Десять популярных сюжетов из российской истории ок

Кто, как и почему сжег Москву в 1812 году?
               

                «Если виноватых нет, значит, они уже у власти»
                (народная еврейская мудрость)

     Продолжая цикл статей об исторических мифах «поселившихся» в российской истории я  среди них обнаружил и миф о «Сожжении стольного града Москвы в 1812 г.  безбожным императором Наполеоном Бонапартом». Это очень старый миф, ибо еще М. Лермонтов в своем знаменитом стихотворении «Бородино» написанном в 1837 г. т.е. через 15 лет от даты московского пожара с интересом спрашивал седого ветерана:
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, спаленная пожаром,
 Французу отдана?
 Ведь были ж схватки боевые? Да, говорят, еще какие!
  В этих двух строчках содержится вся квинтэссенция изучаемого нами исторического мифа который и благодаря таланту Лермонтова   уже 200 лет живет умах россиян и как компьютерный вирус заново размножаясь в каждом следующем поколении.

    В связи с чем, лично для меня тоже наверно со школьных времен т. е. очень-очень давно интересовали вот эти три вопроса:
 Как и почему произошел этот грандиозный пожар?
 Кто виноват в этом?
 Можно ли верить официальной версии этого события?

    Но все как-то, то не было времени, то повода заняться изучением этого интересного, но и крайне запутанного вопроса. И данная работа является первой попыткой автора провести независимое расследование   в этом направлении.
   Говоря о «запутанности» данного события в разных исторических трудах я хочу подчеркнуть тот факт, что с тех пор прошло уже 202 года, а историки, что российские, что иностранные так и не пришли за это время   к единому мнению.
   И поэтому в широкодоступной исторической литературе читатель сам легко может найти подтверждения существования на день сегодняшний самых противоречивые мнений и версий.
 
    К примеру:
Москву сожгли французы
Москву сожгли сами русские по приказу градоначальника графа Фёдора Ростопчина,
Москва была сожжена по приказу фельдмаршала М. Кутузова, решившего таким образом заманив в Москву французскую армию там без боя ее и уничтожить.

   Так же надо отметить, что после выхода из печати книги Л. Толстого «Война и мир» родилась и утвердилась в российской историографии еще одна версия о том, что в пожаре Москвы никто не виноват.
  А ее суть такова: большой город находясь без должного присмотра в виду как отсутствия населения, бросившего свои деревянные дома сам загорелся и этот пожар некому было тушить.
   А раз это так, то в данном деле нет и быть не может непосредственного виновника.
   Очень кстати удобная версия, позволяющая так сказать, сразу «спрятать все улики…»
   Но в последнее десятилетие, очевидно в связи с 200 лет юбилеем первой «Отечественной войны» интерес к проблеме пожара Москвы в 1812 году возродился. И тут наконец, на свет Божий была запущена новая и я бы сказал кардинальная версия, объясняющая как причины пожара, так и гибель всей армии Наполеона.
   И если ее принять во внимание, то мы с вами уважаемый читатель должны будет кардинально пересмотреть как ход, так и итоги «Отечественной войны 1812-1815 годов».
   Ведь тут речь идет о «санкционированном» очевидно самим императором Александром I, первым мире! боевым применением во время войны, тактического атомного оружия!!!
   То есть речь идет как бы о первом   ядерный взрыве, произведенном с помощью аэростата на малой (до 100 метров) высоте.
   А если кто-то из вас читателей усомнится в таком развитии событий, то я скажу, что действительно авиации даже в зачаточном состоянии в мире еще не было, но вот первые аэростаты уже были и том числе успешно летали и по России.
   Справка: В России первые полёты на воздушном шаре совершил француз Ж. Гарнерен 20 июня и 18 июля 1803 в Петербурге и 20 сентября 1803 в Москве.) был произведен    в Москве!
    Но давайте не спешить, а строго и по порядку в формате доступном для данной работы, разберем все основные версии, а потом перейдем к анализу последней.
    После чего наверно и сможем прийти к каким-то итогам.

    Но вначале, я попытаюсь обрисовать общую картину и место событий. И для этого я процитирую отрывок из работы Сметанина Ю.А «Пожар в Москве в 1812 г.»

        «9 сентября Наполеон уже был в Можайске. Его простуда все еще не проходила. Только 12 сентября он вышел из Можайска. Он догонял армию, которая безостановочно двигалась к Москве. Авангард уже подходил к Поклонной горе, когда император догнал его. Это было 13 сентября.
        Ночь с 13 на 14 сентября Наполеон провел в селе Вязёмах. Ночью и утром французский авангард проходил мимо Вязём по дороге в Москву.
       Даст ли Кутузов бой на возвышенностях, окружающих Москву, было еще не ясно для императорского штаба. Мы видели, впрочем, что до конца совета в Филях это и для русского штаба было не очень ясно.
       Верхом, в сопровождении свиты, очень медленным аллюром, предшествуемый разведчиками, Наполеон утром 14 сентября ехал к Поклонной горе.
        Было два часа дня, когда Наполеон со свитой въехал на Поклонную гору, и Москва сразу открылась их взорам. Яркое солнце заливало весь колоссальный, сверкавший бесчисленными золочеными куполами город.
       Шедшая за свитой старая гвардия, забыв дисциплину, тесня и ломая ряды, сгущалась на горе, и тысячи голосов кричали: «Москва! Москва! Да здравствует император!»
      И опять: «Москва! Москва!» Въехав на холм, Наполеон остановился и, не скрывая восторга, воскликнул тоже: «Москва!»
         Столиц, в которые входили победителями войска Наполеона, было полтора десятка: Берлин и Вена, Рим и Варшава, Венеция и Неаполь, Милан и Флоренция, Мадрид и Лиссабон, Амстердам и Триест, Каир и Яффа.
    Везде были депутации, ключи и церемонии сдачи городов, любопытствующее многолюдье. Теперь впервые Наполеон вступал в столицу, покинутую жителями. Он проехал от Дорогомиловской заставы через весь Арбат до Кремля, «не увидя ни единого почти жителя» (те, кто остался, попрятались).
   Правда, как только французы разместились в Москве, их настроение опять поднялось. Они обнаружили огромные запасы товаров и продовольствия: «сахарные заводы, особые склады съестных припасов... калужскую муку, водку и вино со всей страны, суконные, полотняные и меховые магазины» и пр.
    То, что сулил им Наполеон перед Бородинской битвой («изобилие, хорошие зимние квартиры»), стало явью. Казалось, Наполеон «совершил кампанию с успехом, какого только мог желать». Он знал, что падение Москвы эхом отзовется во всем мире как еще одна, может быть самая главная, его победа.
     Но, едва успев разместиться и возрадоваться богатствам Москвы, французы подверглись в буквальном смысле испытанию огнем — 14 сентября начался грандиозный московский пожар.

   Часов в 8 — 9 вечера пожар вспыхнул в нескольких пунктах: на Солянке — около Воспитательного Дома, в Китай-Городе — в скобяных и москотильных рядах и около нового Гостиного двора, затем — за Яузским мостом, по направлению к Швивой горке.
      В продолжение ночи пожар усилился, и поутру 15 сентября уже большая часть горизонта над городом обозначилась пламенем.
       Тутолмину с подчиненными удалось кое-как потушить пожар около Воспитательного Дома; но в других местах пожары разгорались все более и более.
     В особенности страшную картину представляло пожарище Гостиного двора на Красной площади во вторник 15 сентября, около полудня; в это время Наполеон со свитой проехал из Дорогомилова, где он ночевал, в Кремль, а вслед за тем его войска начали занимать предназначенные им части Москвы. На московских улицах наблюдались тишина и безмолвие.
   Только, по мере приближения к Кремлю, стали встречаться жители и толпы французских солдат, открыто обменивавшихся и торговавших награбленной добычей.
   Толпы увеличивались еще более на Красной площади, у большого Гостиного двора, уже пылавшего со всех сторон.
     «Громадное здание, — говорит один из очевидцев, — походило на исполинскую печь, из которой вырывались густые клубы дыма и языки пламени. Возможно было ходить лишь по наружной галерее, где находилось множество лавок.
      Тысячи солдат и каких-то оборванцев грабили лавки. Одни тащили на плечах тюки сукон и различных материй, другие катили перед собою бочки с вином и маслом, третьи таскали головы сахару и других продуктов. »..
      Яузский пожар тоже разгорался сильнее и охватил деревянные здания на Швивой горке и около церкви архидиакона Стефана.
      Этот пожар угрожал роскошному дому заводчика Баташова, где только что накануне расположился неаполитанский король со своей свитой. Баташовский дом в этот день удалось отстоять, но деревянные домики, тянувшиеся вниз до Яузы, сгорели до тла.
     Тогда же — 15-го числа, сильный пожар свирепствовал на Покровке, опустошал Немецкую слободу и местность около церкви Ильи пророка. В тот день, утром, казаки, внезапно появившись у Москворецкого моста, подожгли его в виду неприятеля.
     Вслед за тем запылали на берегу р. Москвы казенные хлебные магазины и с оглушительным треском взлетел на воздух находившийся там же склад артиллерийских снарядов. Вблизи Москворецкого моста загорелись Балчуг, а по другую сторону (в Китай-Городе) — Зарядье, и все шире и шире пламя захватывало Гостиный двор.

