал это от других. Боже, как всё смешалось!
То ли Ганна Рубина уехала из Улан-Удэ, то ли жила
в Баргузине или другом месте, но больше я никогда не
видел её. А её добрый совет заняться музыкой вспомнил
после войны, когда отец купил трофейное пианино.
Июнь, июль, август пролетели быстро. На исходе кани-
кул детей стали развозить по домам. Прощание проходило
незаметно, без особых слов. Но было грустно расставаться
с новыми друзьями. Я не был уверен в том, что увижу их.
Полвека спустя, когда я жил в Москве, мне позвонил
мужской голос.
«Володя! Привет!». «Здравствуй. Кто это?». «Сейчас узна-
ешь». «Зачем играть в прятки? Это привычка провинциала».
«А я и есть провинциал». «Ты должен узнать меня, ведь
наши койки стояли рядом». «Где это было? На курорте или
на БАМе?» «Догадайся». Как я ни просил назвать себя, неиз-
вестный продолжал темнить. Я предупредил, что положу
трубку, но тот продолжал говорить загадками. Я не выдер-
жал и положил трубку. Потом долго мучился, кто бы это мог
быть, где наши койки могли быть рядом? На военных сборах
в Алабино, в спортлагере МГУ? А не Миша ли это Стоянов,
живший со мной в санатории? Если он, прошу прощения,
и в то же время продолжаю сердиться на него и себя, за то,
что не хватило терпения продолжить игру в загадки…
Лето в санатории стало для меня значительным собы-
тием, своего рода трамплином перед началом учёбы в сред-
ней школе.
За неделю до сентября папа усиленно занялся моим
произношением буквы «р». Ещё на Кумыске он начал
делать это. Помню поход за ягодами по горам за Домом
учителя. Папа просил меня произносить эту букву в сло-
127
вах с буквой «р» с нажимом: бр-русника, конкр-ретно,
тер-рор-р. Тогда ничего не получалось, а сейчас он провёл
несколько сеансов по пути в Троицк, куда взял с собой,
поехав в колхоз. «Произноси за мной: «Тер-рпенье и тр-руд
всё пер-ретр-рут». И удивительное дело — я почти совла-
дал с буквой «р», став пр-роизносить её гор-раздо чётче.
Мои дети и внуки тоже имели в детстве проблемы
с буквой «р». Но у них это проходило легко. Более труднее
было у моей правнучки Лизы. В пять лет ей пришлось сде-
лать операцию, после чего она избавилась от наследствен-
ного дефекта речи.
Самая юная из Бараевых - моя правнучка Лиза.
Родилась в Москве 23.2.2009 г. Здесь ей более пяти лет.
128
1944-1945
УЧЁБА В ГОРОДЕ
Новый учебный год начал в Улан-Удэ. Отец поговорил
с друзьями, и они посоветовали отправить меня в город.
В Ильинскую школу пришлось бы ходить мимо завода, где
меня опять бы дразнили и закидывали камнями. Главное
же, отец хотел дать мне «хорошее образование».
Мама договорилась со своей кузиной Надеждой
Андреевной Хогоевой приютить меня. Тётя Надя рабо-
тала на почтамте в конце улицы Ленина, а жила по улице
Каландаришвили, 2.
Меня записали в мужскую школу № 1, я купил учеб-
ники, тетради, портфель. Наша школа была на улице Бал-
тахинова, у рынка, в двухэтажном деревянном здании.
Основное трёхэтажное здание на горе, у горсада, занимал
госпиталь, который обещали закрыть после войны, но
когда она кончится, ещё не знали.
Из-за испорченных глаз мне выписали очки. Стесня-
ясь их, не сразу привык к ним. Тогда очкариков было мало,
и меня дразнили четырёхглазым.
За мной ухаживала бабушка Ляляй. Утром она будила
словами: «Бод! Бодыш!», то есть «Вставай!» Позже узнал,
что слово «бод» — одного корня с «бодисатвой», кото-
рое означает пробудившийся, просветлённый. Однажды
бабушка обиделась за то, что я отказался надевать унты.
На Ильинке я носил их, но в городе стеснялся.
Между прочим, конюх Черта, увидев ровные стежки
на унтах, не поверил, что они сделаны не на машинке.
Узнав, что унты шила бабушка, он пришёл в восторг и
стал говорить всем, какая мастерица моя бабушка. Когда
129
я отказался надевать унты, бабушка сказала: «Ты такой же
вредный, как твой отец».
Позже узнал, что в 1938 году расстреляли её мужа,
отца моей мамы, и её сыновей. Она приехала на Кумыску,
а отец не разрешил ей жить у нас, мол, могут сказать: при-
грел жену врага народа», да и сам был сыном расстрелян-
ного кулака. Бабушка уехала в Хандагай, где жила её млад-
шая дочь Анна Прокопьевна Данчинова. В годы войны
бабушка переехала на Ильинку и стала жить у нас. Однако
обида на отца осталась и переносилась на меня.
Впрочем, и я давал поводы для расстройства. Однажды
я вырезал из подмышки белой шубы тёти Нади кругляш
величиной с пятак и сделал из него зоску. Вся школа увле-
калась этой игрой, которую кое-где называют лянгой и
маялкой. Пришил к ней кусочек свинца. Зоска получилась
прекрасной, и я стал подрасывать её вверх внутренней
стороной правой ноги. Белая длинная шерсть хорошо дер-
жала её в воздухе. С ней я стал выбивать до ста раз.
Когда тётя Надя обнаружила дырку в шубе, бабушка
отшлёпала меня веником по заднице, потом махнула
рукой, мол, урью хубун (дурак-парень). Эту зоску у меня
отобрали старшеклассники. Один попросил поиграть, она
понравилась ему. Он кинул ребятам. Я бегал от одного
к другому, но...
На три двухэтажных дома во дворе было две уборные.
Попасть в них было сложно. Помои выливали в огорожен-
ный досками квадрат, чтобы весной расколоть глыбу льда и
вывезти на телегах. Вдоль заборов стояли поленницы дров.
Во время перемен во дворе школы устраивались пое-
динки на буме, так называлось горизонтальное бревно
на столбах. На нём ребята руками сталкивали друг друга.
Хорошо держа равновесие, я побеждал старших ребят.
130
Кроме того, играли в казаков-разбойников. Садясь
на спину напарника, «всадники» руками стягивали сопер-
ников на землю.
В школе я оказался в одном классе с Герой Носкиным.
Он не принимал участия в поединках, но выходил во двор.
Однажды я услышал девичий голос: «Таня! Кудрявцева!
Подожди меня!» Гера тоже услышал крик и влез на забор,
чтобы увидеть её. А потом глянул на меня со значением.
Таня жила на горе, в Доме правительства, а училась
в женской школе № 3. И потому ходила мимо нашей школы
по будущему проспекту Победы.
Тогда все зачитывались романом Адамова «Тайна про-
фессора Бураго». Его не было в библиотеке на Ленина. Гера
взял его в библиотеке ГИЯЛИ. Это слово звучало музы-
кально, с рифмой к роялю. На вопрос, можно ли запи-
саться туда, он сказал: «Ну что ты, это же ГИЯЛИ — Госу-
дарственный институт языка, литературы и искусства».
«А как тебя записали?» «Ну, это неважно».
Несмотря на знакомство в санатории, Гера не очень-то
привечал меня. Наверное, сказался мой первый визит
к нему домой. Он жил на улице Шмидта, 7, в единственном
двухэтажном доме, который возвышался над соседними
избами левой стороны квартала. Его отец Вениамин Бори-
сович Носкин до войны был наркомом коммунального
хозяйства республики. Дом, где Носкины занимали весь
верхний этаж, производил внушительное впечатление.
И семья слыла аристократической.
Его мама Еликанида Валерьяновна работала в каком-то
солидном учреждении. Бабушка Екатерина Ивановна
Сикорская, урождённая Шубина, коренная сибирячка,
родилась в Кяхте. Летом, как все богатые кяхтинцы, отды-
хала в Усть-Киране. Плохо одетый, я произвёл на неё неваж-
131
ное впечатление. Моя мама стала шить лучше, но самодель-
ная одежда выглядела неважно. К тому же у Носкиных я
оказался в штанах с заплатами на коленях. Я стеснялся их.
Может, поэтому меня ни разу не угостили чаем. Впрочем,
овдовевшая мама Геры содержала семью из пяти человек.
Кроме Геры и мамы у неё были две младшие дочери Клара
и Инна. Тут не до угощенья одноклассников.
А Хайдуровы, жившие на углу Шмидта и Каланда-
ришвили, встречали радушно. Антонина Дмитриевна вос-
клицала: «О! Владик ирэ!» (Ирэ — по-бурятски «пришёл»).
Зная меня с Кумыски, она помнила моё первое имя Влади-
лен, и угощала чем-нибудь. Андрюша, один из пятерых её
детей, учился на три класса выше. Заядлый спортсмен, он
дальше всех метал гранату, занимался боксом. Его старшие
братья и сестра Маргарита, о которых я писал выше, тоже
хорошо относились ко мне.
Ходил в школу разными путями. Сначала по улице
Каландаришвили до Смолина, далее по Кирова, до пло-
щади Революции, у Гостиных рядов сворачивал налево
и по Куйбышева доходил до школы. Однажды пошёл по
Каландаришвили до Балтахинова и увидел на перекрёстке
двух недавно зарезанных парней. Окровавленные, они
лежали недалеко друг от друга. Милиция оцепила это
место. Я увидел следы крови на земле. Снег ещё не выпал.
Один из убитых пытался уползти, но истёк кровью.
Мне стало страшно. Окажись я тут раньше, меня прире-
зали бы как ненужного свидетеля. Зимой, когда по утрам
было темно, я стал ходить в школу по более людным местам.
А Толя Гилёв, на класс моложе меня, ходил в школу
оригинальнее всех — не по тротуарам, а вдоль заборов,
почему-то постоянно оглядываясь назад. Из-за этого его
даже задерживала милиция. Но он не оставлял странную
132
привычку. Гиль у Даля — толпа, скопище, а также неле-
пица, вздор. Может, его предка пригнали в Сибирь в толпе
арестантов, и ему была противна толпа? И потому он
выбирал такие нелепые маршруты.
Как-то, идя по улице Сталина, я решил не наступать
на трещины на асфальте. Шёл, шёл и вдруг почувствовал,
как трудно постоянно смотреть под ноги и подбирать шаги.
Перейдя на свободный шаг, испытал облегчение. И подумал,
что правила, обычаи, законы осложняют жизнь. Отсюда и
недовольство народа правителями, и войны между стра-
нами с разными религиями, строем. И вспомнил, что Лев
Толстой в отрочестве тоже воображал, будто первым откры-
вал великие и полезные истины.
В городе на случай войны с японцами соблюдалась
светомаскировка. Однажды нам постучали в окно с улицы
Свободы и потребовали закрыть его как следует. Тётя Надя
тут же поправила шторы.
ДОМ ПИОНЕРОВ
Учился я неплохо. У меня оставалось время на занятия
в Доме пионеров. Ещё до революции двухэтажное камен-
ное здание на углу Ленина и Куйбышева построил кяхтин-
ский миллионер Я.А. Немчинов. Даже в лютые морозы
здесь было тепло. Высокие круглые печи, обшитые чёрной
жестью, грели прекрасно. Я записался в два кружка —
шахматный и фотодела.
Николай Иванович Олзоев, высокий, худой, из-за
туберкулёза не попал на фронт. Учился в Москве, где стал
чемпионом столицы среди перворазрядников. Однажды
он выиграл у известного мастера Лепихина, сделал ничью
с гроссмейстером Сало Флором. Потом с улыбкой доба-
133
вил, что ничьей добился в сеансе одновременной игры. Он
интересно рассказывал о дебютах, раскрывал тайны пози-
ционной борьбы в эндшпилях.
В соседнем зале звучала музыка, и слышался голос учи-
тельницы танцев: «И раз, и два, и три». Особенно долго испол-
нялась полька Рахманинова. Позже мы увидели этот прекрас-
ный танец на концерте в Актовом зале Дома пионеров.
Фотокружок вёл невысокий полноватый мужчина,
имя его забыл. Во время занятий он рассказывал о рыбной
ловле. Историю о вкусных сомятах, которых ловил на Волге,
повторял несколько раз. Он научил нас разводить хими-
каты, проявлять стеклянные негативы, печатать снимки.
Меня впечатлял процесс проявления, когда возникали не
только лица, но и то, что не замечалось при съёмке. Процесс
проявления казался мистическим. Я ощутил это и сейчас,
когда прошло шестьдесят лет. Вспоминая учёбу в городе, то
есть, проявляя воспоминания, я вдруг увидел некоторых не
совсем такими, какими они казались тогда, но об этом ниже.
Летом 1945 года я начал аппаратом «Фотокор» делать
снимки на Ильинке. Ходил с треножником и тёмной накид-
кой, чтобы солнце не мешало выбирать нужный кадр и
наводить на резкость. В санатории мне разрешили пользо-
ваться рентгенкабинетом. Я резал при красном свете боль-
шие листы плёнки до формата 9х12 см. Проявителя и гипо-
сульфита для закрепления здесь было много. Проявлял
негативы, и когда они высыхали, печатал. Вставив в рамку
негатив с подложенной под него фотобумагой, я высовывал
рамку в окно на пять секунд, и при свете красного фонаря
проявлял снимок.
Первые снимки сделал на конном дворе. На одном из
них я и Колька Лобанов стоим рядом с Карькой, на котором
учился ездить верхом. Есть групповой снимок — санатор-
134
ские мальчишки под деревом на берегу Селенги. Пейзажи
никак не получались, но одним снимком горжусь. На фоне
соснового бора — два двухэтажных здания санатория,
на переднем плане — ствол и крона сосны. (См. стр. 50)
Сейчас, когда эти дома снесены, а сосна сгорела от
пала, пущенного весной, этот снимок — единственное сви-
детельство того прошлого, когда дома санатория украшали
левый берег Селенги. Все, кто ехали к Байкалу, любовались
архитектурным ансамблем. В 2001 году двухэтажные дома
из-за ветхости снесли. Хотя в Улан-Удэ много гораздо более
старых домов. Приземистые одноэтажные дома, построен-
ные вместо них, не видны за деревьями. В 1948 году «Крас-
ную лилию» переименовали в санаторий имени 25-летия
БМАССР. Ужасное название! Но для меня и тех, кто видел
санаторий до сноса, он навсегда останется таким, как
на этом снимке. Зря снесли, лучше бы отремонтировали
как памятник архитектуры, и дома вполне могли бы укра-
шать пейзаж и сейчас.
«ВЕРХНЕУДИНСК — МИЛЕНЬКИЙ ГОРОДОК»
Соседкой по квартире была бабушка Никольская,
вдова священника Одигитриевского собора, на берегу
Уды, в начале улицы Большой, позже переименованной
на Ленина. Она с дочерью занимала одну комнату, окнами
во двор, а тётя Надя с младшей сестрой Лизой, две комнаты,
одна из которых была проходной. А окна — на улицу Сво-
боды. К сожалению, забыл имя-отчество попадьи. Так как
обращался к ней — «бабушка».
Однажды на кухне она стала вспоминать, как до рево-
люции на базаре все приглашали её к себе, а кое-кто отка-
зывался брать деньги. «А сейчас», — она горестно махнула
135
рукой. Дочь Вероника обняла её: «Успокойся, мама». Чтобы
отвлечь бабушку, я спросил, как называлась наша улица.
— Ямская, — ответила она, — а потом стала Каран-
дашвили. А этот грузин был здесь лишь проездом. Высту-
пил на митинге и уехал в Читу.
Он явно не нравился ей, она нарочно перевирала
фамилию на Карандашвили и Календаришвили. Когда
дочь поправляла её, она говорила:
— Как этого Швили не назови, всё равно суть одна —
бандит, проходимец.
— Ма-ма! Не забывайся.
— Что ма-ма? Разве не так? Этот Календаришвили был
анархистом, эсером, стал большевиком. А на деле бандит
с большой дороги, на которой и погиб.
— А как назывались улицы Свободы и Шмидта? — я
решил сменить тему.
— Не было никакой Свободы и Шмидта! Это место
каждой весной заливала Селенга. Вода подступала прямо
к Верхнеудинску. (Она не признавала нового названия
— Улан-Удэ). Пока не насыпали дамбу, здесь была свалка,
сюда свозили навоз, мусор, а река уносила всё к Байкалу.
Крайней у реки была Большая Набережная, сейчас Смо-
лина, а вдоль Уды была и осталась просто Набережная.
По центру шла улица Большая, ныне Ленина. За ней, вме-
сто нынешней Сталина, — Лосевская (сейчас — Коммуни-
стическая). Далее — Спасская, она выводила к Спасской
церкви возле переправы через Уду, и Мокрослободская —
ныне Балтахинова. А поперёк, от Одигитриевского собора,
параллельно реке Уде шла улица Соборная. Потом её пере-
именовали в Почтамтскую и Первомайскую (ныне — улица
Линховоина). На Соборной мы и жили, — вздохнула она, —
Двухэтажный дом с каменным низом и сейчас стоит там.
136
Далее — Мещанская, ныне Банзарова. За ней, к рынку вела
Сенная, ныне Свердлова. Троицкая, ныне Куйбышева. За
ней — Гостиная, ныне Кирова. За Ямской — Луговая, сейчас
Советская, Закалтусная — Профсоюзная…
Перечисляя старые названия улиц, она успокои-
лась, словно вернувшись в прошлое, когда все знали
и уважали её. Она назвала и Одигитриевский собор, и
Спасскую и Троицкую церкви, и деревянную церковь
Вознесения за Удой.
— Летом 1890 года в наш собор пришёл Чехов. Он поста-
вил свечку в честь Одигитрии-путеводительницы — за удач-
ный путь — и поехал на Сахалин. Антон Павлович был высо-
кий мужчина. Как же он обрадовал нас, написав «Верхнеу-
динск миленький городок».
Бабушка Никольская сказала, что через Селенгу пере-
правлялись на пароме-самолёте. Название самолёт появи-
лось в 1856 году в Иркутске задолго до аэропланов. Инже-
нер Либгарт соединил плашкоут длинным тросом с яко-
рем на дне Ангары. Быстрое течение реки давило на руль,
двигая плашкоут от одного берега к другому. И его стали
называть самолётом.
В начале 1860 годов отставной поручик Корпуса путей
сообщения Август Паув соорудил через Селенгу на въезде
в Верхнеудинск с запада такой же самолёт, прослуживший
более семидесяти лет. Именно на нём Чехов въехал в Верх-
неудинск. Август Паув был отцом архитектора Николая
Паува, который построил много домов Верхнеудинска и
триумфальную арку в честь цесаревича Николая, прибыв-
шего в июне 1891 года, через год после Чехова.
— С переправой через Уду было сложнее, — про-
должала рассказ Никольская, — Уда меньше Селенги, но
такая уросливая. В 1935-м наводнение прорвало боны
137
лесного склада, брёвна запрудили фермы моста через Уду.
Бурное течение смыло пятнадцать домов на Набережной.
Вода вплотную подступила к Спасской церкви, Одигитри-
евскому собору. Пришлось взорвать мост. Новый постро-
или перед войной, но весной сорок первого года его снёс
ледоход. Из-за войны мост построили лишь в сорок чет-
вёртом. В 1935 году Селенга поднялась так, что от нашего
дома, у Одигитрия, на рынок плыли на лодках, пересекая
продольные улицы. После того и построили дамбу. Тогда и
появились улицы Свободы и Шмидта.
После той беседы бывшая попадья стала лучше отно-
ситься ко мне и даже приглашала к себе. На стене висела
большая фотография с видами города и надписью «При-
ветъ изъ Верхнеудинска». Икона с лампадкой стояла в углу,
рядом с окном. У бабушки оказалась неплохая библио-
Триумфальная арка в Улан-Удэ в честь проезда цесаревича Николая
138
тека. Я прочитал рассказы о животных Сетон-Томпсона,
«Дикие люди», «Похождения факира» Всеволода Иванова,
не входящие в школьную программу.
Её дочь Вероника иногда пела под гитару старинные
романсы. Игра и пение удивили меня. Время от времени
она гадала на картах. Тётя Надя и Лиза пользовались её
услугами. Где и кем работала Вероника, не знаю. Хорошо
образованная, начитанная, она прилично одевалась и,
несмотря на относительную молодость, выглядела как
типичная дама из прошлого века.
В 1918 году, когда Верхнеудинск заняли белочехи, ей
было лет семь, но она помнила, как они ходили по городу,
а некоторые ставили свечи в церквях. Два старших брата
Вероники, видимо, ушли с белыми. Жизнь с пожилой
мамой обрекла её на одиночество. Наряды, украшения
было негде демонстрировать.
В 1955 году ко мне в театре оперы и балета подошла дама
в пышной шляпке, с кружевами на платье, китайским вее-
ром из слоновой кости: «Не вы ли тот Вова, который жил на
Каландаришвили?»
Я узнал тётю Веронику. Она представила меня своему
супругу. Он был хорошо одет, прекрасный костюм, на ногах
бурки. Спросив о её маме, узнал, что она умерла. Я сказал,
что у меня о ней добрая память: «Она помогла мне ощутить
благородную старину нашего города».
ЧЕХОВ НА БАЙКАЛЕ
Слова бабушки Никольской о том, что Чехов поста-
вил свечку в честь Одигитрии-путеводительницы, разо-
жгли моё воображение, и я представил, как он проезжал
по нашим местам. Бесконечную дорогу через западную и
139
центральную Сибирь Чехов назвал «самой безобразной во
всём свете» и сравнил путешествие с тяжёлой затяжной
болезнью. В Томске он купил тарантас за 130 рублей. Ехал
в нём с тремя попутчиками. Они были стеснены в деньгах.
Чехов взял их из сочувствия. Позже один из них прислал
Чехову 52 рубля на Сахалин. Другие не удосужились. Ясно,
что попутчики были не в радость. Одно дело ехать одному,
и совсем другое тесниться в повозке вчетвером. Двое из
них — молодые офицеры, немцы.
После Красноярска стали появляться редкие для
Чехова восторженные строки и восклицательные знаки:
«Енисей могучий, неистовый богатырь». «Какая же полная,
умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!»
4 июня Чехов прибыл в столицу Восточной Сибири.
«Иркутск превосходный город, совсем интеллигентный.
Театр, музей, городской сад с музыкой». Прожив здесь
неделю, Чехов выехал к Байкалу по берегу Ангары. «Берега
живописные. Горы и горы. Погода чудная. Мне было так
хорошо, что и описать нельзя». «От Байкала начинается
сибирская поэзия, до Байкала же была проза».
Листвянка показалась Чехову поразительно похожей
на Ялту. Опоздав на пассажирский пароход, спутники
сели на грузовой. На нём кони вставали на дыбы, лягали
друг друга, чуть не поломав перила, и пароход стал похож
на разбойничий корабль.
«На Байкале видел такие глубины, что мороз по коже».
«Прогулка по Байкалу вышла чудная, во веки веков не
забуду». Доплыв до Клюевки, спутники пешком прошли до
станции Мысовой, сели в тарантас и после Тимлюя выехали
дальше. «Селенга — сплошная красота, а в Забайкалье я
находил всё, что хотел: и Кавказ, и долину Псла, и Звени-
городский уезд, и Дон. Днём скачешь по Кавказу, ночью по
140
Донской степи, а утром очнёшься от дремоты, глядь, уже
Полтавская губерния».
Мне так приятно читать это о реке, на которой я вырос.
Будь у меня машина времени, увидел бы Чехова, едущего
мимо дома, где я жил в детстве. В пути он заметил, как
русские сибиряки становились более скуластыми, раско-
сыми. У купцов из Кяхты — Сабашниковых, Собеннико-
вых, Кандинских — проглядывала забайкальская кровь,
смешанная с бурят-монгольской. А у бурят стала чувство-
ваться примесь русской крови.
14 июня на пароме перед Верхнудинском Чехов увидел
бурятку в длиннополом дэгэле. Сидя верхом на коне, она
смотрела на мутную бурную воду, куря трубку, отделан-
ную серебром. В её облике проглядывало нечто Кандин-
ское. Лицо, нос правильной формы. Необычны украшения
с кисточками на шапке, бусы из кораллов, серёжки. Чехов
начал деликатно обходить её по кругу.
Как степная кобылица жеребца, она почуяла внимание
русского с бородкой, но не смотрела на него. Паромщик
предупредил, чтобы он не приближался к коню, тот может
лягнуть или укусить. Чехов вспомнил, как на пароходе
через Байкал бесились кони, и не стал подходить близко.
Более того, ему показалось, что всадница может хлестнуть
его плетью, если он ей чем-то не понравится.
Паромщик шепнул, что бурятка часто ездит в город,
понимает по-русски, но вряд ли станет говорить, уж
больно горделива. Антон Павлович хотел услышать бурят-
скую речь и попросил его узнать, не продаст ли она свою
трубку. Услышав просьбу, она усмехнулась и ответила
на родном языке словами, которые паромщик перевёл
так: «Трубка — подарок, она не может продать её». Речь
показалась необычной, но мягкой. Только тут она удосто-
141
ила Чехова лёгкой полуулыбкой. Когда паром причалил
к берегу, она хлестнула коня и умчалась в гору.
В Верхнеудинске Антон Павлович зашёл на почту, двух-
этажное здание которой и сейчас стоит у гостиницы «Буря-
тия». Отправив телеграммы, он спустился по Большой улице,
пообедал в Гостиных рядах, прошёл к Одигитриевскому
собору, самому высокому красивому зданию.
Там шла служба, пел хор. «Призри с небесе, Господи!», —
басил священник Никольский. Когда дети ангельскими
голосами запели «Святый Боже», у него дрогнуло сердце.
В детстве отец заставлял Антошу петь в церковном хоре.
Тогда это тяготило его, а тут он с удовольствием послушал
молебен и пение.
Поставив свечку и перекрестившись, он вышел на берег
Уды, удивился, что она гораздо светлее Селенги. После той
прогулки Чехов написал: «Верхнеудинск миленький горо-
док».
Вернувшись к тарантасу, он по улице Троицкой, ныне
Куйбышева, и Трактовой выехал в сторону Читы. На пер-
вой станции, где меняли лошадей, его неожиданно оклик-
нул Н.В. Кириллов. Однокашник по Московскому универ-
ситету, окружной сельский врач, ехал тушить эпидемию
оспы.
Перепряжка коней проходила бурно. Они вставали на
дыбы, рвали сбрую, били копытами в оглобли. Как только
ямщики-буряты запрягли их, путники еле успели запрыг-
нуть в тарантас. Кони рванули с места и помчали на восток.
Жалея, что мало поговорил с Кирилловым, Чехов пома-
хал ему рукой. Он спешил на Амур, чтобы успеть на пароход.
Делая по двести вёрст в день, они 17 июня прибыли в Читу,
19-го в Нерчинск, на другой день в Сретенск, на берегу
Амура, где сели на пароход «Ермак» за час до отбытия.
142
Узнав бурят не понаслышке, Чехов поражался их трудо-
любию, умению держать в узде полудиких степных коней.
Вспомнив бурятку, в которой увидел нечто Кандинское, он
подумал, что, если одеть её в европейское платье, подучить
грамоте, она украсила бы самое изысканное общество.
Кстати Чехов не мог не знать о враче Викторе Кандин-
ском. Его труд «О псевдогаллюцинациях» и открытие син-
дрома психического автоматизма, ныне известное как син-
дром Кандинского, изучал студент-медик Чехов. А кузен
врача Василий Кандинский, студент-юрист Московского
университета, наверняка встречал Чехова на Моховой,
где находился медицинский факультет. В 1889 году взяв
академический отпуск «по состоянию здоровья», Василий
Кандинский поехал на Север изучать бытовое право коми-
зырян. Написав и опубликовав отчёт о поездке, он не стал
юристом. В вологодских избах, как он признался, «живо-
пись обступила меня, и я вошёл в неё».
О, эти русские интеллигенты! Работают, учатся,
живут тихо, мирно и вдруг, ни с того, ни с сего один
направляется в кругосветное плаванье на фрегате «Пал-
лада», как Иван Гончаров, другой — в путешествие
на Сахалин. Чехов ехал с кровохарканьем, а Кандин-
ский решил «поправить пошатнувшееся здоровье» не
в Крыму, где жили родичи, а в тундре. В итоге он бро-
сил юриспруденцию и влюбился в живопись, ставшую
«законной женой». А позже Василий Кандинский стал
основоположником абстракционизма.
Вспоминаю странные строки Чехова: «Если великий
русский язык сотрёт с лица земли бурятский или чухон-
ский, будет ли от этого порча последних?» Позже он раз-
вил эту мысль: «Быть может, мы выведем лучшую чело-
веческую породу». Видимо, Антон Павлович считал, что
143
буряты и чухонцы вместе
с русскими примут уча-
стие в «выведении луч-
шей породы».
На Сахалине Чехов
познакомился с иеромо-
нахом Ираклием. В зем-
летрясении 11-12 января
1862 года на берегу
Байкала ушла под воду
Цаганская степь, уто-
нули все его сородичи
буряты. Оставшись один,
он подумал: «Раз бурят-
ские тенгри не спасли
семью, стану молиться
русскому Богу. Если он
спасёт, крещусь». После
спасения он поехал в Посольский монастырь на берегу
Байкала, принял крещенье и стал монахом. Способности
и «подвиги самоизнурения» Ираклия так поразили игу-
мена монастыря, что в восьмидесятых годах он удостоил
его звания иеромонаха и послал на Амур миссионером.
Позже его направили на Сахалин крестить орочей,
нивхов, гиляков (нанайцев), доводить до них слово Хри-
стово. Отец Ираклий стал вести службу для поселенцев и
каторжных, строил новые церкви на севере полуострова,
освящал новые школы, изучал английский язык.
Чехов плыл с иеромонахом Ираклием на пароходе
«Байкал» до Владивостока, а оттуда на «Петербурге» через
Цейлон и Суэцкий канал в Одессу. Антон Павлович удив-
лялся живости речи, тонкому юмору и шуткам иеромо-
Иеромонах Ираклий — спу тник
Чехова в плавании 1890 г.
Владивосток — Одесса.
144
наха. Позже он бывал у Чехова в Москве, вместе с ним хло-
потал о помощи школьникам Сахалина, писал письма из
Иерусалима и Нового Афона.
Образ добродушного, смешливого дьякона в повести
«Дуэль», написанной после Сахалина, навеян отцом Ира-
клием. «Здешний преосвященный, — пишется в «Дуэли», —
объезжает свою епархию не в карете, а верхом на лошади…
Простота и скромность его преисполнены библейского
величия». Тут речь о дьяконе на Чёрном море, но Чехов знал,
что иеромонах Ираклий точно так же ездил по Сахалину.
Он был без бороды, с едва заметными, как у мно-
гих бурят, усиками. И дьякон в «Дуэли» был безбородым
и с такими же усами. Один из героев «Дуэли» говорит:
«Всё зло от немцев». Среди спутников Чехова по Сибири
были два немца. Видимо, они надоели своей педантично-
стью. В «Дуэли» пишется и «об улучшении человеческой
породы», о чём Чехов думал в Сибири…
Чем больше я узнавал о прошлом Верхнеудинска, тем
больше проникался уважением к городу, который до Чехова
проезжали протопоп Аввакум, ссыльные декабристы и их
жёны. Княгиня Мария Волконская ночевала в доме купца
Баснина на улице Мещанской (ныне — Банзарова), 22. Там
же останавливалась Полина Гебль, ехавшая к жениху Ивану
Анненкову. Это в одном квартале от улицы Соборной, став-
шей Первомайской, где жил я.
Позже Верхнеудинск проезжали будущий адмирал
Макаров, цесаревич Николай, полковник Генштаба России,
будущий президент Финляндии Маннергейм, Сергей Лазо,
Нестор Каландаришвили. Вот почему, увидев, как герой
фильма «Прохиндиада» в исполнении Калягина в недоуме-
нии останавливается перед табличкой «Улан-Удэ», я обиделся
за родной город, явившийся прохиндею в кошмарном сне.
145
Побывав на острове, Чехов написал, что в нём всё
«просахалинено» и им овладело «умопомешательство
Mania Sachalinosa». Но до того Антон Павлович полюбил
Байкал и явно «обайкалился».
ПРОЕЗД ЦЕСАРЕВИЧА
О приезде наследника в 1891 году в Верхнеудинск я
впервые услышал от бабушки Никольской. Но, чтобы не
возвращаться к началу его путешествия по России, начну
с прибытия свиты во Владивосток.
Учась в МГУ, я заказал в библиотеке имени Ленина
уникальное трёхтомное издание «Путешествие на Вос-
ток Государя императора Николая II (1890-1891 гг.)» Книгу
завершили в 1897 году, когда Николай уже был царём, поэ-
тому здесь он назван императором. Поразили великолеп-
ные тексты и литографии.
Автор — писатель, учёный Э. Успенский. Литографии
делал художник Н. Каразин по снимкам фотографа Про-
рокова. Сопровождали наследника более десятка человек.
Эсперу Ухтомскому было 30 лет. В команде были молодые
энергичные люди. Только такие могли выдержать годо-
вое путешествие на кораблях по трём океанам, десяткам
морей, Амуру, Байкалу. По Сибири ехали на лошадях, а от
Урала до Петербурга по железной дороге.
10 мая 1891 года наследник прибыл во Владивосток из
Японии, где его чуть не зарубили саблей. Кое-кто считает
это одной из причин вступления России в Русско-япон-
скую войну 1904-1905 гг. Помимо местного начальства
свиту встречали русские купцы, торговавшие в Китае.
Среди них — родной сын Н.А. Бестужева А.Д. Старцев.
О том, что его отец — декабрист, никто не знал.
146
На приёме Алексей Дмитриевич подарил наследнику
большую нефритовую печать с цзырами (иероглифами?)
из его уникальной коллекции древностей. Так родилась
легенда, будто растроганный наследник подарил ему
остров Путятин. На самом деле Старцев приобрёл его
варенду на 99 лет за большие деньги.
18 мая цесаревич отсыпал первую тачку в полотно Транс-
сибирской магистрали, которая вступила в строй всего через
девять лет! И направился в Хабаровск, где сел на пароход
«Вестник» и в сопровождении парохода «Ермак» поплыл по
Амуру. 10 июня в станице Покровской, у слияния Шилки и
Аргуни, которые образовывают Амур, наследника встретили
атаманы и казаки пограничных станиц Забайкалья
«По переезде через Нерчу, — писал Успенский, — долго
бежал за коляской известный местный энтузиаст (библи-
офил и писатель) Ив. Вас. Багашёв. Барон указывал на него
милостиво улыбавшемуся Цесаревичу».
Багашёву было 48 лет, но выглядел старше: лысый,
глухой, в очках, темнобородый. Иван Васильевич в юно-
сти восхищался «Колоколом» Герцена, дружил с семьёй
декабриста А. Луцкого, издавал рукописный журнал «Нер-
чинско-Заводской наблюдатель», сочувствовал Чернышев-
скому, который в 1864-1871 гг. отбывал каторгу в Забайка-
лье. Багашёв печатался в газетах Владивостока, Иркутска,
Петербурга, начал выпускать рукописную газету «Нерчин-
ский чудак», но на печатную версию не получил разреше-
ния. В 1895-1906 гг. Багашёв редактировал в Кяхте газету
«Байкал», сотрудничал с тибетским доктором П. Бадма-
евым, который хотел присоединить к России Монголию
и Тибет. В Кяхтинском музее хранится около ста папок с
бумагами Багашёва. Я видел их в 1956 и 1995 годах. Почти
все они были не обработаны, не прочитаны.
147
Не хочу осуждать бег Багашёва за коляской. Всё про-
сто: провинциальный журналист, живя в глуши, увидел
наследника, и, вероятно, хотел попросить разрешение на
издание газеты, но не нагнал коляски. Меня удивляет, что
наследник не остановился и не спросил, чего бежит этот
пожилой человек.
Первый краевед Забайкалья Иван Васильевич Бага-
шёв писал: «История — та же поэзия, лишь бы уметь рас-
сказывать».
У станицы Кайдаловой перед Читой Николай впервые
увидел бурят — делегацию из Аги. Его поразило бесстра-
шие степных наездников, показавших ловлю и объездку
диких лошадей, стрельбу из лука и национальную борьбу.
Бурятская юрта так понравилась наследнику, что он, после
того, как «изволил ночевать в ней», увёз её с собой как
подарок.
Отдельно он принял главу местных тунгусов Гантиму-
рова. Позже я узнал, что он был потомком Чингисхана и
одним из предков художника Василия Кандинского. В Читу
Высочайшая процессия прибыла 17 июня. Там её встретили
атаманы казачьих станиц и войско Забайкалья. Первая кра-
савица Читы, дочь военного губернатора вручила Его Импе-
раторскому Высочеству букет.
На станции Кондинской наследника приветство-
вали хоринцы. Ухтомский ярко описал встречу в Аца-
гатском дацане, где были показаны буддийское молеб-
ствие и танцы Цам.
Вот с этого места я и начну рассказ попадьи Николь-
ской, услышанный мной. В нём много таких деталей, кото-
рых нет в официальных источниках.
— В Верхнеудинск цесаревич въехал поздно вечером
с Читинской улицы (ныне — улица Ербанова), — вспоми-
148
нала она, — Огромная толпа ожидала его при свете фона-
рей, факелов и плошек у нынешнего кинотеатра «Про-
гресс», возле Триумфальной арки перед спуском под гору.
Под звуки оркестра и крики «ура» он прошёл по Боль-
шой улице к Одигитриевскому собору, вручил моему мужу
позолоченный эмалированный напрестольный крест.
Выслушав молебен в свою честь, цесаревич поставил свечки
за благополучное продолжение путешествия и вернулся
к дому Голдобина, рядом с нынешним Госбанком.
Тут впервые в истории городе горел электрический
свет. Иван Флегонтович Голдобин купил в Баргузине гене-
ратор электрического тока. Его стук слышал весь город.
Зато свет залил дом, сад во дворе и часть Большой улицы.
Хозяйка дома Елизавета Ивановна преподнесла Цесаре-
вичу хлеб-соль. Она славилась благотворительностью,
устроила на свои деньги приют и богадельню.
Когда цесаревич лёг спать, электричество отключили,
народ отошёл от дома. Иван Флегонтович всю ночь ходил
вокруг дома и вместе с охраной стерёг покой Цесаревича.
А люди говорили, что ночью его жена ублажала молодого
Николая. Цесаревич был молод — двадцать три года, Ели-
завете Ивановне гораздо больше, но недаром она слыла
первой красавицей Верхнеудинска. Он подарил ей золо-
тую булавку с вензелем «Н», выложенным бриллиантами».
Через год муж умер, Елизавета Ивановна вышла замуж за
овдовевшего генерала Б.К. Кукеля. (Кстати, он был другом
братьев Бестужевых и других декабристов)…
Бабушка Никольская поведала лишь о пребывании
Николая в Верхнеудинске, а я расскажу о дальнейшем путе-
шествия Цесаревича, которое продолжилось по Селенге на
большой лодке. На пристани собралась огромная толпа про-
вожающих. Среди них оказался семилетний сын верхнеу-
149
динского мещанина. В 1956-1957 годах мы с женой снимали
комнату в его доме на улице Железнодорожной, ныне Бор-
соева. Он сказал, как на маленькой лодочке подплыл к лодке
Цесаревича, и тот пожал мальчику руку. Узнав об этом, я
пожал старику руку и сказал, что теперь буду говорить, что
через второе рукопожатие коснулся руки будущего импера-
тора. Деду были приятны мои слова.
Многие на лодках с парусами сопровождали цесаре-
вича до Сотниково. В Татаурово преподнесли хлеб-соль
цесаревичу жители Турунтаево и Батурино. Проплыв мимо
Ильинки без остановки, наследник подарил Троицкому
Селенгинскому монастырю позлащённый эмалированный
напрестольный крест. Протока у Ахреевского острова, судя
по всему, тогда была глубокой, если по ней прошла эскадра
сопровождения. В Кабанске цесаревич встретился с духовен-
ством Посольского монастыря и жителями Байкало-Кудары.
В Мысовой кяхтинцы, прибыв по Удунгинской дороге,
построили в честь гостя павильон. Наследник принял их,
а также торейцев, селенгинцев, закаменцев. Тут же препод-
несли хлеб-соль буряты с Ольхона и алагуевцы с Бугуль-
дейки. Цесаревич одаривал хозяев золотыми и серебря-
ными часами, портсигарами.
Поездка цесаревича встряхнула Сибирь, жители
отремонтировали здания, дороги, построили арки, новые
мосты. Собрали огромные средства в помощь церквям,
монастырям, гимназиям, училищам, стипендии студен-
там-сибирякам.
ПОЕЗД «УЧЕНИК»
По субботам я на вечернем поезде Наушки — Иркутск
уезжал домой, на Ильинку. Его почему-то называли «Уче-
150
ник», хотя школьники ездили только по выходным. Тогда
на перрон пускали по билетам, которые продавали в кассе.
Позже стояли в очереди у дверей на перрон и после объ-
явления посадки бежали к вагонам. Все лезли напролом,
чтобы занять сидячие места. Мне, одиннадцатилетнему,
было трудно прорываться в числе первых, и я почти всегда
ехал стоя. Если на третьей полке не было вещей, ложился
там. Тогда в вагонах разрешалось курить, и наверху было
нечем дышать от дыма.
Почти каждая поездка становилась испытанием. То
драки между пьяными, то избиение пойманного вора-
карманника. Однажды женщины подняли вой и крик.
На соседнем пути, от которого отошёл поезд, они увидели
на краю перрона, у шпал, заснеженный свёрток. В нём ока-
зался замёрзший младенец. Слёзы застыли на его глазах
крупными шариками. Баба закричала, что убила бы мать,
бросившую ребёнка.
Когда все рассаживались, в вагон входил слепой гар-
монист. Он был полноватый, рыжий, среднего роста. Глаза
выбиты то ли пулей, то ли ударом сабли. Его усаживали
в центре вагона, и он начинал петь песни Лещенко, Козина,
Утёсова. Иногда его торопили скорее перейти к блатным
песням — «Мурке», «С одесского кичмана бежали два
уркана». Потом он исполнял слегка переиначенные попу-
лярные песни. Так «Тёмную ночь» он пел: «Ты меня ждёшь,
а сама с лейтенантом живёшь». А свою коронную песню
начинал так:
Колокольчики-бубенчики звенят,
Рассказать одну историю хотят.
Я как вспомню, вся от страха задрожу,
Но уж ладно, по порядку расскажу…
151
Хорошо помню мелодию и слова песни. Там пелось
о домовом, который каждую ночь приходил к бабе, а потом
оказалось, что родившийся ребёнок похож на соседа.
Я думал, это народная песня, а позже узнал, что её сочинил
поэт Степан Скиталец, автор слов вальса «На сопках Мань-
чжурии» композитора Ильи Шатрова.
Песни гармониста пользовались успехом. Карманы
слепца набивались купюрами так, что оттопыривали
пальто. Мне казалось, что слепца никто не сопровождал,
но однажды я увидел, как его подсаживал в вагон человек
в полушубке, а в воскресенье он же помогал спускаться
с подножки и вёл в город.
В этих поездках я познакомился с Васей Кобылкиным
с Мандрика и темноволосой девчонкой Надей Угрюмовой
из Татаурово. Позже узнал, что он — внук купца Кобыл-
кина, хозяина Верхнеудинского винокуренного завода
и стеклозавода, который размещался на Батарейке. Вася
предложил не покупать билеты, а проходить на перрон
через дыру в заборе. Пока было тепло, мы прятались от
контроля в тамбурах. Васька выходил в Мандрике, где
жили три семьи Кобылкиных. Один его дядя женился на
бурятке из Покровки.
Тогда поезда ходили на паровозной тяге. Остановки
«у каждого столба» были гораздо дольше, чем у нынеш-
них электричек. На станции Мостовой, перед мостом
через Селенгу, порой стояли более часа, пережидая воен-
ные эшелоны, не только западные, но и восточные. Войны
с Японией ещё не было, но все ждали её. Путь до Ильинки
длился два часа и более. А сейчас — менее часа.
Этот мост стал роковым для паренька с Ильинского
лесозавода Пети Брянского. Во время учёбы в заводской
школе он однажды заступился за меня. С той поры он
152
вырос, стал высоким, крепким. Убегая от контролёров, он
влез на крышу вагона, не заметил, как поезд вошёл на мост,
и он задел верхнюю балку или что-то другое. Обходчики
нашли его на краю моста с разбитой головой. Могила его
на Ильинском кладбище оказалась самой длинной. Боль-
шинство парней с завода, Ильинки, санатория были высо-
кими. То ли воздух здесь был какой-то особенный, то ли
горячая радоновая вода влияла.
Зимой произошло событие, которое имело большие
последствия. Взяв лыжи у Геры Носкина, я пошёл кататься с
дамбы. Один пацан отнял у меня лыжи. Гера Носкин видел
всё, но не пришёл на помощь. Бандюгана звали Кочерга, он
жил во дворе напротив Геры, который хорошо знал его. Я
попросил Геру поговорить с Кочергой, чтобы тот вернул
лыжи, Гера сказал, что не хочет связываться с ним. Когда
я сам обратился к Кочерге, тот потребовал выкуп в пят-
надцать рублей. Узнав о том, что Гера лишился лыж, его
бабушка сказала мне: «Как хочешь, но лыжи верни!» Гово-
рить об этом родителям и тёте Наде не стал. Пришлось
отдать Кочерге пятнадцать рублей, выделенные на поезда и
школьные завтраки. Выкупив лыжи, я отнёс их Гере.
Гера знал и местную шпану, и более крупных бандюг.
Например, Кольму. Этот почти взрослый парень «лепил
скачки», то есть грабил квартиры. Однажды вечером он
«взял» дневную выручку кассы кинотеатра «Эрдэм». Неза-
долго до того я попросил у кассирши билет за двадцать пять
копеек, она сказала, что есть только по пятьдесят. И я не
попал в кино. Рассердившись, я отошёл, взял ледышку и
кинул её в отверстие кассы. Если бы я знал, что Кольма
недавно ограбил кассиршу, не сделал бы этого. Мне стало
стыдно перед ней, я пожалел её. Каково сидеть за гроши
в тесной клетушке, где грабят и кидают ледышками.
153
Как-то я шёл по улице Смолина, и из двора на углу
улицы Кирова меня окликнул Гера. Он стоял рядом
с Кольмой, которого я видел издалека. А тут впервые рас-
смотрел его. Это был красивый, обутый в кожан и бурки
парень с правильными чертами лица. Позже я узнал его
настоящую фамилию — Гольм, явно шведских корней. Он
задал мне несколько вопросов. И вдруг спросил:
— Ну и долго ты будешь мозолить мне глаза?
— Но я не сам подошёл, меня подозвал Гера, — глянув
на него, я увидел странную улыбку и почувствовал, что он
не со мной, а по ту сторону забора.
— Иди, иди, — махнул рукой Кольма.
Уходя, услышал, как тот спросил, зачем он позвал меня.
— Да я хотел... — стал говорить Гера, но я недослышал
объяснения.
Вспоминая историю с лыжами, удивляюсь, почему я
не обратился за помощью к Андрюше Хайдурову. Он бы
точно помог, и мне не пришлось бы ездить зайцем и обхо-
диться без завтраков в школе.
Жили мы туговато. Мама иногда продавала молоко,
творог путевым рабочим на железной дороге. Она предло-
жила мне торговать в вагонах конфетами поштучно, как
это делали некоторые, но я наотрез отказался.
Одна из таких продавщиц, пройдя по вагонам, вер-
нулась и, сев слева от меня, переложила кучку денег из
коробки в сумку. А в правом кармане я увидел два рубля.
Средних лет тётка, довольная удачной торговлей, о чём-то
говорила с соседкой у окна.
В вагоне, как всегда, было тесно. И я, прикрыв правую
руку левой, вытащил эти два рубля и сунул в свой карман.
Потом долго мучился, что украл их, но, к счастью, карман-
ником не стал.
154
Мы с Васькой Кобылкиным через дыру в заборе прохо-
дили на перрон, с трудом впендюривались в вагон, залазали
на верхнюю полку, где лежали, не высовывая носа, чтобы
нас не увидела проводница. Однажды, прячась от контро-
лёра, мы встали между вагонами. Тамбуры были перепол-
нены. Нога моя поскользнулась, я оседлал буфер и сильно
ушиб копчик и яички. Васька протянул мне руку. Без него
я упал бы на рельсы. От боли и волнения я закусил губы,
а они потрескались. И я запомнил, что зимой нельзя обли-
зывать губы. После того прятаться на буферах перестали.
Однажды Васька уже сошёл в Мандрике, а в Татау-
рово меня с рюкзачком за плечами прижали к окну. В нём
лежала книга и кирпич чёрного хлеба. Из-за них я выда-
вил окно вагона, проводница тут же сдала меня ревизору,
который потребовал уплатить штраф. Узнав, что у меня
нет не только денег на штраф, но и билета, ревизор повёл
меня за собой по вагонам. Как я ни плакал, ни просил
отпустить, он провёз меня мимо Ильинки.
В Таловке он вывел меня на улицу, чтобы быстрее
пройти к своему вагону. Идя впереди, он почти не огляды-
вался. Может, давал возможность убежать? Я подумал, не
переползти ли под вагоном или броситься наутёк? Отсюда
до дома километров десять, но идти в темноте опасно. На
пути в санаторий из Троицка люди видели волков, кото-
рые, сверкая глазами, следовали за ними, но пока не напа-
дали. А вдруг ревизор специально ждёт, когда я побегу, и
начнёт стрелять? Испугавшись быть убитым при попытке
к бегству, я не решился на это. Конечно, вряд ли он стал бы
стрелять, но, кто его знает.
Ревизор отпустил меня на станции Селенга, недалеко
от Байкала. Там я оказался в маленьком холодном вокзале.
Заплаканный, усталый от пережитого, я лёг на деревянную
155
лавку. На мне были простая шапка и шинель тёти Лёли,
которая грела плохо. Только задремал, ко мне подошли
трое местных парней, велели развернуть рюкзак. Увидев
книгу и кирпич хлеба, они потеряли интерес ко мне. Хлеб
стоил дорого, но они надеялись на более серьёзную добычу.
Спать толком не мог от холода и ожидания нового шмона.
Рано утром разбудил шум людей у кассы. Подошёл
утренний поезд Иркутск — Наушки. Я влез в него снова без
билета и доехал до Ильинки. Родители беспокоились, почему
я не приехал, не случилось ли что со мной. Когда я расска-
зал, в чём дело, они расстроились, мол, я мог простыть в зале
ожидания, а парни могли ограбить или покалечить меня.
Сейчас наш участок Транссиба электрифицирован.
Поезда ходят чаще и гораздо быстрее. Но электричку
почему-то стали называть — «Матаня». А я до сих пор
помню поезд «Ученик». Мой спутник Вася Кобылкин,
окончив курсы киномехаников, приезжал на Ильинку на
кинопередвижке, которую возил сам. С меня денег не брал:
«Как можно брать с того, с кем ездил на поездах».
Надя Угрюмова окончила Ленинградский универ-
ситет, Выйдя замуж, она приезжала сюда с мужем, живя
с ним в Ленинграде. В последний раз я видел её весной
с букетом багульника, который она везла в Улан-Удэ, и
запомнилась именно такой — с улыбкой, благоуханием
запахом рододендрона, заросли которого в мае заливают
горы у Татаурово лиловым цветом…
ДИРЕКТОР И УЧИТЕЛЯ
Учёба в пятом классе оказалась сложной из-за обилия
новых предметов и учителей по каждому из них. Новые
имена, фамилии учителей и учеников запомнил не сразу.
156
Директор школы Иван Петрович Арский удивлял тем, что
перед каждым учеником, который здоровался с ним, сни-
мал шляпу. Стоя утром перед входом в школу, он не уста-
вал снимать и надевать её. Мне это казалось странным и
даже чуть показным. Директор дёргался, как заведённая
кукла. Далеко не все были достойны такой почести. В том
числе и я. Но он, видимо, хотел так привить нам правила
хорошего тона.
Несмотря на столь изысканные приветствия, ученики
побаивались его. У него была большая львиная голова
с тёмно-седой гривой. Как-то Иван Петрович заглянул
в класс и, увидев, что я выпрыгнул из окна во двор, велел
передать, чтобы я зашёл к нему. Ребята сказали, что я не из
их класса. Позже он засёк меня, когда я прыжками скакал
по лестнице. Он схватил меня за руку, стал кричать, что
нельзя так бегать, и при этом тряс так, что чуть не порвал
рубашку. Другие учителя были гораздо спокойнее.
Мужчин среди них было мало. Кроме директора
Арского — физик Медведев, историк Сыренов, преподава-
тель черчения Голубев и военрук Чижик. Комиссованный
после госпиталя, он вёл военное дело в гимнастёрке с лыч-
ками, обозначающими ранения.
Математику вела Ревекка Рахмильевна Новомейская.
Цифру пять она произносила — «пьять». Из-за этого её
звали Пьявкой. Узнав, что мой отец — директор санато-
рия, она стала оказывать мне некие знаки. Ей не нрави-
лось, когда кто-то разговаривает на уроке. Чтобы проучить
таких, она ловила нарушителей вопросом: «Что я сказала
сейчас?». Если они не знали, ставила двойку. Однажды,
видя, что я слушаю её, она спросила, о чём идёт речь, я
ответил, а она поставила пятёрку. У неё было несколько
детей. Вряд ли я мог способствовать их устройству в сана-
157
торий, но она благоволила мне и считала меня одним из
лучших в классе. А, может, я и в самом деле был таким.
Немецкий язык преподавала Фрума Владимировна
Цинкер. На Ильинке жили её племянники Фаина и Вита-
лий, и она относилась ко мне почти как к родичу, но строго.
Мы учились по учебнику, где были незабвенные фразы:
«Wir fahren nach Anapa» и «Anna und Marta baden». Я легко
запоминал новые слова, правильно произносил их.
Биологию вела очень приятная Вера Константиновна
Козель, географию — полная женщина по прозвищу Кан-
далакша, историю — молодая Абросимова. Иногда она
отходила от темы урока и рассказывала совсем не относя-
щиеся к предмету вещи. Нам это нравилось. Спросил её,
есть ли у неё дед Абросимов, она сказала, что нет.
Литературу вела красивая метиска Дина Ивановна
Башкуева, мачеха Эдика Башкуева, учившегося двумя
классами выше. Его родная мать, знаменитая певица
Мария Шамбуева, умерла при родах дочки. Её песни на
патефонных пластинках звучали в бурятских домах. Эдик
Башкуев был кузеном Нодика Сельверова и Гены Шамбу-
ева, матери которых были сёстрами. О том, что Арнольд
стал конструктором и испытателем водородных бомб, я
уже писал. А его кузен Шамбуев тоже работал на оборону
в почтовом ящике на Урале. Эдик (Эрдимто) стал одним
из видных специалистов по направленным взрывам. С их
помощью он делал антиселевую плотину над Алма-Атой,
строил Асуанскую ГЭС в Египте и множество других
строек мировой известности.
Сельверовы и Шамбуевы были из рода хонгодоров,
близкого Чингисхану, который был из рода борджигитов.
Потомки хонгодоров живут в Монголии, Бурятии, Иркут-
ской области. Особенно интересна иркутско-аларская ветвь
158
этого племени. Помимо вышеперечисленных учёных на кос-
мос работали генерал Або Шаракшанэ, Мартын Абахаев.
Потомок аларских хонгодоров Борис Чайванов — директор
по науке РНЦ «Курчатовский институт». Среди хонгодоров
были и гуманитарии, например, Александр Вампилов. Его
отец, расстрелянный в 1938 году, был из этого рода.
Прочитав в газетах о героической смерти красноар-
мейца Юрия Смирнова, который под пытками не выдал
фашистам секретов, я решил узнать, выдержу ли я пытки,
и попробовал вгонять иглу под ноготь. Но не смог сунуть её
далее кончика. Потом я надрезал ноготь большого пальца
левой руки в сантиметре от края, стал ждать, когда исчез-
нет метка. Так как ноготь рос медленно, я иногда щекотал
надрез лезвием бритвы. Вскрикивая от боли, я воспитывал
презрение к пыткам. Поняв, что лучше не попадать в плен,
я задерживал дыхание, чтобы плыть или прятаться под
водой, скрываясь от погони. Однажды я перевязал кисть
левой руки ниткой и уснул. Утром рука посинела, похоло-
дела, не чувствуя щипки и уколы иглой. Могло дойти до
гангрены.
Я никому не говорил о своих опытах — боялся осме-
яния. Как же удивился я, прочитав в «Отрочестве» Льва
Толстого, что он, учась переносить страдания, так стегал
себя верёвкой по голой спине, что у него невольно высту-
пали слёзы.
РЫНОК
Так как рынок находился рядом, я шёл домой, проходя
через него после уроков. Меня привлекало разнообразие
людей. Помимо жителей города рынок заполняли приезжие
со всех концов Бурят-Монголии. Самыми яркими из них
159
были семейские бабы в старинных русских платьях, с кич-
ками на головах. Они приезжали из Бичуры, Мухоршибири
и с озера Котокель. Высокие, крепкие, с румяными щеками,
они походили на артисток, которые пели на смотре самоде-
ятельности в театре. Оказалось, что они всегда наряжаются
так — и дома, и в поездках в город. У них были лучшие овощи
и самая вкусная картошка.
Юра Лютин сказал, что семейские бабы даже зимой ходят
без трусов. Он видел, как одна из них, подняв подолы юбок за
углом, помочилась, почти стоя, и пошла. Какое здоровье надо
иметь, чтобы не надевать трусов в морозы, подумал я.
В рыбных рядах стояли обветренные, загорелые буряты
из Байкало-Кудары, Корсаково, торгуя солёным, мороженым
и копчёным омулем. В толпе поштучно продавались куски
сахара, сера из смолы и куски вара. Варом пропитывали
суровые нитки. Ученик нашей школы Миша Бродский торго-
вал водой из бидона «на рубль досыта». Его семья жила туго.
С обеих сторон у входа на базар сидели десятки китай-
цев-сапожников. Они чинили валенки, кожаные ботинки,
женские туфли, калоши, ичиги, унты. Делали всё на совесть,
добротно и дёшево. Знаю это по себе. У меня прохудились
ботинки. На Ильинке Илкан подбил их гвоздями, и они
начали лезть из подошвы и колоть ступни ног. Пришлось
пойти на рынок.
Китаец-старик нащупал гвозди, покачал головой и ска-
зал: «Не чини сам, лучше приходи ко мне». Выдернув желез-
ные гвозди, подбил подошву деревянными, денег с меня не
взял и махнул рукой: «Иди, иди!» Позже я чинил у него
валенки, сапожки, но за деньги.
Вспоминаю валенки, как самую тёплую, удобную
обувь. Особенно хороши были они, подшитые толстыми
подошвами или одетые в калоши.
160
Через год пришёл к знакомому сапожнику и не увидел
его. Спросил, где дядя Вася. «Он за Удой!» Сосед-китаец
махнул в сторону городского кладбища.
Зимой молоко продавали кружками. Его наливали
в миски, замораживали, вынимали из них. Сейчас такого
молока нет. Несмотря на военную пору, на базаре можно
было купить всё. Не только продукты, но и вещи, хотя ими
запрещали торговать здесь. Для них на ПВЗ организовали
вещевой рынок, который называли барахолкой.
Слыша, что и как говорят люди, удивлялся пёстрой
речи. Чисто русский говор семейских был ярче, сочнее,
чем у потомков казаков и местных жителей с бурятским
акцентом. Но он был лишь у восточных бурят, а западные
буряты говорили без акцента.
Запомнился рассказ бабы о драке: «А он упорный после
выпивки. Выдерьгиват кружок с плиты, и хлесь по голове.
На пять лет сел». Удивил новый смысл слова упорный, кото-
рый вкладывала баба — упёртый, упрямый, вредный.
В школьном буфете, наш одноклассник Ладыженский,
незаметно взял кирпич чёрного хлеба, сунул за пазуху и
вышел на улицу. На базаре он тут же продал его за тысячу
рублей. Белый хлеб стоил дороже, полторы тысячи. Такие
были цены. Удивило, что никто из ребят не одёрнул его.
Промолчал и я. У всех была защитная тактика — не вме-
шиваться в происходящее вокруг.
С Ладыженским связано ещё одно неприятное собы-
тие. На лыжном кроссе за Удой мы бежали пять киломе-
тров. Стартовав по льду протоки, я побежал к зарослям
тальника и увидел Ладыженского с группой ребят. Он
крикнул мне: «Иди сюда». Подумав, что-то произошло,
я подбежал к нему, а он говорит: «Давай подождём здесь,
чего по морозу бежать?» Не зная почему, я согласился. Дул
161
резкий ветер, было холодно. Стоя на ветру, мы дождались,
когда лидеры побежали мимо, и пристроились за ними.
Мне стало противно и стыдно за это. Тем более, что я хотел
бежать, а не хлюздить, уходя от честной борьбы. Больше
подобного я не делал. А Ладыженский — хлюзда, всячески
выгадывал, мошенничал при любой возможности.
На рынке я увидел жизнь во всей наготе. И плохое, и
хорошее. Осенью с телеги случайно упала большая фляга
молоком. Пока хозяин поднимал флягу, крышка открылась,
молоко пролилось в лужу. Одна старушка стала черпать
белую жижу ладонью в свою банку. К ней подошёл воен-
ный, протянул деньги: «Мамаша, вот вам деньги, купите
молоко, но не черпайте из лужи». Старушка опомнилась
и, не поднимаясь с колен, заплакала от стыда, забыв даже
поблагодарить военного. Потом встала и купила молоко.
Как-то выпивший мужик увидел человека со звездой
Героя Советского Союза и стал задирать его. Тот отве-
тил: «Отстань!» Мужик кинулся на него: «А вот я посмо-
трю, какой ты герой». Ударил и свалил его на землю. Люди
тут же скрутили пьяного. К нему вприпрыжку подскакал
одноногий калека на костылях и вдребезги обломал об
него свои костыли. Герой встал, почистил запачканную
одежду и, хромая, пошёл в сторону. Тут я увидел на его
груди, кроме звезды Героя, жёлтую и красную нашивки за
ранения. Мужику поддали ещё и повели в милицию. «Как
теперь без костылей?» — спросили калеку. «Как, как? Ещё
не хватало, чтобы бандюга бил участника войны!» — крик-
нул одноногий.
Однажды меня увидел на базаре Пётр Александрович
Сыренов. Я пока не учился у него, он преподавал историю
в старших классах, но он знал моего отца ещё по совпар-
тшколе. Посмотрев, не торгую ли я чем, он сказал: «Не
162
ходи сюда. Учителя знают, что ты часто бываешь тут».
Видимо, он специально пришёл, боясь, что рынок засосёт
меня. После этого я перестал ходить сюда.
ОТРАВЛЕНИЕ
Пять мешков картошки, которые отец привёз осенью,
к зиме кончились. Но в холодном чулане стояла бочка солё-
ной капусты. Я вырубал её топором и заносил домой. Кар-
тошку ели не только я, но и тётя Надя с Лизой. Это входило
в счёт платы за моё житьё. Зимой доставить картошку из
Ильинки было невозможно. Даже если бы её отправили
на лошадях, она бы замёрзла в пути. Зима выдалась суро-
вой, морозы — за сорок, а по ночам на севере Байкала — до
пятидесяти градусов. Поэтому мне пришлось раз в неделю
возить картошку поездом.
Меня подбрасывали до разъезда на санях, в поезде
было тепло, зато по пути от вокзала до улицы Каланда-
ришвили картошка подмерзала. Тогда не было автобусов.
Я быстро шёл через виадук по улице Смолина до дома на
Каландаришвили. Но тяжёлый для меня мешок, около
ведра картошки, удлинял время пути, и она подмерзала.
Мы ели мороженую картошку, сладковатую на вкус, но
такую, что от неё поташнивало.
Однажды мы получили нежданное подкрепление из
Малого Куналея. Тётя Тоня, Антонина Герасимовна Гуля-
шинова, кузина моего отца, работавшая там фельдшером,
послала с обозом мешок картошки. Его укутали одеялом,
укрыли сеном, и картошка не замёрзла. Двое семейских
мужиков заночевали у нас на полу кухни.
Они удивили своими заиндевелыми бородами и
колобками. Впервые увидев то, о чём читал в сказке про
163
Колобка, я удивлялся, какие они большие, круглые, аро-
матные. Размяв и подогрев их на сковороде, мужики уви-
дели, как я смотрю на колобки. И подумав, что я голоден,
предложили поесть. Вообще-то я был сыт, но попробовал.
Колобки были картофельные, смешаны с мукой, сметаной,
луком и чесноком. Они напомнили вкусом драники, кото-
рые пекли ильинцы, натирая картошку на тёрках, смеши-
вая со сметаной и маслом. Но колобки оказались гораздо
вкуснее.
В разгар зимы мы отравились. Не картошкой, а хле-
бом, купленным в магазине. Лиза взяла по карточкам хлеб
для нас и соседей. Там оказались какие-то тёмные сгустки,
на которые мы не обратили внимания, и съели. Вдруг меня
стало тошнить, дошло до рвоты. Вызвали скорую помощь.
Она прибыла на санях.
Мне сунули в горло розовый резиновый шланг, через
который влили марганцовку. После этого началась более
сильная рвота. Полоскание желудка помогло, но не очень.
Температура высокая, состояние тяжёлое. И меня повезли в
больницу. Укутанный одеялами, я лежал на санях, лошадка
медленно везла меня вверх по Смолина. Возле бани она с
трудом поднялась по скользкому подъёму в гору. Хорошо
помню, как ехал мимо сугробов, заиндевелых деревьев
вдоль дороги. Больница находилась возле улиц Лесной и
Трудовой. Меня на носилках внесли в процедурную. Там
снова пришлось глотать резиновый шланг. Я потерял
сознание и очнулся в полупустой палате.
Отцу отправили телеграмму, он приехал на другой
день. Хорошо зная всех, он ведь работал тут, папа привёл
ко мне доктора Дудина, отца Серёги, с которым я лечился
в санатории. Дудин сказал: «Ничего страшного». Меня
выписали из больницы на третий день.
164
Бабушка Никольская и её дочь тоже отравились, но не
так сильно. Тётя Нади и Лиза перенесли отравление легче.
Видимо, я съел хлеба больше, чем они, или оказался сла-
бее их. Из больницы сообщили об отравлении в милицию.
Анализы показали, что в тесто попал крысиный яд. Дирек-
тор хлебозавода, тот самый, который пел о Сталине, был
уволен. «Это тебе не песни петь со сцены», — сказал секре-
тарь райкома, когда его исключали из партии.
ПОЖАРЫ
Напротив наших окон, выходящих на улицу Свободы,
стояла деревянная усадьба с просторным двором. Там
жила семья, которая сдавала амбары какому-то колхозу.
В заезжем доме всегда было много народа. Двор загро-
мождали сани. Сын хозяина Петька однажды повёл поить
коня на Селенгу, которая течёт рядом. Конь подошёл к про-
руби, поскользнулся и нырнул головой вниз. Как ни тянул
его паренёк, конь ушёл под лёд. С тех пор стали говорить:
«А, это Петька, который утопил коня».
Более страшное произошло на постоялом дворе зим-
ней ночью, когда мы проснулись от шума и криков за
окном. Отодвинув шторы, увидели огромное пламя, охва-
тившее усадьбу. Огонь был настолько мощный, что рас-
топил заледенелые от мороза окна нашей квартиры, хотя
полыхал на другой стороне улицы. Пожарных машин не
было. Их отправили на фронт. Пожарные лошади доста-
вили несколько бочек воды. Но это были капли в море огня.
Одевшись и выбежав из дома, я увидел, как из подъ-
ехавшей легковой эмки вышел первый секретарь обкома
Кудрявцев. Он был в серой каракулевой шапке, с таким же
воротником, на ногах бурки. Как у Юрьева и Кольмы. В это
165
время высокое пламя поднялось выше нашего двухэтаж-
ного дома. И словно салютуя начальству, во дворе взорва-
лась бочка керосина в землянке.
Искры стали осыпаться на улицу. Охранники загоро-
дили начальника своими телами, а один из них открыл над
ним зонт. Видимо, он лежал в багажнике с лета. Кудрявцев
спросил начальника пожарной команды, есть ли погиб-
шие. Тот кивнул каской и шепнул что-то на ухо. Кудрявцев
покачал головой и уехал.
Усадьба сгорела дотла. Не только главный дом, но и
амбары, которые сдавались внаём, и другие постройки.
А соседние дома к счастью, удалось отстоять. Забор пова-
лили на землю, а стены поливали водой. Сколько сгорело
людей, не знали даже мы, жившие по соседству. О пожарах
и жертвах тогда не писалось. Три колхозных коня убежали
со двора, и их не смогли найти. Воспользовавшись сумато-
хой, кто-то поймал и то ли продал их, то ли забил на мясо.
Хозяина дома на всякий случай арестовали. Двор опустел,
обугленные брёвна растащили на дрова. Петька, утопив-
ший коня, мог сгореть. Больше его не видел.
Если этот пожар прошёл незаметно для горожан, то
о пожаре в церкви в горсаду узнал весь город. Он вспыхнул
средь бела дня. Причиной его стало увлечение мальчишек
кинокадриками. Когда оно охватило школу, в коридорах на
переменах стало необычно тихо. Никто не бегал, не играл
в зоску. Никто не выходил во двор, чтобы посражаться на
буме. Ребята стояли у окон и, рассматривая кадры из филь-
мов, покупали их или менялись.
Особенно ценились кадры из фильмов «Подвиг раз-
ведчика» с Кадочниковым, «Машенька» с Караваевой,
«В шесть часов вечера после войны» с Орловой и Самой-
ловым. Из трофейных фильмов помню «Индийскую гроб-
166
ницу», «Девушку моей мечты», с Марикой Рокк в главной
роли. Ребята не просто смотрели кадрики, а менялись ими.
Авторитет тех, кто был знаком с киномеханиками, вырос.
Получая кадрики, вырезанные из фильмов, они не только
меняли, но и делали отпечатки и продавали за деньги.
Узнав, что в церкви в горсаду находится склад с кино-
фильмами, ребята стали взбираться на колокольню, спу-
скаться по ней внутрь и выносить ленты. Школьная «филь-
мотека» оживилась ещё больше. Однажды ребята, забрав-
шись в церковь, закурили внутри и оставили непотушен-
ный окурок. Вспыхнувший средь бела дня на самом видном
месте пожар видели все. Огонь и дым охватили колокольню.
А когда послышались взрывы, показалось, что из узких
окон церкви стреляют пушки. Снопы пламени вырывались
так далеко, что загорелись тополя и акации вокруг церкви.
Их потушили с помощью пожарных, прибывшие на тех
же лошадях с бочками воды с улицы Ленина, из дома со ста-
ринной каланчой. Кинопрокат республики лишился бес-
ценных фильмов, среди которых хранились «Броненосец
Потёмкин», «Потомок Чингисхана», «Волга-Волга» и другие
классические ленты советского и зарубежного кино.
Васька Кобылкин, позже ставший киномехаником,
говорил, что после пожара стало трудно работать на
кинопередвижках. Пришлось вторично демонстрировать
фильмы, сохранившиеся в районах республики. После
этого стало нечем меняться любителям кинокадриков, и
всеобщее увлечение утихло.
Эти пожары были небольшими кострами в сравне-
нии с буйством огненной стихии в тайге. В годы войны
пожары порой охватывали все горы и хребты Прибайка-
лья. Густой и высокий дым затмевал солнце. Его не было
видно в густой пелене дыма. Зато ночами чётко виднелись
167
горящие деревья на правом берегу Селенги. Мой отец,
болевший астмой, страдал от удушья и кашля. Странно,
но северные склоны Хамар-Дабана почти не горели.
Говорили о происках агентов иностранной разведки,
но их ни разу не поймали. Однажды в Таловке, где мы
косили сено, к нам подъехали лесной патруль. Нас сходу
стали обвинять в поджоге тайги. Мы ответили, что с утра
до вечера косим сено, никуда не ходим, а пожар идёт со сто-
роны Байкала. Нас спросили, не видели ли мы подозритель-
ных людей. Мы ответили, что нет. Лесной патруль уехал ни
с чем. Но я запомнил жаркое дыхание огня, надвигающе-
гося от Байкала. Мы боялись не успеть бежать, а если убе-
жим, сгорит наше сено. Но, к счастью, ветер сменил направ-
ление, а позже пошёл дождь.
Лесные пожары полыхают и в наши дни. Поджигате-
лей стали ловить чаще. В основном это ягодники, шишкари
и бомжи, живущие в шалашах. Поджигателями становятся
выезжающие на природу, а также дачники, пускающие весен-
ние палы. К сожалению, сибиряки с давних пор считают, что
после пала трава растёт лучше, и сами поджигают тайгу.
В 1857 году Михаил Бестужев сокрушался от пожаров
в Забайкалье, а 33 года спустя 30-летний Чехов задыхался
от дыма между Енисеем и Ангарой, а также на Сахалине.
Вскоре после пожара на улице Свободы мы с папой
возвращались откуда-то. Была ясная морозная ночь. Луна
ярко освещала улицу Каландаришвили. Я сказал, что видел
Кудрявцева на пожаре на улице Свободы, но не подошёл
к нему. Папа сказал, что я правильно сделал.
На углу улицы Шмидта и Каландаришвили вышел
мужик из калитки. «Вы не видели за углом милицию?» —
спросил он. Папа ответил: «Там двое в санях и один
на коне. Я могу позвать». Достав милицейский свисток,
168
он засвистел. Мужик сказал: «Да пошёл ты!» — и хлопнул
калиткой. Там он сказал что-то напарнику, и они быстро
зашли в дом.
— Папа, зачем ты сказал о милиции, ведь её нет?
И откуда у тебя свисток?
— Недавно на ПВЗ точно так спросили одного. Тот
ответил, нет. Его тут же ограбили. Узнав об этом, я пошёл
в МВД, попросил свисток, мол, он нужен мне как директору
санатория. И свисток помог. Вишь, их как ветром сдуло…
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
К весне 1945 года стало легче доставлять картошку
с Ильинки. Морозы убавились, не успевая застудить её.
С питанием стало лучше. Я продолжал ходить в дом пио-
неров, учёба шла своим чередом. Оценки были хорошие,
однако отличником я не стал. Но я думал, что легко стану
отличником, если захочу.
Весной я стал чаще подходить к оперному театру, где
была вывешена огромная карта СССР. На ней ежедневно
передвигались флажки, обозначающие освобождённые
города. Люди радовались и спорили о том, когда окон-
чится война. О взятии Берлина я узнал по радио 2 мая
на Ильинке, куда приехал на праздник. А о победе услышал
от тёти Нади ещё до официального сообщения.
На почте, где она дежурила в ночь на 9 мая, первые
сообщения поступили по азбуке Морзе. А утром радио
сообщило о безоговорочной капитуляции. Услышав об
этом, я побежал в школу. Все ликовали, из репродукторов
лилась музыка. И вдруг на углу улиц Кирова и Ленина я
увидел рыдающую женщину. Уткнувшись в стену, она
истекала слезами. Кто-то подошёл и узнал, что она пла-
169
чет о погибшем муже. Я тут же подумал о Гере Носкине и
его родных. Наверное, и они плачут, вспоминая отца, не
погибшего за год до победы.
В это же время в Сотниково, под Улан-Удэ, парторг
посёлка Елена Андреевна Хамгашкеева вела митинг, посвя-
щённый победе, и тут к ней подошёл почтальон и подал
конверт. Открыв его, Елена Андреевна прочитала о гибели
её мужа Агвана Дагбаева. Незадолго до того она получила
извещение о том, что её младший брат Никита Хамгаш-
кеев пропал без вести. Он был самый высокий, здоровый
из большой семьи. Отличался и тем, что был очень молча-
ливым. Елене Андреевне было тяжело продолжать митинг,
она с трудом довела его, а в конце лишилась чувств.
Почему я пишу об Агване Дагбаевиче? Дело в том, что
он — отец моей жены Валентины Агвановны, дед моих
детей и прадед наших внуков. А Елена Андреевна — моя
тёща. И потому я рассказываю о них.
Перед войной Борис, который по паспорту был Агван,
жил в Сотниково, работал заместителем председателя
промартели «Кожевник», а его жена Елена Андреевна заве-
довала детсадом. Ей, парторгу первичной организации
посёлка, приходилось проводить собрания. Беспартий-
ному мужу надоели частые заседания. Он явился на парт-
собрание, устроил скандал, кто-то пытался успокоить его,
в суматохе качнулся стол, керосиновая лампа разбилась,
вспыхнул пожар.
Бориса обвинили в срыве партсобрания и осудили.
Когда создали штрафбаты, Борис Дагбаев воевал под коман-
дованием Рокоссовского в Твери и Подмосковье. Кровью
смыв преступление, получил офицерское звание, стал
старшим лейтенантом. За отличия в боях он в 1943 году он
получил отпуск на родину. Моей будущей жене было семь
170
лет, и она запомнила тот приезд. Отец играл на баяне и пел
«Тёмную ночь». Его баритон передался моему сыну Тимуру.
Пройдя от Подмосковья до западной границы СССР,
Борис Дагбаевич оказался в Чехословакии. Попав в так
называемый чехословацкий котёл, гвардии старший лей-
тенант командовал миномётной батареей, сражался до тех
пор, пока его не разорвало снарядом. Это произошло в фев-
рале 1945 года. Останки его нашли с трудом, на поиск и иден-
тификацию ушло несколько месяцев, и потому похоронка
задержалась до 9 мая. Борис Дагбаев похоронен в братской
могиле у села Зуброглаз.
Моему тестю, которого я никогда не видел, повезло —
он вырвался из лагеря и кровью искупил вину в штрафбате.
А трое моих дядей по матери, репрессированных в 1937 году,
не дожили до войны, где могли бы отдать свои жизни за
родину. А самый младший, Максим Тасханов, спасся тем,
что сбежал от ареста. Уплыл по Ангаре из Мольки, посе-
лился в Коновалово, на левом берегу Ангары, где стал трак-
тористом. В годы войны он погиб под Орлом в сражении
на Курской дуге. Кроме него, ещё трое моих дядей погибли
на подступах к Москве в 1942 году — Платон Михайлович
Ажеев, Павел Ильич Шангаев и Михаил Белянович Гер-
гесов, кузены моего отца. Итого пять родичей погибли за
Родину. Так что и в нашем доме День Победы стал праздни-
ком со слезами на глазах.
ЭШЕЛОНЫ НА ВОСТОК
Сразу после победы Транссиб заполнили поезда с воен-
ной техникой, шедшие с запада. Я видел, как они один за
другим шли мимо Ильинки. Зачехлённые артиллерий-
ские пушки, не покрытые ничем танки и самоходки. Для
171
маскировки не хватало брезента. Железная дорога была
забита так, что эшелоны часто останавливались прямо
в тайге или в поле. Громкая музыка оглашала окрестности.
Из репродукторов доносились не только военные марши,
но и гражданские песни. Тогда я впервые услышал песню
«Ой Семён, Семён, ты как лук зелён, а Семёновна — трава
зелёная» и другие.
На неожиданных остановках солдаты и офицеры
кидали нам, детишкам, сладости и куски хлеба. Но осо-
бенно оживлялись они, увидев девушек, и бросали заранее
заготовленные письма с предложением знакомства. Уди-
вительно, но это заканчивалось не только перепиской, но
и сватовством. Так, наша красавица, светловолосая медсе-
стра Вера Абрамовская после победы над Японией встре-
тилась с одним из офицеров, которому ответила на письмо,
уехала к нему на запад и вышла замуж. Замужество ока-
залось счастливым не только у неё, но и у многих девчат и
женщин вдоль Транссиба.
Некоторые воинские подразделения, где были лошади,
разгружались и вставали на постой во временных лагерях
под открытым небом. Лошадей сразу выгоняли на паст-
бища, они охотно ели нашу забайкальскую траву.
Отец познакомился с командиром части, которая оста-
новилась между Ильинкой и Татаурово, пригласил его вме-
сте с другими офицерами в санаторий. Среди наших неза-
мужних женщин и вдов произошёл переполох. Такие муж-
чины, в орденах и медалях, вдруг приехали в наш посёлок!
Банкет устроили на берегу Селенги, напротив Ахреевского
острова. Василий Иванович Юй Чже-чен приготовил блюда
как на самые лучшие приёмы. Всё было прекрасно. После
тостов за победу и участников войны, командир предло-
жил выпить за тружеников тыла, а особенно за медиков.
172
Вскоре от компании стали удаляться парочки и ухо-
дить в кусты. Не только медсёстры, но и врачи. Особым
успехом пользовалась Валя Иванова, которая так понрави-
лась своему ухажёру-капитану, что он дважды уединялся
с ней. Никто не осуждал никого, всё делалось по обоюд-
ному согласию. Довольны были и военные, и наши дамы.
Строгая Ольга Леонидовна не пошла на виду у всех,
но позже к ней стал приезжать полковник. Военные часто
наведывались в санаторий и увозили подруг на берег
Селенги и в долину Пьяной.
ПОПОЛНЕНИЕ ЛОШАДЕЙ
Хорошо помню осенний вечер, когда мы ждали в гости
командира эшелона. В нашей квартире накрыли стол —
мясные блюда, солёный омуль, жареная и квашеная капу-
ста, много овощей, свежая брусника, смородина, пироги
с черёмухой. Швейцарский сыр с кухни. Поглядывая
в окно, отец ждал появления на дороге огней машин. Когда
две легковые машины появились от завода, он пригла-
сил врача Ольгу Леонидовну и двух медсестёр. Особенно
хорошо выглядела Валя Иванова. Яркая брюнетка, с тон-
кой талией, пышными бёдрами и грудями.
Машины проехали к лесу, чтобы свернуть к санаторию.
Все сели за стол. Командир эшелона в погонах полковника
с капитаном и водителями появились в дверях. Застолье
началось сразу. Выпили, поели, даже потанцевали в малой
комнате. Было тесновато, но хорошо, уютно. Перед отъ-
ездом гостей, отец сказал полковнику: «Вам далеко ехать,
тяжело кормить, поить коней. Продайте несколько голов
санаторию». Командир задумался и ответил: «Продать не
имею права». И после паузы добавил: «Мы их подарим!»
173
Он комиссовал коней как непригодных к службе и по акту
безвозмездно передал санаторию.
Так у нас появились сразу четыре новых лошади: лег-
коногая красавица Бежинка, более крупная кобыла Галка,
большой тёмный конь с выжженной на холке свастикой,
из-за чего его называли Фашистом, и могучий рыжий Раз-
вод, явный чемпион по перевозке тяжестей. Такого битюга
видели здесь впервые. И кони стали прекрасно служить
санаторию.
Узнав о щедром подарке, один троицкий мужик
ехидно сказал: «Там, где побывал Бараев, там ни цыгану,
ни еврею делать нечего». Подаренные лошади вызвали
зависть и сплетни. Мол, отец чуть ли не «подкладывает»
медсестёр нужным людям.
Когда зимой привезли с Метешихи сено, и два воза
выгрузили у нашего двора, в Троицке заговорили: «Бараев
казённое сено берёт». Но ведь он косил его сам, да и я помо-
гал. Мы заработали сено! Но докажи это всем.
Жаль, что до новых коней не дожил конюх Черта.
Когда он скончался, сестра Илкана Галя прыгала и кри-
чала: «Черкес умер! Черкес умер!» Это было дико, но
дочка так ревновала мать к отчиму, что не смогла сдер-
жать радости.
Встречи с военными кончились тем, что Валя Ива-
нова, как и Вера Абрамовская, вышла замуж за капитана
и уехала к нему. Подруги, хоть и завидовали, но радова-
лись за неё.
Изящная Бежинка, словно сошедшая со страниц рас-
сказа Тургенева «Бежин луг», была очень спокойной, умной.
Когда отец ехал в город на поезде, он доезжал до разъезда
в американке, двухместной повозке с накачанными авто-
мобильными колёсами, привязывал вожжи к сиденью и
174
отпускал Бежинку. А она возвращалась в санаторий. Ныне
это немыслимо: во-первых, автомашин на дороге много,
во-вторых, она бы не добежала до дома. Её бы угнали.
