Пустая квартира

Затея  моя  нелепая  и  бесполезная.  Так…  Одна  из  множества  выдуманных  форм  пожирания  времени…  Того  самого  времени,  которое  пожирает  всё…  Выходит,  что  я  занимаюсь  поглощением  поглощения…  А  если  верить  утверждению,  будто  времени  не  существует,  то  я  вбираю  в  себя  то,  чего  нет…  Глупо  глотать  отсутствие  чего-либо…  Пищи,  воздуха,  чувства,  мысли…  Понимаю,  что  глупо,  но  ничего  не  могу  с  собой  поделать.

С  некоторых  пор  маниакально  желаю  описать  пустоту.  Уничтожить  её,  чем-нибудь  заполнить,  освободиться  от  неё.  Передать  хотя  бы  тысячную  долю  разлитой  печали,  которая  поджидает  меня,  на  пороге  этой  покинутой  квартиры.  Вместе  с  участливым,  отзывчивым  эхом…, пытающимся  своим  гулким  присутствием  облегчить  невыносимую  грусть  одиночества.  Однако  происходит  обратное.  Отражённое  от  голых  стен,  от  раздетых  окон,  от  скучающего  потолка…,  оно  лишь  усугубляет  моё  смиренное  сиротство.  Разными  голосами  напевает  о  наступившей  разлуке…  Не  на  год-два,  а  на  всю  жизнь,  которой  осталось  не  так  уж  и  много…,  не  больше,  чем  радости  в  последних  оранжевых  минутах  солнечного  заката,  ежедневно  извещающего  нас  о  неизбежности  прихода  серых  сумерек  и  унылой  пугающей  старости…  Древнейшая  мелодия  тоски,  неторопливо  плывущая  сквозь  века  от  поколения  к  поколению…

Достаточно  всего  лишь  раз  её  услышать,  чтобы  понять  тщету  слов,  этих  жалких  конструкций,  этих  кустарных  оболочек,  ограничивающих  свободу  печали,  огрубляющих  нежность,  превращающих  музыку  в  сухую  последовательность  звуков…  Услышать  изречённую  ложь,  осознать  неосуществимость  желания  и  впасть  в  уныние  от  собственной  беспомощности  и  слабости…  От  неумения  перенести  на  бумагу  скорбную  пустоту  квартиры,  от  невозможности  воспроизвести  её  вечно  ускользающую  мелодию  на  этом  белоснежном  холодном  листе…  Уж  не  от  подобного  ли  отчаяния  родился  в  своё  время  чёрный  шедевр  Малевича?

Ненаписанный,  густо  замазанный  холст.  Приличия  ради  представленный  в  виде  геометрической  фигуры,  той  самой,  за  которой  с  далёких  школьных  уроков  тянется  понурая  вереница  нерешённых  задач.  Удручающая  прямота  углов,  пресловутое  равенство  всех  сторон.  И  цвет  подходящий,  чтобы  никаких  надежд,  никаких  поползновений…  Формы  несовершенны,  слова  грубы,  люди  угловаты  и  немощны,  будто  первые  аэропланы,  кое-как  взлетают  и  тут  же  неуклюже  приземляются…,  или  падают.  Тьма,  одним  словом.

Образцовое  литературное  произведение  –  чистая  тетрадь,  не  опошленная  засильем  беспомощных  слов.  Лучшая  коллекция  одежды,  из  всех  когда-либо  показанных  на  мировых  подиумах  –  обнажённые  модели.  Самое  искреннее  выражение  чувств  –  молчание.

Это  в  идеале.  В  далёком  грядущем,  а  пока…  Пока  без  слов  не  обойтись.  Пока  они  продолжают  лениво  пастись  на  сочных  травяных  просторах  мыслей  и  чувств,  при  этом  нечаянно  затаптывая  миллиарды  тончайших  оттенков  и  красок…  Близорукие  и  глуховатые  слоновьи  стада…

Как  же  быть?  Как  спасти  эти  уникальные  поля?

Весьма  просто.  Ограничить  количество  слов  и  дать  шанс  пустоте  самой  проникнуть  в  нас…   Конечно  же,  ей  нужно  чуть-чуть  помочь…  Ей  ли?

А  может,  продать  квартиру?

Одной  лишь  подписью  на  договоре,  одним  лишь  лёгким  взмахом  руки  вычеркнуть  из  жизни  невольную  соучастницу  моего  злодейства.  И  одновременно  осчастливить  какого-нибудь  простака-покупателя.  Пусть  живёт  и  радуется.  Пользуется  этими  захандрившими  квадратными  метрами,  постепенно  вытесняя  своим  обывательским  счастьем  поселившуюся  на  них  после  отъезда  моей  Настеньки  тоску.

Пускай  гуляет  в  парке,  сидит  у  нашего  шипучего  фонтана  и  сытым  взглядом  собственника  скользит  по  окнам  на  восьмом  этаже…  Как  делали  это  мы  до  недавнего  времени…,  как  делаю  это  я  сегодня  с  глупейшей  надеждой  хоть  на  мгновенье  увидеть  за  дрогнувшей  занавеской  родной  любимый  силуэт…

Настенька,  доченька  моя,  может,  я  тихо  схожу  с  ума?