   Так как пожар угрожал Кремлю, где расположился Наполеон и где были сосредоточены артиллерийские снаряды, то Наполеон приказал маршалу Мортье, назначенному московским генерал-губернатором, во что бы то ни стало прекратить огонь. Французские солдаты напрягали все усилия, чтобы исполнить приказ императора.
     Но это было не легко, так как огонь находил обильную пищу в горючих веществах, хранившихся в подвалах и лавках москотильного, свечного и масляного рядов, а с другой стороны — пожарных инструментов не было под рукой: они были вывезены по распоряжению Ростопчина.
       Наступила ночь с 15 на 16 сентября, «страшная ночь», как называют ее очевидцы.
       В эту ночь поднялся сильный ветер, который вскоре перешел в настоящую бурю. Порывы ветра разносили огонь по всем частям города; к утру Москва представляла уже огромное бушующее огненное море.
      16 сентября опасность снова стала угрожать Воспитательному Дому на Солянке. В этот день, говорит Тутолмин в своем донесении императрице, «был самый жесточайший пожар; весь город был объят пламенем, горели храмы Божии, превращались в пепел великолепные здания и домы; отцы и матери кидались в пламя, чтобы спасти погибающих детей, и делались жертвою их нежности. Жалостные вопли их заглушались только шумом ужаснейшего ветра и обрушением стен.   
      Все было жертвою огня. Мосты и суда на реке были в огне и сгорели до самой воды. Воспитательный Дом... со всех сторон был окружен пламенем. Все окрестные строения пожираемы были ужасным пожаром; пламя разливалось реками повсюду... и ночь не различалась светом со днем.
       Вновь усилилась опасность пожара и для Кремля. Перед окнами дворца, как на ладони, расстилалось Замоскворечье, все объятое пламенем; лишь кое-где можно было различить незагоревшиеся еще кровли зданий и колокольни. Волны дыма и пламени, казалось, переносились через реку и подступали к Кремлю. Наполеон обратился в другую сторону, но и там ожидала его такая же ужасная картина. Гостиный двор снова весь был объят пламенем. Горели Ильинка и Никольская; видны были пожары со всех сторон, на Тверской, на Арбате, на Остоженке, у Каменного моста. Резкие порывы северо-восточного ветра, часто менявшего направление, несколько раз обращали огонь к Кремлю.
        Тревога внутри Кремля возрастала. Маршал Бертье и другие приближенные Наполеона отдали приказ быть всем наготове к выходу. Но император медлил отдать сигнал к выступлению. Ему, только что заняв дворец русских царей, не хотелось немедленно его оставить, как вдруг раздался крик: «Кремль горит!»
        Наполеон вышел из дворца на сенатскую площадку, чтобы самому непосредственно убедиться в угрожавшей опасности. Действительно, загорелась Троицкая башня близ самого Арсенала. Усилиями гвардии этот пожар был потушен; но ежеминутно могла возникнуть новая опасность. Тогда Мюрат, Евгений Богарне и другие приближенные лица обратились к Наполеону с настойчивой просьбой немедленно покинуть Кремль. Он, наконец, согласился. Решено было выехать в загородный Петровский дворец.
         Пожар бушевал еще 17 сентября. Но, к счастью, к вечеру этого дня погода изменилась: небо покрылось тучами, пошел сильный дождь, ветер начал стихать; вместе с тем начала постепенно ослабевать и сила огня.
         На другой день, 6-го часа, дождь продолжал идти еще с большей силой, ветер совсем стих, и пожары почти прекратились, хотя еще в разных местах дымились пожарища, и кое-где вспыхивал огонь. Накаленная почва и мостовые, по которым едва можно было ходить, охладели. Удушливый воздух, наполненный запахом гари, дымом и пеплом, освежился; дышать стало легче, хотя ненадолго: дома и улицы повсюду были наполнены разлагавшимися трупами людей и животных, заражавших воздух.
         Самые ужасные дни миновали. После пожара Москва представляла печальное зрелище: повсюду — огромным пространства обгорелых пустырей, между которыми едва можно было различить направление прежних улиц. Кое-где виднелись уцелевшие здания; на каждом шагу попадались груды дымившихся развалин, уныло торчали печные трубы, остатки стен и столбов.
       По улицам трудно было пробираться от разбросанных обломков дерева, железа и пр.; тут же валялась всевозможная мебель и домашняя утварь, выброшенная из домов или оставленная грабителями, которые захватывали все, что попадалось под руки, и затем бросали, завидев более ценную добычу».

       И сразу после прочтения выше процитированного текста у читателя возникает и логически правильный вопросы о причинах и виновниках пожара.
       И тут надо отметить, что единого мнения по данным вопросам среди историков нет.
      Русские историки и писатели доказывали, что Москву сожгли солдаты французской армии;
     Французы обвиняли в этом русских.
     Такое представление о спорах вокруг пожара Москвы упрощает но, главное, искажает  смысл этого события.
     Самыми ярыми сторонниками сожжения Москвы французами были: император Александр I, Ф. В. Ростопчин, Святейший Синод, придворный историк А. И. Михайловский-Данилевский, и публицисты, вроде священника И. С. Машкова. По сути такова и была в России официальная версия пожара.
    Из советских историков ее поддержали Н. Ф. Гарнич, Л. Г. Бескровный, П. А. Жилин и ряд других.
    Но в той же России наряду с официальной версией пожара 1812 г.  имела хождение и неофициальная. Скажем такие литераторы, публицисты и историки как А. С. Пушкин и Н. М. Карамзин, М. Ю. Лермонтов и А. И. Герцен, В. Г. Белинский и Н. Г. Чернышевский, М. И. Богданович и А. Н. Попов придерживались мнения, что Москву сожгли сами русские.
      В советской историографии — эту версию поддерживали: академики М. Н. Покровский, Е. В. Тарле, М. Н. Тихомиров, Н. М. Дружинин, В. И. Пичета, М. В. Нечкина). Они в свою очереди апеллировали к воспоминаниям прямых свидетели тех событий: А. П. Ермолов и Д. В. Давыдов, П. X. Граббе и Ф. Н. Глинка.

     Кстати и сами первые авторы, писавшие о событиях Отечественной войны 1812 г., не сомневались в ведущей роли Ростопчина в организации пожара.
    Так Д. Бутурлин писал: «...и в сие самое время он не пренебрег единственного оставшегося ему средства оказать услугу своему отечеству. Не могши сделать ничего для спасения города ему вверенного, он вознамерился разорить его до основания, и чрез то саму потерю Москвы учинить полезной для России».
    По Бутурлину Ростопчин заранее приготовил зажигательные вещества.
    По городу были рассеяны наемные поджигатели под руководством переодетых офицеров полиции.
        А скажем вышеупомянутый историк А. Михайловский-Данилевский также не сомневался в приказе Ростопчина, считая это личной инициативой графа, но добавлял, что ряд зданий загорелся из-за патриотического порыва москвичей, а позже грабежа французов и русских бродяг.
        Но самую кардинальную версию очень кстати находящую свое подтверждение в новейшей версии о возникновении пожала в Москве как следствие первого применения наземного ядерного взрыва в свое время высказал в своих воспоминаниях еще Д.П. Рунич. Он не упоминал о ядерном взрыва, но категорически настаивал на том, что автором пожара был русский император.
      «Для всякого здравомыслящего человека есть один только исход, чтобы выйти из того лабиринта, в котором он очутился, прислушиваясь к разноречивым мнениям, которые были высказаны по поводу пожара Москвы.
      Несомненно, только император Александр мог остановиться на этой мере... Ростопчину остается только слава, что он искусно обдумал и выполнил один из самых великих планов, «возникавших в человеческом уме»

    В подтверждении вышесказанного могу привести пока два довода.

      Незадолго до начала войны с Наполеоном Александр I обсуждая возможный ход событий в этой войне откровенно сообщил австрийскому послу:
    «Предполагаю, что в начале войны нас ждут поражения, но я к этому готов; отступая, я оставлю за собой пустыню».
      Аустерлицкая катастрофа навсегда поселился в душе императора страх, и он был уверен в непобедимости Бонапарта. В смысле, в невозможности победить обычными средствами.
       Хотя и виду не подавал если судить вот поэтому его воззванию!