Воронок, Соловко, Карька и Гнедко ревниво отнеслись
к пополнению. Несмотря на малый рост, они стали зади-
рать новосёлов, кусали их, лягали копытами. Странно,
но более крупные трофейные кони стали побаиваться
этих дикарей. Потому отец велел перегородить конюшню,
чтобы держать новых лошадей отдельно. Теперь на зиму
косили больше сена, закупали овёс, которым не кормили
монгольских коней, но трофейные лошади обойтись без
овса не могли.
Кстати, и монгольские кони стали выглядеть лучше.
Сена хватало, ни одна лошадь не завшивела после того, как
отец стал директором. А главное, это сказалось на своевре-
менной доставке дров, каменного угля, продуктов.
Позже я прочёл книгу «От Москвы до Берлина на
боевом коне». Автор — Улзы-Жаргал Дондуков, кавале-
рист генерала Доватора, описал, как воевал на монголь-
ских конях. Четверо погибли под ним, а пятого он 10 мая
1945 года напоил в Эльбе. От него узнал, что Монголия
отправила нам полмиллиона лошадей. Они восхищали
своей выносливостью, неприхотливостью. Копая копы-
тами снег, они добывали траву, легко преодолевали болота
по кочкам, не боясь взрывов, свиста пуль, форсировали
Десну, Днепр, Вислу, Одер. Став после войны профессором,
Улзы-Жаргал Дондуков писал:
«Смелее и храбрее монгольских лошадей я не встречал.
Мне всегда казалось, что они брали на себя летящие пули
и осколки, закрывая меня своим телом. Умирая, лошадь
печально, как-то виновато смотрит последний раз на своего
хозяина, что оставляет его. Я не раз видел наших конног-
175
вардейцев, мужественных людей, прошедших огни и воду,
плачущих у изголовья погибающего боевого друга — коня».
Прочитав это, я с большим уважением стал вспоми-
нать коней, на которых ездил верхом. Из них мне больше
нравился спокойный трудяга Соловко. Он не любил ожи-
дать прохода поездов у переезда, и трогался раньше вре-
мени. Как-то я с трудом удержал его, когда он пошёл на
мелькающие вагоны. Позже кто-то, не зная об этом, удер-
жать не смог, и Соловко погиб.
ТРОФЕЙНЫЙ ТРАКТОР
Помимо лошадей военные подарили санаторию
трактор BMW. У него были невиданные в здешних краях
большие резиновые колёса и уютная кабина с мягким
креслом. Трактор очень привлекал внимание ребят. Мы
залазили в его кабину, дёргали рычаги. Кое-кто выкру-
чивал из него гайки на грузила для удочек и перемётов.
Дело шло к тому, что его могли растащить, и он превра-
тился бы в груду металлолома.
К счастью, отец нашёл в Троицке демобилизованного
танкиста Петрикова. Не желая идти в колхоз, он послу-
шал отца и устроился механиком в санаторий. Его появ-
ление в санатории запомнилось тем, что отец принял его
как высокого гостя — накормил в столовой, провёл по всем
помещениям, для чего ему пришлось надеть белый халат.
Врачи и медсёстры заинтересовались высоким, богатыр-
ского сложения воином с орденскими колодками на груди.
Он осмотрел электропроводку, абажуры, лампочки в кори-
дорах, палатах, кабинетах.
В механической мастерской стоял насосный агрегат,
который качал из-под земли воду и по трубам подавал её
176
в котельную и на водонапорную башню. Зимой из-за моро-
зов она не действовала. Вода подавалась только в котель-
ную, а оттуда на кухню и другие помещения санатория.
Был в механической мастерской электродвижок, который
не работал. Петриков отремонтировал и запустил движок,
который впервые после войны дал ток. Все окна санатория
засияли в темноте. Это был такой праздник для всех.
Помощником Петрикова стал Илкан Фаткулин, кото-
рый из конюшни перешёл в мастерскую. После этого быв-
ший конюх стал более важным. Он помог Петрикову при-
вести в порядок электросеть, вкрутил недостающие лам-
почки, в результате чего нигде не произошло замыкания.
Свет подавали только вечерами и перед полуночью после
трёх сигналов-миганий отключали. Движок умолкал до
следующего вечера.
Ходя мимо трактора, Петриков поглядывал на него и
с разрешения отца начал чинить его. Он полностью разо-
брал трактор, детали разложил на брезенте в том порядке,
в каком снимал. Потом, не торопясь, с помощью Илкана
стал собирать движок. Нас, пацанов, близко не подпускал.
Мы сидели в сторонке и смотрели. Колька Леонов, толкая
меня локтем, сказал, что недавно выкрутил из трактора
несколько гаек: «Как Петриков выйдет из положения?»
Интересно было не только смотреть, но и слушать рас-
сказы Петрикова о том, как он штурмовал Зеёловские высоты
перед Берлином. Однажды, засыпая, он услышал тихий стук
часов. Боясь, что где-то заложена бомба с часовым механиз-
мом, он вскочил, вместе с друзьями стал искать и, не найдя
бомбы, лёг спать. И только лёг, снова услышал тиканье часов.
Снова встал, начал искать. Наконец, он прислушался к своему
перстню и понял, что часы тикают в нём. Сняв крышечку, он
увидел малюсенькие часики внутри перстня.
177
Он рассказал, как наши солдаты изнасиловали моло-
денькую немку-девственницу. Когда её родители пожало-
вались нашему коменданту, зачинщика расстреляли перед
строем, а других арестовали и посадили.
— Однажды я заразился от немки. Ох, и чистенькая,
вкусная была! Но я заболел. Врач-немец сделал мне наркоз,
выкачал всю кровь, центрифугой очистил её через мелкие
сита, потом закачал кровь обратно, и я выздоровел.
Подошедший отец, услышав последние слова, засме-
ялся и добродушно сказал: «Ври-ври да не завирайся!» Все
вокруг засмеялись.8
Трактор был собран, заправлен соляркой. Петри-
ков перекрестился, завёл мотор и поехал по двору. Уди-
вительно, что после сборки осталась целая куча деталей,
которые почему-то не понадобились, но трактор пахал
землю, перевозил на прицепе брёвна и другие тяжёлые
грузы.
Когда отцу удалось выбить для санатория грузовик,
Петриков стал ездить на нём. Ехать с ним было страшно.
На Мандрике он мчался вверх и вниз, почти не сбавляя
скорости, а главное, — посреди дороги. Хорошо, что тогда
машин было мало. Санаторцы были довольны новым
работником, мастером на все руки, но, к огорчению руко-
водства и наших медсестёр, он нашёл невесту не среди них,
а где-то у Байкала, и уехал к ней.
8 В 2005 году в Клинической больнице имени Сеченова в Москве мне хотели
провести «очищение крови» — плазмоферез. Но из-за моего возраста
и близорукости врачи воздержались от этого. После такой процедуры умерли
ректор МГУ Р. Хохлов в 1977 г. и телеведущий — богатырь В. Турчинский
в 2010 году. Уточню: после — не значит в результате. То есть я не обвиняю
врачей в смерти пациентов, но…
178
НОВЫЕ ДОРОГИ
Старинный Московский тракт шёл через Троицк,
мимо санатория, посреди посёлка лесозавода и Ильинки.
Из-за трофейных машин движение после войны возросло.
Чтобы избавить жителей от гари и пыли, новую дорогу
стали выводить за окраины сёл. Огромные бульдозеры
проложили трассы через посевы пшеницы и картошки.
Грузовые машины «Студебеккеры», полученные от амери-
канцев по ленд-лизу, подвозили гальку, песок. Скреперы
выравнивали их. Вся эта техника работала почти кругло-
суточно, словно мы готовились к новой войне.
«Студебеккеры» нравились всем: горбоносый капот
мотора, большой кузов, а главное — десять колёс: два
передних и восемь сзади, по четыре на каждой из двух
задних осей. Мощный мотор и три оси позволяли «Студе-
беккерам» преодолевать самые сложные дороги.
Но в ту пору шутили: «Армяне шумною толпою тол-
кают задом «Студебеккер». Мол, это говорит не о слабости
американской техники, а о силе армян.
После выведения дорог за околицы, в сёлах стало тише,
чище без пыли и гари, а главное — безопаснее. Но неко-
торые жители жалели пастбища и огороды, по которым
провели трассы. Когда я сказал Трубачееву, что дорож-
ники ни с чем не считаются, Андрей Тимофеевич пояснил,
что колхозники получают за это компенсацию, а дорога
необходима для увеличения пропускной способности на
случай новой войны. Это подтвердилось через пять лет,
когда началась война между КНДР и Южной Корей. Мы
помогали северянам и китайским добровольцам, а аме-
риканцы — южанам. По железной дороге снова повезли
танки и пушки, а в небе на восток летели истребители.
179
Строительство дороги поражало новой техникой,
какой мы не видели. Как-то я махнул рукой скреперисту,
он остановился, я спросил, нельзя ли прокатиться с ним?
К удивлению, он кивнул головой. Я залез в кабину и пое-
хал в сторону железнодорожного разъезда. В жаркий день
в кабине было очень душно. Водитель то и дело отхлёбы-
вал из бутылки тёплую воду и всю дорогу молчал.
Доехав с ним до разъезда, я вышел, стал смотреть, как
экскаваторы ковшами черпают из озера мокрый гравий,
песок и сыплют их в вагоны. Половина вагонов и плат-
форм заходила в воду выше колёс. Потом груз увозили на
восток и запад. А экскаваторщики загружали самосвалы
гравием из холмов вокруг озера, которые в шутку стали
называть Саяны. Вскоре холмы исчезли, как будто их и не
было, а название «озеро Саяны» осталось.
Каждые три-четыре года в озеро входила паводковая
вода из Селенги и Пьяной. И в нём появилось много рыбы,
особенно щук. Мой брат Валера метко стрелял их из мел-
кашек. Рыбы тогда было много. И сейчас в озере рыбачат и
купаются ильинские, заводские и санаторские ребята.
Искупавшись в озере, я вернулся домой. Наполнив
литровую бутылку холодной водой из колодца, вышел
на дорогу и снова махнул дядьке, который вёз меня.
Он остановился, я протянул ему бутылку. Он удивился,
обрадовался, распахнул дверь кабины, мол, садись. Но я
сказал, что мне некогда. «Вот спасибо тебе!» — сказал он.
Довольный, я пошёл домой, а скреперист, хлебнув сту-
дёной воды, покачал головой, показал большой палец и
продолжил путь.
Новая трасса значительно спрямила дорогу. Повороты
стали менее крутыми и более пологими. Появилось много
мостов. Сейчас дорога из Улан-Удэ в Иркутск, вдоль Бай-
180
кала — одна из лучших и красивейших в России. Дороги
внутри этих городов выглядят хуже.
КОТЕЛОК И КОРАБЛИК
Василий Епифанович Писарев уехал вместе с Машей
в Подмосковье. После его отъезда заведующим механи-
ческой мастерской стал Илкан Фаткулин. Он стал важни-
чать. Однажды я увидел, как он делает котелок. Не знаю,
кто его научил, но котелок получился хороший. Я сказал,
что хочу такой же. Илкан ответил, что нет жести. Узнав,
что он сделал свой из водосточной трубы, я пошёл вокруг
санатория, увидел отвалившуюся нижнюю часть трубы и
сказал об этом Илкану.
Вечером, когда стемнело, я принёс эту трубу, около
полуметра длиной. Илкан дал мне наждачную бумагу и
велел прочистить трубу, чтобы на ней не осталось зелёной
краски. В сумерках я вычистил её. Илкан протёр тряпкой,
смоченной соляркой, и на утро я начал расклёпывать шов.
Зажав трубу в тисках, я стал разгибать шов молотком и
ударами распрямил лист жести на широкой деревянной
чурке. Шума было много, но все проходили мимо. Тут
вдруг подошёл отец и спросил, что мы делаем.
— Вот, Владимир Иванович, — покраснел Илкан, —
учу Вову жестяному делу.
— И что ты хочешь сделать? — отец положил руку на
мою голову.
— Котелок, — ответил я, боясь, что отец спросит,
откуда жесть.
Но он не спросил. Под верстаком полно всяких желе-
зок. Он подумал, что жесть оттуда. Улыбнувшись, он
погладил мою голову и сказал, что любое умение приго-
181
дится в жизни. Когда он отошёл, мы облегчённо вздох-
нули. Илкан наметил линию, и начал резать лист ножни-
цами для жести, а я держал лист. Мне не хватало сил для
резки толстой жести. Потом он стал загибать края.
— Их надо делать ровными, полсантиметра длиной,
чтобы сцепить с краями.
До вечера мы склепали цилиндр диаметром санти-
метров тридцать и столько же высотой. Загнули верхний
бортик, чтобы удобнее выливать чай или суп через край.
На следующий день осталось самое трудное — прикле-
пать круглое дно котелка. Однако мы справились с этим
до обеда и приклепали ручку из проволоки. Затем раз-
вели костёр в лесочке за механической и вскипятили воду.
Котелок чуток обуглился снаружи и сразу приобрёл быва-
лый вид.
Руки были изрезаны жестью, избиты молотком. Уда-
рив по ногтю большого пальца левой руки, я повредил его,
и когда он отпал, я снова измерил скорость роста ногтя.
Новый вырос через три месяца. Взяв на рыбалку котелок
и поймав пяток крупных сорожек, почистил, выпотрошил
их и сварил уху. Соль, картошку, лук, лавровый лист взял
заранее. Уха на берегу реки получилась отменная.
После я решил сделать пароходик с двигателем в виде
парового бачка, под которым будет гореть спиртовка.
Струю пара из трубки я хотел направить на жестяной
пропеллер. В школе я поделился идеей с Андрюшей Хай-
дуровым, он посоветовал использовать не спиртовку,
а таблетки сухого спирта, ставя их под бачок, и пускать пар
в атмосферу, чтобы получился реактивный двигатель.
Корпус кораблика сделал из длинной трёхлитровой
бутыли. Её называли четвертью, видимо, из-за длины
около полуметра, в четверть сажени. Вырезал стеклоре-
182
зом её бок, обклеил бутыль тонким брезентом и поставил
сушить на шкаф. Потом хотел просверлить сзади отвер-
стие для трубки, по которой будет выходить пар. А носом
корабля хотел сделать горлышко бутыли, заткнув её проб-
кой в виде богини Ники.
Но пока я нашёл жесть и начал клепать бачок, мама,
доставая что-то со шкафа, уронила и разбила мой стеклян-
ный кораблик. Увидев, что я без разрешения взял бутыль,
она рассердилась. Такие четверти очень ценились, в них
наливали молоко, соки. Другую четверть мама не разре-
шила использовать. И мой стеклянный кораблик стал нео-
существлённой мечтой…
ПРИЗРАК В ТАЙГЕ
Видя, как мне нравится музыка, отец стал возить
меня на концерты в город. Помимо оперного театра ходил
в Театр юного зрителя, русский и бурятский театры. На
одном из концертов я впервые услышал арию Мефисто-
феля и понял её по-своему. Я услышал: «Это ты-ы дал
золотой!» При этом певец показывал в зал пальцем, а я
обернулся, чтобы увидеть, кто и кому дал золотой. По
«Золотому ключику» помнил, что золотой — это монета.
Позже я понял, что певец пел: «Этот идол золотой». А пел
Бадма Балдаков, первый знаменитый бас среди бурят,
ставший Народным артистом СССР. Позже я слушал
его в бане на улице Смолина. Бадма Мелентьевич пел на
верхней полке парной Мефистофеля, Кончака и Шот-
ландскую застольную.
Ярким событием стала для меня опера Верди «Тра-
виата». Я с упоением слушал арии, напряжённо следил за
ходом действия. Мелодии запомнил с первого раза и на
183
всю жизнь. О том, что значит «Травиата», мне объяснила
кузина Клара Тасханова: «Женщина лёгкого поведения».
В свои одиннадцать лет я не понял, что это такое. Клара
была старше, училась в музыкальном училище. У неё было
хорошее меццо-сопрано, она прекрасно пела и играла на
рояле. Покраснев от неловкости, Клара уточнила: «Гуля-
щая женщина». Глагол «гуляться» я знал. Отец раз в год
водил нашу корову Красаньку к троицкому быку —
гуляться. Так я понял, что такое гулящая женщина. Когда
кто-то стал хвалить певицу, Клара сказала: «Голос хорош,
но ноги…» Меня удивило, причём тут ноги, ведь у певицы
очень толстый зад.
В спектакле ТЮЗа «Финист ясный сокол» мне понра-
вилось всё — декорации, музыка, игра актёров. А актрису
Зарему Бахтиарову стал боготворить. У неё были пре-
красные волосы, фигура, милый голос. Специально ходил
в ТЮЗ, чтобы увидеть её в других спектаклях.
Лет через пять я поехал с отцом в Троицк, и пока он
говорил в кабинете директора психколонии, я, сидя на
лавочке во дворе, увидел голую женщину с обнажёнными
тугими грудями и распущенными волосами. Она шла
с пустой консервной банкой в руке, черпала воду в луже,
заполняя стеклянную банку. Потом поливала клумбу.
Вахтёр сказал, что она не боится холода и в любую погоду
ходит так по территории монастыря.
Мне показалось, что я где-то видел её. Я спросил вах-
тёра, кто она, он сказал: Бахтиарова. Я обомлел. Господи!
Зарема — знаменитая актриса! Фигура почти не измени-
лась. Только стала чуть полнее, грубее. Дежурный рас-
сказал, что она полюбила лётчика, который служил на
аэродроме, но погиб. Она от горя сошла с ума, и её увезли
в Троицкую психколонию. Вахтёр попросил не окликать
184
её. «Она бросается к людям, которые узнавали её, и со сле-
зами просила забрать её отсюда».
— Сейчас она успокоилась, — сказал дежурный, —
А раньше собирала одуванчики, плела из них венки и изо-
бражала принцесс, которых играла в спектаклях. И всё
время исполняла сцены из «Финиста ясного сокола». Уви-
дев пролетающие самолёты, она начинала махать руками,
звать Ясного Сокола, а потом падала на землю, билась
в конвульсиях. Санитары тут же уносили её в палату.
Вот трагедия: сказочный образ Финиста слился
с погибшим лётчиком, и актриса продолжала ждать его.
Однажды сторож не заметил, как она вышла из ворот
колонии, села в лодку и поплыла вниз по течению Селенги.
Дело было летом, но ночи в тайге у Байкала холодные.
Однако её не брала стужа. Рыбаки и охотники видели
её напротив Югово, затем в Кочевной пади и Потатуре,
напротив санатория. То есть она, видимо, бросив лодку,
пешком пробиралась к городу. Но застряла перед непро-
ходимой по берегу скалой Могой-ула.
Как-то бакенщик, ночуя в Потатуре, увидел, как
Зарема, подойдя к его зимовью, раздула тлеющие угли, под-
бросила дров и стала танцевать у ночного костра. Увидев
её блаженную улыбку, колышущиеся руки, он испугался.
Потом понял, что она не танцует, а греет руки, ноги, пово-
рачиваясь спиной к огню. Выходить к ней дядя Ганя не
стал, боясь напугать её. Да и сам боялся, вдруг она натво-
рит что-то. Он знал, что санитары колонии искали её, но
не нашли.
Ганька тихо выложил из оконца зимовья свой выцвет-
ший брезентовый плащ, положил в миску кусок хлеба
с салом, печёную картошку. И, закрыв дверь за засов, про-
вёл остаток ночи без сна. Задремав под утро, он проснулся,
185
выглянул в оконце. Костёр потух, плаща и еды с миской нет.
Выйдя наружу, он по следам босых ног увидел, что она ушла
в густую падь, ведущую в гору, и там её следы затерялись.
Тайга здесь глухая. Пройти к городу вверх по тече-
нию, по правому берегу невозможно. Скалы опускаются
к самой воде. К зиме бывшую актрису перестали видеть,
вероятно, она замёрзла, или её съел медведь. А те, кто ока-
зывался здесь, оставляли ей на пеньках хлеб, кашу, печё-
ную картошку. Эта традиция осталась и после исчезнове-
ния актрисы. Так люди пытались задобрить дух актрисы,
исчезнувшей в тайге.
Но время от времени кое-кто видел её и позже. Она
появлялась и голой, и в сером плаще, то на берегу реки,
то на скале Могой-ула, с которой осенью кричат самцы
изюбрей. И всегда она танцевала, помахивая руками, как
балерина, исполняющая роль лебеди. Роль призрака стала
последней в её жизни. А рыбаки и охотники стали опа-
саться этих мест.
В 1971 году я показал набросок новеллы об актрисе
своему другу иркутскому писателю Гене Машкину, автору
известной книги «Синее море, белый пароход». Там он
писал о дружбе русских и японских детей на Сахалине.
Его взволновала моя история. Гена посоветовал написать
в духе японских драм: «Кобэ Або сделал бы потрясающую
вещь!» Но я не смог выйти из тисков реализма и найти
тропу, которая вывела бы к трагическим вершинам. И
только сейчас воздаю долг памяти великолепной актрисе
Зареме Бахтиаровой, которую помнили, чтили все, кто
хоть раз видел её на сцене ТЮЗа…
186
1945-1946
ДЕСЯТЬ СПОСОБОВ САМОУБИЙСТВА
Учебный 1945-1946 год начался с переезда нашей
школы в большое трёхэтажное здание на улице Трактовой,
где в годы войны был госпиталь. Это напротив горсада, где
высилась Успенская церковь. Школа с высоты смотрела на
город своими окнами. Белокаменные стены были видны
снизу от Уды, Селенги и даже с Кяхтинского и Байкаль-
ского тракта. Актовый зал, он же спортзал, находился на
третьем этаже, учительская — на втором. Иван Петрович
Арский и учителя всё лето, без отпуска трудились над обо-
рудованием школы, кабинетов физики, химии, биологии.
Стучали молотками, красили, мыли полы…
Наш 6 А класс оказался на третьем этаже, ближе
к горсаду. Меня избрали редактором классной стенгазеты
«За отличную учёбу». Не помню, кто и почему выдвинул
меня. Я не просился на этот пост, но мне пришлось взяться
за дело. Художника не нашёл, рисовал сам, хотя я не владел
красками. В одном из номеров я написал заметку о том, что
Култышев получил несколько двоек, и нарисовал паренька,
который нёс в обеих руках крутые, как баранки, двойки.
Вскоре Култышев пришёл после уроков с каким-то
крепким дружком. Выйдя в коридор, я увидел, как Култы-
шев, заметив меня, сорвал стенгазету и пошёл к выходу.
Всё это было проделано молча. Его спутник, хмуро глядя
на меня, тоже не проронил ни слова. Меня охватило оце-
пенение, из-за чего я не воспрепятствовал им. Я удивился,
как можно так просто, нагло сорвать газету.
Спускаясь по лестнице, Култышев сказал дружку, что
я редактор газеты. Парень, шедший с ним, предложил вер-
187
нуться. Однако Култышев сказал: «Да ладно, разберусь
сам». В следующем выпуске газеты я написал, что Култы-
шев сорвал предыдущий номер. Ожидал нового визита
с дружком, но его не последовало. Тогда я не думал быть
журналистом и удивился, впервые столкнувшись с такой
реакцией на критику.
К тёте Наде Хогоевой, на Каландаришвили, приехала из
Мольки средняя сестра Мюда. Там стало тесно. Я временно
жил у Зугеевых, на Первомайской, 14. Отсюда до школы я,
не торопясь, доходил минут за пятнадцать. Однажды, под-
ходя к школе, я увидел в конце улицы Свердлова жуткую
картину. Какой-то здоровый мужик пинал лежащего на
земле парня. Останавливаясь лишь на очередную затяжку
папиросы, он продолжал ленивые пинки. Ребята, шедшие
в школу, собрались вокруг. Кто-то крикнул: «Есть закон —
лежачего не бьют». А мужик и ухом не повёл. Пацану шеп-
нули: «Молчи! Это бандюган».
Тут к нему направился Виталий Моисеевич Ново-
мейский, математик, муж Ревекки Рахмильевны. Худоща-
вый, седоволосый, похожий на Гусейна Гуслию из фильма
«Насреддин в Бухаре», Виталий Моисеевич подошёл к бан-
дюгану и, глядя снизу вверх, крикнул: «Прекратить без-
образие!» Мы думали, что сейчас этот пентюх уложит
Виталия Моисеевича. Но он медленно обернулся, удив-
лённо расширил глаза, и, увидев пожилого, махнул рукой
и пошёл к Батарейке, бандитскому гнезду города. Паренёк
вскочил и побежал вниз к рынку. А Виталий Моисеевич
гордо продолжил путь к школе.
В 1986 году я неожиданно услышал о нём в подмосков-
ном Пушкине. Внучка кяхтинского купца А.М. Лушни-
кова художница Е.В. Казанцева рассказала о родословии
Кандинских, в которое входила сама, а я тогда писал книгу
188
«Древо Кандинских». И почему-то она вспомнила о Ново-
мейском в Кяхте.
— В 1913 году мне было двенадцать лет. Высокий
стройный юноша Виталий приехал к нам, в Кяхту и Усть-
Киран. Мы узнали, что испробовал на себе десять спосо-
бов самоубийства. Как остался жив? Его спасали друзья-
ассистенты, которые вынимали его из петли или давали
противоядие. Это был Виталий Новомейский. Его отец
как Моисей, довёл евреев до Баргузина».9
После той истории авторитет Виталия Моисеевича в
нашей школе возрос. А если бы мы знали, что он испытал
на себе десять способов самоубийств, мнение о нём
взлетело бы ещё выше. Гера Носкин сказал: «Он испытал
одиннадцатый способ самоубийства». И действительно,
бандюга мог убить его одним ударом. Отец Геры, Вениамин
Борисович Носкин, родом из Баргузина. И наверняка
хорошо знал Виталия Моисеевича. На переменах мы
выходили во двор школы, где старшеклассники курили, но
большинство шли к деревянному забору перед фасадом.
9 Первым начал добычу золота в Баргузине Абрам Хайкелевич Новомейский
(1853-1916). Его отец Хайкель за участие в восстании поляков в 1830-31 гг.
был сослан в Баргузин. Там он познакомился с ссыльными декабристами
В. и М. Кюхельбекерами. Помогал им, давая какую-то работу. А его сын Моисей
Абрамович Новомейский начал промышленную добычу золота с помощью
первой драги. Её доставили из Англии в Баргузин, затем на реку Ципикан
в Баунтовском районе Бурятии. Доставка втрое превысила стоимость драги.
Но всё окупилось сторицей. Моисей Новомейский был знаком с Плехановым,
Кропоткиным, Троцким. После 1917 года он уехал в Израиль, где начал
промысел брома, поташа, магнезии в Мёртвом море. На кладбище в Баргузине
есть большой кирпичный склеп, в котором покоится Мария Новомейская,
в семнадцать лет умершая в Берлине в 1901 году и доставленная за Байкал
через Европу, Урал, Сибирь. Это многое говорит о замечательном семействе.
В 2013 году узнал о том, что там же и в те же годы добывали золото и купцы
Кандинские, которые знали Новомейских и породнились с баргузинцами
Майзелями.
189
Там ребята обменивались и торговали авторучками. Осо-
бенно много их было у Цыбина. Его отец привёз с фронта
целый чемодан авторучек. Они были поршневые, пипеточ-
ные. Ручки «Паркер» переливались перламутром, с очень
красивыми колпачками, серебристыми и бронзовыми
зажимами. Я любовался авторучками, но не мог купить.
На барахолке появилось много трофейной одежды, обуви,
аккордеонов. Стоили они дорого, однако покупатели нахо-
дились, и торговля шла бойко.
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС
После переезда школы мы стали бывать в горсаду. Его
реконструировали. Мы застали множество могил возле
Успенской церкви, которые сносили бульдозером. Порой
перед его щитом катились гробы и скелеты усопших.
Однажды кто-то перед уроком принёс с кладбища череп
и поставил его на подоконник. Учительница географии по
прозвищу Кандалакша, которую мы не любили, возмути-
лась, потребовала, чтобы череп вынесли из класса. Никто не
хотел брать его в руки, так как это было равносильно при-
знанию в том, что именно он совершил святотатство. Кан-
далакша пошла к директору, и когда тот пришёл с ней, череп
исчез с окна. Ребята вынесли его во двор и зарыли там.
В горсаду, справа от входа с улицы Трактовой, вече-
рами устраивались ёхоры. Для этого построили три широ-
ких площадки, на которых танцевали и пели буряты раз-
ных районов. Кроме иркутских племён — аларцев, була-
гатов, эхиритов, ольхонцев, собирались баргузинские и
курумканские, кижингинские и хоринские, селенгинские
и кяхтинские, тункинские и окинские буряты. Здесь пере-
числены группы, которые танцевали вместе.
190
Общее в исполнении: ёхоры начинались медленно,
как бы враскачку, затем ритм убыстрялся, голоса звучали
громче и достигали апогея к финалу, походившего на кол-
лективный оргазм.
Порой это кончалось, как в частушке: «Снимай штаны,
пошли в кусты». Зачастую в кругу пели и танцевали рус-
ские, живущие в глубинке и знающие бурятский язык.
Я встречал таких, работая в социологической экспедиции
БКНИИ летом 1966 года в Ташире, Селендуме, Темнике
Селенгинского района Бурятии.
Вот два куплета для иллюстрации.
На вершине горной сарана,
Над камнями распустясь, блестит.
На спине девичьей коса,
Нас прельщая чернотой, блестит.
Так давайте, девицы, плясать,
Увлекая всех других!
Так давайте, молодцы, играть,
Увлекая всех других!
Подстрочный перевод сделал протоиерей Иркутской
духовной семинарии И.А. Подгорбунский, опубликовав
его в «Известиях ВСОРГО» (Иркутск, 1915). Поэт А. Пре-
ловский переиздал «Песни ёхора», записанные священни-
ком, в книге «Кругобайкальский фольклор» (Москва, 2004)
Трудно судить о поэзии ёхора по двум куплетам из многих
тысяч, но поверьте на слово — она прекрасна. В живом
исполнении ёхор поразительно похож на болгарское хоро,
молдавский танец, русский хоровод и карагод.
Между прочим, отношение к бурятам в школе со сто-
роны русских учеников было не однозначным. Однажды
191
кто-то побил новичка Красовского. Это был крепкий
паренёк. Ходил горделиво и даже выпячивал грудь. То ли
он был поляк по отцу, то ли его усыновил некто Красов-
ский, но выглядел он совершенным бурятом. Один парень
напал на него, он дал сдачи, но русский паренёк позвал на
помощь друзей, и те втроём побили новичка.
Всё происходило на перемене на нижнем этаже в конце
правого коридора. Ребята собрались в круг, а Красовский
ходил внутри. Крича и утирая кровь из носа, он пытался
настичь обидчиков, но те прятались за спины других.
А стоящие впереди по очереди били Красовского. Я увидел
лишь конец драки, которая перешла в коллективное изби-
ение. Я хотел защитить его хотя бы словами, но у меня не
хватило смелости вступиться за него.
Незадолго перед этим меня побили двое старшекласс-
ников. В спортзале, где я вместе со всеми бегал во время
перемены. Получив первые пинки, я подумал, что чем-то
помешал им и убежал в сторону, а парни вновь настигли
меня и начали пинать. «За что?» — крикнул я, поднимаясь
с пола и надевая сбитые очки. «За то, что полез на Пету-
хова». Я вспомнил, что случайно задел того, пробегая
мимо, он пригрозил мне. Я отмахнулся, побежал дальше,
а он сказал старшему брату, и тот с дружком проучил
меня. Поэтому, увидев Петухова и его брата, стоящих здесь
в кругу, я испугался новой расправы.
На другой день в школу пришла с жалобой мать Кра-
совского. Иван Петрович Арский отсутствовал. Его обязан-
ности исполнял чертёжник Иннокентий Павлович Голубев.
Оформляя горсад как художник, он зарабатывал так много,
что первым из учителей города купил легковую машину.
Невысокого роста, плотный, Голубев, выпячивая пол-
ный животик, трафаретными словами осуждал шовинизм.
192
А всё было скорее в обычной неприязни к новичку. То ли
Красовский перевёлся в другую школу, то ли бросил учёбу,
но больше я его не видел.
Другой случай завершился трагично. Мы копали
большую яму во дворе школы. Кажется, для новой убор-
ной. Володька Шабалин, которого звали Шабалда, начал
бросать землю лопатой в соседний ров. Я сказал, чтобы
он перестал, ведь там работает паренёк. Но он, зная, что
там копает бурят, продолжил бросать землю и приговари-
вать: «Бурят, штаны горят, рубаха сохнет, пусть он скоро
сдохнет». Он говорил это при мне, видимо, не считая меня
бурятом. А я почему-то промолчал, не отнял у него лопату.
Ни до, ни после Шабалда не слыл колдуном, но этот наго-
вор неожиданно сработал. Паренёк-бурят не стал кричать,
драться, просто вышел из ямы и ушёл домой. А наутро мы
узнали, что он повесился. Не знаю, что произошло у него дома,
не мог же он пойти на самоубийство из-за этих комков земли,
но, видимо, они стали последними каплями, переполнив его
другие беды. При желании это можно было списать на обыч-
ное хулиганство, но я задумался о жестокости наших ребят.
Вспомнилось, как на Кумыске я однажды увидел в лесу
на пригорке небольшую воронку. Диаметром сантиметров
пять и такой же глубины, она была совершенно круглой с
ровными песчаными краями. Кто её сделал, для чего? И
тут в неё попала небольшая белая гусеница. Скатившись
вниз, она полезла вверх, но на неё полетели струйки песка
со дна воронки. Гусеница скатилась вниз и исчезла на
дне. Чуть позже в воронку попал муравей. Он тоже полез
вверх и снова был сбит струйкой песка, а на дне мелькнули
небольшие клешни и увлекли жертву в песок.
Честно говоря, я испугался, но любопытство было
сильнее страха. Я копнул воронку палочкой и выковырнул
193
жучка, длиной с мой мизинец, и клешнями, которыми он
стрелял в жертву и кромсал их. Позже я узнал его назва-
ние — хорхой-барс, по-русски — муравьиный лев. Мой
сородич явно попал в яму, вроде воронки хорхой-барса, и
не смог выбраться из неё.
Меня удивила реакция Геры Носкина. Как всегда
он сделал вид, что ничего не слышит. Как и тогда, когда
ребята играли в футбол моими варежками, и как при изби-
ении Красовского, и при комках земли Шабалды, после
чего парень покончил с собой. Такая линия поведения —
не лезть в разборки. Но я тоже порой вёл себя так, и не
буду обвинять Геру.
Его отец Вениамин Борисович был из баргузинского
семейства Майзелей. Как нарком он имел бронь, но ушёл
добровольцем на фронт и погиб. Его жена Еликанида
Валерьяновна Носкина, урождённая Сикорская, берегла
единственного сына и, видимо, советовала ему не лезть
в передряги.
В то время школьники поочерёдно дежурили в гарде-
робе. Принимали и выдавали пальто учеников. Почему-то
стало традицией шмонать по карманам. Денег собиралось
немного, так как все знали о шмоне и не оставляли мелочь.
Однажды кто-то увидел крепкую цепочку, пришитую
к воротнику. Ребята переглянулись и почему-то решили
оборвать её. Один крепко взялся за пальто и повис на нём,
другой прыгнул на него, но цепочка выдержала двоих.
Когда же с разбега прыгнул третий, она оборвалась. Ребята
закричали от радости, будто забили гол. Когда я выдавал
пальто тому мальчику, он не заметил вырванную цепочку.
Но, представив, как огорчатся его родители, увидев
последствие дикой выходки, я расстроился и сказал, что
мне жалко пацана.
194
«Что жалеть жидёнка», — сказал один из них. Впервые
услышав это слово, знакомое по книгам Свирского, я так
опешил, что не нашёл что ответить.
Тут стоит сказать, что «еврейского вопроса» в те годы,
да и позже, не было. На Кумыске, в Ильинке, городе было
много евреев, но я никогда не слышал их оскорблений
на улице или в школе. У нас учились Лёва и Миша Брод-
ские, Нёма Беркин, Павел Гуревич, Володя Любарский,
Олег Городецкий, Юра Лютин и ряд мальчиков с русскими
фамилиями.
Интересна история семьи Беркиных. Нёма родился
в Орше, но в 1933 году из-за голодомора родители уехали
в Улан-Удэ, где жили отец, мать и брат матери. Дядя Леон-
тий Залманович Зельбст после Русско-японской войны,
где его наградили Георгиевским крестом, поселился
в Верхнеудинске.
Это спасло семью от гибели в годы Гражданской и
Великой Отечественной войн. Да и голод переносился здесь
легче, чем в Белоруссии. Отец Завель Наумович Беркин
стал слесарем на ПВЗ, преподавал в ФЗО. А его жена Софья
Залмановна спасала семью шитьём. Машинка «Зингер»
стрекотала днём и ночью, но Нёма и его братья всё же голо-
дали. Нёма был самым хилым в нашем классе. Жили они на
железнодорожных путях Транссиба, тех самых, которые я
пересекал, живя на улице Нефтяной. (Об этом ниже).
Бывая в бараке, где в одной комнате жили Беркины, я
поражался, как им трудно в тесноте и постоянном шуме
поездов. Недалеко жил почти в таком же бараке ещё один
одноклассник — Женя Мысин, с которым мы подружи-
лись, занимаясь стрельбой и охотой. Однако братья Бер-
кины выросли прекрасными специалистами. Наум Саве-
льевич стал завкафедрой Иркутского университета, а бра-
195
тья Володя и Гриша, получив образование, стали работать
в Ангарске. Гриша пишет стихи, издал несколько сборни-
ков. Сейчас живёт в Германии.
В больницах, на заводах, фабриках, а также в школах,
вузах, ателье города всегда работало много специалистов
евреев. И они пользовались уважением.
НЕЛЮБОВЬ К ЭЛЕКТРИЧЕСТВУ
Пахнущие свежей краской кабинеты и классы, широ-
кие лестницы и коридоры радовали нас. Особенно при-
влекал кабинет физики. Павел Михайлович Медведев
сделал из него образцово-показательный кабинет, лучший
в городе. Над тремя рядами столов протянуты три пары
медных проводов, к которым сидящие под ними подклю-
чали нужные приборы. Вольтметры, амперметры и соле-
ноиды стояли в стеклянных шкафах.
Кабинет так понравился мне, что я записался в кру-
жок физики. В нём оказался и Гера Носкин. На первом
занятии Павел Михайлович попросил нас взяться за изго-
товление какого-то прибора, вроде соленоида. Он состоял
из небольшой катушки с медной проволокой между двумя
деревянными дощечками. Я очень старался, но лучший
прибор сделал Олег Лобов. Дощечки у него были тщательно
отшлифованы наждачной бумагой и покрыты морилкой.
Ни того, ни другого у меня не оказалось.
Тогда я переехал с Первомайской на Нефтяную, ныне,
кажется, улица Хахалова. Новые хозяева, пожилые рус-
ские, запретили сорить дома, пришлось пилить, строгать
на крыльце. Там дул холодный сырой ветер.
Олег Лобов удивил не только своим «соленоидом», но
и невероятной стойкостью в необычных опытах, которые
196
устроил физик. Павел Михайлович попросил нас взяться
за руки и пустил слабый электрический ток вольт на трид-
цать. Я почувствовал его сразу, а все другие не заметили
и ощутили лишь шестьдесят вольт. Девяносто для меня
стали предельными. Я выдернул свои ладони из рук сосе-
дей. А Гера Носкин и Олег Лобов продолжили испытания.
Гера сошёл на ста двадцати вольтах. Но Олег, как ни в чём
не бывало, выдержал и это, и даже большее напряжение.
Кажется, 160 вольт.
Когда Лобов остался один, Павел Михайлович спро-
сил, не хочет ли он испытать двести двадцать вольт. Олег
усмехнулся, давайте попробуем. Он взялся за два провода,
подключённые к медным проводам над столом. Мне стало
страшно за Олега, а Павел Михайлович спокойно и даже с
каким-то удовольствием включил и сразу же выключил ток
на двести двадцать вольт. Только тут Олег слегка покрас-
нел, но довольно спокойно выдержал удар, от которого я бы
лишился чувств.
Расстроенный, я спросил Павла Михайловича: «Выхо-
дит, я самый слабый из всех?» Но он успокоил, сказав, что
порог чувствительности к электричеству у людей разный.
И в чём-то другом человек, не переносящий высокого
напряжения, может оказаться сильнее. Эти опыты были
неприятны мне, а физик показался садистом, который про-
водит опыты не на собаках, а на людях. Глаза у него после
опыта сверкали, будто он получил удовольствие. Я стал
гадать, в чём я сильнее других, если так плохо переношу
даже слабое напряжение тока. Но не нашёл таких качеств.
Живя на Первомайской, я по пути в школу увидел на
горе в конце улицы Банзарова козу, лежащую между двумя
столбами, один из которых был подпоркой. Она была
убита током, который почему-то ударил её, хотя никаких
197
проводов не свисало сверху. Она лежала, высунув язык,
подрыгивая ногами. Я много раз проходил между этими
столбами, где лежала бедная коза, чересчур чувствитель-
ная к току. Выходит, ток мог убить и меня? Когда я спросил
об этом физика, он ответил, что между сырыми столбами
накопилось статическое напряжение, которое разряди-
лось, когда появилась коза. И посоветовал мне и всем не
ходить под такими столбами.
Много позже я увидел в кино, как американцы пытали
током вьетнамца. После каждого удара, он терял сознание,
а приходя в себя, складывал ладони, со слезами шепча буд-
дийскую молитву. Видя это, я едва не лишился чувств.
«Любовь к электричеству» — так называлась пре-
красная повесть Василия Аксёнова о Леониде Красине.
А у меня с детских пор сохранились опасение и нелюбовь
к этому виду энергии. И я, как та убитая коза или собака
академика Павлова, невольно содрогаюсь, воспоминая
опыты в школе. Условный рефлекс вызывал во мне бур-
ную реакцию при виде опытов над собаками, и особенно
пыток электричеством во Вьетнаме. Представив себя на
месте вьетнамца, я подумал, что я бы умер даже не от боле-
вого, а от психологического шока.
Кстати, в той же серии «Пламенные революционеры»,
где вышла повесть Аксёнова, в 1989 году появилась моя
первая книга «Высоких мыслей достоянье». Я горжусь, что
эта повесть о декабристах Бестужевых, изданная тиражом
300 тысяч, вошла в золотой фонд серии в те же годы, когда
в ней вышли книги В. Аксёнова, Б. Окуджавы, В. Войно-
вича, Ю. Трифонова, Н. Эйдельмана. Пишу об этом не
из хвастовства, а чтобы снять подозрения в неприязни
к книге «Любовь к электричеству». Она блистательна, как
всё, выходившее из-под пера Василия Аксёнова.
198
С КВАРТИРЫ НА КВАРТИРУ
В шестом классе я поменял несколько квартир. С улицы
Нефтяной до школы было недалеко, но приходилось пере-
секать многочисленные железнодорожные пути, по кото-
рым постоянно формировались составы, шли поезда
дальнего следования. По утрам я, делая зарядку, бегал по
соседним улицам, махал руками, ногами. Потом мылся под
умывальником на улице.
На Нефтяной прожил недолго. Отец однажды прошёл
со мной до школы, увидел, сколько путей надо пересекать,
сколько маневровых поездов снуёт по ним, как мчатся
поезда дальнего следования. И велел не лазать под ваго-
нами стоящих поездов, а переходить только по тамбурам.
Потом он нашёл новое жильё на улице Советской.
Деревянный домик стоял во дворе напротив женской
школы № 3. Хозяину Топшиноеву было лет двадцать пять.
Его родители жили у других детей. Утром он жарил яичницу
из четырёх яиц с салом. Вечером снова жарил яйца. Всё это
делал с улыбкой, напевая бурятские песни, но со мной не
разговаривал. Я не знал, где, кем он работает. Иногда он ухо-
дил ночевать то ли к родственникам, то ли к подруге.
Одному в пустом доме было неприятно. Глухой тём-
ный дворик был мрачен. Двери запирались на засов. Окна
на ночь закрывались ставнями, туго прижатыми к рамам
железными скобами. Они крепились штырями, которые
засовывались с улицы в дыры, а в прорези вставлялись
крепкие стальные пластины. Над моей кроватью висела
двустволка, заряженная патронами двенадцатого калибра.
Однажды вечером кто-то потянул штырь в моей ком-
нате. Я кашлянул и громко сказал: «Не бери ружьё, выстре-
лим, когда полезет». Потом засмеялся: «Да тебе показа-
199
лось!» Так я изобразил, что не один дома. На самом деле
кто-то всерьёз проверял запоры в окнах и сенях. Выйдя
на кухню, я услышал шорох за наружной дверью. Несмо-
тря на её крепость, мне стало страшно. Проверяли те, кто
«лепит скачки». Грабежи и налёты тогда были не редки.
Говорили, как грабители лезли в дом Танских на углу
Лесной и Ранжурова. Врач Михаил Владимирович Тан-
ский до революции был членом Верхнеудинской город-
ской управы. Во время какого-то юбилея Гоголя Танского
упомянули в Москве как одного из потомков классика.
В Улан-Удэ об этом не знали. Краеведы стали уточнять,
но Танский сказал, что он лишь внучатый племянник
Гоголя. Никаких новых сведений о жизни писателя у него
нет. Его супруга была одной из красавиц Верхнеудинска,
дружила с Елизаветой Голдобиной, принимавшей в своём
доме цесаревича Николая.
Когда белочехи заняли Верхнеудинск, они пригласили
Голдобину и Танскую на станцию Дивизионную. Жен-
щинам не понравилось хамство офицеров, и они пыта-
лись бежать. Их поймали, раздели, и голыми, пешком
отправили в Верхнеудинск. Это мне рассказала бабушка
Никольская. Но при всём уважении к ней, я не уверен
в реальности истории. Это могли придумать злые языки.
В советское время супруга Танского стала заслужен-
ной учительницей. У неё в школе № 2 училась моя будущая
супруга Валя Дагбаева. Слухи о богатстве Танских волно-
вали грабителей до и после революции. Однажды к ним
полезли ночные воры. Пожилые супруги жили одни. То
ли у них не было детей, то ли они уехали до революции.
Михаил Владимирович изобразил разговор с милицией по
телефону, который у него установили ещё до революции.
И налётчики отступили. В другой раз они постучались
200
не в парадную дверь, а со двора. Михаил Владимирович
выстрелил из боковой двери, ранив одного из грабителей.
С тех пор их оставили в покое.
В 1945-1946 учебном году я сменил четыре квартиры:
на Первомайской, 14, Нефтяной, Советской, и Первомай-
ской, 13, у тёти Лёли. А всего за годы учёбы в школе я сме-
нил 14 квартир, не считая совхоза ПВЗ, трёх квартир на
Кумыске и трёх на Ильинке.
«OTTO HORN. BRESLAU»
Учась во втором классе, я подолгу разглядывал музы-
кальные инструменты в магазине на Ленина, рядом с «Эрдэ-
мом». В то время мы голодали, и потому я, плохо одетый,
вшивый, изучал самые дешёвые — ксилофоны и трензеля.
Начав учиться в пятом классе, я снова стал ходить в тот
магазин. Вспомнив меня, продавщица сочувственно вздох-
нула, и однажды вынула ксилофон и подала мне.
«У меня нет денег», — я замахал руками. «Знаю, — улыб-
нулась она, — но попробуй». Ударив несколько раз молоточ-
ком по пластинам, я поблагодарил её и, смущённый, ушёл.
Мелодичный звон помню до сих пор, а позже я стеснялся
заходить туда. Но спасибо той доброй русской женщине!
Чувствуя мою тягу к музыке, папа в декабре 1945 года
купил у военных трофейное пианино. Его привезли на санях
в сильный мороз, занесли в большую комнату. Инструмент
сразу запотел от тепла. Мама протёрла его чёрные стенки и
бронзовые подсвечники над клавиатурой. Открыв крышку,
мы увидели золотые буквы «Otto Horn. Breslau».
«Кто этот Отто Хорн? — подумал я, — «Хорн» по-
немецки — рог». Отсюда и пионерский горн. Пианино сде-
лано ещё до электричества, и потому — подсвечники. Кому
201
они светили, кто играл на нём, танцевал под него? Их тоже
нет, как и самого Отто Хорна, и Бреслау, который поляки то
ли переименовали, то ли вернули прежнее название Вроцлав.
К огорчению, правая половина клавиш почему-то не
работала. Звучали только басовые клавиши. Мы подумали,
что от сильного мороза лопнули струны. В санатории стояло
пианино «Красный Октябрь», но умеющие играть и осмотреть
наш инструмент уехали на запад. Потом к нам пришёл Кузне-
цов, давний знакомый по Кумыске. Я знал его сына Зорика.
Он приехал к своей дочери, лечащейся в санатории. Открыв
верхнюю крышку, он что-то подтянул, и высокие ноты зазву-
чали. Оказалось, при перевозке сдвинулась какое-то крепле-
ние, и молоточки, бьющие по струнам, отошли от них.
Тут мы убедились, как прекрасно звучит инструмент.
Под его руками вальсы, марши, песни звучали легко, изящно.
Я пытался запомнить аккорды, которые он брал, но пальцы
бегали так быстро, что я не смог запомнить клавиши, которые
он извлекал. Закончив играть, он сказал мне, чтобы я попро-
бовал подбирать мелодии. На вопрос, какие песни я знаю,
я напел арию Далилы. Он удивился, спросил, где я слышал
её, и, узнав ответ, сказал: «Слух у тебя хороший, инструмент
прекрасный». И посоветовал отцу учить меня музыке.
Этот Кузнецов был кузеном краеведа Сергея Таёжного,
настоящая фамилия которого была Глазунов. Его родич,
знаменитый композитор Александр Глазунов, один из уче-
ников Чайковского, эмигрировал за границу. После окон-
чания МГУ я близко сошёлся с Сергеем Иннокентьевичем
в поисках потомков декабриста Н. Бестужева, жившего на
поселении в Новоселенгинске. Сергей Таёжный сделал пер-
вые фотографии надгробий ссыльных декабристов. Пишу
об этом потому, что уже в детстве я встречал интересных
людей, которые позже помогали мне в поисках.
202
Когда Кузнецов уехал, я начал подбирать мелодии.
Первой оказалась песня о Днепре на слова Долматовского,
которую слышал по радио.
У прибрежных лоз, у высоких круч,
И любили мы, и росли.
Ой, Днепро, Днепро, ты широк могуч,
Над тобой летят журавли…
Из твоих стремнин ворог воду пьёт,
Захлебнётся он той водой…
Как весенний Днепр, всех врагов сметёт
Наша армия, наш народ…
Я подобрал мелодию правой рукой, а аккорды — левой.
Все песни, набранные мной, были в основном грустные —
«Далёко родные осины», «Тонкая рябина», «Песня Соль-
вейг» Грига. Потом подобрал полонез Огинского.
Узнав, что на пианино играл мальчик, который умер,
а родители, уезжая, продали нам инструмент, я подумал,
что пианино как бы оплакивает душу мальчика и навевает
мне тоскливые мелодии. Их сын, которого смутно помню
и сейчас, решив не идти в школу, принял морфий, чтобы
слегка заболеть, но доза оказалась смертельной. Так я впер-
вые узнал об опасности наркотиков.
Люди в нашем двухэтажном доме, слышали, как я
учусь. Некоторые, сомневаясь, я ли играю, заходили к нам.
Однажды пришли новый главврач Вера Кузьминична
Цыбикова и её золовка Дарима. Они поселились в бывшей
нашей квартире, а мы переехали в квартиру Аксёновых.
Кстати, Цыбиковы стали вторым после нас семейством
бурят в посёлке. Муж Веры Ринчиновны Бимба Доржие-
вич Цыбиков был историк, научный сотрудник ГИЯЛИ.
203
У его жены Веры Кузьминичны, были братья Афанасий
(Абодя) и Владимир Ильины. Все они из большого клана
иркутских бурят Ильиных.
Вскоре отец нашёл в Улан-Удэ музыканта, который
решил проверить мой слух. Я пришёл в филармонию
на улице Куйбышева, 14, недалеко от Дома пионеров.
Одноэтажное деревянное здание с небольшим зритель-
ным залом и репетиционными комнатами. В одну из
них вошли мы. Исидор Рык попросил меня отвернуться
и, нажимая на клавиши, спрашивал, сколько их звучит.
Я точно называл две, три и даже больше. Потом он попро-
сил меня изобразить стук по крышке рояля, который он
только что изобразил. Я в точности передал ритм ударов.
После ещё нескольких тестов, он сказал, что слух у меня
хорош, и потому я могу заняться… гобоем.
Я не знал, как выглядит этот инструмент. Видимо,
у Рыка был гобой, который он хотел продать. Мундштук он
вручил мне, я взял с собой. Он напомнил мундштук клар-
нета, на котором играл Стасик Банюк. Через несколько
дней я сказал отцу, что не хочу заниматься гобоем. Пойдя
в филармонию, я вернул мундштук. Исидор Рык спросил,
когда он может приехать на Ильинку. Оказывается, папа
обещал ему отдых у нас. «Ишь, какой прыткий», — усмех-
нулся папа, узнав о вопросе Рыка.
Отец посоветовался с Татьяной Ефремовной Гергесо-
вой, его кузиной, она нашла преподавателя музыки Веру
Борисовну Шестакову, концертмейстера театра оперы и
балета, обладавшую абсолютным слухом и пользовавшу-
юся большим уважением у певцов, которым помогала раз-
учивать арии.
Она жила на втором этаже деревянного дома на улице
Некрасова, 11, у кинотеатра «Прогресс». Между прочим,
204
здесь, на лестнице, идущей на второй этаж, Пудовкин
и Инкижинов в 1929 году сняли эпизод из кинофильма
«Потомок Чингисхана». Кто-то скатывался по лестнице
вниз, от удара главного героя Баира.
Первые уроки проходили успешно. Начав изучать нот-
ную грамоту, я легко по памяти исполнял заданные пьесы.
Потом задания усложнились. Я стал ходить к Абыковым
в Дом специалистов, на Ленинской, где они жили. Мне было
неловко беспокоить их, хотя отец договорился о занятиях,
и хозяева не возражали. Однажды, не побывав у Абыковых,
я плохо исполнил заданную на дом пьесу. Вера Борисовна
спокойно, без особого расстройства, сказала: «Сегодня мы
оседлали двойку». И мне стало очень стыдно.
В ближайшую субботу я съездил домой и привёз ей
полведра свежезасоленных омулей. Это был своего рода
подарок, сверх обычной платы в виде денег. Омули были
очень вкусные, жирные. Позже я узнал, что она и её сын
Боря так набросились на прекрасную рыбу, что их про-
несло. Об этом сказал Боря.
Занятия прервались после моего обморожения. Рано
утром я шёл от санатория на разъезд вместе с Бимбой
Доржиевичем Цыбиковым и братом его жены Володей
Ильиным. Мороз был за сорок градусов, а татауровская
труба в то утро гудела особенно сильно. Одетый в деми-
пальто, полуботинки, укутав лицо шарфом, Володя пры-
гал с ноги на ногу, скользил, падал, жалобно причитая
«Ой-ё-ёй». Он был лет на пять старше меня.
Увидев это, я, обутый в валенки, счел недостойным
крутиться ужом на сковородке. И потому я шёл, не пря-
чась от ветра и не прыгая, как он. Ведь я — сибиряк.
А мороз был такой, что плевки замерзали на лету и падали
на землю ледышками.
205
Зайдя в комнату дежурного по станции, куда пускали
пассажиров в сильные морозы, я почувствовал жжение
на лице. Аппарат выстукивал азбуку Морзе, а мне каза-
лось, что точки колют мои щёки, а тире царапают их. Мои
щёки, нос, нижние мочки ушей оказались белыми. Под
стук аппарата я начал оттирать их варежками и растёр
лицо до крови. Так я наказал себя за гордыню перед моро-
зом. Со струпьями на щеках и носу я в школу ходил, но на
музыку — стеснялся.
Долго не говорил родителям, что бросил занятия
музыкой. Главной причиной стало не обморожение, а то,
что мне было неловко беспокоить Абыковых. Занятия
музыкой помогли мне освоить нотную грамоту, я научился
исполнять мелодии по нотам, стал увереннее подбирать
новые мелодии, перейдя от грустных мелодий к быстрым,
бравурным.
В частности, неожиданно здорово зазвучал марш
«Прощанье славянки», особенно его припев или про-
игрыш. А на пятом курсе, в общежитии МГУ на Ленин-
ских горах, где на всех этажах стояли пианино, я подбирал
и играл «Патетическую сонату» Бетховена, «Кампанеллу»
Паганини и других классиков. Так что занятия музыкой
принесли пользу.
С Верой Борисовной расстался, не прощаясь. Отец,
правда, сходил к ней и заплатил за учёбу. После оконча-
ния МГУ я решил принять участие в конкурсе композито-
ров. Мелодия на стихи Исаковского «Хорошо весной бро-
дится» родилась ещё на втором курсе. Песня в исполнении
Эммы Стрелецкой прозвучала в июне 1955 года по радио
в общежитиях на Ленинских горах, Стромынке и имела
успех. Чтобы представить её на конкурс в Улан-Удэ, я при-
шёл к Вере Борисовне Шестаковой весной 1957 года. Она не
206
сразу узнала меня, удивилась, как я вырос. Записав с моего
голоса мелодию на нотных листах, она аранжировала её.
Потом аккомпанировала оперной певице Дине Кыштымо-
вой при записи в радиостудии. Песню передали по радио,
она получила второй приз. Никакой премии не было, мне
дали только грамоту. Но я был доволен.
В это время сборная Бурятии по лёгкой атлетике,
в которую я входил как дискобол, находилась на сборах
перед отъездом на первенство Сибири и Дальнего Вос-
тока. Наша бегунья Инна Токова, прослушав её, сказала:
«Песня похожа на тебя. Светлая, чистая. Никто, кроме
тебя, не смог бы написать так». Удивительно, но дословно
эти слова я слышал в МГУ. В 1955-м их сказала филологиня
Таня Кочетова после передачи песни по радио на Ленин-
ских горах.
Перед отъездом в Хабаровск, в суматохе дел в редак-
ции и на стадионе я не успел зайти к Вере Борисовне.
Позже поблагодарил её за помощь, вручив коробку конфет.
Конечно, это слабая компенсация за аранжировку, потра-
ченное время. А Дина Кыштымова уехала на гастроли, и
отблагодарить её я не успел.
Моя склонность к композиторству проявилась не
только в этой песне. «Восточное болеро» родилось во мне
при написании «Гонца Чингисхана». Тихое, как таёжный
ключ, звучание лимбы подхватывают трубы из челове-
ческих костей, которыми пользуются ламы в буддийских
дацанах. Дробный гром барабанов превращает его в гроз-
ное ритмичное шествие. Робкое в начале, оно превращалось
в неумолимое шествие, которое невозможно остановить.
Не знаю, удастся ли довести это «Восточное болеро» до
слушателей, но я очень хочу сделать это. Видимо, прав был
мой студенческий друг Ричард Косолапов, который назвал
207
меня несостоявшимся маэстро и добавил, что в музыке я
добился бы больше успехов, чем в журналистике.
Пианино «Otto Horn. Breslau» родители продали, когда
я поступил в МГУ. На вырученные деньги мне сшили
пальто, костюм, а после посылали по 200 рублей в месяц.
ВОСКОВАЯ ДОСКА
Шабалин намазал воском классную доску. На ней стало
невозможно писать. Был сорван урок математики. Ревекка
Рахмильевна стала по одному вызывать учеников в кори-
дор и просила назвать, кто это сделал. Она начала по алфа-
виту с Вити Арбузова, Антонченко, потом вызвала Бада-
лова. Никто не назвал Шабалина. Когда очередь дошла до
меня, она сказала, что уже знает проказника и хочет лишь
проверить, насколько я честен. Я начал отказывался, но не
умея врать, отводил глаза, краснел. Она поняла, что я боюсь
выдавать, и стала говорить о том, что всегда считала меня
порядочным человеком, что очень уважает моего отца, и
если я признаюсь, «всё останется между нами». В итоге она
проняла меня, и я назвал Шабалина.
Красный от волнения, я вошёл в класс, сел, не глядя ни
на кого. Увидев меня, Шабалда понял, что я назвал его. Для
отвода глаз Ревекка Рахмильевна вызвала Нёму Беркина,
Геру Носкина, ещё кого-то, но ребята возвращались в класс,
подмигивая Шабалде, мол, не беспокойся, мы не выдали тебя.
Чтобы продолжить урок, Ревекка Рахмильевна стала
размышлять вслух, мол, надо сходить в кабинет химии,
взять там скипидар или что-то такое, чем можно стереть
воск. И попросила сделать это… Шабалина. Она явно дала
понять, что поручает это виновнику происшедшего. Про-
ходя мимо меня, Шабалда замахнулся, но сделал вид, что
208
поднял руку почесать затылок. Дешёвая фраерская выходка.
Позже он повторил замах на лестнице, но я не испугался,
не отвёл головы, не закрылся от возможного удара. И это,
а также мой твёрдый взгляд произвёл на него впечатление.
Однако нечто вроде обструкции одноклассников я
почувствовал. Я ведь нарушил правило — не выдавать дру-
зей. Но, во-первых, Шабалда мне не друг, во-вторых, никто
не мог точно сказать, что его назвал я. А то, что вошёл в класс
красный от волнения, такое может быть с каждым, ведь раз-
говор был не из приятных. Шабалин наверняка хотел ото-
мстить мне, даже с помощью старшеклассников. Но, увидев
в буфете, как ко мне подошёл Андрей Хайдуров, один из
десятиклассников, дружески хлопнул меня по спине и начал
говорить что-то, Шабалин понял, что Андрей может защи-
тить меня. Он слыл одним из сильнейших боксёров школы.
В те дни неприятно удивил Гера Носкин. Выступая на школь-
ном собрании как член комитета комсомола, он вдруг заявил:
— Все мы должны бороться за дисциплину, а член
учкома, редактор стенгазеты Бараев, вместо того, чтобы
соблюдать порядок, сам как угорелый носится на переменах.
И такую «принципиальную» мину состроил, что
вспоминать тошно. Этим он хотел не столько уесть меня,
сколько поддержать Шабалина. Так Гера снова оказался
«по ту сторону забора», как когда-то с Кольмой.
История с восковой доской запомнилась на всю жизнь.
Я ведь всё-таки нарушил неписаный закон — выдал одно-
классника, и чувствовал себя неважно.
ДРАКИ
В школе драки иногда превращались в избиение
младших, как проделали со мной старший брат Петухова
209
с дружком. Моего братана Гену Данчинова двое держали
руками, а третий поливал его чернилами. Помню, как
в школу пришли два здоровых мужика с Батарейки и стали
искать Лёву Бродского. Тот тоже жил на Батарейке, зани-
мался боксом, но эти бандюганы могли порезать Лёву. По
школе пронёсся слух: «Пришли Бродю бить». Кто-то нашёл
его и сказал об этом. И Лёва ушёл из школы через двор.
После дневного сеанса в «Прогрессе» я увидел груп-
повую драку мальчишек. Они бились не на жизнь, а на
смерть. У одного кровь текла с головы, залив лицо, но он
бесстрашно шёл на соперников. Битву стенка на стенку раз-
няли взрослые. Милиция увезла тех, кого успела схватить.
Среди них был десятилетний Санька, лечившийся в нашем
санатории. Он бил палкой и гордился ударами.
Видя это, я понял, что «непротивление злу» неуместно,
и решил давать сдачи, отстаивая себя. До осознания поня-
тия чести и достоинства я ещё не дорос. Но, зарождаясь, оно
дало понять, что нельзя бояться и показывать себя трусом.
Тогда в драках был своего рода кодекс чести: «биться
на чистых», то есть кулаками, не используя камни, палки;
«один на один» — без помощи друзей; «до первой крови»;
«лежачего не бьют». И кодекс соблюдался! А сейчас меня
возмущают так называемые «бои без правил», где разре-
шено бить лежащих и показывать по телевизору.
Самая первая драка была с Олегом Хлудневским. Не
помню, из-за чего мы столкнулись, но договорились после
уроков «биться на чистых», без свидетелей. Пока шли к
месту дуэли, Олег предложил ещё одно условие — не бить
друг друга в лицо. Я согласился, тем более, что без очков,
которые мне пришлось бы снять во время «дуэли», видел
бы хуже. Идём, говорим, и драться расхотелось, но мы
зашли в какой-то дворик, обменялись несколькими уда-
210
рами в грудь, плечи и, пожав руки, пошли домой. Позже
мы подружились, он поделился со мной интимным секре-
том, но о нём ниже.
Вторая стычка произошла с незнакомым пареньком,
когда я шёл мимо школы № 26. Там в годы войны временно
располагалась наша мужская СШ-1. Видимо, он учился здесь.
Но я хорошо знал двор, он был почти своим. И мы начали
«биться на чистых», один на один. Мне пришлось снять очки,
чтобы не поломать их и не повредить глаза. Вокруг собралась
толпа ребят. Так как парня здесь знали, все болели за него.
Мы же никак не могли попасть друг в друга.
После моего удара в лоб, он не упал. И я понял, драка
будет серьёзная. Тут в круг вошёл паренёк такого же, как
мы роста, но приблатнённый. Начал «тянуть» на меня, кто
ты такой, чего тебе надо? Я не дрогнул, резко ответил: «Не
твоё дело. У нас уговор — один на один. Так что не лезь!»
Сделав ещё несколько ударов, я взял портфель и спокойно
пошёл со двора. Странно, меня не остановили.
Володя Любарский учился в 6 Б классе, жил на углу
Кирова и Ленина. Окна его квартиры в каменном доме
смотрели на кассу кинотеатра «Эрдэм». Когда я жил на
улицах Каландаришвили и Свободы, стучал ему в окно,
и мы вместе шли в школу. Он ходил, выпятив грудь.
Однажды на улице один парень ткнул его в грудь: «Ты чё,
жид, такой гордый?» Я чуть не ударил наглеца, но Володя,
удержал мою руку, «Не лезь на рожон, — сказал он, когда
мы отошли, — ты не знаешь антисемитов. С ними лучше
не связываться». Впервые услышав слово, которое знал по
книге Свирского «История моей жизни», я удивился, что
оно, это слово, как ни в чём не бывало, живёт и в наши дни.
Подвижный, вертлявый, я то и дело задирал Любар-
ского по пустякам. И наши отношения начали портиться.
211
Однажды он не выдержал и ударил меня. Я увернулся, но
не стал отвечать. Реакция у меня была неплохой. Тогда
я ходил в секцию бокса, о чём расскажу позже. Потом я
толкнул его в школе, а он вытащил из складной металли-
ческой ручки втулку и воткнул её в меня. К счастью, это
оказалось не перо, а карандаш. Он сломался, но поцарапал
плечо сквозь куртку. Ну, идиот, подумал я, после школы
получишь.
Спускаясь мимо горсада, я подошёл к нему, замахнулся,
а сам подсёк его ногой. Упав, он тут же схватил четвертинку
кирпича, вскочил и бросился на меня. Его ярость удивила
так, что я пропустил удары сначала в скулу, потом в лоб.
Жалея, что не успел увернуться и снова подсечь его, я после
подумал, что он мог попасть в висок и убить. На следую-
щий день он, ожидая расправы, пришёл в школу тише воды,
ниже травы. Но я не стал говорить Андрюше Хайдурову,
хотя был близок к этому. В субботу на Ильинке папа увидел
ссадины. Я сказал, что сражался палками как саблями.
Как ни странно, у меня не было зла на Любарского.
Более того, я понял, что получил по заслугам, и больше
не лез к нему. Окончив МГУ, я жил и работал в Улан-Удэ.
Проходя мимо его дома, однажды спросил соседей, где
он, и узнал, что он здесь давно не живёт. А сейчас хочу
извиниться перед Володей Любарским и поблагодарить за
жестокий урок.
212
1946-1947
РАДОСТЬ ПОБЕДЫ
Осенью 1946 года, когда я начал учиться в седьмом
классе, радость победы продолжала будоражить сибиря-
ков. 3 сентября вся страна впервые отметила День победы
над Японией, который официально стал нерабочим.
Правда, позже его отменили.
Кинотеатр «Прогресс» преобразился из-за больших
картин в фойе, изображающих штурм рейхстага и салюты
в Москве. С небольшой сцены фойе оркестр играл фронто-
вые песни. Молодая певица Эмма Мытник пела «Майскими
короткими ночами, отгремев, закончились бои» и другие
песни Клавдии Шульженко. Пела и забытый, но мгновенно
вошедший в моду вальс «На сопках Маньчжурии», кото-
рый возродил к жизни выдающийся певец Иван Козлов-
ский. Эмма, молодчина, объявляла, что авторами вальса
были композитор Илья Шатров и поэт Степан Скиталец.
Входя в зрительный зал, люди видели на двух стенах
вдоль большого зала огромное панно — вступление наших
войск в Маньчжурию. По дорогам на склонах гор двигались
танки, самоходные орудия, автомашины, шли пехотинцы,
а над ними летели на восток эскадрильи самолётов. Эффект
присутствия создавался из-за того, что зрители находились
как бы на дне долины между гор. Автором грандиозной
панорамы был участник войны с Японией, бурят Георгий
Ефимович Павлов. И все восторгались ею.
После войны с Японией в городе появились открытки
с голыми мужчинами и женщинами. На открытках в самых
откровенных позах были не японцы и китайцы, а русские,
живущие в Харбине. Так одна женщина, раздвинув ноги,
213
отдавалась мужчине, а на другом снимке женщина держала
пенисы двух мужчин, сидящих рядом. Меня поразили раз-
меры пенисов. Неужели бывают такие?
Среди разглядывающих снимки, оказалась девочка
лет десяти. А Радик Гребнев сказал: «Вот твоя судьба». Она
ничего не ответила, хоть и смутилась, но не отошла, так её
заинтересовали снимки. Не помню, кто и где их достал, но
снимков было много. Они продавались на рынке и барахолке.
После войны город заполнился множеством китай-
ских вещей, но ни одной японской вещи я не видел. Будто
мы победили не Японию, а Китай. Тётя Анфиса Прота-
сова, подруга тёти Лёли, воевала на Востоке и привезла
китайские веера, зонты, куколки, разноцветные шёлковые
халаты, шляпки, спички в ярких коробках. Кое-что она
продавала на барахолке.
Там появилась масса китайских изделий. Среди них
выделялись зеркала, расписанные по краям пейзажами,
птицами и зверями. Они стоили дорого, но их разобрали
китайцы, живущие в Улан-Удэ. Я хорошо разглядел такое
зеркало у Василия Ивановича Юй Чже-чена, который
купил и привёз его на Ильинку.
Кстати он не поддерживал связи и дружбы с соот-
ечественниками, почему-то избегая их. Когда в санатории
появился рабочий Ван Сулин, он ни разу не пригласил его
к себе и не ходил к нему в гости. Василий Иванович выра-
щивал мак, надрезал созревшие коробочки, собирал сок
и делал опиум. Он использовал его для лечения, а иногда
для удовольствия — курил опиум в длинной трубке.
На рынке говорили, что командиры отправляли домой
из Германии вагоны с мебелью, кожаными вещами, обу-
вью, фотоаппаратами, аккордеонами. Кое-кто умудрялся
отправить автомашину, мотоцикл, пианино. Некоторые
214
наживались на фонариках, авторучках, швейных иголках,
которых не было в продаже.
А тётя Лёля тоже привезла с запада то, что трудно
назвать трофеями. Они ей, простой санитарке, не доста-
лись. Она подарила отцу немецкую зажигалку, маме —
цветную кофту. Небольшую тетрадь с твёрдой обложкой
и надписью «Kochrezepte» подарила мне. Позже я начал
в ней свой первый в жизни дневник. Розе подарила хол-
щёвый прикроватный коврик с орнаментом по краям
и вышитыми в центре буквами «Rosen sich». Я не мог
понять значение этих слов.
Представив, над чьей кроваткой висел этот коврик из
серого холста, я увидел дочурку кухарки, которая решила
собирать «Кухонные рецепты», но не успела начать. Кёниг-
сберг пал под ударами наших войск. Хозяева дома бежали
в Германию, а тётя Лёля вошла в разбитый бомбой дом и
взяла эти «трофеи».
Она не знала о янтарной комнате, о которой писали
и пишут до сих пор. Не до того ей было. И спасибо ей за
подарки, которые для меня дороже янтаря. Она так хотела
порадовать нас хоть чем-то. И в итоге оставила о себе
память — мой первый дневник.
Ветераны войны возвращались не сразу. Фёдор Епифа-
нович Писарев демобилизовался почти сразу после войны
на Западе. Перед приездом он спросил в письме папе, что
привезти мне. Я попросил «что-нибудь военное», имея
в виду бинокль, но он привёз большую губную гармошку.
На ней можно было играть с двух сторон. Она обрадовала
меня, но играть на ней не успел научиться. Она почему-то
бесследно исчезла, словно испарилась. Видимо, кто-то
украл и продал её, так как в санатории никто не слышал
её звучания.
215
Семён Абрамовский вернулся на Ильинку после окон-
чания войны с Японией. Эти поздние возвращения рас-
тянули празднование Победы. Свою сестру Веру, которая
уехала на запад по письму, сброшенному с эшелона, Семён
не застал. Все были рады тому, что он приехал целый,
невредимый, без ранений.
На ближайшем празднике он надел костюм, увешенный
орденами, медалями, и все ахнули. Помимо Красной звезды,
ордена Отечественной войны у него были два ордена Славы и
много медалей — «За отвагу», «За боевые заслуги» и другие. От
вопросов, за что награды, он отмахивался: «В атаки не ходил,
воевал в основном по ночам». Но моему отцу он сказал, что
ордена получил как разведчик за взятых в плен «языков».
Фамилия Абрамовский никак не вязалась с его внеш-
ностью — он был светловолос, с арийскими чертами лица.
В отличие от Петрикова, дядя Сеня был не разговорчив,
скромен. А ведь, получи он третий орден Славы, стал бы
вровень с Героем Советского Союза. Женившись на Маше
Шунковой, он породнился с Василием Ивановичем Юй
Чже-ченом, женатом на старшей сестре Маши Антонине,
мало похожих друг на друга внешне и характером.
Став экспедитором, Семён ездил в машине Петрикова.
Когда кто-то ехал в город, он уступал место в кабине и зале-
зал в кузов. Поразительно, но зимой он надевал лишь тело-
грейку, хотя у него была доха. И никакие ветры, морозы не
брали его. А согревался, приезжая домой, выпивая водку.
К сожалению, эта привычка сгубила его. Однажды в городе
он пошёл в чайную, денег не хватило, он заложил партби-
лет, и его исключили из партии. Но мой отец не уволил его,
как велели в райкоме партии. Он ценил и уважал ветерана.
Как-то Семёна избили в городе. Он в мороз пролежал
без сознания на земле и простыл. И человек, прошедший
216
войну без единой царапины, потерял здоровье. Позже
троицкие мужики избили его прямо в клубе санатория —
переломали нос, изуродовали лицо. Об этом я узнал от
брата Валеры.
Судьба детей Абрамовских сложилась плохо. Один сын
попал на велосипеде под машину, другого по пьянке убили
из ружья. Третьего сына жена Маша «заспала» в роддоме.
Кормя его грудью, задремала, и сынок задохнулся. «Дура
баба, — говорили санаторцы, — из-за неё все беды».
Всё это произошло позже, а пока Семён Абрамовский
молод, красив…
ПЛЕННЫЕ ЯПОНЦЫ
В городе было много пленных японцев. Они строили
дома, разгружали вагоны угля, леса. Их возили в грузови-
ках. Иногда оттуда слышались советские песни, но разо-
брать слова было трудно. Однажды я увидел японца, кото-
рый у оперного театра тянул сани с кирпичами. Он был
в рваной шапке, телогрейке, ватных штанах, лохматых от
дыр и клочьев грязной ваты. Почему-то он тянул тяжёлые
сани один. Меня поразило не только это, но и то, как он
матерился: «Гребёна мать! Грёбаная в рот и зад». Далее
слова на Б, Х, П, Ё. Мат был отборный, трёхэтажный. Уди-
вившись, что он говорит по-русски, я решил помочь и стал
толкать сани. Он удивился помощи больше меня — открыв
рот, остановил сани, потом улыбнулся. Я похвалил его за
то, что он говорит по-русски, но оказалось, что ничего,
кроме мата, он не знает.
Первых японцев я увидел на станции год назад, осенью
1945 года. На перрон их не выпускали, они стояли в раздви-
нутых дверях товарных вагонов и с интересом смотрели
217
на пассажиров на перроне, на нас, пацанов, пришедших
увидеть первых пленных. Хорошо одетые, в новых мехо-
вых куртках, шапках, тёплых сапогах, они выглядели как
богатые иностранные туристы. Андрюша Хайдуров знал
японские приветствия, его сестра Маргарита была перевод-
чицей. И когда он крикнул по-японски, они вскрикнули от
восторга и бросили нам пачки галет и конфет. Когда эшелон
тронулся, они с улыбками махали нам руками. Мы отве-
чали тем же. Гостинцы были очень вкусными, но…
Военный патруль увёл нас в комендатуру. Откуда мы
знаем по-японски? Что говорили пленным, что они бросили
нам? Мы показали галеты и конфеты. Их тут же распечатали
и вернули нам. Позвонив Маргарите, они выяснили, что она
действительно переводчица, и отпустили домой, строго пред-
упредив, чтобы мы больше не разговаривали с иностранцами.
Пленный японец у театра наверняка был так же хорошо
одет, обут, как те, на вокзале. Прошёл год, и он обносился,
превратившись в бессловесного раба, который освоил лишь
русский мат! А сколько таких японцев было в других кон-
цах города и по всей Бурят-Монголии. Сколько кладбищ
осталось после их отъезда! Не только у нас, но и в других
краях Сибири и Дальнего Востока!
Мы узнали об этом полвека спустя, когда некоторые
выжившие в плену и их дети, внуки погибших стали приез-
жать в Сибирь, чтобы навестить могилы своих отцов и дедов.
Вспомнив байки о том, как японцы якобы привязывали пар-
тизан к деревьям, я понял, что это нелепые россказни.
АНТИГЭСЭРИАДА
Летом 1946 года все газеты напечатали речь Жда-
нова и Постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и
218
«Ленинград». Осенью критика Ахматовой и Зощенко про-
должалась в печати и по радио. Стихи Ахматовой до меня,
тринадцатилетнего, не дошли, а «Перед восходом солнца»
Зощенко читал. Эта повесть очень понравилась, и мне была
непонятна её критика. По радио передавали речь Жданова,
текст Постановления ЦК ВКП(б) и выступления деяте-
лей культуры, осуждавших Ахматову и Зощенко. Пытаясь
понять, в чём причина такой ярости, я спросил об этом
отца. К сожалению, разговора не получилось. Более того, он
велел не обращаться с такими вопросами ни к кому.
— Но ты же читал Зощенко, и он тебе понравился.
— Я не говорил так, — сухо сказал отец, — и спорить
с линией партии не буду.
Решив обратиться к Николаю Ивановичу Зугееву, кото-
рый стал секретарём Союза писателей Бурят-Монголии,
я понял, что он скажет отцу о моих вопросах, и не стал
говорить с ним, хотя встречал на улице. В последнее время
Николай Иванович был очень хмур, озабочен. Но острая
боль от неправды, душившей правду, мучила меня.
Позже узнал, что Зугеева и всех писателей беспокоила
не только ждановская критика, но и другое страшное дело.
В июне 1946 года в «Правде» появилась статья А. Бальбурова
«Плоды формального руководства». В ней подвергся резкой
критике первый секретарь обкома партии А.В. Кудрявцев.
Суть критики раскрывал заголовок. Африкан Андреевич
был земляком и другом Н.И. Зугеева и М.И. Шулукшина.
Именно их и всех, кто занимался эпосом «Гэсэр», Кудрявцев
обвинил в воспевании феодально-ханского прошлого. Для
Александра Васильевича это оказалось единственным шан-
сом в борьбе с противниками после критики в «Правде».
«Гэсэр» стал спасительной соломинкой для Кудряв-
цева. Незадолго до того в центральной печати критиковали
219
эпосы — татарский «Едигей», киргизский «Манас», тюрк-
ский «Алпамыш», калмыцкий «Джангар». Что если посмо-
треть на «Гэсэра» под тем же углом? Тут Кудрявцеву помог
молодой критик М. Хамаганов, обнаружив в «Гэсэре»
помимо воспевания феодально-ханского прошлого вос-
певание буддизма, шаманизма, а главное — антирусские
настроения. Для этого он пошёл на подтасовку: чудовища-
мангатхаи, против которых боролся Гэсэр, назвал рус-
скими. По-бурятски русский — мангут. Но мифические
герои не имели ничего общего с русскими, которые появи-
лись у Байкала веками позже мангатхаев. Хамаганов изло-
жил дело так, будто Гэсэр сражался не с мифическими геро-
ями, а с русскими. И вообще Гэсэр — слепок с Чингисхана.
Прибыв в Москву, Кудрявцев представил Г.М. Маленкову
записку Хамаганова и заявил о раскрытии в республике
панмонгольского сообщества.
Ничего этого я тогда не знал. Совещания, обсуждения
не освещались в печати, шла типичная для тех лет тайная
подковёрная борьба. Но у меня есть совершенно неожи-
данные для многих личные воспоминания о тех днях.
Здесь стоит рассказать биографию Шулукшина, которая
интересна и для жителей Бурятии, и для всех россиян.
Максим Ильич родился в 1913 году в Качугском рай-
оне Иркутской области. Его земляками были известные
всей России люди: археолог А.П. Окладников, позже став-
ший академиком, Героем Социалистического Труда; пол-
ковник, Герой Советского Союза В.Б. Борсоев; писатель
Н.И. Зугеев; историк П.Т. Хаптаев. Семнадцатилетний
парень из тайги Шулукшин поступил в Московский пла-
ново-экономический институт. Крещёные буряты Иркут-
ской области с детства знали русский язык, поступали
в столичные вузы до и после него. На последнем курсе
220
Максим Шулукшин перевёлся в МИФЛИ (Московский
институт философии, литературы и искусства.) Здесь он
овладел английским, немецким и монгольским языками. И
даже читал лекции и вёл спецкурс по истории Монголии.
После окончания института беспартийный Шулукшин
был назначен лектором Бурят-Монгольского обкома ВКП(б).
В 1939 году его призвали в армию, где он вступил в партию,
но из-за дефицита кадров в обескровленной репрессиями
республике его отозвали и назначили редактором «Бурят-
Монгольской правды». В начале войны он добровольцем
ушёл на фронт. Однако в 1943-м его снова отозвали и
назначили заведующим отделом агитации и пропаганды
обкома партии. Тридцатилетний молодой человек был
требователен к подчинённым, но не важничал, излишней
строгости не проявлял, разговаривал с людьми просто,
чем завоевал авторитет. Его лекции пользовались таким
успехом, что его считали одним из лучших агитпроповцев
страны. Как видите, жизнь складывалась безоблачно.
Но тут первого секретаря обкома С.Д. Игнатьева, кото-
рый пользовался в республике всеобщим уважением, взяли
на повышение в Москву, а на его место прислали «выдви-
женца от станка» А.В. Кудрявцева, выпускника ВПШ.
На очередном пленуме обкома послушное большинство
проголосовало за избрание его первым секретарем обкома.
Ознакомившись с подчинёнными, Кудрявцев сразу
выделил Шулукшина. Человек, окончивший фактически два
вуза, держался со всеми на равных, чем завоевал всеобщее
уважение. И Кудрявцев, опасаясь яркого человека, выдво-
рил его из обкома, назначив директором ГИЯЛИ — Государ-
ственного института языка, литературы и искусства.
Помимо Шулукшина из обкома, горкомов, райкомов
республики удалили всех мало-мальски независимых,
221
видных людей. Жалобы
полетели в Москву одна за
другой. Дело закончилось
публикацией в «Правде»
вышеупомянутой статьи
Бальбурова «Плоды фор-
мального руководства».
