Воспоминания дворецкого

Дворецкий Томас взял лампу с табурета, и, нащупав в полумраке задвижку, открыл дверь. Очень редко в замок хозяина, графа Альберта де Геффа забирались любопытные. Чаще всего это были местные ребята, ворующие летом яблоки или парни постарше, убегавшие сюда от родителей, чтобы покурить травку. Но в этот раз это был кто — то другой. «Кто — то или что — то», - мелькнула вспышка в голове у Томаса и сразу же утихла. Одна его половина хотела забросить все и укрыться обратно в том крохотном домике, свет которого едва виднелся на краю сада. «Придешь сюда завтра утром», - шептал ему голос, - «спокойно все осмотришь и убедишься, что это все ветер. Ветер воспоминаний...».
- Не слушай его, – послышался другой голос, - это наверняка вор. Забрался в дом и сейчас наполняет свой мешок серебряными сервизами хозяина. Или ребята вытащили заднее окно в кухне и сейчас курят на чердаке, выдыхая едкий и горький желтый дым. А с ним — гляди и до пожара недалеко.
  Мысль о возможном пожаре укрепила решимость дворецкого, и второй голос победил. Томас зашел в дом и тихо прикрыл за собой дверь. Шум дождя и раскаты грома сразу притихли, впрочем бой капель по стеклу не прекратился. Прямо на него, над мраморной лестницей глядел портрет Альберта де Геффа в полный рост. Его закончили за месяц до смерти графа, как раз, когда он был молод, полон сил и подавал большие надежды для короны...
Вокруг все было покрыто пылью. Второпях брошенные штыки и ружья были грустным напоминанием прошлого о бессмысленной Первой мировой войне. Сам Томас на ней не был, так как деревянная нога делала его еще более бесполезным, чем просто раненого солдата. Но он читал каждое утро заголовки газет, с тревогой наблюдая, как войска немцев все ближе и ближе подступают к деревне. Ужасная буря, что разыгралась той ночью, была ничуть не хуже сегодняшней, и именно она помешала немцам сжечь дома. Все видели, как они вошли в дом графа, но никто не видел, куда они потом делись.
Дворецкий с отвращением пнул ногой железную каску, и та с громким стуком запрыгала вниз по ступенькам.
Внезапно послышался тяжелый приглушенный звук. Бом! Том вздрогнул, но тут же успокоился. Это были часы хозяина. Бом! Пробило только два часа ночи...
Он не знал, как четыре, без малого — пять десятилетий, эти часы поддерживали ход, но никогда и не останавливал их.
«Что же проверить первым?», - задумался дворецкий, стоя как раз под портретом, - «западное крыло или восточное? Наверное западное». И он медленно поднялся по ступеньках слева, открыл дверь и исчез за ней. 
В западном крыле была библиотека. Хозяин очень любил ее и дорожил ею. В ней были собраны не только редкие и, зачастую, бесценные книги, но и подлинники, подчас существующие о одном экземпляре в мире.
Так, на полках, между тяжелыми фолиантами и вырезками из газет, лежали рукописи, Коперника и Галилея, Эвридипа и Софокла, расчеты Архимеда и чертежи Леонардо да Винчи. Мистические труды вроде «Некрономикона» Дауля Пуллюса были упрятаны в  деревянные окованные сундуки с пометками на крышках.
Две из четырех лестниц уже обратились в пыль, другие — доживали свои последние месяцы. Холодный ветер дул сквозь приоткрытую дверь в лабораторию, и дальше — к звездам — в астрономическую башню. Том поднял лампу выше, и направился туда, постоянно вспоминая, как граф сидел в этом, поеденным сейчас молью, кресле и читал новые газеты. После чашки хорошего индийского чая, он курил трубку и смотрел на огонь, весело плясавший в камине...
Лаборатория представляла собой унылое зрелище. Несмотря на то, что почти все  пробирки и колбы были на своих местах, в воздухе висел тяжелый привкус бензина и еще чего — то, непонятно тяжелого.
Дворецкий большими шагами пересек комнату, и, хлопнув дверью, оказался на мостике, ведущем в астрономическую башню, откуда граф наблюдал за небом. Любое, даже самое крохотное открытие, он немедленно записывал в толстый журнал, делая рядом пометки координат.
Над самой дверью, на стене, обильно заплетенной диким плющом и виноградом, устроил себе гнездо филин, сейчас взиравший на яркий свет лампы большими желтыми глазами. Томас же смотрел на то, что часть лестницы, ведущая вниз к реке, обвалилась и ее куски легли на дно, под толщу воды.
«Как же быстро время отбирает все свое обратно», - подумал он, и вдруг заметил слабенький огонек на другом конце дома. Он плясал в окнах восточного крыла — как раз там, где была раньше спальня для гостей.
«Сначала проверю обсерваторию», - все же решил Томас.
Огромных размеров телескоп занимал большую часть обсерватории. Здесь же лежал и журнал, в котором хозяин сделал последнюю заметку (ее дворецкий уже знал наизусть) : «Странные вспышки видны с левой стороны луны. Венера не могла вызвать эти помехи. Метеоритный дождь, наблюдаемый последние две недели ослаб. Может когда — нибудь повезет, и я смогу разжиться куском «Небесного железа».
27 мая 1907 года.
Томас не знал, что хозяин подразумевал под «странными вспышками». Но после того дня он меньше и меньше проводил время здесь, в башне. Гораздо чаще его можно было увидеть в саду возле фонтанов или в библиотеке, где он, с безграничным терпением и листал старые книги в поисках маленьких кусочков большой мозаики. Нередко эти «приступы»                у него продолжались две — три недели, которые он читал беспрерывно, делая короткие паузы на еду и сон. Он был немного странным, но все же хорошим хозяином...
Восточное крыло было таким же пустынным, как и западное, но не таким запущенным — первые годы после смерти графа Томас старался держать здесь какой — никакой порядок. Впрочем, опасаться было некого — все стояло на своих местах, лишь наверху в спальне, где останавливались на ночь гости хозяина, догорала свечка и тянуло, невзирая на открытое окно, дешевыми сигаретами, по двадцать марок за пачку.
Стук капель по стеклу становился все тише и тише — дождь закончился. Дворецкий задул свечу и поковылял вниз. Часы пробили трижды, а он не любил оставаться в доме хозяина после трех часов ночи...


08 -09 января 2012 года.