    «Первопрестольной столице нашей Москве!
    Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное Наше Отечество. Хотя пылающее мужеством ополченное Российское воинство готово встретить и низложить дерзость его и зломыслие, однако ж, по отеческому сердоболию и попечению нашему о всех верных наших подданных, не можем МЫ оставить без предварения их о сей угрожающей им опасности: да не возникнет из неосторожности нашей преимущество врагу.
    Того ради имея в намерении, для надежнейшей обороны, собрать новые внутренние силы, наипервее обращаемся мы к древней столице предков наших, Москве.
   Она всегда была главою прочих городов российских; она изливала всегда из недр своих смертоносную на врагов силу; по примеру ее из всех прочих окрестностей текли к ней, наподобие крови к сердцу, сыны Отечества для защиты оного.
    Никогда не настояло в том вящей надобности, как ныне. Спасения веры, престола, царства того требуют. И так да распространится в сердцах знаменитого дворянства нашего и во всех прочих сословиях дух той праведной брани, какую благословляет Бог и православная наша церковь; да составит и ныне сие общее рвение и усердие новые силы, и да умножатся оные, начиная с Москвы, во всей обширной России.
    Мы не умедлим Сами стать посреди народа Своего в сей Столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного везде, где только появится.
   Да обратится погибель, в которую мнит он низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России.
Александр»

      Но вернемся от речей к реальным событиям. Неудачи российской армии во время войны с Наполеоном подтолкнуть к поиску необычных решений этой задачи.
     О том, как была решена эта «сверхзадача» может свидетельствовать разговор 5 апреля 1813 года император Александр и умиравшего Кутузовым.
 
- Прости меня, Михаил Илларионович! - сказал Государь и Самодержец Всероссийский.
- Я прощаю, государь, но Россия вам этого никогда не простит, - ответил фельдмаршал.

   И тут сразу возникают новые риторические вопросы:

   За , что император просил прощения у Кутузова?
   Был ли Александр I автором ужасной ловушки, приготовленной для Наполеона в Москве?
   И какое средство в качестве оружия было использовано для поджога большого и каменного в центральной своей части города.

   На эти и другие вопросы я потаюсь тоже дать ответ, ну, а сейчас уважаемый читатель давайте все же рассмотрим вопрос, о причастности московского губернатора Ф.Растопчина (назначен губернатором 24 мая 1812 г., т.е. буквально накануне войны, и освобожден от занимаемой должности сразу же по ее окончании, 30 августа 1814 г.) к поджогу Москвы.

  Это как бы вторая версия пожога Москвы в 1812 г.

  Первую «версию» мы отбросили хотя бы потому важному критерию, что поджог Москвы не был никак выгоден Наполеону который собирался оставить тут армию на «зимние квартиры».
  Да и прежде чем поджигать город с целью его уничижение он бы и сам первым покинул его и вывел бы из него все войска.

   Проверить же версию о причастности Ф. Ростопчина к пожару нам надо еще и потому чтобы выяснить действовал ли он при этом сам на свой страх и риск или все же выполнял приказы императора Александра и главнокомандующего М.Кутузова.

    Но прежде чем перейти к сути исследования доказательств о причастности Ф. Ростопчина к пожару я хочу отметить, что потом появилась новая (третья по счету среди основных версий) версия «о случайности пожара в Москве в 1812 году».
      И она как бы снимала ответственность за пожар и с императора Александра, и с М.Кутузова и тем более с Ф.Ростопчина.
    Сторонниками этой версии, являлись Л.Н. Толстой и Д.Н. Свербеев.
 
    Так в третьем томе «Войны и мира» Толстой писал: «Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб... Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотно и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое».

    Однако не смотря на популярность Толстого как писателя и поддержку его некоторыми историками и публицистами, эта версия все же не поколебала вторую утверждавшую что Москва была сожжена по приказу губернатора Ф. Ростопчина.

   Противники этой версии к примеру С.П. Мельгунов, несмотря на критическое отношение к деятельности Ростопчина, полагал, что граф отказываясь от поджигательства, разыгрывал буффонаду. Подробному исследованию причин пожара он посвятил статью «Кто сжег Москву?» в юбилейном сборнике «Отечественная война 1812 г. и русское общество».
    На основании анализа ряда документов Мельгунов пришел к выводу, что «Москва вовсе не была вольной жертвой «нашего патриотизма», а была уничтожена по разработанному генерал-губернатором плану.
       Е.В. Тарле считал, что Ростопчин активно содействовал возникновению пожаров, ссылаясь на донесение пристава Вороненки. Это очень важный момент нашего расследования! Сторонники версии поджога Москвы самими русскими утверждают, что 14 сентября 1812 г. Ростопчин приказал полицейскому приставу П. Вороненко «стараться истреблять все огнем», что Вороненко и делал весь день «в разных местах по мере возможности... до 10 часов вечера».
    Но прежде чем мы займемся выяснением кто такой Вороненко я хочу читателя снова вернуть к личности графа Ф.Ростопчина.
      Ведь именно благодаря его «трудам» Москва и оказалась в конечном итоге ввергнута в огненный АД.

  Но, начало деятельности Ф.Ростопчина   на посту губернатора Москвы не предвещало ничего плохого. Он развил хоть и бурную, но вполне типичную для русского чиновника деятельность. Правда сильно усердствовал в части идеологии.
     Да так что его наверно по праву можно поставить в один ряд с доктором Геббельсом!
  И специально   в подтверждение своих слов я хочу привести полный текст одной их листовок составленный Ростопчиным. Она хоть и написан в 1812 году и касалась Наполеона, но ее можно было применить и в кайзеру Вильгельму и к Гитлеру!
   И отчасти она дает нам ответ нам с редкой причем откровенностью на знаменитый вопрос «Хотят ли русские войны» да и возможно ли мирное существование Европы и России в принципе!!!
      И ответ мой будет не может!!!

     Первая такая афиша - «Карнюшка Чихирин» - появилась 1 июля.
     Вот ее содержание:
      «Московский мещанин, бывший в ратниках, Карнюшка Чихирин, выпив лишний крючок** на тычке***, услышал, что будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился и, разругав скверными словами всех французов, вышед из питейнаго дома, заговорил под орлом так:
    "Как! К нам? Милости просим, хоть на святки, хоть и на масляницу: да и тут жгутами девки так припопонят, что спина вздуется горой.
     Полно демоном-то наряжаться: молитву сотворим, так до петухов сгинешь! Сиди-тко лучше дома да играй в жмурки либо в гулючки.
     Полно тебе фиглярить: ведь солдаты-то твои карлики да щегольки; ни тулупа, ни рукавиц, ни малахая, ни онуч не наденут.
     Ну, где им русское житье-бытье вынести?
     От капусты раздует, от каши перелопаются, от щей задохнутся, а которые в зиму-то и останутся, так крещенские морозы поморят; право, так, все беда: у ворот замерзнуть, на дворе околевать, в сенях зазябать, в избе задыхаться, на печи обжигаться.
     Да что и говорить!
      Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову положить. Карл-то шведский пожилистей тебя был, да и чистой царской крови, да уходился под Полтавой, ушел без возврату. Да и при тебе будущих-то мало будет.
      Побойчей французов твоих были поляки, татары и шведы, да и тех старики наши так откачали, что и по сю пору круг Москвы курганы, как грибы, а под грибами-то их кости.
      Ну, и твоей силе быть в могиле.
     Да знаешь ли, что такое наша матушка-Москва? Вить это не город, а царство.
     У тебя дома-то слепой да хромой, старухи да ребятишки остались, а на немцах не выедешь: они тебя с маху сами оседлают.
     А на Руси што, знаешь ли ты, забубенная голова?
     Выведено 600 тысяч, да забритых 300 тысяч, да старых рекрутов 200 тысяч. А все молодцы: одному Богу веруют, одному царю служат, одним крестом молятся, все братья родные.
    Да коли понадобится, скажи нам, батюшка Александр Павлович: "Сила христианская, выходи!" - и высыпет бессчетная, и свету Божьяго не увидишь!
    Ну передних бей, пожалуй, тебе это по сердцу; зато остальные-то тебя доконают на веки веков. Ну как же тебе к нам забраться?
    Не токмо что Ивана Великаго, да и Поклонной во сне не увидишь.
      Белорусцев возьмем да тебя в Польше и погребем.
     Ну поминай как звали!
    По сему и прочее разумевай, не наступай, не начинай, а направо кругом домой ступай и знай из роду в род, каков русский народ!"
    Потом Чихирин пошел бодро и запел: "Во поле береза стояла...", а народ, смотря на него, говорил: "Откуда берется? А что, говорит дело, то уж дело!"
   17-го июля 1812 г. граф Ф.В. Ростопчин высочайшим указом был назначен главнокомандующим в Москве.
     В ночь с 18 на 19 число государь оставил Москву и при прощании сказал графу:
     «Предоставляю вам полное право делать то, что сочтете нужным. Кто может предвидеть события? Я совершенно полагаюсь на вас».
   Запомним эти слова! Они нам пригодятся при подведении окончательных выводов.
    Сам же Растопчин уже отстиранный от должности с горечью вспоминал как бы бросая упрек императору Александру.
   «Затем он сел в свою коляску и уехал, «оставив меня полновластным и облеченным его доверием, но в самом критическом положении, как покинутого на произвол судьбы импровизатора, которому поставили темой: «Наполеон и Москва»!!!