После этого Кудрявцева
вызвали на ковёр в ЦК.
В подъезде ЦК ВКП(б)
он встретился с Шулук-
шиным, который шёл со
встречи с секретарём ЦК
Г.М. Маленковым. Поняв,
чем это грозит, Кудряв-
цев, вернувшись в Улан-
Удэ, поручил следователям
разобраться с ГИЯЛИ. Не
найдя криминала в науч-
ной деятельности института, проверяющие наскребли
финансовые нарушения.
Невзрачное помещение ГИЯЛИ находилось на вто-
ром этаже двухэтажного здания, над кинотеатром
«Эрдэм». Печное отопление не спасало от холода и сыро-
сти, и Шулукшин провёл паровое отопление. Сотрудники
радовались теплу и уюту в кабинетах, где стало чище без
дров, каменного угля, золы.
Но дознаватели установили, что батареи «куплены
не там, оплачены не так». Обвинения были настолько
вздорными, что Шулукшин надеялся без труда дока-
зать невиновность. Его успокаивал и министр финансов
республики К.Д. Винтовкин, друг и земляк Шулукшина.
Максим Ильич Шулукшин, 1945 г.
222
Тот в шутку звал Капитона Дмитриевича Пистон Патро-
нычем, и кличка прилипла к Винтовкину. Его жена, глав-
бух ГИЯЛИ, тоже считала дело надуманным…
ДЯДЯ МАКС
Незадолго до суда Максим Ильич приехал к нам на
Ильинку. Дело было в октябре 1946 года. Горы уже покры-
лись снегом, но Селенга ещё не застыла. После недавнего
нереста на столе было много свежесолёного и жареного
омуля. У нас гостила тётя Миля, жена кузена моей матери
Тихона Максимовича Тарантаева, военврача, который
пока ещё служил в армии. Эмилия Михайловна роди-
лась в Узбекистане. Большеглазая, пышноватая женщина
походила на красивицу-персианку из «Тысячи и одной
ночи». Она происходила из бухарских евреев, живших в
Средней Азии. Была племянницей Семёна Чернецкого,
военного дирижёра и композитора, чьи марши еже-
дневно звучали в годы войны и после неё.
Все с удовольствием пили водку, ели арбин, кровяную
колбасу, пироги с черёмухой. Тётя Миля понравилась дяде
Максу. И он был в ударе — читал стихи, пел русские и бурят-
ские песни. Когда Абыков и Трубачеев ушли, тётя Миля
стала мыть на кухне посуду. Моя мама дежурила в санато-
рии. На кухню зашёл дядя Макс. Очарованный им, я пошёл
следом. Не обращая на меня внимания, они говорили и гово-
рили. Потом он пальцами коснулся её подбородка и прочёл:
От таких погибали люди,
За такой Чингиз послал посла.
И такая на кровавом блюде
Голову Крестителя несла…
223
Тётя Миля смутилась и ответила странной строфой:
Я не плачу, я не жалуюсь,
Мне счастливой не бывать.
Не целуй меня, усталую —
Смерть придёт поцеловать…
Эти стихи показались мне страшными. Предчувствие
смерти пульсировало в них. Каково же было моё удивле-
ние, когда много позже я узнал, что обе строфы принад-
лежат Анне Ахматовой. Так Максим Ильич и Эмилия
Михайловна, не называя великого имени, подняли его на
щит, когда оно было под глубоким запретом. Читая стихи,
тётя Миля раскраснелась, стала ещё красивее.
Далее дядя Макс читал Есенина — «Шаганэ, ты моя
Шаганэ», стихи Байрона на английском, Гейне — на
немецком. Последние стихи я знал, так как уже понимал
по-немецки, и читал русский перевод в книге, которая
была у нас дома.
К устам моим устами,
Прильни, подруга, тесней,
Руками меня и ногами
И телом гибким обвей.
Прочитав, он спросил её по-немецки: «Verstehen Sie?».
«Alles verstehe», — улыбнулась она. Тут, сам не зная почему,
подал голос и я: «Ich verstehe auch» (Я понял тоже). Видимо,
как тетерева на току, они совершенно не слышали, не заме-
чали ничего вокруг. Тётя Миля оглянулась в изумлении.
Разве они не одни? Потом шепнула мне: «Вова, ступай, тебе
пора спать». Пришлось покинуть уютную кухню, освещён-
224
ную семилинейной керосиновой лампой, так как электри-
чество уже отключили. А дядя Макс положил руку на мою
голову и улыбнулся. Отцовский жест немного утешил меня.
Позже я узнал, что он был женат, у него рос сын. Но
ни тогда, ни на расстоянии многих лет не осуждаю ни
его, ни тётю Милю, тем более что это был один из послед-
них счастливых дней в жизни дяди Макса. Тогда я видел
его в последний раз. Он, правда, приезжал к нам, точнее,
к Миле Михайловне, и в будни, когда я был в Улан-Удэ.
В декабре 1946 года состоялся суд, и приговор ока-
зался чудовищным — пять лет заключения. Не помогли
хлопоты и доказательства «Пистон Патроныча», министра
финансов Винтовкина и других друзей. Всё решило все-
могущественное телефонное право и нажим Кудрявцева.
Дядю Макса отправили в Джидалаг, на границе с Монго-
лией, в подземный рудник Холтосон, который был адом
для зеков. Здесь в годы войны на большой глубине добы-
вались молибден и вольфрам, из которого делалась высо-
колегированная сталь для советских танков.
Расправившись с главным врагом, Кудрявцев обвинил
в буржуазном национализме Африкана Бальбурова, кото-
рого тут же сняли с поста собкора «Правды», писателей
Намжила Балдано, Николая Зугеева, Семёна Метелицу
(Соломона Ицковича), Дольена Мадасона, фольклористов
Алексея Уланова, Сергея Балдаева, учёных Бимбу Цыби-
кова, Мархоза Хабаева, композитора Бау Ямпилова, актёра
Гомбо Цыдынжапова и многих других. Фактически весь
цвет бурятской интеллигенции пострадал в ту пору.
Всех их я знал лично. Семён Метелица, воспевая
победу советско-монгольских войск на Халхин-Голе, напи-
сал стихи: «Кипели туманы у самого низа. Скакали в атаку
потомки Чингиза». «Пусть вспомнят монголы Чингизову
225
рать. Пусть вспомнят, как могут они воевать». «За смерть
самураям Чингизовый меч я сейчас обнажаю». Конечно
же, эксперты Хамаганов и Тюшев обвинили автора в вос-
певании Чингисхана.
Уволенные с работы стали бедствовать. Н.И. Зугеева
и Б.Д. Цыбикова спасли их жёны Екатерина Алексан-
дровна Мазурина и Вера Кузьминична Ильина, рабо-
тавшие врачами. Это вызвало гнев Кудрявцева против
медиков, и вскоре был снят с поста министра здраво-
охранения Н.А. Абыков. А бывшего первого наркома
здравоохранения республики А.Т. Трубачеева, ставшего
Сидят (слева направо) В.И. Бараев, Е.А. Абыков, нарком
здравоохранения БМАССР в 1937-1947 гг. с женой и сыном Борей,
А.Т. Трубачеев, первый нарком здравоохранения БМАССР
в 1923--1937 гг., неизвестный. На крыльце — водители минздрава
и Валера Лапочкин (Хайбулин), ставший врачом.
В майке слева — дедушка Сизов. Ильинка, 1946 г.
226
директором санатория на Кумыске, в 1948 году прово-
дили на пенсию. Андрей Тимофеевич был из тех, кто не
мог жить без работы, и через год умер. Его родственники
уехали из Бурятии, смотреть за могилой было некому.
Деревянная тумба со звездой упала. И его могила на Зау-
динском кладбище исчезла.
Секретарь обкома по пропаганде Б.С. Санжиев,
учёный М.П. Хабаев, журналист А.А. Бальбуров спас-
лись, уехав за пределы республики.
«Когда я попал в этапную камеру в конце декабря
1946 года, — писал Шулукшин в дневнике, — я присут-
ствовал на кошмарных, беспрерывных драках и грабежах,
продолжавшихся день и ночь… Ужаснее всего то, что это
«нормальное», «законное» явление. Если не ограбят, то
обворуют, если не убьют, то искалечат, если не обманут, то
оберут… Мои взгляды на людей, как на мелочную тварь,
укрепились и углубились»…
В Джидалаге он сумел поставить себя так, что его ува-
жали не только политзеки, но и уголовники, которых было
большинство. А главное, он продолжал бороться и писал
в разные инстанции о пересмотре дела. Эти письма он
отправлял с самыми надёжными людьми. А сам вёл под-
робный лагерный дневник.
Полвека спустя его опубликовали, и я впервые узнал
ответы на мои вопросы по Ахматовой и Зощенко, которые
искал в 1946 году, но слышал только слова их осуждения.
«Установки, выраженные в докладе Жданова, — писал
Шулукшин, — приведут к ещё большему стандартизиро-
ванию художественной литературы, к ещё большей её уни-
фикации, сделают её совсем бесцветной, невыразительной,
однообразной и скучной. Эти установки заставят писателя
писать не так, как он хочет, как он видит действительность,
227
каким видит мир вещей, мир человеческих взаимоотно-
шений, а как ему велят».
Шулукшин оказался совершенно прав. Наша литера-
тура тех лет пришла к теории и практике бесконфликтно-
сти. Волна серых произведений, вроде «Кавалера Золотой
звезды» Бабаевского, захлестнула страницы журналов и
прилавки книжных магазинов.
Далее ещё более резкие строки: «Умный жестокий
азиат Сталин прекрасно понял, что социализм в нашей
стране построить невозможно… Государственный пере-
ворот 1937-38 годов стал необходим, чтобы окончательно
освободиться от ленинской гвардии, которая помешала бы
ему проводить собственную политику… Сейчас Сталину
нужны будут кандалы как массовое явление… Вся страна
в колючей проволоке. Мы не страна свободы, демократии,
а страна жестокой диктатуры»…
К сожалению, всё это становилось известным лагер-
ному начальству и Кудрявцеву. 26 июня 1947 года Шулук-
шин заявил в лагере: «У нас сейчас не социализм. Это был
лишь великий эксперимент!.. Когда я буду вторым Чин-
гисханом, даже тогда в глубине души буду коммунистом…
Народы нашего Востока живут сейчас под эгидой белых.
Я вижу, что русские, англичане, другие белые, всё больше
ставят над миром своё белое «я». Особенно в России…
а раз так, я принципиально буду действовать в противовес
как панмонголист»…
Ничего себе заявочка! Герцен писал о Чингисхане
с телеграфом, а Шулукшин — о Чингисхане с партбилетом.
Слова о Сталине, Чингисхане, панмонголизме тут же дошли
до Кудрявцева. Представляю, как он потирал руки от удо-
вольствия, составляя очередную реляцию в Москву: «Вот
видите, я был прав, говоря о заговоре панмонголистов».
228
Как же дядя Макс огорчил меня. Почему он, зная
лагерные реалии, доверялся «надёжным людям», которые
с потрохами выдавали его?
В мае 1948 года Бурят-Монгольский обком партии
провёл новое совещание по эпосу «Гэсэр». М. Хамага-
нов повторил слова о мангатхаях, о Гэсэре — прообразе
Чингисхана. Его поддержали секретарь горкома партии
А. Белоусов, позже ставший профессором, завкафедрой
пединститута В. Тюшев, руководитель лекторской группы
обкома партии П. Хадалов.
Однако Кудрявцев потребовал публичного признания
ошибок от ближайших соратников Шулукшина — писа-
теля Н. Балдано, бывшего директора ГИЯЛИ Г. Бельгаева,
бывшего учёного секретаря ГИЯЛИ Н. Зугеева. Им при-
шлось сказать некие слова оправдания, после чего пошли
слухи об их осуждении Шулукшина.
Хорошо зная Николая Дудуевича Зугеева, хочу расска-
зать о нём подробнее. Это тем важнее, что кое-кто посчи-
тал, будто он чуть ли не предал Шулукшина. Напомню,
что они были земляками. В юности Зугеев выступал так
ярко, что друзья стали называть его Николаем Иванови-
чем, в честь Н.И. Бухарина, который был блистательным
оратором. Когда Бухарина расстреляли, Зугеев не стал
менять отчества — скрытый протест против репрес-
сий! После увольнения из ГИЯЛИ Зугеев, став секрета-
рём Союза писателей Бурят-Монголии, поехал на пленум
Союза писателей СССР. В Москве он встречался с писате-
лями, учёными, рассказывая в редакциях газет о переги-
бах в Антигэсэриаде.
Узнав об этом, Кудрявцев тут же снял Зугеева с поста
секретаря Союза писателей, приказав ему вернуться
в Улан-Удэ. До чего же всесильны были в ту пору парто-
229
краты! Однако Зугеев продолжил хождения по редак-
циям. И 3 июля 1948 года в газете «Советское искусство»
вышла статья А. Кердода, где «Гэсэр» характеризовался как
шедевр народного творчества. А газета ЦК ВКП(б) «Куль-
тура и жизнь» выступила против мнения о том, что эпосы
«Джангар» и «Гэсэр» воспевают Чингисхана.
Летом 1948 года прошли торжества в честь 25-летия
Бурят-Монголии. Волны репрессий ненадолго сменились
волнами наград и грамот. Тысячи людей были удостоены
высоких званий, орденов и медалей.
Ильинский санаторий «Красная лилия» переимено-
вали в санаторий имени 25-летия БМАССР. Так поэти-
ческое название заменили жутким канцелярским. Вот
так подарок! Но ни врачам, ни медсёстрам, ни директору
лучшего санатория наград не досталось. Кудрявцев, зная
от своих дочерей, как хорошо лечат здесь, знал и том, что
Шулукшин приезжал сюда и находил в нашем доме горя-
чий приём.
Система стукачей отрабатывала свой хлеб хорошо.
Написав это, я подумал, а кто мог доносить? И вспомнил,
как отец однажды взял за грудки Петра Коробова и кри-
чал, что видел, как тот прямо со станции пошёл в здание
КГБ на площади Советов. Этот рабочий доносил фамилии
наших гостей.
Осенью 1948 года я приехал из города и застал отца
заплаканным. Никогда не видев его таким, я был потря-
сён. Отец сжёг при мне какое-то письмо, стряхнул пепел
в печь и сказал, что расстроен тем, что никого из санато-
рия не наградили медалями и грамотами. На самом деле
дело было не в наградах, хотя и в них тоже, а в том, что
16 октября 1948 года вторичный суд осудил его по статье
58-10 к десяти годам лишения свободы.
230
ЛЕГЕНДЫ О ШУЛУКШИНЕ
На заседаниях вторичного суда те, кому разрешили
присутствовать, с трудом узнали Шулукшина. Измождён-
ный, похудевший, он был тенью прежнего человека. Его
измотали очные ставки со свидетелями и доносчиками,
многомесячные ночные допросы, после которых ему не
давали спать. Но он умело и стойко защищал себя. Всё
изложенное ниже удалось узнать от ближайших друзей
Шулукшина, сорок лет спустя.
Ровно через год после второго суда, в октябре 1949 года,
Шулукшин по указанию Кудрявцева был переведён в один
из лагерей Иркутской области. Его повезли не в зековском
товарняке, а в пассажирском поезде. В Иркутске переса-
дили на другой поезд.
Сопровождающий конвоир был необычно добр. На
станции Черемхово он предложил пойти в привокзаль-
ный ресторан. День выдался тёплый, солнце припекало
как летом. Шулукшин с удовольствием пил пиво, которого
не пробовал три года, рассказывал анекдоты, конвоир от
души смеялся.
Затем он разрешил Шулукшину выйти в уборную на
улицу, а сам последовал за ним. В шуме проходящего поезда
никто не услышал выстрела. Когда из уборной стали вывола-
кивать окровавленного, измазанного в дерьме человека, один
из земляков, узнав Шулукшина, бросился на помощь, но,
получив удар рукояткой пистолета, потерял сознание и упал.
В это время трое конвоиров забросили труп в кузов заранее
подготовленного грузовика и повезли в сторону Ангарлага.
Невольный свидетель очнулся в медсанчасти, где его
допросили с пристрастием и сказали, что при попытке
к бегству убит опасный политзек. С него взяли подписку
231
о неразглашении и отпустили. Однако через несколько лет
эпизод с убийством Шулукшина дошёл до Н.И. Зугеева,
который рассказал мне всё, как описано здесь.
Я написал об этом в газете «Бурятия» 29 июня 1995 года,
в день открытия празднования 1000-летия эпоса, в статье
«Кровь на знамени Гэсэра». Каково же было моё удивле-
ние, когда после публикации мне позвонила дочь конво-
ира, который этапировал Шулукшина и сдал его живым
и невредимым в Тайшетлаг. Её пожилой отец в то время
находился на Байкале, встретиться с ним я не смог, так как
улетал в Москву и отложить вылет не мог.
Через несколько лет муж моей кузины Галины, дочери
моей тёти Лёли Бараевой, Алексей Норбоев сказал, что его
отец служил в Тайшетлаге в то время, когда оттуда бежал
Шулукшин. Отец нарисовал схему расположения лагеря,
барак, в котором находился Шулукшин, рассказал, какой
переполох вызвало групповое бегство.
Максим Ильич бежал с зеками, среди которых были
двое русских, латыш, эстонец, литовец. С такой вот интер-
бригадой бурят Шулукшин ездил по таёжным посёлкам,
читал лекции по международному положению, а его спут-
ники пели песни, читали стихи!
Никакой антисоветчины, блатных песен! Забытые
богом таёжники были довольны агитбригадой, писали
в Иркутск благодарственные отзывы, кормили, поили
Шулукшина и его спутников, давали ночлег, доставляли
в соседние посёлки. Беглецы пробирались на запад от Тай-
шета, чтобы оттуда уехать в центр страны.
Тогда в тех местах не было телефонов, радиосвязи,
но вести о необычной агитбригаде дошли до Иркутска
из откликов таёжников. Поняв, что это группа Шулук-
шина, руководство выслало спецотряд с заданием не брать
232
в плен, а «расстрелять как бешеных собак». Между про-
чим, это выражение Вышинского, в тридцатых годах он
именно так требовал казнить врагов народа. Где-то есть
отчёты о поимке Шулукшина и его интербригады. Кто-то
видел справку патологоанатома, где зафиксировано семь
пуль в теле Шулукшина.
То есть беглецов «убили как бешеных собак». Всё это
достойно фильма или даже сериала, типа «Последний бой
Максима Шулукшина». Почему-то уверен, что он не отво-
рачивался от пуль, не закрывался руками и с презрением
смотрел смерти в лицо.
В 2005 году в Улан-Удэ вышла книга Бориса Базарова
«Дело Максима Шулукшина». Её открывает фотография
молодого человека в светлой фетровой шляпе. Безмятеж-
ная ослепительная улыбка, ровный ряд зубов, которые во
время допросов были выбиты. Снимок сделан до ареста, тут
Максиму Ильичу лет тридцать, а убит в 36. И всё же дядя
Макс не похож на того, каким я видел его на Ильинке. Здесь
он чересчур скуластый, монголистый. А мне запомнилось
более красивое, почти европейское лицо.
Б. Базаров подробно излагает всё написанное в лагер-
ном дневнике Шулукшина. Пишет о трениях между вос-
точными и западными бурятами, существовавшим тогда.
Шулукшин характеризовал поэта Цыдена Галсанова как
«человека восточно-бурятского улусного мировоззре-
ния», к тому же крайнего националиста, ненавидевшего не
только русских, но и бурят из западных районов. Он заяв-
лял, что иркутские буряты — изменники нации, продав-
шиеся русским, не знающие родного языка.
Мнение о том, что «западные буряты продались рус-
ским», бытует и сейчас. Именно так заявлял мне скульптор,
агинец по рождению, живущий в Москве. «Доказывал»
233
это тем, что иркутские буряты приняли крещение, забыли
родной язык, стали учиться в вузах Иркутска, Томска,
Москвы, Петербурга. Обрусев, они «перестали быть насто-
ящими бурятами». Первыми секретарями обкома и руко-
водителями советских органов республики после Кудряв-
цева назначались только западные буряты — А. Хахалов,
В. Филиппов, А. Модогоев, Н. Пивоваров, Д. Болсохоев.
В ЦК ВКП(б) считали крещёных бурят ближе к русской
культуре, и потому ЦК опирался на них.
Скульптор не принимал мои доказательства того,
что буряты сражались с отрядами русских казаков. А те,
наводя ужас своими пушками и ружьями, которых не было
у бурят, истребили жителей улусов вдоль Ангары, Лены,
на берегах Байкала. Не случайно первые остроги — Брат-
ский, Иркутский, Баргузинский, Верхнеудинский, строи-
лись как крепости, форпосты наступления против бурят
и тунгусов. Между прочим, именно тогда были изгнаны
буряты из низовья Селенги, где на месте бывших улусов
появились православные церкви, монастыри. Не призна-
вая исторических фактов, Сэрэнжав Балдано говорил, что
западные буряты сдались пришельцам и, захватив власть
в республике, не дают хода уроженцам восточных аймаков
Бурятии.
Рассуждая о сложностях национальных вопросов,
Шулукшин шёл дальше подобных упрёков и говорил
о «превалировании русских кадров в руководстве наци-
ональными республиками». Это явление он рассматри-
вал как необходимое зло: «Необходимое потому, что это
был единственно правильный путь для дальнейшего
развития социализма, а зло потому, что «русские кадры
не способны понять экономические, культурные и быто-
вые особенности народа так, как это понимают местные
234
национальные кадры… Русские кадры в какой-то мере
гастролёры. Сегодня, например, Кудрявцев здесь, а завтра
может очутиться в Средней Азии или Чувашии. Поэтому
такие кадры не только не захотят серьёзно руководить,
но будут ограничиваться кампаниями и штурмовщиной,
в результате которых наломают дров и уедут… Направля-
ющая сила в жизни любой нации должна быть выдвинута
из среды самой нации… При этом одним из основных
условий этого расцвета является то неоспоримое положе-
ние, что он может быть только под знаменем социализма,
в дружной семье народов Советского Союза».
Говоря о гастролёрах, Шулукшин был прав, но среди
них были не только русские. Например, бурятка М. Сахья-
нова служила в Чувашии, где её вспоминают не самыми
добрыми словами, якут М. Аммосов — в Казахстане и
Киргизии, латышские стрелки были лучшими чекистами
в Москве и Прибалтике. Всё это звенья единой политики
прежнего режима — разделяй и властвуй.
Однажды Шулукшин с восторгом прочёл за колючей
проволокой Джидалага Александра Блока: «Да! Скифы
мы. Да! Азиаты мы с раскосыми и жадными очами». Потом
прочитал стихи Мережковского «Сакья-Муни» и сказал,
что надо бы создать в СССР Монголо-Бурятскую Союзную
республику, поскольку автономия ограничивает её права.
В эту республику он хотел включить не только Монголию,
Бурятию, но и коренных жителей Иркутской, Читинской
областей, агинцев, тувинцев, калмыков. Считая калмы-
ков значительной ветвью монголов, он назвал их живым
памятником великих походов Чингисхана, Батыя. «А при
Советской власти их просто стёрли с лица земли, выселив
и развеяв. И нет больше народа, создавшего замечатель-
ный эпос «Джангар»…
235
Всё это было мгновенно зафиксировано очередным
доносом. О, Тенгри! Ну, как можно так терять чувство
опасности! Горечь и боль охватили меня, когда я дочитал
книгу Б. Базарова. Спасибо ему за попытку прояснить,
разобраться в страшных перипетиях давней истории, но
жаль, что он не показал окончательной развязки. Нет про-
токолов о гибели Шулукшина. Ни слова — о жене и сыне
Шулукшина, которым пришлось бежать в Украину и там,
на родине матери, спастись от репрессий Кудрявцева.
А ведь сын приезжал в Улан-Удэ на 80-летие отца
в 2003 году. Встречался с соратниками отца, которых в ту
пору, увы, осталось мало. Максим Ильич был гораздо
моложе своих друзей. Одним из организаторов юбилея
был мой дальний родич бурят Константин Иннокентье-
вич Степанов. Борис Ванданович Базаров завершает свою
книгу словами: «Его жизнь и дело заслуживают почтения
потомков, а настоящий очерк — это лишь незавершённый
портрет, который положит начало новых исследований».
Итоги Антигэсэриады зловещи — погиб Шулук-
шин, сломаны жизни сотен учёных, писателей, деятелей
искусств. Кудрявцев реально вернул роковые тридцатые
годы. Как настоящий партократ, он посеял страх, неверие в
силу правды. Не отсюда ли модель поведения — не ввязы-
ваться в конфликты, происходящие рядом, чем меня удив-
ляли не только взрослые, но и дети? Да, мы были малы,
не могли влиять на ход событий, но и на нас, школьников,
влияли страшные реалии тех лет.
Лишь единицы сумели оправиться от потрясений.
Стали народными писателями Бурятии Африкан Бальбу-
ров, Намжил Балдано, который довёл до конца сбор свод-
ного текста эпоса. Защитил докторскую диссертацию фоль-
клорист Лазарь Элиасов. Алексей Уланов и Надежда Шарак-
236
шинова продолжили свои изыскания по «Гэсэру». Николай
Зугеев написал книгу о В. Борсоеве, после чего тому посмер-
тно присвоили звание Героя Советского Союза.
Печальной оказалась судьба Кудрявцева. Став секре-
тарём горкома на Урале, он своей работой довёл заводы
до забастовок. Его отстранили от должности, и он стал
начальником военизированной охраны завода. Тогда же
его постигло горе — сошла с ума старшая дочь Татьяна,
которую я хорошо знал. Когда я сказал об этом Николаю
Ивановичу Зугееву, он горько усмехнулся: «Духи наших
предков не простили злодеяний Кудрявцева в Бурятии».
История с Шулукшиным напрямую задела нашу
семью. Из-за дружбы с ним отец лишился не только наград,
но и перспектив дальнейшего роста. Его хотели послать
в Высшую партийную школу, учёба в которой давала выс-
шее образование, а после гарантировала высокие посты.
Но дружба с Шулукшиным и его друзьями поставила
крест на карьере отца.
Как ни странно, он и позже не переставал дружить
с гонимыми в разное время Барьядаевым, Болхосоевым,
Пивоваровым, снятыми с высоких постов, приглашал их к
себе, и они приезжали на Ильинку. И за эту верность дру-
зьям я горжусь своим отцом.
ПЕРВОМАЙСКАЯ, 13
В 1946 году моя тётя Елена Ивановна Бараева демоби-
лизовалась, и ей как участнице войны, выдали комнату на
втором этаже на улице Первомайской, 13. Маленький дере-
вянный дом и сейчас стоит слева от ворот. Комната три
на четыре метра с окнами на улицу и во двор была светла.
Рядом в маленькой комнате жила тётя Маруся с мужем. Мы
237
проходили мимо них, через кухоньку с печью, а поднима-
лись в дом по наружной лестнице. Под нами жила Мака-
рова, работавшая в суде. Она рассказала, как судили людей,
торговавших пирожками с человечьим мясом. Обнару-
жили по ногтям в фарше.
Справа от ворот стоял старинный одноэтажный купе-
ческий дом. Квартиру с торца занимала пожилая супру-
жеская пара, полковник Елбоев с женой. У них жил Гена
Нодия. Он говорил, что настоящая его фамилия — Ноди-
яшвили, что якобы походило на Джугашвили. Потом он
стал Ваюцким. А когда его дядя Александр Уладаевич
Хахалов после снятия А. Кудрявцева стал первым секрета-
рём обкома партии, Гена стал Хахаловым. Мать Гены была
его родственницей.
Другой вход в большой дом был со двора. Там жила врач
госпиталя Вера Ивановна Цыганкова с мужем Гребневым,
зампредом горисполкома, сыном Радиком и племянником
Витей Арбузовым. С ним я учился в одном классе.
Позже узнал, что Витя с родителями приехал из Хар-
бина. Репатриантов подвергли репрессиям. Отца и мать,
работавших на КВЖД, осудили и расстреляли. Витя дер-
жался особняком от сверстников. Я ни разу не был у него,
а он не заходил ко мне. Мы лишь изредка вместе возвраща-
лись из школы.
В глубине двора были ещё два дома. Как и на Калан-
даришвили, 2, люди пользовались одной уборной. Иногда
пацаны нарочно закрывали дверь, умудряясь накинуть
крючок изнутри.
Несмотря на тесноту в доме, мне стало удобнее у тёти
Лёли. Днём она была на работе. Оставаясь один, я лучше
готовил уроки, стал получать более высокие оценки.
Однако в число лучших учеников не входил.
238
Осень была тёплой. Однажды я сидел, распахнув
двери. Услышав шаги в прихожей, спросил, кто там. Ответа
не последовало. Я вышел на лестницу и увидел молодую
девушку. Спросил, что ей нужно. «Нет, ничего, я ошиблась
адресом». Я вернулся, глянул, всё ли на месте, и не увидел
на вешалке моего нового пиджака. Кинулся за ворота, но
след воровки простыл. Я жутко расстроился. Год назад
мне сшили костюм, но я оставил свёрток в поезде. Отец
уже не бил меня, но тогда он чуть не шлёпнул ремнём.
На Первомайской, 13 было много детей. Пацаны
играли в пристенок и стукана. В первой игре мы били по
стене монетой, а следующий должен был ударить по стене
так, чтобы монета задела предыдущую, или дотянуться
большим пальцем и мизинцем до монеты, брошенной
перед тобой. Тогда она становилась твоей. Стукана —
более сложная игра, в ней участвовали несколько ребят.
Перед чертой ставилась горка монет из вклада участников
игры. У каждого была собственная металлическая шайба.
Право первого удара получал тот, кто ближе всех прибли-
жался шайбой к черте, но если ты пересекал её, то сгорал.
Далее следовало попасть шайбой в горку монет. Если ты
задевал её, то получал право забрать монеты, лежащие
орлом вверх. А те, что лежали решкой, надо было шайбой
переворачивать на орла.
Шайбу я привёз с Ильинки, найдя её у механической.
Очистив её наждаком от ржавчины, я потренировался и стал
довольно точно сбивать горки монет, а потом ударами шайбы
переворачивал их на орла. Игра была острой, напряжённой.
У рынка, где играли на крупные суммы, доходило до драк и
поножовщины, но в нашем дворе всё решались мирно. Из-за
тесноты во дворе здесь не играли в лапту, городки, попа-
гонялу. Зато на Ильинке они были главными играми.
239
НОВЫЙ УЧИТЕЛЬ ПАСТЕРНАК
В школе появился новый географ Леонид Григорье-
вич Пастернак. Он вёл уроки гораздо лучше Кандалакши.
До войны он преподавал в Иркутском монголрабфаке, где
учился будущий вождь МНР Цеденбал. По доносу Пастер-
нака обвинили в неверном раскрытии линии партии и аре-
стовали. Позже Цеденбал и его друзья написали письмо
в защиту Пастернака, и его освободили. В те годы это было
редкостью. И то, что кто-то заступался, и то, что кого-то
выпускали.
Леонид Григорьевич ходил в кителе из зелёного сукна.
Такого же цвета брюки и чёрные ботинки дополняли его
полувоенный вид. Он сразу понравился нам, вёл уроки
интересно, был приветлив, улыбчив. Но однажды вдруг
взорвался от чьей-то выходки. Громко закричав, он ударил
указкой по столу и вышёл из класса. Через некоторое время
он вернулся в класс и, как ни в чём не бывало, продолжил
тему. Виновником его очередного срыва оказался я. Я сидел
у окна рядом с Гелием Шунковым и начал с ним возню.
Пастернак грозно закричал: «Бараев!» и, ударив указкой по
столу, вышел в коридор. Но вскоре вернулся и спокойно про-
должил урок. Таких срывов после того больше не было.
Однажды на уроке о Канаде он спросил, кто читал Сетон-
Томпсона. Воцарилось молчание. Подождав, не откликнется
ли кто, я поднял руку. Леонид Григорьевич удивлённо гля-
нул на меня и спросил, что помню я из прочитанного.
— «Виннипегский волк», «Крэг — кутенейский баран»,
«Лобо»…
— О, Лобо! А помнишь, как он прятался от охотников?
Я стал рассказывать. Леонид Григорьевич с удоволь-
ствием кивал головой, а иногда продолжал мой рассказ. Весь
240
класс с удивлением слушал этот диалог, а Ладыженский ска-
зал: «Ну, Бараев, наденет свои очки и всё запомнит».
Увидев иллюстрации Леонида Пастернака к роману
Толстого, я спросил его, не родственник ли он ему. Леонид
Григорьевич спокойно ответил: «Он мой дядя. Мы с ним
из одной деревни». Много позже узнал, что наш географ —
кузен поэта Бориса Пастернака, о котором я тогда не слы-
шал. Леонид Григорьевич не походил на поэта, черты его
лица были скорее арийские. Более того, его можно было
принять за немца.
СВАТОВСТВО ЛЕЙТЕНАНТА
Тётя Лёля работала продавщицей в магазине, рядом
с Домом пионеров. Невысокая ростом, красивая, молодая,
она привлекала покупателей. Магазин торговал не только
спортивными товарами, но и оружием, принадлежностями
для охоты и рыбной ловли. Однажды к ней подошёл моло-
дой бурят, лейтенант с авиационными погонами, пред-
ставился Борисом. Среднего роста, стройный. Форма на
нём как влитая. Купив что-то, он поговорил с ней, и после
работы проводил домой. Идти всего три квартала. Она под-
вела его к дому, показала свои окна, но к себе не пригласила.
На следующий день лейтенант пришёл в магазин и
пригласил в кино. Он служил на военном аэродроме на
станции Бада Читинской области авиатехником, чинил
моторы. Потом из-за хорошего почерка и умения рисовать
его перевели в штаб. Делал плакаты, боевые листки, стал
писарем. Помимо того обучился азбуке Морзе и радио-
делу. Его родственники жили в Иволге, недалеко от Улан-
Удэ. Когда у него кончился отпуск, он вернулся в часть.
Тётя Лёля дала ему свой адрес, разрешила писать.
241
Письма стали поступать регулярно. Почерк каллигра-
фический, ровный, фразы короткие, чёткие, грамотные.
Тётя Лёля стеснялась отвечать своим корявым почерком.
Обратившись за помощью к Лизе Хогоевой, кузине моей
матери, она нашла надёжного помощника. Почерк у неё
был хороший. Лиза сначала писала под диктовку, потом
сама стала сочинять письма. По конвертам я узнал имя,
фамилию, отчество жениха — Борис Гармажапов. Через
год он демобилизовался и приехал в Улан-Удэ.
Познакомившись с ним, Лиза Хогоева пришла в вос-
торг, он ей тоже понравился. И устроила спектакль, кото-
рый едва не сорвал сватовство. Как-то, когда тётя Лёля
была на работе, Лиза написала ему записку, мол, ешь суп,
котлеты, а я пошла в магазин. И расписалась — Лиза. Дяде
Боря, конечно, узнал её почерк. Придя домой, тётя Лёля
увидела записку, заплакала от стыда и неловкости. При-
шлось объяснить Борису, что письма писала не она, так
как у неё неважный почерк. С тех пор она перестала раз-
говаривать с Лизой. Та, конечно, извинялась перед ней, но
их отношения испортились.
Дядя Боря отнёсся к этому с юмором, не придал запи-
ске особого значения, а Лёле сказал, что относится к ней
по-прежнему. Она познакомила Бориса с моим отцом и
очень волновалась перед встречей. Незадолго до того мой
отец, зная, что за ней ухаживает Николай Богданов, пере-
ехавший в город, не разрешил сестре выходить замуж за
него. Тот болел туберкулёзом, да и характер у него был
непростой. А ей было двадцать девять лет, из-за войны
«засиделась в девках».
Отец познакомился, поговорил с Борисом, и он понра-
вился ему. Отец дал добро на брак, но предупредил жениха,
что надеется только на серьёзные отношения. Дядя Боря и
242
тётя Лёля пошли в загс на той же Первомайской, дом 6. Рас-
писались и стали мужем и женой.
Некоторое время я продолжал жить с ними, но понял,
что после рождения ребёнка мне придётся искать новую
квартиру. Дядя Боря принёс откуда-то старый радиопри-
ёмник, очень большой, высотой около полуметра. Повоз-
ился с ним, припаял какие-то провода, сменил радио-
лампы, и приёмник стал ловить не только длинные и сред-
ние волны, но и короткие. Так я впервые услышал «Голос
Америки», гимн США и джазовые композиции. Передачи
велись с острова Окинава и слышались прекрасно. Кру-
глый зелёный глазок стал скважиной, через которую доно-
сились звуки другого мира, другой жизни…
На Первомайскую стали приезжать из Иволги род-
ственники дяди Бори. Запомнился его дядя, имя которого
забыл. Он рассказал, как снимался в кинофильме Всево-
лода Пудовкина. Когда главный герой фильма Баир, кото-
рого играл Валерий Инкижинов, попал в плен к белым,
они увидели старинный свиток на шее и узнали, что его
хозяин — потомок Чингисхана. Белые решили сделать его
вождём войны против красных, но Баир бежал к соро-
дичам. А они, узнав, с кем имеют дело, стали подносить
ему подарки. И этот дядя, приехавший на Первомайскую,
поднёс Баиру шапку. Я видел эту сцену и весной 2003 года
на канале «Культура», когда меня попросили выступить
перед началом фильма, я сказал, что мой родич подарил
шапку главному герою фильма Баиру.
На этом участие дяди в съёмках не кончилось. В конце
лета 1929 года он вместе с друзьями из Иволги верхом
поскакал в Боргойскую степь, где снимался финал фильма.
Вечером, накануне съёмок, под открытым небом им пока-
зали кинофильм «Броненосец Потёмкин». Так степняки
243
впервые увидели киноаппарат, белый экран и лучший
фильм всех времён. А утром в Боргойскую степь съеха-
лось около пяти тысяч человек — селенгинцы, кяхтинцы,
джидинцы, торейцы. Огромное войско по сигналу ракеты
с визгом и древним кличем «Ура» помчалось на белых,
изобразив настоящую «Бурю над Азией». Потом фильм
переименовали в «Потомка Чингисхана», и он получил
премию на первом Московском кинофестивале 1935 года.
Так иволгинцы стали ближе мне после знакомства с роди-
чами дяди Бори…
СНОВА МОЛЬКА
После окончания седьмого класса отец снова повёз
меня на родину предков. На этот раз отец взял с собой
моего восьмилетнего брата Валеру. Он только что окончил
первый класс. Его табель был чуть хуже, чем у меня и Розы.
Мы были отличниками, а Валера хорошистом. Пошед-
ший в мамину родову, он не походил на меня, был пол-
нее, крепче, уверенный в себе малыш. От Улан-Удэ ехали
поездом у Байкала. Проезжая тоннели услышал о том, что
в гражданскую войну здесь взорвали линию, и несколько
вагонов с золотом Колчака упали в Байкал. Достать его
невозможно из-за большой глубины. Один из спутников
сказал, что когда придумают глубоководные аппараты,
золото достанут.
В Иркутске на вокзале мы сели в частную машину.
Она была трофейная, чуть меньше нашей эмки, но более
удобная. Отец спросил марку машины, хозяин ответил:
«Опель-Олимпия». Отъехав от вокзала, мы увидели, как
вдоль длинного высокого забора вприпрыжку скачет на
костылях мужик, убегающий от кого-то. Наш водитель
244
остановил машину за углом, выскочил и поднял калеку
на забор, тот подтянулся и прыгнул на другую сторону.
Водитель тут же открыл капот машины, а нам показал
палец у рта. В это время из-за угла выехала милицейская
машина. Милиционер спросил водителя, не видел ли он
одноногого. Он сказал, не видел, так как забарахлил мотор.
Валера хотел, было, сказать, но я зажал ему рот. Ему это не
понравилось, он толкнул меня локтем. Милиционер гля-
нул в багажник и под колёса, осмотрел забор и уехал.
У сибиряков принято помогать беглецам и не выда-
вать их. Это у нас как бы в крови. На заборах и воротах
Ильинки я видел ниши для еды беглым. Поехав дальше,
водитель сказал, что этот беглец — участник войны, и
грех ему не помочь. Тот явно возглавлял банду грабителей,
а наш водитель спас его от ареста.
На пристани мы взяли билет на пароход. Он был не
колёсный, а винтовой, длиннее, выше того, на каком мы
ехали в сорок первом году, и коридоры просторнее. Пообе-
дав в ресторане, отец прошёлся с нами по палубам, мы по
очереди смотрели в бинокль, который нам дала в Иркутске
тётя Стёпа, Степанида Даниловна Тарантаева. К ней мы
зашли перед отплытием. По реке шло множество грузовых
пароходов, барж.
Тогда ещё я не знал об Ангарске, но увидел, что на
левом берегу зеки строят завод. Причалы у берега реки
огорожены заборами. На сторожевых вышках стоят
стрелки с винтовками. Я рассмотрел в бинокль одного из
них. Усолье-Сибирское знал по спичкам, которые расходи-
лись отсюда по всей стране. Позже читал об Александров-
ском централе, где до революции сидели революционеры,
об Олонках, где жил и похоронен друг Пушкина Владимир
Раевский…
245
Вскоре отец лёг отдыхать, а мы с Валерой встали
у трубы, из которой шёл густой чёрный дым, летели искры.
Пароход мчался по течению реки так быстро, что казалось,
будто он летит, как торпедный катер. Ангара тогда не была
перегорожена плотинами ГЭС, наверное, текла быстрее,
чем сейчас. Да и пароход был более мощный, чем пять лет
назад.
Замёрзнув от холодного ветра, мы с братом стали
играть в прятки в коридорах парохода. Длинные, развет-
влённые, они как бы созданы для этой игры. Договорив-
шись не переходить с нашей палубы на другие, мы бегали,
пока отец не увёл нас в каюту. Прибыв в Балаганск до
темноты, мы успели на последний паром, чтобы перепра-
виться на правый берег. От Малышёвки до Мольки всего
двенадцать километров, но пришлось заночевать у знако-
мых отца.
Пребывание в Мольке на этот раз не особо удивило
меня. Те же ёхоры, то же архидачинье, когда отца застав-
ляли пить и петь в каждом доме. Отец предупредил меня
и Валеру не говорить лишнего, не хвастать тем, как хорошо
мы живём. Я помнил, что наш визит пятилетней давности
кончился доносом, и понял, что он имел в виду.
Но как бы Валера не сболтнул чего лишнего. Однажды,
отвечая на вопросы родичей, он сказал что-то не то. Я зажал
ему рот, а он оттолкнул меня и сказал: «В следующий раз
получишь в морду». И он сдержал слово. На обратном пути,
в ожидании парома в Балаганске, я снова зажал ему рот, а
он действительно ударил меня ладонью по щеке. Сидящие
рядом парни очень удивились тому, что я не дал сдачи. Один
из них сказал:
— Малыш будет настоящим мужиком, а этот, — он
глянул на меня, — так себе.
246
Валеру и Розу отец ни
разу не бил. По сравнению
со мной, они — «непоро-
тое поколение». Помня,
как тяжело переносил
побои отца, я никогда не
трогал их. Потому не тро-
нул братишку на пароме.
Узнав, что шаманы
лечат людей, исполняют
улигеры, спросил отца,
нельзя ли увидеть их.
Однако отец промолчал.
А Молька как раз слави-
лась своими сказителями.
Здесь родился известный
улигершин Альфор —
Александр Васильев. Он
пел свадебные и охотничьи песни, исполнял эпос «Гэсэр».
Учёный С.П. Балдаев записал у него 405 страниц эпоса и
назвал его вариант самым поэтичным из всех.
Позже, увидев его фотографии, я был поражён сход-
ством с моим отцом. Узколицый, с короткой причёской.
Тёмные очки на глазах. Ослепнув в три года, Альфор
ездил верхом, работал по хозяйству, слушал и запоминал
сказителей. А когда вырос, у него появился бас, и он стал
исполнять улигеры и песни на русском и бурятском язы-
ках, аккомпанируя себе на самодельном хуре.
После побед на смотрах художественной самодеятель-
ности в Иркутске и Улан-Удэ его хотели послать в Москву
на декаду бурятской литературы и искусства. Но началь-
ство решило: «Зачем везти слепца».
Улигершин Альфор (Александр
Васильев), наш дальний родич. 1939 г.
247
Это так расстроило Альфора, что он перестал высту-
пать. Некоторое время он пел для себя, так как не мог жить
без песен. А через несколько лет бросил свой хур в Ангару и
буквально на глазах зачах и умер в 1945 году. Вот драма или
даже трагедия! Решение бюрократов убило его.
Вариант «Гэсэра», записанный С.П. Балдаевым, до
сих пор не издан. Прочитав эпос в переводах С. Липкина,
В. Солоухина, узнал, что они делались по сводному варианту
Намжила Балдано. И очень походят друг на друга. А сводный
вариант — абсурд, ведь он нивелирует достоинства и осо-
бенности разных авторов. Позже я установил, что мы, Бара-
евы, — родичи Альфора Васильева. Так что сходство моего
отца с ним неслучайно.
УЛЕЙ-ОЛОН
Однажды отец ушёл архидачить. Валера уснул, я вышел
на улицу и увидел у костра группу старших ребят. Один из
них говорил таинственным голосом:
— Красавица Буржахай-духэй понравилась богачу. Тот
прислал сватов, а она любила другого. Родители насильно
выдали её замуж. Но она бежала со свадьбы в Улей, собрала
подруг, устроила гулянье. Когда прискакал жених с дру-
зьями, она заперлась с подругами в большой юрте. Вскрыть
двери гости не смогли, залезли через дымоход и увидели, что
Буржахай-духэй и её семнадцать подруг мертвы. Некоторые
ещё качались в петлях из волосяных верёвок. Они так ува-
жали и любили её, что в знак поддержки повесились с ней.
Вскоре после похорон со склонов гор стали доноситься деви-
чьи голоса — это духи погибших девушек и Буржахай-духэй
ночами бродили вдоль Ангары и водили свои хороводы. Так
образовалось Улей-олон — Улейское множество…
248
— Далеко ли Улей? — спросил я.
— Километров тридцать, на правой стороне реки, как
и Молька.
— А можно увидеть Улей-олон?
— Можно, но опасно. Буржахай-духэй и её подруги не
любят мужчин и парней — завлекают их в свои танцы и
кружат до безумия. Зато девушек любят и радуются, когда
одна из них заболеет или кончает самоубийством.
— Почему? — удивился я.
— Потому что после смерти они попадают в Улей-олон.
Буржахай-духэй хочет набрать столько девушек, чтобы
они, взявшись за руки, станцевали ёхор вокруг Ердэ. Эта
гора находится на Байкале. Названа в честь богини Земли,
а рядом бухта Ая названа в честь Бога-громовержца. Когда
в Улей-олон войдёт шестьсот шестьдесят шесть девушек,
они возьмутся за руки, станцуют вокруг Ердэ, и всем
мужикам, которые обижают девушек и жён, будет плохо.
— А кто-нибудь видел Улей-олон?
— Да, но таких мало. Один из них, Кеша Хамгуш-
кеев, искал потерявшуюся корову, нашёл и погнал домой.
И вдруг увидел в сумерках девушек, которые поют и кру-
жатся в танце, не касаясь земли, словно паря в воздухе.
Огонь в костре синеватый, как у лесных духов, голоса деву-
шек глухие, будто слышатся сквозь подушку. Поняв, что это
Улей-олон, он испугался, побежал домой. Там начал бре-
дить, отгоняя от себя кого-то. Родители вызвали шамана, и
только после его камланий Кеша пришёл в себя…
— Однажды ребята вечером ехали с покоса, — про-
должил другой, — и увидели красивую девушку в синем
дэгэле. Она шла по пригорку. Решив нагнать её, они уско-
рили лошадей, но не смогли приблизиться к ней. Услышав
топот копыт, Буржахай-духэй улыбнулась, махнула рукой.
249
Но глаза её сверкнули, как молнии, а от руки полетели
искры. Лошади захрапели, встали на дыбы. Парни попа-
дали вниз, один сломал руку, другие сильно ушиблись…
— Перед войной в Улей приехала певица Мария Шам-
буева, — снова заговорил первый, — старики предупре-
дили: петь здесь опасно, и рассказали о Буржахай-духэй.
Но Мария лишь усмехнулась. Концерт затянулся, зрители
не отпускали аплодисментами. И вдруг ровно в полночь
она упала прямо на сцене. Один старик-шаман привёл её
в чувство. Наутро её увезли в Улан-Удэ, где она умерла.
И сейчас ночами в тайге и по берегам Ангары слышен её
голос. Она стала главной певицей Улей-олон.
Привожу эти истории, почти дословно цитируя
рассказчиков. Первую узнал от Иннокентия Хамгуш-
кеева. Окончив Бурятский пединститут, он защитил
диссертацию, женился на моей тёте Вале Гуляшиновой.
Вторую историю услышал от доктора филологических
наук Михаила Тулохонова, завсектором Бурятского
научного центра Сибирского отделения Российской
Академии наук. А история с Марией Шамбуевой давно
известна в Бурятии.
Не сулят ничего хорошего не только встречи с Улей-
олон, но и описания их. Так, прозаик Матвей Осодоев,
написав повесть об Улей-олон, вскоре умер.
Бурятский театр поставил пьесу «Шаманские сновиде-
ния», где упоминались девицы Улей-олона. Пьеса успешно
прошла в Улан-Удэ, Усть-Орде, Москве, Нью-Йорке.
Но после феерических гастролей скоропостижно сконча-
лась режиссер спектакля Нелли Дугаржабон. Говорили,
что она понравилась духам, и они призвали её к себе. Но
другие считают, что духи Улей-олон наказали её за втор-
жение в их мир.
250
С тех пор все, кто берётся писать об Улей-олон, прово-
дят молебны в честь них, просят прощения за беспокой-
ство, и вымаливают разрешение писать о них. То же сделал
и я, прежде чем взяться за эту главу. Не уверен, что здесь
уместны подобные откровения, но я отдал дань духам
Улей-олон — брызнул водкой с лоджии моей квартиры на
12-м этаже на улице Бутырской в Москве. Наши окна смо-
трят на восток.
Когда я спросил отца, нельзя ли заехать в Улей, он резко
сказал: «Выбросить из головы эту чушь!» Я уже писал, что
отец не хотел говорить о шаманстве. Лишь перед смертью
он сказал мне, что мы из рода нойот, близкого роду бор-
джигитов, из которого происходил Чингисхан, и наш род
славился шаманами.
К сожалению, мы так и не заехали в Улей, где я хотел
увидеть место битвы Гэсэра с чудовищем Лобсоголдоем.
Мангатхай был такой большой, что, погибая, вырыл своей
кистью пять оврагов у дороги.
Вечером перед отъездом я услышал скрипку, играющую
полонез Огинского. Печальные звуки плыли со двора Мин-
кевичей к горе и разливались над Ангарой. Я хотел зайти,
но Ядвига, моя кузина, крёстная дяди Людвига, переехала в
Улан-Удэ, а без неё постеснялся. Позже узнал, что Огинский
написал полонез, покинув Польшу после подавления Суво-
ровым восстания 1794 года. Отсюда и название полонеза
«Прощанье с родиной». Он стал своего рода гимном поля-
ков после восстаний 1794, 1831, 1848, 1863 годов и ссылки
сотен тысяч поляков в Сибирь. Неслучайно этот полонез
часто передавали в Улан-Удэ, Иркутске и других городах,
ведь в Прибайкалье жили потомки ссыльных поляков.
Мы переправились на пароме в Балаганск и на попут-
ной машине доехали до Черемхова. В ожидании поезда
251
поели в ресторане, зашли в туалет, в котором был убит
«важный политзек». После рассказа Зугеева ярко предста-
вил всё. Когда же узнал, что Шулукшина убили не здесь,
а в тайге, я невольно вспомнил о расстрелянном в Черем-
хово, и подумал, кого же убили там?
На вопрос, почему едем не на пароходе, папа ответил:
«Плыть против течения гораздо дольше, чем вниз».
ИРКУТСК
В Черемхове сели в поезд на Иркутск. Там перед пере-
садкой в Улан-Удэ оказались свободные часы, и мы пое-
хали к Тарантаевым, родственникам моей мамы. На трам-
вае по мосту через Ангару, затем по улочкам центра до
рынка. Нашли дом на улице Дзержинского, где жили Сте-
панида Даниловна, жена Дмитрия Максимовича Таран-
таева, которого я не знал, и Вера Максимовна, его родная
сестра, с сыном Володей.
Её старший брат Николай Максимович был чекистом,
служил в Кяхте. Там женился на Тоне Немчиновой, пле-
мяннице купца-миллионера Якова Немчинова, хозяина
Байкальского пароходства. А кузина Тони Юлия Барма
вышла замуж за командира кавалерийского эскадрона
Константина Рокоссовского.
Тоня была спортсменка. Зимой 1925-1926 годов уча-
ствовала в первом в истории женском лыжном переходе
Иркутск-Москва! В 1926 году вышла замуж за Н.М. Таран-
таева, которого вскоре командировали в Монголию, где он
служил с чекистами Чайвановым и Благовестовым-Вол-
конским. Тоня родила дочь Валю.
В 1929 году начались происки гоминдановцев на
КВЖД. Антонина ещё кормила ребёнка, но вызвалась
252
выполнить задание ГПУ и поехала в Харбин. Там её узнали
и как жену чекиста, арестовали и после пыток расстре-
ляли. Дочь Николая Максимовича Тарантаева и Анто-
нины Ильиничны Немчиновой Валентина позже вышла
замуж за Максима Антоновича Хунданова, кузена моего
отца, родила Тамару и Колю.
Рассказав о Тоне Немчиновой, Вера Максимовна
заключила: «Через Тоню мы родичи Рокоссовского.
У бурят учитываются такие родственные связи».
В двадцатых годах она работала в ЦК ВКП(б). Вместе
с мужем Н.М. Балдаевым служила в Улан-Баторе как пред-
ставитель Монголо-Тибетского комитета Коминтерна.
О сложной роли и судьбе этой организации я узнал позже.
В 1935 году Веру Максимовну арестовали, но вскоре осво-
бодили. От цековского прошлого у неё остался вальяжный
вид, и держалась она соответственно.
— С Чойбалсаном часто сидела в Улан-Баторе вот так,
как сейчас с вами, — рассказывала она, — Учила его гово-
рить по-русски. Он уважал бурят, которые участвовали
в Учредительном съезде МНРП, а позже сопровождали
Сухэ-Батора в его поездке в Москву к Ленину. Чойбалсан
просил бурят принять подданство Монголии, а после того
репрессировал их. Помогала ему в этом его любовница-
бурятка, доносившая на земляков…
— Перед войной в Иркутске училась большая группа
монголов, — говорила она, — Проездом в Улан-Батор я
в 1940 году остановилась здесь, чтобы повидать родных.
Зашла на монголрабфак, меня попросили выступить. Пер-
вые же мои слова прервали бурные аплодисменты. Дело
в том, что я начала по-монгольски. Потом сказала, что раз
уж вы учитесь здесь, то продолжу речь по-русски. Ввела их
в курс международной обстановки — освобождение При-
253
балтики, Западной Украины, города Белостока в Белорус-
сии, разъяснила задачи Коминтерна в борьбе с фашизмом.
С особым вниманием меня слушал один симпатичный
монгол. Когда я уезжала в Улан-Батор, он проводил меня
на вокзал. С ним была красивая русская девушка. Её звали
Настя Филатова.
Мой давний друг Борис Элиасов, ныне живущий
в Израиле, сказал, что его отец, учась в Иркутском педин-
ституте, дружил с Цеденбалом, студентом Иркутского
финансово-экономического института. Их дружба стала
более тесной после женитьбы на подругах-студентках
мединститута. Анастасия Филатова стала женой Цеденбала
и звала его Володей, а сибирячка из Красноярского края
Валентина Васильева вышла замуж за Лазаря Элиасова.
Когда Цеденбал стал генсеком ЦК МНРП, он вместе
с женой приезжал в Улан-Удэ, навещал Элиасовых, жив-
ших тогда на улице Кирова, возле тубдиспансера. Во время
Антигэсэриады Цеденбал вступился за Лазаря Ефимовича,
чем спас его от неприятностей. На рабфаке, где выступала
В.М. Тарантаева, Цеденбал мог оказаться по приглашению
земляков. Но был ли он тогда в Иркутске с А.И. Филатовой,
нужно уточнить. Веру Максимовну, как и меня, могла под-
вести память. Ведь официально они поженились в 1947 году.
Что касается семейного имени Володя, это не прихоть
супруги. Дело в том, что у монголов имя становится фами-
лией, а отчество выносится на первый план. Так Юмжагийн
Цеденбал официально писался: Ю. Цеденбал. Не могла же
Анастасия Ивановна называть мужа по имени, ставшей
фамилией, когда все вокруг называли его товарищ Цеден-
бал. Однако Володей она звала мужа только в семейном
кругу, так как это имя вызвало бы у монголов ещё большее
недоумение, чем у русских Цеденбал.
254
В 1958 году Анастасия Ивановна приезжала с мужем
с неофициальным визитом в Улан-Удэ, где побывала
с мужем в театре оперы и балета. Я шёл по нижнему фойе и
вдруг увидел женщину, быстро идущую навстречу. За ней
в небольшом отдалении шли Цеденбал и первый секретарь
Бурятского обкома партии А.У. Модогоев. Она бросила на
меня острый, властный взгляд и прошла в правительствен-
ную ложу.
В 1998 году я позвонил её сыну Зоригу Цеденбалу, с кото-
рым познакомился на сборе Московской бурятской диаспоры
(его жена, студентка Литинститута, — бурятка). Трубку взяла
Анастасия Ивановна. Я представился, сказал, что я бурят,
много раз бывал в Монголии, видел её в Улан-Баторе, на пра-
вительственной даче, у горы Богдо-Ула, и в Улан-Удэ. Зорига
не оказалось дома, но она не клала трубку. Я понял, ей при-
ятно говорить с человеком, который знает и помнит её. После
отставки Цеденбала и лишения его в 1990 году всех наград и
званий многие монголы отвернулись от неё.
Через семь лет тот указ отменили, награды, звания
вернули, но после смерти мужа в 1991 году она испытывала
полное одиночество. Вот драма — при жизни встречалась
с Неру, Индирой Ганди, всеми главами стран народной
демократии, и вдруг полная пустота. В Интернете пишут,
что она перед смертью в 2001 году жила в нищете. Так ли
это, не знаю, но похоже на правду.
Но вернёмся в Иркутск 1946 года. Вера Максимовна
начала говорить о литературных опытах своего сына
Володи, прочитала отрывок из его повести. Запомнилась
фраза: «Он обернулся и увидел горячее рыло самолёта».
По её мнению, это рыло передавало ощущение громадно-
сти и близости самолёта. Володя в это время писал в сосед-
ней комнате. Он был старше меня на 9 лет.
255
— А как вы относитесь к Зощенко? — спросил я.
— Ты читал его? — Вера Максимовна удивлённо вски-
нула брови.
— Не всё, только «Перед восходом солнца».
— Володя! — крикнула она сыну, — Ты слышишь,
Вова читал Зощенко.
— А я читал Ахматову. И что из этого?
— Подойди, поговори с нами.
— Мама, ты же знаешь, я завершаю повесть.
— Ладно, работай! — разрешила она, — А о Зощенко
скажу вот что. Его рассказики, ну, ничего так. А «Перед
восходом солнца» не читала, и не буду читать. После
Постановления ЦК моё отношение к нему и его творчеству
изменилось.
Узнав, что тётя Миля Михайловна отдыхала у нас,
Вера Максимовна сказала:
— Видела недавно. Не следит за собой, располнела,
походит на доярку.
Язык у неё был острый, с колючим жалом. О своём аре-
сте в 1935 году она сказала, что М.М. Сахьянова «накапала
куда следует». Мне же кажется, что две землячки, причём
очень красивые, не вынесли женского обаяния друг друга.
Но заслуги их несопоставимы. Мария Михайловна была
старше. В 1915 году начала учёбу на Высших женских кур-
сах имени Лесгафта в Питере.
В феврале 1916-го вступила в РСДРП. Летом 1917 года
прибыла в Иркутск, заняла пост в Центросибири. В 1920-
1921 годах — подпольная работа во Владивостоке с Сергеем
Лазо, Александром Фадеевым, будущим писателем. Я видел
фотографию, где Сахьянова рядом с ними. Такие молодые,
красивые, почти ровесники. Затем Мария Михайловна
работала в Китае, Монголии.
256
Вера Максимовна вошла во влиятельные круги как
жена чекиста Н.М. Балдаева. В 1937 году, став начальником
Восточного отделения ОГПУ, он неожиданно исчез. Где и
как погиб Николай Михайлович, неизвестно. В Интернете
о нём ни слова. Из всех Тарантаевых упомянуты лишь
Тихон Максимович, как завкафедрой Амурской меди-
цинской академии в Благовещенске, где он когда-то рабо-
тал, и Тимофей Валерьевич — в списке погибших в Чечне
в 1994-1996 гг. Он явно наш родич, но я не знал ни Тимо-
фея, ни его отца Валерия Тарантаева.
Начал было спрашивать Веру Максимовну, как она
относится к делу Шулукшина, но отец попросил нас
с Валерой выйти погулять.
Мы прошли до улицы Карла Маркса. Город чем-то
похож на Улан-Удэ. И люди похожие — сибиряки. Но
бурят меньше. Такие же деревянные дома в центре, доща-
тые тротуары, булыжные улицы. И названия совпадают —
Ленина, Свердлова, Кирова, Каландаришвили. Многие
исторические лица бывали тут и в Верхнеудинске — про-
топоп Аввакум, Чехов, Сухэ-Батор, Сергей Лазо, атаман
Семёнов, полковник русской армии Маннергейм, буду-
щий маршал Финляндии. Позже узнал, что он трижды
проезжал Иркутск.
А Ярослав Гашек жил и работал в Иркутске. Автор
«Похождений бравого солдата Швейка» в 1920 году был
депутатом Иркутского горсовета, секретарём ЦК РКП(б)
в 5-й армии, которой командовал маршал Блюхер. Помимо
газеты на русском языке Гашек издавал первые газеты на
монгольском и бурятском языках — «Монголын Унэн»
(«Монгольская правда») и «Ур» («Рассвет»)…
Володя Балдаев вышел, когда мы уходили. Он запом-
нился мне высоким, красивым и очень гордым юношей.
257
Весь в мать. Собираясь поступать в Литературный инсти-
тут, он считал меня «седьмой водой на киселе», малявкой, на
которую не стоит тратить драгоценное время. В Литинсти-
тут он не поступил, окончил Иркутский университет.
В 1978 году Вера Максимовна, узнав, что я работаю в жур-
нале «Коммунист», пришла в редакцию. «Мне ничего не надо,
зашла просто так», — сказала она. Но явно не просто, а убе-
диться, действительно ли я там работаю. Она увидела отдель-
ный кабинет с моей фамилией на двери. Поинтересовалась
родителями, детьми. И вдруг попросила посмотреть удосто-
верение. Я показал ксиву с золотым тиснением «ЦК КПСС».
Вера Максимовна взяла удостоверение в руки, прочитала
вслух: «Консультант журнала «Коммунист» и сказала: «В ЦК
консультант — высокая должность, выше инструктора».
После этого пригласила меня к себе домой. Отказы-
ваться неудобно, скажет, зазнался. В доме между Ленин-
ским проспектом и МГУ я увидел её сына Владимира Нико-
лаевича. С удивлением узнал, что он успел принять участие
в Великой Отечественной войне, стал кандидатом истори-
ческих наук. У него два сына Евгений и Олег. Но, посчитав
фамилию Балдаев неблагозвучной, они сменили её. Я не
расспрашивал о них и не знаю, кем они стали, где работают.
После седьмого класса, когда мы были у Тарантаевых
в Иркутске, я уже интересовался литературой. Неслучайно
меня зацепило «рыло самолёта» в рассказе Володи Балдаева.
Помню рецензию в «Литгазете». Критик смаковал описание
отходящего поезда: «Протяжный гудок паровоза, набегаю-
щий стук вагонных сцепок. Мимо окна проплыл фонарь,
осветив купе, как переворачиваемая страница книги»…
Ничего особенного, но эти строки помню до сих пор.
С интересом ловил и новые для меня слова. Как-то
мы ехали из Улан-Удэ в кузове грузовика, где сидели наши
258
санаторские. У Ошурково медсестра Ирина сказала: «Так
привыкла к горам, что открытое пространство, вот как
сейчас, кажется комолым». До того я думал, что это прила-
гательное относится к безрогим коровам, а тут — неожи-
данный перенос на отсутствие гор. Ирина была красива,
хорошо одевалась и недолго задержалась в санатории, её
сосватали и увезли.
Однако сочинения я писал неважно. Антонина Леон-
тьевна Бестужева-Ларионова как-то написала: «Тема рас-
крыта плохо. У автора узок кругозор». Но позже отметила
моё описание весны: «Яркое утреннее солнце. Сосульки,
капель с крыш. Воробьи чирикают на карнизах крыши и
резных наличниках окон. Малыш бьёт каблуком по льду,
чтобы разбить его». В этих строках учительница уловила
ощущение весны и зачитала всем.
В заключение — о неожиданном знакомстве в Москве
на вечере бурятского землячества в 2000 году. Я оказался
рядом с красивой, но довольно важной женщиной. Эрдэ-
мика Владимировна Балдаева — окулист Московской
глазной клиники имени Фёдорова. Кандидат медицин-
ских наук, ездит в командировки в Китай и другие страны,
прекрасно лечит москвичей и пациентов со всех концов
России. Я посылал к ней внучатую племянницу Карину
Бараеву и своего друга поэта Владимира Дагурова.
Был рад, узнав, что она внучка Веры Ринчиновны Бая-
новой, министра здравоохранения Бурятии, которую мои
родители приглашали отдыхать на Ильинку вместе с внуч-
кой Микой, как в детстве звали Эрдэмику. Тогда я жил в
Целинограде, приезжая на Ильинку в отпуск, видел её
совсем маленькой. А сейчас подумал, не дочь ли она Володи
Балдаева? Если это так, то её можно считать лучшим его
произведением!
259
1947-1948
УЛИЦА СВОБОДЫ
После выхода тёти Лёли замуж я осенью 1947 года
начал учёбу в 8-м классе в квартире Данчиновых. Млад-
шая сестра моей мамы Анна Прокопьевна Данчинова
переехала из Хандагая в Улан-Удэ, купила деревянный дом
на улице Свободы и стала жить там вместе с детьми. Её
муж Тарас Леонтьевич ещё служил в армии, и потому все
заботы о детях легли на неё. Помимо ухода за ними она
работала в каком-то учреждении. У неё были старшая дочь
Роза, от первого брака с русским, сын Гена, пятиклассник,
и первоклассница Жанна. После демобилизации мужа
тётя Аня родила ещё троих — Лёню, Нину, Володю.
Улица Свободы была последней перед рекой Селен-
гой. Все дома деревянные, с большими дворами. И жители
выглядели по-деревенски. У всех — огороды, куры, поро-
сята. Наш дом находился между улицами Кирова и Калан-
даришвили, где я жил у тёти Нади и где сгорел дом. Здесь
я услышал по радио о 800-летии Москвы. Господи, какой
далёкой и недостижимой казалась она. Тогда я не знал, что
через три года поступлю в МГУ, а позже стану москвичом.
Тётя Аня с двумя дочками занимала большую комнату,
мы с Геной меньшую. Ели на кухне. В сенях стояла кадушка
для воды, которую мы носили из будки на улице, где её
выдавали по талонам, по копейке за ведро. Во дворе были
разные сараюшки для кур, которых завела тётя Аня. В углу
двора были застеклённые грядки. Можно было держать даже
корову, которую отец хотел привезти с Ильинки, но не привёз.
Тогда мне было четырнадцать с половиной лет и
у меня начались «юношеские грёзы». Мои более старшие
260
одноклассники уже давно мучились ими. Были и те, кто
вкусил сладость запретного плода, и те, кто занимался
онанизмом.
В кабинете биологии Ерыкалов раздрочил пенис и
прикрыл его кепкой. Я поразился не только его бесстыд-
ству, но и огромному пенису, который был как у взрос-
лого. Когда Вера Константиновна Козель проходила мимо,
Чижов, сидевший рядом, сорвал кепку. Учительница био-
логии тут же выдворила обоих из класса.
Классный руководитель Антонина Леонтьевна отка-
залась вести с ними щепетильную беседу. По её просьбе
Леонид Григорьевич Пастернак провёл мужской разговор
с Ерыкаловым и Чижовым. Никто из ребят не присутство-
вал при этом, но Ерыкалов и Чижов извинились перед
биологиней.
Семья Бараевых: Роза, Владимир Иванович, Вова, Валера и Евдокия
Прокопьевна. Ильинка, 1947 г.
261
Как-то по пути из школы Олег Хлудневский спросил,
был ли я с девчонками? Я ответил, нет. Он признался, что
тоже не был, но он подкладывает под грудь подушку и дви-
гает нижней частью тела до извержения семени. Я принял
это к сведению, но следовать его примеру не стал.
Однако я не мог не думать «про это». В романе Горь-
кого «Жизнь Матвея Кожемякина» я увидел рисунок
спящей обнажённой женщины и разглядывал его. Пере-
листывая в библиотеках книги, я выискивал подобные
иллюстрации. Особенно запомнились рисунки Кибрика
к роману Ромена Роллана «Кола Брюньон». Они распаляли
моё воображение. Помимо рисунков меня интересовали
и тексты. И я впервые прочитал Мопассана — «Пышка»,
«Милый друг».
Моей кузине Розе Данчиновой было двенадцать лет, но
помня, как второклассницы Дина и Валя предлагали пои-
грать в пап и мам, я знал, что интерес к мальчикам у дев-
чонок пробуждается раньше. Роза была белолицая, с пра-
вильными чертами лица, сказывалась русская кровь отца.
Однажды она спустилась в подполье за картошкой, я полез
вслед. Когда мы оказались рядом, я стал щупать её груди,
которые уже наливались. При этом меня так трясло, что
она испугалась и закричала: «Что ты делаешь? Перестань!»
Боясь, что услышит её мать, я тут же вылез наверх.
Со стыдом вспоминая это, я потом понял, что вёл себя как
дикое животное. И общение с девчонками стало казаться мне
чем-то грязным, постыдным. Слава богу, я устоял от последу-
ющих попыток. Нам, близким родственникам, нельзя быть
вместе. Кроме того, она была не совсем нормальной. Позже,
выйдя замуж, она родила дочь, и та оказалась с признаками
кретинизма. Русский отец Розы был психически болен, тётя
Аня не знала об этом, а узнав, ушла от него.
262
В ЦИРК НА ПРОБИРУШКУ
На улице Кирова, у Селенги, находился цирк-шапито.
Впервые побывал в нём с папой осенью 1947 года. Там
выступали акробаты, жонглёры, дрессировщики, клоуны.
Меня удивил гипнотизёр. Глядя на блестящий в его руках
кристалл, зрители выходили на манеж и делали то, что он
им говорил. Я смотрел на сверкающие грани, но они не усы-
пили меня. Папа сказал: «Гипнотизёру не под силу такие,
как ты». Папа приобнял меня, и я понял, он доволен, что я
не поддаюсь гипнозу. Меня больше интересовали борцы.
«В Улан-Удэ съехались лучшие борцы Советского
Союза», писали в «Бурят-Монгольской правде». Они выхо-
дили под торжественный марш, который запомнился на
всю жизнь. Могу и сейчас напеть. Кажется, тогда я впер-
вые услышал слова Блока: «В мировом оркестре искусств
не последнее место принадлежит искусству лёгкой атле-
тики и классической борьбы».
Начинали шествие легковесы и средневесы, а завер-
шали могучие борцы, «чемпионы и победители междуна-
родных встреч», как говорил конферансье. Среди них —
невысокий ловкий Пётр Рябоконь (Киев), Антон Кречет
(Ростов-на-Дону), пожилой Иван Андреев (Иркутск),
«молодой, подающий большие надежды» Андрей Сиби-
ряк (Новосибирск), уральский богатырь Иван Прокопов
(Свердловск). Двадцать борцов заполняли арену.
Недалеко от меня, на улице Шмидта, жил борец Антон
Кречет. По утрам он делал зарядку. Однажды я увидел, как
он взял на вытянутые руки двух пацанов, и начал «крутить
мельницу». Они визжали от восторга: сам Антон Кречет
вращает их! Этими пацанами были Володя Сафронов и
Толя Субботин.
263
Позже Володя станет олимпийским чемпионом по
боксу в Мельбурне.
Когда папа уехал домой, мне захотелось узнать, как
сложится дальнейшая борьба. С деньгами было туго, и я
ходил на пробирушку. Так мы проникали в кинотеатры
«Прогресс« и «Эрдэм», входя в зал со двора по окончании
очередного сеанса и прячась под креслами.
Но пройти в цирк было невозможно. У выхода дежу-
рила охрана. Снаружи цирк окружал высоченный забор
с колючей проволокой. Однако я взбирался на ближайший
к забору тополь и, прыгая с него, хватался за доски забора.
Подтягиваясь на руках, я высматривал, нет ли рядом мили-
ционеров. Они знали об этих ухищрениях, и гоняли нас
сдвоенными ремнями с бляхами на конце.
Когда милиционеров не было, я перемахивал забор,
стараясь не задеть колючую проволоку, и прыгал вниз.
Иногда мне доставалось ремнём, но выручали зрители,
которые заступались, прося не бить и пропустить меня.
Далее я поднимался на самый верхний ряд, так как ниж-
ние были полностью заняты. Да и вверху с трудом находил
место в проходе между рядами.
Однажды я оказался рядом с актёром русской драмы
П. Гофманом. Этого полноватого добряка я видел в театре
и кинофильме «Танкер Дербент». Там он в паре с кем-то
радовался тому, что они запустили двигатель и, радостно
хлопая руками, кричал: «Сто пятнадцать оборотов, сто
пятнадцать оборотов!»
Этот знаменитый актёр удивил тем, что не принимал
всерьёз поединки борцов, и вёл свой репортаж: «Сейчас он
поддастся, но встанет на мостик, а тот, что наверху, не смо-
жет припечатать к ковру». Странно, но всё происходило
так, как предсказывал Пётр Ромуальдович.
264
«Первенство Сибири и Дальнего Востока проходит
в бескомпромиссной борьбе», — писала «Бурят-Монголь-
ская правда». Но после иронических реплик артиста Гоф-
мана я понял, что это не совсем так, а, точнее, совсем не так.
К концу осени — а зимой цирк без отопления не рабо-
тал — разгорелись страсти из-за поединков за титул абсо-
лютного чемпиона между тяжеловесами Иваном Андрее-
вым и Иваном Прокоповым. Андреев был старше. Действи-
тельно известный в своё время борец сражался с Поддубным,
Заикиным. Он был непобедим во многих городах Сибири.
Но в середине 30-х годов неожиданно проиграл бурятскому
борцу Бутанаеву. В 1937 году Бутанаев был командором жен-
ского лыжного перехода Улан-Удэ — Москва. Но позже его
репрессировали и вычеркнули из истории.
Иван Андреев играл роль злодея. В предварительных
схватках все боролись друг с другом, независимо от весо-
вой категории. Малыш Рябоконь схватил его за шею и
бросил через себя. Андреев пришёл в ярость и тут же при-
печатал Рябоконя к ковру. Более крупных соперников он
бил, шипел, строил зловещие рожи. Особенно остро про-
ходили поединки с Иваном Прокоповым. Этот уралец был
добродушен, уверенность в победах так и сквозила в нём.
Никто не мог выдержать его двойной Нельсон, когда он
двумя руками хватал соперника со спины и гнул шею так,
что тот изнемогал и оказывался на лопатках.
Прокопов полюбился горожанам и тем, что его женой
была бурятка, которая кормила и даже делала ему мас-
сажи. Я видел её: симпатичная, но ничего особенного,
обычная женщина, полноватая, но с талией. Русские кра-
савицы, ревниво морщились, мол, что он в ней нашёл. Но
Прокопов ходил с ней по городу, бывал в кино. Из-за этого
буряты полюбили его и болели почти как за сородича.
265
Борясь со «злодеем» Андреевым, Иван Прокопов
играл роль добряка. Однажды Андреев звонко ударил по
шее Прокопова, стоящего в партере, и даже поцарапал его.
Даже мне, поначалу верившему в неподдельность борьбы,
стало ясно, что удар рассчитан на зрителей. Когда на чет-
вереньках оказался Андреев, Прокопов замахнулся, но не
ударил, а так опустил руку, будто махнул ею, мол, не хочет
отвечать тем же. Буря аплодисментов взорвала цирк, зри-
тели оценили благородство Прокопова. В конце концов,
в битве двух Иванов добро победило зло, и Иван Прокопов
стал чемпионом Сибири и Дальнего Востока.
БОКСЁРСКИЕ СТРАСТИ
Когда цирк закрылся, я решил стать борцом, но, не
найдя секции борьбы, записался в секцию бокса. Занятия
проходили в спортзале на третьем этаже нашей школы. Там
я увидел Володю Сафронова и Толю Субботина. На два года
моложе меня, они были меньше ростом, но тренировались
у знаменитого чемпиона РСФСР Александра Ринчинова.
А я — у Феликса Ченкирова, тоже известного боксёра. Его
бой с сильным соперником проходил с обоюдными нокдау-
нами, но кончился победой Феликса.
Это был красивый полукровок, сын известного бурят-
ского деятеля и русской женщины. Очень строгий, требова-
тельный, он первое время не пускал нас на ринг. Мы бегали
по залу, делали растяжки, упражнения на брусьях, кольцах.
Многие скучали, и Юра Балдано стал вызывать ребят на
поединки в углу зала. Когда он обратился ко мне, я сказал,
что не хочу нарушать запрет тренера. Юра обвинил меня
в трусости и тут же нашёл рыженького паренька Володю
Николаева. Тот тренировался у Ревомира Гусева, пришёл
266
сюда случайно. Его зацепили обвинения в трусости, и он
согласился на бой, но попросил меня и ещё кого-то следить
за тренером. Как только он глянет в наш угол, предупреж-
дать их. Поединок был жёсткий. Получив несколько раз по
лицу, Балдано пришёл в ярость и не услышал моего сигнала.
Феликс Иванович увидел бойцов и удалил их из зала. Он не
хотел, чтобы поединки вне ринга кончились травмами.
В 1958 году на первенстве Сибири и Дальнего Востока
в Улан-Удэ офицер Юрий Балдано, служивший в ЗабВО,
выступал за Читинскую область, а Володя Николаев — за
Бурятию. Поединки проходили на сцене оперного театра.
Более высокий, длиннорукий Юрий то и дело доставал
соперника дальними ударами.
Два раунда прошли в равной борьбе, а в третьем Володя
нокаутировал Юру. Помню, как переживал Володя. Пока
Юра приходил в себя, он стоял рядом, и когда тот очнулся,
Володя извинился и помог покинуть ринг. Так завершился
их давний спор, начатый в школе…
Наконец, Ченкиров пустил нас на ринг, но разрешил
работать только левой рукой. Мне достался крепкий рус-
ский паренёк, который, как выяснилось позже, был левшой.
Вытягивая вперёд левую руку, я не столько бил, сколько
отмахивался ею. После двух минут мне стало трудно
передвигаться по рингу, не хватало дыхания. Не желая
казаться трусом, я продолжал идти вперёд. И нарвался на
встречный удар в челюсть. Он был настолько сильным,
что у меня «поплыла голова», показалось, что вокруг неё
образовалось туманное облако.
Ченкиров тут же остановил бой. Видя, как я часто и
тяжело дышу, он спросил, в порядке у меня сердце, лёгкие.
Я сказал, что в норме. Но он велел обследоваться и при-
нести новую справку. Когда я принёс её, он вдруг сказал:
267
«В городе ты ходишь в очках. А близоруким нельзя зани-
маться боксом — от ударов может отслоиться сетчатка».
Проведя лишь один раунд и испытав состояние грогги,
я тяжело пережил отчисление, но продолжал посещать все
турниры в нашей школе и проходящие на сцене театра
юного зрителя или во Дворце культуры ПВЗ.
Поразил жёсткий бой Андрея Хайдурова с Лёвой
Бродским в нашем школьном зале. Какие хлёсткие удары
наносил Андрюша. Но и Лёва был не подарок. Не помню,
чем кончился их поединок, но все были в восторге от бес-
компромиссного боя. Синяки появились у обоих не только
на лице, но и на руках. Лёве ассистировал его младший
брат Миша, с которым мы подружились в Москве, когда
он, окончив МГУ, обосновался здесь. Он достиг более
ярких побед, чем его брат, стал чемпионом МГУ, Москвы,
Центрального совета «Буревестник», то есть чемпионом
страны среди студентов.
В Улан-Удэ зарождался боксёрский бум. Тренер зоо-
ветинститута Ревомир Гаврилович Гусев, создав секцию
бокса, подготовил много хороших боксёров. После побед
в разных турнирах они стали тренерами. Секции появи-
лись почти во всех школах, вузах, техникумах Улан-Удэ,
Кяхты, Гусиноозёрска. Одним из самых ярких тренеров
стал Антон Андреевич Атарханов.
Внимание кинохроники и прессы сделало бокс одним
из главных видов спорта в республике. В кинотеатре
«Эрдэм» я увидел в киножурнале «Восточная Сибирь»
бой студента зооветинститута Кости Зонхоева с каким-то
боксёром. Я сидел близко от экрана, у меня создался пол-
ный эффект присутствия. Костя гонял соперника по рингу
и выиграл за явным преимуществом. После его победы
в кинотеатре раздались аплодисменты, будто всё происхо-
268
дило тут. И нет ничего удивительного, что позже Бурятия
дала миру много прекрасных мастеров ринга.
Помимо Владимира Софронова стали знаменитыми
Виликтон Баранников, серебряный призёр Олимпиады
в Токио и чемпион Европы, а также Валерий Стрельников,
Михаил Дворкин, Генрих Никитеев, братья Владимир и
Георгий Банчиковы, Борис и Николай Хараевы, Бадма Жиг-
митов, Виктор Бадмаев, Стас Шодоров, Агван Жамбалов…
Я писал о них в молодёжной газете, а позже как журна-
лист кое-что сделал для популяризации бурятского бокса.
В 1966 году, став заместителем главного редактора журнала
«Байкал», я проводил турниры на кубок журнала. А учреж-
дал этот турнир А. Субботин, работавший до меня в том
же журнале. Спортивную жизнь Володи Сафронова описал
Анатолий Субботин, учившийся в Иркутском универси-
тете в одной группе с Валентином Распутиным и ставший
В. Бараев вручает кубок чемпиону Восточной Сибири
Виктору Бадмаеву. 1968 г.
269
журналистом. Его книга «Золотая перчатка Олимпийца»
вышла в Улан-Удэ. Этому способствовал Константин Сте-
панов, создав фонд Владимира Сафронова, который регу-
лярно проводит турниры памяти знаменитого боксёра.
Особая дружба связывала меня с Виликтоном Баран-
никовым. Став студентом МВТУ, он вошёл в сборную
СССР. В 1957 году на международном фестивале молодёжи
в Москве я видел его блистательный бой с венгром Шан-
дором Кишфалви. Аккредитованный на фестивале как
спецкор газеты «Молодёжь Бурятии», я наблюдал встречу
из ложи прессы, рядом с рингом.
Ученик знаменитого тренера Ласло Паппа, четырёх-
кратного олимпийского чемпиона, сразу бросился в атаку,
но через несколько секунд оказался на полу. Все думали, что
он поскользнулся, а оказалось, что Виля послал его в глубо-
кий нокаут своим уникальным «скачковым» ударом левой
рукой. После боя я поздравил Вилю с победой и удивился,
до чего он не похож на обычного боксёра. Удивительно
обаятельное, интеллигентное лицо выражало удивление от
быстрой победы и смущение от восторга публики.
В 1965 году на первенстве Европы в Берлине Виликтон
Баранников вышел в финал. В это время я работал в газете
«Молодой целинник» (Целиноград) и, находясь в команди-
ровке в Павлодаре, послал ему телеграмму: «Berlin Sportpalas
Wilikton Barannikov Du bist Grose Sohn кlein Volk! Gelaju
i verju v pobedu Vladimir Baraev». Центральная фраза пере-
водится так: «Ты великий сын маленького народа! Желаю
и верю в победу».