Уж  не  призрак  ли  соседа  так  мстит  мне  из  ледяного  загробного  вытрезвителя  за  тот  смертельный  коктейль?  Нет…  Вряд  ли  хмель  успел  сойти,  ведь  прошло  всего-то  три  года.  Спит,  наверное,  пьяный  где-нибудь  на  мрачном  берегу  Стикса  или  Леты  под  присмотром  Цербера,  и  даже,  когда  проснётся,  всё  равно  ничего  не  вспомнит…  И  река  забвения  не  понадобится,  ни  пол,  ни  четверть  глотка  её  тёмных  амнезийных  вод…  Слишком  много  он  пил  на  поверхности,  слишком  глубоко  проспиртовался,  чтобы  суметь  восстановить  гнусную  картину  своей  смерти.  И  жизни.  Я  же  очень  хорошо  помню  его  обрюзгшую  физиономию,  помню  ужасный  запах…  Помню  и  лавочку,  на  которой  угостил  его  огненной  смесью…  Стараюсь  забыть  тот  день…  Так  ни  разу  после  написания  и  не  перечитал  «Ловушку».  Не  помогла  мне  тогда  графомания.  Долго  мучился,  килограммы  снотворного  и  литры  армянского  коньяка  употребил,  пока  не  отпустило…   Кстати,  то  злополучное  кафе  из  «Ловушки»  со  странным  названием  «555»  и  сегодня  заманчиво  мерцает  своими  уютными  домашними  абажурами…  Правда,  я  туда  больше  ни  ногой…

Зато  чаще  стал  заглядывать  в  деревянную  церквушку,  отгородившуюся  от  суетного  мира  стройным  частоколом  лесопарковых  сосен.  Нет-нет,  да  и  поставлю  свечку  «за  упокой».

Так  продавать  или  не  продавать?

Вот  даже  номер  телефона  той  напористой  рыжей  риэлторши  сохранился.
Нет.  Захлопываю  записную  книжку.  Пока  не  буду.

Видимо,  всё  же  сидит  во  мне  мазохистская  потребность  попереживать,  пообижаться,  покукситься…   Нужна  мне  ещё  эта  квартира…  Чтобы  иногда  забредать  в  неё,  садиться  под  стенку  на  ковролиновый  пол,  где  ещё  месяц  назад  стояло  кресло,  угощавшее  меня  приготовленным  тобою  травяным  чаем…,  и  упиваться  болью  твоего,  доченька,  отсутствия…

Сейчас  нужна…  Может,  когда-нибудь…  Потом…

Когда  я  в  совершенстве  овладею  секретами  майевтики  и  помогу,  наконец,  квартире,  а  заодно  и  себе,  освободиться  от  бремени  тоски…,  выгрести  из  её  малодоступных  углов  и  из  закоулков  моего  подсознания  заплесневелый  сентиментальный  мусор.  Очиститься,  Обновиться.  Ещё  не  поздно.  Ещё  есть  силы.

Эхо,  где  ты?  Я  иду  к  тебе.

Оно  встречает  меня,  как  долгожданного  гостя,  не  скрывая  радости…  Прыгает,  изображает  резвость,  упругим  мячиком  отскакивает  от  пола,  стен,  оконных  стёкол…  Однако  в  его  голосе  явно  слышны  фальшивые  оттенки,  и  я  понимаю  причину  этой  показной,  наигранной  весёлости…  Благодарю  за  нехитрую  ложь  во  благо,  за  прозрачную  попытку  подмены  «после»  на  «до»…,  но…  Увы,  его  уже  не  вернуть.  Настенька  уехала  и  увезла  с  собою  ту  бравурную  музыку,  которая  звучала  здесь  три  года  назад,  перед  ремонтом  и  новосельем.  Сейчас  я  слышу  другую,  а  благородные  обманные  нотки  из  прошлого  делают  её  ещё  печальнее…   Сейчас  мне  нужнее  минор.  А  поэтому  с  настойчивостью  умалишённого  продолжаю  искать  его  в  поскрипываниях  паркета,  в  мягком  щелчке  выключателя,  в  золотистой  головке  шурупа,  на  котором  ещё  месяц  назад  сердито  штормил  морской  пейзаж…  В  общем,  во  всём  присутствующем  отсутствии…  В  обломках  неосуществлённой  мечты…  Моей  мечты.

Может  от  этого  вся  боль?

Одну  минуточку..  Кажется,  я  начинаю  догадываться.  Вот  что  значит  неправильно,  но  вовремя  заданный  вопрос!  Так  иногда  случается.  Внезапно  наступает  просветление,  приходит  понимание  того,  над  чем  долго  и  безуспешно  ломал  голову.  Момент  озарения,  о  котором  мой  давний  приятель  и  нынешний  оппонент  в  наших  частых  спорах  писал:

Однажды  всё  вдруг  оживает:
Квадрат,  пылинка,  абсолютный  ноль.
А  треугольник  оглашает
Геометрический  пароль.