    21 августа 1812 г. Растопчин получает от князя Кутузова нового российского главнокомандующего письмо, в котонном Кутузов его уверял что Москва сдана не будет!:
«Милостивый государь мой, граф Федор Васильевич!
      С сокрушенным скорбным сердцем извещаюсь я, что увеличенные нащет действий армий наших слухи, рассеиваемые неблагонамеренными людьми, нарушают спокойствие жителей Москвы и доводят их до отчаяния.
    Я прошу покорнейше Ваше сиятельство успокоить и уверить их, что войска наши не достигли еще того расслабления и истощения, в каком, может быть, стараются их представить.
   Напротив того, все воины, не имея еще доныне генерального сражения, не могли дойти до такой степени оскудения в пособиях и силах и, оживляясь свойственным им духом храбрости, ожидают с последним нетерпением минуты запечатлеть кровию преданность свою к августейшему престолу и Отечеству.
    Все движения были до сего направляемы к сей единой цели и к спасению первопрестольного града Москвы, - да благословит всевышний сии предприятия наши, - должны быть молением всех сынов России.
    Имею честь быть с совершенным почтением и преданностию.
[P.S.] Прошу Ваше сиятельство уверить всех московских жителей моими сединами, что еще не было ни одного сражения с передовыми войсками, где бы наши не удерживали поверхности, а что не доходило до главного сражения, то сие зависело от нас, главнокомандующих»

     Но все это оказалось пустыми словами, и французы уже на подступах к Москве.
     А нам пора обратить свое внимание на господина Прокофия Вороненко верного слугу Ростопчина.

      И тут оказалось, что Вороненко не был приставом, а всего лишь квартальным надзирателем одного из районов Москвы, но зато доверенным человеком губернатора.
     Кто из вас уважаемые читатели, кто знаком с книгами о приключении российского сыщика Эраста Фандорина в Москве тот легко может представить, чем занимался вышеназванный Вороненко в 1812 г. Ну, а начальником у Вороненко был Обер-полицмейстер П.А. Ивашкин.

      Итак, у нас наряду с графом Федором Ростопчиным как «организатором и руководителем» поджога Москвы в сентябре 1812 г. появляется впервые, и один из конкретных исполнителей его приказов- Московский квартальный надзиратель, титулярный советник Прокофий Иванович Вороненко. 
  Он  по мнению современников отличался расторопностью и смышленостью, благодаря чему заслужил доверие графа Растопчина и был используем им для секретных поручений.
   В частности, именно П.Вороненко 9 сентября 1812 г. был послан графом Ростопчиным в Санкт-Петербург с секретным донесением императору Александру I по поводу и сожжения Москвы.
   Но вот российские историки почему-то до сих пор не нашли и не опубликовали этот важный документ!
    А жаль поскольку этот документ мог бы быстрее помочь историкам установить истину в этом вопросе.
    Говоря о Вороненко так же надо сказать что он за «заслуги перед Отечеством» в ноябре 1812 г. повышен в должности до следственного пристава, и в этой должности оставался вплоть до выхода в отставку в 1830-х гг.
    Для нас же особую ценность представляет документ под названием «Записка Вороненко». Именно здесь со всей определенностью говорится о поручении графа Ростопчина, а именно: «в случае внезапного вступления неприятельских войск стараться истреблять все огнем, что мною и исполняемо было в разных местах по мере возможности в виду неприятеля до 10 час. вечера».
    Но лучше давайте как бы дадим слово самому П.И. Вороненко, чтобы он подробно рассказал о тех событиях, участником которых он был.

                Записка П.И. Вороненко
Московской управы благочиния г-ну экзекутору Андрееву. Бывшего в штате московской полиции следственного пристава титулярного советника и кавалера Вороненко.

                Сведение

    Вследствие требования Вашего ко мне сведения относительно происшествий 1812 г., бывших пред вступлением в Москву неприятельских войск и по изгнании оных, имею честь сообщить Вам извлечение следующих действий моих, исполняемых по поручению главнокомандующего тогда в сей столице гр. Ростопчина.

    1-е. В июле месяце 1812 г. по отбытии из Москвы блаженные памяти в Бозе почивающего государя императора Александра 1-го я командирован был в главные квартиры обеих действующих армий Барклая де Толли и кн. Багратиона, а после и кн. Кутузова при отношениях к ним о сообщении мне сведений при каждом движении российских войск и сражениях с неприятелем для поспешнейшего доставления оных с эстафетами к гр. Ростопчину, каковые с 27 июля по мере получения мною копий с реляций я и доставлял до Бородинского сражения, а по получении оных в Москве гр. Ростопчин приказывал тотчас печатать издаваемые им объявления жителям, следствием коих было его же предостерегательное распоряжение как в отношении вывоза из Москвы главных дел из всех мест, коронных драгоценностей и тому подобного, так и удержания спокойствия столицы.
     2-е. После Бородинского сражения 28-го августа я возвратился в Москву, а к вечеру 1-го сентября гр. Ростопчин, приказав дать мне отряд из 21 чел. крутицких драгун, отправил меня на Фили в главную квартиру с тем, что буде бы неприятель сделал ночью натиск на нашу армию, то в ту же минуту с расторопнейшим из драгун давать ему знать хотя словесно о каждом движении;
     2-го сентября в 5 час. пополуночи он же поручил мне отправиться на Винный и Мытный дворы, в Комиссариат и на не успевшие к выходу казенные и партикулярные барки у Красного холма и Симонова монастыря, и в случае внезапного вступления неприятельских войск стараться истреблять все огнем, что мною и исполняемо было вразных местах по мере возможности в виду неприятеля до 10 час. вечера, а в 11 часу из Замоскворечья, переправясь верхом вплавь ниже Данилова монастыря, около 2 часов пополуночи соединился с нашим ариергардом, между коего следовал до главной квартиры, расположенной за Боровским перевозом в селах Софьине и Куликове, а оттуда уже следовал с гр. Ростопчиным при армии до Красной Пахры, из коей отправлен был им же с депешами от его имени и кн. Кутузова в Ярославль к принцу Ольденбургскому, от сего обратно в деревню Леташевку, место главной квартиры, но, не застав уже там гр. Ростопчина, получил приказание и подорожную от гр. Бениксена следовать во Владимир.

     3-е. Оттудова 3-го на 4-е число октября ночью от него ж, гр. Ростопчина, я отправлен был с прикомандированными ко мне квартальными надзирателями Щербою, Равинским, Мерешковским, Иваницким и Пожарским на С.-Петербургский тракт к начальнику обсервационного корпуса гр. Винцегероде, а от него 7-го октября до рассвета тайно в Москву, разделясь по разным направлениям.
     Здесь было обязанностию нашею разведывать о силе и движении неприятельских войск, о запасах продовольствия оных, о духе оставшихся в столице жителей и прочем до положения тогдашних обстоятельств.
      И оказалось, что Наполеон 6-го и 7:го октября в 5 час. утра оставил Москву, но войски, покрывавшие пеплы сгоревшей столицы, из коих до 30 тыс. человек погибли на местах в фуражировке, без сражения побиваемые жителями и женщинами, в смешанном страхе за вождём своим потянулись наутек по трактам Калужскому и Смоленскому, оставив в Москве к 10-му числу октября не более 3 тыс., которые на 11-е число ночью, подорвав в пяти местах в Кремле здания, бежали разными партиями, и поутру часу в 7-м того же числа я был очевидный свидетель, как 16 человек смеси властолюбивого полководца, шедшие беглым маршем с оружием в руках, встречены были на Арбатской площади крестьянами, которые во избежание проводов в команду русских отняли ружья и положили всех на месте.

        К нещастию, я видел и то, как 10-го октября вероломные в противность парламентерных прав взяли гр. Винцегероде и адъютанта его Нарышкина в плен.
        Далее о сем и о народном мнении я, способствуемый генералом Тутолминым, остававшимся в Воспитательном доме, выходил под именем его чиновника из Москвы с донесением к генералам Бенкендорфу и Иловайскому и возвращался обратно по билету, именовавшегося тогда градоначальником генерала Лесевса.
          Таким образом, благодаря Бога, стерли с земли своей живых незваных гостей и так оставалось очистить Москву от трупов и палых лошадей.
          И в тот же день, получив от означенных генералов 22 чел., как помнится, каргопольских драгун и изюмских гусар, я занялся управлением и очищением 5 частей города: Сретенской, Мясницкой, Яузской, Рогожской и Таганской - до прибытия полиции, и никаких неприятных происшествий не было, кроме одного пожара, случившегося ночью в доме Савеловой близ Смоленского переулка.
       По прибытии из Владимира гр. Ростопчина, он, одобрив мое занятие, распорядился вывезенные в поля тела и палых лошадей жечь, а между тем разбирательством о спорных обывательских имуществах и товарах, о людях разного звания, подпавших во время пребывания неприятельских войск в разные погрешности, но, по благоразумному рассмотрению его, никто, кроме важнейших политических (преступников), не пострадал.
    Впрочем, о других распоряжениях начальства, в то время бывших, как полагаю, можно получить подробнее из дел главнокомандующего в Москве, если они находятся в целости.»