Я не был уверен, дойдёт ли до Берлина послание из
далёкого Казахстана, но позже Виля сказал, что мою и дру-
гие телеграммы зачитали вслух и вывесили в гостинице,
где жила сборная СССР. Они очень поддержали не только
270
его, но и других боксёров. Вряд ли эта телеграмма публи-
ковалась где-то, и потому привёл её здесь.
Тот чемпионат проходил в год 20-летия Победы над
фашизмом. Наши боксёры завоевали девять золотых меда-
лей из десяти. Среди них оказался и Виля Баранников, взяв-
ший убедительный реванш у поляка Юзефа Грудзеня, кото-
рому год назад из-за травмы кисти проиграл финал Олим-
пиады в Токио. Такой убедительной победы на первенстве
Европы наши боксёры, по-моему, больше не одерживали.
Окончив МВТУ, Виля получил квартиру в Москве на
улице Боевой, рядом со Стромынкой и Матросской тиши-
ной. Я неоднократно бывал у него и даже ночевал. Мы
договорились, что я напишу книгу о нём. Но, живя в Буря-
тии, Казахстане, потом в Краснодаре, не смог написать,
о чём очень жалею.
К счастью, в 2009 году писатель и боксёр Сергей Бухаев
опубликовал в журнале «Байкал» короткую, но яркую
повесть о нём. Жаль только, что в ней не описан трагиче-
ский финал жизни Виликтона Баранникова.
В конце 2007 года Виликтон Баранников около полу-
ночи, возвращаясь из командировки в Джиду, увидел на
въезде в Улан-Удэ человека, упавшего у дороги. Попросив
водителя остановить машину, он подошёл и узнал, что тот
поскользнулся и помощь не нужна. Возвращаясь к машине,
Виля не заметил мчащуюся машину, которая не успела
затормозить. Нелепая смерть породила слухи о том, что
Виликтон Иннокентьевич пьяный сел за руль. Он не был
ханжой, выпивал, но знал меру, до конца жизни оставался
джентльменом. Именно из-за внимания к людям он вышел
из машины, узнать, не нужна ли помощь, и погиб.
Рассказывая об этом, я ушёл от школьных воспомина-
ний в более поздние времена. Но это необходимо, чтобы
271
показать атмосферу нашего детства, в которой уже тогда
ковались великие победы олимпийца Владимира Сафро-
нова, победы на чемпионатах Европы Виликтона Баранни-
кова, Валерия Стрельникова, Александра Дугарова, став-
шего главным тренером ЦСКА.
В заключение хочу сказать о том, о чём не пишется в кни-
гах о боксёрах. Некоторые из них, к сожалению, не выдер-
жали испытания славой. Они повторили судьбу хоккеиста
Гурова в кинофильме «Москва слезам не верит». Совершенно
не пьющий хоккеист в конце фильма превратился в алкого-
лика. Встречая многих кумиров своего детства, вижу искрив-
лённые в боях носы, выбитые суставы пальцев, опухшие
лица. Среди тех, кто укоротил свою жизнь, к великому сожа-
лению, оказался Володя Сафронов, проживший всего 46 лет.
Немного дольше прожил его друг Толя Субботин. Он тоже
занимался боксом, был чемпионом университета, выигры-
вал первенства Иркутска, Улан-Удэ, но начал пить.
Многие боксёры забывают свои титулы и бои. На это
Виля Баранников за год до трагической гибели сказал мне:
«Удары по голове в юности кончаются потерей памяти
в пожилом возрасте. Я, слава богу, пока не страдаю этим».
Из меня не получился боксёр. Я потратил годы на
лыжи, стрельбу, баскетбол. Выбор вида спорта — непро-
стое дело. В итоге я нашёл себя в лёгкой атлетике и стал
десятикратным чемпионом Бурятии по метанию диска и
копья, а также чемпионом МГУ, Целинограда, Целинного
края, победителем международных встреч в Улан-Баторе,
Улан-Удэ, Тарту. Но это, как сейчас говорят, совсем другая
история. Однако боксёрские страсти навсегда врезались в
мою жизнь, они формировали меня и моих сверстников.
В 1947 году мне исполнилось 14 лет. Одноклассники
вступили в комсомол годом раньше, а я, на год моложе их,
272
вступал осенью с семиклассниками. Всё прошло без осо-
бых впечатлений. Нас привели в райком комсомола в дере-
вянное одноэтажное здание в конце улицы Ленина, наша
группа долго ждала очереди. Вступающих было много.
Меня удивило, что никаких разговоров с нами не вёл
секретарь райкома, как в кинофильме «Зоя Космодемьян-
ская». Задали несколько опросов по уставу комсомола и
приняли в ряды Всесоюзной комсомольской организации.
АХ, МЕДСЁСТРЫ!
Летом 1948 года в санаторий приехали три новые мед-
сестры из Подмосковья — Маша Внукова, Шура Воро-
нина, Тоня Копылова. Самой видной оказалась Маша.
Настоящая русская красавица, похожая на кустодиевскую
девицу. На неё сразу обратил внимание Василий Епифа-
нович Писарев. После демобилизации он стал работать не
на Кумыске, а в Ильинке. Сюда же раньше него приехал
старший брат Фёдор Епифанович.
Давняя дружба с нашей семьёй продолжилась, когда
он вместе с женой Клавдией Петровной поселился в тре-
тьей комнате нашей квартиры. Когда Фёдор Епифано-
вич вставал на партучёт в Турунтаево, там удивились
его высокому званию, орденам, медалям. Участник Вели-
кой Отечественной войны, полковник, воевавший на
Западном фронте, и вдруг решил работать в санатории.
О Фёдоре Епифановиче сообщили в Улан-Удэ. Вскоре его
вызвали в Совет Министров БМАССР и предложили пост
председателя Еравнинского райисполкома. Он согласился
и вместе с женой уехал в Сосновоозёрск.
А Василий Епифанович, тоже участник войны, но
с Японией, остался в санатории. Званием и наградами он
273
уступал старшему брату. Став заведующим механической
мастерской, он оказался самым видным женихом. Этому
способствовало открытие, сделанное женщинами в бане.
Ожидая окончания мужской смены, они увидели Василия
Епифановича, сидящего на лавке спиной к выходу. Ничего
особенного, так обычно сидели мужики после парной. Но
бабы заметили длинный «прибор», свисающий с лавки
между его ног. Ни у кого из мужиков не было такого. Поэ-
тому он не ходил купаться на пляж, так как «прибор» не
могли скрыть даже двое трусов.
Выходя из бани, я увидел странную улыбку тёти
Маруси Бурлаковой. Сидя на краю наружной скамьи, она
что-то говорила бабам. Отойдя, я обернулся и увидел, как
они одна за другой подходят к открытой двери, чтобы уви-
деть его «прибор». Слух о нём сразу разошёлся по посёлку.
Медсёстры начали ещё больше строить ему глазки. А на
бане какой-то шутник написал мелом: «Во мху я по колено».
Незадолго до того Василий чуть было не женился на дру-
гой медсестре. Она была неплоха, но уступала пышностью
Маше Внуковой, из города Озёры в Подмосковье. Помимо
всего Маша была очень добродушной, с ровным характером.
Вскоре они сыграли свадьбу и стали счастливой парой.
Илкан последовал примеру своего начальника и стал
ухаживать за медсестрой Олей. Вечерами они встреча-
лись, ходили по окрестностям, а потом садились в разби-
тую трофейную легковушку, стоявшую за механической.
И вскоре тоже сыграли свадьбу.
Как-то перед выходом из вагона на Лесовозной ко мне
сзади прижалась девушка, хотя в тамбуре не было тесно.
Мы ехали в одном купе, я узнал, что она из Покровки.
Крепкая, невысокого роста, глаза весёлые, разговорчи-
вая. «Учусь в техникуме, буду бухгалтером». После поезда
274
ей надо было идти мимо завода до Ильинки и в темноте
перейти по льду на правый берег Селенги. Я спросил её,
не страшно ли ей, она ответила, что привыкла, а волков
перестреляли.
Не довести ли её до реки, подумал я, когда она при-
жалась ко мне. Видно, я понравился ей. Но это же далеко,
да и ветер, мороз. Дома потеряют, будут волноваться. Спу-
стившись вниз, увидел, что ей очень высоко, протянул ей
руки, и она прыгнула в мои объятья. Опуская её на землю,
прижал её к себе и почувствовал, как она, как бы случайно,
коснулась моей щеки своими губами.
— Ой, как хорошо, спасибо! — засмеялась она и пошла
в свою Покровку.
Приезжая домой, я из-за своей озабоченности начал
поглядывать на медсестёр. Одна из подруг Маши, Шура
Воронина, меньше её ростом, походила на школьницу.
Очень миловидная девушка, с осиной талией и пышными
грудями. Именно эта Шура вывела детей на купанье и не
уберегла трёх девочек, зашедших в реку. Это было позже.
Я описал ту трагедию в главе «Ежегодная дань».
Так вот Шура привлекла моё внимание. Она тоже
поглядывала на меня. Очень приветливо, с улыбкой. Я уже
начал догонять ростом отца, который был выше многих
мужчин санатория. Кстати, говорили, что отец «был не
промах насчёт женщин». Он пользовался у них успехом,
однако в санатории, где все жили на виду друг у друга, не
позволял себе вольностей.
Но однажды я увидел, как он крепко хлопнул по
попе Евгению Александровну, когда она поднималась на
крыльцо нашего двухэтажного дома. Её реакция оказа-
лась странной. Она сделала вид, что ничего не произо-
шло, и спокойно глянув в сторону, открыла дверь и вошла
275
в неё. Онемев от увиден-
ного, я смотрел на отца,
но он тоже сделал вид, что
ничего не было.
Глядя на фотографии
тех лет, я вижу, какой он
высокий, стройный рядом
с моей мамой. Они спе-
циально вырядились на
какой-то праздник и стояли
в берёзовом лесу у ограды
санатория. Не пухлощёкая,
как в юности, но с креп-
кими плечами и руками,
хорошо одетая, мама
выглядела тоже хорошо.
Но где, как встретиться
с Шурой, чтобы побыть
наедине? Этого я не знал,
как не знал и того, что делал бы, не умея общаться с девуш-
ками. Наверное, мною одолел бы тот же колотун, который
был с кузиной в подполье. Впрочем, Шура, как выяснилось
позже, имела опыт общения с парнями, и могла обучить меня
всем премудростям. Но, встречая её, я делал равнодушный
вид, не выдавая своего интереса к ней. И замаскировался так,
что она стала встречаться с троицким парнем.
Как же расстроился я, увидев её на раме велосипеда, на
котором тот увозил её в лес. Почему-то подумал, что ей неу-
добно сидеть на раме. «Но ничего, попа пышная, выдержит»,
подумал я. Расстроился и на суде, где её судили за гибель трёх
девочек, когда адвокат заявил, что она ждёт ребёнка, и пред-
ставил справку о беременности. Но ей дали какой-то срок.
Евдокия Прокопьевна и Владимир
Иванович Бараевы. Май 1949 г.
276
Поставив на ней крест, я не знал, на кого обратить взор.
Вспомнив совет Олега Хлудневского, подложил под грудь
подушку и впервые изверг из себя липкую клейкую жид-
кость. Мне показалось, что все контакты с женщинами
низменны, как у собак, которые почему-то склещиваются
после актов.
Юра Лютин говорил, что так бывает и у людей. Он видел,
как в последнем ряду кинотеатра «Прогресс» парочка оста-
лась на месте после окончания сеанса. Девушка, накрыв лицо
платком, сидела на коленях парня, который сказал, что под-
руге плохо, и попросил вызвать скорую помощь.
Как-то отец поехал в Троицк. К телеге привязали нашу
корову. Отец узнал — пора вести её к быку. Ехали не торо-
пясь, чтобы она не бежала. На ферме завели её в загон
из жердей. Зоотехник привёл огромного быка. Почуяв
волнующий запах, он тут же подошёл к Красаньке, они
обнюхали, лизнули друг друга. Словно поцеловались, ведь
знакомы давно. И бык тут же прыгнул на неё сзади. Боже
мой! Он же в два раза больше неё. Как она выдержит его
тяжесть, испугался я. Ноги Красаньки дрожали, подгиба-
лись, но всё обошлось. Таинство зарождения новой жизни,
мощное, грубое, поразило меня.
Вечером я пошёл на костёр, который пионерлагерь
проводил в лесу за дорогой. Отрядами руководили пио-
нервожатые Гоша Банчиков, Галя Ячменёва, которых я знал
по Дому пионеров и смотрам самодеятельности. Большин-
ство вожатых — девушки, причём красивые, фигуристые.
Большой концерт с песнями, танцами привлёк внима-
ние парней лесозавода и Троицка. Присутствие незваных
гостей едва не кончилось дракой между ними. Но я сумел
уговорить лесозаводских и троицких ребят, которых знал,
и всё кончилось миром.
277
Потом я смотрел в лагере кино. После отбоя пионервожа-
тые, оставив в палатах дежурных, ходили купаться на озеро
Саяны. Но и эти путешествия кончились безрезультатно. Все
пары уже давно сложились, и свободных девчат не было.
Попав на концерт детей санатория, я увидел Олю Бобы-
кину. Я знал её отца, мотогонщика, конькобежца, тренера.
Он вместе с моим дядей Гошей перед войной участвовал
в мотогонках. И самыми отчаянными были Лев Бобыкин,
Исай Альцман и мой дядя Георгий Бараев. В шлемах, кожа-
ных крагах и куртках они выглядели суперменами. Этого
слова тогда не знали, но сейчас их звали бы так.
И вот дочь Льва Николаевича выросла, стала стройной
красавицей. Оля показала пластический этюд: опускаясь
спиной на мостик, держала на лбу стакан с водой, не про-
лив его. А после она исполнила чудесную песню: «И было
три свидетеля — река голубоглазая, черёмуха душистая и
звонкий соловей»…
Очарованный ею, я почему-то не подошёл поздравить
её с успешным этюдом и чудным пением. Мы давно знали
друг друга, здоровались, но я не выразил знаков внима-
ния. Позже она вышла замуж за конструктора авиазавода.
Всё было прекрасно, но вдруг, ни с того, ни с сего, Оля
«тронулась умом». Её хотели отправить в психколонию, но
она покончила с собой. И три свидетеля — «река голубо-
глазая, черёмуха душистая и звонкий соловей», пропали,
как пела она.
Позже я обратил внимание на Тоню Копылову, подругу
Маши и Шуры. Она была тоже недурна. Светловолосая,
белобрысая, но полноватая, почти без талии. Галя улыбалась
мне, а главное, ни с кем не встречалась. Я как-то разговорился
с ней и узнал, что родом она из подмосковной Апрелевки, но
ей и подругам нравится здесь — и природа, и работа.
278
Однажды мы купались у яра. Там как всегда было
много народа. Когда мы ушли вверх по течению, она
попросила меня плыть рядом, так как боялась быстрого
течения. Мы зашли в воду и поплыли. От страха её глаза
были напряжёнными. Я подбодрил её, погладив сбоку.
Она благодарно улыбнулась и поплыла спокойнее. Потом
я, махнув рукой под водой, как бы случайно коснулся её
груди. Она глянула на меня с ещё более широкой улыбкой.
Выходя из воды, я подал ей руку и вывел на берег. Мне
было неловко на виду у всех, а она была очень довольна.
Хотел пригласить её в лес или на рыбалку, но не решился.
Однако наши отношения остались дружескими.
Поступив в Московский университет и живя в Пере-
делкино, я осенью 1951 года встретил Тоню Копылову на
Киевском вокзале. Она ехала в свою Апрелевку, а я спешил
в МГУ. Мы очень тепло поговорили, она вспомнила Ильинку.
Я сказал о тех, о ком она спросила. Расставшись, она пошла
к электричке, а я в метро, и вдруг услышал её крик: «Володя!
Не забывай то лето!» И помахала мне рукой. Я ответил ей
взмахом руки. Мне стало приятно и в то же время грустно,
что я не сблизился с ней. А ей запомнились наши встречи.
И вообще Тоня была хорошая девушка и добрый человек.
Володя Турков, шедший рядом со мной, узнал, что она
работала в санатории, где жил я, и сказал: «Эх ты! Зря стес-
нялся. А она хороша, зря ты стеснялся неумелости, она бы
научила бы тебя, как и что делать!»
ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ
Начиная рассказывать об охоте, вспомнил песню семей-
ских: «В островах охотник целый день гуляет». Ведь именно
«в островах» я начал охотиться. И пел песню охотников из
279
оперы «Волшебный стрелок»: «Что лучше охоты в лесах и
болотах, / Лишь рог заиграет, / Как кровь закипит».
Мне было десять лет, когда отец купил ружьё у старика
с лесозавода. Я присутствовал при торге. Отец взял в руки
длинную, двенадцатого калибра, двустволку и обнаружил
шат — неплотное прилегание затвора к стволу. А внутри
увидел раковины. Старик сказал: «Это не беда, ружьё бьёт
кучно, мощно».
И показал это в деле. Они пошли к бане, я следом.
Старик щепками прикрепил к брёвнам газету, отошёл
метров на тридцать, выстрелил, и дробь прошила её. После
выстрела отца газета упала на снег. Я снова прикрепил её
к стене, воткнув щепки в дырки от дроби, и попросил отца
стрельнуть. Он подумал и разрешил. Старик сказал:
— Держи ружьё упором к плечу. Отдача сильная,
может сломать ключицу.
Я напрягся, но на мне ватное пальто, оно смягчит удар.
Плотно прижав приклад, я прицелился, зажмурил глаза,
спустил курок. Отдача оказалась не такой страшной, но я
почувствовал её. Когда дым от пороха развеялся, я вско-
чил и побежал к бане. К сожалению, большая часть заряда
ушла вверх.
— Не дёргай спусковой крючок, — сказал старик, —
жми мягче.
Следующий выстрел оказался точнее. После этого снова
выстрелил отец. И купил ружьё. Сколько заплатил, не знаю.
Но старик ушёл довольный. Довольны были и мы. Разгля-
дывая ствол, я увидел гравировку — три сплетённых кольца.
— Это знак оружейной фирмы — «Зауэр три кольца», —
сказал отец, — она принадлежит фабриканту Круппу.
Позже я узнал, что концерн Круппа — главный про-
изводитель пушек, винтовок, боеприпасов, которыми он
280
снабжал фашистов. Ружьё попало в Сибирь, видимо, ещё
во время первой мировой войны.
Патроны продавались в городе, стоили дорого. И отец
приобрёл у кого-то небольшой металлический круг с уве-
систой крышкой. С его помощью мы раскатывали обрубки
свинцовой проволоки, делая из них дробь. Изготовление
дроби очень нравилось мне. Свинец вытапливали из старых
аккумуляторов, найденных в свалке у механической мастер-
ской. Проволоку делали из расплавленного свинца, заливая
его в жестяной жёлоб, а после рубили на равные куски.
Толщина проволоки зависела от того, на кого охо-
титься. Тонкая — на рябчиков, самая мелкая дробь, на
уток — крупнее, а на медведя самая крупная — картечь
и жаканы. Порох покупали в городе. Бездымный стоил
дорого, но стреляя дымным, мы не видели из-за облачка,
убита ли жертва, а если жива, куда бежит. Пыжи вырезали
из старых валенок металлическими гильзами патронов.
Отец не отпускал меня одного с ружьём. Но когда мне
исполнилось двенадцать лет, разрешил пойти без ребят.
Он боялся, как бы я не ранил кого-то. Река была покрыта
льдом. Я перешёл на остров ниже источника горячей воды.
Снег был испещрён заячьими следами. Виднелись и лапы
лисиц, охотящихся на зайцев и мышей. Прошёл один
остров, потом другой. И понял, что зайцы и лисицы бро-
дят не днём, а ночью или в сумерках.
Позже, решив ловить зайцев петлями, я расставил их
на тропах. Но ни одного не поймал. Зато в петлю попал
годовалый щенок Зоркий. Побежав впереди меня, он вдруг
заскулил. Я подошёл на лыжах и увидел, что петля схва-
тила его за верхнюю челюсть и вцепилась так крепко, что
Зоркий никак не мог двинуться с места. Освободив его, я
собрал все петли и спрятал их в снег.
281
На обратном пути я увидел незнакомую голубоватую
птицу. Она села на ветку дерева и смотрела на меня. Желая
испробовать ружьё, я выстрелил в неё, она как-то неловко
перелетела на другое дерево. Подойдя вплотную, увидел,
что это голубая сорока и что у неё капает кровь. Вскоре она
упала в снег. Когда я взял её в руки, она была тёплой, но
глаза уже заволакивала пелена.
Мне стало так жалко сороку. Я положил её карман пальто.
Может, она придёт в себя, и я выпущу её на волю. Однако она
умерла. Не показав сороку никому, занёс её в сени, где ко мне
подошла Мурка. Почуяв птицу, она заурчала и мигом сожрала
сороку вместе с перьями и небольшим хвостом.
Сходив на Пьяную, где водились рябчики, я снова вер-
нулся ни с чем. Правда, у железной дороги я выстрелил
в летящую птицу и сбил её влёт. Я никогда не видел такой.
Длинный хохолок венчал её голову. Необычны пёстрые
перья и хвост. Решив узнать у отца, что это за птица, я
принёс её домой. Первой птицу увидела бабушка Ляляй.
Всплеснув руками, она сказала:
— Это птица эвэлж. Приносит несчастье. В тридцать
седьмом году она села на крышу нашего дома. Но ты убил
её, и будешь счастливым, проживёшь долго!
Буряты не жалуют эту птицу, считая её предвестием
горя. Русские называют её удодом. Предсказание бабушки
сбылось — мне уже девятый десяток. Насчёт счастья
сложнее. Жизнь была трудной. Не по своей воле переез-
жал с места на место. Не нажил богатства. Но грех жало-
ваться, у меня есть дети, внуки. 23 февраля 2009 года роди-
лась правнучка Лиза. Своим богатством считаю большой
архив записных книжек. Они будут интересны не только
моим кровным потомкам. Хочу успеть сам обработать и
напечатать их.
282
Удода убил случайно. А по уткам, летящим более
быстро, мазал. Научился бить влёт позже. Увидев на мели
в Ахреевской протоке крупного окуня, сгоряча выстре-
лил, хотя его можно было поймать руками. Позже на той
же протоке из-под яра вдруг вылетела кряква. Я выстре-
лил в угон и сбил её. Так открылся секрет стрельбы влёт —
стрелять быстро, не целясь. Примерно так стреляли из
лука мои предки на скаку. И били очень метко!
ЗАГОН НА БАЙКАЛЕ
Отец вступил в союз охотников. Осенью он собрал
десять человек. С двустволками мы поехали в грузовике
к Байкалу. Отец велел всем разрядить ружья, чтобы слу-
чайно не ранить друг друга. У села Ранжурово нас встре-
тил крепкий обветренный бурят, завёл в холодный сарай
на окраине, растопил печь, и сразу стало тепло. Попив
чаю, легли на нары, а кому не хватило места — на полу. Мы
с отцом расположились на нарах.
— Кому нарам — хорошо, кому низом — плохо, —
усмехнулся хозяин.
Отец неожиданно стал отчитывать его за эти слова.
— А что я сказал? — спросил тот, — Разве не так?
— Дурака валяешь или прикидываешься? — сказал
отец и махнул рукой.
— Папа, а что страшного в его словах? — спросил я,
когда хозяин ушёл.
— Что он сказал, повторять не буду, догадайся сам.
Стал повторять и понял, что хозяин сказал: «Комму-
нарам хорошо, а коммунизм — плохо». Отец сразу понял
игру слов и сделал замечание, чтобы на него не донесли,
что он не проявил бдительность.
283
Вспомнив это, я подумал, что отец всё-таки был зашо-
рен. Исключения из партии, увольнения с работы сделали
его нервным, супербдительным. И он истово проводил
линию партии.
Однажды в Улан-Удэ, где он снимал квартиру, при-
шла статная женщина и по-бурятски стала обвинять его
в чём-то. Дело дошло до слёз и плача. Я вошёл, чтобы
узнать, в чём дело, и успокоить её, но отец мягко, но твёрдо
попросил меня выйти. Я понял, что во время коллективи-
зации он, как председатель райколхозсоюза, принёс беду
семье той женщины — раскулачил или выслал. Когда она
ушла, вид у него был расстроенный и даже виноватый…
Рано утром, затемно отец велел шофёру отвезти загон-
щиков на берег Байкала. Я попросился в кабину. Отец не
хотел, но разрешил с условием не идти в загон и приехать
назад. Загонщики вышли на берег и пошли вдоль него,
чтобы через три километра выстроиться полукольцом и
погнать коз к местам засады.
Первая встреча с зимним Байкалом не удивила меня.
Никаких скал, устье Селенги заросло тальником и черёму-
хой. Но обратно шофёр поехал у самого берега Байкала,
и я попал в царство сосулек. Во время осенних штормов
вода буквально залила кусты и деревья, и они покрылись
сосульками. Шофёр сказал: «На больших деревьях сакуи
такие огромные, что ломают их своей тяжестью».
Я запомнил странное слово сакуи, но до сих пор не
знаю его происхождения. Его нет у Даля, Ожегова, Уша-
кова, в бурятских словарях. У Даля нашёл сакос — архи-
ерейское облачение, сверх подрясника. С натяжкой его
можно считать родственным слову сакуи, так как они
гирляндами увешивают деревья и скалы необыкновен-
ным одеянием, сравнимым с архиерейским. Позже я уви-
284
дел более мощные и красивые сакуи на деревьях и скалах
на дороге в Баргузин.
Вернувшись обратно, я сел в засаду недалеко от отца.
Через час послышались крики загонщиков, стук палками
о деревья. Лес наполнился шорохами и пришёл в беспо-
койство. Услышав шум от Байкала, звери стали идти к нам.
Взведя оба курка своего «зауэра», я ждал коз. Но
выбежал крупный белый русак. Остановившись посреди
лужайки, заяц шевелил длинными ушами, решая, куда
бежать дальше. Я навёл на него ружьё и выстрелил. Когда
рассеялся дым, увидел, что заяц, как ни в чём не бывало,
бежит от меня. По пыли, поднятой дробью, я понял, что
заряд прошёл над зайцем. Стрелять второй раз не стал, так
как пожалел его. Да побоялся отпугнуть коз.
Через некоторое время справа послышались выстрелы.
Увидев бегущую косулю, я выстрелил два раза подряд, но не
попал. Косуля скакала вдоль стрелков, и никто не сразил её.
А канонада — будто на фронте. Я расстроился, что не попал
ни в зайца, ни в косулю. Успокаивало одно — не один я ока-
зался мазилой. Что взять с меня, пацана? Я первый раз на
охоте. Но как не попали бывалые мужики? Обратно ехали
с шутками. Все подтрунивали друг над другом, вспоми-
ная, как поочерёдно мазали, а косули, словно издеваясь над
охотниками, высоко и грациозно прыгали перед ними.
Косулю я убил позже. Перейдя по льду Селенгу, дошёл
до Потатуры и поднялся на гору Могой-ула. И тут услышал
выстрелы сверху и увидел, как пуля вонзилась в дерево
рядом со мной. Однажды в Кочевной меня осыпало дро-
бью, а сейчас — чуть ли не пулемётная очередь, от которой
летят щепки.
— Эй, осторожно! — крикнул я и испугал трёх косуль,
отпрянувших от меня.
285
Выстрелил в одну из них и попал. И тут увидел пар-
ней, бегущих сверху. Да это же Гошка Ощепков, троицкий
парень, переехавший на завод! С другом, которого тоже
знал в лицо. Я поздравил их с успехом и сказал, что их
пули чуть не задели меня, а я попал в косулю. Гошка осмо-
трел косулю и сказал, что моей дроби не видно. И собрался
резать косулю.
— Погоди! — кричу я, — Давай сфотографирую с козой,
пока она жива.
Щёлкнул его два раза, потом попросил заснять меня.
Возбуждённый, радостный от удачной охоты, он
полоснул ножом по горлу косули, спустил кровь, затем
вспорол живот, выпустил кишки. Дома я рассказал об
этом отцу, он усмехнулся:
— Хорошо, что остался целым, ведь пули летели в тебя.
А чего не взял мяса?
— Что ты, папа! Неудобно, ведь заводские живут туго.
Снимки с косулей до сих пор лежат в альбоме. Я в тело-
грейке и спортивной шапочке. Держу косулю за голову,
а она обречённо смотрит в сторону.
Позже Гошка Ощепков увидел меня и сказал: «В косуле
была твоя дробь». «Вот, а ты не поверил», — улыбнулся я.
Мой брат Валера начал успешнее. Он впервые пошёл
на охоту в одиннадцать лет и добыл гурана. Дело было
в начале зимы. Селенга только замёрзла. Выследив неболь-
шое стадо косуль, он выстрелил в рогатого гурана. Увидев,
что козы лихо помчались от него, он подумал, что про-
мазал. Однако, заметив на снегу капли крови, он пошёл
по следам. Стадо ускакало далеко, Валера не мог быстро
бежать в гору, но шёл дальше. Увидев лёжку, залитую кро-
вью, он понял, что рана у гурана глубокая, значит, скоро он
истечёт кровью. И пошёл дальше.
286
Однако гуран оказался живучим. Крови на новых лёж-
ках становилось больше, но он, при приближении Валеры,
поднимался и бежал дальше. Прыжки становились короче,
а вскоре гуран перешёл на шаг. Когда Валера настиг гурана,
он уже истёк кровью и не мог бежать. Валера прирезал его,
выпустил потроха и поволок домой. Тащить на себе не мог,
не было рюкзака. Он привязал к рогам свой ремень и пота-
щил гурана волоком. Чтобы скоротать путь, он спустился
на лёд, который ещё не окреп, и в одном месте чуть не про-
валился под воду. Домой Валера пришёл поздно, когда уже
смеркалось. Это боевое крещение было тем ценнее, что он
прошёл его один, без взрослых…
Много слышал о хорьках. Китайцы очень ценили их,
делали из хвостов кисти для писания картин и иерогли-
фов. Увидеть их не удалось, но о хорьках зашла речь, когда
мы привезли из города двадцать цыплят. Посадили их
в коробку на кухне, начали кормить пшеном с варёными
яйцами. А на третий день они вдруг исчезли. И ни капель
крови, ни пушинок на полу. Кто-то сказал, что их съели
хорьки. Они очень вонючие, но запаха не было. Санаторий
небольшой, народу немного, и если бы у кого-то появи-
лись цыплята, мы бы узнали. Отец сказал, что их похитил
кто-то из Троицка. А я вспомнил, как кошка съела голу-
бую сороку, и подумал, что она могла залезть в форточку и
съесть цыплят.
ТЕПЛО СУГРОБА
Видя из окна сугробы перед двухэтажным домом, я не
придавал им значения. Невысокие, приземистые, образо-
вавшиеся от деревянных щитов, поставленных осенью,
они не привлекали внимания. Но как-то, пройдя к ним, я
287
удивился их плотности. Твёрдые, как кирпич или асфальт,
они не оставляли следов от каблуков. Решив построить
снежную крепость, я с трудом вырубил штыковой лопа-
той небольшие, но тяжёлые блоки и, складывая их на краю
сугроба, построил стену. А вниз прорыл ход, сделав там
небольшую каморку. Отдыхая, я удивился, как там хорошо.
Казалось, здесь можно даже заночевать и не замёрзнуть.
И тут понял, что снег спасает зайцев и лисиц в их норах,
а медведей в берлогах. Удивляясь теплу сугроба, я даже
чуток задремал. Снежинки, залетающие сверху, слегка
щекотали щёки. Но если прикрыть лаз шкурой, вполне
можно заночевать и не замёрзнуть.
Поразило, что и под слоем снятых блоков снег оста-
вался крепким, как лёд. Плотно утрамбованный посто-
янными ветрами из Татаурово, скованный морозом, снег
походил на лёд. Позже я увидел ещё более плотный снег
в Северобайкалье, на реке Гасандякит. Сошедшая с горы
лавина так спрессовала снег, что острый охотничий нож
еле оставлял царапины.
Поставив вертикально два слоя вырубленных бло-
ков, я решил достроить крепость утром. Но за ночь снег
наглухо занёс мою «берлогу». Выстроенную стену из двух
рядов блоков тоже занесло. Сугроб вырос на их высоту.
Решив сделать эскимосскую иглу, мы с Гошкой Лобановым,
Толей Бирюковым, моим братом Валерой стали ножовкой
и двуручной пилой выпиливать блоки из снега, настолько
они были твёрдые и тяжёлые. За ночь нашу крепость снова
замело. И у нас пропало желание доделывать иглу.
Зато мы стали устраивать штурм снежных холмов.
Встав посреди сугроба, я руками и подсечками ног валил
ребят, атакующих высоту. Мой Валера и другие ребята
тоже научились подсечкам и подножкам. Позже это при-
288
годилось нам в стычках и драках. А главное, я навсегда
запомнил тепло сугроба. И в феврале 1954 года оно спасло
меня в лыжном походе по Уралу.
ХАМАР-ДАБАН — ЩИТ И МЕЧ
Позже, проехав всю Бурятию, я понял различие при-
роды Прибайкалья и юга Бурятии. Огромную роль в
этом играет хребет Хамар-Дабан. Он не так высок, возле
нас около полутора километров, но он щитом преграж-
дает путь суховеям из пустыни Гоби. Кроме того, хребет
стал преградой для расселения зверей. Одна и та же река
Селенга, те же деревья, травы, но в низовье совсем нет тар-
баганов, как буряты называют сурков, а в среднем течении
их полно. Жирные, огромные, до десяти килограмм весом,
они селятся большими колониями в долинах. А у нас — ни
одного. Из-за этого в низовье Селенги мало орлов, волков.
В 1940-х годах не было клещей. Они появились в шести-
десятых годах и так и лезли за пазуху. Я спокойно отдирал
их, не зная об энцефалите. Не помню, чтобы хоть кто-то
заболел от них. А сейчас болеют, а некоторые даже умирают.
Различен и птичий мир. О лебедях и соколах здесь
слышали только в песнях. Но есть ястребы, коршуны. Из
певчих — лишь жаворонки. Весной слышны крики гусей,
кряканье уток, журавлей. В начале лета кукуют кукушки.
А в лесу кукши хрипло ревут: «Илканкский поп. Илкан-
ский поп». Ребята смеялись моему «переводу», который
точно передавал крик кукши. Соловьи, иволги не доле-
тают сюда. Сорок и ворон полно, воронов меньше.
Весной на Ахреевском острове услышал токова-
нье тетеревов. Однажды я возвращался с правого берега
Селенги и вдруг услышал за плетнём какое-то шипение
289
и клёкот. Пошёл на шум и увидел, как самцы чертят по
поляне круги и кидаются друг на друга, бьют клювами,
крыльями. Только перья летят. Я так залюбовался токови-
щем, что не стал даже наводить двустволку. «Грех стрелять
птиц во время любовных игр», — подумал я.
Дома отец засмеялся: «Какой ты охотник — пожа-
лел тетеревов». Жалость к птицам родилась во мне после
весенней охоты на Байкале. Я заплыл в лодке в камыши,
спустил чучела и стал крякать манком. Селезни один за
другим плюхались рядом со мной. Я стрелял их, а после
сфотографировался с увесистой связкой селезней. Вспом-
нив, как они летели на мой зов, я испытал стыд.
Как-то журналист Эдуард Буерачный стал хвастать, что
убил из мелкашки у Щучьего озера семь тетеревов, пригова-
ривая: «Хлесь! Хлесь!». Я не стал возмущаться. Бесполезно.
Как же я удивился, прочитав в «Записках ружейного охот-
ника» С. Аксакова, что однажды он за неделю убил пять-
сот тетеревов! С удовольствием читал и перечитываю его
«Записки», «Детские годы Багрова-внука». Но зачем истре-
блять столько красавцев? Как обуздать охотничий азарт?
Главное отличие Прибайкалья от южных районов
Селенги — в снеге, которого мало там и много у нас.
Хамар-Дабан щитом укрывает низовье Селенги от сухо-
веев пустыни Гоби. И преградил путь к Байкалу тарбага-
нам. Летом здесь погода гораздо мягче, а зимой сугробы
такие, что мы строили крепости и брали их штурмом.
Зимой трудно встретить в тайге живое существо.
На снегу следы зайцев, лисиц и косуль. Но видишь их редко.
Лишь стрёкот сорок и барабанная дробь дятлов нарушают
тишину. На правом берегу Селенги, севернее Ильинки и
Троицка, нет белок и соболей. Они предпочитают кедрачи
на Хамар-Дабане.
290
Возвращаясь из тайги, я думал, вот иду домой, где тепло,
уютно, а каково зверям и птицам, как они переносят стужу
и ветры? Потом стал думать о тунгусах, живущих в горах.
Хори-туматы и курыкане оттеснили их из речных долин,
и тунгусы заселили хребты, живя в деревянных чумах,
покрытых шкурами животных и корой лиственниц. Каким
чудом они выжили за века такой жизни? Как спасали зимой
своих деток, как не вымерли от холода, голода и болезней?
Жалею, что тунгусов переименовали в эвенков. Ведь
тунгусы закрепились в названиях рек Верхняя и Ниж-
няя Тунгуска. Под именем Тунгусской катастрофы вошёл
в историю взрыв некоего тела в 1908 году. Тунгусов воспел
Пушкин, Мало кто знает, что названия Селенга, Чита —
тунгусского происхождения: Сэлэнгэ — бурая, ржавая
вода, Чита — берёза.
Но и степнякам не просто. На них всегда могут
напасть кочевники, угнать женщин, скот, а мужчин убить
или взять в рабы. Да эпидемии скота и оледенение снеж-
ного покрова приводят к падежу скота и голоду.
ТАЙНЫ САЯН
У Саян, соседа хребта Хамар-Дабан, своё лицо. Он
прячет его, укутывая хребет туманами. Его вершины
выше, ущелья глубже, и он строже хранит свои тайны.
Живя недалеко от Саян, я слышал о сарлыках и хайныках,
родичах тибетского яка, которые обитают в Окинском
районе. На западном склоне Мунку-Сардыка, высочайшей
вершины Саян — 3491 метра, рождается Большой Енисей.
(Мой друг Н.С. Беркин, известный географ Сибири, уточ-
нил: Енисей рождается в 160 км северо-западнее, у пика
Топографов. Но это же тоже рядом.)
291
На склонах Мунку-Сардыка водятся красные волки.
Когда в них стреляют, они лают, словно хохочут над охот-
ником. Не верил этому, пока не прочитал о красных вол-
ках у С.И. Черепанова. Позже узнал о красных волках
в Африке. Внешне они похожи, но в Саянах погибли бы от
морозов в первую же зиму.
Осенью 1918 году отряд Нестора Каландаришвили,
отступая от японцев и белых, прошёл из Забайкалья по
северу Монголии, и у озера Хубсугул вышел к Саянам.
Измученные голодом и тысячекилометровым переходом,
партизаны оказались в ущелье Оки. Среди них были гру-
зины, русские, буряты, латыши, татары, всего 18 нацио-
нальностей. Большинство походили на командира с его
большой чёрной бородой. Все обросли, но в морозы бороды
и длинные волосы согревали партизан.
Идя узкой тропой по замёрзшей Оке, они вытянулись
длинной цепочкой. И вдруг сверху начал стрелять охотник.
Эхо отражало раскаты, и казалось, что палят со всех сто-
рон. Причём он целил только по всадникам, а лошадей не
трогал. Видно, хотел забрать себе. Каландаришвили спасло
то, что в это время он уступил коня раненому другу. Меткие
выстрелы уложили десяток партизан. Командир приказал
остановиться и на утро, похоронив соратников, продолжил
путь. А ниже по течению погибло ещё несколько человек от
камнепада, который мог вызвать тот, кто стрелял выше.
Заночевав в селении Боксон, Каландаришвили и его
заместитель Михаил Асатиани вспомнили селение Бак-
сан на Кавказе. Названия почти схожи. Узнав, что Бок-
сон переводится с бурятского как «вздыбленный лёд»,
они не удивились, так как замёрзшая Ока была покрыта
торосами из-за наледи. К ночи вдруг снова послышались
выстрелы. Но хозяин дома успокоил, что это «стреляет»
292
замерзающий лёд. В Орлике Нестор Александрович взял
проводника молодого охотника Шарлая Аюшева.
С древних времён Саяны считались гиблым местом.
В 1207 году здесь потерпели поражения три полководца
Чингисхана. И это через год после провозглашения Великой
Монгольской империи. Двоих взяли в плен, третьего убили
хори-туматы. Ими руководила легендарная Ботохой-Тархун
Толстая, вождь племени лесных людей. Позже я написал
о ней в романе «Гонец Чингисхана». И в наши дни Саяны
подтверждают репутацию гиблых мест. На склонах Мунку-
Сардыка и в долинах здешних рек часто гибнут туристы.
Переход Каландаришвили через Саяны сравнивают
с переходом Суворова через Альпы. Но тут он был дра-
матичнее, из тысячи партизан в Иркутскую область про-
бились лишь двести. Одни погибли в боях, умерли от ран,
голода и болезней, а большинство — бежали.
Кое-где их принимали за сээгнудов. Легенды о них
известны в Монголии, где я бывал много раз. Сээгнуды —
дословно «кустоглазы». Говорят, они появились от цасан-
хуна, снежного человека, который ловил женщин, и от него
рождались пушистые младенцы. Вырастая, они покры-
вались шерстью, и у них вырастали длинные ресницы и
брови. В XIII веке монголы дошли до Днепра. О кустогла-
зах мог услышать Гоголь и написать повесть «Вий». Воло-
сатыми были не только монголы! В старом учебнике видел
портрет русского костромича Андриана Евтихиева. Его
лицо и тело было сплошь покрыто волосами…
В конце 1918 года Шарлай Аюшев вывел отряд к Черем-
хово, где была небольшая грузинская диаспора. Борода-
тые, заросшие люди напугали местных жителей. Особенно
впечатлял сам командир. Высокий, в мохнатой волчьей
шапке, с длинной чёрной бородой и горящими глазами, он
293
производил впечатление вожака снежных людей или тен-
грия, сошедшего с вершин Саян, если не с самого неба.
Черемховцы приютили, обогрели партизан. После
этого Каландаришвили поехал в Москву, встретился
с Лениным. Вождь сумел убедить бывшего эсера, анархи-
ста стать большевиком. И Каландаришвили, как и другой
Нестор — Махно, перешёл на сторону красных. Но если
Махно вскоре «изменил делу Ленина», то Каландариш-
вили отчаянно сражался за власть Советов. Сопроводил
через Сибирь китайскую делегацию во главе с Чан Кайши.
А в 1922 году Каландаришвили вместе с верным другом
Асатиани погиб под Якутском, где они попали в засаду,
направляясь устанавливать Советскую власть в Якутии.
Любопытно, что в 1865 году на Окинском плоскогорье
побывал в экспедиции будущий идеолог анархизма Пётр
Кропоткин. «Среди громадных гранитных и аспидных
скал, — писал он, — среди мха и лишаёв, без малейшей
возможности укрыться от налетевшего вихря… постига-
ешь источник суеверного ужаса». Это признание добавляет
красок к суровому облику края. А ещё он писал: «В Сибири
я утратил всякую веру в государственную дисциплину:
я был подготовлен к тому, чтобы сделаться анархистом».
В 1966 году я побывал в Орлике, центре Окинского
района, встретился с охотником Дымбреном Мунконо-
вым. Увидел у него «Справочник путешественника и кра-
еведа» с автографом Сергея Владимировича Обручева:
«Дорогому Дымбрену Ардановичу Мунконову на память
о совместных экспедициях в Саяны и Туву с 1939 по
1946 годы и в благодарность за помощь и советы в полевой
работе. Обручев. 20.3.1950».
Сергей Владимирович — сын академика Владимира
Афанасьевича Обручева, выдающегося геолога, автора
294
романа «Земля Санникова». Кстати, в одноименном фильме
многие актёры и участники массовки были буряты, кото-
рые играли рядом с Далем, Эсамбаевым, Вициным.
В книге «В сердце Азии» С.В. Обручев написал: «Я не
знал тогда, какого замечательного проводника я приобрёл
в лице Мунконова. Наше общение превратилось в настоя-
щую дружбу. Всё необыкновенно спорилось в его малень-
ких крепких руках. Быстрая вьючка, быстрое продвиже-
ние каравана — вот отличительные качества его работы.
Особенно замечателен Мунконов при преследовании
зверя — лося, марала, дикого оленя, горного козла».
Дымбрен Арданович вёл счёт своим трофеям.
В 1966 году, когда ему было 73 года, он сказал, что убил
более ста изюбрей, 120 диких оленей, 210 волков, 33 мед-
ведя. Соболей и белок перестал считать, так сбился со
счёта. О красных волках он сказал:
— Это не волки. Кто слышал волка, который лает?
Здешние буряты называют их суубари-шоно или улан-
нохой — красные собаки. Видимо, отбились и одичали.
Они не гавкают, а как бы хохочут: «Ха-ха-ха!». Сергей Вла-
димирович Обручев говорил, что их лай похож на смех
африканских гиен. Улан-нохой водятся в Монголии и Туве.
От истории с обстрелом отряда Каландаришвили
Мунконов отмахнулся, сказав, мол, это тёмное дело. Встре-
тился я и с Шарлаем Абашеевичем Аюшевым. О том, что
он был проводником Каландаришвили, узнал, лишь уехав
из Орлика, и потому не спросил его об обстреле отряда.
А сточетырёхлетний Сороковиков, родственник знамени-
того сказителя Сороковикова-Магая, держа в руках стакан
с подогретой на печке водкой, со странной улыбкой посо-
ветовал: «Не спрашивай о Каландаришвили. Правды не
узнаешь, а беду накличешь».
295
Это была не угроза, а предупреждение. Когда я позже
рассказал об этом в «Молодёжи Бурятии», фотограф Лёша
Истомин засмеялся и сказал:
— Так Сороковиков и стрелял в партизан! И Мунконов
мог. Между собой местные жители до сих пор хвастают,
кто сколько убил. Они были не за белых и не за красных.
Они были против незваных гостей.
— Что за чушь! Окинцы такие гостеприимные люди!
— Не спорю, но в ту пору они не хотели видеть чужаков.
Улицы Каландаришвили есть в Улан-Удэ, Иркутске,
Чите, Якутске, Кяхте, Канске, Ленске. Вот уж действи-
тельно «Сибирский дедушка». О нём сняты фильмы, напи-
саны стихи, песни. Факты, приведённые здесь, говорят о
том, что есть немало тайн о Каландаришвили, неизвестных
историкам. После нелестных слов о нём попадьи Николь-
ской я прочёл и услышал о нём столько интересного, что
изменил мнение о выдающемся грузине, которого до сих
пор чтят сибиряки. И я горжусь, что мне пришлось жить
на улице его имени.
В конце главы хочу сказать о главной тайне Саян и
Окинского плоскогорья. О ней мне поведал известный
учёный, создатель ЭМ-технологии, доктор биологических
наук П.А. Шаблин. Пётр Аюшеевич считает, что урочище
Эргунэ-хун, описанное в «Сокровенном сказании», нахо-
дилось не на реке Аргунь, как считают многие, а на Окин-
ском плоскогорье. Свою догадку Шаблин сверил со сним-
ками из космоса и, увидев древние дороги, исследовал их и
убедился, что по ним, а также по найденным им тоннелям,
наши предки спустились с гор и создали воинственное
племя, позже разросшееся до союза племён монголов.
Интересно, как бы отнёсся к этой гипотезе Лев Нико-
лаевич Гумилёв, который в 1931 году был в экспедиции
296
на Хамар-Дабане. Высадившись на Слюдянке, он подни-
мался на гольцы, впервые увидел бурят. А на поселении
в Туруханске он женился на бурятке Марфе. В 1981 году он
напишет о Саянах: «Более красивого и благодатного места
я в жизни не видел». А ведь кроме Саян он побывав в Тад-
жикистане, на Каспии, в Крыму.
КРАСНАЯ РУКА
Приехав из города на майские дни, я не мог попасть на
правый берег Селенги, так как она вскрылась ото льда, и
я пошёл на реку Пьяную. Пересёк Транссиб и направился
к Тархову ключу. Сибиряки называют ключом не только
место, где он бьёт из-под земли, но и падь, по которой он
течёт. Помня о Красной руке, которая якобы обитает здесь,
я решил найти её. Так, после рассказов о красных волках
в Саянах я пошёл навстречу Красной руке.
В годы войны там погибли мать с дочкой, когда их
застала ранняя осенняя пурга. Но дурная слава об этом
урочище была и ранее. Мол, охотникам и ягодникам там
невезуха сплошная. Кто ногу сломает, кто в болоте увяз-
нет. Травы густые, но кони не идут туда, храпят, упира-
ются. Пугает их не только зверьё, но и Красная рука, кото-
рая подстерегает и душит всех, кто забрёл сюда.
Снег на полянах и склонах гор уже растаял. Но река
Пьяная ещё скована метровой толщей льда. Я пересёк её
и дошёл до места впадения Тархова ключа. Начав под-
ниматься вверх, услышал журчанье ключа под пористым
льдом. Неужели вода в нём бурая, кровавая, как говорят
люди? Постоял в нерешительности, проверил патроны
в стволах и продолжил путь. Вскоре кустарник сменился
зарослями пихты и березняка.
297
И вдруг там, где распадок пошёл круто вверх, появи-
лись наплывы розового льда. Ветер подул сверху. Вершины
сосен зашумели тревожно, словно предостерегая о чём-то.
Место глухое, бурелом, колоды — поваленные трухля-
вые стволы. Вспомнил присказку — через пень-колоду?
Но пней здесь нет. Лесорубы боятся ходить сюда.
Глянув вверх, вздрогнул — склон горы как бы оца-
рапан когтями чудовища, и по нему струятся кровавые
струи. Увидев их, я оцепенел и хотел повернуть назад. Но,
постояв немного, успокоился и даже отколол ножом кусок
красноватого льда. Положив его в карман, я повернул
обратно.
Ноги сами собой спешили вниз, и я чуть не перешёл
на бег. Сдерживая себя, я вышел на лесовозную дорогу и
только там пошёл спокойно.
Дома положил лёд на блюдце и поставил на подокон-
ник. Когда от него осталась самая малость, я заметил на
нём розоватую плёнку, а растаявшая вода стала бурой.
Через день она испарилась, и на дне блюдца — красноватая
пыль, вроде высохшей краски.
— Пап, а кровь ведь так не высыхает? — спросил я отца.
Он с недоумением глянул на меня и спросил, в чём
дело. Увидев блюдце и узнав, что я ходил в Тархов ключ,
он засмеялся и сказал, что это, видимо, красная глина или
охра, размытая водой. И добавил, что охра может указать
на месторождение ртути.
Ночью мне приснились кровавые ручьи, над кото-
рыми кружат комары и мошкара. А выше увидел огром-
ную пятерню окровавленных пальцев.
Проснувшись, я решил при первой возможности схо-
дить в Тархов ключ, чтобы победить свой страх и найти
месторождение ртути.
298
КАК Я РТУТЬ ИСКАЛ
Однажды я разбил термометр и собрал с постели белые
серебристые шарики на ладонь. Не зная, что ртуть опасна, я
положил шарики в рот и стал языком полоскать зубы. Боясь
наказания за разбитый термометр, я даже хотел прогло-
тить ртуть, но что-то сдержало от глупости, которая могла
окончиться язвой желудка, а то и гибелью. Даже после МГУ
я, случайно разбив термометр, намазал ртутью кубок за
победу в метании диска. Пары ртути наверняка заполнили
дом, но я не отравился ими. А позолота кубка почернела…
Экзамены за восьмой класс были выпускными. После
него многие поступили в техникумы — Олег Лобов, Яша
Сукнёв, Ерыкалов, Чижов и другие. Но я продолжил учёбу
в школе. Сдав экзамены, я поехал домой, на Ильинку, и
снова пошёл на Тархов ключ.
На этот раз я решил пойти с собакой. Щенок Зор-
кий ещё мал, месяца три от роду. Толку от него никакого.
Поэтому я попросил у конюха Трушицына большого пса
Борзю. Рождённый в Усть-Баргузине, он был очень круп-
ный и, как все байкальские собаки, с удовольствием возил
санки с дровами или водой. А главное, он ходил на мед-
ведя и не боялся никого.
На этот раз я взял охотничий карабин, калибр 8,2 мм.
Отец официально приобрёл его, а позже купил «Зимсон»,
немецкую двустволку 16-го калибра. Она была изящнее,
короче «Зауэра», без торчащих курков. Удивило, что ствол
16-го калибра гораздо уже 12-го.
К тому времени я подрос, начал ходить на охоту брат
Валера. Так что ружья были в доме не лишними. Кроме
того, отец хранил трофейный пистолет, подаренный Фёдо-
ром Епифановичем, но никому не показывал его, так как
299
регистрировать его было нельзя. Я узнал о пистолете, когда
отец незадолго перед смертью подарил его Валере. А мне
не стал, как взрывному, нервному человеку. Отец знал, что
я очень похож на него и внешне, и характером…
До Зоркого у нас была собака Венера. Очень ласко-
вая, красивая, она росла в доме, щенком спала в постели
в моих ногах. Но в три года, во время осенних свадеб,
убежала с какой-то стаей и бесследно исчезла. После неё
мы взяли кобелька. Джульба вырос крупным, прекрасно
брал след, однажды задавил и приволок домой барсука. Он
очень любил лес, и когда мы не могли пойти, убегал туда
один. И какой-то охотник, приняв его за волка, подстре-
лил. Джульба кое-как приполз домой и умер. Соболь тоже
вырос большим, но бросался на проезжающие машины,
как на зверей, и погиб под колёсами.
Отец объяснял невезение тем, что давным-давно кто-то
убил у наших предков собаку. Отбивая нападение, они убили
одного из врагов, и потому бежали с Халхин-Гола за Байкал.
Эта версия устраивала отца, чтобы не говорить о том, что
наши предки были шаманами, и бежали не из-за убитой
собаки, а от гонений лам. Перед бегством родители братьев
покончили с собой, а в пути, когда погибли кони, старшая
сестра зарезала младшую сестру, а потом и себя. Она созна-
тельно пошла на это, во имя сохранения рода. Я описал исто-
рию перекочёвки предков в повести «Посланцы тенгри»,
опубликованной в альманахе «Буддийский мир» № 1, 1993 г.
Вышел из дома рано утром. Густой туман струился из
таёжных падей. Но вскоре ветер и солнце разогнали его.
Подходим к железной дороге, и вдруг Борзя обернулся
назад, навострил уши, зашевелил ноздрями. Смотрю, по
нашему следу во весь дух бежит Зоркий. Подбежал и залился
радостным лаем, вот, мол, не удалось вам уйти без меня.
300
— Назад! — кричу, — Марш домой!
А он бегает вокруг и бросается то на меня, то на Борзю.
Ну что с ним делать? Но возвращаться не стал. Дело не
в дурной примете, а в том, что мы ушли далеко, уже пере-
секли Транссиб, потеряем время. Вошли в лес, а Зоркий от
куста к кусту бегает, то ногу задерёт, то нос в нору сунет.
Мышиный дух его так и забирает. Начинает копать землю,
ноздри забивает землёй и чихает, фыркает. Потом глянет,
что мы уже далеко, бежит во весь дух. Догонит и бросается
на меня, на Борзю, кусает его за грудки, за шею. А тот гля-
дит строго, мол, не гоношись, дорога далёкая, устанешь.
Дошли до Пьяной. Речка не широкая, но течение
быстрое от талых вод со склонов хребта. Глубина местами —
с ручками, если прыгнуть и поднять их вверх. Нашёл пова-
ленную берёзу. Не очень толстая, она прогибалась подо
мной. Борзя аккуратно тронул лапой, потом спокойно, не
торопясь, прошёл по стволу. Зоркий сунулся, было, за ним,
но испугался, повернул назад. Делаю вид, что не замечаю,
иду дальше. А Зоркий покрутился и побежал вдоль правого
берега. Пока шли вдоль Пьяной — ничего, а как мы стали
удаляться, он заскулил. Зашли за черёмуховый куст, затаи-
лись, а он стал скулить и жалобно тявкать. Пришлось вер-
нуться. Увидев нас, он обрадовался, запрыгал на том берегу.
— Ну-ка, ко мне! Испугался переходить, плыви!
Зоркий понял, бултых в воду и поплыл к нам. Ошалев
от студёной воды, он плыл, выбрасывая вверх передние
лапы и брызгая, как человек, не умеющий плавать. Течение
снесло его к коряге, застрявшей поперёк течения. Вода не
перекатывалась, а струилась под неё. Щенка стало затяги-
вать вниз, он уже хлебнул воды, зафыркал, повернул про-
тив течения, но стал уставать. Схватив левой рукой ствол
берёзки, я наклонился к воде.
301
— Сюда, Зоркий! Ну!
Он приблизился, я схватил его за шкирку и вытащил
из воды. Озяб, съёжился, трясётся от холода и пережитого
страха. Глажу его руками, грею своими ладонями. Тут Борзя
подошёл и начал лизать его. Зоркий пришёл в себя, вырвался
из моих рук и как тряхнёт всем телом, аж брызги веером.
Посерьёзнел щенок после ледяной купели, которая стало его
крещением. Перестал суетиться, да и вперёд не спешил. Хотя
там бежал Борзя, щенок то и дело поглядывал на меня.
Тархов ключ почти пересох. Местами он исчезал
совсем. Русло выдавало лишь обилие травы, среди которой
выделялись стрелы черемши. То место, где я весной увидел
красный лёд, выглядело глухо, мрачно, но не так страшно,
как тогда. Небольшое болотце с кочками и ржавой водой
источало зловоние. Комаров в тайге не было, а тут они,
потревоженные нами, роем взлетали и начали кружить над
головой. Выбираясь на сухое место, взял Зоркого на руки.
Пихты и лиственницы почти закрывали небо своими
лапами. Распадок становился всё круче и уже. Ключик то
гремел водопадами, то, исчезал из виду, журча под травой
и камнями. День выдался жаркий. Зоркий уныло плёлся
следом. Голову понурил, хвостик опустил. Устал, конечно.
Но кто его просил, сам побежал за нами. Впрочем, я тоже
устал. Выбрал сухое ровное место и сел на колоду. Достал
из котомки хлеб, сало, сахар. Зоркий замахал хвостиком и
даже тявкнул от удовольствия, когда я дал ему кусок сахара.
Он мигом с хрустом разгрыз его. А Борзе дал кусок хлеба
с салом. Он с достоинством, сдержанно съел его, шевельнул
хвостом в знак благодарности и отошёл к ручью попить.
Макнув несколько раз язык в воду, облизнул нос и лёг
рядом, положив голову на передние лапы. Молодец, знает,
что нельзя пить много. А Зоркий подбежал к ручью и давай
302
лакать, только язычок замелькал. Мне тоже захотелось пить.
Подошёл к воде и вдруг вспомнил, что говорят про этот
ключ. «Хлебнёшь глоток, и года не проживёшь». Смешно, но
я глянул на собак. Борзя дремал, а Зоркий лёг на бок, вытянув
лапки в сторону. Его бок вздымается ровно. Я усмехнулся,
увидев, как спокойно спят собаки, присел на корточки и,
сполоснув руки, попил с ладони. Не вода — хрусталь. Студё-
ная, прозрачная. Каждая песчинка на дне видна.
Откуда же тот красный лёд? Я же видел его собствен-
ными глазами.
После привала шли лучше. Тайга стала светлее, реже.
Ручей почти исчез. Вдруг вижу на правом склоне какое-то
сооружение. Подошёл, увидел окопчик, огороженный жер-
дями. Над головой — пласты лиственничной коры, укре-
плённые на жердях. Впереди — амбразура. Залез внутрь,
глянул, куда смотрит она, и увидел на той стороне распадка
выбоину на склоне. Спустился, прошёл туда, увидел следы
косуль, а вот и крупнее — след изюбря, совсем свежий. Да
это же солонцы! На стене следы зубов и рогов, которыми
животные скребут и лижут солоноватую глину. На ветвях
кустов — шерсть. Зверь линяет в эту пору.
Когда мы поднялись к перевалу, от ручья не осталось и
следа. Почва твёрдая сухая. Травы почти нет. Лишь моло-
дило, которое у нас называют заячьей капустой, гнездится
кое-где. И деревьев мало, а те, что есть, обугленные, чёр-
ные. Сгорело всё, что росло. И тут я увидел, что почва под
остатками пепла бурая, рыжеватая. Разгрёб этот прах и
увидел под ним кирпичного цвета слой обгорелой глины.
Копнул ножом глубже — глина обычная. Тут я понял,
откуда берётся красный лёд. Осенние дожди размывают
остатки пожарища, растворяют обгорелую глину и окра-
шивают Тархов ключ в бурый цвет!
303
— Тоже мне, геолог! — усмехнулся над собой, — Хотел
ртуть найти!
Вдруг Борзя заурчал, поднял шерсть на загривке. Повёл
носом, учуял кого-то. Скребнул землю задними лапами и
рванул на другую сторону склона. А Зоркий поджал хвост
и ко мне под ноги. Вот трусишка! Но и мне стало не по себе.
Куда побежал Борзя? Передёрнул затвор карабина,
пошёл следом. И увидел, как Борзя обнюхивает кого-то под
кустом. Боже мой! Это изюбрь! Медведь недавно задрал
его, когда тот шёл от солонца. Туша ещё не остыла. Горло
разодрано, кровь запеклась на земле. Мухи кружат. Голова
запрокинута, рога прислонены к спине. Две осины попе-
рёк туши. Медведи не едят свеженину. Хотел, видно, зава-
лить деревьями, чтобы мясо протухло. Да мы помешали.
Может, он даже стоит недалеко и смотрит на нас.
Какой красавец был! Шерсть рыжая, почти краснова-
тая. Не знал, что весной изюбри такие. Зимой они тёмно-
серые. И какой мощный — килограмм двести. Не меньше
коровы. Весной рога сбросил, а сейчас панты выросли —
нежные, мягкие. Достал кинжал из ножен, довольно легко
отсёк панты. Девять отростков на них. Девять лет прожил,
и вот, на — тебе! Панты гнулись, как резиновые, когда я
заталкивал их в котомку. Потом отрезал собакам по куску
мяса, а себе — заднее стегно, чтобы унести домой. Не про-
падать же добру.
Когда я пошёл вниз, Борзя начал есть самое вкусное
для хищников — печень, почки изюбря. А Зоркий пошёл
за мной. На обратном пути он так устал, что пришлось
чаще делать привалы, а в конце даже брать его на руки…
Хотя моя экспедиция окончилась неудачей — не нашёл
ртути, я ничуть не жалел о ней. Возможно, со стороны
я выглядел таким же смешным, забавным, как Зоркий,
304
но сюда стоило пойти, чтобы победить свой страх и рас-
крыть тайну Тархова ключа, развеять легенду о Красной
руке, которую боялись во всей округе.
Отец был очень доволен мясом изюбря, оно оказалось
вкусным. Правда, он сказал, что панты надо вырубать вместе
с лобной костью, тогда они полезнее и ценятся вдвое дороже.
Возвращение с охоты. В.И. и В.В. Бараевы
305
1948-1949
ЭКСПЕДИЦИЯ ОКЛАДНИКОВА
Весной 1948 года, когда я искал охру и ртуть, на бере-
гах Селенги проходила экспедиция археолога Окладникова.
У райцентра Турунтаево он нашёл останки мамонта, шер-
стистого носорога, саблезубого тигра, винторогой антилопы.
Поразили размеры мамонта — более трёх метров высотой,
изогнутые длинные бивни до двух метров. А клыки тигра,
длиной двадцать сантиметров, торчали из верхней челю-
сти, как пики. Этот зверь господствовал в долине Селенги
и на берегах Байкала. Он был так могуч, что хозяйничал и
в других местах Азии и даже в Северной Америке.
Окладников нашёл шатровые и плиточные могилы,
а также пещеры, в которых жили люди от каменного века до
неолита и средних веков. На скалах у Покровки, напротив
нашей Ильинки, обнаружил рисунки красной охрой, изобра-
жающие птиц, животных. Рисунки были и на скалах у Югово,
где я не раз бывал по пути на сенокос, но не видел их.
Жаль, что узнал об экспедиции позже. Если бы я знал,
попросился бы «мальчиком на подхвате», без зарплаты.
С моим знанием тайги, любовью к путешествиям я навер-
няка бы помог археологам. Однажды Полина Ивановна уви-
дела экспедиционную машину, подъехавшую к санаторию.
Она спросила высокого плотного мужчину, кого он ищет.
Он представился: «Начальник экспедиции Окладников» и
сказал, что хочет осмотреть самый красивый архитектур-
ный ансамбль на пути к Байкалу. Так высоко оценил он наш
санаторий, мимо которого проезжал много раз.
Через год, прочитав в газете о Селенгинской экспеди-
ции Окладникова, я попытался найти наскальные рисунки
306
на склонах Могой-ула. Подплыл один на лодке, но из-за
быстрого течения не смог зацепиться за скалу, и на ходу
ничего не увидел. Снова вспомнил протопопа Аввакума,
которого поразила Селенга, такая быстрая, что люди ни
на миг не могли ослабить лямки, которыми тянули барки.
Оглядев прибрежные скалы ниже по течению, я ничего
не нашёл. Решив поискать петроглифы, когда встанет лёд,
я оставил поиск до зимы.
На обратном пути, в Потатуре, произошла непри-
ятная встреча. Я оглядел скалы и уже отплыл от берега,
как меня окликнули двое мужиков. Они выбежали с горы.
Течение там не особо быстрое, и я начал грести вёслами
против него, чтобы узнать, что им надо. Подбежав к воде,
они стали просить меня перевезти на другой берег. Оба
загорелые, с заросшими лицами, в старых телогрейках.
Я вспомнил предупреждение бакенщика, который, давая
лодку, велел не сажать в неё никого. Он ничего не сказал
больше, но я понял, что та просьба неспроста.
Тут мне послышалось неприятное жужжание, будто
осы закружили над головой. Я сказал мужикам, что спешу, и
направил лодку по течению. Они стали кричать, кидать кам-
нями. Уплыв к Ахреевскому острову, я повёл лодку на бичеве
рядом с осиным гнездом, но жужжанья ос не услышал.
Подплыв к дому дяди Гани на левом берегу, сказал
о мужиках, просивших перевезти, но я не взял их. Он похва-
лил меня и сказал, что так я спас свою жизнь. Оказывается,
ему сообщили из милиции о бегстве зеков из Итанцы.
Исай Калашников, работавший там, говорил в молодёж-
ной газете, где мы в 1955-1959 годах сидели в одном кабинете,
что после войны в Итанце было много бывших власовцев,
бандеровцев. Их выводили на лесоповал с лентами на груди
«Предатель родины». Некоторые сбегали, исчезая в тайге.
307
Ганя велел передать моему отцу, чтобы он позвонил
о беглецах в район. Вскоре к санаторию примчались мотор-
ная лодка и катер, в котором сидели трое милиционеров и
овчарка. Они попросили меня поехать на место, где были
беглецы, я кивнул головой, но отец категорически возразил.
— Нечего ему там делать, он ещё мал.
— Да чего бояться, сын не пойдёт в тайгу, будет на
катере с мотористом.
— А они подкрадутся, убьют и угонят катер. Нет,
рисковать сыном не буду!
Я показал место, где видел беглецов, милиционеры,
включив моторы, ринулись в Потатуру. Позже узнал, что
собака взяла след, но потеряла его. Бывалые вояки пошли
по ручьям. Подниматься в горную тайгу милиционеры
не стали, искать их там сложнее, чем иголку в стоге сена.
Беглецы могли пройти вверх по Кочевной к Байкалу, там
найти лодку и переплыть на иркутский берег. Но могли и
утонуть в калтусах или попасть в лапы медведей, которых
там много. Больше о беглецах я не слышал.
Мне повезло, что я не нашёл пещеры. Если бы я замеш-
кался на берегу, беглецы могли не только отобрать лодку, но
и утопить меня. Вообще найти пещеру и войти в неё трудно,
а ещё труднее выбраться. Это я узнал позже от спелеоло-
гов и археологов. Мой друг геолог Володя Арсентьев нашёл
в Саянах пещеру с потайным складом буддийских статуэ-
ток, спрятанных в тридцатые годы, когда закрывали дацаны.
И он пережил визиты к пещере с сотрудниками НКВД.
Но вернусь к легендарному Окладникову. В 1991 году я
увидел наскальные рисунки в бухте Ая на берегу Байкала
и у горы Ердэ. Старый шаман Орло Орбодоев в 1975 году
принимал археологов, разместив их в своём дворе. Он
показал мне избу, где жил Окладников, и сарай, который
308
занимал «Сашка Конопацкий», аспирант академика и его
«адъютант». Орло Орбодоевич показывал им наскальные
рисунки в окрестностях.
Несмотря на девяносто лет, Орло сводил меня к ним.
Поразили не только они, но и скульптура первобытного охот-
ника, который, подняв руку, не пускал злых духов в долину.
Дед сказал, что шаман Барнашка полвека назад предсказал
время падения большевиков — 1991 год. Несмотря на двад-
цать лет Колымских лагерей, Орло Орбодоевич удивил, ска-
зав, что «для наведения порядка в стране нужно Политбюро».
Заслуги Алексея Павловича Окладникова (1908-1981)
перед мировой наукой огромны. Он доказал родство куль-
тур бурят и курыкан, предков якутов, а также сибиряков
и индейцев США. Доказал, что в древности наши предки,
монголоиды, по перешейку на месте нынешнего Берингова
пролива проникли в Америку и освоили материк.
Антрополог Э. Джеймс Диксон называет пионерами
Берингийской археологии учёных США Уильяма Дэлла
(1845-1927), Вольдмара Иохельсона (1855-1937). Далее
названы Дэвид Хопкинс (1921-2001), Томас Хамилтон,
Джон Кросс, его жена Бесси Барр. Кое-кто относит к ним
и А. Хдрличку.
Хопкинс установил 4 волны миграции азиатов в Аме-
рику — начиная с 13-ти до 4-х тысяч лет назад. «Отсюда (от
Аляски) эти охотники, — пишет он, — направились на юг
и расселились по всей Америке, став предками большин-
ства американских индейцев». Среди современных археоло-
гов Д. Хопкинс называл ученика Окладникова Н.Н. Дикова
(1925-1996). Написав диссертацию по Бронзовому веку
в Забайкалье, Диков в 1963-1967 гг. вёл раскопки на Чукотке
и острове Беринга. За труды о них в 1979 г. он был избран
членом-корреспондентом АН СССР.
309
Неоценимый вклад в изучение Русской Америки
внёс отец Иннокентий (Вениаминов). Живя на Аляске
в 1823-1837 гг., он, как глава православной миссии, соста-
вил азбуку, грамматику алеутского языка, перевёл на него
Евангелие, молитвы, церковные песнопения. Позже напи-
сал 3-томный труд по истории, географии, этнографии
племён, живущих там. Последние 11 лет, став митрополи-
том Московским и Коломенским, он возглавлял Русскую
православную церковь. Не случайно его прах покоится
в Троице-Сергиевой лавре.
Палеонтолог Иван Ефремов в экспедициях по Мон-
голии открыл десятки кладбищ динозавров, описал свои
путешествия в замечательной книге «Дороги ветров». Она
не так известна, как его романы «Туманность Андромеды»
и «Лезвие бритвы», но в ней с любовью описаны просторы
Центральной Азии, удивительные «чёрные зеркала»,
в которых запечатлены древние всадники, а в «Тенях
минувшего» ему явилось в пещере голографическое изо-
бражение тираннозавра из глубины тысячелетий.
Мне посчастливилось познакомиться с коллегой Ефре-
мова и Окладникова антропологом М.М. Герасимовым,
который вырос в Иркутске, где жил с трёх лет. Бурятский
купец Ханхасаев помог ему снарядить экспедицию в село
Мальту, где молодой учёный нашёл останки ископаемых
костей. Позже Михаил Герасимов начал по черепам вос-
станавливать облик древних людей. Среди них Ярослав
Мудрый, Иван Грозный, Андрей Боголюбский, Улугбек,
Тимур. В 1969 году в «Комсомольской правде» я опубли-
ковал статью «Портретисты истории» о Герасимове и его
учениках, а познакомиться с Окладниковым не удалось.
В 1980 году на заседании в Доме дружбы в Москве я уви-
дел на трибуне скуластого человека со звездой Героя Социа-
310
листического Труда. Он так походил на бурята, что я не сразу
узнал Окладникова. До того он выглядел как русский бога-
тырь, а на склоне лет у него проступили восточные черты.
Алексей Павлович родился в Иркутской области, где русские
смешались с бурятами. Я с гордостью за земляка слушал его
речь и снова пожалел, что не встретился с ним в детстве.
«ВАШИ ПОМЫСЛЫ СВЕТЛЫ И ЧИСТЫ»
Живя на Ильинке, я узнал, что декабристов везли
в Забайкалье по старой дороге мимо нас. Если бы у меня была
некая машина времени, то увидел бы их в двадцати метрах
от нашего нового дома за дорогой. А в тридцати киломе-
трах, на правом берегу Селенги, в Турунтаево, жил после
каторги поручик Евгений Оболенский, которого избрали
«диктатором восстания» на Сенатской площади, когда не
явился Трубецкой. А чуть севернее, в селе Батурино, похо-
ронен член Общества соединённых славян Иван Шимков.
Ещё севернее, в Баргузине, жил лицейский друг Пушкина
Кюхля — Вильгельм Кюхельбекер с братом Михаилом.
Кроме Евгения Оболенского под следствие попали его
младший брат Константин и четверо князей Голицыных.
Оболенские и Голицыны участвовали во многих смутах
России вплоть до Гражданской войны. Причём по обе
стороны баррикад. Неслучайно они стали героями песни
Звездинского «Четвёртые сутки пылают станицы».
Во время второй мировой войны Вики Оболенская
вошла в историю как Катрин, руководитель штаба Сопро-
тивления, знавшая все пароли и явки групп всех групп
Франции. Арестованная гестаповцами, она под пытками
не выдала никого, и 4 августа 1944 года казнена в Берлине
старинной гильотиной…
311
В Кабанске у Байкала, в 60 км от Ильинки, жил Михаил
Глебов. В 1825 году он служил в Министерстве юстиции.
Мать, помещица под Путивлем, имела 700 душ. В день вос-
стания 14 декабря он из любопытства вышел на площадь.
Ему было всего 22 года. Увидев, как замёрзли солдаты
Московского полка, прибежавшие к Сенату без шинелей,
в мундирах, он выдал сто рублей на еду и водку. После того
власти заявили, что восстание подняли пьяные солдаты,
а Глебова осудили и выслали на каторгу в Сибирь. Живя
на поселении в Кабанске, молодой человек впал в уныние
и стал говорить: «Зачем я вышел на площадь?»
Люди стали дразнить: «Эй! Зачем ты вышел на пло-
щадь?» Он в ярости бросался на них, и «так надоел всем»,
что однажды соседи отравили, а затем избили его, и он
умер. Виновными признали крестьянку Наталью Юрьеву
и унтер-офицера Илью Жукова. Мне горько за судьбу Гле-
бова и стыдно за земляков, убивших его.
В статье «Безумство храбрых», (газета «Алфавит»), я
рассказал о двадцати трёх декабристах, сошедших с ума.
Некоторые «сдвинулись» уже в Петропавловской крепо-
сти и по пути в Сибирь.
Николай Бобрищев-Пушкин, «осуждённый к ссылке
вечно» и сосланный за Полярный круг, ехал семь тысяч
вёрст с августа 1826 до февраля 1827 года. С лета до конца
зимы. Прибыв в Среднеколымск во время Полярной ночи,
он решил бежать. При грубом задержании с ним впервые
случился припадок буйства.
Из-за «помешательства ума» его перевели в Туруханск.
Жил в монастырях, лечился в домах умалишённых. После
каторги его брат Павел стал опекать больного. Домашний
ад семьи Бобрищевых-Пушкиных длился до 1871 года,
когда умер Николай Сергеевич…
312
Явные признаки мания величия были у Дмитрия
Завалишина. Лейтенант флота преподавал в Морском кор-
пусе в Петербурге, совершил кругосветное плавание на
фрегате «Крейсер». Пытаясь создать Орден восстановле-
ния, он послал записку Александру I. Прочтя проект, царь
признал идею Ордена «неудобоисполнимою». В восстании
декабристов Дмитрий не участвовал, но был арестован и
сослан в Сибирь.
Во время перехода из Читы в Петровский завод Дми-
трий Иринархович шёл в широкополой шляпе, в плаще-
мантии собственного шитья, читая на ходу Библию. Сами
декабристы смеялись над своим видом, считая, что они
больше походили на сумасшедших, чем на преступников.
Его младший брат Ипполит Завалишин страдал
манией доносительства. Создав в Оренбурге тайное обще-
ство, он тут же донёс на тех, кого завербовал. Всех их во
главе с Ипполитом сослали в Читу. Декабристы презирали
его и не считали своим. Он — первый в России полити-
ческий провокатор. На поселении он четыре года жил
в Верхнеудинске, ничуть не жалея о содеянном.
Не думайте, что восстание подняли безумцы. Приведу
слова княгини Марии Волконской. «Если даже смотреть на
убеждения декабристов, как на безумие и политический
бред, всё же справедливость требует сказать, что тот, кто
жертвует жизнью за свои убеждения, не может не заслужи-
вать уважения соотечественников. Кто кладёт голову свою
на плаху за свои убеждения, тот истинно любит отечество,
хотя, может быть, и преждевременно затеял дело своё».
У южной оконечности Байкала, в Тунке, жили в ссылке
член Южного общества Владимир Толстой и один из осно-
вателей Общества соединённых славян поляк Юлиан
Люблинский, сделавший первые в истории рисунки Тун-
313
кинских Альп. Позже здесь жил Юзеф Пилсудский, став-
ший национальным героем Польши. Под его командо-
ванием поляки разбили полки Тухачевского в 1920 году,
захватив в плен 200 тысяч красноармейцев и уничтожив
почти всех. На целебных источниках в Ниловой пустыни,
на слиянии реки Ихэ-угун и Иркута, два лета лечился
«первый декабрист», друг Пушкина В.Ф. Раевский. Ему так
понравилось здесь, что он построил свой дом…
По пути на Туркинские воды (ныне курорт Горячинск)
к Оболенскому в Итанцу заезжали соузники по каторге
Барятинский, Волконский, Вадковский, Муравьёв, Пущин.
Когда в 1836 году умер Иван Шимков, княгиня Мария Вол-
конская заказала и доставила на его могилу в Батурине
чугунную плиту с надписью: «Иван Фёдорович Шимков.
1803-1836. Претерпевший до конца той спасен будет. Еван-
гелие от Матфея, глава Х».
О жизни в Итанце (ныне Турунтаево), Оболенский
писал: «Живу у здешнего дьячка… Комнату занимаю
обширную, которая объёмом сравняется со спальней Тру-
бецкого в Петровском, вместо стёкол здесь служит слюда».
Потомок княжеского рода Рюриковичей, более древнего,
чем боярский род Романовых, Евгений Петрович на посе-
лении собирался варить мыло из осиновой золы, вёл
наблюдения над природой.
В 1839 г. он написал И. Пущину: «6-го — в день Пре-
ображения, часов в 9, здесь было землетрясение… Стёкла
загремели и, как будто вихрь, потрясал дом». Гремели
не стёкла, а пластины слюды, которой сибиряки из-за
нехватки стёкол заделывали окна.
Евгений родился в семье Тульского губернатора,
князя, имевшего 1348 душ, с детства жил в роскоши.
На последнем перед Петровским заводом ночлеге, в Хара-
314
узе, путники, узнав о революции 1830 года в Париже,
отметили весть шампанским и исполнили «Марсельезу»
на французском языке. После каторги князь нашёл общий
язык с жителями Итанцы, подружился с ними. «Против
моих окон, — писал Оболенский, — двор загороженный:
в нем две лошади Крашенинникова, третья моя, корова
моя и два теленка. За ними смотрит старый бурят, честный
и добрый мужик».
Высокого мнения о бурятах был и Николай Бесту-
жев: «Если б не было бурят плотников, столяров и куз-
нецов, невозможно было бы предпринять здесь ника-
кой постройки. Кяхта, Селенгинск, Верхнеудинск и сам
Иркутск без бурят пропали бы». Декабристы очень уважали
их, а некоторые женились на бурятках: Иван Пущин, Вла-
димир Раевский, Николай Бестужев, Вильгельм Кюхель-
бекер, женившийся на метиске Дросиде Артеновой. Они
давали своим незаконнорожденным детям чужие фами-
лии, чтобы те могли учиться, а позже получать достойные
должности.
Бестужев отдал сына Алексея и дочь Екатерину на вос-
питание купцу Старцеву. Пущин тоже не зарегистрировал
брак с буряткой, но дочь от неё увёз в Россию. Сейчас её
потомки живут в Англии. Одна из них, Мария Уильямс,
приезжала в Москву в 1990-х годах. Поразительно, но
дочь лорда, супруга дипломата, симпатичная полнова-
тая женщина и полтора века спустя, сохранила бурят-
ские черты лица. Сибирячек такого типа и сейчас полно
вокруг Байкала.
Декабристами я увлёкся после окончания МГУ.
В 1957 году я побывал в Новоселенгинске, где покоятся Нико-
лай Бестужев и Константин Торсон. На лыжах добрался до
их могил и увидел, как позёмка забвения буквально на глазах
315
заметает надписи на крестах. Это так потрясло меня, что я
дал клятву найти их потомков. Поиск шёл долго, безуспешно,
но благодаря статьям в печати, среди которых были и мои
призывы сохранить память о первенцах свободы, музеи
декабристов появились в Иркутске, Новоселенгинске, Чите,
Петровском Заводе, Тюмени, Ялуторовске.
А в 1977 году откликнулись правнуки Н. Бестужева,
жившие во Владивостоке. Моя статья в «Правде» 17 дека-
бря 1977 года «Из династии декабристов» стала сенсацией
для историков и правнуков Бестужева. Нося фамилию
Старцева, они не знали, что их дед — сын декабриста.
В 1991 году они приезжали в Улан-Удэ на двухсотлетие Бес-
тужева. Позже я написал о них в книгах «Высоких мыслей
достоянье» и «Древо Кандинских».
Большую работу по увековечению памяти декабристов
ведёт Международный союз «Мужество и гуманизм» —
«МИГ», существующий 24 года. Его руководитель Владислав
Вячеславович Немчинов проводит разнообразные серьёз-
ные акции. Так, в 2007 году прошла экспедиция «Дорогой
мужества и любви», посвящённая 180-летию ссылки дека-
бристов в Сибирь. По маршруту «Москва — Петербург
— Ярославль — Тюмень — Тобольск — Иркутск — Улан-
Удэ — Чита — Нерчинск — Москва» в двух вагонах ехали
потомки декабристов, члены общества «Наше наследие»,
журналисты, учёные. Поездка получила большой резонанс
в прессе, по телевидению, радио, в местных газетах.
А в 2008 году в Новоселенгинске прошла Всероссий-
ская экспедиция «В потомках наше племя отзовётся». Её
проводил мой друг, учитель Улан-Удэнской школы № 49
В.И. Петров. Сюда приехали юные следопыты Москвы,
Новосибирска, Владивостока, Улан-Удэ, Иркутска, Тай-
шета, Тунки, Кяхты, Тарбагатая.
316
Днём школьники выступали с докладами, рассказы-
вали о своих поисках, а вечерами до поздней ночи слушали
разные истории, пели песни. А позже ездили на экскур-
сии в Кяхту, на Гусиное озеро и старый город Селенгинск.
Среди них были потомки К. Торсона. Меня поразило то,
что среди них были как русские, так и буряты. А потомков
Н. Бестужева представляли Старцевы из Владивостока и
Гомбоевы из Новосибирска.
Я рассказал о своём поиске и о том, что сибиряки
помнят и чтят имена первенцев свободы, в чём юные сле-
Юные декабристоведы на крыльце музея Бестужева в
Новоселенгинске. Сзади левее меня — руководитель экспедиции
В.И.Петров. Справа — правнучка Бестужева Н.В. Гомбоева-Редько.