Подлинное подписал титулярный советник Вороненко. Июня   дня 1836 г.

      Итак, П.Вороненко признался, что он по распоряжению губернатора Ф.Ростопчина совершил ряд поджогов - «поджоги на Винном и Мытном дворах, в Комиссариате и на не успевшие к выходу казенные и партикулярные барках у Красного холма и Симонова монастыря».
      И хотя   очевидцы подтверждают эти факты пожаров в вышеуказанных местах, но показания Вороненко не поясняют почему Москва сразу и почти одновременно загорелась и пожар достиг такой силы что были уничтожены каменные здания и даже ряд кремлевских башен.
      Кроме показаний Вороненко историками найдены свидетельства других очевидцев пожара, согласно которым в поджогах участвовало много людей, часть из которых были все же задержаны французами на месте преступления. И локальные пожары возникай в разных местах Москвы, но это не сразу стало угрожать самому городу.

       Поэтому и мы, не можем «радоваться» тому, что вот оно казалось бы наконец найдено главное доказательство того что Москву сожгли по личному приказу губернатора Ф. Ростопчина!
      Так же мы не можем согласится на и предложение «о чем мол тут дальше спорить и какие такие версии новые выдвигать» если есть показания Вороненко.
       Так историки спорили долго, но безуспешно. Пока за дело не взялся советский историк И. Полосин. Именно с его подачи в 1950 году появилось первое современное исследование «Кутузов и пожар Москвы 1812 г.» в котом он утверждал, что пожар — это выражение патриотического подъема москвичей, но вот его главной причиной был приказ Михаила Кутузова!
      И стало быть все действия губернатора Ростопчина были только следствием выполнения приказа Кутузова!
     В своей работе Полосин не только хорошо изложил   историографию вопроса в период 1812 – 1948 годов, но и первым применил метод топографического исследования.

       Но и тут не обошлось без ложки дегтя в этой бочке меда.
       Сам Полосин не скрывал того, что его статья подготовлена в связи с указанием И.В. Сталина о решающей роли Кутузова в Отечественной войне 1812 г. И потому он ставил перед собой цель доказать, что пожар Москвы ни что иное, как один из пунктов его «гениального плана разгрома французов» и на этом фоне таким же стратегически гениальным выглядел как бы и «разгром» под Москвой Красной Армией под руководством И. Сталина уже немецкой армии в 1942 году!

   И те не менее, не смотря на явные недостатки мысли Полосина заслуживают нашего внимания. В частности, те факты где он описывает как был «завлечён» Наполеон в Москву, как будущую огненную ловушку.
    Для этого автор использовал следующие аргументы:
    Во-первых, это решение вопроса, почему не был разрушен Дорогомиловский деревянный мост через Москву-реку после перехода через него русских войск, если, как отмечал сам автор, переправа вброд в этом месте была сильно затруднена, а наведение нового моста заняло бы у французов не менее десяти часов?
     Такой нелогичный, казалось бы, шаг русского командования, объяснялся, по мнению Полосина, намерением Кутузова как можно быстрее завлечь неприятельскую армию в Москву, где для нее была приготовлена западня.
    Вторым важным обстоятельством, как полагал Полосин, было возникновение пожара сначала возле Яузской части, то есть в непосредственной близости от Яузского моста, где производилась переправа русских войск, двигавшихся в сторону Рязанской заставы.
 
    Это приводило его к выводу, что Кутузов сознательно пытался воспрепятствовать приближению к мосту неприятеля, а потому и были подожжены окрестности. И именно эту операцию провел вышеупомянутый Вороненко.

   В-третьих, изучив карту пожара, Полосин соотнес ее с расположением казенных складов и предприятий и пришел к выводу, что армейское начальство никак не могло допустить захвата их врагом, а потому решило их поджечь.
       В-четвертых, опять-таки рассмотрев карту пожара, автор заключил, что наиболее выгорели южная и юго-восточные части Москвы, что, по его мнению, являлось отвлекающим действием, имевшим задачу не выпустить раньше времени неприятеля на Рязанскую, Калужскую и Серпуховскую дороги.

     Весь приведенный перечень доказательств, по мнению Полосина, позволял сделать одно важное заключение: у Кутузова имелся план поджога Москвы, включавший в себя уничтожение казенного имущества и зданий и дезориентацию противника относительно направления движения русских войск.
   Правда если принять внимание эти доводы, то по вине Кутузова в начавшемся в городе пожаре погибли до 30 тысяч раненых и больных российских солдат, оставлены в Москве на милость победителя.

   Но каких еще жертв не принесешь ради победы!!! Тем более что и Наполеон потерял в той же Москве до 30 000 солдат и офицеров, а оставшиеся войска после московского пожара   была деморализованы.

     О том, что император Александр Первый и Кутузов готовились к пожогу Москвы с целью подрыва боеспособности французской армии может свидетельствовать и письмо Растопчина- Багратиону. Вот индексный отрывок:
"...Народ здешний по верности к Государю и любви к Отечеству решительно умрет у стен Московских и если Бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу не доставайся злодею (Подчекрнуто в документе), обратит град в пепел и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица.
    О сем не худо и ему (Наполеону - М.Г.) дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазейны хлеба, ибо он найдет уголь и золу".

     В действительности существовало и предписание московского генерал-губернатора о вывозе пожарных труб, хотя Глинка отстаивал точку зрения о существовании подобного приказа со стороны Кутузова.

     Поэтому разбор имеющихся документов и воспоминаний современников московского пожара 1812 г. позволяет уверенно заявить, что действительно Москву поджигали по приказу генерал-губернатора Ростопчина.
     Да и сам Ф.В. Ростопчин находясь правда в опале говорил: «Москва была отдана за Россию, а не сдана на условиях.
   Неприятель не вошел в Москву — он был в нее впущен — на пагубу нашествия».
   Император Наполеон тоже оставил потомкам свое мнение о пожаре Москвы.

      «В доме «негодяя» Ростопчина, говорит Наполеон, захватили ружья, бумаги и начатое письмо — он убежал, не успев его кончить
... Москва, один из богатейших городов в свете, не существует более; эта потеря неисчислима для русских, для их торговли, для дворянства; ее можно оценить в несколько миллиардов. Арестована и расстреляна сотня поджигателей.
    Тридцать тысяч раненых и больных русских сгорело. Богатейшие торговые дома России разорены.
    Ничего не успели вывезти и когда увидели, что все попало в руки французов — сожгли свою первопрестольную столицу, свой святой город, центр империи... Это преступление Ростопчина. Мы боролись против огня, но негодяй губернатор принял ужасную предосторожность — вывез или уничтожил пожарные инструменты».

         Французы так же сумели установить, что поджог Москвы был осуществлен специальными средствами которые изготовил некий инженер Шмидт.
        Теперь разобравшись и с Ростопчиным давайте снова вернёмся к версии о причастности к пожару М. Кутузова, а для этого посмотрим на поведение непобедимого фельдмаршала после принятия им на военном совете 1 сентября 1812 г. в деревне Фили решения об оставлении Москвы неприятелю без сражения.
 
         Отдав приказ об отступлении с позиции на Воробьёвых горах, главнокомандующий русскими войсками М.И. Кутузов распорядился уничтожить армейские продовольственные запасы и военное имущество, сосредоточенные в Кремлёвском арсенале, на артиллерийских складах у Никольских ворот Китай-города, у Сухаревой башни и у Красного пруда, на пороховом складе у Симонова монастыря, на комиссариатском складе Замоскворечья на набережной Москвы-реки, на продовольственных складах (дворах) в разных местах города, на фуражном складе на берегу р. Синички и на складах леса и пиломатериалов в Пречистенской и Басманной частях.

       На этих объектах находились 20 тыс. пудов пороха, 1600 тыс. патронов, 27 тыс. артиллерийских снарядов, 156 орудий, большое количество ружей и сабель, комиссариатские и провиантские запасы на 2,5 млн. рублей.
       И все это уничтожить Кутузов поручил губернатору Ростопчину и его людям. А уже Ростопчин, когда ему около 20 часов 1 сентября 1812 г. стало известно об оставлении столицы войсками, собрал ночью в своём доме на Лубянке доверенных лиц московской администрации, среди которых и распределили первоочередные объекты для поджога.
        Сам Кутузов   в это время вместе с оставшейся в его подчинении российской армией очень спешно отступал из Москвы в далекий Тарутин. Это более  80 км от Москвы.
       А уже с вечера 2 сентября, после оставления Москвы арьергардом генерала М.А. Милорадовича, там и начались пожары на многих намеченных к уничтожению объектах.
      В организованных поджогах участвовали и выпущенные с этой целью колодники.
      Было немало и стихийных поджогов, производимых оставшимися в городе жителями. Загорелись каретные ряды, лавки, фабрики, заводы и «мануфактуры».
      Но хотя очаги   пожаров были в разных местах города и их было много, они пока для французов не приставляли большой опасности.
    Очевидно в связи с этим утром 3 сентября 1812 г. в город проник казачий отряд и поджёг деревянный Москворецкий мост и Балчуг.
    Постепенно по воспоминаниям очевидцев огонь начал распространятся по Замоскворечью, Пятницкой, Серпуховской и Якиманской части и перекинулся через Москву-реку в Яузскую и Таганскую части, охватил несколько улиц Пречистенской части, вторгся в Немецкую слободу.

       Французские солдаты не сидели без дела а боролись с огнём подручными средствами, особенно в центре города.
       Но многочисленные возгорания уже в самом в Кремле, где развернулась штаб-квартира Наполеона, вынудили его 4 сентября покинуть Кремль пешком и по набережной Москвы-реки через Тверскую, Арбатскую и Пресненскую части, порой меняя маршрут из-за огненных преград, выбраться на Петербургскую дорогу и переждать пожар в Петровском дворце.

        В ночь с 6 на 7 сентября 1812 г. пожар достиг наибольшей силы, но начавшийся дождь и утихший ветер заставили огонь стихнуть настолько, что 8 сентября Наполеон, подразделения штаба Великой армии и воинские части смогли вернуться в город.

          В итоге из 9158 жилых домов пожар уничтожил 6532 (в том числе 2041 каменный из 2567 и 4491 деревянный из 6591), из 8521 лавки — 7153, из 568 постоялых дворов — 293, из 192 торговых рядов — 91, из 387 казённых и общественных зданий — половину, из 8771 частного дома — почти три четверти, из 329 церквей — 122.
     Более других пострадали Китай-город и Земляной город, где в Пятницкой части уцелело только 5 домов, в Пречистенской — 8, в Городской — 11, Таганской — 13, Сретенской — 16, Яузской — 36, Якиманской — 39, Басманной — 48, Рогожской — 63, Арбатской — 92.
    
        В итоге пока французы боролись с огнем, а потом возвращались вновь в город Кутузов успел оторваться от неприятеля (на 80 км) и французы более недели не знали местонахождения русской армии.
   Все это потом было названо историками совершить «Тарутинским марш-манёвром» для выхода российской армии на Калужскую дорогу. http://www.hrono.ru/sobyt/1800sob/1812tarutino.php

      И тут для продолжения изучения новой версии развития событий, связанных с пожаром в Москве 1812 г. нам снова нужно обвить свои исторические познания о той далекой войне.

      26 августа (7 сентября)1812 года произошла генеральная битва между русскими и наполеоновскими войсками в районе села Бородино, в 124 км к западу от Москвы. Российские историки считают, что этим самым русские войска под командованием генерала М.И. Кутузова упорной обороной сорвали наполеоновский план разгрома русской армии.

     Но если это была победа, а другой версии этого события в России не признают, то почему посл сражения русские войска, успешно отразившие все атаки французов, сохранив резервы и имея в своём распоряжении прекрасные позиции и крепкие тылы, неожиданно отошли.

    И не просто отошли, а отдали врагу на поругание самый большой город страны, который император Александр I во всеуслышание провозгласил «главою прочих городов российских», как только Наполеон пересёк границу России.
 
    За сутки до сдачи «главы всех прочих городов», главнокомандующий всеми русскими армиями и ополчениями Светлейший князь Смоленский, намедни высочайшим указом произведённый в генерал-фельдмаршалы Российской империи и получивший сто тысяч рублей на расходы, провёл печально известный военный совет в Филях, где настоял на оставлении Москвы.
     Несмотря на яростное сопротивление некоторых своих генералов, оборвал все вопли и приказал отступать.
     Хотя накануне, в приказе от 31 августа 1812 г., клялся дать новое решительное сражение под стенами Москвы.
     При отступлении в Москве было брошено более 30.000 раненых и огромное количество оружия: 156 орудий, 27.000 ядер, 75.000 ружей, 40.000 сабель, 600 знамён и 1.000 штандартов.
      А это уже говорит, что не все было в русской армии так благополучно как это обычно бывает описано в трудах российских историков.
       Когда отступающая армия бросает своих раненных и колоссальный военный арсенал то это скорее напоминает паническое бегство, чем организованное отступление???
        «За» оставление Москвы без боя проголосовали – Барклай де Толли, Раевский, Остерман, Толь и Багговут, «против» – Дохтуров, Коновницын, Уваров, Платов, Ермолов, , то есть 5 против 5. И голос М. Кутузова был решающим!
         Правда на Совете отсутствовал Багратион получивший ранение на кануне, а начальника штаба русских войск Беннингсена, Кутузов фактически заменил генералом-квартирмейстером Толем.
       То, что Беннингсена, сторонника обороны Москвы, отстранили от управления, очевидно нужно считать не случайным. Беннингсен считал выбранную им самим оборонительную позицию непреодолимой даже теоретически.

       Затем началось отступление и Наполеону ничего не оставалось другого как занять столицу вторую столицу Российской империи.
      А самое главное – Наполеон был уверен в своей окончательной победе.
    «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нём показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…» - заявил он после битвы.

     Но, так считал Наполеон, а у Кутузова была другая цель.
 
    Он получил приказ оставить Москву. Потому, что его армия полностью выполнила поставленную первую задачу плана по уничтожению армии Наполеона - заманила его в ловушку.
   Такой приказ Кутузову мог дать только император Александр Первый.
    Где этот приказ и был ли он в письменной форме российские историки умалчивают и адресуя все возможные вопросы е единоличному решению покойного Кутузова.

       Но не ясным остается и вопросы:
Почему Кутузов так спешил увести боеспособную часть российской армии подальше от Москвы?
Он опасался Наполеона или же боялся чего-то другого?
Зачем было так далеко отступать от Москвы, когда можно было бы и внезапно напасть на армию Наполеона бежавшую в беспорядке с горящей Москвы если это было главной фишкой плана Кутузова?

 Чтобы найти ответы на эти вопросы нас вами уважаемые читатель надо познакомится с несколькими свидетельствами французских солдат и офицеров которые были в горящей Москве. Они дают нам совершено невероятные сведения!

     Бригадный генерал граф Филипп де Сегюр в своих воспоминаниях писал:

     «Два офицера расположились в одном из кремлёвских зданий, откуда им открывался вид на северную и восточную части города. Около полуночи их разбудил необычайный свет, и они увидали, что пламя охватило дворцы: сначала оно осветило изящные и благородные очертания их архитектуры, а потом всё это обрушилось…
    Сведения приносимые съезжавшимися со всех сторон офицерами, совпадали между собой.
    В первую же ночь, 14-го на 15-е огненный шар спустился над дворцом князя Трубецкого и поджёг это строение».
       Очень странный пожар. Очень, мягко говоря.
       Необычайный свет. Огненный шар. Пламя, обрушивающее дворцы.
       Не глинобитные мазанки, а многоэтажные здания! Не зажигающее, а сначало освещающее. А потом обрушивающее! Вам это ничего не напоминает?
      Сильнее всего пострадал центр города.
      Несмотря на то, что был застроен исключительно каменными и кирпичными зданиями. Даже от Кремля почти ничего не осталось.
         Хотя от окружающих построек его отделяли широкие площади и рвы. Такие, например, как Алевизов ров (34 метра в ширину и 30 в глубину). Который проходил от Арсенальной башни до Беклемишевской.
        Этот огромный ров после пожара оказался полностью завален обломками и мусором. После чего заровнять его стало проще, чем расчистить.

      А теперь данные которые оставил в своем дневнике Шарль Артуа, лейтенант наполеоновской армии.
      В дневнике описывались московские события и подробности возвращения армии из России.
"Я стоял во дворе одного русского дома. Невысокое солнце заливало Москву золотистым светом. Внезапно загорелось второе солнце, яркое, белое, ослепительное. Оно располагалось на двадцать градусов выше первого, истинного, и светило не больше пяти секунд, впрочем, успело опалить лицо Поля Берже, отдыхавшего на балконе.

   Стены и кровля дома начали дымиться. Я приказал солдатам вылить на кровлю несколько десятков ведер воды, и лишь благодаря этим мерам удалось спасти усадьбу. В прочих усадьбах, расположенных ближе к новоявленному светилу, начались пожары. Именно данная загадочная небесная вспышка и послужила причиной страшного пожара, уничтожившего Москву".
    