За ней — её дочь Надежда Ситникова, прямо над ней на самом
верху — её дочь Лена, прапраправнучка Н.А. Бестужева. 2008 г.
317
допыты убедились, познакомившись с местными жите-
лями. Ничего подобного не довелось слышать мне в моём
детстве. И я подумал, что нынешние искатели в каком-то
смысле «пришли на готовое». В отличие от них мне при-
шлось пролететь тысячи километров, проплыть на тепло-
ходах от Хабаровска до Николаевска-на-Амуре, побывать
во Владивостоке, на острове Путятин, затем в Киришах,
на границе Ленинградской и Новгородской областей, где
была усадьба Бестужевых. Это помогло написать мне ста-
тьи и книги о декабристах. Я был рад интересу, с которым
дети слушали меня, и то, что они искренне приняли мои
доводы в пользу первенцев свободы.
Среди вопросов был такой: «Как вы относитесь к сти-
хотворению Тютчева «14 декабря 1825 года»? Я ответил,
что оно написано через год после восстания. 23-летний
поэт отождествил самодержавие с самовластьем, вечным
полюсом. О декабристах же написал: «О жертвы мысли
безрассудной», а до того — ещё более страшные строки:
«Народ, чуждаясь вероломства, / Поносит ваши имена, /
И ваша память от потомства, / Как труп в земле, схоро-
нена». Печально, что они написаны сразу после казни
пятерых и ссылки более ста декабристов.
В «Алфавите декабристов» упомянуты десять Тютче-
вых. Все они уроженцы Брянского уезда. Капитан Алек-
сей Иванович Тютчев служил в Житомире, стал членом
Общества соединённых славян, самого радикального из
всех. Осуждён по II разряду, прошёл все круги каторж-
ного ада и ссылки. Умер в 1856-м в Енисейской губернии.
Мятежный капитан был родичем Фёдора Тютчева.
Появление стихов, клеймящих декабристов, я объяс-
нил тем, что юный Фёдор Тютчев готовился стать дипло-
матом и потому очернил своих сверстников. Его прекрас-
318
ные стихи (среди них — «Я встретил вас — и всё былое
/ В отжившем сердце ожило») стали классикой русской
поэзии. Жестокая расправа напугала его. Пушкин написал
«Во глубине сибирских руд», а Тютчев — «Вас развратило
самовластье».
Отношение к декабристам было и остаётся двойствен-
ным. Ленин называл их борьбу дворянским этапом осво-
бодительного движения России. Его фраза «Узок их круг,
страшно далеки они от народа» бросила на них тень. Даже
в советские годы власть относилась к ним настороженно.
В 1975 году, когда исполнилось 150 лет восстания декабри-
стов, ЦК КПСС с помпой отметило 50-летие революции
1905 года. В Колонный зал Дома союзов пришли члены
Политбюро, а на 150-летии восстания, в Московском Доме
учёных, их не было. После перестройки на волне возрож-
дения монархических настроений декабристов объявили
цареубийцами, Герцена — диссидентом, а народовольцев —
предшественниками большевиков. Я постарался убедить
юных коллег, что декабристов нельзя ставить в один ряд
с большевиками. Имея всё — титулы, усадьбы, состояние,
они выступили против крепостничества, казнокрадства.
Нападки на декабристов происходят и в наши дни.
В 2008 году в Москве вышел роман А. Колышевского «Секта»,
где пишется о «русском Нострадамусе» — монахе Авеле, кото-
рый предсказал появление в России третьего ига. По Авелю,
первое иго — татарское, второе — польское. Но миф о мон-
гольском иге развенчан Г. Вернадским и Л. Гумилёвым,
а польское иго явно притянуто. А третье иго — масонство,
по мнению автора «Секты», распространили декабристы.
Миф о жидомасонстве муссируется спецслужбами России со
времён Бенкендорфа, хотя евреев среди декабристов не было.
Но масонство в России было запрещено ещё Александром I.
319
Однако слово «секта» стало мишенью, в которую
целит Колышевский. Борьба с сектами ведётся не только
в литературе. В начале 1970 годов КГБ разоблачило секту
Дандарона в Бурятии, подвергнув гонениям десятки тан-
тристов в Улан-Удэ, а их глава — выдающийся буддийский
мыслитель Бидия Дандарон погиб в лагере на Байкале.
Мне более по душе книга А. Брусникина «Герой иного
времени» (М., 2010). Главный герой романа — каторжник
Никитин, осуждённый по делу декабристов. После пят-
надцати лет в Сибири он переведён рядовым на Кавказ,
где полыхает война с Шамилём и Хаджи-Муратом. Автор
с симпатией описывает бывшего каторжника и с омерзе-
нием — облик жандарма, который наживается на крова-
вой бойне. Никитин убивает жандарма, но и сам гибнет
в ущелье, куда его загнали агенты охранки. (Позже узнал:
Брусникин — псевдоним Чхартишвили.)
В 2011 году я участвовал в новой экспедиции по Забай-
калью. Мы следовали по пути, которым декабристы шли
в 1830 году пешком из Читы в Петровский Завод. Мы воз-
ложили цветы на могилы А. Муравьёвой, которая умерла
через два года после прибытия сюда. Меня поразила строка
из письма Е. Трубецкой из Петровского Завода сестре
в Рим: «Здесь я была счастлива». Так думала и Мария Вол-
конская: «Счастье можно найти повсюду, при любых усло-
виях; оно зависит, прежде всего, от нашей совести».
Мы поднялись на Лунинскую сопку, где Михаил
Лунин установил деревянный крест. Позже он сгорел
в лесном пожаре, на его месте установлен новый 6-метро-
вый железный крест. Съездили на древние рудники, где
добывалась железная руда. И тут меня потряс известный
образ каторжных нор. Как Пушкин, не бывая в Сибири,
нашёл такой удивительный образ?
320
В Большом Куналее мы послушали знаменитый хор
семейских, выступили в Шаралдае на 80-летии писателя
Исая Калашникова, покорили гору Тайхан, на которой
бывал Чингисхан. Поражали чудесные пейзажи и пре-
красные люди, с которыми мы познакомились в Забайка-
лье, Тугнуйской долине, Алтачее, Подлопатках, где жили
на поселении декабристы братья Борисовы.
Удручали развалины Петровского Завода, заброшен-
ные фермы и силосные башни, поля, заросшие подлеском.
Декабристы выступили против самодержавия, которое
сквозь пальцы смотрело на казнокрадство, лихоимство.
Потомок декабриста Константина Торсона Антон Кондратьев
(Улан-Удэ) и прапраправнучка Николая Бестужева
Лена Ситникова (Новосибирск) над Селенгой,
у которой упокоились их знаменитые предки. 2011.
321
Сейчас это называют коррупцией, взяточничеством.
Нынешняя власть борется против них на словах, но не
могут справиться с ними, хоть снова выходи на площадь.
В 2012 году экспедиция стала международной. Во Вла-
дивосток, где проходил 6-й этап, прилетели из Австра-
лии потомки Николая Бестужева по дочерней линии —
Алексей Мазин, его жена Кэтти и дети Аллегра, Максим.
А поездами прибыли 18 новосибирцев, 15 уланудэнцев,
12 новоселенгинцев, 7 тамчинцев. И в команде хозяев —
12 приморцев. Среди них потомки Николая Бестужева по
сыновней ветви.
11 августа 2012 года Владивосток принял тысячу
гостей Международной конференции АТЭС (Ассоциации
Тихоокеанского экономического сотрудничества). К её
началу открыли уникальный вантовый мост через бухту
Золотой Рог, с материка на остров Русский. Весь мир сле-
дил за ходом АТЭС.
А экспедиция «В потомках наше племя отзовётся»
вела свои заседания. Доклады прошли в музее Владиво-
стока, городке Фокино. Запомнилась презентация книги
«Хроника трёх поколений» А. Старцева и А. Шерешева.
Елена Николаевна Сергеева (Уссурийск), создатель
сайта о Бриннерах, рассказала о своём открытии: внук
декабриста Бестужева Александр Старцев стал крёстным
отцом будущего киноактёра Юла Бриннера. Елена Нико-
лаевна нашла в Хабаровском архиве документы матери
Натальи Владимировны Редько (Гомбоевой), потомка Бес-
тужева в 4-м поколении. При вручении их у многих блес-
нули слёзы. Ведь её отца и мать, приехавших тогда из Хар-
бина, арестовали.
На острове Путятин 50 ребят и взрослых сходили
на лотосовое озеро, названное в честь внучки Бесту-
322
жева — Душа, участницы русско-японской войны 1905
года. Когда на море разыгрался шторм — отголосок земле-
трясения в Охотском море, дети выступали с докладами. А
вечером пели песни Визбора про «маленький остров Путя-
тин, возле великой земли», Новеллы Матвеевой «Какой
большой ветер напал на наш остров». Потом исполнили
гимн Бурятии, русские и австралийские песни. Малень-
кая Аллегра Мазина спела песню на английском «Хороша
страна Австралия, только очень далека».
В 2013 году маршрут 7-й экспедиции прошёл через
Тобольск, Ялуторовск. В 2014-м намечена экспедиция
в Баргузин, где жили братья Кюхельбекеры.
КВАРТИРА НА ПАПАНИНА
Учёбу в девятом классе я начал на улице Папанина. Быв-
ший главврач Ильинского санатория Надежда Алексан-
дровна Иванова уехала с дочерью Галей в Москву, в инсти-
тут повышения квалификации. Зная о том, что у меня
проблемы с жильём, она оставила нам свою квартиру. Дом
стоял и стоит на горе. С четвёртого этажа, в большом окне,
город как на ладони. Квартира трёхкомнатная. В одной
комнате жил я, в двух других — Ноговицыны. Фамилия
происходила от слова ноговицы — так в старину называли
обутки для ног. И, соответственно, рукавицы — «обутки»
для рук. Один из двух их сыновей играл на скрипке, и я до
сих пор помню те мелодии. Их мама была добрая женщина.
Всегда приветливая, она иногда угощала меня кашей, ола-
дьями, которые готовила на кухне.
Двор был полон детей. Среди них — братья Юра и Чин-
гис Балдано. Их отец Намжил Гармаевич, писатель и дра-
матург, пострадал во время гонений на «Гэсэра». Видел во
323
дворе Вилю Баранникова, будущего знаменитого боксёра.
Рядом с ним жил Слава Бухаев, который станет извест-
ным питерским архитектором, и мы подружимся с ним.
В соседнем подъезде жили солисты балета Лариса Сахья-
нова и Цыден Бадмаев, прозаик Михаил Степанов и другие
известные люди Бурятии. Рядом находился Дом правитель-
ства, где жили Председатель Верховного совета БМАССР
Д. Цыремпилон и его сын Олег; первый секретарь обкома
партии Кудрявцев. С его дочерьми я отдыхал в Ильинском
санатории. Одним словом я попал в самый аристократиче-
ский район Улан-Удэ. Идти к школе стало близко. Не спуска-
ясь вниз, я мимо Успенской церкви, через горсад, выходил на
Трактовую улицу и через десять минут оказывался в школе.
Учёба стала успешнее. Сестрёнка Роза и братик Валера
учились в санаторской школе на Ильинке, но не с леча-
щимися детьми, а в пристройке к бараку, где проводи-
Проспект Победы в Улан-Удэ. В 4-м сероватом доме, на 4-м этаже,
жил я в 1948-1949 учебном году.
324
лись концерты и собрания. У меня почти весь день зву-
чало радио, которое я не выключал, даже готовя домаш-
ние задания. Слушал спектакли МХАТа и Малого театра,
шедевры классической музыки. Мелодии опер, симфоний
навсегда осели в моей памяти.
Как-то я составил список произведений: «Арагонская
хота» Глинки, «Неаполитанская песенка» Чайковского,
хор девушек из оперы «Аскольдова могила», «Половецкие
пляски» Бородина, ещё что-то и послал на радио. Полонез
Огинского не включил, так как я слышал его по радио каж-
дую неделю. Как же я удивился, когда концерт полностью
передали по радио, назвав мою фамилию. Тут я убедился,
что радио слушают все, даже те, кто не любит классику.
Телевизора тогда не было, его заменяло радио.
Однажды иду по улице Сталина и слышу насвисты-
вание «Неаполитанской песенки». Оглянулся и увидел
Юру Лютина, который таким способом окликнул меня.
«А что, хороший концерт получился, — сказал он, —
а кто помог составить список, откуда знаешь эти про-
изведения?» Ответил, что знаю давно.
В классе многие занимались музыкой — Лютин играл
на пианино, Котовщиков на баяне, Шабалин на аккордеоне.
В школе провели запись в хор. Играя на баяне, хормейстер
Павел Сергеевич Якимов ходил и слушал, как кто поёт.
Туговатых на ухо он сразу удалил. Среди них оказался Гена
Нодия. Он очень расстроился и сказал, что баянист при-
дрался к хрипу в его горле — он простыл. На самом деле
слух у него хромал. Это было странно, ведь он был напо-
ловину грузин, а они, как и буряты, поют хорошо. Я же ока-
зался в хоре и стал петь.
Песню о Красной армии хормейстер решил сопрово-
дить пляской и отобрал желающих. Благодаря хорошему
325
чувству ритма, я стал танцором. Тогда я ещё не выде-
лялся ростом. Для танцев понадобились сапоги и военная
форма. Я пошёл к Гармажаповым. Тётя Лёля предложила
свои сапоги, а они были малы. Дядя Боря дал свои, и они
оказались впору. Полностью подошли его гимнастёрка
и галифе. На смотре художественной самодеятельности
ансамбль песни и танца нашей школы занял первое место.
Живя рядом с Домом правительства, я часто встречал
Таню и Наташу Кудрявцевых, когда они шли из школы
или прогуливались. Я делал вид, что не замечаю их, но
однажды Таня с улыбкой спросила, чего это я ворочу нос.
С тех пор я стал здороваться с ними, она передавать при-
веты Гере Носкину, а я не всегда говорил ему об этом.
Квартира на Папанина запомнилась и тем, что в ней я
прочитал «Войну и мир». Четыре тома взял у Зугеевых. Очень
удивляли большие тексты на французском. Так я узнал, что в
те годы этот язык был как бы родным для дворян. Затем про-
чёл «Хаджи-Мурата», «За что?», другие вещи Толстого.
Зимой на Байкале произошло землетрясение. Это
было поздно вечером, но я ещё не спал. Толчки в Улан-Удэ
были такими мощными, что закачалась люстра, зазвенела
посуда в буфете. Впервые почувствовав землетрясение,
я, как ни странно, не очень испугался. Запомнилось, как
незадолго перед этим из угла комнаты выбежала мышь и
беспокойно забегала вдоль плинтусов. Хотел кинуть в неё
чем-то вроде мяча, но его не оказалось. Так я узнал, что
животные чувствуют подземные толчки раньше людей и
предупреждают о них. Удивило и то, что мышь оказалась
на четвёртом этаже дома. А позже, живя в разных горо-
дах страны, не удивлялся, видя их в более высоких домах.
В том числе и на всех 12 этажах телецентра Останкино, где
я работал в 1986-1990 годах.
326
НОВОГОДНИЕ ЁЛКИ
Праздники моего детства помню с Кумыски. Самой
яркой оказалась встреча Нового 1941 года, когда мы жили
в отдельном доме, где царили покой, достаток. Папа был
директором Верхне-Берёзовского санатория. Настоящую
лесную красавицу ёлку он срубил в лесу, где их полно. Папа
купил игрушки — разноцветные шары, бусы, мишуру,
высокую стеклянную макушку на вершину ёлки. Я и Роза
помогали наряжать её, а двухлетнего Валеру старались не
подпускать к ёлке, чтобы он не сдёргивал игрушки и кон-
феты. До полуночи мы, дети, не досидели, так как нас уло-
жили спать. Но перед этим отец поднял бокал и пожелал,
чтобы Новый год стал таким же хорошим, как и прошед-
ший. Ничто не предвещало беды. Но в сорок первом году
началась Великая Отечественная война, затем отца исклю-
чили из партии и сняли с работы…
Новый 1942 год мы встречали на плодопитомнике.
1943-й — в Улан-Удэ, на улице Смолина. О встрече 1942 года
в школе на Кумыске, когда я забыл стихи о пионерском
галстуке, я уже писал. Не помню, наряжали ли мы ёлку на
Смолина. Боюсь, что было не до неё, да и не на что. Зато
Новый 1944 год встретили на Ильинке хорошо. Странно,
но там ели не растут, и мы украсили пушистую пихту.
Из-за переездов многие стеклянные игрушки побились, до
Ильинки «долетел» лишь белый гусь с книжкой под кры-
лом. Одна из самых памятных игрушек выжила потому,
что была сделана из ваты и покрашена глазурью. Неболь-
шой гусь перелетал вместе с семьёй в Целиноград, возвра-
щался в Улан-Удэ, потом оказался в Краснодаре, где я был
собкором «Пионерской правды». А в 1973 году долетел до
Москвы, где неожиданно исчез.
327
Учась в городе, я уезжал на Ильинку не только в выход-
ные, но и в праздничные дни, и потому все праздники
встречал дома. Новый 1949 год запомнился одним из самых
тёплых. Я побывал на концерте детей, который подгото-
вила Галина Ивановна Лапина, вместо уехавшей в Ростов
Полины Ивановны Аксёновой. А вечером отец разрешил
мне присутствовать на встрече Нового года с коллективом
санатория. Раньше подобного не бывало.
В центре зала нарядили молодую сосёнку под самый
потолок. Столы стояли вдоль окон. Санитарки, медсёстры,
врачи, служащие и рабочие нарядились так, что некото-
рые не сразу узнавали друг друга. Таня Коробкова впервые
надела белую кофту и юбку. Её сын Витя в это время дежу-
рил в котельной, но отец пригласил его в зал, где он досыта
поел, попил чаю с тортом и вернулся к печи.
Вечер прошёл прекрасно. Петра Коробова, который
не внёс деньги, но пришёл, Илкан усадил рядом, пропев:
«За столом никто у нас не лишний». Тот благодарил его и
всех. В зал пытался войти пьяный троицкий мужик, его не
пустили, и он продолжал лезть, уговоры не действовали.
Отталкивая всех, он поднялся на крыльцо. Я подсечкой
сбросил его вниз, и тот чуть не ударился головой о канали-
зационный колодец. Узнав об этом, отец сказал: «Ты посту-
пил правильно, но мог убить его. Будь осторожнее».
Тот праздник запомнился как один из лучших. Илкан
поднял бокал за моего отца: «Благодаря Владимиру Ивано-
вичу мы сплотились и стали дружнее!» Все поддержали тост.
МАТЕМАТИЧЕСКИЕ СНЫ
На гору Могой-ула попал лишь на весенних каникулах
в марте 1949 года. Осмотрел основание скалы, совал лыж-
328
ную палку в трещины на льду. Не найдя входа в пещеру
внизу, я снял лыжи и поднялся выше. Сметал снег с занесён-
ных склонов, но и там не нашёл рисунков и входа в пещеру.
Разгорячённый от подъёма и поиска, я присел, распахнул
куртку. Летом на этой площадке иногда стоит изюбрь, спа-
саясь на ветру от оводов и мошкары. Солнечный день обма-
нул меня. Любуясь прекрасной панорамой, я не заметил,
как подул коварный татауровский ветер. Уезжая в город,
чувствовал себя неплохо. Перед сном дочитал интересную
книгу Платона Малакшинова «Мальчик из Забайкалья».
Наутро проснулся с сильным жаром. Температура за
39. К счастью, со мной оказалась мама, приехавшая в город.
За три года до того я сильно простыл, читая на весенних
каникулах книгу на завалинке дома. В нашу детскую ком-
нату завели овцу. Прямо у постели отец надрезал ей живот,
сунул туда правую руку, добрался до сердца и пальцами
передавил аорту. За пять секунд овца не издала и звука,
только перестала дёргать ножками. Меня тут же обло-
жили её внутренностями. Мне стало жарко. Я задыхался
не только от удушья, но и от запаха лёгких, почек, печени,
кишок. Их положили на меня в соответствии с моими орга-
нами и продержали так минут двадцать. Когда их сняли,
пот лил градом. Мама вытерла меня, надела новое бельё.
И я быстро вылечился.
Делать это в городе трудно. Да и где взять овцу.
И потому мама вызвала скорую помощь. С двусторонним
воспалением лёгких меня отвезли в больницу. На этот раз
лечение длилось долго — уколы, компрессы, лекарства.
Я пришёл в себя лишь через неделю. Когда мама при-
несла книгу Малакшинова, я начал читать и удивился, что
ничего не помню, хотя дочитал её в ночь перед болезнью,
которая оказалась тяжёлой. Прочитав книгу, я попросил
329
маму принести том Гейне, которой наградили её на Кумы-
ске. И с удовольствием читал стихи.
Сны во время болезни удивили меня. Сначала снилась
арифметическая прогрессия. Я последовательно прибав-
лял какое-то число к предыдущей сумме, а когда простота
наскучила, перешёл на геометрическую прогрессию —
стал умножать цифры на разные числа. Задача усложни-
лась, но я вычислял новые суммы. Перед глазами появля-
лись страницы, исписанные цифрами, формулами и непо-
нятными знаками.
Два года спустя, поступив в МГУ, я начал изучать выс-
шую математику и, решая интегральные и дифференци-
альные уравнения, узнал эти знаки, виденные во сне.
Затем в тех же снах я пытался достичь скорости света.
Физик Медведев говорил, что лучи света, отражённые
быстровращающимися зеркалами, могут приблизиться
к скорости света. На берегу Селенги я установил верти-
кальное зеркало и стал быстро крутить его. Прибор, уста-
новленный рядом, засекал лучи, мелькающие между горой
Могой-ула и Ахреевским островом, а я вычислял их ско-
рость. Это было очень трудно, изнуряло до изнеможения,
я просыпался в поту, пил воду из графина.
После математических снов я подумал: если во время
болезни я легко ворочал цифрами, то почему бы не делать
этого наяву. Потеряв робость перед математикой, я начал
легче решать задачи по геометрии с применением триго-
нометрии. Виталий Моисеевич задавал на дом всё более
сложные задачи. Однажды очередную задачу решили
только Витя Гончаров, Гера Носкин и я. Новомейский уди-
вился и спросил, не помогал ли кто мне. Узнав, что я решал
сам, Виталий Моисеевич покачал головой: «Не ожидал, но
тем приятнее победа».
330
Позже я снова решил ещё одну трудную задачу, но
лучшим в математике не стал. Однако понял, что для
решения задач нужно упорство и даже особый боевой
настрой. А Виталий и Гера постоянно решали лучше всех.
Как-то физик похвалил Геру, а Петухов на весь класс ска-
зал: «Носкин думает за нас!»
Однажды за решение задачи по физике Медведев
похвалил меня. Тут я сказал ему о попытках достичь ско-
рости света. Он подумал, что я действительно использовал
зеркало и засекал скорость лучей. Когда я уточнил, что всё
было во сне, он улыбнулся: «Многие открытия делались
так. И от опытов во сне можно перейти к опытам наяву».
Узнав, что звёздная система произошла от гигант-
ского взрыва, после чего родились галактики, я подумал,
а кто готовил взрыв? Если Бог, который, по правосла-
вию, создал Вселенную, то, как он, нажав кнопку, остался
целым? Где Бог был в то время и где находится сейчас,
что делает после сотворения мира? Наблюдает откуда-то
сверху из космоса, что будет дальше и чем всё кончится?
От этих вопросов, на которые не было ответов, станови-
лось страшно.
В учительской заговорили о моих успехах в математике
и физике. Леонид Григорьевич Пастернак поздравил меня
и сказал, что учителя меняют мнение обо мне. Но Анто-
нина Леонтьевна по-прежнему хвалила Володю Красноя-
рова, зачитывая его сочинения. У него сильно болели уши,
из-за чего от них шёл тяжёлый запах. Писал он неплохо, но
тексты были скорее гладкими, чем яркими. А меня учитель-
ница похвалила только раз и то не при всех, написав крас-
ными чернилами в конце сочинения: «Давно бы так!» Мол,
хорошо, но поздновато. Я ещё не решил, кем стать. Интерес
к разным предметам был ровный.
331
ЛЕТАЮЩИЕ РУСАЛКИ
Но вернусь в больницу. Засыпая, я опять попадал в жер-
нова прогрессий, из которых, как из мясорубки, выползали
цифры. Затем закрутилось зеркало со скоростью света.
Во время опыта я заметил в проблесках закатного солнца
фигурки трёх девочек и танцующую женщину. Я догадался,
что это — призраки утонувших девочек и актрисы Заремы.
Мне стало так жалко их, что я застонал. Сосед по палате
вызвал медсестру. Увидев у меня слёзы, она испугалась, но я
успокоил её, сказав, что приснилась какая-то нелепость.
Но я не считал тот сон нелепым. В полночь, увидев
души девочек и актрисы, я приблизился к порогу царства
мёртвых и заглянул в него. Позже к девочкам присоеди-
нились Галя Трушицына, утонувшая в затоне, дочь Бело-
усова, погибшая в перевернувшейся лодке, Лена Власев-
ская из Сотниково, племянница моей жены, и души дру-
гих девочек, утонувших на Селенге. Лунными ночами они
купались возле скалы Могой-ула и у горячего источника.
А хороводы водили, не касаясь земли и воды, как эльфы
с крылышками за спиной или девушки Улей-олон с крова-
выми клювами вместо носов. Но девочки были без клювов.
— Боже мой! Да это же селенгинские русалки! — вос-
кликнул я. — Почему они вместе? Как не мёрзнут в холод-
ной воде? Где зимуют?
Зарема почему-то услышала меня и обернулась:
— Это я собрала подружек по несчастью. Никто за них
не молится, они чувствуют себя одиноко. И я взяла их под
своё крыло. Для нас вода не холодна, зимуем в пещере под
горой Могой-ула. Впадаем в дрёму и спим в ней, как мед-
ведицы в берлоге. А весной, после ледохода, выплываем по
подводному ручью.
332
Я онемел от неожиданных слов Заремы и хотел пред-
ложить ей слетать на Байкал, где у горы Ердэ водят хоро-
воды девушки Улей-олон. Обожжённые неудачной любо-
вью, часть их превратилась в зловещих Му-шубун — деву-
шек с птичьими клювами, которые ловят заблудившихся
юношей, выклёвывая у них глаза и печень. Но я испугался
за себя, хотя не обидел ни одной девчонки. И потому не
сказал Зареме об Улей-олон.
Позже я прочитал в «Мнимостях в геометрии» Павла
Флоренского, что при превышении скорости света проис-
ходит разлом времени и «выворачивание тела через самого
себя». Видимо, во время опытов я приблизился к скорости
света, и у меня произошло выворачивание не тела, а души.
А ещё подумал, не из таких ли снов, которые монголы
ценят как ясновидение, родился миф о народе девушек?
Позже я прочитал о них в «Сокровенном сказании монго-
лов», где пишется о монгольских амазонках.
Гора Могой-ула. На переднем плане — моя дочь Оля. Фото 1961 г.
333
На склоне лет, работая над «Гонцом Чингисхана», я
вспомнил слова Заремы о том, где зимует она, и исполь-
зовал её подсказку в главе о вдове Чингисхана Есуй-хатун.
После смерти она стала русалкой, и я поселил её в под-
водной пещере на Орхоне. В той же книге я описал, как
гонец Тургэн лечил больного внутренностями овцы.
Главы о русалке и лечении горячими потрохами читатели
назвали одними из ярких. Банальна фраза: «Все мы родом
из детства». Но нам надо чаще вспоминать его.
Когда я начал поправляться, у меня проснулся звер-
ский аппетит, и мне стало не хватать больничной еды.
Мама приносила из дома суп-лапшу с мясом, яйца,
шанежки. Пролежав в больнице полмесяца, я после выпи-
ски с удовольствием ел колбасу. Она казалась как никогда
вкусной. Наш Улан-Удэнский мясокомбинат всегда сла-
вился прекрасной колбасой, бужениной, тушёнкой.
Маму напугала моя болезнь. Она боялась, что я могу
заболеть туберкулёзом, и хотела отправить меня во взрос-
лый санаторий, так как в Ильинский я уже не проходил по
возрасту. А для этого пришлось бы пропустить девятый
класс.
С удовольствием листая Гейне, я прочёл в цикле «Сно-
видения»:
Я видел странный страшный сон,
Меня томит и тешит он.
От этой пагубы ночной
С тех пор я будто сам не свой…
Далее девушка стирает бельё, рубит дерево, копает
яму, а оказалось, она готовила юноше саван, потом сделала
гроб и выкопала ему могилу.
334
К счастью, мои сны были не такие страшные. Но селен-
гинские русалки продолжали являться мне. В очередном
сне я нашёл потайной вход в пещеру Могой-улы. Гейне
писал о трещине в душе поэта. Я не писал стихов, но некая
трещина в моей душе наметилась. К весне вода в реке
убыла, льдины обрушились от своей тяжести, я увидел тре-
щину в скале и пролез в пещеру.
Там было теплее, чем на реке. Может, горячие ключи
согревают пещеру? Свет струился откуда-то сверху. На
стенах рисунки саблезубого тигра, винторогой антилопы.
Они заворожили меня. А ещё больше — русалки на водо-
рослях. Волосы у них сбились во сне. Гребешки из рыбьих
костей валяются рядом.
Вдруг это не простые русалки, а эвмениды — древ-
негреческие богини мщения в подземном царстве, или
ламии — женщины-вурдалаки. О них Валерий Брюсов
писал: «Нечто вроде наших ведьм, но молодые». Эпитет
волоокие осветил их губы, запачканные кровью младен-
цев. И ламии превратились в волоколамий.
На сводах пещеры — гроздья летучих мышей, укутан-
ных крыльями, а на дне — змеи, покрытые инеем и свёр-
нутые в клубки. Так они греют друг друга, а летом выпол-
зут по расщелине из Могой-улы, которая переводится как
Змеиная гора. Почуяв меня, змеи разом открыли глаза, и
в пещере стало светлее от горящих взоров. Змея гипноти-
зирует жертвы своим взглядом. А от взгляда десятков змей
я оцепенел, подумав, уж лучше бы очнулись русалки.
Вспомнив строки Гейне о Тангейзере: «Я грот Венеры
нашёл / И там семь лет оставался», я испугался, что могу
застрять в пещере, и проснулся. И еще: «Я спасся, ушёл
оттуда с трудом, / Теперь боюсь оглянуться; / Всегда и
повсюду я вижу её / И слышу: «Ты должен вернуться!»
335
Вскоре я «вернулся» и увидел, как в летнее полно-
луние русалки выплыли из пещеры, переплыли Селенгу,
чтобы погреться у озерка горячей воды. Зарема, селенгин-
ская Лорелея, стала танцевать «Умирающего лебедя», к ней
присоединились вышедшие из воды девочки. Они в тру-
сиках, без лифчиков, ведь им всего по десять лет. Столько
им было, когда они утонули. За спиной у них крылышки
как у эльфов. Они танцуют посреди затона, где утонула
Галя Трушицина. Их бестелесные души так легки, что они,
как жуки-водомеры, едва прогибают поверхностное натя-
жение воды. Руки и ноги умирающих лебедей колышутся
изящно, естественно, ведь девочки познали смертельную
агонию. «Но почему сольный номер исполняется группой?
Причём здесь Сен-Санс?» — думаю я. «А притом, — отве-
чает Зарема, — что именно он автор «Танца умирающего
лебедя» и оперы «Самсон и Далила».
— Скажите, Зарема, вокруг вас только души девочек,
почему нет мальчиков?
— Мои девочки — невинные существа и навсегда
останутся девственницами. Души утопленников держатся
отдельно от погибших на пожаре или под поездами. Поэ-
тому души мальчиков и девочек разделены. Убитые ножом
не дружат с умершими от болезней. Кстати, когда я плыла
сюда от Троицка, заночевала в зимовье у хребта между
Метешихой и Кочевной, и такого страха натерпелась. Нет,
не буду говорить, кто там, а ты не вздумай попасть туда…
Перед рассветом Зарема собрала русалочек, и они
заскользили по воде к Могой-уле. Остров для них не пре-
града: они взмыли вверх и, мелькая крыльями эльфов, про-
летели над ним. До чего красив их полёт! Они как грече-
ские ламии и вагнеровские валькирии! До чего прекрасна
ночная Селенга! Призраки русалок не пугают, они наве-
336
вают страх лишь на тех, кто говорит, что «вся эта нечисть»
исчезает с первым криком петуха. Но если русалки при-
грезились мне, вдруг они есть наяву?
Когда прокричали петухи в санатории, им откликну-
лись петухи из Покровки, Троицка, Ильинки. Наступил
час «поющего рассвета», который французы называют
Шантеклер. Испанская певица Сара Монтьел, из кино-
фильма «Королева Шантеклера», тут не при чём. Сейчас
будет петь другая певица. И вот началась ария Далилы.
Я не удивился голосу Ляли Банюк, ведь она впервые испол-
нила арию здесь, но насторожился, вдруг с ней что-то слу-
чилось, ведь она запела сразу после танца девочек, утонув-
ших в Селенге? Позже я узнал, что Ляля, слава Богу, жива-
здорова.
После арии Далилы рассвет разгорелся над Селенгой.
Солнце взошло над Могой-улой. Она здесь — Гора вос-
хода. А Гора заката — ниже по течению, на хребте между
Кочевной и Метешихой, откуда виден Байкал и где есть
пещера Чёрных духов. Почему Зарема не советует ходить
туда? Что там такое страшное, о чём она не сказала?
Вдруг лепестки Розы ветров накрыли долину Селенги.
Самый большой лепесток, с востока на запад, лёг к Хамар-
Дабану, словно распахнув ворота ветру из Татаурово. Мне
стало зябко, и я очнулся от видений.
Такой вот прекрасный «Сон в летнюю ночь» пригре-
зился мне!
ДАРВИН, ВТОРОВ, МЕДИТАЦИЯ
Вылечившись, я не очень отстал от одноклассников.
Биолог Донской поручил мне сделать доклад по дарви-
низму. Я готовил его в библиотеке на улице Ленина, 17, где
337
в 1942 году брал книги. В большом читальном зале уютно
и тепло. До революции одноэтажное здание принадлежало
товариществу «Второв А.Ф. и сыновья». Один из сыно-
вей Николай Второв, уроженец Иркутска, купец первый
гильдии, основал в Москве промышленный банк, вместе
с Рябушинским создал первый в России автозавод АМО
(позже ЗИС и ЗИЛ). Николай Второв был, как сейчас выра-
жаются, дороже Николая Второго.
Он построил особняк недалеко от храма Спаса на
Песках, который после революции стал резиденцией
послов США. Посол Уильям Буллит после перевода
посольства США в 1918 году из Петербурга в Москву
выбрал этот особняк. Перестроив его, посол стал устраи-
вать грандиозные приёмы. Буллиту нравилась пьеса «Дни
Турбиных». И 22 апреля 1935 года посол пригласил на
приём её автора Михаила Булгакова с женой. Это помогло
писателю описать бал Воланда в «Мастере и Маргарите».
Об этом мне рассказала вдова Булгакова Елена Сергеевна.
Зимой 1961 года я, благодаря другу Володе Ярошенко,
попал на приём в этот особняк, а позже побывал в домах
Второвых в Иркутске, Благовещенске, Хабаровске, Влади-
востоке и подмосковной Электростали. Николай Второв
до революции создал там оружейный завод, действую-
щий до сих пор. Сейчас здесь делают твэлы и заготовки
к ядерным реакторам. Так что спасибо Николаю Алексан-
дровичу Второву за то, что он помог сделать мне первый
в жизни доклад.
Восхищают красота и долголетие домов Второвых,
построенных им не только в России, но и в Пекине, Хар-
бине, Хэйхэ и других городах Китая.
Прочитав мой доклад, Донской попросил шире пока-
зать борьбу Лысенко против генетики. Я дописал, что
338
Тимирязев, отстаивая дарвинизм и Мичурина, выступил
против генетики, а Лысенко продолжил борьбу против
Менделя. После доработки доклада Михаил Данилович
поставил мне отлично.
После обеда комнату заливало солнце. В тёплые дни
я распахивал окно и делал уроки. Потом смотрел, как
солнце закатывается за вершины Хамар-Дабана. Как же
красив город в лучах заката! И Селенга, сверкая золотом,
несёт свои воды к Байкалу! Всё это настраивало на поэти-
ческий лад, и иногда я напевал что-то. Пробовал сочинять
и стихи, но они не получались.
Вспоминаю тот учебный год на Папанина, как один из
самых светлых в школьной жизни. Именно здесь, любуясь
прекрасными закатами солнца и слушая музыку, я впер-
вые испытал нечто вроде медитации, о которой тогда не
имел представления. Буддизм был в загоне, в дацан ездили
лишь пожилые.
В 1990 году, став редактором первого в истории России
журнала «Буддизм», я вспомнил, как, сам не ведая того,
медитировал, глядя в сторону Иволгинского дацана, един-
ственного открытого после войны. Сейчас улицы Папа-
нина нет, так как дом, в котором я жил, отнесли к про-
спекту Победы.
В 2012 году, увидев панораму проспекта Победы
в Интернете, я ввёл снимок в качестве обложки своей
страницы в «Фейсбуке».
Девятый класс окончил хорошо. Из восьми экзаменов
половину сдал на отлично, другую — на хорошо. Покидая
квартиру перед летними каникулами, я написал на листке
итоги экзаменов и затолкал в щель между кирпичами с
внешней стороны окна. Это было своеобразное послание
Гале Ивановой и её маме Надежде Александровне. Вряд ли
339
оно дошло, так как вскоре дом оштукатурили и покрасили.
Лучше бы написал письмо, поблагодарив за проживание.
ЗА ШИШКАМИ
Летние каникулы запомнились походом за кедровыми
шишками. В августе орехи ещё не созрели, но из-за нехватки
еды ребята спешили в тайгу. Лесовозная дорога шла вверх
по реке Пьяной на десять километров. Выйдя днём, мы
вечером дошли до подъёма на хребет Хамар-Дабан и зано-
чевали там. Нас было четверо — я, Илкан Фаткулин, Гоша
Лобанов и двенадцатилетний Женька Ощепков, сын эваку-
ированной женщины. Она вышла замуж за троицкого кол-
хозника, но работала медсестрой в санатории.
Костёр я разжёг огнивом и кремнем, хотя у нас были
спички. Илкан знал, что я делал огниво, но очень удивился,
увидев, как я высек искры и развёл огонь. Мы поели кар-
тошку, запечённую в костре, запили топлёным молоком и
чаем, заваренном в котелке, сделанным мной. Чтобы нас не
схватил медведь, залезли на зарод. Так сибиряки называют
стог. Он был высок и широк. Посередине торчал крепкий
шест. Мы наивно думали, что наверху мы недосягаемы.
Перед сном, глядя на яркие звёзды, стали искать созвез-
дия. Кроме Большой и Малой Медведицы ребята других
не знали. Я показал созвездия Лебедя, Ориона, планету
Венера. Сказал, что буряты считают Млечный путь тво-
рением небожителей. Злые восточные тенгрии вспороли
небо, звёзды высыпались, но западные добрые тенгрии его
зашили и назвали Тенгерийн Оёдол (шов). По-бурятски
Большая Медведица — Долон убугун, семь старцев. Они
были кузнецами, а после смерти вознеслись на небо. Глав-
ная из них Полярная звезда. Буряты называют её Алтан
340
гадас — Золотой кол, а русские — Стожар, наподобие
шеста, который крепит наш стог-зарод. Потом сказал, что
инопланетяне, прилетев к нам, могут показаться необыч-
ными для нас, как и мы для них.
Рано утром мы пошли на хребет. Нас вёл Женька
Ощепков. Год назад он ходил за шишками и знал дорогу.
Он был самый щуплый, но шёл легко, а главное прекрасно
взбирался на кедры. Я знал, как легко добывать орехи осе-
нью — бьют колотушкой по стволу, и с него сыплются
шишки. Остаётся лишь собрать их, пропустить сквозь
деревянные дробилки, из которых орехи текут в мешок
струями. Но в августе нам пришлось туго.
Подойдя к кедрачу, мы увидели высокие сорокаме-
тровые стволы, без сучьев внизу. Они начинались метрах
в пяти от земли. И такие тонкие, что браться за них
страшно, а ступать ногами тем более. Тут Женька показал
нам своё искусство. Выбрав длинную сухую берёзку, он
очистил её от сучков и по ней взобрался до первых сучьев
кедра, а далее лез вверх легко, как рысь.
Слазив один раз, он сбросил шишки, сорвав их
с макушки кедра, спустился вниз, я подал ему топлёное
молоко. Отдохнув, он сказал, что ему будет трудно набрать
шишки на всех. Илкан лазать не мог, у него побаливала
нога, он ходил, подволакивая её. Из-за этого его позже
не взяли в армию. Гошка Лобанов попробовал, но не смог
из-за страха высоты. А у меня получилось. Поднявшись
по стволу берёзки, я взялся руками за сучки, и осторожно
ступал на них босиком. В 14 лет я был лёгок, сучья кедра
выдерживали меня. А вверху они были толще.
Поднявшись вверх, я поразился удивительной пано-
раме. Долина Селенги, скала Могой-ула, Покровка, Ильинка,
санаторий, Троицк, железная дорога — всё как на ладони.
341
А на шоссе видны повозки с лошадьми. Увидев столб дыма
над паровозом и пароход, идущий по реке, я залюбовался
ими. Горы, как волны застывшего океана, вздымались друг
над другом. Близкие — зелёные, а далёкие — голубые и
даже синие. К сожалению, Байкала за ними не видно. Для
этого надо подняться выше, на перевал.
— Ну что там? — Илкана встревожило моё молчание.
— Всё хорошо, любуюсь видом.
— Смотри не заглядись, будь осторожнее, — крикнул
Женька с кедра.
Продолжая оглядывать окрестности, я поднялся чуть
выше и начал рвать шишки. До чего опасно тянуться за
ними, когда тонкая вершина гнётся под твоей тяжестью,
качается на ветру. Срывая шишки, я сбрасывал их, пред-
упреждая криком. Шишки не то, что осенью, — смоли-
стые, тяжёлые. Попав в голову, могут проломить её. Внизу
я неудачно соскользнул с тонкой берёзки и оцарапал руки
и стопы ног. Тяжело дыша, я попил молока, держа кружку
дрожащими руками. Потом полежал. Тем временем
Женька полез на новое дерево.
Слазав несколько раз, мы с Женькой устали. Не только
физически, но и от нервного напряжения на высоте. Под-
нявшись на очередной кедр, я увидел, что вершина раз-
дваивается. Оборвав шишки с первого ствола, я опустился
вниз и попробовал дотянуться до ветки второго ствола.
Это мне удалось, но вдруг тот ствол хрустнет от моей
тяжести. На всякий случай опустился ещё метра на три,
посмотрел вниз, до развилки далеко. Подтянув ветку, я
крепко взялся за неё, а другой рукой поймал второй ствол.
Когда я взялся за него руками и отпустил первый ствол,
меня повело в сторону. Я испугался, но, к счастью, ствол не
сломался, и я не улетел вниз.
342
Внизу я сказал ребятам о развилке, а Женька закричал:
«Ни в коем случае не делай так! В прошлом году я полез,
а второй ствол хрустнул, и я чуть не упал».
Слазав ещё несколько раз, мы лежали, отдыхая. Вдруг
мимо нас сверху быстро пошли люди, некоторые даже
бежали. Это были не шишкари, а ягодницы, женщины,
собиравшие голубику. Две из них подошли и сказали, что
на перевал пришёл медведь. Почему-то нас это не испу-
гало, хотя мы были без ружья.
— Видно ли оттуда Байкал? — спросил я.
— Нет, зато видно Улан-Удэ и дацан у Иволги. Но не
ходите туда, опасно.
Из-за усталости мы решили не бежать из кедрача.
— Ребята, нет ли у вас воды? — спросила одна.
— Вода кончилась, выпейте молока, — я налил два стакана.
— Да что ты! Небось, последнее отдаёшь, — удивилась она.
— Нет, предпоследнее, — улыбнулся я и протянул стакан.
Пока они пили небольшими глотками, я рассмотрел
их. Жилистые, сухие. На головах платки. Юбки из мешко-
вины. На горбовиках — телогрейки.
— Ой, спасибо вам, — поблагодарила одна. И полезла
в горбовик, высыпала в стакан голубику. Её напарница
нагребла тоже. — Это вам в благодарность.
Голубика такая сладкая. Узнав, что женщины
с Ильинки, я спросил:
— Чего не берёте ягоду в Ловцовой пади и пошли так
далеко?
— Да там уж выбрали, — сказала она, — Мы с Нюрой
такие хребтовщицы, нам горы нипочём. А тут голубицы
больше и она крупнее. Увидела медведя и залюбовалась,
он хватает ветку одной лапой, а другой сгребает ягоды, как
совком, и пихает в рот вместе с листьями. А осенью возь-
343
мётся за орехи. Так что не бойтесь, сюда он не пойдёт. А нам
пора. Спасибо за молоко. Да! Вода есть у Дивана. Ниже и
правее тропы бьёт ключ.
Когда хребтовщицы ушли, я подумал, что они не просто
жилистые, а двужильные. Истинные сибирячки. Наверняка
у них есть дети, и они растят их. На таких, как они, Сибирь
держится. Позже, видя торгующих на станциях, на рынке
в городе, я всегда отличал хребтовщиц от захребетниц,
которые, перекупая товар, перепродают его втридорога.
Мы развели костёр, зарыли в пепел шишки, подождали,
когда они испекутся, и стали шелушить скорлупу и есть
орехи. Ничего вкуснее кедровых шишек, запечённых в золе,
я не ел. Мы проголодались, а орехи очень поддержали нас.
Обратный путь оказался труднее, чем подъём на хребет.
Из-за тяжёлых мешков мы часто отдыхали. Особенно запом-
нился Диван — широкое гладкое бревно со спинкой из жер-
дей. Я нашёл ключ, о котором сказала женщина, заполнил
котелок водой, попил сам, дал ребятам. Потом мы задремали.
— Всё, ребята, пора, — очнулся Илкан, — мне надо
воду качать в механической.
Спустившись вниз, мы пошли по знакомой дороге.
У Илкана и Гошки Лобанова были самые тяжёлые мешки.
Илкан выбился из сил и стал хромать. Я предложил ему
взять мой, более лёгкий мешок. Он взял, пошёл и начал
бормотать: «Друг! Настоящий друг!» Я сказал: «Перестань
смешить». А он серьёзно добавил: «Друг юности!»
За всю дорогу Гоша Лобанов не сказал и пары слов.
А его брат Коля, будь он с нами, говорил бы без умолка,
да прибаутками. Такие вот разные братья. На некоторых
тайга действует странно — они умолкают и лучше скра-
дывают зверя, не привлекают внимания медведя, который
может напасть на шумно идущего.
344
Лишь в сумерки мы дошли до санатория и в механиче-
ской мастерской вымыли руки в баке с соляркой. А я с Жень-
кой помыл и стопы. Иначе не избавиться от смолы, которая
облепила нас с ног до головы. Илкан завёл движок, подклю-
чил к нему динамо-машину и насос. В санатории вспыхнул
свет, и вода пошла в водонапорную башню. Услышав шум
движка, отец вышел из дома. Взяв в руки мой мешок, уди-
вился тяжести и погладил меня по голове. Он редко ласкал
меня, и мне было приятно его прикосновение.
В 2008 году на презентации книги «Гонец Чингис-
хана» в Национальной библиотеке Бурятии ко мне подо-
шёл Илкан, которого не видел сорок лет. Мы обнялись, и я
сказал: «Рад видеть тебя! Друг юности!»
ШАМАНСКАЯ ЗЕМЛЯ
С помощью трофейного трактора BMW санаторцы
стали засеивать всё большие площади. Люди брали столько
земли, сколько хотели. Посадка картошки становилась
праздником. В тёплые дни мая все выходили на пашню
и, делая лопатами лунки, сажали срезанные верхушки
картошки, а не целые клубни, как в начале войны. Клали
вокруг них золу и засыпали землёй. Когда Таня Коробкова
и её сын Витя стали сыпать слишком много золы, им ска-
зали, что так они сожгут семена и останутся без урожая.
Подросшие сестра Роза и брат Валера помогали сажать,
окучивать, копать картошку. Мы стали сажать по десять
соток. Летом пололи сорняки, боронили всходы. Не только
тяпками, но и плугом, который тянул конь. Так я впервые
взялся за плуг и вёл его в междурядьях. Невольно вспоми-
наются строки Роберта Бёрнса: «Косить, пахать и боронить
я научился с детства».
345
По сравнению с неудачным опытом на Кумыске, когда
мы, посадив мешок картошки, выкопали столько же, уро-
жаи выросли во много раз. Однажды мы накопали 67 меш-
ков. Хранили картошку в общем подвале, возле бани, так
как подполья в домах маленькие. Зимой, в сорокоградус-
ные морозы, мы по очереди топили печь в подвале.
По-прежнему лучшую картошку собирала тётя Маруся
Бурлакова возле стока из туалетов санатория. Особняком
стояли три участка, у Селенги, на краю обрыва перед горя-
чими источниками. Высокая трава росла здесь в трёх кру-
гах на пригорке. Однажды конюх Петро Коробов скосил
траву над одним кругом, вскопал землю, посадил и собрал
очень крупную картошку.
Потом отец велел вывезти из других кругов чернозём
для теплицы, где стали выращивать огурцы, помидоры
для санатория. Они созревали раньше, чем в Троицке,
Ильинке. На вопрос, почему в кругах такой чернозём, отец
сказал, что круги появились на месте шаманских юрт.
«Почему шаманы жили на пригорке, где дуют сильные
ветры?» «Ветры отгоняют злых духов. А когда шаманы
укочевали, тут стала расти трава». Отец сказал, что юрты
и люди, живущие в них, притягивают солнечную энергию,
которая образует пласты чернозёма.
— А точно здесь жили шаманы? — спросил я.
— Я знаю шаманские места ещё по Ангаре.
— Значит, нам помогают шаманы? — спросил я, но
отец промолчал.
Он продолжал уходить от вопросов о наших
шаманских корнях.
Рассказ отца удивил меня. Копая ямки на месте кру-
гов, я убедился, что чернозём в кругах в два раза шире
диаметра юрт. Вне кругов под травой были песок и галька,
346
а в кругах — толстый слой чернозёма. Именно здесь тро-
фейный битюг Развод надорвался, вывозя телегу, перегру-
женной картошкой. Петро Коробов начал бить его кнутом.
Конь пытался сдвинуть телегу и вдруг упал и вывалил
язык. Отец был в отъезде. Петро не стал разделывать тушу,
получилось бы убийство с умыслом, и закопал коня тут
же. Собаки разрыли его и ели всю осень. Так был осквер-
нён один из кругов.
Но земля из других шаманских кругов, перевезён-
ная в теплицу, кормила жителей санатория. Все здешние
выросли высокими — Витя Зарубин, Саша, Коля, Гоша Лоба-
новы, Толя Бирюков. А самым высоким оказался я — 194 см.
Из-за нехватки жилья для сотрудников отец купил
длинный дом на заводе. Его привезли разобранным и
собрали на месте бывшей теплицы. Покинув двухэтажный
дом, мы переехали в новый, заняв две комнаты с малень-
кой кухней. Отец мог бы взять на семью из пятерых чело-
век три комнаты. У нас часто жили родичи и гости. Но
из-за ложной скромности отец обрёк нас на тесноту. Сере-
дину дома заняли Зангеевы, а третью часть дома — семья
врача Очирова.
У нас оказался двор 20 на 15 метров. На краю двора отец
построил стайку для коровы, свиньи и сеновал над ними.
Из-за нехватки досок мы сделали плетёный забор. Я нару-
бил прутья тальника напротив Ахреевского острова, при-
вёз домой и сделал плетень с вертикальными прутьями,
вставляя их между тремя горизонтальными жердями.
Саша Лобанов, увидев, как я плёл целый день, удивлённо
сказал: «Не ожидал, что ты такой трудяга. Молодец!»
Грядки сделали высокие. Внизу толстый слой коро-
вьего навоза с перегноем, Он согревал саженцы и семена
овощей. Огурцы, помидоры, морковь, лук, укроп росли
347
на них как на дрожжах. В холодные ночи мы накрывали
грядки досками и листами фанеры. Полиэтиленовых плё-
нок тогда не было. Когда сотрудникам санатория отменили
еду с кухни, огород стал подспорьем не только в питании.
На картошку мы выменяли трофейные покрывала, югос-
лавский ковёр, круглый немецкий столик с изогнутыми
ножками. Однажды отец рассчитался за фотоснимки, сде-
ланные С.И. Глазуновым, двумя мешками картошки.
На заводе кто-то предложил нам набор пластинок
оперы «Евгений Онегин». Пятьдесят пластинок большого
формата в коробке. Хозяин сказал, что арии исполняют
лучшие певцы — Лемешев, Барсова, Пирогов. Мы послу-
шали их звучание на патефоне, отец забрал пластинки и
сказал, что привезёт мешок картошки. Хозяин согласился,
а мы сели в американку. Дома стал слушать арии и танцы.
Звучание — тихое, сиплое, но я запомнил мелодии Чай-
ковского. Попав на оперу «Евгений Онегин» в Улан-Удэ, я
уже знал их.
Так что овощи, картошка, выращенные на шаманской
земле, не только кормили нас, но и давали духовную пищу.
Несмотря на то, что здесь стоят сёла Троицк, Ильинка,
Покровка, до прихода русских здесь жили меркиты. Их
крепости стояли выше по Селенге, а также на Хилке, Чикое,
Джиде. Позже я побывал почти на всех из них. Наверняка
была крепость и у слияния Уды и Селенги. Может быть, на
той же горе, где казаки основали Верхнеудинский острог.
В крепости Тайхан, на Хилке, была ставка хана мер-
китов Тогтога-беки, сильного шамана. Он окружил гору
спиральной дорогой, огородив её каменными плитами.
Наверху в пещере был родник. Оттуда шли подземные
ходы, по которым делались вылазки на врагов и достав-
ляли продовольствие. Крепость стала неприступной.
348
На протяжении многих лет меркиты грабили монголов,
истребляя их и угоняя скот.
В год барса — 1182, меркиты взяли в плен Бортэ, моло-
дую жену Темучина. Тот организовал ответный набег
и вернул Бортэ. Темучин с женой провёл здесь три дня.
В 1207 году, уже став императором Чингисханом, он окон-
чательно разгромил меркитов. Часть их уничтожил, но
некоторые отступили к Уде и Байкалу, где растворились
среди бурят и тунгусов. Другие бежали по реке Джиде
в Среднюю Азию. Если бы Чингисхан не разгромил мер-
китов, на месте нынешней Бурятии была бы республика
Меркития. И эта земля оставалась шаманской вплоть до
проникновения сюда буддизма.
Весной 1948 года мы с отцом ездили в Покровку за
льдом. Странно везти лёд оттуда, когда своего полно —
на Селенге, Пьяной. Но мы накололи глыбы, загрузили их
в сани. После этого отец ушёл вверх по речке, в сторону
Байкала, и около часа отсутствовал. Позже меня осенила
догадка: отец специально поехал туда, чтобы прове-
сти молебен в честь бурят, когда-то живших там и здесь,
у горячей воды. И я горжусь отцом за этот поступок.
Мы привезли лёд в наш санаторский дом, вывалили
его в погреб, и он засиял там удивительным голубым цве-
том. Казалось, что он светился изнутри. После войны ни
у кого не было холодильников. Сибиряки издавна копали
такие погреба, которые называли — дуплё. И летом они
очень выручали всех.
В 2013 году, доводя эту главу в Москве, я увидел во
сне три юрты на Селенге, шаманы вышли из них и стали
бить в бубны. Может, это благодарный отклик духов пред-
ков моему отцу и всему нашему роду? С лоджии, смотря-
щей на восток, я брызнул молоком со своего двенадцатого
349
этажа в Москве и прошептал слова ответного признания,
которые можно считать молитвой.
ВЕТЕР СМЕРТИ
После болезни и похода за шишками я задумался
о бренности жизни. Однажды вспомнил все случаи своей
смертельной опасности. Начиная с Кумыски, где на меня
бросился бык на скотном дворе и где я на лыжах врезался
в сосну, потеряв сознание. Вспомнил, как на Ильинке
Карька сбрасывал меня, когда я учился верховой езде.
Мелькнули у моих глаз копыта Воронка, когда я гнал его
по Троицку. А позже меня понёс конь вдоль таёжной реки
Таловки. Почуяв медведя, он закусил удила и мчался по
ночной дороге, а я чуть не выпал из седла, задевая головой
ветки деревьев.
Вспомнил, как на конюшне длинный гвоздь пропорол
мою ногу, а мог попасть в голову или грудь. Потом желе-
зяка, брошенная Кимкой Ильиным, пролетела надо мной.
Однажды я с трудом переплыл бурную протоку Селенги.
А на другой стороне реки, над горой Могой-ула, в дерево,
рядом со мной, врезались пули Гошки Ощепкова, стре-
лявшего по косулям. В походе за шишками я мог упасть,
срывая их и перелезая вверху со ствола на ствол. Потом я
соскользнул с крыши склада, и чудом остался цел.
Желая разгадать тайну батарейки карманного фона-
рика, я как-то вскрыл её и, увидев три стаканчика, стал
чистить их от кислоты и порезал кожу между мизинцем и
безымянным пальцем. Через день правая кисть вспухла.
Мама поставила компресс, намазала йодом, но опухоль
росла, будто что-то раздувало кисть изнутри, наполняя её
гноем. А я начал выть от боли. Врач Ольга Леонидовна ска-
350
зала, что это флегмона, и велела срочно ехать в город. Там
мне дали наркоз с маской на лице, я уснул, а, очнувшись,
увидел перебинтованную руку. Хирург сказал, что ещё бы
немного, и мне отняли бы кисть или даже руку.
Опасности подстерегали и в городе. Вспомнил трупы
на Балтахинова, где меня могли убрать как ненужного сви-
детеля. А однажды средь бела дня двое парней прижали
меня к стене у кинотеатра «Эрдэм» и, угрожая ножом,
потребовали деньги. Обыскав, они убедились, что денег
нет. От досады один из них чуть не ткнул финкой.
По пути на Ильинку, прячась от контролёра, я едва
не соскользнул под колёса поезда. Вспомнились удары
Любарского обломком кирпича, который дважды врезался
рядом с моим виском. Были случаи, когда мне казалось,
будто за мной наблюдает медведь, как на Тарховом ключе,
или на меня наведён чей-то ствол с оптическим прицелом.
Между прочим, очень неприятное чувство. И я поспешил
уйти из-под обзора за деревья.
В такие мгновения я иногда слышал какое-то жуж-
жание. Впервые услышал его, встретив зеков-беглецов из
леспромхоза. Потом слышал не только в тайге, но и в Улан-
Удэ, Казахстане, на Кубани, где жил позже. «Зуммер» напо-
минал звон ос, кружащих у головы, и я даже отмахивался
от них. Потом осиная матка прожужжала: «Не бойся, мы
предупреждаем тебя».
Как же я удивился, прочитав у Маркеса в романе «Сто
лет одиночества» о бабочках, которые кружили у головы
Маурисио Вавилоньи! Они всюду сопровождали его, сви-
детельствуя о жгучей любви к Меме Буэндия. А жёлтые
осы предупреждали меня об опасности.
Что ж, у людей разные тараканы в голове или бабочки,
осы вокруг неё. Задолго до Маркеса о них написал Чехов
351
в «Острове Сахалин». Готовясь к путешествию, он прочёл
столько книг, что у него «в голове появились тараканы», а
позже он написал и о мотыльках. Это, конечно, не уличе-
ние Маркеса в плагиате, а констатация факта. Просто схо-
жие образы приходят к разным людям.
Пытаясь понять природу своего «зуммера», я обра-
тился к давнему другу Евгению Файдышу, которого знал
ещё до того, как он стал академиком РАЕН и Международ-
ной академии информатизации. Для изучения практики
шаманов в Америке, Европе, Индии, Тибете и на Байкале,
он использовал новое поколение компьютерных систем —
виртуальные сканеры, позволяющие видеть информаци-
онные поля древних «мест силы» — шаманских капищ и
буддийских храмов.
Евгений Александрович сказал, что ветер кармы, пере-
носящий души в новую жизнь, одарил меня способностью
предков-шаманов чувствовать ветер смерти, о чём и пред-
упреждает мой «зуммер». Ещё до разговора с ним я наде-
лил Тургэна, героя романа «Гонец Чингисхана», способно-
стью слышать сигналы опасности, которые выручали его
в сражениях и при нападении зверей.
Задумав этот роман, я в 1998 году поехал на Онон,
родину Темучина, где произвёл специальный молебен.
Попросив у него прощения, что тревожу его душу, я сказал,
что берусь за роман о нём. Обещал писать не как прежние
авторы, а по-своему. А в конце попросил у него помощи
в работе над книгой.
Попав в 2004 году в Монголию, я съездил в древнюю
столицу Монголии Каракорум. Выезжая из Улан-Батора,
я повторил молебен для Чингисхана и духов своих пред-
ков, попросив их помочь в пути. И это помогло. На ров-
ной асфальтовой дороге мы попадали в глубокие выбо-
352
ины и однажды едва не перевернулись, когда от удара
лопнуло колесо.
В Каракоруме, у памятника трём империям, я помо-
лился ещё раз. На обратном пути, в Улан-Баторе, вышед-
ший из темноты поезд чуть не раздавил нашу «Тойоту».
Нас протащило по шпалам несколько метров, но, к сча-
стью, машинист затормозил и мы остались живы. И я убе-
дился, что дух Чингисхана и духи моих предков хранят
меня и помогут довести начатое дело до конца.
Знаменитая бурятская шаманка Надежда Степанова,
впервые увидев меня, не зная, кто я, сказала, что над моей
головой много силуэтов, уходящих ввысь. Но главная храни-
тельница — очень сильная шаманка. Я понял, что это Они-
дон, которая, велела сыновьям поселиться в Курусе. Бывая
в Мольке, я брызгаю ей капли тарасуна, угощаю мясом, тво-
рогом, конфетами. Поклонение духам предков схоже с почи-
танием святых в христианстве и других религиях.
НА СЪЁМКАХ «АНДРЕЯ РУБЛЁВА»
Осенью 1965 года я оказался во Владимире, в бригаде
издательства «Молодая гвардия», выехавшей в Поволжье
по подписке на журналы. Вечером 30 сентября я с Сашей
Ароновым шёл по коридору гостиницы. Вдруг меня оста-
новила женщина средних лет: «Есть ли у вас свободное
время?» Увидев усмешку Саши, она поняла двусмыслен-
ность вопроса и представилась: «Я — Александра Маче-
рет, помощник Андрея Тарковского. Завтра мы снимаем
нашествие на Владимир, а нам не хватает людей восточной
внешности. Могли бы вы принять участие в съёмках?»
Хорошо помня замечательный фильм Тарковского
«Иваново детство», я хотел согласиться, но на всякий
353
В.Бараев (справа) на съёмках «Андрея Рублёва».
1 октября 1965 г.
354
случай глянул на Сашу Аронова, руководителя бригады.
Поняв всё сходу, он сказал: «Соглашайся, один день обой-
дёмся без тебя». Мачерет сказала, что утром я должен
придти к Успенскому собору.
На рассвете 1 октября густой туман окутал город.
Нашёл стадион рядом с собором. В гримёрной мне накле-
или монгольские усики, бородку и отправили в павильон
с монгольской одеждой. Там заминка — с трудом нашли
большие сапоги и длинный дэгэл. Гляжу в зеркало —
настоящий монгол. Из гримёрной пошёл через стадион
к конюшне, чтобы сесть на коня.
Купола собора еле видны сквозь туман. Трава в росе.
Тревожная тишина, как перед боем. Пропало ощущение
времени, и я почувствовал себя одним из своих предков.
Они — халха-монголы и точно были в том нашествии.
Подхожу к сараю с реквизитом русских воинов. Вижу,
парень надевает онучи и лапти. Длинные рукава мешают
ему. Я остановился, опёрся ногой о крыльцо, а он поднял
голову, увидел мой прищур, я ведь близорук, и без очков
мой взгляд — хищный.
И парень вдруг хрипло спросил: «А как с Руси гнали,
помнишь?» Ничуть не обидевшись, я усмехнулся и пошёл
к конюшне. Ведь я тоже представил себя своим предком.
Понятно, почему у парня поднялась шерсть на загривке.
Он, как и я, входил в роль.
На конюшне помощник режиссёра глянул на меня
и хмыкнул: «У вас, двухметрового, ноги будут свисать
с коня, как у Дон-Кихота». Узнав, что я с детства скакал на
конях, он спросил, смогу ли я остановить скачущего коня?
Услышав да, он вздохнул «Слава богу!» и сообщил кому-то
по телефону: «Нашёл!» А мне сказал: «Надо сыграть мон-
гола, под которым убита лошадь, и он ищет новую».
355
Тем временем туман развеялся, взошло яркое солнце.
И вот на меня мчится повозка, я останавливаю коня, вска-
киваю в телегу, седок прыгает с неё, скачущий рядом монгол
рубит его саблей, а я лезу в телегу, роюсь в корзине, приме-
ривая на себя вещи. Так мне велел второй режиссёр Игорь
Петров. А он следовал сценарию Андрея Кончаловского.
И вот навстречу снова мчится конь, а меня снимает осо-
бый оператор. В это время монголы, забравшись на собор,
срывают кресты. После многих дублей нам объявили:
«Не расходиться, через час — съёмка при другом солнце!»
В перерыве я сфотографировался со студентом-кир-
гизом, приехавшим на съёмки из Москвы. Тут подошёл
парень, спросивший: «А как с Руси гнали, помнишь?»,
и извинился. Он оказался студентом местного института.
Мы пожали друг другу руки. Хотел сказать ему, что и я
представил себя древним монголом, но не стал. Я удивился,
как легко вспыхнули в нас искры прошлого.
Но как много заблуждений тлеет с тех пор. Вот глав-
ные из них. По телевидению в польском фильме «Мон-
голы» говорят: «Завтра к Варшаве подойдёт Чингисхан».
А он никогда не был в Польше и на Руси. Не было и трёхве-
кового ига, как пишут многие. Даже если начать с битвы на
Калке в 1223 году, до Куликовской битвы 1380 года, кото-
рую считают освобождением, получается 157 лет. Но битву
на Калке нельзя считать началом ига.
Ту битву спровоцировали галицкий и киевский кня-
зья, убив десять монгольских послов, просивших выдачи
половецкого хана Котяна. Тот сражался против монголов
на стороне Хорезмшаха и после разгрома бежал в Киев.
Убить послов посоветовал Котян. А тогда не только мон-
голы, но и другие народы Азии и Европы считали убий-
ство послов большим грехом.
356
Нашествие на Русь началось зимой 1238-1239 года.
Его возглавил внук Чингисхана Батый. Он пошёл на Русь,
чтобы отомстить за убийство послов в 1223 году. О нём
тоже много несуразностей. Чего стоит «Повесть об убие-
нии Батыя» в русских летописях. На самом деле он умер
своей смертью в 1255 году. Батый умел ладить с русскими
князьями, особенно с Александром Невским. А тот создал
в Сарае, столице Золотой Орды, православную епархию.
Возглавляя её, епископ руководил всеми церквями Руси,
чем фактически объединял её.
Выдающиеся учёные Георгий Владимирович Вернад-
ский и Лев Николаевич Гумилёв нанесли удар по легенде о
монгольском иге и утверждали, что между Русью и Ордой
был симбиоз. Неслучайно Александр Невский разбил
немецких псов-рыцарей на Чудском озере с помощью мон-
голов. Эйзенштейн заснял их атаку, но Сталин посовето-
вал убрать этот эпизод.
Перед следующими дублями, устав от беготни и
нервного напряжения, я прилёг, задремал. Вдруг слышу
тихий стук копыт, открываю глаза, вижу Андрея Тарков-
ского на коне. Он спокойно едет мимо участников мас-
совки. Никакого величия в позе. Я встаю, фотографирую
его и говорю, что играю воина, но Чингисхан не велел
хватать добычу до конца сражения, снимать кресты с
церквей, так как уважал чужую веру. Андрей Тарковский
удивлённо хмыкнул и сказал: «Это интересно. Я подумаю
и уточню. Спасибо вам».
В последних дублях конь, ошалев от скачки, вставал на
дыбы ещё до того, как я хватал его за узду. Быстро понял,
кто преграждает путь, и хотел сбить меня копытами.
Уклоняясь от них, я прыгал сбоку и, ловя узду, осаживал
лошадь, используя свои силы и вес.
357
Меня удивляло, что по репродуктору звучал только
голос Петрова, а Тарковский, верхом на коне, наблюдал,
как посторонний. А на съёмках его фильмов «Ностальгия»
и «Зеркало» я видел, как Андрей лез буквально в каждый
эпизод, разъясняя, что и как снимать. Может, оттого, что
съёмки проходили за границей, без такого надёжного
помощника, как Игорь Петров?
Получая деньги в кассе, увидел листок на стене: «Мас-
совка» — 2.50. «Крупный план» — 5 р. «Задание режис-
сёра» — 7.50. У меня — высшая такса! Тогда это были
неплохие деньги.
После выхода картины я ожидал эпизод, где я останав-
ливаю коня, но… Сказав, что монголы не хватали добычу
во время битвы, я сам вырезал себя. Но я не жалею о ска-
занном. И доволен, что попал на съёмку «Андрея Рублёва»
и поговорил с Андреем Тарковским!
Позже, прочитав сценарий, я удивился его прекрасному
языку, стилю. И посмотрев ленту, понял: два Андрея — Кон-
чаловский и Тарковский, сняв фильм об Андрее Рублёве,
создали подлинный шедевр. И перед нами ожил размытый
в дымке времени образ великого русского живописца.
ДУХИ ЧЁРНОЙ ПЕЩЕРЫ
Рассказ Заремы о зимовье между Кочевной и Мете-
шихой не давал покоя. Её слова: «Не вздумай попасть
туда» лишь разожгли любопытство. Через несколько лет я
решил сплавать к Горе заката. Сказав дяде Гане, что хочу
поохотиться на уток, взял у него лодку. Он видел выводок
на озерке посреди острова, напротив его дома, и посовето-
вал плыть туда. Но моя цель — Кочевная падь, я переплыл
Селенгу и завернул за остров и спустился к устью Кочев-
358
ной. Спрятав лодку, я пошёл вниз по течению Селенги,
к Горе заката.
Место глухое, заросли густые, я с трудом нашёл зимовьё.
В избушке уютно, прибрано. Печь полна дров, я развёл огонь,
сначала в печи, потом — на улице. Обошёл зимовье, вокруг
тихо, спокойно. Испёк картошку в золе, поел её с молоком,
хлебом. Стало темнеть, идти в тайгу поздно. За день устал —
косил, сено, метал копны, и потому сразу уснул.
Ночью проснулся от жары. Зря натопил печь. Приот-
крыв дверь, чтобы проветрить зимовьё, услышал голоса.
Выглянув, увидел синий огонь на месте моего потухшего
костра. Откуда пламя? Что за люди вокруг? Один из них
кладёт ветки в костёр, пальцы его правой руки ровные.
Такая кисть была у Толи Бирюкова. В детстве ему слу-
чайно отрубили средний и безымянный пальцы. Парень
обернулся, и я увидел, что это Толя. «Не удивляйся, дядя
Вова, — сказал он, — садись с нами». Голос глуховатый, как
бы сплющенный. Год назад он застрелился из двустволки.
А пламя синее, так как его развели духи мёртвых. Они
ведь призраки, потому и пламя призрачное.
— Извини, Толя, я устал, посплю ещё. — На самом деле
я не хотел сидеть с ним и его странными друзьями. Вспом-
нил слова Заремы, что с ними она натерпелась страху.
— Отдыхай спокойно, я скажу ребятам. Тебя не тро-
нут. Спасибо за помощь с экзаменом.
Я лёг, но уснуть не мог. Пятёрку он получил после
моей помощи, написав сочинение о походе в тайгу. Толя
описал долину Пьяной и вихрь, из-за чего деревья стучали
верхушками. Гроза над Хамар-Дабаном получилась яркой.
Задремав, я вздрогнул от глухого удара. Что-то упало
снаружи. Открыл глаза — темно. Показалось, у моих ног
кто-то сидит. Спрашиваю: «Толя, ты?» Ответа нет. Про-
359
тянул руку, нащупал чей-то палец. Пытаюсь оттолкнуть
его от себя, но не могу. Толкал, тянул, пока не вырвал его.
Зажёг спичку и увидел деревянный штырь, вбитый в стену.
Вставив его на место, успокоился.
Окно посветлело. Глянул в него и увидел, как Толя
схватился за бок и катается по земле. Моя мама, прибежав
к ним после выстрела и криков Евгении Александровны,
пыталась остановить кровь, облегчить страдания уколами,
но Толя умер в муках. И вот он снова корчится от боли.
Рядом парни, русские и буряты, с обрывками верёвок на
шеях, у других — окровавленные от ран рубашки. И тоже
стонут. Среди них — тот, кто повесился после комьев земли
Шабалды. Я догадался, что они — самоубийцы, а Толя стар-
ший над ними. Он ведь местный. Наш санаторий рядом.
— Гляньте, Баир снова лезет на дерево, — говорит кто-то.
Тут я понял, что стук, разбудивший меня, был от паде-
ния Баира.
— Ребята, пошли в свою пещеру, надоели его прыжки, —
сказал Толя.
Самоубийцы сами обрекают себя на бесконечные
страдания. Недаром все религии осуждают их. Удивило,
что тут самоубийцы — разных национальностей. Я думал,
что в загробном мире духи мёртвых собираются по веро-
исповеданиям. Выходит, здесь неверующие? Толя Бирю-
ков застрелился, когда медсестра Нина вышла замуж не за
него, а его друга. Единственный сын у матери, он ни в чём
не знал отказа. И первый серьёзный отказ довёл до беды.
Не испытывая тяги к этой теме, я выше упомянул
много самоубийств: главврач санатория на Кумыске, пове-
сившийся после доноса на него; паренёк, которого осыпал
землёй Шабалда; красавица Оля Бобыкина; Олег Ярыгин,
не поступивший в консерваторию; семнадцать девушек
360
Улей-олон, покончившие с собой. Повесился и Василий
Иванович Юй Чже-чен. Перед этим он сказал моему отцу,
что устал жить. Ему было не 90 лет, как в паспорте, а сто.
Самоубийцы были и в нашем роду. Мой прадед Барай,
сильный шаман, владевший гипнозом, не захотел кре-
ститься. Проведя камлание, он заперся в юрте и повесился
на волосяной верёвке. Но его русская жена крестила сына
Ивана, который стал моим дедом. Много позже покончил
с собой Иннокентий Хамгушкеев, муж моей тёти Вали
Гуляшиновой. Писать, как и почему это произошло, не
хочу, уж больно тяжело всё.
Когда взошло солнце, я вышел из зимовья. Никаких
следов у костра. Потрогал пепел, мокрый от росы, и пошёл
к устью Кочевной, где сел в лодку, переплыл на Ахреевский
остров. В узкой протоке увидел уток, первым выстрелом
убил двух, а когда они взлетели, я подстрелил влёт ещё одну.
Проплыв большую протоку, подгрёб к дому бакенщика.
— Почему охотился не там, где я советовал? — спро-
сил дядя Ганя.
— Течение снесло в Кочевную, и я заночевал там.
— Если б знал, что ты уплывёшь туда, не дал бы лодку.
Там есть пещера. Её духи заманивают людей. Трое охот-
ников исчезли в ней. Один пошёл зимой, второй летом,
третий осенью. Стали искать их, увидели вход в пещеру,
двое парней подошли к ней, и их вдуло туда, словно хозяин
пещеры втянул глоток чая. А где ты ночевал?
— В зимовье, напротив Ахреевского.
— Ну, даёшь! Именно там кучкуются духи Чёрной
пещеры. Не видел их?
— Нет, но слышал странные голоса, они как сплющен-
ные.
— Это голоса духов. Как же они не тронули тебя?
361
Я пожал плечами, не став говорить, что меня оберегал
Толя Бирюков.
В 1967 году я рассказал о Чёрной пещере Виле Баранни-
кову и Гене Болдогоеву, что Гора заката походит на голову
богатыря в «Руслане и Людмиле». Она не только валит с ног
ветром, но и «всасывает» людей, как тех трёх охотников.
Однажды подумал, может, Гора заката — это башня
в виде головы Эрлэн-хана, владыки царства мёртвых?
Тогда вверху должны быть две пещеры — глаза, а нижняя
пещера — рот, всасывает людей и отправляет в царство
мёртвых. Эрлэн-хан имеет 9 дворцов и 99 темниц, а глав-
ный железный дворец Бай-тенгиз — на берегу подземного
моря, у слияния 9 рек, наполненных слезами людей. Вдруг
один из дворцов тут?
Цифры 9 здесь неслучайны. В них таятся тройки. Уче-
ние древних греков о триадах было развито в средние века,
а немецкий философ Гегель вывел из них знаменитый закон
отрицания. Магические цифры 3 и 9 почитаемы и у бурят.
Вспомните 99 тенгриев, правящих миром, 99 присутствен-
ных мест Эрлэн-хана, ведь это 33 тройки. Славяне тоже
почитали эту цифру. Православная троица произросла из
тех же корней. Но в отличие от немецких триад в ней — не
абстракции, а Бог-отец, Бог-сын и Святой дух…
Заинтригованные Виля и Гена уговорили меня сво-
зить их туда. Мы приплыли к зимовью в сумерках. Развели
костёр, выпили, поели. Ночью я услышал знакомые стоны
и стук падающего тела. Мои друзья спали беспокойно, но
ничего не слышали. Виля сказал, что это под силу лишь
потомкам шаманов.
— Духи самоубийц, — сказал я, — не находя места от
боли, кочуют и мечутся здесь неслучайно, ведь тут текут
реки Кочевная и Метешиха.
362
Начав изучать мифы и легенды предков, узнал, что
миром правят 99 тенгриев — 55 белых западных добрых
и 44 чёрных восточных злых тенгрия, которые приносят
засухи, пожары, болезни. И шаманы делятся на белых и чёр-
ных в зависимости от того, каким тенгриям поклоняются.
Между прочим, чёрные шаманы, если им поднести дары,
могут унять засухи, болезни. Хорошо, что белых тенгриев
больше, чем чёрных. Может, потому добрых людей больше?
И добро побеждает зло. Однако чёрные силы не дремлют.
Моя бабушка Ляляй иногда вдруг говорила: «Хошь, хумар-
бохолдэ!» (Хошь — прочь! Бохолдэ — дух погибшего, став-
шего чёртом). И крестилась, отгоняя злых духов.
Я предложил пройти вдоль хребта, а Гена поёжился
и сказал, что мы опоздаем на вечерний поезд, а нам ведь
сегодня выступать по телевидению.
— Мы пройдём немного, — говорю я, — Если най-
дём Чёрную пещеру, входить не будем, посмотрим издали.
Вдруг увидим Эрлэн-хана. Он не просто хозяин загроб-
ного мира, но и глава чёрных тенгриев. Кое-кто считает
его дъяволом.
— Это ты искуситель, — засмеялся Гена, — вошёл
в роль Мефистофеля.
— Ладно, Гена, я понял, ты боишься, а ведь ты, Виля,
чемпион Европы?
— Но здесь не Европа, а Азия, — решил отшутиться
Виля.
— Но у тебя серебро на олимпиаде в Токио, а это Азия.
Если пойдём, можем увидеть Эрлэн-хана на чёрном ино-
ходце, в руках у него вместо плети чёрная змея. Она не
кусает, а плюёт в глаза ядовитой слюной, и жертвы слепнут.
Ребята переглянулись. Приняв это за согласие, я пошёл
вдоль Горы заката, в сторону Байкала. Может, Чёрная
363
пещера — пасть Эрлэн-хана, которая поглощает людей.
Если это так, то у Горы заката должны быть две пещеры
вверху, вроде глаз Хозяина подземного мира. Но, пройдя
далеко, мы не нашли пещер.
— Сейчас пещеры скрывают зелень, — сказал я, —
надо искать их осенью или зимой.
ЭЙНШТЕЙН И ЭРЛЭН-ХАН
Астрофизики обнаружили чёрные дыры, которые уви-
деть невозможно. Но их вычисляют по исчезновению тел
в зоне их притяжения. Так Чёрную пещеру в Горе заката
обнаружили после исчезновения людей. Писатель Пётр
Спивак в «Независимой газете» сравнил чёрные дыры
в космосе с тоталитарным обществом, где всё светлое
исчезает. Раньше «лучи света», вроде Катерины в «Грозе»,
гибли поодиночке. А в СССР в чёрных дырах гражданской
войны и репрессий исчезли миллионы.
Люди гибнут и в наши дни — Влад Листьев, Дмитрий
Холодов, Анна Политковская в Москве, Георгий Гонгадзе
в Киеве. Неугодные исчезали и в Беларуси, других местах
России и СНГ. И у нас, в Бурятии, в 90-х годах совершили
покушение на писателя А.В. Тиваненко после его книг
о президенте Бурятии Л.В. Потапове. Они так не понрави-
лись его команде, что Алексея Васильевича сбила машина
и он едва остался жив. А Валерия Шаповалова, конкурента
Потапова на выборах, арестовали, посадили в тюрьму и
выбили все зубы…
Сородичи считают, что пещеры у Байкала ведут в под-
земное царство Эрлэн-хана. И потому Байкал связан с оке-
аном. Для прибайкальцев это аксиома. Но вдруг именно
тут находится главный из 99 дворцов Эрлэн-хана?
364
Кроме Чёрных дыр астрофизики открыли так назы-
ваемые кротовые норы. Сделал это Эйнштейн, поначалу не
веривший в чёрные дыры. «Совершив обрезание» двух чёр-
ных дыр, он «склеил» их и получил кротовую нору с двумя
выходами. Эту безумную модель вначале не приняли всерьёз,
как и его теорию относительности. Но позже астрофизики
доказали существование кротовых нор. Российский учёный
Игорь Новиков считает кротовые норы своего рода «почто-
выми ящиками» между мирами. В галактиках они — словно
входы в антивселенную, а на Земле — лазейки в антимиры.
Игорь Новиков утверждает, что кротовые норы позво-
ляют перемещаться не только в пространстве, но и во вре-
мени. В них могут существовать замкнутые линии времени,
где будущее вытекает из прошлого, как и прошлое из буду-
щего. В замкнутых линиях может существовать машина
времени, ведь вход и выход в пространство связывают не
только один момент, но и разные периоды времени.
После этого мне привиделось, как Эрлэн-хан выхо-
дит из пещеры со змеёй за пазухой и встречает старика со
скрипкой под мышкой.
— Ты кто? — спросил Эрлэн-хан. Голос громом рас-
катился над Байкалом.
— Я физик, — улыбнулся старик, — хочу увидеть здесь
кротовые норы.
— Почему ты не боишься меня? Все боятся меня, все
трепещут вокруг.
— Ты что, хан Кончак? — гость вспомнил арию из
оперы химика Бородина.
— Какой Кончак! Я владыка подземного царства
Эрлэн-хан!
Тут из халата выглянула змея, но хозяин задвинул её
обратно.
365
— Почему я должен бояться? — усмехнулся Эйнштейн,
— Ты владыка подземелья, а меня почитает поднебесный
мир. Мы в разных сферах, и я недосягаем для тебя и твоих
змей. А главное, всё в мире относительно.
Эйнштейн берёт скрипку и начинает играть лириче-
скую мелодию из оперы «Князь Игорь» перед половец-
кими плясками…
Если соединить гипотезы астрофизиков с мифологией
бурят, то по подземным рекам из человеческих слёз можно
попасть в антимиры. И начать путешествие во времени,
причём и в будущее, и в прошлое. И там мы увидим не
только хозяина подземного мира Эрлэн-хана, но и пять-
десят пять западных добрых тенгриев, противостоящих
сорока четырём восточным злым тенгриям.