        Кстати, Наполеон, которого обвиняют в поджоге Москвы и взрыве Кремля, сам едва уцелел во время этого пожара.
         Граф де Сегюр рассказывает:
        «Тогда наши после долгих поисков нашли возле груды камней подземный ход, выводивший к Москве-реке. Через этот узкий проход Наполеону с его офицерами и гвардией удалось выбраться из Кремля».
          Какие груды камней могут быть на территории Кремля, когда огонь, якобы, только ещё подступал к его стенам?
        Все известные подземные ходы из Кремля берут начало в башнях, а никак не из груды камней.
        Вот если башня превратилась в эту груду, тогда понятно. Тогда же, вероятно, могли превратиться в руины и торговые ряды, и разрушенная часть Кремлёвских стен.
        Все, кто выжил, находились в состоянии шока.
        В своих воспоминаниях Сегюр очень хорошо показал впечатление французов от пожара:

        «Мы сами смотрели друг на друга с каким-то отвращением. Нас пугал тот крик ужаса, который должен раздаться по всей Европе. Мы приближались друг к другу, боясь поднять глаза, подавленные этой страшной катастрофой: она порочила нашу славу, грозила нашему существованию в настоящем и в будущем; отныне мы становились армией преступников, которых осудит небо и весь цивилизованный мир…»

       После катастрофы в течение нескольких дней вооружённые противники не воспринимали друг друга как угрозу.
          По Москве открыто бродили до 10.000 русских солдат, и их никто не пытался задержать.
          Де Сегюр вспоминает:

         «Те же из наших, которые раньше ходили по городу, теперь, оглушённые бурей пожара, ослеплённые пеплом, не узнавали местности, да и кроме того, сами улицы исчезли в дыму и обратились в груды развалин…
        От великой Москвы оставалось лишь несколько уцелевших домов, разбросанных среди развалин. Этот сражённый и сожжённый колосс, подобно трупу, издавал тяжёлый запах. Кучи пепла, да местами попадавшиеся развалины стен и обломки стропил, одни указывали на то, что здесь когда-то были улицы.
       В предместьях попадались русские мужчины и женщины, покрытые обгорелыми одеждами. Они подобно призракам, блуждали среди развалин… От французской армии, как и от Москвы уцелела лишь одна треть».

       А вот интересный факт для сравнения. В 1737 году, как известно, случился один из самых страшных пожаров в Москве. Тогда стояла сухая ветреная погода, выгорело несколько тысяч дворов и весь центр города. Тот пожар был соизмерим с нашим, но в нём погибло только 94 человека.    
       Каким образом катастрофа 1812 года, будучи таким же пожаром, смогла поглотить две трети расквартированной в Москве французской армии.
       
          Дальше - больше. Следом за пожаром начались болезни.

         Очевидцы вспоминали: «Казармы были завалены больными солдатами, лишёнными всякого присмотра, а госпитали ранеными, умиравшими сотнями от недостатка в лекарствах и даже в пище… улицы и площади были завалены мёртвыми окровавленными телами человеческими и лошадьми…
      Стонали борящиеся со смертью раненые, коих иные проходящие мимо солдаты, из сострадания прикалывали с таким точно хладнокровием, с каким мы в летнее время умерщвляем муху… Целый город превращён был в кладбище».
     Всего погибло более 80.000 человек (для справки: во время атомного взрыва в Хиросиме погибло 70.000 человек, в Нагасаки - 60.000)
.
    Из 9158-и строений было уничтожено 6532! Вам это ничего не напоминает? А мои  ссылки на Хиросиму и Нагасаки???
  Да и не удивительно.  Ведь московский пожар произошёл за полтораста лет до Хиросимы! И тогда ни в России, ни во Франции, ни о каких таких тактических ядерных боеприпасах, ни о лучевой болезни никто и слыхом не слыхивал. И знать не знал. Потому что их ещё не было. Или таки уже были?
   Есть еще один довод в пользу этой гипотезы! Так повышенный уровень фоновой радиации в центре Москвы образует характерное пятно, с «факелом», вытянутым в сторону юга.

    А эпицентр пятна расположен как раз в том месте, на которое выходили окна двух офицеров, упомянутых в мемуарах графа де Сегюра.
   Тех самых, на чьих глазах сначала были освещены, а потом обрушились изящные и благородные дворцы.
    Оказавшиеся в эпицентре…В этих же мемуарах сказано, что сильный ветер дул с севера, что и показывает направление рассеивания радиоактивного мусора, который теперь остаточно фонит в грунте.
     С этой же стороны расположены Никольские ворота Кремля, которые, якобы, были взорваны бесноватым Наполеоном почти до основания.
    И, наконец, здесь же расположен Алевизов ров, который после катастрофы, видимо, был настолько завален обломками, что его решили не расчищать, а просто заровнять, расширив Красную площадь.
    Настало время упомянуть и дождь, несмотря на который пожар всё время возникал вновь.

       После наземного ядерного взрыва всегда появляется дождь, так как большое количество пыли выбрасывается восходящими тепловыми потоками в верхние слои атмосферы, где на них немедленно конденсируется влага. Всё это выпадает в виде осадков.

     Любопытно и описание бегства наполеоновских войск из России. Как известно, отступать французам (вообще-то состав армии Наполеона был многонациональным, собственно, французы в ней составляли меньшинство) пришлось по разоренной Смоленской дороге.

 Дефицит продовольствия и фуража, отсутствие зимнего обмундирования превратили некогда могучую армию в толпу отчаявшихся, умирающих людей. Но только ли "генерал Мороз" и "генерал Голод" виновны в несчастьях, обрушившихся на войско?

"Кругом продолжаются пожары. Усадьба, где мы расквартированы, уцелела, но, как назло, новая напасть поразила наши ряды. Гнилая вода, невоздержанность в еде либо иная причина, но все наши люди страдают от жесточайшего кровавого поноса.

       Слабость во всех членах, головокружение, тошнота, переходящая в неукротимую рвоту, добавляют несчастий. И не мы одни в подобном положении - все батальоны нашего полка, все полки в Москве. Лекари подозревают дизентерию или холеру и советуют поскорее покинуть негостеприимный город. Давеча приезжал Пьер Дюруа. Его отряд стоит в десяти верстах от московской заставы, все здоровы и веселы, правда, тревожат русские партизаны. Видя плачевное наше состояние, он сразу же повернул назад, боясь подхватить заразу".

       Неделю спустя лейтенант замечает:
      "Начали выпадать волосы. Я поделился сим печальным открытием с Жирденом, но у него те же неприятности. Боюсь, очень скоро весь наш отряд - да что отряд, весь полк - станет полком лысых".

     Многие лошади очень больны, что ставит в тупик ветеринаров. Как и лекари двуногих, они утверждают, что вся причина в злокачественных миазмах, растворенных в московском воздухе". "Наконец решение принято: мы покидаем Москву.

    Покидаем, ничего не добившись, пораженные недугом, ослабленные, немощные, бессильные. Одна лишь надежда увидеть родную Францию придает мужества, иначе мы предпочли бы лечь на землю и умереть - до того скверно наше состояние".

     Страницы, описывающие обратный путь французов, тяжелы и скорбны: отряд Артуа терял людей ежедневно, но не в боях - воевать они были не в силах, - а от слабости и истощения, вызванных таинственной болезнью.

     Даже та скудная провизия, которую удавалось раздобыть, впрок не шла, они не могли переварить её. Солдаты покрылись гнойниками и язвами. Гибли и люди, и лошади. От русских отбивались те части, которые не входили в Москву, но ряды их таяли, в то время как армия русских только крепла.

    Большинство наполеоновской армии сгинула на просторах России. Шарля Артуа заболевание сделала инвалидом. Сразу по возвращении во Францию он получил отставку, впрочем, прожил недолго и скончался в возрасте тридцати двух лет бездетным.

       Новый хозяин поместья (ко всему прочему, кандидат физико-математических наук), ознакомившись с рукописью и проконсультировавшись со специалистами, высказал предположение: армия, оккупировавшая в 1812 году Москву, подверглась воздушному ядерному удару!
         Световое излучение вызвало пожары, а проникающая радиация - острую лучевое заболевание, которое и подкосила армию Наполеона.