Если время движется по кругу, то события плавно
перетекают одно в другое, и прошлое влияет на будущее
в той же мере, как и будущее на прошлое, — считает Игорь
Новиков, который доказал это математически. То есть
через пещеру в Горе заката я могу попасть в прошлое и уви-
деть своих предков, от шаманов Халхин-Гола до прадеда
Барая и деда Ивана, которого я, к сожалению, не видел.
Между прочим, к Горе заката можно проехать от Тата-
урово, через село Кому к Покровке, а оттуда рукой подать
до речки Кочевной. Лесовозная дорога хорошая. И я сове-
тую своим землякам съездить в это таинственное место.
Хотя мы не увидели духов Чёрной пещеры, Виля Баран-
ников и Гена Болдогоев были довольны поездкой. Однако
она окончилась трагично. Плывя на лодке, мы держали
ружьё наготове, чтобы стрелять в пролетающих уток. Оно
переходило из рук в руки. Вернувшись домой, я поставил
на веранде ружьё, которое разрядил на реке, и стал снимать
сапоги. Незаметно ружьё взял приехавший в гости мой
366
14-летний кузен Серёжа Хамгушкеев, зашёл в дом, навёл
ствол на своего младшего брата Андрея: «Руки вверх!» —
и нажал спусковой крючок. Ружьё бескурковое, не видно,
что они на взводе, и предохранитель сдвинут. Раздался
выстрел, и Серёжа выбежал на улицу с криком ужаса…
Не снимая с себя вины за гибель кузена, скажу, что
позже двустволка «Зимсон» вновь чуть не убила человека.
Под Баргузином, куда мы ездили на встречу с читателями,
заряд дроби пролетел у затылка моего друга писателя
Натана Эйдельмана. Михаил Жигжитов, которого Влади-
мир Тендряков называл «Дерсу Узала, взявшийся за перо»,
узнав об этом, сказал: «Сибиряки называют такие ружья
бешеными. Скорее избавься от него — его заряжают духи
самоубийц или сам Эрлэн-хан.» Отец, «пошаманив» над
ружьём, подарил его моему брату Валере. Он охотился
с ним в Подмосковье, и никто из людей не погиб.
367
1949-1950
ПРОМЕНАД
Осень 1949-го была тёплой. Как-то я встретил у Гости-
ных рядов свою кузину Клару Тасханову с подругой по
музучилищу Аидой Крупениной. Красивая, стройная
блондинка с большими голубыми глазами, Аида была кра-
сивее звезды немого кино Веры Холодной. Клара уступала
Аиде красотой, но обладала особым обаянием. Хорошо
одетые, подруги весело смеялись, оборачиваясь назад.
Увидев меня, Клара спросила, не знаю ли парня, который
прошёл мимо. Я посмотрел и сказал, что это Вадим Зор-
кальцев из 10 Б класса нашей школы. Спросив, почему они
так смеются, узнал, что, увидев Аиду, он остолбенел и так
смотрел на неё, что рассмешил их.
Вадим был высоким парнем, очень похожим на молодого
Маяковского. Держался особняком, выглядел старше своих
лет, и был загадкой для учителей и учеников. Не выступал
в концертах самодеятельности, не ходил в кружки, не зани-
мался спортом, но выглядел богатырём. И все прочили ему
золотую медаль, так как он учился отлично.
Я сказал, что могу познакомить с ним. Они перегля-
нулись, засмеялись и пошли за мной. Увидев, что Вадим
повернул в сторону пожарной каланчи, я понял, что там
он пойдёт по улице Ленина, и повёл девочек с другой сто-
роны Гостиных рядов, чтобы встретить его у кинотеатра
«Эрдэм». Мой расчёт оказался правильным. Мы подошли
к нему у «Эрдэма», возле универмага. Увидев меня и моих
спутниц, он смутился.
Как можно небрежнее, будто мне это не впервой, я
представил девушек. Они переглянулись и снова засме-
368
ялись. Я сказал, что мне надо встретиться с ребятами, и
оставил Вадима с Аидой и Кларой. Лицо его было расте-
рянным. Ему явно понравилась Аида, но он не ожидал, что
я покину его.
Однако он подружился с Аидой, побывал на концерте,
где она с Кларой пела дуэт из «Пиковой дамы». У Аиды
была колоратура, а у Клары — меццо-сопрано. Позже Аида
и Вадим стали встречаться без неё.
Взяв билеты на очередной сеанс в «Эрдэм», мы с ребя-
тами направились вверх по Ленина. И тут Володя Шаба-
лин пошёл за очень респектабельной женщиной, а ребята
пристроились за ним цепочкой по одному. Серьёзная жен-
щина средних лет шла одна, не зная, что за ней движется
длинная вереница.
Идти за Шабалдой не стал. Пройдя вперёд, я обогнал
женщину и увидел, что она, ничего не подозревая, спо-
койно идёт мимо госбанка. Но когда стала переходить
улицу от дома с атлантами к Дому специалистов, люди
увидели странную процессию. Послышался смех. Заме-
тив, что все смотрят на неё, женщина оглянулась и уви-
дела ребят, следующих за ней. А они с серьёзными лицами
прошли мимо и засмеялись только когда отошли. Она же
без улыбки, не сказав ни слова, подождала, когда они отой-
дут, и вошла в подъезд Дома специалистов.
Вскоре эту шутку подхватили другие школьники и
стали выстраивать цепочки не только за женщинами,
но и за сверстницами. Но это было уже не смешно. Тем
более что шествия сопровождались скабрезностями. Одна
мамаша, увидев, что за её дочерью идут ребята, отругала
свою дочь. Мол, неслучайно они пошли за ней. Значит,
дала повод для этого.
369
УВЛЕЧЕНИЕ СТРЕЛЬБОЙ
Наши безобидные операции под названием «Проме-
над» прекратились так же неожиданно, как и начались.
Учёба в десятом классе становилась серьёзнее. Кроме того,
почти все занимались спортом. Мои одноклассники Витя
Арбузов, Гера Носкин, Виталий Гончаров, Шабалин увле-
клись баскетболом. Занятия проходили в середине недели,
а игры по воскресеньям. Я тоже начал играть, но из-за поез-
док по субботам на Ильинку пришлось оставить баскетбол,
который мне очень нравился. А ребята стали побеждать
на первенствах города, республики, попали в сборную,
ездили на зональное первенство Сибири и Дальнего Вос-
тока. Среди них выделялся Витя Арбузов. Под щитом был
неудержим. Как бы ни закрывали его, он изворачивался и
забивал мячи. Он походил на знаменитого в те годы баскет-
болиста сборной СССР Алачачяна.
А я с Мишей Ененко, Женей Мысиным и Юрой Хов-
риным записался в стрелковую секцию Добровольного
общества содействия армии. Кроме Досарма действовали
Досавиа и Досфлот, которые в 1952 году объединятся во
Всесоюзную организацию ДОСААФ. Занятия проходили
на углу улиц Смолина и Банзарова, в доме, напротив кото-
рого мы жили в 1941-1942 годах. А стреляли у дамбы за
стадионом «Динамо». Начали с малокалиберной винтовки
ТОЗ. Удачно выступив на первенстве города, я выбил из
«мелкашки» 43 очка из 50 и занял третье место. Научился
стрелять и из пистолета ТТ.
Однажды я решил услышать свист пуль. Лёг в неболь-
шую яму у дамбы и с трудом уговорил ребят начать
стрельбу. Свиста пуль не услышал. Они пролетали без-
звучно. А я еле удержался, чтобы не поймать их рукой.
370
Миша Ененко пошёл в секцию, потому что хотел посту-
пить в военное училище. Окончив Канское училище воен-
ных переводчиков, Миша оказался в Китае и исчез из нашего
поля зрения. Он жил за Удой, в деревянном доме недалеко от
моста, а позже рядом построили деревянную церковь.
Зауда, как горожане называли левый берег Уды, счи-
талась тогда бандитской окраиной. А после возвращения
с целины в 1966 году я стал заудинцем — поменяв Целино-
град на Улан-Удэ, поселился у Республиканской больницы,
на улице Павлова 13. Город развивался за Удой. Десятки
новых кварталов появились здесь. Сюда стали ходить авто-
бусы, которых не было в наши годы, потом провели трам-
вай. Здесь появились Академгородок — Бурятский науч-
ный центр Сибирского отделения Академии наук СССР,
институт культуры, ныне академия, кинотеатр «Дружба»,
позже на его месте построили новое прекрасное здание
Русского театра.
Я начал учиться меткости из любви к охоте. И понял,
стрельба по мишеням и живым целям очень отличаются.
Волнение, азарт мешают охоте на дичь. Стрельбой влёт по
уткам и навскидку по зверям, овладел гораздо позже.
Занятия стрельбой помогла войти в сборную фило-
софского факультета, а позже в сборную МГУ по многобо-
рью ДОСААФ, хорошо стрелять на военных сборах в Кан-
темировской и Таманской дивизиях.
СТРАСТИ ПО АРХИВУ
За годы работы у меня накопился огромный архив —
записные книжки, блокноты, фотоплёнки, кипы фото-
графий. Первый удар по архиву нанесли пионеры. В 1981
году они позвонили в дверь моей квартиры на Бутырской
371
и спросили: «Нет ли у вас ненужных бумаг, старых газет?
Мы собираем макулатуру». Я сказал, что нет, и закрыл
дверь. А на утро обнаружил, что исчезли большой ящик и
несколько больших картонных коробок, которые я вынес
при ремонте за дверь квартиры. В них были вырезки моих
статей из газет и журналов, письма друзей, ноты моей
песни, грамота о присуждении мне премии за второе место
в конкурсе молодых композиторов. Пойти сразу в школу
не мог, спешил на работу, а позже директор сказал, что
собранная макулатура уже сдана на пункт приёма. К сча-
стью, дневники, фотоплёнки и фотографии остались дома.
Второй удар по архиву нанёс внук Саша. Работая над
«Улигером о детстве», я приготовил «Kochrezepte», тетрадь,
подаренную мне тётей Лёлей. В ней в десятом классе начал
вести дневник. Я положил его в надёжное место. С пред-
вкушением ожидал встречи с ним, но, к огорчению, не
нашёл его. Мой внук во время ремонта так зачистил квар-
тиру от «хлама», что дневник исчез вместе с другими нуж-
ными для меня бумагами.
Ударом стала не только их потеря, но и зримый разрыв
поколений. Саша — типичный представитель нового поко-
ления, не читающего книг. Поступив в Академию культуры
в Улан-Удэ, он бросил учёбу. Правда, были материальные
причины — не хватало денег на питание, одежду и т.п. Но
и я учился в МГУ порой впроголодь, и многие сверстники
по университету. Главное увлечение внука — компьютер.
Он типичный представитель нового поколения, равнодуш-
ного к литературе, искусству и даже к спорту. Но радует то,
что его не увлекли пьянство, наркотики.
Позже я неожиданно нашёл дневник среди бумаг вну-
три моего дивана, на котором я сплю и работаю. Но я не
стал убирать слова упрёка внуку, а заодно упрекаю и себя.
372
Написанное пером не вырубишь топором. Моя дочь родила
его без мужа, Саша считал меня отцом, а мою жену —
мамой. Узнав истину, он очень переживал: «Вы все обма-
нывали меня». В школу Саша пошёл в Улан-Удэ, и мы, живя
в Москве, не могли воздействовать на его воспитание…
Перелистав дневник, я обеспокоился, как будет выгля-
деть школьный текст после написанного в начале и сере-
дине книги? Не слишком ли примитивно? Не придётся ли
подтягивать его до более высокого уровня? После долгих
раздумий и колебаний я понял, что не стоит изменять
текст. Единственное, что позволил — сократил рыхлые
места. Ясно, что стиль, язык будет раздражать не только
меня, но и читателя. И им придётся сравнить написанное
в семнадцать лет с тем, что появилось на склоне жизни.
НАЧАЛО ДНЕВНИКА
2-IX-1949 г. (В это время я жил на Первомайской, 13).
Итак, я решил вести дневник. Он поможет мне разумно
использовать время, организовывать труд. Буду записы-
вать все события моей жизни, думы и переживания. Хочу
воспитать требовательность к себе, деловитость, силу
воли, настойчивость в достижении цели. Иногда не могу
преодолеть в себе лень, докончить до конца уроки. Мне не
хватает силы воли и настойчивости, которые нужны для
отличного окончания средней школы. Уже сейчас, в пер-
вые месяцы учёбы, я нахватал троек.
22-IX-49. Сегодня начал заниматься утренней зарядкой.
Начинаю с пробежки к реке Уде. Там, на дамбе, машу руками,
ногами. Отжимаюсь от земли. Пробегаю 240 метров, пры-
гаю через перекладину 120 см, делаю утреннюю гимнастику.
Как свежо и бодро после этого! Несмотря на холод, выхожу
373
в майке и брюках. И так хорошо чувствовал себя весь день!
Академик Богомолец говорил: «С зарядки и массажа надо
начинать день и заканчивать ими. 10-20 минут, затраченные
ежедневно на это, не только придают бодрость на весь день,
но и сохраняют немало лет жизни».
В школе на химии получил замечание от Марии Григо-
рьевны. Списал по геометрии невыполненное задание. Это
получилось потому, что в расписании уроков вместо гео-
метрии почему-то оказалась алгебра. Даю слово: никогда
не списывать! Выполнял домашние задания с 2 до 6 часов.
Часто отвлекался.
29-IX-49. Среда. Неделю не вёл дневник, забываю
с непривычки. В эти дни продолжаю утреннюю гимна-
стику. Хочу сдать на ГТО 2-й ступени. Получится ли это,
не знаю, но сдать можно, усиленно тренируясь ежедневно.
Записался в стрелковую секцию Досарма, хочу иметь раз-
ряд по стрельбе.
В школе получил 4 за контрольную работу по физике,
по алгебре — 3. Стараюсь выполнять все домашние зада-
ния, но иногда не успеваю.
12-Х-49. С 1 октября живу на Свердлова, 29, у рынка,
у Барановых. Дом деревянный в глубине двора, такой сырой,
что плесень покрыла стены, углы, матрасы, книги. Мама
пошутила, что скоро будем делать свой пенициллин. Сыро,
видимо, от грунтовых вод и водоразборной будки у ворот
нашего двора. Сюда я ходил за водой с Первомайской.
Чтобы я лучше окончил школу, мама стала жить
в городе, работала в тубдиспансере, потом в вендиспансере.
Готовила, обстирывала меня.
Необходимое пояснение. До этого я жил у тёти Лёли
на Первомайской, 13. Но после рождения у неё дочки Вали,
у них стало тесно. Хозяйка квартиры на Свердлова, забыл
374
её имя, отчество, была из крещёных иркутских бурят. Жен-
щина с юмором, она рассказывала, как в юности кто-то,
услышав её девичью фамилию Майорова, подумал, что
она дочь майора.
Старший сын хозяйки, Анатолий Михайлович Бара-
нов, тренер по конькам, пригласил меня в свою секцию.
Занятия проходят за стадионом «Динамо», у впадения
Уды в Селенгу. На первой тренировке после пробежки мы
начали делать упражнения на гибкость и растяжку мышц.
Прыгали на одной ноге, потом в длину. В итоге я устал
больше, чем в походе за шишками. Смыв пот холодной
водой на Селенге, я пошёл домой, с трудом волоча ноги.
У Анатолия Михайловича — младший брат Юра
учится в хореографической студии музыкального учи-
лища. Он старше меня, выше своего брата, такой же худо-
щавый, но более статный, красивый бурят. Позже стал
ведущим солистом балета, женился на балерине-молда-
ванке. Это была прекрасная пара.
В неё влюбился молодой следователь, выпускник МГУ
Юрий Курбатов. Хорошо помню его, т.к. играл с ним в сбор-
ной Бурятии. Высокий, стройный баскетболист «Динамо»,
190 см, он встречался с ней, подносил цветы на спекта-
клях, приглашал в рестораны. Весенним вечером увидел
их у «Эрдэма», он был в светлой кепке. Как они улыбались
друг другу! Но она отказалась разводиться с мужем. И Кур-
батов застрелился. Эта история наделала много шума.
14-Х-49. Сегодня не был в школе, т.к. заболел, лежал
в постели. С домашними заданиями плохо, особенно по
геометрии, тригонометрии. Задачи всё труднее, иногда не
знаешь, как приступить. Начинаешь с твёрдым намере-
нием, во что бы то ни стало решить, но не хватает силы
воли для завершения. Сочинения стал писать лучше, оши-
375
бок почти нет. Их надо ликвидировать. По немецкому —
двойка. Не выполнил задания, т.к. у меня нет учебника.
15-Х-49. Контрольную работу по немецкому написал,
кажется, не очень. По физике не решил задачи, т.к. из-за
болезни не успел прочесть пройденное.
Был на заседании суда по делу… (Четыре фамилии густо
зачёркнуты. Так я понял, что отец читает дневник. Это огор-
чило меня. Там была его фамилия, а он не считал себя вино-
вным, что подтвердил суд. Хотел сказать ему, что брошу
дневник, но не сказал и продолжил его). Впервые присутство-
вал на суде. Особенно не переживал, потому что подсудимые
не были подавлены процессом. Хотя из-за них утонули три
девочки. (Подробнее — в главе «Ежегодная дань»).
Позавчера не стреляли, т.к. не было Спиридонова.
Вообще Досарм работает плохо. Спиридонов кричит, руга-
ется матом, а сегодня не пришёл.
16-Х–49. Воскресенье. Смотрел в театре русской драмы
спектакль братьев Тур «Особняк в переулке». Зал пере-
полнен, все с напряжением следили за действием. Слова
советника иностранного посольства: «Вышинский сделает
из нас фарш на очередной ассамблее» зрители встретили
смехом. Какой-то зритель крикнул: «Вышинский сделает
из них не только фарш, но и отбивные котлеты!» Зал под-
держал его аплодисментами.
31-Х–49. Предложил Мише Ененко написать письмо
школьникам ГДР. Он усмехнулся: «Что, оценками хвастать
будем?» «Да нет, ведь немцы ничего не знают о Восточной
Сибири». «Давай сначала оценки улучшим», — сказал он.
4-Х–49. Пятница. На уроке химии произошла ужас-
ная неприятность. Я без разрешения встал, подошёл
к крану, набрал в рот воды и пустил фонтан на табурет и
пол. Мария Григорьевна попросила меня выйти из класса,
376
а я не послушал её и остался. Она заявила, пока я не выйду,
она не начнёт урока, а он последний в четверти, и кое-
кто не сможет исправить двойки. Миша Убугунов и Юра
Ховрин попросили меня извиниться и выйти. Я пошёл
и громко сказал: «Ещё извиняться перед ней!» И громко
хлопнул дверью.
Что на меня нашло? Откуда такой взрыв хамства?
Выйдя из кабинета химии, спустился в свой класс,
продолжая ругать её и себя. Потом увидел свой комсомоль-
ский значок и сразу остыл. Мне стало стыдно. Миллионы
комсомольцев погибали с этим значком в боях за Родину,
досрочно выполняли пятилетние планы, а я оскорбил учи-
тельницу! Как, с какими глазами я встречусь с ней? Какие
слова скажу, извиняясь перед ней? У меня, между про-
чим, по химии тройка, которую надо бы исправить на хор.
А теперь так и останется. Да и по другим предметам наме-
чается половина троек. Даю слово — во второй четверти не
иметь ни одной тройки!
Прочитав это в дневнике 60 лет спустя, испытал шок.
Стало так стыдно перед учительницей, что я не мог уснуть.
«Какая муха тебя укусила? — недоумевали тогда Миша
Ененко и Женя Мысин. Не помню, извинился ли я перед
Марией Григорьевной. Странно, что меня не вызвали
к директору, не обсудили на комсомольском собрании.
Видимо, все знали, что химию М.Г. преподавала плохо.
Но непонятно, как мне простили такое хамство.
ЛОВЦОВА ПАДЬ
7 ноября 1954. Праздник провёл с Женей Мысиным
на Ильинке. 5 ноября он приехал со мной. Из-за недостатка
места спали в большой комнате на одном диване. У окна
377
были кровати Розы и Валеры. Папа с мамой в маленькой
комнате нашей новой квартиры. Боялся коснуться ноги или
руки Женьки. Не знаю, отчего, но моё тело было наэлектри-
зовано. Тут я снова пожалел, что отец не занял трёхкомнат-
ную квартиру. Хотя вполне мог сделать это, чтобы мы не
жили в тесноте и укладывали гостей в отдельную постель.
Горы покрыл снег, Селенга встала, но лёд ещё не окреп.
Отец отговорил нас идти на правый берег. И мы пошли
в Ловцову падь, где летом мы с отцом косили сено. Я расска-
зал Жене о названии пади в честь казачьего атамана Лов-
цова, который строил остроги в Баргузине, Верхнеудинске,
Селенгинске, а также сёла Троицк, Ильинка, Покровка. Их
начали строить в Троицу, Ильин день и на Покров. Оттого
и названы так. Никаких следов меркитов и бурят, жив-
ших здесь, нет ни в названиях, ни в могильниках. Останки
крепостей меркитов найдены выше по течению Селенги,
в устьях Хилка и Джиды.
День был светлый, безветренный. Деревья и кусты,
покрытые снегом, серебрились на солнце. На душе было
легко, оттого что окончилась первая четверть, и у нас есть
несколько дней отдыха. Пройдя пять километров по тракту
в сторону Улан-Удэ, мы вошли в падь, поднялись в горы.
И за весь день не встретили ни одного живого существа.
Тайга казалась пустынной. Только следы зайцев, лисиц, да
стук дятлов, порханье снегирей, стрёкот сорок говорили
о том, что здесь теплится жизнь. Однако следов косуль,
изюбрей не было. Женя увидел волчьи следы, но я сказал,
что, может, это ильинские собаки бегают сюда. Я сказал,
что рядом с селом зверья нет и потому нет и волков.
Надо было бы пойти вверх по Пьяной или рискнуть
за Селенгу. Вскоре зашли в такую глухомань, что не было
слышно шума поездов. Первобытная тишина и покой.
378
Сели на поваленное дерево, поели колбасу, пирожки,
запили холодным молоком. И пошли обратно. Так что наш
таёжный променад кончился неудачей.
Вечером, как и вчера, я катался на молодом льду про-
токи. Провёл Женьку к горячему источнику. Рискнули
подойти по тонкому льду. Густой пар, пахнущий порохом и
тухлыми яйцами, стоял над большой лужей. Луна плеска-
лась в журчащих струях. Сунули руки в воду и буквально
обожглись. На морозе она показалась кипятком, хотя она
тут 77 градусов.
После школы Женя Мысин поступил в Иркутский
сельскохозяйственный институт, стал охотоведом. Воз-
главил охотинспекцию в Ургале, в верховье Буреи. Когда
началось строительство Байкало-Амурской магистрали, я
прочитал в газете о нём как об экологе, уважаемом старо-
жиле тайги. В 1967 году он приехал в Улан-Удэ, его друг
зашёл в редакцию журнала «Байкал», где я работал, сказал
о его приезде, но я не захотел встретиться. Тогда я только
прибыл из Казахстана, у нас с женой была не обустроенная
квартира, которую я поменял на Целиноградскую.
Должность солидная — заместитель главного редак-
тора, а зарплата всего 180. Мне было не на что принимать
гостей. Позже Нёма Беркин сказал, что Женя обиделся на
меня: «Вездесущий журналист зазнался, став начальником».
Гостил на Ильинке, заходил ко мне на Папанина, на Куйбы-
шева, где я жил, а стоило раз отказать, обиделся. Жаль.
ПИСЬМО ИЗ ЭСТОНИИ
15 ноября. Вторник. Сегодня в наш класс пришло
письмо от учениц женской школы № 2 имени Лидии
Койдулы, города Пярну, Эстонской ССР. Адрес такой:
379
«Бурят-Монгольская АССР, г. Улан-Удэ. Средняя школа №
1, ученикам 10-а класса». Ученицы выпускного 11 класса
предложили завязать переписку. Мы тут же сочинили
ответ: «Привет вам, друзья из далёкой, но близкой нашему
сердцу Эстонии». Сочиняя письмо, мы походили на запо-
рожцев с картины Репина. Описали нашу школу, как пер-
вую в учёбе, спорте, художественной самодеятельности.
Отправим завтра авиапочтой.
16 ноября. Среда. В нашем классе проводится шах-
матный турнир с присвоением 5-й категории. Я набрал
7 очков из 8. Иду без поражений, но с двумя ничьими.
Предстоит партия с Герой Носкиным. Может, выиграю
у него, как в прошлом году.
В стрельбе 35 очков из 50 возможных. Затем — 69 из
100. Не очень, но не сразу рождаются отличные стрелки. По
физике 4, а за диктант — 2. Напутал «так же» и «также», «то
же» и «тоже». Но навсегда запомнил, как писать правильно.
Читаю «Тайную войну против Советской России»
М. Сэйерс и А. Кан. О преступлениях Троцкого и его сооб-
щников. Существование молодой страны Советов было под
угрозой, если бы не мудрый вождь народов тов. Сталин.
17 ноября. Четверг. Сегодня директор школы Пётр
Александрович Абашеев пригласил группу ребят нашего
класса к себе в кабинет. Я думал, он начнёт читать нотации
за плохое поведение, неважные оценки. Директор сказал,
что ищет преподавателя астрономии, и во втором полуго-
дии она обязательно будет.
Кто-то из ребят сказал о том, что уроки химии про-
ходят плохо, что на них плохая дисциплина. Директор
как-то странно пожал плечами, мол, что делать. Он ни
слова не сказал о моей выходке. Видимо, Мария Григо-
рьевна скрыла её, чтобы не бросить на себя тень. Потом
380
посоветовал подумать о кандидатах на медали. «Прошу
вас, ребята, поддержите честь школы!»
На лабораторной работе по физике монтировали щиток
с пробками, розеткой, лампочкой, выключателем. Полу-
чилось хорошо. Павел Михайлович и мы были довольны.
Во время работы как-то тепло говорили о разном. Пред-
ложили Козлову провести завтра комсомольское собрание
класса. Повестка: 1. Кружок танцев. 2. Сбор денег на фото-
бумагу для отпечатков общего снимка класса, который
надо послать в Эстонию. 3. Купить к дню рождения Вита-
лия Моисеевича портфель. Предложение Вити Арбузова.
23-IX–49. Среда. В воскресение 20-го катался на конь-
ках на стадионе «Дзержинец», имени 25-летия БМАССР.
(Позже — «Локомотив»). К сожалению, у нас с Адольфом
Шмаковым была одна пара коньков на двоих. Они велико-
ваты, хлябали так, что поворачивать трудно. В забеге тре-
неров Лев Бобыкин победил Анатолия Баранова.
Сегодня стреляли на дамбе. У меня 48 из 100. Давно
не стрелял. Поссорился с Мишей Ененко. На стрельбище
он заявил незнакомым ребятам: «Вот он не знает родного
языка». Кроме того, он не принёс книгу «Тайная война»,
которую я дал почитать ему, а он задержал на три дня
позже срока, а с меня требует библиотека. Покидая стрель-
бище, поругались. Я сбил его с ног, намял бока. Он пересел
от меня за парту Юры Ховрина.
Ответа из Эстонии пока нет. 27-го — открытие катка
«Динамо», его уже заливали несколько раз. Хотим всту-
пить в общество «Большевик», но не можем застать предсе-
дателя ДСО Устьянцева. Он является на полчаса и исчезает.
Заболел Виталий Моисеевич. Во вторник на пока-
зательный урок истории пришло человек 20 учителей
школ города. П.А. Сыренов провёл урок хуже обычного.
381
Почему-то читал по конспекту, а своими словами расска-
зывает гораздо лучше.
Сегодня прошёл первый урок танцев. Играл на аккор-
деоне Шабалин. Пробовали вальс, краковяк. Кружение
получается неважно.
27 января 1950. Пятница. Дневник забросил на два
месяца. Это плохо. Не довожу начатое до конца. Даю слово
вести его ежедневно. А в школе большие изменения —
появился новый предмет — астрономия. Преподаёт Павел
Васильевич Павлов, который недолго был директором
школы, пока не назначили Абашеева. Он еврей, первораз-
рядник по шахматам, но его не уважают так, как Виталия
Моисеевича Новомейского.
Осенью прошлого года опрокинулся грузовик с учени-
ками, ехавшими на картошку. Один погиб, другие ранены.
Директора И.П. Арского там не было. Он не виноват, но
подал в отставку. Её почему-то приняли, и пошла свисто-
пляска с директорами. Но ребята до сих пор помнят и ува-
жают Ивана Петровича.
У Виталия Моисеевича после воспаления лёгких
открылся туберкулёз. Преподаватель — один из лучших.
Вместо него уроки ведёт «астроном» Павел Васильевич
Павлов. Когда его переспрашивают, он странно ухмыля-
ется, пожимая плечами: «Кому как. Кому что легче даётся».
И уходит от вопроса.
9 декабря пришёл ответ из Эстонии. Я написал черновик,
но не доработал его, т.к. болел с 14 по 21 января. Нагоняю упу-
щенное. Не стрелял полмесяца. Без меня писали сочинения
«Молодёжь в Великой Отечественной войне» и по Черны-
шевскому. Антонина Леонтьевна велела написать дома.
Вчера была общегородская контрольная работа по
алгебре. Решил две задачи, а в третьей спутал условие,
382
вместо рублей — копейки. И всё насмарку. До и во время
болезни много прочёл: Анри Барбюс «Сталин», А. Толстой
«Хлеб», Шолохов «Поднятая целина», «Избранное» Эль-
мара Грина, «Мальчик из Уржума» (о Кирове), «Рассказы
о хирургах» Копылова, «Аттестат зрелости» Козаченко,
«Бакинские ночи» Энвера Мамедханлы.
КЕМ БЫТЬ?
28 января. Суббота. На вечер десятиклассников «Кем
быть?» в нашу школу пришли девчонки из 2-й и 3-й школ.
Выступали специалисты разных сфер.
И.П. Арский: Хочу, чтобы все сидящие здесь стали
учителями… (После этих слов зал дружно засмеялся).
В СССР нет профессии более уважаемой и высокооплачи-
ваемой. Есть много льгот, высокая пенсия.
Геолог Поварёнок: Советскую молодёжь интересует
не столько пенсия, сколько стремление отдать все силы на
благо Родины. Не буду призывать всех стать геологами.
Им, прежде всего, нужны сила воли, настойчивость в пре-
одолении трудностей.
Ветврач Бережков: Каждый кулик своё болото хва-
лит. В нашей стране нет плохих профессий. Каждая из них
нужна для строительства коммунизма.
Кроме них выступили кандидаты биологических наук
Святогор и Спирюхов, историк Чагин, филолог Тюшев,
директор пединститута Рампилова. После того вечера
решил стать преподавателем марксизма-ленинизма, чтобы
пропагандировать его…
3 февраля прошёл вечер в 3-й школе по той же теме
«Кем быть?» Выступали студенты Иркутских вузов, нашего
пединститута, выпускники 1-й, 2-й, 3-й школ. От нашей
383
школы выступил Коля Иванов, от 3-й Нина Ведерникова,
видимо сестра Оли, с которой я учился во втором классе
10-й школы. Многие выступали чересчур весело, с улыб-
ками, воспоминаниями о школе, учителях, благодаря их за
то, что они «вывели на светлую дорогу жизни». Не могу пере-
дать эту оптимистичную обстановку, молодой задор. Какие
хорошие люди выросли, учатся в вузах. Но и у нас хорошие
ребята — Гера Носкин, Витя Арбузов, Женя Мысин, Нёма
Беркин, Володя Семёнов, Виталий Гончаров!
Обратно шёл около полуночи. На улицах нет людей и
машин. Прекрасная погода — тихо, тепло. Падает лёгкий
пушистый снежок. Он скрипит под ногами. Тротуары,
мостовые стали белыми, свежими. Не хочется, чтобы с них
утром смели чистый снег. Спустившись с горы на улицу
Балтахинова, прошёл у того угла, где однажды увидел трупы
убитых. Но страха не было. Фары «победы», обогнавшей
меня, залили улицу ярким светом. И машина неторопливо
и бесшумно укатила в сторону моста через Уду. До чего же
тих и уютен наш город.
Над ним яркое зарево, не то, что в годы войны, когда
светомаскировка обрекала на полный мрак. Окна домов
гаснут одно за другим. Лишь кое-где кто-то вроде меня
продолжает писать. Или молодой инженер корпит над
чертежами. А полная луна, словно молочный круглый аба-
жур, заливает город.
Скоро 2000-й год. И это грядущее новое тысячелетие
будет ознаменовано построением коммунистического
общества. Во всём мире будет одна власть — Всемирный
Союз Советских Социалистических, а, может, и Комму-
нистических республик. Я, конечно, доживу до той поры.
А пока, сколько есть сил и способностей, надо приложить
на приближение новой эпохи. И для того хорошо окон-
384
чить школу. Уже без 20 минут 2 часа ночи. Просидел над
дневником час.
У ГЕРГЕСОВЫХ
29 января 1950 года я переехал к Гергесовым, на улицу
Куйбышева, дом 28, кв. 8. Рядом с рынком. На первом этаже
большой книжный магазин. Дом, как на Папанина, элит-
ный. Ниже живёт Слава Спирюхов, сын учёного, который
выступал на вечере «Кем быть?»
Квартира очень уютная, тёплая во всех отношениях. Мне
дали отдельную комнату. Марфа Филипповна приняла меня
как близкого родича, поит, кормит, окружила такой заботой,
какой не было прежде. Поэтому мама вернулась на Ильинку.
Татьяна Ефремовна Гергесова жила в другом месте
с мужем режиссёром А.В. Миронским. Он впервые в Улан-
Удэ поставил оперу «Евгений Онегин». А здесь жила её мама
с внучками Арой Гергесовой и Олей Миронской. Братья
Татьяны Ефремовны Лука, Филипп и сёстры Анна и Ста-
лина живут в других местах. Я вижу их редко. Дядя Лука
с тётей Таней приезжали на Ильинку. Помню их приезд, лет
шесть назад, когда у нас ещё не было пианино. Дядя Лука
делал этюды. Один из них, вид реки Пьяной, оставил нам.
Татьяна Ефремовна Гергесова — в расцвете таланта.
До войны выступала в ансамбле Игоря Моисеева в Москве.
Руководство республики уговорило её вернуться на родину.
Она стала примой ансамбля песни и танца Бурят-Монголии,
который позже назовут ансамблем «Байкал». (Это предло-
жил я в 1963 году в статье в «Правде Бурятии»).
Гергесовой присвоили звание «Народная артистка
республики». Она не только танцевала, но и написала пер-
вую книгу о бурятских танцах. Её мама Марфа Филип-
385
повна Хамаганова родилась в улусе Куруса и была дво-
юродной тётей моего отца, а её дочь Татьяна Ефремовна
приходилась ему троюродной сестрой.
Видимо, отец попросил родичей, чтобы они не гово-
рили о наших предках. Но через сорок лет, когда мой отец
умер, Татьяна Ефремовна рассказала, что прародитель-
ницей нашего рода была знаменитая шаманка Онидон
из рода ашебагат, вышедшая замуж за охотника из рода
нойот. Онидон была очень сильной шаманкой. Когда ска-
кала по лесу, снимала с себя голову, держа её подмышкой,
чтобы не выколоть глаза. Однажды в Курусу приехали
чиновники, чтобы наказать её за шаманство.
Она проткнула себя косой, но кровь не пошла из раны.
Потом ударила ножом в стену деревянной юрты, оттуда
полилась струя тарасуна. Они обомлели от страха, но от
угощенья не отказались. Выпили, опьянели и уснули. Про-
спав сутки, они уехали, испугавшись трогать такую силь-
ную шаманку. (Всё это — со слов Татьяны Ефремовны).
Муж Онидон был сыном Хортона. Его отец Бортэ —
внук легендарного Хоридоя, который увидел на берегу
Байкала стаю лебедей. Когда они обратились в прекрасных
девушек, он взял «оперенье» одной из них, и она не смогла
улететь на небо. Он женился на Лебеди и нажил один-
надцать сыновей. Они стали родоначальниками 11 родов
хоринских бурят. По легенде, рождённой за века до «Лебе-
диного озера», стоило бы создать балет. Но нужен компози-
тор, который написал музыку, не хуже Чайковского.
Татьяна Ефремовна рассказала, как наши предки посе-
лились в Курусе. Сыновья Онидон ехали с охоты. Матушка
услышала в долине детские голоса и сказала: «Духи гово-
рят, что здесь будет хорошо детям». Грива холма, поросшая
лесом, острым клином врезалась в поле. И потому это место
386
назвали Куруса, от монгольского слова курсэ — острый.
Со временем улус разросся. Помимо восьмиугольных бре-
венчатых юрт появились деревянные амбары, сеновалы,
стайки для скота. Курусинцы имели много скота, выра-
щивали пшеницу, которую продавали в Иркутске. Онидон
стала матерью множества детей, один из которых — Бар-
так, первый из известных нам мужчин нашего рода.
Так шаманка Онидон стала родоначальницей семейств
Бараевых, Хамагановых, Гергесовых, Гуляшиновых, Бар-
туковых.
Интересно, что история семьи Гергесовых тоже свя-
зана с охотой. Молодой бурят Ефрем, из улуса Хартаново,
восточнее Мольки, бродя с ружьём, вышел к Курусе и уви-
дел молодую девушку. Она шла от ключа с вёдрами на коро-
мысле. Он попросил напиться, она напоила его ключевой
водой и пошла дальше. Марфе Хамагановой было пятнад-
цать лет, а Ефрем Гергесов на два года моложе. Не по годам
развитый, крепкий паренёк выглядел старше своих лет.
На всякий случай он скрыл свой возраст и вскоре прислал
сватов. Свадьба прошла через год, в 1904 году. В качестве
калыма он пригнал сотню овец, десяток коров и несколько
лошадей.
Ефрем Белянович родился в 1890 году. Грамоте учился
у политического ссыльного в Мольке. Мой отец годился ему
в сыновья. И вообще папа жалел, что родился поздно и не
успел принять участие в революции и Гражданской войне.
А Ефрем Гергесов воевал с белыми, подавлял кулацкое вос-
стание. В 1920 году организовал Молькинский хошунный
революционный совет, позже — коммуну в Мольке.
А мой отец, став после него председателем, собирал
высокие урожаи пшеницы. В 1929 году участвовал в первом
слёте передовиков на ВСХВ — Всесоюзной сельскохозяй-
387
ственной выставке в Москве. Жаль, не застал Ефрема Беля-
новича в живых. Он умер, как пишется в книге «Борцы за
власть Советов в Бурятии», в 1945 году. Позже узнал, что его
арестовали в 1935 г. в Бурятии, сослали в Семипалатинск,
где через два года расстреляли. Обком партии, следя за
выходом в свет той книги, решил замести следы репрессий
1937 года, и «сдвинул» даты смерти многих героев книги.
Когда начались морозы, беговую дорожку на «Динамо»
залили водой, и я впервые стал скользить по льду на канад-
ских коньках. В детстве катался на снегурках с загнутыми
вверх передними концами, потом на хоккейных дутышах.
Канадки казались непривычно длинными, но позволяли
развивать большую скорость. Во время первых соревно-
ваний северный ветер насквозь пронизывал меня, я был
без свитера и плотного костюма. Надев шерстяные носки,
я почувствовал, как жмут ботинки.
Я оказался в числе последних, значительно проиграв
Авке Абакшинову, который стал чемпионом республики.
Неудача подорвала интерес к конькам. Я понял, что это не
мой вид спорта. Уехав из квартиры Барановых к Гергесо-
вым, я перестал ходить на тренировки.
30 января 1950. Понедельник. Писали общегородское
сочинение. Темы: «Образ Ленина в изображении Горького
и Маяковского», «Проблема личности по произведениям
Горького», «Каждая книга раскрывает окно в новый неве-
домый мир». Взял 2-ю тему. Не готовился из-за переезда
с улицы Свердлова, а также из-за лабораторных работ
по физике. А вечером проявил слабость и, махнув на всё,
пошёл в кино. Развернул тему слишком широко, начав
с дореволюционных книг Горького. Конец обрубил, не хва-
тило времени, хотя писали четыре урока с перерывами на
перемены.
388
1-2-50. Среда. Антонина Леонтьевна ошибок не нашла,
но сказала, что посмотрит ещё раз. Дело ответственное,
сочинение пойдёт на утверждение в гороно. Она впервые
зачитала всем моё сочинение, сказав, что я наиболее пра-
вильно раскрыл тему. Я начал от «Слова о полку Игореве»,
потом перешёл к XIX веку и только тогда к Горькому.
А после она вдруг поставила мне двойку за отказ отве-
чать по образу Павки Корчагина. Я не готовился по теме,
но мог бы рассказать своими словами, ведь я читал «Как
закалялась сталь». Хорошо помню её содержание. Решил
в будущем не отказываться отвечать.
Вчера же получил пару за контрольную по физике.
Сказалась отставание после болезни 14-22 января, спот-
кнулся как раз на пропущенном в те дни. Надо подумать
о перестройке своей учёбы. Идёт третья решающая чет-
верть, а я хватаю двойки почём зря.
5 февраля. Воскресение. Сегодня день моего рожде-
ния, а завтра — Розин. Мне 17, ей 13. Мне подарили авто-
ручку. Сейчас пишу ею, и хочется писать сочинения, кон-
трольные. Большое спасибо дорогим папе и маме! Пишу
как маленький ребёнок, но это хорошо. (Кстати, я родился
4 февраля, но, выписывая новое свидетельство взамен уте-
рянного, назвал эту дату, чтобы сблизиться с днём рожде-
ния сестры).
В школе дали концерт для избирателей. Прошёл
неплохо. Правда, дуэт Лютина и Федорченко удался не
очень. Наш руководитель самодеятельности Павел Сергее-
вич Якимов был немного под градусом, и потому сбивался,
путал мелодии. Но избиратели были довольны. Особенно
удалась коллективная пляска «Яблочко» и «Русская».
Потом мы пели в хоре «Дай руку, товарищ далёкий»,
«Всё, чем теперь сильны мы и богаты», «Тульская вин-
389
товочка» и др. Я стоял рядом с Макаровым. У него хоро-
ший голос и рост. Наш край выделялся громким, чётким
пением. Зрители аплодировали.
6 февраля 1950. Понедельник. Получив пять за сочи-
нение, я загордился и успокоился. И вот расплата — двойка
за «Вечера на хуторе». Ситуация схожа с «Павкой Кор-
чагиным». Тоже не готовился, но читал, хорошо помню.
И вышел отвечать, хотел «отболтаться», но… Мне надо
учиться учёбе. По немецкому делал письменный перевод
незнакомого текста. Нам разрешили пользоваться слова-
рём. И я успел перевести. Научился быстро находить слова.
«ПАДЕНИЕ БЕРЛИНА»
7 февраля. Идём на коллективный просмотр кино-
фильма «Падение Берлина». В два часа дня. Его организо-
вали для 1-й и 2-й школы. Говорят, фильм замечательный,
но я смотрю на всё своими глазами, моё мнение не всегда
совпадает с мнением ребят.
Кинотеатр «Прогресс» самый большой в городе, зал
в три раза больше, чем в «Эрдэме». Здесь мы смотрели луч-
шие фильмы тех лет. Просмотр «Молодой гвардии» стал
событием. Перед началом фильма по рядам ходили запи-
ски: «Будем достойны героев Краснодона!» и т.п. Тут же мы
смотрели «Кубанские казаки». Фильм очень понравился.
Почему-то я иногда гляжу на соседей. Женя Мысин бла-
женно улыбался, Миша Ененко смотрел более сдержанно.
Большой интерес вызывали трофейные фильмы —
«Девушка моей мечты», «Индийская гробница» и др.
На фильме «Тётка Чарлея» люди смеялись так, что после
сеанса по полу текли струи мочи. Никогда больше не видел
такого. (Через полвека я увидел фильм «Здравствуйте,
390
я ваша тётя» с Калягиным, Джигарханяном. Он неплох, но
американский вариант был гораздо смешнее).
8 февраля. «Падение Берлина» хорошая картина, но
образ Алексея Иванова в исполнении Бориса Андреева, не
понравился. Разве у нас есть такие тюлени, как он? Алек-
сей не может выразить своих чувств, объясняясь в любви
девушке. Называет Сталина Виссарионом Ивановичем.
Как он мог не знать имени вождя народов?
Не понимает он чувств и волнения девушки, кото-
рая слушает музыку, и наивно думает, что она очарована
музыкантом. Всё это создаёт впечатление некультурного
человека, не понимающего музыки и стихов. Лицо у него
такое тупое, что не представляешь, как он может читать
книги. Борису Андрееву эту роль подогнали искусственно,
специально для его богатырского облика. Он очень понра-
вился мне в «Богдане Хмельницком», «Большой жизни»,
«Сказании о земле Сибирской», но не здесь.
Беседа с пленным немецким офицером не очень пра-
вильно раскрыта режиссёром. Вернувшись в родной город и
увидев развалины, Иванов со слезами на глазах разговари-
вает с верным псом Гитлера, ослеплённым расовой теорией,
«читает ему нотации». А офицер почему-то стоит на голову
выше Алексея, смотрит на него свысока, а тот доказывает
правоту войны против фашистов. Уж лучше бы Алексей
ударил бы его в морду и бил бы ещё, переламывая кости.
Разве поймёт этот выродок слова советского солдата?
А в остальном фильм понравился. Образы наших
вождей, фашистских кровавых главарей, Черчилля реа-
листичны и правдивы. Помню войну по сводкам радио,
газетам, по голоду, сбору подарков советским бойцам, по
работе в тимуровском отряде (участники Носкин, Чижов,
Левинцев и я). Был бы я постарше, сражался бы не хуже
391
других и отдал бы свою жизнь, как молодогвардейцы, Кос-
модемьянская, Матросов.
15-16 февраля. «Падение Берлина» посмотрел второй
раз, и, странно, фильм показался замечательным. Андреев
хорошо играет свою роль. И правильна сцена, где наш
простой солдат показывает гуманизм советского чело-
века, которому нельзя равняться на фашистов, пытавших
наших пленных. Артист Савельев, исполнитель роли Гит-
лера, мастерски показывает ничтожность сумасшедшего
последователя Наполеона.
После просмотра Гера Носкин голосом Сталина нео-
жиданно сказал: «Пора кончать войну». Ребята удивились
схожести голоса, интонации и сильно смеялись.
20 февраля 1950 г. Составил распорядок дня.
Подъём — 7 часов.
Зарядка — 7 — 7.15.
Туалет, уборка — 7.15 — 7.30.
Завтрак — 7.30 — 7.45.
Школа — 8 — 13.30.
Обед — 13.30 — 14.
Чтение, сон — 14 — 15.30.
Занятия — 15.30 — 22. В читальне.
ОЛИМПИАДА
24 февраля 1950 г. К олимпиаде художественной
самодеятельности тщательно репетировали песни «Дай
руку, товарищ далёкий», «Тульскую винтовочку», «Пше-
ница золотая», Гимн международного Союза молодёжи,
песню о Сталине. На репетиции я заменил слово в песне
«Пшеница золотая»:
392
Всю ночь поют в пшенице перепёлки
О том, что будет урожайный год.
Ещё о том, что за рекой в посёлке,
Моя любовь, моя судьба живёт…
Так вот, вместо слова «судьба» я спел «жена». Павел
Сергеевич закричал:
— Стоп, стоп! Какая жена?! Если жена, почему за рекой?
Ребята стали хохотать. Поняв, что я пошутил, Якимов
рассердился:
— Ты что себе позволяешь? Остались считанные дни.
Сейчас не до шуток!
В Доме пионеров я пел всерьёз. Однако на этом куплете
Павел Сергеевич, играя на баяне, строго глянул на меня,
а когда я спел как надо, облегчённо вздохнул и улыбнулся.
Камень с плеч. И у него, и у меня. А я чуть не засмеялся
после того.
Потом девятиклассник Володя Берёзкин спел вальс
«На сопках Маньчжурии». Во время припева «Плачет, пла-
чет мать родная, плачут, плачут брат и сестра» девчонки,
сидевшие передо мной, прослезились. «Он поёт не хуже
Козловского! — сказала одна. «Нет, он поёт лучше!» — вос-
кликнула подруга. А когда Володя спел на немецком «Спи
моя радость, усни», девчонки визжали от восторга.
Павел Гуревич хорошо прочёл «Пророка» Пушкина,
Коля Иванов — отрывок из поэмы «Василий Тёркин». Квар-
тет Лютин, Мысин, Култышев, Федорченко пели «Песню
друзей» из кинофильма «Далёкая невеста». У нашей школы
26 пятёрок из 35, 7 четвёрок и 2 тройки, которые поставили
малышам 1-4 классов. Успех огромный.
Когда открылся занавес, и мы начали петь, наши учи-
теля и ученики не узнали меня. Все спрашивали, кто это,
393
но никто не ответил. Я впервые надел американский пид-
жак. Узнав, что мне надо выступать на концерте, отец дал
его мне. Сталина Ефремовна завязала мне прекрасный
бордовый галстук своего брата Филиппа. А белая рубашка
была своя. Кто-то посоветовал мне снять очки. Я впервые
предстал перед всеми без них.
И потому меня узнали лишь после концерта, когда
я надел очки. Поздравив нас с успехом, Антонина Леон-
тьевна смотрела на меня с таким удивлением, словно я
переродился из гадкого утёнка в лебедя. Синеватый клет-
чатый пиджак, белая рубашка, галстук изменили мой
облик. До того я никогда не выглядел так.
Мы пели на фоне прекрасного задника, изображаю-
щего лес и поле. И когда Женя Мысин пел: «Кругом стоит
пшеница золотая, и ей конца и края не видать», казалось,
что он и наш хор — в сказочном лесу, посреди ярко-зелё-
ной просеки, которая виднелась между краями красного
бархатного занавеса.
Выступавшие перед нами заудинцы вырезали из зана-
веса длинные ленты — «бархотки» для глянцевания обуви.
Как говорится, пустили козлов в огород.
26 февраля 1950 г. Всем классом ходили на концерт
самодеятельности 3-й школы. В прошлом году они были на
7-м месте, а нынче поразили всех. По количеству пятёрок
почти догнали нашу школу. Странно, почему-то не пели
Таня и Наташа Кудрявцевы, которые учатся там. 68-я желез-
нодорожная школа провалила пьесу «Воробьёвы горы».
В этой четверти у меня, кажется, не будет троек.
Только бы не сорваться на математике. Небрежно записы-
ваю цифры, условия задач, при решении спешу, путаюсь,
из-за чего много помарок. А в тетради Гончарова такая
чистота, каждая буква и цифра выведена красивым калли-
394
графическим почерком. Распорядок дня выполняю плохо.
Засиживаюсь за домашними заданиями порой до полу-
ночи. На другой день чувствую плохо.
МЕЧТА О МЕДАЛИ
4 марта. Моя цель — золотая медаль! Написал это,
серьёзно обдумав. Если бы кто из одноклассников про-
читал это, усмехнулся бы. Мысль о медали возникла ещё
в прошлом году, после успешной сдачи экзаменов за 9-й
класс. Однако в этом году продолжаю учиться так же
небрежно, как и в прошлом. Бессистемно, тратя много вре-
мени на стрельбу, чтение книг, хор и пляски.
8 марта. Дали на дом сочинение «Советский человек —
активный строитель коммунизма». Тему объявили давно,
но план составил только вчера. Теперь не знаю, как при-
ступить, как начать сочинение. Не могу с места в карьер.
10 марта. Хорошее известие: мы заняли первое место
в олимпиаде. Правда, поделили его с 3-й школой. 2-я школа
на третьем месте. Школы ПВЗ № 65, 68 и школы авиаза-
вода, мясокомбината, Дивизионной далеко сзади.
11 марта. Суббота. Вчера после школы стрелял с 3 до
5, а с 5 до 8 решал в школе задачи с квадратными уравне-
ниями по алгебре. Они трудные, но интересные. Виталий
Моисеевич, к сожалению, всё болеет и вряд ли вернётся
в школу. Нам помогал Павел Васильевич Павлов. Реше-
ния давались с трудом. Зато такое хорошее чувство после
одержанной победы. Во время этого мы познаём не только
алгебру, но и самих себя.
Всё чаще говорим о будущих вузах. Нёма Беркин
хочет стать географом-картографом Мне это непонятно,
как и то, что Миша Убугунов хочет стать металлургом.
395
Миша любит посмеяться над другими. Говорит шепотком,
подмигивая и подталкивая локтем. Правда, смех не зло-
радный, а дружеский. Хороши во всех отношениях Гера
Носкин, Витя Арбузов, Витя Гончаров.
С Мишей Ененко помирились, Он пересел ко мне. Гера
изменился в лучшую сторону, стал более отзывчивым,
внимательным не только ко мне, но и к другим. Вот он и
Витя Гончаров наверняка станут медалистами. А я спохва-
тился поздно, и не дозрел до медали.
12 марта 1950 г. Сегодня День выборов. Весёлый,
праздничный. В 10 часов мы дали концерт для избира-
телей в школе. После того пошли в СШ-3, где выступали
артисты филармонии. В 2 часа снова дали концерт в своей
школе для новых избирателей. А вечером у нас же прошёл
ученический вечер.
16 марта 1950 г. На уроке литературе присутствовала
комиссия горкома комсомола. Нас предупредили о ней
заранее. Антонина Леонтьевна вызвала меня в надежде
на то, что я отвечу хорошо по теме «Образы большеви-
ков в «Поднятой целине». Хорошо помня роман, зная всех
героев, я почему-то разволновался, говорил сбивчиво,
порой заикаясь, чего раньше со мной не бывало. И полу-
чил двойку. Вот сюрприз! Расстроился очень. А всё из-за
того, что не смог взять себя в руки. Это такое открытие,
не только для меня, но и для учительницы. Фактически я
подвёл её и весь класс.
Вечером в Досарме было отчётное собрание стрелко-
вого клуба. С отчётом выступил Владимир Балабаев. Были
прения с резкой критикой. Перворазрядник Бабаев сказал,
что на зональных и Всесоюзных стрельбах наша команда
занимает последние места. И теперь стрелки других
команд с пренебрежением говорят: «Эта Бурмундия опять
396
в числе призёров от конца». Кто-то сказал, что зимой стре-
лять на открытом воздухе трудно. А тир во дворе кинотеа-
тра «Эрдэм» снесли, новый ещё не построен.
Почему-то меня избрали членом ревизионной комис-
сии. Я хотел отказаться, сказав, что после школы уеду
из Улан-Удэ, а Миша Ененко сказал: «Не спеши, вдруг не
поступишь». Женя Мысин шутит: «Теперь ты начальник
из стрелкового правительства».
18 марта 1950 г. Суббота. Сегодня впервые попал
в десятку на мишени. Но общий результат неважный.
Вечером на спортивном вечере баскетболисты сборной
школы, составленные из 10-а класса, получили грамоты
и призы — авторучки. Кроме них наградили гимнастов,
конькобежцев, боксёров. После торжественной части —
спортивные номера гимнастов, акробатов, затем танцы.
На вечер пришли девчонки из 2-й школы. Хотел ближе
познакомиться с Эллой Добриковой. Давно знаю её. Она
ходит с Ниагарой Алдаровой в читальный зал и на вечера,
переглядываемся с ней. Обе высокие, стройные. Но заста-
вил себя уйти, т.к. дома ждало сочинение о коммунизме.
Жалею, что не остался, но горжусь, что победил себя и
ушёл с танцев.
Решили сфотографироваться в фотостудии у «Про-
гресса» всем классом с Антониной Леонтьевной, дирек-
тором, другими учителями. А то затянем и разъедемся
по всему Союзу. Гера Носкин в Казань, Шабалин в Хаба-
ровск, Нёма Беркин, Женя Мысин, Нил (Володя) Плюснин
в Иркутск. Может, кто из нас восемнадцати станет зна-
менитым, и мы будем гордиться, вот, мол, учились с ним.
Интересно увидеться лет через двадцать, какими станем,
и, глянув на снимок, увидим, какими были. А будут среди
нас профессора, учителя, титестеры, режиссёры, артисты,
397
рабочие. Но почему-то не сфотографировались. (В 2013
г. увидел снимок одноклассников в фотоателье. Такие все
красивые, юные. Но учителей и меня там нет. Снимались,
когда я уехал на Ильинку.)
20 марта 1950 г. Хорошее известие — серебряная
медаль станет доступнее, т.к. по сочинению можно полу-
чить 4, а раньше требовалась только пятёрка. И ещё при-
ятная новость: «Цены на товары понижены, продукты и
товары к потребителю приближены», как говорил завхоз
Мудрецов в «Кубанских казаках».
23 марта. Ещё одно изменение на экзаменах — отме-
нили алгебру и тригонометрию письменные, будут только
устные. А получившие двойки по сочинениям не отстра-
няются от экзаменов, а продолжают, а осенью пересдают.
Этим у нас вряд ли кто воспользуется. Все пишут неплохо.
Антонина Леонтьевна заболела, у нас пропало много уро-
ков литературы и русского языка.
Выпускные экзамены на носу. И почувствовал, что
медаль дело не шуточное. Штурмовщина не поможет.
И всё же не оставляю мысли о ней. Если получу медаль, это
будет равносильно подвигу. Давай, Владимир, попробуй!
Совершить его в буднях гораздо труднее, чем на фронте,
во время атаки, когда требуется единовременный порыв
или взрыв духовных сил. Надо провести последнюю чет-
верть в волевом, наэлектризованном напряжении. Хватит
ли сил? Это будет настоящей проверкой для меня.
29 марта 1950 г. Среда. На каникулы из-за множества
учеников уехать было трудно, мы не успели взять билеты,
мама и Роза остались на перроне, а я уехал на подножке
поезда. На Ильинке встретил Валерик на кошёвке. Мы поса-
дили в неё медсестёр, а сами пошли пешком. С удоволь-
ствием прошёлся в темноте по ветру и снегу на свежем воз-
398
духе. Соскучился по братику, говорили о том, сём. Он заго-
релый, обветренный, от солнца и свежего воздуха. Всё такой
же весёлый, дурашливый. Как он закалится здесь, на моро-
зах и ветрах, вырастет более сильным, выносливым, чем я!
Увидев огни корпусов, обрадовался. Живём здесь
более семи лет. Многое изменилось — построены клуб,
магазин, прачечная, контора, беседки, изолятор, наш боль-
шой одноэтажный дом. Мы живём с северной стороны,
а с другой — семья Очирова, нового главного врача. Из-за
более светлого огорода и стаек папа занял двухкомнатную
квартиру, а у Очировых — три комнаты. Но всё равно здесь
лучше, чем в двухэтажном холодном доме.
Оценки за 3-ю четверть хорошие, но пятёрок нет,
и две тройки — по алгебре и немецкому. Так странно.
Ведь решаю почти всё и неплохо знаю немецкий.
Мешает несобранность.
30 марта, четверг. Пишу дома сочинение «Советский
человек — активный строитель коммунизма». Давний
долг. Отвлекаюсь на чтение «Литгазеты». Помимо расска-
зов прочёл рецензии «О дурном сочинительстве» (о Пан-
фёрове), «Герой не нашего времени» (о Каверине). Вспом-
нив, как долбали Ахматову, Зощенко, читаю насторо-
жённо. И принимаю далеко не всё. Не нравится, как клюют
Панфёрова и Каверина.
4 апреля. Вторник. Смотрел «Похитителей велоси-
педов». Тяжёлые чувства вызывают безработица, нищета,
голод. Мне понравился, а ребятам не очень. Антонина
Леонтьевна Бестужева-Ларионова поправилась и руково-
дит нашим классом, а как завуч — учительским коллекти-
вом. Изучаем творчество Фадеева.
Вчера папа встречался с П.А. Сыреновым, и тот ска-
зал, что Антонина Леонтьевна огласила на педсовете спи-
399
сок кандидатов на медали. По её мнению, я могу окончить
с серебряной медалью. Но это не значит, что меня будут
тянуть на медаль. Учителя у нас строгие. Кроме того, у меня
есть четвёрки из девятого класса по биологии и геогра-
фии. Странно, как я получил их? Ведь Козель и Пастернак
неплохо относились ко мне. А нельзя ли пересдать сейчас?
Папа так хочет, чтобы я получил медаль. И говорит,
если я получу её, пошлёт меня в Московский универси-
тет. Он говорит, что от того, где учится человек, зависит
будущее. «В Москве одна среда чего стоит, — говорит он,
— и такие замечательные профессора и студенты. Лучше
Московского университета нет в мире. Это самый передо-
вой, самый старинный университет России».
Согласен. Там Кремль, мавзолей, Красная площадь.
А главное, там Сталин, величайший вождь народов, про-
должатель дела Ленина, путеводная звезда всего человече-
ства, всех народов земного шара.
6 апреля 1950 г. Четверг. Сегодня, наконец, отправил
письмо в Эстонию. Вложил снимки, сделанные зимой на
площади Советов. Я в сквере на фоне здания правительства и
памятника борцам революции. (Позже его перенесут к Гости-
ным рядам). Снимки неважные, я далеко, лица не видно.
По истории получил пятёрку у Сыренова. Это первая за
три года, когда стал учиться у него. До того получал пятёрки
у Абросимовой. Вопрос лёгкий: «Революция 1905 года и её
отличие от французских революций прошлого века».
7 апр. 50 г. На уроке литературы присутствовал доцент
Чагин из пединститута. Антонина Леонтьева спросила
меня по «Разгрому» Фадеева. Как всегда, в присутствии
постороннего, волновался, но взял себя в руки, стал гово-
рить увереннее, более связно. И получил пятёрку! Это вто-
рая моя оценка в последней четверти.
400
8 апреля 1950 г. Суббота. Дали три темы сочинений:
«1 Мая — международный день смотра боевых сил тру-
дящихся», «Мотивы лирики Лермонтова», «А слава тех не
умирает, кто за Отечество умрёт» (Державин). Взял пер-
вую тему. Кажется, раскрыл неплохо. Проверил дважды,
очень тщательно. И сдал позже всех. Отнёс в учительскую.
В СШ-2 был вечер вопросов и ответов. Как всегда он про-
шёл интересно. Иван Петрович Арский отвечал на вопрос
«Что такое счастье?» Казалось бы, банальный вопрос, но
он говорил так, что в зале стояла полная тишина. Он гово-
рил, как представляли счастье первобытные люди — убил
зверя, выпил горячей крови, наелся и залёг у костра.
Затем рассказал об американке Мери, вдове миллиар-
дера. Её похоть удовлетворяют тридцать молодых любов-
ников. Богатейшая в мире женщина купила у бежавшего
гитлеровца дамскую сумочку из нежнейшей кожи, сня-
той в концлагере с живого ребёнка. Купила в Англии ста-
ринный замок. Велела разобрать его и перевезти на паро-
ходе в США. Она так любит свою собачку, что не жалеет
на лечение тысячи долларов, которые платит ветврачу.
Когда собачка умирает, строит ей мавзолей стоимостью
350 тысяч долларов. А в это время чёрные рабы трудятся
на её хлопковых плантациях.
Рабов много, и они умирают тысячами от эксплуата-
ции и голода. Эту женщину считают самой счастливой
в капиталистическом мире. А в нашей стране счастье даже
в том, что ты живёшь среди советских людей.
Это всё он говорил, но далее писать не стал. Извините,
Иван Петрович!
После этого был концерт учеников нашей и второй
школы. Пел и я. На танцы не остался. Постоял один танец.
Видел Эллу, но не подошёл, не пригласил, так как танцую
401
неважно. Завтра утром стрельба и в это же время — олим-
пиада по математике. Первое сулит мне разряд, а второе не
даст ничего. Тем более, что я заявлен вне конкурса. Поэ-
тому решил пойти на стрельбу.
9 апреля 1950 г. Воскресенье. День светлый, солнце
не мешало, светило сбоку. Однако стрелял плохо. Стоя —
25 очков, с колена (о, ужас!) — 13. Лёжа — 40. Стреляя
с колена, то и дело терял точку опоры и выбил 13 вместо
недавних 36-и.
11-4–50. Школьное комсомольское собрание прошло
вяло. Говорили о важности выпускных экзаменов. Обсу-
дили вопрос о поведении Попова в его отсутствие. Обви-
нили в том, что он не посещает собрания, неважно учится
и предложили исключить из комсомола за потерю комсо-
мольского значка.
Хорошо знаю его по стрелковому кружку. Он выпол-
нил норму первого разряда. Живёт неважно, явно недо-
едает, плохо одевается, растёт без отца с пожилой матерью.
Сбился с пути? Но почему не помогли сейчас, а оттол-
кнули. Хотел выступить в защиту, но стесняюсь говорить.
И отмолчался. Кляну себя за трусость.
12 апреля. Среда. Лекцию «Маяковский — лучший,
талантливейший поэт советской эпохи» читал действитель-
ный член общества «Знание» Василий Абрамович Абра-
мов. Он дважды видел и слушал Маяковского в Политех-
ническом музее в Москве. Рассказывал интересно, с неиз-
вестными нам яркими подробностями. Впервые слушал
живого свидетеля успехов и славы поэта. И он стал понят-
нее, ближе. Василий Абрамович прочёл поэму «Владимир
Ильич Ленин», стихи «Сергею Есенину», «Товарищу Нетто,
пароходу и человеку» и др. Удивился тому, как лирично,
задушевно можно читать Маяковского, которого я до того
402
считал «горлопаном-главарём». Абрамов не кричал, как
вчера в библиотеке поэты В. Николаев, Данри Хилтухин.
ЧП НА ЧЕРЧЕНИИ
13 апреля 1950 г. Пятница. Сегодня я совершил пре-
ступление. Иннокентий Павлович Голубев проверял чер-
тежи. Дойдя до моего, он заметил ошибки, точно такие же,
как у Нила Плюснина. Ему он поставил пять, а мне — три.
Тут я схватил большой деревянный циркуль, бросил на
пол, отчего разлетелся мел, и крикнул: «У других вы ни
х… не замечаете!» Опомнился лишь после того, как всё это
случилось. Голубев закричал:
— Теперь ты не получишь аттестата! Сделаю всё,
чтобы тебя исключили!
Не дожидаясь «приглашения», я сам вышел из класса.
Но хлопать дверью, как в кабинете химии, не стал. После
последнего урока в класс пришёл директор Пётр Алек-
сандрович Абашеев. Как ни странно, он не стал ворчать,
ругаться. Спокойно выслушал моё объяснение происшед-
шего, пристыдил меня за невыдержанность и посоветовал
извиниться перед Иннокентием Павловичем.
14 апреля. Суббота. Ночью спал неспокойно, тревожно.
Проснулся с тяжёлым чувством, настроение подавленное.
Сегодня пересдавали Конституцию. Нас было семеро.
Подготовил не всё. Мне достался билет № 5. 1. Отличие
Советского многонационального государства от буржуаз-
ного. Дружба народов СССР. 2. Первая Советская консти-
туция, её творцы и мировое значение. Ответил неплохо,
получил пять. Сдавали вечером с 5 до 8.30.
Позже начался математический вечер. Немного послу-
шал о построении задач, но не понравилось занудное объ-
403
яснение какого-то студента пединститута, и я ушёл, не
дожидаясь танцев. Со мной ушли Витя Арбузов, Миша
Ененко.
19 апреля. Папа посоветовал вставать в 6 утра, а после
обеда спать, два часа. Утром делать зарядку на лестничной
площадке. Затем заниматься до 7.30.
Завтра первая встреча с чертёжником. Примет ли он
мои извинения?
20 апреля. 1950. Понедельник. Встреча с Голубе-
вым прошла в кабинете директора. Я мялся, что-то
мямлил, не зная, куда девать руки. Они дрожали, глаза
наполнились слезами. Иннокентий Павлович ничего
не сказал и вышел.
— Да-а, тебе нужно укреплять нервы, — сказал Абашеев,
— Ты ещё совсем молодой, если будешь допускать подобное
и волноваться, как сейчас, твои нервы истреплются. Для их
укрепления надо обтираться холодной водой.
Абашеев говорил это с улыбкой, как бы успокаивая
меня. Какой он выдержанный, спокойный, хотя голос сла-
бый и вид не внушительный. Недаром его уважают уче-
ники и учителя. (Позже приписано: «Нет, это не так).
Слёзы выступили у меня не от страха перед исключе-
нием, а от стыда. Я задумался и понял, что этот срыв сродни
моей выходке в кабинете химии и стычке на стрельбище
с Мишей Ененко, когда я побил его. Тут не столько нагло-
сти, сколько ничем не объяснимой и никак не сдерживае-
мой вспышки ярости.
Мне стыдно не только за выходки на черчении и на
химии, но и за расправу над Мишей. Он задел больное
место. Я сам думал, что стыдно не знать родного языка.
Но как и где научишься? Вокруг все говорят по-русски.
А взорвался потому, что он сказал об этом чужим людям,
404
которые впервые видели меня. А сейчас мне стыдно не
только перед Голубевым, но и перед Мишей.
ПЕСНЯ ЗЕКА
В поезде на Ильинку по-прежнему пел рыжий слепец,
и я услышал новую песню.
Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные мрачные трюмы.
На море спускался туман,
Ревела стихия морская,
Лежал впереди Магадан,
Столица Колымского края.
От качки стонали зека,
Обнявшись, как родные братья.
Лишь только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудной планетой,
Сойдёшь поневоле с ума,
Отсюда возврата уж нету.
Пятьсот километров тайга,
В тайге этой дикие звери.
Машины не ходят туда.
Бредут, спотыкаясь, олени.
405
Там смерть подружилась с цингой,
Набиты битком лазареты,
Напрасно и этой весной
Я жду от любимой ответа.
Я знаю, меня ты не ждёшь,
И в шумные двери вокзала
Встречать ты меня не придёшь,
А если придёшь, не узнаешь.
Беззубый, хромой и седой,
Пойду я по центру вокзала,
Увижу тебя молодой,
Пойму, ты меня не узнала.
Прощайте, мамаша, жена,
Прощайте, любимые дети.
Знать, горькую чашу до дна
Придётся мне выпить на свете…
Во время пения в вагоне воцарилась тишина. Жен-
щины смахивали слёзы. Мужик рядом, закусив губы,
молча глядел в окно. Родичи многих сосланы. Даже
у меня, школьника, погибли два деда и три дяди. Вспом-
нил Максима Ильича Шулукшина. Представил, как рас-
стреливали его и моих родичей, и еле сдерживал слёзы.
Первые куплеты новой песни записал по памяти, а на дру-
гой день, возвращаясь в город, писал на заранее приготов-
ленном листке на колене.
Не уверен, что я услышал песню в 1950 году. Это
могло быть позже. Но цитируя её, вспомнил трагедии
тех лет. Они коснулись не только моей семьи, но и мно-
406
гих других — всех жителей Восточной Сибири, разных
национальностей.
С 1926 по 1949 год в Иркутской области расстреляно
36 тысяч человек. Репрессии в Сибири отражали происхо-
дящее в центре страны. Они шли волнами — ликвидация
инженерно-технических работников, кулаков, православ-
ных священников, шаманов, буддийских лам, панмон-
голистов, творческой интеллигенции. Затем взялись за
партийных и советских работников, сотрудников НКВД.
Очень пострадали от гонений землячества поляков, нем-
цев. Евреи, не имевшие тогда землячеств, преследовались
в годы борьбы с космополитизмом и «врачами-убийцами».
Разлагающее воздействие оказывала на людей система
доносов, зародившаяся ещё во время революции и граж-
данской войны
В Улан-Удэ, где жителей гораздо меньше, чем в Иркут-
ске, в 1937-1938 гг. арестовано 6836 человек. Почти все рас-
стреляны. Среди них автор первого бурятского словаря
Ч. Базарон, учёные Б. Барадийн, Ж. Батоцыренов, писа-
тель Солбонэ Туя, хамбо-лама Агван Доржиев. Этот выда-
ющийся деятель дорог мне потому, что в честь него назван
отец моей жены Агван Дагбаев.
В главе «Антигэсэриада» я рассказал о гибели М. Шулу-
нова и гонениях учёных, писателей в 1946-1948 годах.
А в 1968-1969 годах я на себе испытал гонения. И понял, как
быстро могут возродиться прежние методы руководства.
ФИНИШ УЧЁБЫ
21 апреля. На контрольной по алгебре первая задача
была сложная — клубок геометрических прогрессий, кото-
рые приходилось распутывать вместе с решением квадрат-
407
ных уравнений, давая их графическое изображение. Но,
вспомнив, как я разматывал прогрессии в своих математиче-
ских снах, решил задачу! Следующие задачи на логарифмы
и решение показательных уравнений были легче. Я решил
их и спросил Гончарова, сидевшего рядом, какой у него
ответ. Я не спрашивал у него хода решения, а ему, видимо,
показалось, что я прошу списать, как это делают Плюснин и
Шабалда, и он молча отвернулся, не удостоив ответа. Какой
же высокомерный человек, задрал нос, зазнался.
22 апреля 1950. Суббота. Антонина Леонтьевна устро-
ила диктант. Написал, пожалуй, неплохо. Вечером устро-
или платный концерт силами учеников нашей школы.
Билеты раздали нам, чтобы мы продали их кому-то. Цена
три рубля. Хотел пригласить маму, но она так устала на
работе в тубдиспансере. В читальном зале библиотеки я
отдал билет Мише Убугунову, а он вместе со своим биле-
том отдал Эле Добриковой и Зое Арсентьевой. Они не
хотели брать, а Миша оставил их на столе перед ними и
ушёл из читальни. Однако они не пришли.
«Элеонора Яковлевна» усиленно готовится к экзаме-
нам. Целыми днями сидит в зале, не отвлекаясь на разго-
воры, прогулки. На математической олимпиаде она, как
и Ниагара Алдарова заняла первое место. Это же место
присудили и нашему Гончарову. Девчонкам присудили
премию — Ниагаре сочинения Сталина, Эле — Пушкина.
А Гончарову вручили бинокль большой силы. Жаль, что
во 2-м туре олимпиады не участвовали Гера Носкин, Витя
Мельников, Володя Семёнов. В первом туре они решили
все задачи, но не описали ход решения.
Сегодня на вечере с докладом к 80-летию Ленина
выступил Павел Гуревич, из 10-б. В концерте отличились
наши плясуны — Яблочко, Русская и Забайкальская. У них
408
улучшилась техника, и потому они пользуются успехом и
на смотрах, и на концертах в школе. С танцев ушёл раньше,
т.к. утром первенство республики по стрельбе.
23 апреля. Проснулся в 6, но по случаю воскресенья
поспал ещё. Встал в 8.30. Погода подвела. Мороз. Ночью
выпал снег, но его смело сильным ветром. Он же очень
мешал стрельбе. Облака мусора, песка летели в глаза.
Перед стадионом зашёл на Сталина, 29, к Бабаеву, взял
новые винтовки. Только что с завода из Тулы, все в масле.
Пристреливали с 9 до 11. Пристрелка шла тяжело.
До чего трудно сибирякам. В январе Авка Абакшинов
на тренировке пробежал на «Динамо» 34 круга и обмо-
розил пальцы ног. А сегодня условия почти фронтовые.
Злой жгучий ветер с Байкала порой переходил в ураган.
Руки мёрзли — перчаток нет. Выбил 36 из 50. Женя Мысин
меньше, а Миша Ененко вообще не попал в мишень. Пер-
вое место неожиданно занял наш девятиклассник Олег
Югов. 43 очка. Он стрелял позже, когда ветер утих.
29 апреля 1950 г. Писать некогда. За 9-е место
в стрельбе получил грамоту и книгу Новикова-Прибоя.
Югову вручили шахматы. У нашей школы 3-е место. После
ребят со станции Дивизионной и Бурятской школы № 18.
Дело не только в новых не пристрелянных винтовках, но
и в том, что сразу после нас, как по чьему-то заказу, ветер
утих. И этим воспользовались соперники.
2 мая 1950 г. В праздники был совместный вечер 1-й и
2-й школ, как и под Новый год. Но мы с Женей Мысиным
уехали на Ильинку. Ходили на охоту. Стреляли на протоке
уток влёт, но безуспешно. Гуси тоже летали, но высоко.
Завтра — контрольная по тригонометрии.
Пришёл ответ из приёмной комиссии МГУ. На гума-
нитарных факультетах не сдают математику. Только рус-
409
ский язык и литература, история СССР, география и ино-
странный язык. Если не получу медаль, всё равно поеду.
5 мая 1950 г. Контрольную по тригонометрии писали
по билетам. Написал, кажется, неплохо. Решил поступать
на исторический или философский. Чтобы после оконча-
ния читать в институте лекции, да такие хорошие, чтобы
они помогали строить коммунизм. А одновременно пре-
подавать историю в школе. Всё это мечты, но дорога к ним
сейчас лежит через успешную сдачу экзаменов.
7 мая 1950 г. Вчера был сильный дождь, дул ветер.
А сегодня замечательный день. Заявлен в эстафету на приз
газеты «Бурят-Монголой унэн». От СШ-1 пять команд.
А всего 200 команд по семь человек. 1400 человек. В нашей
команде Женя Мысин, Миша Ененко, Лёня Комиссаров (из
9-а), Миша Убугунов, Нил Плюснин, В. Бараев, Юра Бер-
дников. Самый трудный участок достался Жене — 400 м
в гору. А мне — тот же этап, но под гору и вдвое меньше.
От улицы Читинской до театра.
Мне, самому длинному, передал эстафету Миша Убу-
гунов, самый маленький в команде. Бежать под гору было
трудно, ноги заносило за спину, почти к затылку. Да и
поскользнуться мог на булыжниках. Но пробежал неплохо.
Получил палочку вторым, но первого догнать не успел.
Однако и перегнать себя не дал. Передал эстафету Бердни-
кову, и мы заняли второе место в нашем забеге. Свернув
налево, я почти налетел на оператора киножурнала «Вос-
точная Сибирь» Османа Зекки, крутившего ручку кинока-
меры. Если он не вырежет мой набег, я закрою весь экран.
Сразу после эстафеты зашли в театр, где шёл заклю-
чительный концерт победителей смотра художественной
самодеятельности в честь пятой годовщины Победы. Еле
отдышавшись от эстафеты, я вместе с друзьями по хору
410
вышел на сцену театра. Мы впервые пели там, где ставятся
оперы и балеты: «Счастье, слава, подвиги — всё впереди».
И это действительно так.
А кончился день ещё одной победой — сделал все
уроки. Вот событие! Решил задачи по физике. Поэтому
засиделся до второго часа ночи.
15 мая 1950 г. Закончились занятия в школе! Окон-
чил без троек. Удивительно, но факт — пять по черчению!
Последний чертёж делал с 10 вечера до 3.15 ночи. Голова
трещала, глаза слипались, но закончил! И Иннокентий
Павлович поставил пять! Ну, человек! Последний чертёж
был не очень. Кое-где подтёрто и грязно. Но он поднялся
над обстоятельствами, не придрался, простил моё хамство.
Фрума Владимировна поставила четыре, но сказала,
если я сдам госэкзамен на пять, то и в аттестате будет пять.
Оценки в четвертях показывают лишь то, как ты зани-
мался в году. И я обязательно подтянусь к выпускному
экзамену…
18 мая 1950 г. 16 мая получил ответ из Эстонии. Пихла
Мильви пишет: «Хочу начать личную переписку». Не знаю,
что это за человек. Может быть всякое, ведь Эстония стала
советской лишь в 1940 году, затем годы оккупации. Про-
шлым летом они ездили в Ленинград, описала впечатле-
ния. А сейчас Эстония готовится к 13-му празднику песни.
Ответил в тот же день. В двух конвертах, с открытками.
Лютин, узнав, что я написал Пихле, усмехнулся: «Начал
перпихливаться? Но лучше перепихнуться наяву».
ВЫПУСКНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ
24 мая, 1950 г. Писали сочинение. Взял тему: «Труд
в СССР — дело чести и геройства». Начал хорошо, в сере-
411
дине неплохо, а в конце не хватило времени. Проверил
только раз, и у меня его взяли из рук. Так переживал, ожи-
дая оценки. Днём смотрел кинокомедию «Дитя Дуная» и,
вспомнив, что сейчас выставляются оценки, не мог спо-
койно смотреть фильм.
На другой день узнал, получил 4. Ошибок нет, но пре-
тензии к содержанию. «Сочинение закончено не совсем
логично». Не видать медали, как своих ушей. Теперь будет
трудно поступить без медали. Огорчён не только я, но и
Гончаров и Носкин. У них тоже четвёрки. Виталий писал
о сатире Некрасова и Салтыкова-Щедрина. Гера, как и я,
о «Труде», но он пропустил две запятые.
Вчера сдавали устный экзамен по литературе и рус-
скому. У Виталия 4 и 4, у Геры 4 и 5, у меня 4 и 5.
Удивительная вещь — Тане Кудрявцевой за сочине-
ние поставили четыре — написала труженик с двумя «н».
Удивляет мужество учителей, которые могли бы попра-
вить ошибку, но не сделали этого. А за это их могут нака-
зать, ведь она — дочь первого секретаря обкома партии.
27 мая. Сегодня сдал геометрию письменно. Боль-
шое внимание уделил описанию хода работы, указал три
способа определения высоты в предложенной фигуре. Но
прологарифмировал ответ неправильно. Это я узнал сам за
полчаса до конца экзамена. Начал перепроверять и никак
не мог найти ошибку.
31 мая 1950 г. Вчера геометрия устно — четыре. Отве-
чал неплохо, уверенно, но неправильно написал фор-
мулу объёма усечённого конуса. Вчера же показали моё
сочинение и отзыв: «Тема раскрыта правильно, написано
грамотно. Автор имеет широкий кругозор, владеет лите-
ратурным языком. Но написано небрежно». На вопрос
«В чём небрежность?» Антонина Леонтьевна ответила:
412
«Текст идёт не в строчку, окончания скошены». Неужели
только за это сбавили целый балл? Отзыв ведь хороший.
О письменной геометрии Павел Васильевич сказал:
«Работа описана неплохо, но дробь сложена неправильно».
Этого не может быть. Вероятно, я просто описался. Это не
ошибка, а описка, но при логарифмировании оценка сни-
жается на балл. В итоге — 4.
Вчера смотрел фильм «Свадьба Фигаро». Три дня до
того — фильм «Первый бал». Какой-то не такой, в общем,
американский. Прочёл «Рассказы из жизни» авиакон-
структора А.С. Яковлева. Замечательная книга!
Сочинил стихотворение «Улан-Удэнскому тополю».
Под окном моим высоким тополь молодой.
Ветер гнёт его, качает, шевелит листвой.
И цепочка огоньков весело сбегает
Вниз по Ленинской к Уде, асфальт освещая.
Это мы трудилися по озеленению,
Чтобы было хорошо будущему племени
Чтобы был Улан-Удэ краше всех в Сибири,
Чтоб росли его сады с каждым годом шире.
Вроде неплохо. Но не покажу его никому. Сомневаюсь
в ряде мест. Из моего окна видно, как город оделся в ярко-
зелёный бархатный наряд. Густая тень при ярком солнце
защищает от него людей. Штукатурят дома в центре —
театр оперы и балета, на улице Папанина и других местах.
И уже просматривается проспект Победы, намеченный
Генеральным планом развития Улан-Удэ.
1 июня 1950 г. Наступило официальное лето. С утра
готовлюсь к экзамену по алгебре. Но отвлекаюсь на днев-
413
ник и его чтение. Как хорошо, что я начал вести его. Уже
сейчас интересно читать и вспоминать происшедшее
в году. Переезды на новые квартиры, ЧП в кабинете химии,
потасовка на стрельбище, выходка на уроке черчения, опи-
сания вечеров «Кем быть?», победы на олимпиаде.
4 июня 1950 г. Вчера сдавали алгебру. На консультации
2 июня Павел Васильевич сказал, что экзамен будет труд-
ный, так как задачи подобраны сложные, и предупредил,
что смотреть за нами будут в оба и не допустят шпаргалок,
которые кое-кто использовал на геометрии. Эти кое-кто —
Лютин, Плюснин, Шабалин. Павлов заметил, как им пере-
давали шпаргалки. И я решил не надеяться на шпоры и
прочесть всё до конца. Сидел всю ночь, узнал, что светает
в 3 утра. Прочёл почти до конца. Лёг в 5.15, встал в 7.30. Идя
в школу, усталости и головной боли не чувствовал.
Начал решать уравнение не тем путём (В дневнике
написаны знаки, которые нельзя изобразить на компью-
тере). Павлов увидел неверный ход из-за моей спины и
предупредил. Продолжил по-новому и решил верно. На
остальное отвечал хорошо. Но Павлов не поставил пять за
неверное начало.
После экзамена Ененко, Мысин и я, хотели постре-
лять, но в Досарме сказали, что патроны так и не посту-
пили. Вот уже месяц. И мы пошли на водную станцию за
Удой. Проплыли на лодке по протоке Селенги, где зимой
сдавали нормы ГТО по лыжам. Больше грёб я.
Слева увидели тот косогор, где расстреливали Баира
в «Потомке Чингисхана». Там какая-то парочка попро-
сила нас переправить на остров. Когда мы перевезли их,
щедрый парень дал нам три рубля. Мы стали отказы-
ваться, но Женя Мысин взял, сказав, что они понадобятся
при расчёте на лодочной станции.
414
Доплыли до горы Пятитрамплинки, где я однажды
сломал лыжи. Так хорошо отдохнули среди зелени, цветов,
чистого воздуха. Купались, загорали на песке. На обратном
пути Миша занёс вёсла слишком глубоко и то, что ближе
к берегу, воткнулось в отмель и хрустнуло. Мы с трудом
вытащили весло и увидели, что оно сломано.
Стали грести одним веслом по очереди. Особенно
трудно пришлось мне на финише, когда подул ветер с Бай-
кала, поднял встречные волны. Течения в протоке почти
нет, а ветер тормозил. На лодочной станции осторожно
положили вёсла в общую кучу, и избежали штрафа за
поломку. А щедрый дар за перевоз пригодился. За три часа
с нас взяли 6 рублей. У нас же было всего четыре. В конце
пути захотелось пить, но киоск уже закрылся, и я начал
черпать ладонью мутную воду из протоки.
— Что ты делаешь? — закричал Миша, — это же бульон
из амёб и бактерий!
Но ничего не случилось. Пришёл домой в семь вечера,
поел и после бессонной ночи и отдыха на реке проспал
четырнадцать часов подряд. Хозяева и мама не тревожили
и дали выспаться. Сегодня от гребли болят спинные, шей-
ные и трёхглавые мышцы.
Утром встал полдесятого, позавтракал, и тут приехали
с авиазавода тётя Оля Гиленова с дочерью Ягой. Стран-
ное имя Яга — от польского Ядвига. Она получила его от
нашего польского родича Людвига Минкевича, который
жил в Мольке. Отец Яги — Никифор Гиленов, родной брат
моей мамы. Его малолетним отдали на воспитание бездет-
ным Гиленовым. Но он помнит о родстве и поддерживает с
нами связь. Он высокий, осанистый, с густым басом. Глядя
на него, я хорошо представил, какими были казнённые
братья моей мамы — Лука, Иосиф, Никита. Гиленовы при-
415
везли гостинцы, я накормил их. Мы хорошо поговорили, и
я пошёл в оптическую мастерскую.
Зрение у меня ухудшилось. На стрельбище мишени
выглядят размытыми. Глазной врач измерил диоптрии и
выписал мне очки — 3,5, а было 3.
На улице увидел Авика Абакшинова, он сказал, что идёт
со своей подругой Люсей Филоновой, а также с Герой Носки-
ным, Витей Арбузовым, Мишей Убугуновым, Нёмой Берки-
ным на оперетту «Чужая тень», Красноярского театра муз-
комедии. Я купил билет и пошёл с ними. Постановка понра-
вилась. В перерыве Люся спросила: «Вова, куда ты идёшь
учиться?» Ответил: «В университет, на исторический».
Домой пришёл в полночь. До 3 ночи читал физику.
Вспомнив ответ Люсе, я представил себя архивариусом,
роящимся в бумагах, изучающим какой-то период. Исто-
рия показалась скучной, почти не нужной для людей,
а физика и биохимия, с их просторами неизведанного оке-
ана открытий, куда нужней.
8 июня 1950 г. Физика — четыре. Повторить всего не
успел, часть прочитал бегло. Не буду описывать, что и как.
Очень расстроен, что не смог получить пять. Как же я мог
думать о золотой, а потом о серебряной медали?
Вчера пришёл ответ из Эстонии с групповой фотогра-
фией и видами Пярну — санаторий, театр, стадион. Город
красив. Девушки на фото выглядят очень взрослыми. Такие
здоровые, крупные спортсменки и, странно, брюнетки.
Стрелки Бурят-Монголии впервые выиграли зональ-
ное первенство Сибири и Дальнего Востока. Вчера с Женей
и Мишей увидели серебряный кубок. Кузнецов победил
в стрельбе из снайперской винтовки, Павлова — из писто-
лета. Оба поедут на Всесоюзное первенство в Москву.
1-10 июля будут соревнования по стрельбе в Иркутске.
416
От республики едут мужская, женская и юноше-
ская команды. Юношей будут представлять И. Попов,
Е. Мысин, М. Ененко, В. Бараев. Все тренировались больше
и лучше меня. Мне мешало ухудшившееся зрение. Хочется
попасть в команду, но согласятся ли папа и мама, ведь надо
готовиться в МГУ.
Вчера гулял с Герой Носкиным по Ленинской. Пони-
маем друг друга с полуслова. Но он во всём разбирается
больше и лучше меня.
РЕШИЛ СТАТЬ ФИЛОСОФОМ
Почему-то в дневнике нет о судьбоносном визите
в Дом медсанпросвета на Ленинской, возле кинотеатра
«Прогресс». Ранее в этом одноэтажном доме был приют
для арестантских детей. Он хорошо виден на снимке Три-
умфальной арки 1891 года. Сейчас её восстановили. Отец
послушал там лекцию по марксистско-ленинской филосо-
фии и, уезжая на Ильинку, посоветовал сходить.
Я пошёл и послушал лектора из Москвы Вейцмана,
очень похожего на Свердлова. В маленькой комнате, чело-
век на 20, он выступал без бумаг, по памяти цитируя клас-
сиков марксизма-ленинизма. Лекция произвела на меня
большое впечатление. И я решил поступать на философ-
ский факультет. Внимательно изучив условия приёма
в МГУ, я решил стать философом.
15 июня 1950 г. 12.30 ночи. Только что вернулся из
кинотеатра «Прогресс», ходил с ребятами на «Щит Джур-
гая». По радио, в центральных газетах его хвалят, прису-
дили Сталинскую премию, а мне не нравится. Пишу без
доказательств, получилось голословно, но нет времени и
желания объяснять.
417
10 июня сдал немецкий на пять! Правильно перевёл
текст, разобрал его грамматически, а потом фонетически.
Разбор вёл на немецком языке, что большой плюс к ответу.
А ведь многие делали его на русском.
Сегодня сдавали историю. В Актовом зале, который
используется и как спортивный. Открою секрет — билеты
разложили строго по порядку. И каждый мог выбрать нуж-
ный номер. Когда я взял билет № 43, Пётр Александрович
Сыренов с удивлением глянул на меня, как, мол, он решился
на один из самых трудных билетов? Вопросы такие:
1. Просвещение и культура в СССР. Ленин и Сталин
о партийности в науке и искусстве. Культурная револю-
ция. Расцвет национальной по форме социалистической
по содержанию культуры народов СССР. Постановления
ЦК ВКП(б) по вопросам идеологической работы и их зна-
чение для дальнейшего подъёма культуры СССР.
2. Начало революционной деятельности товарища
И.В. Сталина. Значение его революционной деятельности
для победы марксизма в России.
Специально выбрал этот билет как самый трудный
из всех. С увлечением готовился к нему, быстро написал
тезисы. Решил сказать о перегибах в борьбе с эпосами и
в кампании против Зощенко. На меня нашло какое-то
вдохновение. Мой голос звенел, и я последовательно изла-
гал материал. Я сам и другие, прежде всего, Сыренов,
удивлялись тому, как я уверенно говорю и отвечаю на
попутные вопросы. Оказывается, у меня есть дар речи. Но
в этом потоке вдохновения я забыл о том, что не согласен
с гонениями на Зощенко и на эпос «Гэсэр». И это, может,
к лучшему. Могли обвинить в несогласии с линией партии.
Начало революционной деятельности Сталина знал
хорошо, так как прочёл воспоминания закавказских рабо-
418
чих о Кобе, поэму Георгия Леонидзе «Сталин». Михаил
Данилович Донской, биолог, входивший в экзаменацион-
ную комиссию, попросил назвать лауреатов Сталинской
премии за 1949 год. Я назвал драматурга А. Якобсона, соз-
дателей фильмов «Падение Берлина» и «Молодая гвардия»,
Константина Седых за роман «Даурия», Семёна Бабаев-
ского за роман «Свет над землёй».
Потом Донской спросил, какие произведения писате-
лей Бурят-Монголии читал я? Назвал поэму Жамсо Туму-
нова «Сухэ-Батор», повесть «Цыремпил» Хоца Намсараева,
сказания улигершина Апполона Тороева, стихи Цыдена
Галсанова. Дама из гороно спросила: «Какая опера XIX века
является глубоко народной и основана на исторических
фактах?» Я назвал оперу «Иван Сусанин» и сказал, что она
создана на основе множества русских народных песен и про-
цитировал слова Глинки: «Музыку создаёт народ. Мы, ком-
позиторы, только аранжируем её». Потом та же дама спро-
сила: «Почему композиторов, перечисленных Вами, стали
называть «Могучей кучкой?» «Потому что они создали все
лучшие оперы, симфонии середины прошлого века».
Тут дама спросила, не занимаюсь ли я музыкой. Отве-
тил, что занимался у Веры Борисовны Шестаковой. «О, это
хороший педагог!» — сказала она.
Были и другие вопросы по ходу ответов, но перечис-
лять не буду. В общем, вывернули меня основательно.
И поставили отлично.
20 июня 1950 г. Химия — пять! Триумф! У нас наме-
чается четыре медалиста: Зоркальцев из 10 Б — «золото»,
его одноклассник Смолев — «серебро». А из нашего класса
Гончаров и Носкин претендуют на серебро. По мнению
учителей, наш выпуск — один из лучших в последние
годы. А ведь во 2-й и 3-й школах никто не тянет на медаль.
419
К тому же у нас раскрылись далеко не все. Могли ведь и
Миша Ененко, а из 10 Б — Козлов, Березков, Подлипский,
Гуревич. Слетел и я, слишком поздно взялся, а, точнее, не
дозрел до хорошего аттестат зрелости.
28 июня 1950 г. Окончил школу, отправил документы
в МГУ. Аттестат такой:
Русский язык — 4.
Литература — 5.
Алгебра — 4.
Геометрия — 4.
Тригонометрия — 4.
Физика — 4.
География — 4.
Астрономия — 5.
История СССР — 5.
Всеобщая история — 5.
Конституция — 5.
Биология — 5.
Немецкий — 5.
Химия — 4.
Вроде неплохо. Не понимаю, почему по химии — 4,
ведь на госэкзамене было 5. Жалею, что не пересдал гео-
графию. При хорошем отношении ко мне Пастернак
почему-то поставил 4. Но молодец Леонид Григорьевич!
Не поступился требовательностью.
Выпускной вечер прошёл 23 июня в Актовом зале. Мы
с Мишей и Женей искали подарки для нашей классной
руководительницы Антонины Леонтьевны. Купили веч-
ный календарь. Он никелированный, даты меняются при
перевороте блестящей коробочки. А ещё набор «Жасмин»
— духи, одеколон, мыло.
А ребята из 10-б почему-то ничего не вручили сво-
ему классному Петру Александровичу Сыренову. Дирек-
тор Абашеев выступил неважно. Мямлил так тихо, что
его плохо слышали. П.А. Сыренов сказал: «К сожалению,
мы, учителя, кое-кого просмотрели». При этих словах,
он глянул на меня.
420
Секретарь райкома комсомола Раитин поздравил нас
с успешным окончанием, пожелал успехов в дальнейшей
учёбе и работе. Говорил очень бойко, ярко. От учеников
выступили Гера Носкин, Павел Гуревич. От родителей —
Вера Ивановна Цыганкова, тётя Вити Арбузова. Моего
отца, не помню, почему, не было.
После торжественной части выпил полстакана водки
и опьянел так, что меня шатало. Поел утром, а днём лишь
чашка чая у Жени Мысина. Пришлось выйти на улицу,
где меня стошнило. Вернувшись, поел, пришёл в себя.
И больше не пил. Ведь до сих пор не пробовал спиртного.
Выпускной бал во 2-й школе прошёл лишь 27 июня.
Его задержали из-за того, что хоронили их пятиклассницу,
утонувшую на Селенге. Вечер получился лучше, чем у нас.
У себя мы порой не знали, куда деваться от скуки, а тут
время пролетело незаметно.
К сожалению, Виталий Гончаров, Гера Носкин, Витя
Арбузов, Володя Сергеев накануне уехали в Хабаровск
на зональное первенство Сибири и Дальнего Востока по
баскетболу. Девчонки очень жалели об этом, особенно
Мила Казанская, которая вздыхает по Гере. Танцевал с ней,
Зоей Арсентьевой, Леной Семёновой, которая пригласила
меня на белый танец. Очень милая девочка. Удивительно,
но кружился неплохо.
Решил пригласить Эллу Добрикову, но ко мне подошёл
Павел Гуревич и… пригласил меня. Надо бы отказаться,
но неудобно. Он из тех, кто ничего не делает просто так.
Выяснял, неужели я надеюсь поступить в МГУ. Танцуя
с ним, чувствовал неловко — парень с парнем.
С Эллой поговорил во время перерыва в танцах. Она
поступает в Томский политехнический, Ниагара Алдарова
и Люся Филонова — в Уральский политех. Какие-то они все
421
«химические, металлургические». Элла полушутя посове-
товала мне после окончания университета купить толстые
роговые очки, шляпу и ходить с тростью. (Позже узнал, что
именно так одевался мой дед Иван). Нёма, Женя и девчонки
засмеялись, совершенно не представляя меня таким.
А я сказал о Миле Казанской, стоящей у окна, машу-
щей платочком, что со временем она станет пышной, пол-
ной, с одышкой. «Да ну тебя, Вова! — оборвала Ниагара, —
Не каркай раньше времени». А Нёма засмеялся и шепнул
мне: «Всё так и будет».
В 9 утра вышли из школы с Женей Мысиным, он
пошёл в Досарм на Смолина укладывать винтовки для
поездки в Иркутск, на зональное первенство по стрельбе.
Свернув с Ранжурова на Ленинскую, я залюбовался опер-
ным театром, который, как Тадж-Махал, сверкал сказоч-
ной красотой. Мы строили его на субботниках, начиная
с котлована. А недавно здание оштукатурили, побелили.
Башни наверху сияли в солнечных лучах.
Выйдя к «Прогрессу», увидел впереди Эллу и Ниагару,
которые спускались по правой стороне, взявшись за руки.
Высокие, стройные, в светлых платьях, они время от вре-
мени прыгали по ступенькам тротуара. И делали это легко,
грациозно, со смехом и визгом. Они походили на лебёду-
шек, которые, перекликаясь, вот-вот с клёкотом взмоют
в небо. Залюбовавшись ими, не стал догонять их. Город
был залит солнцем и свежей зеленью. А в конце улицы
белел собор Одигитрии-путеводительницы.
Спустившись к собору, я прошёл по Первомайской,
бывшей Соборной, вспомнил бабушку Никольскую,
с которой жил на Каландаришвили, увидел дом, где она
жила с мужем священником. Кстати, именно в этом дворе
мы с Герой и другими тимуровцами пилили дрова его
422
жителям. А шёл я к тёте Лёле, на Первомайскую, 13, так
как уже съехал от Гергесовых. Проспав почти весь день, я
поспешил на поезд Наушки — Иркутск.
На вокзале снова встретил Ниагару, Эллу, Люсю
Филонову. Будто и не расставались. Они провожали Зою
Семёнову, ехавшую на курорт Аршан. Какая у них тёплая
дружба! Стоим, говорим, смеёмся, а глаза у Эллы немного
грустные. Может, жалеет, что расстаётся со мной, не позна-
комившись, как следует?
Вдруг вижу, Ефим Хайдуров, Женя Мысин, Кузнецов
несут тяжёлые ящики с винтовками и патронами. И Нёма
Беркин рядом. Поехал узнать подробнее о географиче-
ском факультете ИГУ. Поговорил с ними, спросил Ефима
о братьях.
Когда тронулся поезд, Ниагара, Элла и другие дев-
чонки сначала шли рядом, потом остановились и стали
махать руками. Мы с Нёмой, Зоей отвечали тем же. Все
улыбались, но Элла была по-прежнему грустна. Она чув-
ствовала, уходит не только поезд. Уходят последние мгно-
вения школьной юности, которые никогда не повторятся.
И все мы не будем такими, какими были в те годы — наи-
вными и серьёзными, весёлыми и грустными. А эти про-
воды — последний этап расставания с детством.
«ИТАК, ВСЁ КОНЧЕНО»
Ильинка, 11 июля 1950 г. «Итак, всё кончено, судьбой
неумолимой»… Но мне кажется, что всё только начина-
ется. Я самый молодой из класса. Во мне ещё много ребяч-
ливости, детства. Ещё не начал бриться, как некоторые.
В 1975 году, когда я стану кандидатом философских наук,
я постараюсь описать школьные годы. Но нет, тогда мне
423
исполнится 42. Надо написать сразу после университета.
Я ещё буду помнить всё. Хочу показать формирование
характеров, куда и как пошли мои друзья.
Плохо представляю путь Юры Лютина. Он — авто-
мото-вело-фото-авиа-любитель. Кроме того, поёт, играет
на пианино, якобы прыгал с парашютом, получил зна-
чок ГТО 2-й ступени и второй разряд по стрельбе, хотя
это липа. Он ни разу не участвовал в соревнованиях, не
выступал за школу, и вдруг такие «корочки». Его знания
поверхностны, сочинение на аттестат списал, математику,
историю, физику сдавал по шпорам. Зато был успешным
в похождениях. Каждый вечер бывал на танцах в школах,
педтехникуме, медучилище. В школу приходил бледный,
с красными от недосыпа глазами…
Примерно такой же, как он, и Лёня Беспалов. Похож
на Емцова-Емницкого из «Кавалера золотой звезды» Баба-
евского. Такой же проныра, добивается цели любыми
путями. И Шабалда не брезгует бесчестными приёмами.
«Ах, да не судите, и не судимы будете!» Ведь кое-что из
качеств Юры и Лёни есть у меня. Хочу обрисовать не только
их, но и лучших ребят и девчонок. Книг о молодёжи много,
но все они в основном о войне — «Боевая молодость», «Трое
в серых шинелях». А о школьниках и студентах не попадалось.
Ильинка, 15 июля 1950 г. Наметили отъезд на 20 июля.
Со мной хотел ехать папа, но командировку оформить не
смог, а из-за дорогих билетов не поедет. Страшно ехать
одному. Живя на Ильинке, почти не готовился. Перечитал
свои сочинения, и они показались такими слабыми. Здесь
они оценивались неплохо, но в МГУ требования выше.
Произвёл переоценку не только себя, но и учителей. Анто-
нина Леонтьевна неплоха как завуч, организатор, а как пре-
подаватель — не очень. Вела уроки по тетради на столе.
424
Недавно сняли прежнего директора П.А. Абашеева,
вернули И.П. Арского. Рад этому. Иван Петрович подтя-
нет школу. Виталий Моисеевич Новомейский не вернётся
из-за болезни. Вместо него математику будут преподавать
отец и сын Подашёвы. (У них учились мои сестра Роза и
брат Валерик).
Кончается мой дневник. Он помог мне в делах, в вос-
питании воли, в достижении целей. Не щадя себя, я писал
о своих недостатках для того, чтобы избавиться от них. Этим
объясняется моя откровенность в описании слабостей.
А папа, заглядывая в записи, деликатно не ссылался
на мои грехи. Плохо, что он читал дневник, но спасибо, что
ни разу не упрекнул за мои ошибки. Благодаря дневнику
я понял, как трудно перевоспитывать себя, работать над
собой.
Сборная Улан-Удэ по баскетболу: Арбузов (капитан), Гончаров,
Сергеев, Носкин, Варанд, Ильин, Шабалин, Котовщиков, Гармаев.
Июнь 1950 г. Благовещенск.
425
Впереди — Москва. Как буду сдавать экзамены?
Поступлю ли в университет? Ведь у меня столько прова-
лов в литературе, особенно в западноевропейской. В школе
кратко прошли Бальзака, Гёте, Гейне. Но Шекспира, Бай-
рона и Мольера не касались, а в программе приёмных экза-
менов они есть.
Выезд в Москву осложнился. Из-за отпускного сезона
билеты на поезд достали с трудом и только на 22 июля. В Улан-
Удэ нас провожали мои родители и матери Геры Носкина и
Володи Сергеева. Через час мы доехали до Ильинки. Поезда
дальнего следования идут без остановок, быстрее приго-
родных. Проезжая лесозавод, я показал ребятам Змеиную
гору — Могой-ула. И подумал о пещере, где мне пригре-
зились русалки. Вдруг они и сейчас греются в лучах луны?
Почему-то больно за них. И я чувствую непонятную вину…
Одноклассники летом 1955 года в Улан-Удэ.
1-й ряд: Убугунов, Сергеев, Мысин, Гончаров, Беркин.
2-й ряд: Бараев, Носкин, Арбузов, Беспалов.
426
Сразу после завода появились двухэтажные зда-
ния санатория. Гера хорошо помнил их, так как трижды
лечился здесь. Простояв в тамбуре до самого Байкала,
который встретил нас прохладой, мы вошли в вагон и
стали любоваться им из окна. Глянув в сторону Тункин-
ских Альп, я не увидел их из-за более близких гор. И поду-
мал о красных волках в Саянах. Живы эти «хохотуны»?
Вдруг они поели друг друга от голода?
Проезжая Шаман-скалу у истока Ангары, я невольно
вспомнил свою стрелу, пущенную в Селенгу. И подумал,
что она уже добралась до Байкала и сейчас плывёт по
Ангаре, став стрелой ностальгии. Вспомнил и Мольку,
ёхоры у ночных костров…
Прибыл в Москву лишь за сутки до экзаменов. Всё
внове — впервые увидел трамваи, троллейбусы, метро.
1 августа на сочинении с волнением смотрел на звезду
Троицкой башни и думал, что в Кремле, совсем рядом,
работает великий вождь Сталин, о котором я пишу
сочинение. Но получил хорошо, а по четырём другим —
отлично, и поступил!
427
ГЕРОИ «УЛИГЕРА»
В 11 лет я задумал книгу «Правда среди неправды».
В 17 лет решил написать о школьных друзьях — «честно,
всё как есть». Перечислив в конце книги имена выпускни-
ков, я невольно удивился, какие разные яркие люди учи-
лись у нас. В их судьбах отражены важные этапы развития
нашей Родины.
Среди них — создатель первой в мире АЭС в Обнинске,
директор АЭС в Удомле, конструктор и испытатель водо-
родных бомб в Сарове, участник войны в Корее, строитель
Олимпийских комплексов в Москве, чемпионе Олимпи-
ады в Мельбурне, чемпион Европы по боксу, строитель
всемирно известных плотин, океанолог, создатель лазеров
и мазеров, целинники, бамовец, создатель системы управ-
ления «Бурана», байкаловед, конструкторы вертолётов,
пистолетов, чернобылец, лауреаты разных премий, автор
словарей, замминистра обороны РФ…
Весной 1977 года в Королёве встретились однокласс-
ники — москвичи Г. Носкин, В. Арбузов, В. Бараев, ленин-
градец В. Сергеев и иркутянин Н. Беркин. Прошло 27 лет
после окончания школы. О том, кем стали они, узнаете
ниже в списке выпускников СШ-1. Гера показал снимок
сборной по баскетболу 1950 года. Из девяти ребят уже нет
пятерых — Виталия Гончарова и четырёх Володей — Сер-
геева, Ильина, Шабалина, Котовщикова.
Шабалин играл на аккордеоне, Котовщиков — на
баяне. Однажды директор школы преподнёс им при-
гласительные билеты на симфонический концерт: «Вру-
чаю вам как музыкантам». Оба покраснели от смущения.
Вспомнилось, как Володя Котовщиков издавал звуки
пуканья, когда кто-то чихал рядом с ним. Ребята смо-
428
трели на «пердуна», а тот бросался на Котовщикова с кула-
ками. А Шабалин однажды захохотал на уроке после слов
Ревекки Рахмильевны: «Пьять целых, три в периоде».
Я спросил Мишу Ененко, чего тут смешного? «Пять целок,
три — беременны», — спокойно пояснил он. В годы войны
между Северной и Южной Кореей Володя летал на МИГе
под фамилией Ша-ба-линь, как его в шутку звали лётчики.
Горько видеть этот снимок. Неловко перед ребятами за то,
что пережил их. Жалею, что так поздно написал о школе,
когда более половины одноклассников уже нет.
Окончив философский факультет МГУ, стал журна-
листом. За очерки о Тюмени, БАМе, Колыме, Чукотке стал
лауреатом премии Союза журналистов Москвы. Первая
книга — «Высоких мыслей достоянье», вышла в мои 55 лет.
«Древо Кандинских» — в 57. После их выхода меня обвинили
в том, что я «не полностью отдаю себя редакции». Лишь на
Одноклассники в 1977 г. в г. Королёве (слева направо):
Бараев, Носкин, Сергеев, Арбузов, Беркин.
429
пенсии начал писать, что хочу. Роман «Гонец Чингисхана»
вышел в 2008-м, в 75 лет. Бальзамом на душу стала номина-
ция его на премию «Большая книга». Роман о МГУ «Под бре-
менем познанья и сомненья» вышел в 2009 году. А «Улигер
о детстве» — в 78 лет. За столь поздние книги кто-то назвал
меня человеком второй половины жизни. Итак, перед вами
выпускники СШ-1 г. Улан-Удэ, герои «Улигера».
Ревомир Николаевич Абыков, сын министра здраво-
охранения, заболел туберкулёзом. В Москве ему, одному
из самых первых подопытных пациентов, удалили пора-
жённое лёгкое. Операция прошла успешно, но развитие
задержалось, и он остался малого роста. Однако окончил
мединститут, работал врачом.
Виктор Анатольевич Арбузов. Родители, приехав
в СССР из Харбина, где строили КВЖД, были расстре-
ляны в 1938-м. Лето 1941-го он провёл в Ильинском пио-
нерлагере, откуда попал в детдом, т.к. тётя, военврач, ушла
на фронт. Жил на Первомайской, 13 (ныне Линховоина).
Окончив Иркутский горный институт, работал в Сред-
ней Азии, Армении, Иране, Сирии. Был гидрогеологом
Главного курортного управления СССР, искал и осваивал
минеральные воды.
Владимир Владимирович Бараев. Окончил фило-
софский факультет МГУ. В 1969 году решением Бурят-
ского обкома партии снят с должности замредактора
журнала «Байкал» за публикацию повестей Стругацких,
глав из книги А. Белинкова о Юрии Олеше. Покинув Улан-
Удэ, стал собкором «Пионерской правды» в Краснодаре.
В 1973 году переехал в Москву. Работал в журналах «Жур-
налист», «Коммунист», на ЦТ Останкино, в Госдуме РФ.
Лауреат премий «Литературной России» и Союза журна-
листов Москвы.
430
Валерий Владимирович Бараев. Мой младший брат,
поступив на химфак МГУ, был многократным чемпионом
по метанию копья — 65,75 м. Окончив университет, работал
в Зеленограде. Заведовал лабораторией Высокоинтенсив-
ных источников света (лазеров и мазеров). В 1990-х гг. после
развала оборонки, работал в разных местах. Родичи шутят:
Валера дархан — мастер на все руки, а я, писака, — «шаман».
Очень уважаю Валеру и его семью. Его внучка Карина Бара-
ева, дочь Ларисы, работает в Италии.
Виликтон Иннокентьевич Баранников. Окончил
МВТУ имени Баумана. В июле 1957 года на играх Между-
народного фестиваля молодёжи нокаутировал венгра
Кишфалви на первых секундах. Поразило смущение Вили,
когда на него навели фото и телекамеры. Позже он стал
серебряным призёром Олимпийских игр в Токио, чемпи-
оном Европы.
Эрдимто Буддич Башкуев. Окончив Иркутский гор-
ный институт, Эдик стал специалистом по направленным
взрывам. Сооружал антиселевые плотины в Медео, над
Алма-Атой, на Вахше (Таджикистан), Асуанскую пло-
тину в Египте. Работал в Ираке, Сирии, Финляндии. Умер
в командировке на Каспий. Сын Александр окончил хим-
фак МГУ и Литинститут. Пишет детективы.
Владимир Берёзкин. Окончив МЭИ, проектировал
первую в мире атомную станцию в Обнинске. Получив за
неё премию и признание, ушёл из науки. Как художник
оформлял редкие книги, получал международные пре-
мии. Став коллекционером, собирал не только раритеты,
но и друзей из мира искусства и культуры. Среди них Мак-
сим Шостакович, Таир Салахов, Игорь Моисеев. В Доме
учёных встречался с друзьями-физиками, в ЦДРИ и Доме
кино общался со звёздами первой величины.
431
Наум Савельевич Беркин. Окончив Иркутский уни-
верситет, преподавал, заведовал кафедрой географии ИГУ.
Автор учебника «Байкаловедение». Написал воспомина-
ния о своей жизни «Байкальское родное место». Воплоще-
ние порядочности, надёжности, он приходит на помощь
друзьям в большом и малом.
Геннадий Алексеевич Бирюков. Окончив в Улан-Удэ
институт культуры (ныне ВСГАКИ), работал зам. главного
редактора журнала «Театральная жизнь» и на Всесоюзном
радио. Вёл на «Радио России» передачу «Таланты и поклон-
ники», в 2006 году удостоен Всероссийской премии. Благо-
даря ему, я много раз выступал по радио и меня слышала
вся страна.
Геннадий Иннокентьевич Болдогоев. Окончив СШ-1
и журфак КазГУ, работал в газетах Бурятии, затем в «Моло-
дом целиннике» (Целиноград), «Московской правде»,
«Советской культуре». Был отменным секретарём, асом
вёрстки, карикатуристом. Умер в Москве. Похороны
прошли в Улан-Удэ в ресторане «Селенга», где собрался
весь цвет города — артисты, журналисты, спортсмены.
Михаил Анчилович Бродский. После СШ-1, посту-
пил на географический факультет МГУ. Чемпион по боксу
МГУ, Москвы, ЦС «Буревестник». Жёсткий на ринге и
чрезвычайно обаятельный в общении. Руководил отделом
ВНИИ стандартизации СССР. Однажды друг-бизнесмен
предложил ему, ушедшему на пенсию, слетать в Забайка-
лье без посадки в Улан-Удэ. Он согласился. Но, увидев, как
Миша взбудоражился, глядя на Байкал и родной город,
хозяин самолёта попросил разрешения на посадку, выса-
дил Мишу и полетел в Читу. Он съездил на могилы роди-
телей, побывал на Батарейке, где жил, зашёл в школу № 1,
сходил на рынок, где пацаном торговал водой «на рупь
432
досыта», и вернулся в аэропорт, сел на тот же самолёт и
улетел. Такой вот истинный патриот Улан-Удэ.
Юрий Петрович Буданцев. С золотой медалью окон-
чил СШ-1, поступил в МГУ. Протестуя против стиляг,
наголо остриг голову, ходил в кирзовых сапогах. В 1954 году
уехал на целину. Пахал, сеял, убирал хлеб. Вернувшись
в Москву, окончил МГУ с красным дипломом. Его рассказ
«Бармалей» высоко оценил К. Чуковский. Стал доктором
филологических наук, профессором МГУ, МГИМО.
Матвей Прокопьевич Бурлаков. Родился 19.8.1935г.
в Улан-Удэ. Окончил Академию Генштаба СССР. Был
начальником штаба ЗабВО, командующим Южной, затем
Западной группы войск. В 1994-м ему выпала тяжкая
доля вывести войска из Германии. Генерал-полковник
М.П. Бурлаков стал замминистра обороны РФ. И вскоре
умер. К сожалению, земляки почти не знают о нём.
Виталий Гончаров. Окончив Уральский политех,
где учился с Ельциным, строил ВАЗ, КАМАЗ. В 1977 году
судьба свела нас в одной комнате санатория имени
Кирова, в Пятигорске. Не узнав друг друга, общались на
вы. Но, услышав, что я учился в Улан-Удэ, он крикнул:
«Вовка!» и бросился ко мне. Как начальник главка Мин-
монтажспецстрой СССР, возводил Олимпийский дворец
в Москве, велотрек в Крылатском, новый телерадиоком-
плекс в Останкино…
Павел Семёнович Гуревич. Окончив Уральский уни-
верситет, работал в «Правде Бурятии». Защитив доктор-
скую диссертацию, стал профессором журфака МГУ, затем
Института истории РАН.
Геннадий Тарасович Данчинов. Мой кузен. Окончив
Томский политех, преподавал в Иркутском политехниче-
ском институте, работал на Пермском кабельном заводе.
433
Затем — главным инженером Шелеховского алюмини-
евого завода, под Иркутском. Рано ушёл из жизни из-за
плохой экологии, которую создавал и создаёт этот завод.
Михаил Ененко. Окончив Канское училище военных
переводчиков под Красноярском, бесследно для меня исчез
где-то на Дальнем Востоке. О нём у меня самые тёплые
воспоминания. Мы сидели за одной партой.
Леонид Жданов. Окончив СШ-1 и институт, дослужился
до звания министра коммунального хозяйства Бурятии.
Виктор Евгеньевич Заика (Шамбуев). Окончив ИГУ,
работал в Лимнологическом институте в Листвянке, стал
доктором наук, директором Института южных морей АН
СССР в Севастополе. Бороздил моря у Австралии, Индии,
Китая, Японии. Умер 22.2.14. Сердце не выдержало собы-
тий на Майдане.
Владимир Бараев и Михаил Ененко. Июнь 1950 г.
434
Вадим Зоркальцев с медалью поступил в МГИМО,
поехал отдыхать в Крым. Высокий, красивый. Ему сулили
большую судьбу. Он поднялся на скалу, ласточкой вошёл
в воду и… врезался в подводный камень.
Владимир Кузьмич Ильин окончил Ленинградский
институт им. Лесгафта. Вернулся в Улан-Удэ, стал трене-
ром, преподавателем вуза, женился на Тамаре Зубакиной.
У них родился сын Володя, который стал бизнесменом.
Кузьмич рано умер. Он из многочисленного клана иркут-
ских бурят Ильиных.
Ким Ильин. В 1966-м я написал очерк, где рассказал,
каким ярким, спортивным, начитанным был он в детстве.
Всё-то у него получалось в разных сферах, но ни в одной
не достиг высот. По пословице «Был бы ствол, да сучьями
изошёл». Прочитав статью, он поблагодарил меня за
добрые строки о нём. До того никто ни разу не писал о нём.
Леонид Комиссаров. Окончив пединститут, жил и
работал в Улан-Удэ. Был одним из руководителей профсо-
юзов Бурятии.
Олег Меркулов. Учась в МГУ, занимался боксом, рабо-
тал в МВД Бурятии. Выйдя на пенсию, написал большую
компьютерную книгу по истории СШ-1.
Евгений Мысин. В школе мы вместе занимались
стрельбой. Он приезжал ко мне на Ильинку, на охоту.
Окончив Иркутский сельхозинститут, стал охотоведом,
экологом в Ургале, участник освоения трассы БАМа.
Вадим Нерода. Окончив СШ-1 и Ленинградский
военно-механический институт, работал в Комсомольске-
на-Амуре на заводе подводных лодок. В звании полков-
ника продолжил службу в Белоруссии.
Герман Вениаминович Носкин. Окончив ЛЭТИ, рабо-
тал у «Бога артиллерии» Героя Социалистического Труда
435
академика В. Грабина. Дружил с космонавтом Н. Рукавиш-
никовым, уроженцем Кяхты. И сейчас работает в НПО
«Энергия», в Королёве. Один из создателей системы элек-
тронного управления космического «Бурана». Написал
книгу о создании «вожжей» этого челнока.
Похосоев Лев Яковлевич. После школы работал
художником. Окончив ВПШ, пошёл по партийной стезе.
Был завотделом пропаганды Бурятского обкома партии.
Ему поручили расследование публикаций журнала «Бай-
кал» в 1969 г. В результате я был снят с поста замредактора
и уехал из Улан-Удэ. Дружил с его братьями Маратом и
Яковом, инженерами авиазавода в Улан-Удэ.
Владимир Константинович Сафронов. После СШ-1
окончил Иркутское художественное училище. В 1956 году
стал чемпионом Сибири и Дальнего Востока по боксу. На
Олимпиаде в Мельбурне 22-летний перворазрядник заво-
евал золотую медаль, как В. Енгибарян и Г. Шатков. Володя
умер в 1979 году, в 45 лет.
Юрий Романович Сафронов. Однофамилец знаме-
нитого боксёра, Юрий — из иркутских крещёных бурят.
Окончив МАИ, он стал авиаконструктором в бюро Камова.
Ликвидатор последствий Чернобыльской катастрофы. Его
отец Савелий Романович был заместителем председателя
Совмина Бурятии.
Радна Филиппович Сахалтуев. Внук первого наркома
здравоохранения БМАССР А.Т. Трубачеева. Талантливый
художник, окончив ВГИК, поехал в Киев. Рисовал муль-
тфильмы «Приключения капитана Врунгеля», «Айболит»,
«Алиса в стране чудес». Народный художник Украины.
Патриот Прибайкалья: «Бурятом родился и бурятом умру».
Арнольд Бадмаевич Сельверов. Окончив МФТИ,
работал в Сарове. Ученик академиков Харитона, Зельдо-
436
вича, Сахарова, конструи-
ровал и испытывал водо-
родные бомбы. Провёл
76 испытаний. Орденоносец,
лауреат Государственной
премии. Став терять зрение,
попал под машину, идя из
дома на работу. Я приезжал
в Саров на его похороны.
Поразило огромное клад-
бище с могилами академи-
ков, Героев труда, лауреа-
тов. Там я реально ощутил,
какой кровью, напряжением
давались нам победы в кос-
мосе. У Арнольда много
внуков. Его сестра Нелли
Бадмаевна — доктор меди-
цинских наук, работает в Москве.
Владимир Николаевич Сергеев. В 7-м классе был остав-
лен на второй год из-за двойки по русскому языку. Окончив
Ленинградский университет, защитил диссертацию, стал
учёным секретарём Института русского языка и литературы.
Автор многих словарей. Играл в баскетбол за ЛГУ.
Яков Николаевич Сукнёв. После 8-го класса окончил
ФЗО, работал на ПВЗ, служил на Камчатке. Вернувшись
в Улан-Удэ, делал вертолёты на авиазаводе. Его сын Андрей
развивает экотуризм в Бурятии. Под его руководством
построено более 700 км «Большой Байкальской тропы».
Михаил Убугунов. Окончив Иркутский горный инсти-
тут, работал на высоких постах на Криворожском горном
комбинате, в Украине…
Конструктор и испытатель
водородных бомб Арнольд
Бадмаевич Сельверов.
Саров, 1999 г.
437
Джим Карпович Хадаханэ. Родился в 1929 году
в Улан-Удэ. Окончил ЛГУ, чемпион Ленинграда по самбо.
Был секретарём горкома ВЛКСМ Улан-Удэ. С 1962 года
в Тувинском пединституте — доцент, кандидат истори-
ческих наук, проректор. Умер в 1976 году. Жена Мария
Андреевна — боханская бурятка. Автор 10 книг тувин-
ских народных сказок, изданных в Кызыле, Новосибир-
ске, Москве.
Братья Хараевы — Антон, Валерий, Борис, Нико-
лай. Антон — был директором республиканской, ныне
Национальной библиотеки. Валерий — балетмейстер теа-
тра оперы и балета. Борис — секретарь горкома ВЛКСМ.
Андрей Леонтьевич Хайдуров. Окончил геологи-
ческий факультет ИГУ. Лауреат Всесоюзных конкурсов
документальных фильмов. Его старшие братья: Борис —
сотрудник НКВД, Ефим — выпускник МВТУ им. Бау-
мана, чемпион СССР, Европы, мира, Олимпийских игр
по стрельбе из пистолета. Генрих — врач на Сахалине.
Сестра Маргарита — военный переводчик с японского.
Их отец финработник Леонтий Яковлевич Хайдуров на
пенсии стал спортивным фотографом. В его снимках —
вся история спорта Бурятии 1950-1960 гг. Мать Антонина
Дмитриевна в юности была чемпионкой Иркутской обла-
сти по стрельбе. «Чего удивляться, у Тони фамилия Вин-
товкина», — говорили о ней.
Виталий Цинкер. Помню его малышом, т.к. он рос на
Ильинке. Окончив пединститут, стал завкафедрой БГУ.
Олег Доржиевич Цыремпилон. Окончив СШ-1 и
Московский полиграфический институт, как художник,
оформлял книги лучших писателей Бурятии. Прекрасны
его живописные полотна «Джида», «Селенга», пейзажи
Байкала.
438
Владимир Частных. Окончив филологический факуль-
тет МГУ, был заместителем директора Большого театра,
замдиректора Всесоюзного хорового общества. При нём мы
с женой ходили в Большой, когда хотели.
Владимир Шабалин. Лётчик-истребитель. В годы
войны в Корее (1951-1953) на МИГ-16 воевал против Южной
Кореи и США под кличкой Ша-Ба-Линь. Под Ленинградом
служил лётчиком-испытателем. На пенсии работал такси-
стом, аккордеонистом в домах отдыха, но пил и рано умер.
У него был тост: «Раз пилот не пьёт, значит, он болен. Так
выпьем за здоровье пилота!».
Геннадий Михайлович Шамбуев. Окончив МЭИ,
работал на космос в «почтовом ящике» Свердловска.
Кузен Башкуева, Заики, Сельверова. Их матери — знаме-
нитые сёстры Шамбуевы. Скромняга, удивлял всех меткой
стрельбой.
Геннадий Александрович Щапов. Внучатый племян-
ник Афанасия Щапова, профессора Казанского универси-
тета. Родился в Улан-Удэ, учился в СШ-1. Окончив Томский
политехнический институт, стал ядерщиком, директором
Калининской АЭС. Там я, спецкор журнала «Атомиум»,
нашёл его как земляка.
Борис Борисович Шестаков. Сын моей учитель-
ницы музыки Веры Борисовны. Окончив Читинский
мединститут, стал главврачом Воронежской психиатри-
ческой больницы.
Гранит Корнилович Языков. Племянник оперной
певицы Гомбоевой-Языковой. Работал в «Молодёжи Буря-
тии». Окончив училище милиции, стал опером. Зная при-
ёмы налётчиков, т.к. в детстве общался с ними, довёл рас-
крываемость почти до 100 %. После окончания вуза дослу-
жился до полковника.
439
Иосиф Зеликович Ярневский. Преподаватель Бурпед-
института. Автор книг по литературе, фольклору Бурятии.
Много публиковался в печати. Когда Иосиф стал тонуть на
Селенге, Володя Берёзкин нырнул с дамбы и спас его.
Олег Ярыгин. Жил на улице Читинской, 1, (ныне Ерба-
нова). Хороший талантливый парень. Не пройдя по конкурсу
в Свердловскую консерваторию как скрипач, не выдержал
«позора» и, возвращаясь в Улан-Удэ, бросился с поезда.
Студентом МГУ я написал новеллу «Закат в Забайка-
лье». И хотел побывать там, где на западе во время заката
на Байкале восходит солнце. 3 июня 1998 года на границе
США и Канады я узнал, что здесь разница во времени
с Улан-Удэ двенадцать часов. Именно тут солнце гигант-
ским циркулем лучей соединяет закат на Байкале с рассве-
том над Ниагарой. И там, во влаге водопада, я вспомнил
землячку, названную в честь этого чуда природы.
Солнечным утром 28 июля 1950 года после выпуск-
ного бала в школе № 2 Ниагара Алдарова и Элла Добри-
кова, как журавушки, со смехом-курлыканьем, прыгали
вниз по лестнице на улице Ленина, словно пытаясь взмыть
в небо. И позже они взлетели высоко — с красными дипло-
мами окончили вузы. Ниагара начала работать в Подлип-
ках, ныне Королёв. Защитив докторскую диссертацию
в МХТИ имени Менделеева, стала завкафедрой химии
ВСТИ в Улан-Удэ. Муж — доктор наук, дом полная чаша.
Не знаю, что случилось, но она покончила с собой. Так
оборвался полёт яркой женщины.
Очень хочу найти Галину Васильевну Кузьминову,
преподавателя иностранных языков. Она уехала в Санкт-
Петербург, где живут её кузина Ляля Банюк и Станислав
Банюк.
440
И ВЕЧЕН РОД!
В эпиграфе книги говорится об исчезновении пяти
бараевских родов. Я считал главными причинами этого
войны — Гражданскую, Финскую, Великую Отечествен-
ную, раскулачивание, репрессии, затопление сёл Братским
морем, когда многие родичи покинули Приангарье. Сей-
час в Тункинском районе живут Бараевы. Возможно, они
потомки родов барай, живших в Приангарье.
Летом 2008 года пятьдесят моих кровных родичей
собралось на Верхней Берёзовке, под Улан-Удэ. Среди них
Гармажаповы, Норбоевы, Тангановы, Бартуковы, Бадаш-
кеевы, Данчиновы, Тасхановы, Дмитреевы, Дабагуровы,
Гергесовы, Хогоевы, Морходоевы, Цыденовы. Бараевых
оказалось лишь двое — я и мой брат Валерий, Он окон-
чил химфак МГУ. У него золотые руки. Наши дети и внуки
живут в Москве. В 2013 году здесь насчитывалось 12 Бара-
евых. Кое-то говорит обо мне: «А, живёт в Москве!» Тут
скажу тем, кто не знает, что в 1969 году меня уволили
из «Байкала», сняли в издательстве мою первую книгу.
Отпало вступление в Союз писателей. Фактически меня
подвергли остракизму.
Больше всего моих родичей в Бурятии, Иркутской обла-
сти. Другие разбросаны от Дальнего Востока до Средней
Азии и египетской Хургады, где живут мои кузины Ядвига
Гиленова, Тамара Хунданова, Марина Тарантаева. А в Изра-
иле учатся внуки моей кузины Клары Тасхановой — Забель-
ские. И такими нелепыми кажутся разговоры о противосто-
янии западных и восточных бурят, ведь на примере наших
семей видны крепкие кровные связи бурятских родов.
Некоторые родичи женились на русских. Были в нашем
роду тунгусы, зунгары (калмыцкое племя джунгары).
441
Позже появлялись туркменка, украинцы, снова русские.
Браки с людьми других национальностей — одна из при-
чин исчезновения бурятских родов. Так что дело не только
в войнах, репрессиях.
В результате смешения в нашем роду появилось много
ярких личностей. Портреты балерины Ларисы Хогое-
вой, а позже её дочери Наташи Борисовой печатались на
обложках глянцевых журналов. Как олицетворение бурят-
ской красоты. Очень красива Светлана Морходоева (Дан-
чинова). Необычно выглядят мои внучатые племянники
Марина, Александр, Алёша Шангаевы в Мольке и малень-
кие Валя, Лёва, Соня и Галя Океанские в Иванове. Белоли-
цые, голубоглазые, но бурятские черты видны.
Невольно вспоминается запись Чехова: «Быть может,
мы выведем лучшую человеческую породу». Так что наш род
включился в «выведение лучшей породы». Причём мы — не
исключение, таких семейств у бурят очень много. А в итоге
из бурят получилась необычная и симпатичная нация.
А началось всё с беглых монгольских племён. Откоче-
вав к Байкалу из-за войн между ханами, они стали вроде
казаков, бежавших из центра России на Дон, и запорож-
цев, осевших на Днепре и Кубани. Беглецов из Монголии
называли лесными людьми, хори-туматами, босхолами.
Лев Николаевич Гумилёв назвал их «людьми длинной
воли».
В «Сокровенном сказании монголов» впервые упо-
мянуты бурийаты. Как утверждает учёный Пётр Аюшеев,
племя бурийат было и у средневековых киргизов. Сме-
шавшись с выходцами из Монголии, оно превратилось
в бурят. После создания границы между Россией и Китаем
в 1727 году буряты стали казаками и вместе с русскими и
тунгусами охраняли границу от Саян до Амура.
442
Наши земляки в Селенгинском полку сражались под
Бородино и в Крымской войне 1853-1855 гг. На Бородинском
поле стоит памятник с названием этого полка. Мои родичи
участвовали в Великой Отечественной. Пятеро из них погибли
под Москвой, Смоленском, на Курской дуге и в Чехии.
И всё же меня мучает вопрос, кто я? Поэт Цырен-Базар
Бадмаев говорил мне: «Русские никогда не признают тебя
своим, а буряты откажутся от тебя, если не изучишь род-
ной язык». Я научился говорить по-бурятски, но, работая
вдали от родины, в Казахстане, на Кубани, в Москве, осво-
ить литературный язык не смог. Однако мне дороги род-
ные напевы и речь, в душе я считаю себя сыном Бурятии.
Работая над «Гонцом Чингисхана», я постоянно листал
монгольский и бурятский словари, пополнил запас слов.
Историки, критики, читатели признали роман.
Публицист Александр Махачкеев написал: «Бурят Алек-
сандр Вампилов стал видным русским драматургом, а бурят
Владимир Бараев, написав один из лучших романов о Чин-
гисхане, стал русским прозаиком». Однако и после этого
я ощущаю комплекс неполноценности. К сожалению, я не
исключение. Бурят, не владеющих родным языком, немало.
В романе Маркеса «Сто лет одиночества» Аурелиано
Второй листал Британскую энциклопедию. «А однажды
он показал детям всадника, в котором, несмотря на экзо-
тические одежды, было что-то родное, и, как следует рас-
смотрев картинку, пришёл к выводу, что это портрет пол-
ковника Аурелиано Буэндия. Дал поглядеть Фернанде,
и она тоже нашла сходство не только с полковником, но и
со всеми членами семьи Буэндия, хотя в действительности
это был монгольский воин».
Прочитав это впервые, я очень смеялся, а потом понял,
ничего смешного тут нет. Колумбийцы, с раскосыми гла-
443
зами и монгольскими скулами, — потомки наших пред-
ков, когда-то проникших в Америку через Берингов про-
лив, о чём писал академик Окладников! Нечто родное я
вижу и у мексиканцев, перуанцев.
Бродячий цыган Мелькиадес, осев в Колумбии, писал
на санскрите и предсказал судьбу рода Буэндия: «Зеркаль-
ный (или зазеркальный) город будет снесён ураганом и
стёрт из памяти людей в ту самую минуту, когда Аурели-
ано Вавилонья закончит чтение пергаментов».
Трагедия рода Буэндия в том, что никто из них не
любил друг друга. Все страдали наследственным поро-
ком — создавать, чтобы разрушать. Как это знакомо нам.
Ведь мы пели: «Весь мир насилья мы разрушим». В мяте-
жах и войнах погибли семнадцать сыновей полковника
Аурелиано Буэндия, которые родились от разных жен-
щин. Лишь один из рода был зачат в любви, но он родился
со свиным хвостиком в результате инцеста — от безумной
страсти племянника и тёти, не знавших о своём родстве. И
этот младенец был съеден муравьями.
Вот так финал. А семьи нашего рода спаслись, потому
что все любили друг друга, особенно детей. И я уверен, что
благодаря этому наш род будет вечен.
Прошу тех, кто прочтёт эту книгу, исправить неко-
торые факты, фамилии, названные по памяти. Не судите
строго за неточности. Напомню, что улигер — это сказ,
легенда, где возможны творческие вольности и допуски.
Мне много раз хотелось отойти от истинного хода
событий, например, изложить встречу с бежавшими
зеками в духе приключений Тома Сойера и Гекельбери
Финна, которые засекли чернокожего преступника, но я
ушёл от этого. Реальные события, изложенные без при-
крас, зачастую не менее интересны, чем придуманные.
444
БАЙКАЛ — СВЯТЫНЯ РОССИИ
Перелистывая «Улигер о детстве», вижу лоскуты вста-
вок, разнобой в стиле. Боюсь, читать его будет трудно и детям,
и взрослым, так как я часто уходил в историю и лирические
отступления, которые могут показаться заплатами. Написав
это, невольно вспомнил маму, которая, угощая гостей, ино-
гда говорила, что у неё что-то переварено или недосолено,
а на самом деле всё было вкусно. Может, и я наговариваю
на себя? Вдруг лоскутное одеяло окажется таким же ярким,
пёстрым, какие я видел в избах сибиряков и музеях.
В работе над книгой мне помогла брошюра В.Ц. Даба-
ева «Прибайкалье» (Улан-Удэ, 1990). Несмотря на ряд
ошибок, неточностей, она даёт представление об истории
района. В последние годы вышло много книг о прошлом
разных районов Бурятии. Они различны по содержанию,
объёму, оформлению, но создают яркий мозаичный пор-
трет республики.
Одной из лучших в этой серии стала книга «Улан-Удэ:
история и современность» (2001) Её можно назвать шедев-
ром. С огромным удовольствием прочёл эту книгу. Именно
здесь рассмотрел, какой была синагога в своё время. Она
не походила на то обшарпанное здание, напротив которого
жила наша семья в 1942 году. Хочу поблагодарить авторов
большого фолианта, создавших прекрасный памятник
родному городу, и благодарю за труд пресс-службу мэрии.
К сожалению, «Прибайкалье» самая малая по объёму
брошюра. Не могу согласиться с толкованием названия
Турунтаево, которое В. Дабаев производит от слова туран-
хай — «немощный край». Это противоречит прежнему
названию райцентра — Итанца, что, по его же словам,
означает обильный, питательный. В монгольском языке
445
есть слова тypyy — колос, и туруун — передовой. И потому
Турунтай или Турунтаево, можно перевести как колоси-
стое или лучшее место. Окончание «тай» звучит во многих
названиях. Например, Тарбагатай — место, где живут тар-
баганы (сурки), Хандагатай — лосиный край.
В. Дабаев пишет о вырубке лесов Итанцинским
леспромхозом, из-за чего начали мелеть озеро Колок, реки
Итанца, Загатай, Кома, впадающие в Селенгу. Брёвна сплав-
лялись по Итанце и Селенге молевым способом на Ильин-
ский лесозавод. Но многие проплывали мимо и тонули,
засоряя Селенгу и Байкал. Санаторские ребята ловили упу-
щенные на заводе брёвна и увозили на дрова и постройки.
В последние годы Прибайкалье очень страдает от пожаров
и оттого, что много леса вывозится в Китай.
В брошюре перечисляются все лечебницы района, но
ни слова об Ильинском санатории. А ведь там работали,
лечились яркие личности. Например, будущий конструк-
тор и испытатель водородных бомб Арнольд Бадмаевич
Сельверов и один из создателей системы управления
космического корабля «Буран» Герман Вениаминович
Носкин. А директором был Владимир Иванович Бараев.
Среди замечательных людей Прибайкалья названы
председатель Ильинского колхоза Л.С. Белоусов; уроженец
Югова, красноармеец П.И. Налётов, ставший доктором
геолого-минералогических наук, профессором Иркутского
университета; секретарь первой Троицкой партячейки
Георгий Старцев, организатор первой избы-читальни.
Но к знаменитостям Прибайкалья нужно отнести
писателей Исая Калашникова и Михаила Мельчакова,
живших в Коме и на Ильинке. В Покровке родился Лео-
нов, дослуживший до высокой должности в ЦК КПСС. Не
упомянут в брошюре и директор Троицкой психколонии,
446
к сожалению, не смог найти в записях его фамилию. Пре-
красный медик, интеллигентный человек и хороший поэт,
он публиковал стихи в печати.
В Кабанске, входившем в Прибайкальский район,
родился актёр Владимир Коренев, блистательный испол-
нитель роли Ихтиандра в фильме «Человек-амфибия». Его
отец был бурятских кровей.
В Турунтаево, Горячинске, Турке, Котокеле и других
местах Прибайкалья есть обелиски, на которых названы
имена местных жителей, погибших на фронтах. Помимо
Прибайкалья, административного района Бурятии, есть и
большое Прибайкалье, точнее — Кругобайкалье. Проехав
восточный и западный берега Байкала, побывав на юге и
севере славного моря, а также на Ольхоне, я всюду видел
обелиски с десятками, сотнями имён моих земляков.
В Баргузинской долине есть сёла, где погибли все ушедшие
на фронт. Большинство погибли под Москвой, когда сиби-
ряки грудью защитили столицу. Отмечая юбилеи этой
битвы, москвичи почти не говорят о роли сибиряков.
Между прочим, четверо моих дядей, Платон Михай-
лович Ажеев, Павел Ильич Шангаев и Максим Прокопье-
вич Тасханов, Михаил Гергесов погибли в Великой Отече-
ственной войне. Ажеев и Шангаев — в 1942 году, защи-
щая Москву. Второй — летом 1943 года в Орловско-Кур-
ской битве. Дядя Максим не выжил из-за ран в танковом
сражении под Прохоровкой. А мой тесть Агван Дагбаев,
которого я никогда не видел, в буквальном смысле сго-
рел в феврале 1945 года в так называемом Чехословацком
котле. Если бы не репрессии, трое моих дядей Лука, Иосиф
и Никита Тасхановы тоже ушли бы на фронт.
Прочитав рассказ Е. Самарина «Звёзды над Типу-
ками» («Байкал», № 4, 2009), я поразился прекрасному
447
языку и описанию проводов на фронт северобайкальцев.
Много читал о горьких судьбах бесперспективных сёл, а о
селе, расстрелянном войной в пяти тысячах километрах
от фронта, узнал впервые.
Ленинградец Евгений Самарин, приехав на БАМ
в 1978 году, до того не знал Прибайкалья. Проработав на
укладке рельсов и оставшись в Северобайкальске, он описал
историю деревни, которую в начале тридцатых годов заселили
людьми, раскулаченными в центре страны. В годы Великой
Отечественной войны сосланные мужики вместе с местными
жителями ушли на фронт и погибли. А бабы и старушки, не
дождавшись мужей и сыновей, не смогли жить здесь без их
помощи. Сейчас на месте села лишь кладбище и остатки изб
с фанерными звёздами, которыми помечали живших здесь
участников войны. Но надеюсь, что село между Байкалом и
трассой БАМа возродится, уж больно хороши здесь озёра и
реки, полные рыбы, а тайга кишит зверьём. И когда-нибудь
вечные звёзды вновь осветят возрождённые Типуки, где поя-
вится, если не село, то дачный посёлок.
Буряты не малочисленная нация. Это самый круп-
ный народ Сибири. Больше якутов, алтайцев, тувинцев,
эвенков. Потери бурят в войнах были наибольшими, как
и вклад в общую Победу. Более ста Героев Советского
Союза дали Иркутская область, Бурятия и Забайкальский
край. Среди них немало бурят — снайперы Цырендаши
Доржиев, Жамбыл Тулаев, артиллерист Владимир Бор-
соев, комбат Д. Жанаев, генерал Илья Балдынов. Бывшие
охотники, лесорубы, чабаны, рабочие заводов сражались за
Москву, отстояли Сталинград, победили в Орловско-Кур-
ской битве, штурмовали Берлин…
Но вот горькие реалии последних лет — борясь про-
тив незаконных мигрантов из бывших республик СССР,
448
в Москве стали преследовать и коренных жителей Рос-
сии — бурят, калмыков, якутов и других лиц азиатской
внешности. Так были избиты ветераны войны буряты
Андрей Семёнович Антонов и Норбо-Ринчин Номого-
нов. В Воронеже, на первенстве России, избиты бурятские
стрелки из лука. Сотрудника Московского банка 25-лет-
него бурята Колю Прокопьева зарезали у метро «Новоги-
реево». В Санкт-Петербурге зарезана 17-летняя бурятка. От
рук «борцов за чистоту России» погиб бурят Сергей Нико-
лаев, международный гроссмейстер по шахматам, чемпион
Якутии, живший там.
В этом виноваты не только фанаты-скинхеды, но и
историки, политики. Недооценивая значение великой общ-
ности россиян в далёком и недавнем прошлом, они не воз-
рождают былую дружбу народов. А ведь калмыцкие всад-
ники в 1814 году в составе русских войск вошли в Париж.
Буряты вместе с русскими сражались в Селенгинском полку
на Бородинском поле и в Крымской войне 1854-1855 годов,
доблестно воевали и в Великой Отечественной войне. Что
же делать? Может, кричать: «Я сибиряк с Байкала», «Мои
предки» — казаки!» Но вряд ли это остановит ослеплённых
яростью «патриотов» России. Но что-то делать надо! А что
и как, к сожалению, не знаю.
Байкал — чистейший колодец нашей планеты, как
писал поэт Дондок Улзытуев. А прибайкальцы — достой-
ные сыны и дочери России. И мы должны гордиться…
НЛО, ПЕЩЕРЫ ПАМЯТИ И КНИГА СУДЕБ
В 1970 годах местные жители начали видеть над
Селенгой неопознанные летающие объекты. Мой скепсис
к слухам о них исчез после того, как сестра Роза, кото-
449
рой я верил, как сам себе, увидела с крыльца нашего дома
в Ильинке зеленоватый аппарат размером с вертолёт, но
без винтов. Появившись от Селенги, он очень низко и бес-
шумно (!) пролетел над пионерлагерем, старинным трак-
том, по которому ехали декабристы, а позже Чехов, и по
Селенге направился к Покровке, а оттуда к Байкалу.
Порой НЛО следовали друг за другом цепочками.
Может, это были запущенные китайские фонарики, под-
хваченные воздушными потоками? Они могли на огром-
ной высоте пересекать границы, достигая Байкала. Мест-
ные жители называют их колобками. О них мне расска-
зывал доктор геолого-минералогических наук Станислав
Гурулёв, автор книг о Байкале, лично видевший их. Гра-
фик полётов НЛО непонятен. Они летают в любое время
суток. Позже их могли сделать их невидимыми, из-за чего
их стали видеть реже.
В центре Ильинского лесозавода жили два ветерана:
Михаил Григорьевич Мельчаков отвечал за доставку
леса по воде и железной дороге, а его друг Иван Сергее-
вич (к сожалению, не помню фамилию) заведовал пило-
рамами. В годы войны он пилил кругляки для блинда-
жей, стояки для шахт, доски, брусы для строительства
Ангарска и других городов Сибири, позже — шпалы для
БАМа.
Однажды Иван Сергеевич вышел на улицу и исчез.
Родные и близкие безуспешно искали его, заявили
в милицию, но она не помогла. Однако через неделю его
увидели на лавочке у ворот. Он сидел, как ни в чём не
бывало. Дети бросились к нему: «Батя, ты где был?» «Как
где, здесь», — ответил он.
В 2005 году в Тель-Авиве семидесятипятилетний
И.Х. Левитин вышел на улицу погулять и исчез. Родичи
450
дали объявление по радио, показали по телевизору его
портрет, однако поиски полиции оказались тщетными.
Через неделю сын Павел вышел на улицу и увидел, что
отец сидит на лавочке, выбритый, опрятно одетый. «Папа,
ты где был?» «Дома», — ответил он, недоумевая слезам
радости сына, жены и внуков.
После того родные уговорили его надеть электронный
браслет, который поможет найти его в случае исчезнове-
ния. Исай Хонович много лет работал в Бурятии, строил
заводы, мосты, жильё в Улан-Удэ и Прибайкалье.
Возможно, пожилых людей похитили инопланетяне,
которые посадили их на свои аппараты, вознесли ввысь,
исследовали и, сделав некую инъекцию, стёрли память
о встрече с ними. Иначе трудно объяснить их возвраще-
ние. Уж больно схожи оба случая в Восточной Сибири и на
Ближнем Востоке…
Инопланетян интересуют Байкал, остров Ольхон,
мыс Святой Нос, бухта Ая, где есть пещеры и писаницы
древних людей. Их могли привлечь и Ахреевский остров,
Потатура, Могой-ула, и люди, живущие рядом. Какие
тайны могут быть в местах, не обозначенных на картах? —
возразят мне. Но я настаиваю на том, что их надо искать.
Нашёл же Окладников бесценные пещеры у Покровки.
А от неё до Могой-улы около километра. Чуть ниже по
течению, на склоне Горы заката — пещера чёрных духов.
Вдруг в этих пещерах, как в хронокапсулах, таятся тайны,
уходящие в глубь времён? И потому НЛО ищут их.
С пещерами связано много поверий. В Монголии,
южнее Улан-Батора, есть огромная скала Черепаха. Сни-
мок её опубликован в моей книге «Древо Кандинских».
Между головой и панцирем Черепахи — узкая наклонная
пещера. Говорят, тот, кто пройдёт через неё, очистится
451
от грехов, зарядится особой энергией. Чересчур пол-
ные, а главное, грешные люди, застревают в ней. Ползти
надо по-пластунски, предупредили нас. Мои спутники-
москвичи отказались от «чистилища», а я рискнул и про-
полз по расщелине. Ощущения довольно острые. Но,
испытав их, я был рад. Подобных поверий столько же,
сколько пещер на земле.
Гора Тайхан, недалеко от впадения Хилка в Селенгу,
была форпостом воинственного племени меркитов. Они
долгие годы держали монголов в страхе и похитили Бортэ,
жену Темучина. Решив вернуть её, он с помощью Джамухи
и Ван-хана разбил меркитов и освободил жену. Тайхан —
единственное место в Бурятии, где был Темучин, будущий
Чингисхан. Конечно, он бывал и в других местах, но точно
зафиксировано лишь эта гора.
В 2005 году с помощью друзей из телекомпании
«Ариг-ус» я побывал на Тайхане. Гора не очень высока
и похожа на несостоявшийся вулкан. Круглая у подно-
жья, она обвита дорогой, спиралью уходящей почти до
вершины. По краям дороги стоят каменные щиты, защи-
щающие воинов от стрел врагов. У вершины есть пещера
с колодцем на дне. Спускаться вниз без лестницы, верёвок
мы не стали. Археолог А. Тиваненко сказал, что отсюда
шли подземные ходы к другим пещерам. За восемьсот
лет, прошедшие с тех пор, ходы обвалились от землетря-
сений, но спираль дороги и каменные плиты вдоль неё
видны и сейчас.
Так вот, в пещерах на горе Тайхан и других пещерах на
Байкале и Селенге, могут храниться такие тайны, от кото-
рых вздрогнет всё человечество. Своего рода хронокап-
сулой можно считать Книгу судеб, о которой говорится
в эпосе «Гэсэр» и бурятских улигерах. «О какой книге
452
речь? — скажут скептики, — Ведь грамота у монголов поя-
вилась в XIII веке». Но эпос родился гораздо раньше, на
Тибете, и зафиксирован в рукописях на санскрите. Бурят-
ские улигершины то и дело цитируют Жёлтую книгу судеб,
которая помогала Гэсэру ориентироваться во враждебном
мире и побеждать недругов.
Древние шумеры, жившие в Двуречье, на территории
нынешнего Ирака, в четвёртом — втором тысячелетиях до
новой эры создали письменность ранее египтян, индусов
и китайцев и запечатлели клинописью на глине Таблицы
судеб. Жрецы царства фиксировали умерших. Видимо,
от этих таблиц в Египте, Тибете произошли Книги мёрт-
вых. Текст глиняных табличек египтяне могли переписать
на папирусы, а индусы и тибетцы — на пергамент, тонкие
кожаные листы. И вместо глиняных таблиц появились
сшитые воедино страницы, ставшие Книгой судеб!
Таблицы судеб шумеров указывали ход мировых
событий. Их создателем был бог писцового искусства
Набу. Божественные силы, управляющие миром, шумеры
назвали словом Ме, по сути схожим с сульдэ — жизненной
силой у монголов. В таблицах судеб фиксировались пред-
меты культуры, искусства, ремёсел, жреческие функции,
а так же моральные правила. Таблицы судеб обеспечивали
господство над соседями. Книга судеб тибетцев помогала
узнавать свою судьбу и участь врагов. Гэсэр по ней опреде-
лял свои маршруты следования, что помогало ему побеж-
дать противников…
Откуда пришли шумеры не установлено. Мне кажется,
они предки монголов. Названия их столиц Ур и Урук,
в низовье Евфрата, на юге Междуречья, очень похожи
на монгольские слова: уруу — вниз, урд — юг, а также на
воинственный клич монголов «Ура»! О родстве говорят
453
также пик Хан-Тенгри на Тянь-Шане и песня Наян-Нова,
которую поют буряты и монголы. Как утверждал писатель
Цыденжап Жимбиев, её и сейчас поют в Ираке. Может, это
ещё одно свидетельство о нашем родстве с шумерами? На
скульптурах и барельефах у шумеров — крупные носы,
большие глаза. У Чингисхана тоже были большие синие
глаза, борода лопатой, рыжие волосы, высокий рост. Таким
изображён он в летописях и на картинах китайцев, персов
и монголов.
Шумеры создали клинопись, первые школы, эпос
о Гильгамеше, легенды о Вавилонской башне, Всемирном
потопе, позже вошедшие в Библию, свод законов Хаму-
раппи. Поразительны познания шумеров в астрономии.
Они первыми описали Нибиру — крылатый диск с двумя
крыльями. После них эти диски почитали и рисовали
ассирийцы, вавилоняне, египтяне. Видимо, это был лета-
тельный аппарат с одноименной планеты Нибиру, которая
приближается к Земле каждые 3600 земных лет. Современ-
ные астрономы впервые зафиксировали Нибиру совсем
недавно, в 1983 году. Масса её в 2-5 раз больше Земли. Каж-
дое сближение с нами кончалось извержениями вулканов,
изменением магнитных полюсов, цунами.
Астрономы предсказывали, что 14 февраля 2013 года
Нибиру окажется между нами и Солнцем и уйдёт прочь
лишь 1 июля 2014 года. Утверждая, что всё это добром
не кончится. Знаток шумеро-аккадских языков Захария
Ситчин перевёл клинописи шумеров, манускрипты акка-
дов, папирусы древних египтян. Аккады — исторические
соседи и почти потомки шумеров, описали обитателей
планеты Нибиру, прибывших в Двуречье, как богов шуме-
ров. Их рост от 3,5 до 5 метров. Они добывали золото и
отправляли его на свою планету, где его не хватало.
454
Однако, срок пришёл, а ничего страшного не произошло.
Шумеры поклонялись божеству Денгир, которого и
сейчас под именем Тэнгэр, Тенгри почитают монголы,
буряты, калмыки, алтайцы, хакасы, шорцы, якуты, а до
них — хунну. Богу Тенгри поклонялись и тюркские пле-
мена. Видимо, они, как и монголы, — потомки шумеров.
Стоит ли искать Книгу судеб? Вдруг она встревожит
нас, как и шумеро-аккадские легенды. Но в ней могут быть
тайны, затрагивающие судьбы Центральной Азии. Ведь
именно здесь бурлил гигантский протореактор, в котором
плавились этносы гуннов, тюрок, угро-финнов, уйгуров,
монголов. Это были не просто дикие орды кочевников. Они
не превосходили другие племена количеством, но побеж-
дали благодаря более гибкой стратегии и тактике сраже-
ний. Иначе они не покорили бы многие страны Евразии…
Для меня стали загадкой меркиты, жившие на терри-
тории нынешней Бурятии. Если Чингисхан не уничтожил
бы их, сейчас здесь была бы республика Меркития. Их
крепости были на Хилке, Джиде, Уде, Селенге. А раз так,
то в пещерах Тайхана, Могой-улы и Горы заката, напротив
Ильинки и Троицка, могут быть свидетельства меркитов,
записанные на пергаменте или бумаге.
Язык меркитов не известен, но, судя по хроникам, они
прекрасно понимали монголов, татар, кереитов, найма-
нов, киданей. Некоторые учёные считают, что меркиты —
родичи уйгуров, довольно близких к ним по культуре.
Они наверняка владели санскритом, читали Книгу судеб
и могли перевести её на уйгурский язык. А священные
свитки хранятся в пещерах на берегах Байкала и Селенги.
Известный востоковед Евгений Кычанов, автор заме-
чательной книги «Властители Азии», пишет: «Грубая
ошибка — думать о первобытной дикости монголов до
455
Чингисхана». Я убедился в его правоте, прочитав труды
Рашид-ад-Дина, Джувейни, Г. Вернадского, а также китай-
ские и монгольские летописи. Кереиты, найманы, кидане
пользовались письменностью ещё до введения Чингисха-
ном монгольской грамоты на основе уйгурского алфавита.
И слово Христово дошло до них тоже до Чингисхана.
И потому многие молились Богу-отцу — по-монгольски
Абай Бабаю, и носили кресты. Их вера была несторианской
ветвью христианства. Это доказал Л.Н. Гумилёв в книге
«В поисках вымышленного царства». И монголы стали
посещать в Каракоруме первую православную церковь,
построенную русичем из Тамани. В «Гонце Чингисхана» я
изобразил первые удары православного колокола на краю
ойкумены и удивительный успех молебнов отца Алексея.
В Каракоруме справляли религиозные требы и шама-
нисты, мусульмане, даосисты, поклонники учения Будды,
Конфуция. То есть Монгольская империя впервые создала
прообраз единения разных религий, существующее сей-
час в России. Монголы проявляли толерантность к другим
нациям и религиям. Далеко не все примут это утвержде-
ние, так как считают древнюю Монголию «империей зла,
пролившей моря крови и слёз»…
Меня удивляет, что у самой древней мировой рели-
гии буддизма нет произведения вроде Библии у христиан,
Корана у мусульман, Торы у иудеев. Тонкая «Дхаммапада»,
сборник изречений, не в счёт. Она похожа скорее на кон-
спект. Мне кажется, что в пещерах и монастырях Тибета
есть труд, достойный великого учения, которому поклоня-
ется большая часть населения мира. Видимо, он происхо-
дит от Книги судеб, не дошедшей до нас.
И этот самый древний для буддистов и сверхновый
для нас Завет хранит все тайны и загадки буддизма —
456
законы реинкарнации и нирваны, второе пришествие
Будды — Майтрейи. Между тем, это может оказаться и
вторым пришествия Христа. Бог-то один. А Будда, Хри-
стос, Магомет — посланники Единого Бога. Вдруг в Книге
судеб раскрывается загадка Шамбалы, пути её постиже-
ния и маршруты в её таинственное подземелье? И тогда
Шамбала окажется Троей, в которую никто не верил, но её
открыл знаменитый Шлиман?
То есть я предлагаю гипотезу о предстоящем откры-
тии Книги судеб, которая явится аналогом Ковчега Завета,
Библии или иудейской Торы. Своего рода Ноев ковчег,
Чаша Грааля или магический сундук с древнейшими
секретами.
Книгу заповедей Чингисхана «Яса-ном» кое-кто назы-
вает книгой запретов. Полный текст её не дошёл до нас.
Мы судим о ней по цитатам из летописей. Но там не только
запреты. «Яса-ном» утверждает нормы морали и поведе-
ния. Мне кажется, она происходит от древней Книги судеб,
которая раскрывала судьбы людей и народов. В ней могут
храниться и тайны будущего человечества, вроде предска-
зания майя, которые якобы предупреждали о конце света
в 2012 году.
Но майя имели в виду не вселенскую катастрофу,
а конец одного периода истории и начало нового этапа раз-
вития. А конец света может произойти от одного из элек-
тронных коллайдеров в Европе или Америке, где учёные
моделируют Большой взрыв, породивший Вселенную. Но
вдруг встречные потоки частиц начнут неостановимую цеп-
ную реакцию. Всё произойдёт очень просто. Никто ничего
не поймёт, а Земля мгновенно превратится в облако пыли.
Но я больше верю буддистам, которые считают, что мир не
сотворён богами, а существует, и будет существовать вечно.
457
РОДОСЛОВИЕ БАРАЕВЫХ
Приглашаю тех, кто хочет, войти в моё родословие. Сей-
час генеалогические таблицы вошли в моду. Есть специаль-
ные фирмы, которые берутся за составление родословия. Но
их услуги дороги, не каждый может воспользоваться ими.
Зато каждый может сам попытаться составить своё родосло-
вие. Имея опыт составления генеалогических таблиц, пред-
упреждаю, что это не просто, а очень сложно. В книге «Древо
Кандинских» я опубликовал родословия Бестужевых, Кан-
динских, Сабашниковых. Готовил их лет пять. А на составле-
ние собственного родословия ушло более десяти лет. Первый
вариант я опубликовал в декабре 2002 года в газете «Бурят
Унэн». И ещё двенадцать лет доводил его.
После того помогал своим землякам в составлении их
родословий. Общая беда — многие перечисляют предков
кратко, без годов жизни, без описания членов рода. Есть
и те, кто пишет примерно так: Баир — Цырен — Дулма —
Гомбо… А в конце, вернее, у истоков рода вдруг ни с того
ни с сего появляется Чингисхан. Примерно так составлена
родословная Жамсарана Бадмаева, знаменитого тибет-
ского врача.
Порядковый номер я ставлю в начале и повторяю
в скобках после дат жизни очередного потомка. Так легче
искать его родителей. Номера супругов начинаются с нуля.
По семейным преданиям, наш род идёт от знаме-
нитого шамана Бортэ, потомка легендарного Хоридоя,
женившегося на небесной лебеди, которую он поймал на
берегу Байкала. Мой отец говорил, что пятеро братьев-
шаманов во главе с Хортоном, старшим сыном Бортэ,
бежали с Халхин-Гола после ссоры с соседями из-за убитой
собаки. Около 1690 года шла война между Тушету-ханом
458
(Очироем) и джунгарским ханом Галданом. Тысячи мон-
голов, джунгаров бежали от междоусобиц за Байкал через
Оку, Селенгу. Причиной бегства могли быть и гонения
шаманов со стороны лам. Так что «собака зарыта», скорее
всего, в этом. Отец говорил, что один из пяти братьев был
ранен и остался в Нойхоне, на месте впадения реки Хилок
в Селенгу, а четверо ушли за Байкал.
Учёный С.П. Балдаев записал у улигершина Пеохана
Петрова историю перекочёвки сыновей Бортэ. В «Родос-
ловных преданиях и легендах бурят» написано, что они
прошли у Мунку-Сардыка к Орлику, а оттуда спустились
по Оке к Ангаре. Но в повести «Посланцы Тенгри» я про-
вёл их по Селенге к Байкалу.
Старший сын Бортэ Хортон погасил эпидемию сибир-
ской язвы в середине XVIII века в Приангарье. Об этом
писал С.П. Балдаев в тех же «Родословных сказаниях». Он
велел людям окуривать больных дымом можжевельника
и разъехаться в самые глухие углы гор, никуда не выезжать
и не принимать гостей.
Сибирская язва опасна и в наши дни. Вспомните,
панику в США на рубеже XX и XXI веков, когда террористы
стали рассылать почтой споры этой болезни.
По рассказам отца наши предки были из рода нойот.
В нашем роду, как и у других родов, были разные истоки:
по отцу — нойоты, барай, ашабагаты, абазай, хамнигане
(тунгусы), зунгары (калмыки). А по матери — мы из рода
хогой, где среди родичей были русские Тулосовы, Бичу-
рины, поляк Людвик Францевич Минкевич, буряты
Андреевы из семьи Балаганского тайши И.Г Андреева,
Васильевы (среди них — знаменитый гэсэрчин Аль-
фор), Гиленовы (через них мы родичи другого сказителя
Папы Тушемилова).
459
Мои предки поселились в Кутанке (ныне Осинский
район Усть-Ордынского округа), потом откочевали вниз
по Ангаре, за Мольку. На перевале моя прапрабабка Они-
дон услышала детские голоса и поняла, что духи гово-
рят: здесь будет хорошо детям. Это место назвали Курсэ
(Куруса). Оно находится рядом с селом Балаганка, кото-
рое появилось позже на северной стороне холма. В нашем
улусе помимо 5-ти и 8-угольных бревенчатых юрт поя-
вились обычные дома, амбары, стайки, сеновалы. Жили
богато, имели много скота, выращивали большие урожаи
пшеницы, которую продавали.
Маска Бортэ как святыня хранилась в юртах стар-
шин рода: у Бартака, Барая, Ивана. В середине 1920-х гг.
мой отец Владимир Бараев и его кузен Платон Бартуков,
ученики советской школы, созданной вместо церковно-
приходской, став комсомольцами, последовали призыву
бороться против религиозного дурмана. Приехав в Курусу,
тайком сожгли маску Бортэ вместе с другими онгонами
в виде деревянных кукол, наряженных в меха, одежду.
Позже дядя Платон рассказывал, что они очень боялись
гнева и расправы со стороны родителей. Но всё обошлось,
земля не разверзлась, старики «не заметили».
Дело в том, что сразу после этого навалилась дру-
гая беда — всех жителей Курусы раскулачили и увезли
в Мольку, где были созданы коммуна, а затем колхоз «Крас-
ная Молька». Его председателем стал Ефрем Гергесов, жена
которого, Матрёна Филипповна Хамаганова — наша род-
ственница, уроженка Курусы. Позже председателем кол-
хоза был мой отец В.И. Бараев.
Не включаю в родословие Бортэ, Хортона и его бра-
тьев, т.к. не знаю точные годы их жизни. Сведения о пер-
вых предках так же приблизительны.
460
1-Е КОЛЕНО
1. Бартак. Около 1830-1890. Мой прапрадед. Воспо-
минаний о нём не дошло. Известно лишь, что он
был сильным шаманом. Один из потомков Бортэ.
Бартак, первый из известных нам мужчин нашего
рода.
01. жена — Онидон. Около 1800-1880. Из рода ашабагат.
По родословным преданиям Ашабагат был деся-
тым сыном Тугалака. Его братьями были Алагуй,
Готол, Хурхуд. (От него пошёл род Куркут. Среди его
потомков — актёр Юл Бриннер). Первенцем Ашаба-
гата стал Барай, основав один из родов Барай.
Представители большого рода ашагабат были свя-
заны с самыми значительными родами бурят. Перед
приходом русских они жили на берегах Ангары от
Байкала до Братска. С помощью пушек и ружей,
которых не было у бурят, казаки истребили боль-
шинство их, а оставшиеся укочевали в долины
Иркута, Лены, Баргузина, Селенги, Чикоя, Джиды.
Знаменитый улигершин Маншуд Эмегеев, который
одним из первых донёс до мира эпос «Гэсэр», был
ашабагатом.
Татьяна Ефремовна Гергесова говорила, что Они-
дон была очень сильной шаманкой. Протыкала себя
пикой, но кровь не шла из раны. Снимала голову,
чтобы уберечь глаза во время скачки по тайге. Её
муж Бартак тоже был сильным шаманом. От дру-
гих детей Бартака и Онидон ведут начало наши
родичи Хамагановы, Гергесовы, Гуляшиновы.
461
2-Е КОЛЕНО
2. Барай Бартакович. (1). 1854-1895. Родился в год
тигра — бар. Отсюда и имя Барай. Но могли дать имя
из-за связи с родом барай. Бартак был трудолюбив,
имел большое хозяйство. Сильный шаман. Люди
замирали под его взглядом и не могли двигаться.
Так произошло с детьми, которые хотел снять с
дерева шубы, вывешенные для сушки. Видимо, не
желая креститься, Барай провёл последнее камла-
ние и закрылся в юрте. Родичи глянули в дымоход,
а он уже висел в петле. Со слов моего отца В.И. Бара-
ева, Барай был из рода нойот.
02. Имя жены не дошло. Она была русская из богатой
семьи, болела туберкулёзом. Из-за этого позже стра-
дали потомки: её невестка Сэсэг, внуки Владимир
Иванович и Георгий Иванович Бараевы.
3. Василий Бартакович (Василка). (1). 1870—1910. Как
все дети Бартака, был трудолюбив, имел большое
хозяйство, которое вёл совместно с Бараем и его
сыном Иваном.
03. жена — Сыбык Багаева. 1871-1946. Была весёлая,
отчаянная шутница. Однажды, когда к ней яви-
лись родители её мужа, т.е. свёкор Бартак с женой,
она встала в дверях юрты задом к ним и подняла
платье. «Вот, мол, вам!» Гости не заметили этого, но
маленькая Валя Гуляшинова увидела и рассказала
мне об этом. Вместе с тем Сыбык была очень доброй,
заботливой матерью. Багаевы родом из Обусы.