      В пользу этого предположения говорит и решение Кутузова оставить Москву после выигранного генерального сражения, и невиданная в те времена массовая эвакуация населения из города.
     Власти решили пожертвовать строениями во имя гибели врага.
     Сам Наполеон, находившийся в момент взрыва в каменном здании, получил относительно небольшую дозу радиации, которая сказалась на острове Св. Елены...
     Что касается Наполеона, то после московского пожара он прожил еще девять лет.
      И умер, едва перешагнув полувековой рубеж. В последние годы жизни его здоровье сильно пошатнулось. Хотя до этого пожара он на него не жаловался.
     Наука так и не установила причину преждевременной смерти Императора французов. Кто-то думает, что тюремщики отравили его мышьяком.
     Кто-то считает, что он умер от рака. Кто-то полагает, что и от того, и от другого.
     Однако очень может быть, что Наполеона постигла судьба хибакуся.
     Как уже упоминалось, во время атомного взрыва в Хиросиме погибло семьдесят тысяч человек, в Нагасаки - шестьдесят.
     Но список жертв ядерного удара этим далеко не исчерпывается. Общее количество хибакуся (людей, подвергнувшихся воздействию взрыва), умерших в течение следующих пяти лет от лучевой болезни и других долговременных последствий атомных бомбардировок, составило более двухсот пятидесяти тысяч человек.
    Ну, а официальная историческая наука до сих пор толчется на месте так и не выяснив, кто поджёг Москву.
     Но давайте оставим в покое официальную историю и попытаемся сами разобраться в вопросе «Кто же всё-таки организовал такую страшную ловушку для Наполеона и его армии»?

     Итак, мы выше привели много свидетельств, дающих нам право утверждать, что пожар Москвы 1812 года достиг своей грандиозной силы и размахе отнюдь не только следствии   многих умышленных поджогов.

   Главный же очаг пожара, вызвавшего так называемый «огненный вал» и разрушение большинства каменных зданий явился следствие применения какого-то нового вида оружия.
 
    Мы условно его назвали тактическим ядерным оружием.
   При чем из показаний свидетели видно, что ядерный взрыв небыли равным скажем Хиросимской бомбе и произошел на городом Москва на небольшой высоте.

    И для подтверждения этого нам надо выяснить кто мог, во-первых, изготовить примитивный ядерный заряд и как или с помощью чего он был поднять в воздух.
    И вот тут нам самое время вернутся вновь к личности и деяниям губернатора Ростопчина. Он оказывается кроме своей основной деятельности выполнял и совершенно секретное заданием императора Александра.
         Оно поручено было ему государем при самом его назначении.
        «Перехожу теперь к предмету, для которого нужна вся Ваша скромность, так как в этом случае необходимо соблюдение величайшей тайны, - писал государь.
     - Несколько времени тому назад мне был прислан весьма искусный механик, с изобретением, которое может иметь самые важные последствия. Во Франции делались всевозможные попытки, чтобы добиться открытия, на которое, по-видимому, удалось напасть этому человеку.
    Во всяком случае, для того чтобы удостовериться в этом, надлежит произвести все предлагаемые им опыты; самое дело бесспорно заслуживает того.
     Так как этого человека пришлось отправить в Москву, то, желая, чтобы об его работах решительно никто не знал, я не хотел вести это дело через посредство фельдмаршала, опасаясь, чтобы доктор тотчас не проведал о нем. По этой причине я отправил все нужное к губернатору Обрескову.
     Ныне я пишу ему, что так как с Вашим назначением нет более причины соблюдать тайну по отношению к генерал-губернатору, то я предписываю ему доставить Вам все бумаги, до этого дела касающиеся, которые находятся в его руках. Из этих бумаг Вы узнаете все обстоятельно.
    Дабы не посвящать в это дело третьего лица, я желаю, чтобы Вы вели это дело при посредстве Обрескова, которому уже все известно.
    Я требую также, чтобы упомянутое лицо не появлялось в Вашем доме, и чтобы Вы виделись с ним в более укромном месте.
   Поручаю его Вашему вниманию, прошу Вас оказать ему некоторое снисхождение и сделать все от Вас зависящее, чтобы облегчить ему выполнение его работы и устранить могущие возникнуть препятствия.
     Фельдъегерь, который вручит Вам это письмо, везет с собою 7 рабочих, приехавших вслед за механиком. (Оказывается у Леппиха была целая проф. команда! - автор)
   Ему приказано оставить их за городом до тех пор, пока, условившись обо всем с Обресковым и рассмотрев бумаги, Вы не укажете ему, куда он должен будет отвезти их.
Преданный Вам Александр».
     «Искусный механик», о котором шла речь в письме, был не кто иной, как Франц Леппих, немец, выдававший себя за изобретателя управляемого воздушного шара - аэростата.
     Он обещался даже в течение трех месяцев построить пятьдесят воздушных кораблей; те корабли смогут, якобы, вмещать в себя по 40 человек и поднимать ящики с порохом, весом до 12000 фунтов, которые «брошены будучи сверху, могут разрывом своим... опрокинуть целые эскадроны».
     14 мая 1812 г. под именем доктора медицины Генриха Шмита, курляндского уроженца, он был инкогнито доставлен в Москву и помещен в усадьбе Воронцово, в 6-ти километрах от Москвы по Калужскому шоссе (теперь в черте Москвы). Сюда же были доставлены рабочие, число которых со временем превысило 100 человек, и все необходимое оборудование.
    Объект строго охранялся. Для удаления излишнего любопытства был распущен слух, что здесь работает фабрика по производству земледельческих орудий. Работы шли полным ходом вплоть до вступления неприятеля в Москву и поглощали огромные суммы около 320 000 рублей
    Перед отступлением из Москвы «хозяйство» Леппиха на 130 подводах тоже было вывезено.
     После того, как с Наполеоном было покончено, надобность в услугах Леппиха пропала, и он был отправлен «туда, откуда он родом».
   Там его следы и затерялись….
    Но это было потом, а вот 22-го августа 1812 г. тот же М. Кутузов уже запрашивал у московского главнокомандующего сведений «об еростате, который тайно готовится близ Москвы.
   «Можно ли будет им воспользоваться, прошу мне сказать, и как его употребить удобнее», сообщая одновременно о намерении дать генеральное сражение на занимаемой им позиции, правда, опять с оговорками.
   Ответом графа Растопчина можно считать его афишу, изданную в тот же день:
     «Здесь мне поручено от Государя было сделать большой шар, на котором 50 человек полетят, куда захотят: и по ветру, и против ветра; а что от него будет, узнаете и порадуетесь.
   Если погода будет хороша, то завтра или послезавтра ко мне будет маленький шар для пробы.
   Я вам заявляю, чтоб вы, увидя его, не подумали, что это от злодея, а он сделан к его вреду и погибели» ….
     Кстати Наполеон, вернувшийся в Москву после пожара отдал приказ разыскать мастерскую «доктора Шмидта».
     Отряд генерала Лауэра нашел место постройки шара, но это было уже пепелище. Все увиденное французы подробно запротоколировали под заголовком «Подробное описание разных вещей, найденных у села Воронцово, близ Москвы, принадлежащих к воздушному шару или адской машине… имевшей служить будто бы для истребления французской армии».
    А увидели они «лодку», «которая должна была быть подвешена к шару, но которая была сожжена днем прежде вступления французских войск в Москву… на расстоянии около 100 шагов от помянутого строения, в ней находилось много остатков винтов, гаек, гвоздей, крючьев, пружин и множество железных снарядов (деталей. — Авт.) всякого роду.
   Рядом лежит большой щит из дерева в форме шара, который, верно, имел служить для образца. В двух горницах помянутого строения находится еще 180 больших бутылей купоросу; сверх оного, сзади и спереди дому, стоит 70 бочек и 6 новых чанов необыкновенного сложения.
    В самом доме есть столярные и слесарные мастерские и некоторые нужные к оному инструменты. Примечены в маленьком белом домике, стоящем недалече и впереди большого, следы разбросанного и растоптанного пороху…».
     По одному из слухов, в подвалах мастерской «немецкого пиротехника» были найдены факелы или даже «ракеты» для поджога Москвы.
    Поэтому вскоре состоялся судебный процесс над «преступниками», пойманными близ дачи, и 10 человек из числа арестованных были расстреляны.
     Итак, мы  знаем, что  большой аэростат Леппиха не был готов ко времени занятия французами Москвы, ну а вот маленький о котором  упоминает Ростопчин и послужил тем воздушным носителем, с которого над центром Москвы был подорван ядерный заряд и таким образом в мире состоялось первое боевое применение атомного оружия.
     Кто изготовил первую атомную бомбу автору не известно.
     Но и тут все следы ведут к таинственному Францу Леппелю.
     Изобретатель Франц Леппих, известный также как Голландец Смид, до войны 1812 г. совершенно неизвестный ни в России, ни в Европе, несмотря на бумаги, представлявшие его московскому главнокомандующему как бывшего профессора химии Иенского университета.
      Считается, что он был, видимо, ученым-самоучкой, причем, явно не без способностей.
      В Иенском университете в списках профессуры Франца Леппиха не значится.
      Отечественная война и вступление Бонапарта в пределы России нашли применение его деятельному уму.
     В 1812 г. Смиду было уже лет шестьдесят, но это был еще очень подвижный и бодрый старик.

     Так же в заключении хочу сказать, что возможно автору в этой статье и не удалось раскрыть тайну московского пожара 1812 года, но за то удалось развенчать исторический миф и обозначить верный путь дальнейших поисков….

Все фото и карты  к этой части находятся  тут:  http://h.ua/story/409907/