В посёлке Ленино (Осинский р-н. Ирк. обл.) жили
Алик Багаев и его дети, мастера спорта по стрельбе
из лука. К сожалению, Алик ушёл в тайгу на охоту
462
и бесследно исчез. Он был опытным охотником, но,
как говорят земляки, духи Улей-олон или птицы
му-шубун, которые водятся в тайге в виде женщин
с птичьими клювами, заклевали его.
5. Саржан Бартаковна. (1).
6. Сатян Бартаковна. (1).
7. Антонка Бартакович. (1).
8. Ашхан Бартаковна. (1).
3-Е КОЛЕНО
9. Иван Бараевич Бараев. (2). 1874-1938. Мой дед.
Защитное имя — Имэ (сука), чтобы злые духи не
взяли его. Имел много лошадей, коров, овец. Выра-
щивал пшеницу, продавал её. Окончив церковно-
приходскую школу, знал грамоту, арифметику, поль-
зовался авторитетом, и потому избирался старостой
села Молька, объединявшего семь улусов. Однажды,
собрав налоги с сельчан, Иван отправил деньги
в Иркутск с одним знакомым. Но тот присвоил их.
Ивану пришлось продать почти весь скот, и, несмо-
тря на помощь родичей, он фактически разорился.
Отец говорил, что об этом случае писала одна из
иркутских газет.
В 1908 г. в Курусу впервые заехал фотограф и сделал
семейное фото. Иван стоит справа с сыном — моим
годовалым отцом Володей. Дед высокий, жилистый,
крепкий. Семья зажиточная. Это видно по монистам
из золотых червонцев, на шеях моей бабушки Cэсэг
(Цветок) и её сестры Сыбык. Во время раскулачи-
вания Ивану припомнили, что он был богат, изби-
рался старостой, шаманил, и потому выслан из села.
463
Ивана сослали в село Зоны под Кутуликом. Жил там
с племянником Платоном Бартуковым и его женой
Татьяной. Она вспоминала: «После работы Иван
лежал на спине, заложив руки за голову, глядя вверх,
но не вздыхал». Наверное, пытался понять, что про-
исходит, чем всё кончится, как сложится судьба сына
и внука, т.е. меня. С Татьяной Богдановной он посы-
лал нам в Мольку деньги, конфеты, отрезы ткани, но
она присваивала подарки.
В 1933 г. Иван Бараевич вернулся в Мольку, жил
у Сыбык, вдовы Василия, и у кузины Ольги Васи-
льевны. Вступил в колхоз и профсоюз работников
потребкооперации Сибири и Дальнего Востока.
В членском билете указана профессия плотник. На
фотографии он в костюме, белой рубашке, с галсту-
ком, в очках. Волосы ёршиком, без седины, густые
чёрные брови, усики.
В.Г. Гуляшинова, его племянница, моя тётя, вспоми-
нает: «Дядя Иван очень следил за собой, одевался
в чистое бельё, ходил в очках, шляпе, с тростью. Его
можно было назвать щёголем». Иван шаманил. Неза-
долго перед арестом вылечил камланием Андриана
Хогоева, дядю моей матери. Иван Бараевич аресто-
ван 29 апреля 1938 г. по доносу Н. Хулуева. Семилет-
няя Валя Гуляшинова в это время купалась в речке
Молька. День был солнечный, тёплый. Увидев под-
ходивших сотрудников НКВД, она поняла всё (аре-
сты шли с осени 37-го), побежала домой и успела
предупредить. Но Иван Бараевич не стал прятаться.
Обыск проводил Матвиенко, в присутствии «пред-
ставителя сельсовета» Ивана Макарова. Тётя Лёля
помнит его: «Весёлый был, полукровка, на гар-
464
мошке играл, спасся тем, что доносил на всех».
Никакого имущества у деда Ивана не было, т.к. он
жил у племянницы Сыбык. В графе «Опись вещей,
ценностей и документов» при обыске записаны
лишь паспорт и профсоюзный билет. После ареста
деда до 3 мая держали в сельсовете. К тому времени
почти все мужчины села были арестованы и уве-
зены. Поэтому взрослые родственницы из опасения
не ходили к нему.
Еду носила Валя Гуляшинова. «Шла туда со стра-
хом, — вспоминала она, — Стучала в дверь. Охран-
ник открывал изнутри, подзывал дядю Имэ. Увидев
его, я отдавала свёрток, плакала, а он успокаивал:
«Не плачь, меня скоро отпустят». Я убегала домой
радостная, чтобы сказать об этом». Но его увезли
в Иркутск и 7 июля 1938 года расстреляли. Сейчас
у села Хомутовка, в 10 км от Иркутска, в сторону
Усть-Орды, стоит памятник жертвам репрессий.
Проезжая мимо, я, как и многие потомки расстре-
лянных, останавливаюсь и поминаю деда Ивана,
деда Прокопия, отца моей мамы, и трёх её братьев
погибших годом раньше них.
04. жена—
Сэсэг (Цветок) Бараева (урождённая Бага-
ева). 1875-1924. Моя бабушка, младшая сестра Сыбык
Багаевой. Умерла от туберкулёза.
05. имя второй жены (Иван женился на ней после
смерти Сэсэг), неизвестно.
10. Мухашка Бараевна. (2). Была крещена, но право-
славное имя неизвестно. Защитное имя переводится
как «Замарашка». 1877-19...
06. муж — Илья Шангаев. О его предке Шангаеве, тайше
Балаганска, писал М. Хангалов (Соч., т. 1, с. 169).
465
11. Елена (Лента) Бараевна Хунданова. (2). 1880-193...
07. муж — Хунданов Антон Архипович. 1875-193...
У них было 15 детей, но остался один сын Максим.
По легенде кто-то купался в Ангаре, начал тонуть и
махнул рукой, дети подумали, их зовут, вошли друг
за другом, и их унёс поток.
12. Тандюр Бараевна. (3). 1883-193... На фото 1908 г. она
справа.
08. Муж — Багланов Борис (Бартанка). 1880-19... При
переписи стал Баклановым.
13. Шаралдай Бараевна Ажеева. (2). Годы жизни, имя
по крещению неизвестны. После замужества уехала
в село Коновалово (на левой стороне Ангары). Её
мать из рода шаралдай. Его представители в конце
ХVII века откочевали в Забайкалье, основав там село
Шаралдай. Позже они оставили это село, и в нём
поселились семейские. В этом селе родился писатель
Исай Калашников, мой друг по «Молодёжи Буря-
тии» и журналу «Байкал», автор романа о Чингис-
хане «Жестокий век». Бывают странные сближения!
09. муж — Ажеев Василий. (Или Михаил)
14. Дарья Васильевна Бартукова. (3). 1890-1932.
010. муж — Хамаганов Федор Филиппович
15. Евдокия Васильевна Бартукова. (3). 1895-1970.
Потеряла правую руку во время молотьбы в кол-
хозе, но всю жизнь была очень бодрой, работящей.
Очень любила детей, всегда дарила им конфеты.
011. муж — Гуляшинов Герасим Гаврилович. 1888-
1932. Уроженец Курусы. Гуляшиновы — соседи Бар-
туковых, Бараевых, были богатыми. При женитьбе
он уплатил калым за жену 33 головы скота (коров,
овец) и прекрасного иноходца.
466
16. Ольга Васильевна Бартукова (тётя Оня). (3). 1904-
1978. Хорошо помню её. В её доме, недалеко от горы
Солодка, где когда-то бил целебный горячий источ-
ник, я бывал в 1941 и 1947 гг. У неё жил дед Иван
Бараевич перед арестом. Сейчас дом под водой.
А целебный ключ кто-то испоганил, и он исчез. Но
найти его можно. Надо пробурить скважину у под-
ножия горы.
012. I муж — Дм. Стариков (Митаха).
013. II муж — Хамаганов Илья Хантакович 1900-1963.
17. Бартуков Платон Васильевич. (3). 1906-1997. В дет-
стве болел костным туберкулёзом, отчего стал хро-
мым, невысокого роста. Очень походил на тунгуса
(эвенка). Его хотели сделать шаманом. Но в 1920-х
годах, во время борьбы с религиозным дурманом,
он вместе с моим отцом сжёг онгоны, среди которых
была священная для бурят деревянная маска нашего
пращура Бортэ.
«За это духи предков наказали его». Будучи заведую-
щим сберкассой в Бичуре, он уехал в командировку.
А его зам. и бухгалтер допустили подлог. Их аре-
стовали, осудили. А Платона Васильевича обви-
нили в халатности и тоже осудили. Когда он сидел
в тюрьме, мой отец устроил его жену Татьяну Бог-
дановну на работу в Ильинском санатории. После
заключения он приезжал к нам на Ильинку. Дядя
Платон неплохо играл в шахматы. Живя в Улан-Удэ,
выходил из дома с шахматной доской и побеждал
соседей. За несколько лет перед смертью, вставая
из-за стола, говорил: «Мне пора на работу», и ухо-
дил во двор с шахматной доской. Ничего не помнил
или не хотел рассказывать о себе и моём отце. Лишь
467
однажды сказал о сожжении онгонов, мол, так они
с моим отцом боролись с шаманским прошлым.
014. жена — Бартукова (Ирдынчеева) Татьяна Богда-
новна. 1912-1999. Высокая статная белолицая жен-
щина. Была очень энергичной, говорливой.
18. Дарья Васильевна Шатханова. (3).
015. Муж — Шатханов Роман.
19. Шаралдай (6), дочь Сатян.
20. Егор (6), сын Сатян.
21. Кристина (6), дочь Сатян.
4-Е КОЛЕНО
22. Бараев Владимир Иванович. (9). 1907— 1988. Один
из председателей коммуны «Красная Молька», член
КПСС с 1928 г. Ездил в Москву в 1929 г. на ВСХВ
как передовик, «за стопудовый урожай хлеба», по
16 центнеров с каждого гектара. Стал председате-
лем Балаганского райколхозсоюза. В мае 1933 г. во
время чистки в Балаганске исключен из партии как
сын кулака. Ездил в Балаганск, Иркутск «за прав-
дой», простыл, заболел воспалением лёгких. Вос-
становившись в партии, уехал в 1934 г. в Улан-Удэ
на строительство ПВЗ, где стал директором подсоб-
ного хозяйства. Заболев туберкулёзом, вылечился
в Крыму, был директором санаториев на Верхней
Березовке и Ильинке в Бурятии. В 1941 г. снова
исключён из партии, но восстановлен. Награждён
знаком «Отличник здравоохранения». Пользовался
уважением медиков. «При Бараеве санаторий про-
цветал», говорят на Ильинке. Он помогал геологам
в поиске горячего источника. Позже здесь появи-
468
лась лечебница с шестью двухэтажными корпу-
сами. Она закрылась в 1990-х гг. когда руководство
курортного объединения Бурятии ввело высокие
цены на использование целебной воды. Это разо-
рило владельцев жилых корпусов. Скважину закон-
сервировали, горячая вода ушла в Селенгу, а двух-
этажные дома растаскали на дрова.
Во время кампании против эпоса «Гэсэр» в 1946 г.
В.И. Бараев защищал М. Шулукшина, Н. Зугеева,
которые обвинялись в «воспевании феодально-хан-
ского прошлого». Они приезжали к нам на Ильинку.
После ареста Шулукшина у отца были неприятно-
сти. Однако он продолжал дружить с гонимыми —
Д. Болхосоевым, бывшим председателем Совета
Министров БМАССР, а также с Барьядаевым, Пиво-
варовым, в разное время снятыми с высоких постов.
В 1948 г. во время торжеств 25-летия БМАССР, когда
всем вручали ордена и медали, его обошли наградой.
Верность старым друзьям стала уроком для меня и
родичей.
015. жена — Бараева (Тасханова) Евдокия Проко-
пьевна. 1909-1991. Пионервожатая в Мольке, одна
из первых комсомолок, вступила в партию. Окончив
медучилище в Чите, стала медсестрой. В 1933 г. вме-
сте с братом Лукой и моим отцом исключена из пар-
тии. Её отца и трёх братьев — Иосифа, Луку, Никиту
Тасхановых расстреляли в 1937-1938 гг. Её бабушка
по матери Екатерина Андреева, бурятское имя Ком-
пра, была из семьи балаганского тайши Иннокентия
Григорьевича Андреева. О нём писал М. Хангалов
в статье «Происхождение бурятских родоначальни-
ков» (т.1, с. 167-172).
469
23. Бараев Георгий Иванович. (9). 1912-1942. Краси-
вый, высокий, работал на ПВЗ, занимался мотогон-
ками. Умер от скоротечного туберкулеза. Похоронен
в Улан-Удэ, на Батарейке.
24. Дочь Ивана от второй жены. (9). Умница, красавица,
умерла в детстве.
25. Бараева Елена Ивановна. (9). 1918-2009. Участница
Великой Отечественной войны. Служила в сани-
тарном поезде и банно-прачечном отряде, которым
командовал Иван Иванович Кандинский, племян-
ник художника В. Кандинского. (См. мою книгу
«Древо Кандинских», стр. 216). Награждена орде-
ном, медалями. В 1943 г. приезжала на побывку, пела
фронтовые песни. Одна из них — редчайшая, кото-
рую я не слышал нигде: «Ты мне всё о доме говорила,
чтобы боль немного унялась». Очень добрая, рабо-
тящая, преданная родне. Нянчилась со мной и моей
сестрой Розой.
016. муж — Гармажапов Балдан (Борис) Базарович
1923-1998. Родом из Иволги. Рано лишился роди-
телей, рос сиротой, голодал. В годы войны слу-
жил в авиации дальнего действия на станции Бада
Читинской области. Их самолёты бомбардировали
японские позиции в Маньчжурии. Служил писарем,
радистом. После демобилизации работал в геологи-
ческих экспедициях. Был очень живым, весёлым
человеком. Отвечая за маттехснабжение, излишне
доверял людям и допустил растрату, за что осуж-
дался и выплачивал долг. Несмотря на брата-ламу,
дядя Борис не верил ни в Христа, ни в Будду, ни
в чертей: «Прошёл всю забайкальскую тайгу вдоль и
поперёк, ничего такого не видел!»
470
26. Шангаев Павел Ильич. (10). 1905-1942. (Пантагар —
пухлый). Защищал Москву в войсках Рокоссов-
ского. Погиб под Калинином, ныне Тверь. Видел его
в 1941 г., но помню смутно.
017. жена — Бадакшанова (Петушинова) Мария Шан-
табаевна. 1907-1999. Видел её в Мольке в 1990-х гг.
Красивая, стройная, певунья. Пела бурятские и рус-
ские песни.
27. Шангаев Сатюрга Ильич. (10). Сведений о нём нет.
28. Шангаева Анфиса Ильинична. (10).
29. Хунданов Максим Антонович. (11). 1918-1993.
У него утонули 14 братьев и сестер. Дядя Льва
Лукича и Лидии Лукиничны Хундановых, докторов
меднаук. Их отец Лука — тоже доктор меднаук.
Насколько тепло, хорошо дядя Максим относился
к нам, настолько же прохладен был к нам его кузен
Лука. Видимо, боялся связей с «кулацко-шаман-
ским отродьем». А Максим Антонович часто при-
езжал к нам из Киргизии, где жил после войны. Был
горяч. Поссорившись с соседом, зарезал его, за что
отсидел в тюрьме. Но судьба уготовила ему участь
быть зарезанным. Он погиб во Фрунзе от ножа.
018. 1 жена — Хогоева Надежда Андреевна, моя тётя по
матери. (О ней — в родословии Тасхановых).
019. II жена — Тарантаева Валентина Николаевна. 1928.
Её отец — сотрудник ОГПУ. В 1926 г. он женился
на кяхтинке А.И. Немчиновой и был командиро-
ван в Монголию. В 1937-м репрессирован. Его жена
Антонина Ильинична — кузина Юлии Бармы, жены
К. Рокоссовского. В 1925-1926 гг. Тоня участвовала
в первом в истории лыжном переходе Иркутск —
Москва. В 1929 г. во время событий на КВЖД послана
471
по заданию ГПУ в Харбин, но схвачена и после пыток
расстреляна. Через Валентину Николаевну Хунда-
нову (Тарантаеву) мы родичи маршала Рокоссов-
ского и кяхтинского миллионера Немчинова.
30. Бакланов Самсон Борисович. (12). 1913-1963.
020. жена. Сведений нет.
31. Бакланова Вера Борисовна. (12). 1915-1971.
021. муж — Хулуев Николай. По его доносу были аре-
стованы организатор коммуны «Красная Молька»
Е.Б. Гергесов и мой дед Иван Бараевич. А в 1941 г.
он донёс на моего отца, когда мы жили на Кумыске.
После чего отца вторично исключили из партии,
уволили с работы. Мы пережили скитания, голод.
32-43. 12 детей Дарьи Васильевны Бартуковой (14) и Фёдора
Филипповича Хамаганова (010). Умерли, видимо,
из-за близкого родства с мужем. Он — родной брат
Матрёны Филипповны, жены Е.Б. Гергесова.
44. Ажеев Платон Михайлович. (13). Погиб на Великой
Отечественной войне.
45. Золтоева (Ажеева) Анастасия Михайловна. (13).
Жила в Коновалове. Золтоев, наш родич, жил в Улан-
Удэ, на Читинской (ныне Ербанова) рядом с нынеш-
ним ж/д переездом. Дом снесён вместе с целым квар-
талом домов. В 1950-х годах Золтоев работал в Еравне
редактором районной газеты.
46. Халзушинова (Ажеева) Евдокия Михайловна.
(13). Её бабушка — туркменка, сосланная в Сибирь,
«носила большую белую шапку».
47-51. Имена, фамилии пятерых детей Ажеевых пока
неизвестны.
52. Гуляшинова Антонина Герасимовна. (15). 1921-
2004. Окончила медучилище в Улан-Удэ. Фельдшер
472
в Хайрюзовке (Иркутская область), затем — заве-
дующая больницей в Малом Куналее (Бурятия), где
лечились и жители Поселья, Слободы, Буя, Узкого
Луга. Принимала роды, делала хирургические
операции, лечила от всех болезней. Пользовалась
огромным уважением у семейских, которых здесь
большинство. Была острой на язык, резала правду-
матку в глаза.
022. муж — Леонтьев Александр Николаевич. 1919-
2005. Бурят. Женились в Хайрюзовке. Участник
ВОВ. Добрейший, внимательный человек. Дирек-
тор Мало-Куналейского детдома. Сироты называли
его и его жену: тятя и мама. Так они любили их.
Долгие годы после выпуска из детдома они приез-
жали, писали со всех концов страны, помогали им,
когда Александр Николаевич и Антонина Гераси-
мовна вышли на пенсию и переехали в Улан-Удэ.
Сейчас обитатели детдома стали бедствием Малого
Куналея. Бьют молодых и старых, воруют. Ничего
подобного не было при А.Н. Леонтьеве и его жене
А.Г. Гуляшиновой.
53. Гуляшинова Валентина Герасимовна. (15). 1930-2002.
Окончила БГПИ, преподавала русский язык. Учила
в Шибертуе будущего поэта Дондока Улзытуева. Он
приносил ей стихи на бурятском языке. Она плохо
знала родной язык и потому говорила: «Ты сначала
русский изучи хорошо, а потом стихи показывай».
Позже стеснялась того, что не помогла начинаю-
щему поэту. В 1967 г. Дондок у меня дома, в Улан-Удэ,
увидел её фото. «Почему она здесь?» — удивился он.
«Это моя тётя», сказал я. Он был поражён: «Так это
же моя учительница! Валентина Герасимовна была
473
такая строгая, я боялся, уважал её. Давай выпьем
за неё!» Судьба вновь свела их в Улан-Удэ. Дондок
получил квартиру, этажом выше неё. Когда у него
становилось шумно, она стучала по трубе, и шум
прекращался. Он по-прежнему боялся, уважал её.
6 февраля 2002 года ей принесли пенсию. После
этого кто-то вошёл к ней, отнял деньги, стал требо-
вать драгоценности, которых не было, и задушил её.
Убийца не найден.
023. муж — Хамгушкеев Иннокентий Степанович.
1923-1970. Кандидат филологических наук, препо-
давал в БГПИ. Один из видных бурятских фило-
логов. (Известная у осинских бурят фамилия. Моя
тёща Е.А. Хамгашкеева тоже из Осы). Кеша был
уважаемым преподавателем, очень живым, остро-
умным человеком, заядлым рыбаком. Весной ловил
на блесну огромных тайменей с дамбы в Улан-Удэ.
Покончил самоубийством.
54. Стариков Нансен Дмитриевич. (16). 1929-1941.
Умер в тюрьме, где сидел по ложному обвинению.
Дядя Гоша Бараев советовал ему признаться во всём
честно, Нансен сделал это. И сокамерники убили
его. Следователи сообщили заключённым, что Нан-
сен «наговорил лишнего».
55. Старикова Зоя Дмитриевна. (16). 1931. Бухгал-
тер. В 2008 г. специально приехала из Закаменска
(Бурятия) в Улан-Удэ, чтобы встретиться со мной на
поляне в Верхней Берёзовке.
024. муж — Цыденов Тогтохо (Ким) Будаевич. 1929.
Строитель. Однажды шёл с ним в районе Республи-
канской больницы и вдруг перед ним остановился
русский мужик: «Грёб твою мать!» Ким тоже развёл
474
руки и сказал: «Ити твою мать!» Встреча давних дру-
зей была радостной и долгой.
56. Хамаганов Владимир Ильич. (16). 1940-1960. Погиб
после драки из-за Зины Шалтыковой. «Она сильно
плакала на похоронах».
57. Бартукова Эльвира Платоновна. (17). 1937-1988.
Окончила Бурятский пединститут. Работала учите-
лем в Баяндае, Бохане, Осе, Усть-Орде. Очень отзыв-
чивая, гостеприимная. Однажды летом у неё в Бохане
собралось сорок человек одновременно, из Иркутска,
Баяндая, Улан-Удэ. Пользовалась огромным уваже-
нием учеников и учителей. Похоронена в Усть-Орде.
Более тысячи односельчан и учеников провожали
в последний путь любимую учительницу.
025. муж — Танганов Степан Ботоевич. 1934-2008.
По-монгольски танг — порожистое место, стук,
гром. Любопытно, что в своих стихах В. Брюсов
назвал озеро Танганьика Танганайкой. Степан
учился с Элей в БГПИ. Хороший волейболист, лыж-
ник, стрелок, охотник. Знал много старинных бурят-
ских песен, прекрасно пел баритональным басом.
После работы учителем, директором школы стал
председателем исполкома, секретарём райкома пар-
тии. Весьма уважаемый в Усть-Ордынском округе
человек. Он — кузен отца Анатолия Михаханова
(Аврора Мицури). Таким образом, мы родичи зна-
менитого сумоиста (вес 260 кг), живущего в Японии.
Степан умер осенью 2008 г. в поезде по пути из Улан-
Удэ в Иркутск. «Провожала вся Усть-Орда». Похоро-
нен рядом с женой Эльвирой Платоновной.
58. Бадашкеева Октябрина Платоновна. (17). 15.10.1939.
Детское имя — Октя. Окончила Ярославский педин-
475
ститут. Работала в школах Новоселенгинска, Улан-
Удэнского авиазавода, затем в жилуправлении.
Была председателем рескома профсоюза строителей
и работников коммунального хозяйства Бурятии.
Часто бывая в Москве, навещала нас. Между прочим,
именно в Москве однажды собрались вместе трое
Бартуковых — Эльвира, Октябрина и Валерий. Они
виделись в Усть-Орде, Улан-Удэ, но по отдельности.
И это было, к сожалению, в последний раз, так как
вскоре Эля умерла.
Однажды Октябрина позвонила с Чёрного моря,
мол, едет домой в Улан-Удэ через Москву, и не одна,
а с группой 50 школьников. «Нельзя ли устроить нас,
но, не в гостинице, а в какой-нибудь школе или на
турбазе?» Почти безумная просьба, тем более что на
решение её были лишь одни сутки. Каким-то чудом,
позвонив в ЦС Всесоюзной организации пионеров,
где у меня был знакомый, а я работал в журнале
«Коммунист», удалось устроить их. Причём с них
даже не взяли денег!
«Бартуковы часто приезжали не одни, — сказал я, —
а ты установила рекорд — привезла пятьдесят чело-
век!». Октябрина заботится о родичах, помогает им.
Удочерила внучатую племянницу Катю Цыдендам-
баеву. В 2008 году она организовала презентацию
моей книги «Гонец Чингисхана» в Улан-Удэ, дого-
ворилась с дирекцией Национальной библиотеки
Бурятии, Народным хуралом, министерством куль-
туры. Презентация прошла прекрасно. С застольем
на 50 человек. Кроме того, Октябрина, Галина Нор-
боева, Данчиновы, Цыденовы и другие устроили
в честь меня приём на Верхней Берёзовке, где собра-
476
лось пятьдесят родственников. Так завершилась
ответная операция 50 на 50, шутили мы.
026. муж — Бадашкеев Владимир Васильевич. 19.10.1939.
Окончил ВСТИ. Уважаемый ветеран Улан-Удэнского
авиазавода. «Мало говорит, много делает». Строил
вертолёты, истребители СУ-27.
59. Бартуков Валерий Платонович. (17). 1943. Учился в
МЭИ, окончил ВСТИ. Работал в Улан-Удэ в райкоме
партии, в Гусиноозёрске — секретарь горкома пар-
тии. Кандидат исторических наук. Лицом, малень-
ким ростом в отца, а характером — в мать. В 1990
годы Валерий оказался во главе компании «Бурят-
внешторг». Заседания начинал словами: «Половина
сидящих здесь будет уволена из-за плохой работы».
Торгуя лесом, углём, металлоломом, ездил в Китай,
Монголию, а однажды даже в США. Живя на широ-
кую ногу, возил за рубеж артистов, бизнесменов.
Бросив жену Зину, менял женщин. С ним я ездил
в Усть-Орду, Мольку, на Ольхон и восточный берег
Байкала. Это были трудные поездки. Тяжело было
видеть, как он унижает людей, грубит подчинён-
ным. Однажды я не выдержал и врезал ему. Посте-
пенно его дела стали идти хуже. Растеряв остатки
авторитета, был уличён в махинациях. Спасся тем,
что лёг в психоневрологическую больницу. Стал
плохо относиться к ближайшим родственникам.
Но грех осуждать больного. Он из тех, кому про-
тивопоказаны власть и деньги, и он не выдержал
испытания ими.
027. жена — Зинаида Сергеевна Шалтыкова. 1938. Среди
её родственников были многие заслуженные люди из
знаменитого села Улей — шаманы, артисты, учёные.
477
Красивая в молодости, она пользовалась успехом
у мужчин, а позже, к сожалению, спилась.
60. Шатханов Африкан Романович. (18).
61. Шатханов Александр Романович. (18).
62. Шатханов Исаак Романович. (18).
63. Шатханова Мария Романовна. (18).
64. Шатханова Зинаида Романовна. (18).
65. Шатханова Тамара Романовна. (18).
66. Шатханова Антонина Романовна. (18).
К сожалению, ничего не знаю о них, как и о детях
Ажеевых.
67. дети Платона Ажеева. (17).
68-69. 2 сына Анастасии Золтоевой. (45).
70. Сын Евдокии Халзушиновой. (46). 1923. «На лицо —
совсем русский».
71. Валерий, сын Шаралдай. (19). Фамилия неизвестна.
72. Октябрина, дочь Шаралдай. (19). То же самое
5-Е КОЛЕНО
73. Бараев Владимир Владимирович. (22). Родился
5.2.1933 в с. Молька Иркутской области. Окончил
в Улан-Удэ СШ-1, философский факультет МГУ,
работал в газетах Бурятии, Целинного края, в жур-
нале «Байкал». Автор книг: «Высоких мыслей досто-
янье» (о Бестужевых), «Древо: декабристы и семей-
ство Кандинских», «Гонец Чингисхана» (2008 г.,
Лонг-лист конкурса «Большая книга»), «Улигер о дет-
стве», «Под бременем познанья и сомненья» (роман
о МГУ 1950-1955 гг.). Живя в Улан-Удэ, сменил более
десятка квартир. Город фактически не принимал
меня. После целины вернулся в Улан-Удэ, поменяв
478
квартиру в Целинограде на Улан-Удэ. В 1969 году
решением Бурятского обкома партии снят с долж-
ности замредактора журнала «Байкал». За публика-
цию повестей Стругацких «Второе нашествие мар-
сиан» и «Улитка на склоне», глав из книги А. Белин-
кова о Юрии Олеше. Почти год не мог устроиться на
работу. После стал собкором «Пионерской правды»
по Северному Кавказу. Позже поменял квартиру
в Краснодаре на коммуналку в Москве. Работал
в журналах «Журналист», «Коммунист», «Буддизм»,
«Атомиум», на Центральном телевидении в Остан-
кине, в Госдуме РФ.
Был 10-кратным чемпионом Бурятии по мета-
нию диска и копья, чемпионом МГУ, Целинограда,
Целинного края, победителем международных
встреч в Улан-Удэ, Улан-Баторе, Тарту.
В 1995 г. бабушка Матрёна Андреева, жившая
в Мольке, увидев меня, сказала: «Ты похож на деда
Ивана, больше, чем на отца. Рада, что бараевский
род сохранился». Фамилию Бараевых представ-
ляют 12 человек: я, жена Валентина, дочь Ольга, сын
Тимур, внук Саша, внучка Маша. У внука Саши —
жена Катя, дочь Лиза, моя правнучка. У брата Вале-
рия — жена Алла, дочь Лариса, внучка Карина. Все
москвичи. Единственная Бараева в Улан-Удэ, моя
тётя Елена Ивановна, скончалась в 2009г.
Профессор М.М. Герасимов в 1965г. сказал мне:
«У вас бурятская, славянская и тунгусская крови. Но
комплекция — от высокорослых астеников халха-
монголов, телохранителей Чингисхана». В школе я
ростом не выделялся, но в МГУ вырос до 190, а позже
до 194 см.
479
028. жена — Бараева (Дагбаева) Валентина Агвановна.
Род. 28.8.1936 г. в с. Кабанске, росла в Сотникове (при-
город Улан-Удэ). Выпускница Бурпединститута. В годы
учёбы её сравнивали с Лолитой Торрес, позже —
с певицей Сарой Монтьель. Преподавала английский
в Оронгое, Улан-Удэ, Целинограде, Москве. Исклю-
чительно начитана. Хорошо помнит авторов книг,
имена актёров. Помогала в работе — переводила мне
английские книги о Кандинском. Была редактором
«Стройиздата» (Москва), главным редактором жур-
нала «Архитектура Подмосковья». Пользовалась ува-
жением коллег по работе и учащихся, а также моих
друзей в «Молодом целиннике» и других редакциях.
Отец моей жены Агван (Борис) Дагбаевич Даг-
баев родился в Ацагате от русского. Родная мать,
бурятка, отдала его одинокой бабушке Дагбаихе,
усыновившей его и назвавшей в честь буддийского
деятеля Агвана Доржиева, который родился в Аца-
гате, учился в Тибете и стал доверенным лицом
Далай-ламы XIII. Перед войной Борис Дагбаевич был
заместителем директора промартели «Кожевник».
Ему надоели частые собрания, которые проводила
его жена Е.А. Хамгашкеева, секретарь партячейки.
Однажды он пришёл на собрание и уронил кероси-
новую лампу. Вспыхнул пожар. Его посадили за срыв
партсобрания. Отбыл срок в Выдрине на Байкале.
Борис Дагбаевич в штрафбате кровью «смыл грехи»,
стал гвардии лейтенантом. Приехав на побывку
в 1943 г., он пел под гитару «Тёмную ночь». Его голос,
баритон, перешёл моему сыну Тимуру.
Мой внук Саша каким-то чудом выискал в Интер-
нете, что его прадед погиб в Чехословакии. Чудом —
480
потому что в «Именном списке безвозвратных
потерь начальствующего состава 330266-го полка,
129-ой гвардейской дивизии» он обозначен как Дог-
баев Борис, а мы искали Дагбаева Агвана. Среди
десятков погибших 8 февраля 1945 г. почти все
беспартийные, 20 лет от роду, лишь Борису — 30.
Гвардии лейтенант командовал миномётным взво-
дом. На их батарею немцы обрушили огонь хорошо
пристрелянной артиллерии. С поля боя никого
не удалось вынести. Поэтому извещение о гибели
запоздало. Рядом с ним сражались алтаец Мирон
Балашев, ростовчанин Дмитрий Пономарёв, волог-
жанин Валентин Смирнов, тамбовец Николай Ква-
сов, воронежец Иван Банченко. Все они похоронены
в братской могиле у села Зуброглаз.
Хорошо известен марш-бросок наших танков
в ночь на 9 мая к Праге, спешивших на помощь вос-
ставшим пражанам. На стороне чехов против нем-
цев сражались власовцы. Но, оказывается, наши
войска ещё 8 февраля пытались прорвать оборону
и попали в так называемый Чехословацкий котёл.
Жестокая битва на три месяца задержала наше
наступление с востока, и советские танки вошли
в Прагу лишь с севера.
Извещение о гибели Бориса Дагбаева пришло 9 мая
1945 г. Его жена Елена Андреевна Хамгашкеева в это
время как парторг вела в Сотникове праздничный
митинг в честь Победы. Незадолго перед этим она
получила извещение о том, что её брат Никита про-
пал без вести. Прочитав извещение о гибели мужа,
она лишилась чувств. Слёзы радости от победы сли-
лись со слезами горя. Его приёмная мать «бабушка
481
Дагбаиха» и после войны ездила в дацан. Ламы гово-
рили, будто он жив. Бедная старушка на последние
деньги ездила из Ацагата в Иволгу, привозила дары
и молилась, ждала сына до самой смерти. Из-за
этого моя жена Валентина невзлюбила лам, водив-
ших её за нос.
74. Бараева Роза Владимировна. (22). 1937-1998. Роди-
лась в Улан-Удэ. В школе упала с брусьев, отбила
почки и стала инвалидом. Гломерулопиелонефрит
мучил её до самой смерти. Окончив Бурпединсти-
тут, работала в Восточно-Сибирском институте
культуры (ныне Академия культуры). Пользова-
лась глубоким уважением коллег по работе. На её
плечи легли хлопоты с престарелыми родителями,
с которыми она жила. А я с женой жил в Москве.
Много сил Роза отдала Саше, сыну Ольги Бараевой,
когда они жили в Улан-Удэ, став его второй мамой.
И он любил её.
75. Бараев Валерий Владимирович. (22). Родился
17.01.1939. в Улан-Удэ. Окончил химфак МГУ. Был
заведующим лабораторией высокоинтенсивных
источников света (делал лазеры и мазеры). Чемпион
и рекордсмен МГУ по метанию копья — 65,75 м.
Призёр Москвы, первенств России по многоборью,
лыжам. Живёт и работает в Зеленограде, где пользу-
ется известностью, уважением. Мастер на все руки.
После развала оборонки работал порой в двух-трёх
местах одновременно. Кроме того, был председате-
лем дачного кооператива на общественных началах,
из-за чего его беспокоили в любое время суток.
029. жена — Бараева (Спиридонова) Алла Васильевна.
1942. Русская. Работала в МГУ, где познакомилась
482
с Валерой, а позже — на оборонном предприятии
«Ангстрем» в Зеленограде. Хорошая хозяйка, певунья.
76. Бараева Светлана Владимировна. (22). 1941-1942.
Была удивительно красивая, белолицая. Мы жили
на Смолина 13, в здании, принадлежащем бывшей
синагоге. Мёрзли, голодали. Она отдавала последний
кусок маме, а та со слезами возвращала. Вспоминать
это тяжело. Фактически Света совершила бурят-
ский обряд замещения — принесла себя в жертву и
тем спасла семью.
77. Гармажапова Валентина Балдановна. (25). 1948-
2012. Окончила ВСТИ. Со студенческих лет пре-
красно танцевала, участвовала в смотрах художе-
ственной самодеятельности на сцене театра оперы
и балета. Работала в разных учреждениях, увлека-
лась индуизмом.
030. муж — Хогоев Андрей Климентьевич. 1955-2000.
Много лет провёл в Якутии. Добывал золото. Борец
вольного стиля. Был партнёром видных якутских
борцов, мастеров спорта. Вместе с женой Валей зани-
мался коммерцией.
78. Гармажапова (Норбоева) Галина Балдановна. (25).
1950. Окончила ВСТИ, работала на Улан-Удэнском
авиазаводе, в Центральной заводской лаборатории.
Ухаживала за своей престарелой матерью, моей
тётей Лёлей, за что я и все родичи благодарны ей.
031. муж — Норбоев Алексей Найданович. 1948. Окон-
чил ВСТИ. Был инженером-программистом Улан-
Удэнского авиазавода. Затем перешёл в МВД. Участво-
вал в боевых действиях в Чечне. Сейчас — полковник
министерства юстиции Бурятии. Очень доброжела-
тельный спокойный человек.
483
79. Гармажапов Семен Балданович. (25). 1952. Родные
зовут его Сеня. Окончил ВСТИ, живёт и работает
в Санкт-Петербурге. Внешне и характером очень
похож на своего отца. Живой, общительный.
032. I жена — Коломенчук Татьяна Александровна. 1951.
033. II жена — сведений нет.
80. Гармажапов Александр Балданович. (25). 1957.
Ветеран МВД. Дважды ездил в Чечню командовал
Бурятским отрядом ОМОН. После ранения и кон-
тузии в Грозном вышел в отставку в звании под-
полковника. Возглавлял службу безопасности АО
«Вист» в Северобайкальске, Таксимо. Был началь-
ником службы охраны «Бурятзолото» в Северобай-
кальске. Пользуется огромным уважением в Улан-
Удэ и на БАМе.
034. I жена — Хогоева Людмила Александровна.
035. II жена — Василаки (Шаракшинова) Наталья. 1967.
81. Шангаев Игнат Павлович. (26). 1927-1999. Главный
агроном совхоза им. Щербакова в Мольке. Мы с ним
были похожи внешне и фигурами, как братья. Именно
он впервые привёз меня в Курусу в родовое гнездо
наших предков. Покоится рядом с первой женой.
036. I жена — Валентина Васильевна. 1930-1956.
На фото — русская красавица.
037. II жена — Буржатова Вера Александровна. 1925.
Бурятка. Очень добрая женщина, хорошая певунья.
82. Бакланова Екатерина Самсоновна. (30).
83. Бакланова Раиса Самсоновна. (30).
84. Бакланов Владимир Самсонович. (30).
85. Бакланов Михаил Самсонович. (30).
86. Хулуева Мария Николаевна. (31) Наша дальняя род-
ственница. Галя Гармажапова в детстве жила у неё на
484
каникулах в Хоринске. В 2005 г. я встречал Хулуеву
в Домодедово, отвёз в больницу. Она не понравилась
мне. Позже увидел в Иркутском архиве КГБ доносы
её отца на моего деда. И я как-то учуял это. Мария
Николаевна была одинокой и умерла в 2008 г.
87. Хунданова Тамара Максимовна. (29). 1946. Живет
в Бишкеке, Кыргызстан.
88. Хунданов Николай Максимович. (29). 1947. Рабо-
тал на ЗИЛе, в НАТИ. Сейчас — «лучший знаток и
ремонтник иномарок».
038. жена — Наталия. 1947. Очень славная русская жен-
щина. Живут с мужем в Москве
89. Леонтьев Владимир Александрович. (52). 1952.
Окончил БГПИ, мастер спорта по боксу, тренер. Был
заместителем Генерального директора Ангарского
химкомбината по безопасности, руководил группой
охраны, в которую входили его воспитанники-бок-
сёры. Кстати, они живут не только в Сибири, но и
Москве, Краснодаре, Сочи. В 2011 году переехал
с женой в Сочи.
039. жена — Татьяна Константиновна. 1952. Врач-
эндокринолог высшей категории. Родом из Мольки.
Работает в одном из санаториев Сочи.
90. Леонтьева Алла Александровна. (52). 1950. Медик.
040. муж — Игнатьев Николай Иннокентьевич. Бурят,
окончил мореходное училище, коммерсант. Обо-
шёл все моря-океаны на коммерческих судах. Пожив
в своё удовольствие, вернулся в Улан-Удэ и умер.
91. Леонтьев Сергей Александрович. (52). 1955. Юрист,
адвокат в Улан-Удэ.
041. жена — Наталия Владимировна Варфоломеева.
1969. Семейская. Юрист.
485
92. Хамгушкеев Сергей Иннокентьевич. (53). 1952.
Окончил ВСТИ. Инженер Улан-Удэнского завода
мостовых конструкций, построившего большин-
ство мостов БАМа и Бурятии, Забайкалья.
042. жена — Ертаханова Нина Михайловна. 1955.
93. Хамгушкеев Андрей Иннокентьевич. (53). 1953-
1967. Погиб от случайного выстрела.
94. Хамгушкеева Дарима Иннокентьевна. (53). 1955.
Врач-педиатр. Окончила Томский мединститут. Очень
начитанная, остроумная, прекрасный специалист.
95. Хамгушкеева Эржена Иннокентьевна. (53). 1962.
Окончила Новосибирский университет. Программист.
043. муж — Кожушко Алексей Валерьевич. 1960. Ново-
сибирск, Академгородок.
96. Цыденова Людмила Тогтохоевна. (55). 1953. Бух-
галтер. Улан-Удэ
97. Цыденова Мэдэгма Тогтохоевна. (55). 1959. Окон-
чила Восточно-Сибирский университет путей сооб-
щения. Экономист.
044. муж — Армаев Владислав Гомбоевич. 1957. Окон-
чил Восточно-Сибирский университет путей сооб-
щения. Начальник станции Загустай.
98. Цыденова Татьяна Тогтохоевна. (55). 1963. Экономист.
99. Танганов Игорь Степанович. (57). 1959. Окончил
истфак БГПИ, Улан-Удэ.
045. жена — Тамара Сергеевна. 1960. Окончила ВСГАКИ.
Кандидат искусствоведения. Доцент ВСГАКИ.
100. Танганов Михаил Степанович. (57). 1961. БГПИ.
Бизнесмен. Улан-Удэ.
046. жена — Намсараева Евгения. 1963. Москва.
101. Танганов Олег Степанович. (57). 1964. Бизнесмен,
Улан-Удэ.
486
047. жена — Сахаровская Елена. 1966.
102. Танганов Святослав Степанович. (57). 1970. Слу-
жащий. Улан-Удэ.
048. жена — Юлия Чимитовна Намдакова. 1970. Агинка.
103. Бадашкеев Александр Владимирович. (58). 1966-
1998. В 1990-е годы был успешным бизнесменом.
Убит случайным выстрелом пьяного друга.
104. Бадашкеев Виктор Владимирович. (58). 1968-2004.
Зарезан преступником по ошибке.
105. Бадашкеев Андрей Владимирович. (58). 1973. Води-
тель у геологов.
106. Бартукова Валерия Валерьевна. (59). 1964-2002. Врач.
049. Муж — Цыдендамбаев Баир Викторович. 1965.
Бизнесмен.
107. Бартукова Туяна Валерьевна. (59). 21.4.1971. Жур-
фак Томского университета. Работает в Томске.
108. Бартуков Платон Валерьевич. (59). 1975. Работает
в Улан-Удэ на авиазаводе.
6-Е КОЛЕНО
109. Бараева Ольга Владимировна. (73). 1.12.1957. Окон-
чила журфак МГУ. Работала в газетах «Комсомоль-
ская правда», «Собеседник», «Правда Бурятии»,
журнале «Северные просторы», газете МЧС «Спа-
сатель». Сейчас шеф-редактор журнала «Морское
страхование».
110. Бараев Тимур Владимирович. (73). 19.5.1963. Окон-
чил Российский университет дружбы народов. Я не
хотел, чтобы он повторял мои трудные дороги, но
он сам стал журналистом. Пишет легко, без особых
творческих мук. Имея покладистый характер, владея
487
тонкостями компьютерной вёрстки, он всюду помо-
гает коллегам и пользуется их уважением. Работал
в ИТАР-ТАСС, ответсекретарём журнала «Эхо пла-
неты», газеты «Спорт Экспресс», затем — главный
редактор журнала «Спортлайф», заместитель глав-
ного редактора журнала «ХХL», главный редактор
журнала «Мои часы». Сейчас — менеджер одной из
фирм Швейцарии, живёт в Москве.
050. I жена — Попова Светлана Владимировна. 1963.
Выпускница журфака МГУ.
051. II жена — Мельникова Наталья Вадимовна. 1968.
Врач.
052. III жена — Боголюбова Татьяна Николаевна. 1958.
Выпускница филологического факультета МГУ.
Редактор журналов «Космополитен», «Мen’s Health».
111. Бараева Лариса Валерьевна. (75). 1967. Медсестра,
менеджер. Живёт в Зеленограде, работает в Москве.
053. I муж — Ротарь Николай. Бизнесмен, молдаванин.
054. II муж — сведений нет.
112. Хогоев Виктор Андреевич. (77). 1987. Кандидат
в мастера спорта по борьбе. Живёт и работает
в Улан-Удэ.
113. Норбоев Сергей Алексеевич. (78). 1973. Окончил
Иркутское высшее авиаучилище. Служил в МВД
г. Улан-Удэ. Майор угрозыска. Вышел на пенсию.
055. жена — Поликарпова Аюна Эдуардовна. Врач-
дерматолог.
114. Норбоев Дмитрий Алексеевич. (78). 1980. Подпол-
ковник милиции. Глава Прибайкальского райотдела
МВД в Турунтаево.
056. жена — Кайдалова Юлия Борисовна. «Первая кра-
савица посёлка Восточный».
488
115. Гармажапов Михаил Семёнович. (79). 1986. Живёт
в Санкт-Петербурге.
116. Гармажапов Александр Александрович. (80). 1980.
Художник типографии «Информ Полис». Улан-Удэ.
Хорошо рисует, как его дед.
057. жена — Карина Ринчинова. 1983.
117. Гармажапова Елена Александровна. (80). 1982.
В детстве — экстрасенс.
058. муж — Гуржапов Максим Константинович. 1982.
Окончил ВСГТУ. Менеджер компании СМиТ, пред-
ставитель ООО «Океан».
118. Александрова Екатерина Александровна. (80).
1994. Наталья Василаки, пользуясь правом присваи-
вать бурятским детям фамилию по имени отца, уго-
ворила мужа сменить фамилию детей с Гармажапо-
вых на Александровых.
119. Александров Илья Александрович. 1998. (80).
120. Шангаев Павел Игнатович. (81). 1950-1998. Главный
инженер, заместитель директора совхоза в Мольке.
Был видным мужчиной. Оставшись один в доме,
рано закрыл печь и угорел.
059. жена — Голомарева Екатерина Федоровна. 1948.
Бывая в Мольке, родичи из Улан-Удэ, в том числе
и я, останавливаются у неё. Очень гостеприимная,
трудолюбивая хозяйка. Пережить гибель мужа
помогли её дети, а особо — сын Алёша.
121. Хунданова Наталья Николаевна. (88). 1990. Москва.
122. Леонтьева Елена Владимировна. (89). 1979. Окончив
Иркутский университет, стала юристом. В 2009 г.
переехала в Сочи. Зампрокурора Адлера.
123. Леонтьев Александр Владимирович. (89). 1984.
Окончил Иркутский нархоз.
489
124. Леонтьев Артем Владимирович. (89). 1986-2008.
Задиристый характером, погиб возле своего дома
в Ангарске.
125. Леонтьев Денис Сергеевич. (91). 1990. Посёлок
Саганур, у Петровского Завода. Окончил универ-
ситет в Шиньяне, Китай. Учится в Улан-Удэнском
филиале Московского университета экономики,
чтобы иметь российский диплом.
126. Игнатьева Полина Николаевна. (90). 1980.
127. Игнатьев Александр Николаевич. (90). 1984 Лама
Улан-Удэнского дацана. Во время протестов против
вывоза в США Атласа Тибетской медицины милици-
онеры, повалив его на землю, выбили ногами зубы.
128. Игнатьев Иннокентий Николаевич. (90). 1989.
129. Хамгушкеева Галина Сергеевна. (92). 1988.
130. Кожушко Асия Алексеевна. (95). 1985. Новосибирск.
131. Кожушко Оюна Алексеевна. (95). 1989. Новосибирск.
132. Армаев Олег Владиславович. (97). 1979.
133. Армаева Оюна Владиславовна. (97). 1982.
134. Армаев Юрий Владиславович. (97). 1985.
135. Танганов Борис Игоревич. (99). 1980.
136. Танганов Сергей Игоревич. (99). 1984.
137. Танганова Татьяна Михайловна. (100). 1981.
138. Танганова Анна Михайловна. (100). 1984.
139. Танганов Дмитрий Олегович. (101). 1988.
140. Танганов Андрей Святославович. (102). 1992. Студент.
141. Танганова Эльвира Святославовна. (103). 1997.
Названа в честь бабушки Эльвиры Платоновны.
142. Цыдендамбаева Екатерина Баировна. (106). 1991.
Выпускница Томского университета, философский
факультет. В.П. Бартуков после смерти дочери отка-
зался от внучки. Её взяла под опеку О.П. Бадашке-
490
ева. Сейчас Катя учится в магистратуре МГУ имени
Ломоносова.
143. Цыденов Илья Аркадьевич. (96). 1980. Окончил
ВСГТУ. Исполнительный директор стройкомпании
СМиТ.
144. Шангаева Марина Павловна. (120). 1972-2012. Жила
в Иркутске.
060. муж — Кирпиченко. Изменял жене, и она повесилась.
145. Шангаев Александр Павлович. (120). 1976. Высо-
кий, красивый парень.
146. Шангаев Алексей Павлович. (120). 1988. Оставшись
без отца, вёл всю мужскую работу по дому. Осенью
2001 г. он, 13-летний мальчик, привёз домой три
машины сена и три машины соломы. Грузил на полях
и разгружал дома с помощью сверстников. Поддер-
живает маму после неожиданной кончины отца.
059. жена — Данчинова.
(Все Шангаевы этой ветви — светлолицые, голубоглазые.)
7-Е КОЛЕНО
147. Бараев Александр Владимирович. (109). 29.2.1980.
Москва. Начальник опергруппы охранного агент-
ства. Сейчас телохранитель директора Московской
корпорации «ГазЭнергСтрой».
061. I жена — Пащенко Екатерина Петровна. Домо-
хозяйка. 1985.
062. II жена — Вилкова Татьяна Сергеевна. Бухгалтер.
148. Бараева Мария Тимуровна. (110). 19.3.1991 Москва.
Окончив с отличием Российский государственный
гуманитарный университет, работает в Мосводо-
канале. Мать — Мельникова Наталья Вадимовна.
491
Маша — в Бараевскую родову. Училась на отлично.
Владеет английским, играет на пианино.
149. Бараева Карина Николаевна. (111). 1988. Выпуск-
ница Академии в Зеленограде. Серьёзная девушка.
Ничего восточного в облике. Поёт, работает хорошо.
В 2009 г. была гидом на Кипре. С 2010 г. — менеджер в
Италии. Знает английский, греческий, итальянский
языки. Достойная наследница Бараевского рода.
063. муж — Андреа Поцци. Фотохудожник, Италия.
150. Норбоев Алексей Сергеевич. 2003. (113).
151. Норбоев Вячеслав Дмитриевич. 2005. (114).
152. Норбоев Павел Дмитриевич. 2010. (114).
153. Гуржапов Дмитрий Максимович. (117). 2004.
8-Е КОЛЕНО
154. Бараева Елизавета Александровна. (147). 23.02.2009.
Наше чудо и радость. Очень похожа на меня тем,
что картавит, как я в детстве. Всё схватывает на лету.
Хороший музыкальный слух.
155. Шангаева Мария Александровна. (145). 1996.
156. Шангаев Максим Александрович. (145). 2000.
157. Кирпиченко Алина. (144). 2010.
158. Шангаев Кирилл Алексеевич. (146). 2011.
Итого: в 8 поколениях Бараевых 221 человек:
158 прямых потомков и 63 супруга. Но указаны
далеко не все. В родословие не вошла целая тетрадь
с Малановыми и другими родичами. Я не успел
обработать данные.
492
РОДОСЛОВИЕ ПО МАТЕРИНСКОЙ
ЛИНИИ — ТАСХАНОВЫМ
1 КОЛЕНО
Тас по-монгольски гриф. Тасхан — царь грифов.
Тасхановы — из рода хогой, жили в улусе Вершина
Мольки и улусе Санкирово, вместе с Холоповыми,
Хогоевыми. Их родичи — русские Бичурины, ссыль-
ные поляки Франц Минкевич и его сыновья Людвиг,
Люциан и дочь Ядвига. Моя кузина Геля Тасханова,
дочь Максима Тасханова, погибшего в Орловско-
Курском сражении, приехав в Мольку из Улан-Удэ,
где живёт, открыла родовую святыню Тасхановского
рода в Вершине Мольки, откуда течёт речка, давшая
название селу. Там стоит большая берёза. Когда-то
молния сожгла молодое деревце. И вместо одного
ствола появилось девять ветвей, которые пучком
поднялись к небу. Нижние ветви увешены цветными
ленточками, как это делают мои сородичи в святых
местах. И берёза превратилась в сэргэ — коновязь
для коней духов предков. Это дерево символично,
оно отражает историю и рода Тасхановых, и всего
села. Молька, расстрелянная в тридцатых годах, зато-
пленная Братским морем в шестидесятых, выжила,
дав новые ветви, которые продолжают зеленеть!
1. Тасханов Роман. Около 1860-1917. Депутат Нукут-
ской думы.
01. жена — Екатерина Андреева (бурятские имена: Ком-
пра, Абу). 1862-1934. Дочь Балаганского тайши Инно-
493
кентия Григорьевича Андреева. О нём писал М. Хан-
галов («Происхождение бурятских родоначальников»,
Соч., т.1, с.167-172). Тайша женат на русской. Его дочь
Екатерина кончила церковно-приходское училище
в Балаганске и Иркутское духовное училище. Была
красивой, начитанной, истово верила в Христа, знала
все молитвы. Около 1910 г. сошла с ума. Её держали
взаперти, привязывали, чтобы не выходила из дома.
Её внучка Дуня (Е.П. Бараева, моя мама) ухаживала за
ней. Из-за того, что по линии матери у нас были тайша,
депутат, староста и пятеро расстрелянных, о нас гово-
рили, что «все Тасхановы — из бывших и недобитых».
2. Тасханов Павел. Брат Романа
3. Тасханов Федос, двоюродный брат предыдущих.
В 1921 г. арестовал Прокопия Романовича Тасханова,
моего деда, и других родичей. Гражданская война…
4. Тасханов Спиридон, родной брат Федоса. (Ничего
не знаю о нём).
2 КОЛЕНО
5. Тасханов Дмитрий Романович. 1880-1948. Жил
в Хадахане. Умер в Мольке.
02. жена Гудуева, имя неизв. Родом из Хадахана. Своих
детей не было, усыновили русского мальчика Нико-
лая, потом племянника Максима, сына Прокопия
Тасханова, моего деда.
6. Тасханов Папа (Миша) Романович. 1882-... Жил в
улусе Бирит (бирит — злой дух).
7. Тасханов Прокопий Романович. 1885-1937. Мой
дед. «Был высокий, красивый», — говорила Мюда
Хогоева. Жил в улусе Санкирово. Избирался стар-
494
шиной Молькинской инородческой управы, за что
арестован и расстрелян в 1937 г.
02. жена — Холопова Анна Кондаковна. 1886-1962.
Моя бабушка. Бурятские имена: Ляляй, Пунтотка
(Пухленькая). Была красавицей. Перед её свадьбой
с Дмитрием Тулосовым Прокопий Тасханов обвя-
зал язык колокола в церкви, сорвал венчание и,
похитив её из-под венца, женился на ней. Тулосов
позже женился на русской девушке Анне. Их дочь
Степанида Дмитриевна вышла замуж за поляка
Людвика Францевича Минкевича. Их сыновья
Феликс, 1926 г/р., и Виталий, 1928. Наша родствен-
ница Агафья Борисовна Балханова, мать Иллариона
Митрофановича Бальхаева, была в родстве с Мин-
кевичами. Соответственно, и мы — дальние родичи
польских ссыльных после восстания 1863 г.
Бабушка Ляляй — великая мастерица, шила пре-
красные унты, шубы, дымила шкуры, гнала тара-
сун. В годы гражданской войны их дом несколько
раз грабили бандиты, угнали скот, забрали украше-
ния — подвески, серьги, ожерелья с золотыми чер-
вонцами и кораллами. Тогда у неё умерло 4 мало-
летних ребёнка. В 1937-м она лишилась мужа и трёх
сыновей. Жуткие испытания.
Отношения с моим отцом были натянутые. В 1937-м
она приехала на Кумыску, а он, исключённый из пар-
тии в 1934 году, боясь гонений, отправил её обратно.
Её неприязнь к отцу переносилась на меня: «Ты похож
на отца, и такой же вредный». С 1943 г. жила у нас
на Ильинке. Несмотря на тяжёлую жизнь, оставалась
бодрой. Выпив, она смеялась: «Бабушка пяна, пяна».
Пела бурятские песни, сочиняла стихи на русском:
495
«Маленький мальчик — целый стаканчик. В дудочку
играет — собака лает».
Похоронена на Ильинском кладбище в Прибайкалье.
Живя в Бурятии, мы всё время навещали её могилу —
я, Роза, моя дочь Оля, её сын Саня. Он покрасил
оградку в 1998 г. Приезжая в Бурятию, навещаю её
могилу, прошу прощения за отца, себя и всех нас.
8. Тасханова (Хогоева) Агафья Романовна. 1888-19...
03. I муж — Гиленов Александр. 1887-1918. Родствен-
ник знаменитого улигершина Папы Тушемилова.
Учился с М. Ербановым.
04. II муж — Хогоев Андриан Холопович. 1884-1938.
Расстрелян вместе с моими дедами. Мой двоюрод-
ный дед по матери.
9. Тасханова (Тарантаева) Марина Романовна. 1891-19...
05. муж — Тарантаев Максим.
10. Тасханов Спиридон Павлович.
11. Тасханова Дарья Павловна. 1890-1990.
12. Тасханов Николай Дмитриевич. Русский, усынов-
лён (5), уехал в 1931 г. в Монголию, где и исчез.
13. Тасханов Максим Папаевич. Сын Прокопия (7), его
растил Папа Тасханов (6). Учился в комвузе, исклю-
чён как сын кулака.
14. Тасханов Виктор Папаевич.
3 КОЛЕНО
15. Тасханов Иосиф Прокопьевич. 1906-1937. Агроном,
автор брошюры по агротехнике. Расстрелян.
06. жена —
Сульяна.
16. Тасханов Лука Прокопьевич. 1907-1937. Кузнец,
член ВКП(б) в 1929-1934 гг. Исключён из партии,
496
арестован и расстрелян. Самый высокий и силь-
ный из всех братьев.
07. жена — Осипова Татьяна Алексеевна. 1908-
1999. Бурятка. Колхозница в Мольке. Похоронена
в Турунтаево, где жила её дочь Светлана.
17. Бараева Евдокия Прокопьевна. 1909-1991. Моя
мама. Невысокая, очень крепкая, выносливая, пух-
лощёкая в юности. Была пионервожатой, комсомол-
кой, вступила в партию. С отличием окончила меду-
чилище в Чите. В июле 1934 г. исключена из партии
как дочь кулака, моего деда. В 1937-м арестованы её
отец и трое братьев. Мои родители не зарегистриро-
вали брак. Так что я и все мы — «незаконнорожден-
ные». Несмотря на это, брак был очень прочен. Реги-
страцию провели лишь перед смертью моего отца,
оформляя квартиру на её имя.
08. муж — Бараев Владимир Иванович. 1907-1989. Мой
отец. Во время чистки партии в июле 1934 года исклю-
чён из рядов как сын бывшего старосты Молькинской
инородческой управы. Доказывая свою невиновность,
ездил в Балаганск, Иркутск, сильно простыл. Восстано-
вившись в партии, уехал на строительство Паровозо-
вагонного завода в Улан-Удэ. В 1935 г. заболел тубер-
кулёзом, вылечился в Крыму, работал директором
тубсанатория на Кумыске, под Улан-Удэ. По доносу из
Мольки в 1937 г. исключён из партии, уволен с работы,
но потом восстановлен. В 1941 — новый донос и уволь-
нение. Из-за этого он был нервный, вспыльчивый.
Маме пришлось трудно с ним и детьми.
18. Тасханов Максим Дмитриевич. 1911-1945. Настоя-
щее отчество Прокопьевич изменено, т.к. его усыно-
вил бездетный дядя Дмитрий Тасханов. У бурят был
497
обычай «делиться» детьми. Осенью 1937 г., когда аре-
стовали его братьев в Мольке, кто-то прибежал в поле
и сообщил об этом. Он сел в лодку и уплыл на левый
берег Ангары. Через Хадахан добрался в Апхульту,
где жили родичи жены Шалаевы. Стал трактористом
Нельхайской МТС. В 1938-1940 годах скашивал более
43 га пшеницы при норме 7 га. Как передовик поехал
в 1940 г. на ВДНХ в Москву. Оттуда он привёз дет-
ские распашонки, пелёнки. Его жена Полина ждала
ребёнка. Ими пользовались его дочь Алла, племян-
ник Валера Яжинов, а позже вторая дочь Геля.
В годы войны Максим Тасханов имел бронь, но
рвался на фронт. В марте 1943 г. его мобилизовали.
Участвовал в битве на Курско-Орловской дуге.
Родные думали, он, тракторист, стал танкистом.
В 2012 году я искал его имя среди 10 тысяч павших
в списках Прохоровского мемориала. Но мне ска-
зали, что на табло указаны лишь погибшие на этом
поле. А дядя Максим был командиром отделения на
северном крыле Огненной дуги, в районе станции
Поныри, под командованием Рокоссовского. Гусени-
цей танка ему оторвало ногу. Санитары остановили
кровотечение, доставили в госпиталь села Бого-
словск Орловской области. Умер 4 августа 1943 г., за
день до освобождения Орла. Похоронен в братской
могиле у села Большая Чернь Орловской области.
09. жена — Тасханова Полина Зангеевна, сестра
Павла, Ильи, Агнии Шалаевых. Так что мы —
родичи Шалаевым, Яжиновым.
19. Тасханов Никита Прокопьевич. 1913-1938. Хоро-
ший тракторист. В 1937 г. попал в ГУЛАГ, в г. Сво-
бодный Амурской области, строил БАМ, где и погиб.
498
Жуткая ирония судьбы — сидеть в лагере и погиб-
нуть в городе Свободном.
20. Тасханова (Данчинова) Анна Прокопьевна. 1915-
1988. Сестра моей мамы. Жил у неё на улице Свободы
в Улан-Удэ, в 1946-1947 учебном году.
010. муж — Данчинов Тарас Леонтьевич. 1915-1969.
Участник ВОВ на Дальнем Востоке. Данчиновы —
известная фамилия. Данчинов Георгий Георгиевич
(1894-1954), уроженец Боханского района Иркутской
области, в 1918 году был одним из создателей первой
бурятской группы большевиков и Центросибири.
Боролся с колчаковцами. По заданию реввоенсо-
вета 5 армии в 1921 г. участвовал в захвате барона
Унгерна, а позже — в ликвидации китайских хун-
хузов, остатков японских и белогвардейских банд
в Монголии, за что был награждён орденом Крас-
ного знамени. Но Тарас Леонтьевич почему-то отка-
зался от родства со знаменитым деятелем. «Мы про-
сто однофамильцы, — сказал он, — Наша фамилия
происходит от китайского слова данчин — писарь.
То есть мы — Писаревы».
21. Тасханов Игнат Прокопьевич. 1917-1919.
22. Тасханов Александр Прокопьевич. 1918-1918.
23-24. Девочки-близнецы 1919-1919. Как и 21-22, умерли от
голода. Страшное горе — смерть малолетних дети-
шек! Гражданская война, грабёж со стороны белых,
красных и бандитов. К счастью, у неё осталось
6 детей, но трое из них репрессированы в 1937-м.
Всё это пережила моя бабушка Ляляй. Однажды я
спросил её о Тулосовых, а она заплакала — я задел
больную тему, и сказала, что если бы вышла замуж за
Дмитрия Тулосова, её жизнь была бы совсем другой.
499
25. Гиленов Никифор Александрович. 1907-... Сын Ага-
фьи (8). Урождённый Тасханов, отдан на воспитание.
Хорошо помню его. Он жил в Улан-Удэ, на авиазаводе,
приезжал к нам. Высокий статный мужчина. Один
глаз повреждён, но взгляд — величественный. Голос
басовитый. По нему представляю, как выглядели его
братья, то есть мои расстрелянные дяди.
26. Гиленов Илья Александрович. 1916-...
27. Хогоева Надежда Андреевна. 1920-1998. Добрей-
шая тётя, у которой я жил зимой 1944-1945 г. в Улан-
Удэ на ул. Каландаришвили. Голодали, холодали,
ели мёрзлую картошку. Тогда она работала на Глав-
почтамте. Позже стала заведующей постановочной
частью Бурятского театра оперы и балета.
012. муж — Хунданов Максим Антонович. 1918-1993.
Брак прервался во время войны. После демобилиза-
ции он женился на В.Н. Тарантаевой, внучке купца
Немчинова, которая была кузиной Юлии Бармы,
жены К. Рокоссовского. В.М. Тарантаева говорила:
«Из-за Вали мы стали родственниками маршала».
28. Хогоева Елизавета Андриановна. 1920. Живёт
в Улан-Удэ.
013. муж — Дабагуров Афанасий Данчинович. 1914.
29. Хогоева Мюда Андриановна. 1927-2000. Жила
в Улан-Удэ.
014. муж — Матвеев Николай Давыдович 1926.
30. Хогоев Клим Андрианович. 1930-1998. Рос в Улан-
Удэ. Ходил на школьные вечера в тельняшке, был
крепкий неуступчивый парень.
015. жена — Галина Моисеевна.
31. Тарантаев Дмитрий Максимович. Не видел, не
знаю, кем он был.
500
016. жена — Степанида Даниловна. Очень хорошая,
добрая тётя. Заезжали к ней, бывая в Иркутске.
Жила на улице Дзержинского рядом с рынком вме-
сте с В.М. Тарантаевой и её сыном В.Н. Балдаевым.
4 КОЛЕНО
32. Тасханова Лора Иосифовна. 1936-1937.
33. Тасханова Клара Лукинична. 1929-1989. Певица,
окончила музучилище в Улан-Удэ. Была полной,
но очень обаятельной. Хорошо одевалась, следила
за собой. Работала в Бурятской филармонии и на
БАМе, в Северобайкальске. В последний раз видел
её с киноактёрами Моргуновым и Вициным, при-
ехавшими в Бурятию с концертами. Клара сопрово-
ждала их.
016. муж — Забельский Иосиф. 1918-1978. Родился
на станции Мысовой, ныне город Бабушкин. Дири-
жёр. Высокий, статный. Прекрасный музыкант.
В 1958 г. я опубликовал в «Правде Бурятии» очерк
о его жизни и творчестве.
34. Дмитреева (Тасханова) Светлана Лукинична.
1932-2006. Лана окончила Бурпединститут. Учитель-
ствовала в Кяхте, Турунтаево. Её уважали коллеги.
017. муж — Дмитреев Фёдор Сафронович. 1930-1985.
Ольхонский бурят. Директор Прибайкальского рай-
банка. Пользовался огромным уважением жителей
района.
35. Бараев Владимир Владимирович. 1933. Выпускник
МГУ. О нём — в родословии Бараевых.
018. жена — Бараева Валентина Агвановна. 1936.
О ней — в родословии Бараевых.
501
36. Бараева Роза Владимировна 1936-1996. О ней —
в родословии Бараевых.
37. Бараев Валерий Владимирович. 1939. Выпускник
химфака МГУ. Лазерщик, работал в оборонном
НИИ, позже в автопарке маршрута 400 Зеленограда.
019. жена — Спиридонова Алла Васильевна. 1942. Рабо-
тала в ателье МГУ на Ленгорах, а позже в «Ангстреме».
38. Бараева Светлана Владимировна. 1941-1942.
Умерла от голода, болезни. Была очень красива.
Поражало, как эта маленькая кроха отдавала
последний кусок маме, а мама возвращала ей. Это
«перекладывание» вспоминаю с болью.
39. Тасханова Елена (Алёна) Максимовна. 1939-1972.
Окончила БСХИ.
020. муж — Тышкенов Николай.
40. Тасханова Энгельсина Максимовна. 1942. Выпуск-
ница Бурпединститута. Заведующая химлаборато-
рии Восточно-Сибирского технологического инсти-
тута, ныне университет — ВСГТУ. Геля до сих пор
работает, почётный ветеран ВСГТУ.
020. муж — Хамаев Иосиф Семёнович. 1934-2011. Кан-
дидат технических наук. Был председателем совета
ветеранов ВСГТУ. Он нашёл могилу тестя.
41. Данчинова Роза Тарасовна. 1936.
Психически больная.
42. Данчинов Геннадий Тарасович. 1937-2005. Дома
звали — Генрук. Выпускник Томского политехниче-
ского института. Из породы трудоголиков, хороший
организатор. Был главным инженером Шелеховского
кабельного завода. Многие шелеховцы умирали из-за
плохой экологии. В июле 2008 г. я видел ядовито-жёл-
тый туман над городом.
502
021. жена — Любовь. Детей не было.
43. Данчинова Жанна Тарасовна. 1939. Живёт в Хан-
дагае, Бурятия.
021. муж — Ким.
44. Данчинов Леонид Тарасович. 1950. Телемастер,
живёт в Иванове. Инвалид.
022. жена — Рыбакова Галина Владимировна. Русская.
Познакомились в костно-туберкулёзном санатории,
где лечились. Женитьба оказалась счастливой. У них
родилась красавица-дочь Жанна.
45. Мяханова Нина Тарасовна. 1952. Выпускница
ЦСХИ, главный специалист плодопитомника
в Улан-Удэ. Автор десяти новых сортов облепихи и
жимолости.
023. муж — Мяханов Леонид Сергеевич. 1950-2004.
46. Данчинов Владимир Тарасович. 1956.
024. I жена — Марина.
025. II жена — Галина.
47. Гиленова Вера Никифоровна. 1921-... Очень добрая
улыбчивая женщина. Жила в г. Навои, Узбекистан.
026. I муж — Хромов.
027. II муж — сведений нет.
48. Гиленова Ядвига Никифоровна. 1931. Крещена
польской роднёй. Моя кузина. Живёт в Краснока-
менске Читинской области.
028. муж — сведений нет.
49. Хогоева Лариса. 1955. (27). Балерина. Была ведущей
солисткой ансамбля «Байкал». «Первая красавица
Улан-Удэ».
029. I муж — Борисов Владимир. Солист балета, очень
славный человек.
030. II муж — сведений нет.
503
50. Мухтеева Людмила Афанасьевна. 1955. (28),
031. Муж — Мухтеев.
51. Дабагурова Валентина Афанасьевна. 1956.
032. муж -сведений нет.
52. Дабагуров Виталий Афанасьевич. 1978.
53. Матвеева Галина Николаевна. 1947.
033. муж — сведений нет.
54. Матвеев Георгий Николаевич. 1950-1987.
034. жена -сведений нет.
55. Матвеев Александр Николаевич. 1953.
035. жена – сведений нет.
56. Хогоев Андрей Климентьевич. 1956-2005. Работал
в Якутии.
036. жена — Гармажапова Валентина Балдановна.
1948-2012.
5 КОЛЕНО
57. Забельский Олег Иосифович. 1957-1988. (33). Рост —
2 м. Красавец, баскетболист. Служил в ЗабВО, укра-
сил спину и грудь татуировками. За драку осуждён
военным трибуналом. Пользовался успехом у жен-
щин. Умер из-за передозировки наркотиков.
037. жена — сведений нет.
58. Забельский Игорь Иосифович. 1959. Музыкант.
Рост — 2 м. Как и старший брат, красавец, дружил
с Костей Ханхалаевым, основавшим художествен-
ную галерею в Москве. В 2008 г. Ханхалаев издал
мой роман «Гонец Чингисхана».
038. жена — Лариса, 1965-2003, Заведующая Улан-Удэн-
ской библиотекой имени Исая Калашникова за
Удой. Русская красавица. Умерла от рака.
504
59. Дмитреева Лариса Фёдоровна. 1956. (34). Препода-
ватель, живёт в Турунтаево, Бурятия.
039. I муж — Доржиев Ешинима.
040. II муж — сведений нет.
60. Дмитреева Ольга Фёдоровна. Врач. Живёт и рабо-
тает в Турунтаево.
041. муж – сведений нет.
61. Дмитреев Сергей Фёдорович. физик, ушедший
в бизнес. Екатеринбург. Директор ООО «Вита-тех-
ника», поставляющей медоборудование.
62. Бараева Ольга Владимировна. 1957. Выпускница
МГУ. Журналистка. Журнал «Северные просторы»,
газета МЧС «Спасатель», шеф-редактор журнала
«Морское страхование» (Москва).
63. Бараев Тимур Владимирович. 1963. Выпускник
Российского университета Дружбы народов —
РУДН, Москва. Журналист.
042. I жена — Попова Светлана Владимировна. 1963.
Выпускница журфака МГУ.
043. II жена — Мельникова Наталья Вадимовна. 1968.
Врач.
044. III жена — Боголюбова Татьяна Игоревна. 1958.
Окончила филологический факультет МГУ, редак-
тор журналов «Космополитен», «Men’s Health».
64. Бараева Лариса Валерьевна. 1967. Медсестра,
менеджер. Москва.
045. муж — Ротарь Николай. Бизнесмен. Молдаванин.
Разведён.
65. Хамаев Борис Иосифович. 1962. (40). Врач, канди-
дат меднаук. в Улан-Удэ.
046. I жена — Оксана Николаевна. Врач-кардиолог.
047 II жена — Ольга Анатольевна. 1974. Преподаватель БГУ.
505
66. Панцерова (Хамаева) Елена (Алёна) Иосифовна.
8.03.1970. (40). Окончила Саратовскую военно-меди-
цинскую академию. Живёт в Литве, Клайпеда.
048. муж — Панцеров Вадим Григорьевич. 8.03.1970.
Окончил Клайпедский технологический универси-
тет. Инженер по электронике. «Panzer» по-немецки —
броня, танк. Так что по-русски фамилия может зву-
чать как Броневой, Танковый, Панцирев.
67. Дочь Розы Данчиновой (41). Имя не помню. Психи-
чески больная.
68. Морходоева (Данчинова) Светлана Кимовна. 1977.
(43). Бухгалтер Торгового дома «Абсолют». Одна из
самых активных в Фейсбуке.
049. муж — Морходоев Борис Сократович. 1979. Пред-
ставитель ТГ «Абсолют». Ольхонец. Кроме него,
у нас в роду был ольхонец Дмитреев Ф.С. Оль-
хонцы — крепкая порода.
69. Океанская (Данчинова) Жанна Леонидовна. 1974.
Выпускница Ивановского университета. Доктор
филологических наук. Живёт в Иваново. На редкость
красивая, обаятельная женщина.
050. I муж — Сурков Евгений Петрович. Успешный
бизнесмен. Убит бандитами.
051. II муж — Океанский Вячеслав Петрович. 1965. Сын
подводника, после мореходного училища в Крон-
штадте прошёл на авианосце «Новороссийск» от
Чёрного моря вокруг Африки во Владивосток. Окон-
чил филологический факультет Ивановского уни-
верситета. Стажировался в Париже, в Православном
Свято-Сергиевском Богословском Институте, осно-
ванном отцом Сергием Булгаковым. Кандидатская
диссертация — по А. Хомякову, докторская — по
506
русской метафизической лирике ХIХ века. Доктор
филологических наук, завкафедрой Шуйского уни-
верситета. Автор книг по литературоведению, куль-
турологии и религиозной философии. Российская
Академия естественных наук присвоила ему звание
«Основатель научной школы» как руководителю
Центра кризисологических исследований. Учёные,
политики, священники Иваново, Шуи, Костромы,
Курска, Ижевска, Москвы принимают меры по пре-
одолению кризиса. Помимо всего у Вячеслава Петро-
вича и Жанны Леонидовны есть титулы многодет-
ных родителей. Рад, что в наше байкальское родос-
ловие влилась мощная Океанская струя.
70. Мяханова Софья Леонидовна. 1979. (45). Менед-
жер рекламного агентства. Очень милая, энергич-
ная женщина.
051. I муж — Константинов. Русский. Красивый высо-
кий парень. Умер в 2003 г.
052. II муж — Маргулис Дмитрий.
71. Мяханов Эдуард Леонидович. 1981. (45).
72. Данчинов Евгений Владимирович. 1978. Рабочий.
73. Данчинова Вера Владимировна. 1979.
74. Хромов Николай Николаевич. (47). Живёт на Ави-
азаводе, Улан-Удэ.
75. Хромов Александр Николаевич.
76. Гиленова Лариса. (47, 027). Окончила ВСТИ, живёт
в г. Навои. У неё двое детей.
77. Борисова Наталья Владимировна. 1973. (49). Бале-
рина, красавица. Её фото украшало обложку глянце-
вого журнала, посвящённого Бурятии.
053. муж — Соктоев Константин Евгеньевич. 1968.
Живут в Сотниково.
507
78. Дабагуров Роман. 1987. (51)
79. Хогоев Виктор Андреевич. 1987. (56). Славный
юноша. Нравится мне.
80. Хандагурова Лидия.
81. Жамьянова Елена.
82. Мухтеев Виталий. 1978.
83. Мухтеева Ольга. 1986.
6 КОЛЕНО
84. Забельский Павел Олегович. 1977. (57). Бизнесмен,
Хабаровск.
054. жена — сведений нет.
85. Забельский Дмитрий Игоревич. 1981. Окончил
Бурятский университет. Живёт в Улан-Удэ. Работает
в телекомпании «Тивиком».
055. жена — сведений нет.
86. Кантор-Забельская Марина Игоревна. 1984. Окон-
чила университет в Беершеве, Израиль. Живёт и
работает там же. (Моя внучатая племянница живёт
в Израиле!)
056. муж — Кантор.
87. Дмитреева Дарима. 1983. (59).
88. Дмитреев Булат. 1986. (59). Окончил Бурятский
государственный университет.
89. Бараев Александр Владимирович. 1980.
Телохранитель.
057. I жена — Пащенко Екатерина Петровна. 1985.
058. II жена — Вилкова Татьяна Сергеевна. Бухгалтер.
90. Бараева Мария Тимуровна. 1991. Студентка РГГУ,
Москва. Мать — Мельникова Н.В., врач.
91. Бараева Карина Николаевна. 1988. (64).
508
92. Хамаева Полина Борисовна. 1990. Студентка Том-
ского университета, факультет маркетинга.
93. Хамаев Кирилл Борисович. 1999. (65). Ученик
школы № 49 г. Улан-Удэ. Участвовал в экспедиции
«В потомках наше имя отзовётся».
94. Хамаев Дмитрий Борисович. 2006. (65).
95. Тышкенов Максим Николаевич. 1993.
96. Тышкенов Филарет Николаевич. 1995.
97. Панцеров Владислав Вадимович. 1994. (66). Учится
в Англии, в университете по специальности «Инфор-
мационные технологии телевидения».
98. Панцерова Алина Вадимовна. (66). Живет в Клайпеде.
Член сборной Литвы по художественной гимнастике.
99. Морходоев Мэргэн Борисович. 2005. (68).
100. Морходоева Элеонора Борисовна. 2009. (68).
101. Соктоев Максим Константинович. 1992. (77).
102-103. Двое детей Ларисы (76) в г. Навои, Узбекистан.
104. Суркова Анна Евгеньевна. Дочь Данчиновой Ж.Л.
(69) от первого брака.
105. Океанская Валентина Вячеславовна. 2005. (69).
106. Океанский Лев Вячеславович. 2007. (69).
107. Океанская София Вячеславовна. 2009. (69).
108. Океанская Галина Вячеславовна. 2011. (69).
7 КОЛЕНО
109-111. Трое детей Павла Забельского (84) в Хабаровске.
112. Тышкенова. Дочь Филарета. 2013. (96).
113. Бараева Елизавета Александровна. 2009. (88). Очень
похожа на меня характером. Так же картавит, как я
в детстве. Всё схватывает на лету. Хороший музыкаль-
ный слух. Любит танцевать.
509
Владимир Бараев и его брат Валерий (с усами) на встрече с
родичами на поляне на Верхней Берёзовке под Улан-Удэ.
510
ОГЛАВЛЕНИЕ
Улигер о детстве 3
1933-1934
Ангара 5
1935-1936
Совхоз ПВЗ 9
1937-1940
Кумыска 15
1940-1941
Первый класс 26
Молька 28
Начало войны 33
Из Читы Чилита 38
Зажигалки, голуби, японцы 42
Скитания 43
1943-1944
Ильинка 49
Двухэтажка, два барака… 52
Гадание на конюшне 56
О Зощенко в столярке 57
Помощь по хозяйству 60
Дрова 62
Мои первые кони 65
Песни отца 70
Кочевная падь 71
Сверстники 73
Селенга 77
Ловля тайменя 81
А рыбам ведь больно 84
Ежегодная дань 89
На побывку с фронта 94
511
Художественная самодеятельность 97
Правда среди неправды 103
Каникулы в санатории 109
Поход на Пьяную 113
Ахреевский остров 116
Посиделки 120
1945-1946
Учёба в городе 128
Дом пионеров 132
«Верхнеудинск — миленький городок» 134
Чехов на Байкале 138
Проезд цесаревича 145
Поезд «Ученик» 149
Директор и учителя 155
Рынок 158
Отравление 162
Пожары 164
День Победы 168
Эшелоны на Восток 170
Пополнение лошадей 172
Трофейный трактор 175
Новые дороги 178
Котелок и кораблик 180
Призрак в тайге 182
1945-1946
Десять способов самоубийства 186
Национальный вопрос 189
Нелюбовь к электричеству 195
С квартиры на квартиру 198
«Otto Horn. Breslau» 200
Восковая доска 207
Драки 208
512
1946-1947
Радость Победы 212
Пленные японцы 216
Антигэсэриада 217
Дядя Макс 222
Легенды о Шулукшине 230
Первомайская 13 236
Новый учитель Пастернак 239
Сватовство лейтенанта 240
Снова Молька 243
Улей-олон 247
Иркутск 251
1947-1948
Улица Свободы 259
В цирк на пробирушку 262
Боксёрские страсти 265
Ах, медсёстры! 272
Охота пуще неволи 278
Загон на Байкале 281
Тепло сугроба 286
Хамар-Дабан — щит и меч 288
Тайны Саян 290
Красная рука 296
Как я ртуть искал 298
1948-1949
Экспедиция Окладникова 305
«Ваши помыслы светлы и чисты» 310
Квартира на Папанина 322
Новогодние ёлки 326
Математические сны 327
Летающие русалки 331
Дарвин, Второв, медитация… 336
513
За шишками 339
Шаманская земля 344
Ветер смерти 349
На съёмках «Андрея Рублёва» 352
Духи Чёрной пещеры 357
Эйнштейн и Эрлэн-хан 363
1949-1950
Променад 367
Увлечение стрельбой 369
Страсти по архиву 370
Начало дневника 372
Ловцова падь 376
Письмо из Эстонии 378
Кем быть? 382
У Гергесовых 384
«Падение Берлина» 389
Олимпиада 391
Мечта о медали 394
ЧП на черчении 402
Песня зека 404
Финиш учёбы 406
Выпускные экзамены 410
Решил стать философом 416
«Итак, всё кончено» 422
Герои «Улигера» 427
И вечен род! 440
Байкал — святыня России 444
НЛО, пещеры памяти и книга судеб 448
Родословие Бараевых 457
Родословие по материнской линии — Тасхановым 492
514
515
Здесь данные о книге
516
***
© Copyright: Владимир Бараев 2, 2014
Свидетельство о публикации №214101701959
Свидетельство о публикации №214101701959
Рецензии