Не  боль!  Причина  не  в  боли,  хотя,  конечно,  и  в  ней  тоже…  Но  всё  же  главным  является  страх.
 
 Horror  vacui.  Ценофобия.  Боязнь  пустоты.

Оказывается,  не  в  квадрате  дело,  при  всём  моём  уважении  к  художнику,  а  в  круге.  Наконец-то  отчётливо  вижу  его.  Порочное  замкнутое  пространство,  в  котором  обитаю  уже  несколько  десятков  лет…  В  котором  пустота  вызывает  её  боязнь,  боязнь  порождает  болезненное  воображение,  воображение  выстраивает  иллюзии,  они  неизбежно  рушатся  и  возвращают  пустоту,  которая  вызывает  боязнь…  И  так  до  головокружения.  До  обморока.  До  кончины.  До  смертоубийства.
 
Мало  того,  что  сам  бегаю  по  кругу,  так  ещё  и  дочь  хотел  приобщить.  Соорудил  иллюзию,  с  непременными  душевными  беседами,  горячим  чаем  с  мятой,  тихим  жужжанием  холодильника…  и  назначил  в  ней  себя  некой  константой,  центральной  неизменной  величиной.

 Умница,  Настенька!  Разорвала,  выскочила,  освободилась.

А  эхо-то  каково!  Не  жалело  вовсе,  а  посмеивалось  над  моим  круговращением…  Добродушно  подшучивало,  пытаясь  вытолкнуть  за  пределы  круга.

Ну  и  простофиля  же  я!  Всё  оттенки  искал,  тонкости,  третьестепенные  смыслы…  А  сути  так  и  не  смог  тогда  ухватить.  А  ведь  она  на  поверхности  лежала…  Стоило  лишь  оторваться  на  миг  от  собственных  заоблачных  грёз  и  оглянуться…  Всмотреться  в  гнусную  действительность…  Настенька  смогла,  а  я  вот нет.  Думал,  что  пустяки  всё  это,  поднадоевшие  выцветшие  декорации  заурядного  спектакля...  И  актёры  представлялись  мне  плохонькими,  больше  на  цирковых  клоунов  похожие,  какие-то  неуклюжие…  Или  на  нелепых  участников  деревенской  самодеятельности  из  захудалого  сельского  клуба…  Попляшут,  покривляются,  поскачут  и  разойдутся,  удовлетворив  творческие  амбиции…  Ошибся.  Но  не  в  актёрах,  а  в  публике.  Она  оказалась  слишком  простодушной,  недалёкой,  алчной  до  зрелищ…  Одним  словом,  тёмная  хуторянская  масса,  которую  запросто  обвели  вокруг  пальца  эти  шустрые  аматорские  лицедеи.  В  общем,  не  разошлись,  а,  напротив,  насели,  навалились,  накрыли  смердящей  волной…  Не  захотела  дочка  в  ней  барахтаться.  И  правильно  сделала.

Но  это  сейчас  я  поумнел.  А  тогда…

Помню  полтора  месяца  назад,  в  пятницу  позвонила  Настенька  и  позвала  на  ужин…  Голос  мне  показался  официальным  и  торжественным…  Обрадовался.  Подумал,  что  о  свадьбе  сообщит.  Против  её  избранника  ничего  не  имел.  Нравился  мне  этот  интеллигентный,  спокойный,  рассудительный  молодой  человек.  Надёжный  и  достойный.

Вечер  был  чудесный.  Мягкий,  солнечный,  тихий…  Взял  я  тогда  бутылку  шампанского,  тортик  её  любимый,  бисквитный.  Посидел  полчасика  у  фонтана,  попереглядывался  с  окнами,  помечтал,  тост  продумал  прочувствованный…  Настроился,  так  сказать,  на  отцовское  благословение.

Встретили  они  меня,  как  всегда,  тепло  и  ласково.  Правда,  взгляд  Настенька  почему-то  отводила.  Волнуется,  подумал  я  тогда.

После  первого  бокала  шампанского  и  небольшой  паузы  дочка  заговорила,  а  я  всё  больше  и  больше  леденел  от  страха,  словно  кто-то  включил  внутри  меня  морозильную  камеру.

-  Ты  только,  пожалуйста,  не  волнуйся.  Мы  решили  уехать  из  страны.

Дальше  её  речь  прерывалась  странными  паузами  с  выпадением  целых  предложений,  с  громкими  постукиваниями  многоточий,  глушилась  моими  отчаянными  мыслями  и  неприятным  переливчатым  звоном…  Смысл  отделялся  от  слов,  переходил  в  точки-тире  архаичной,  непонятной  азбуки  и  при  этом  больно  царапался…   Говорила  быстро  и,  как  мне  казалось,  долго:
 
-  Да,  решили  уехать…  через  полмесяца…  там  сразу  же  и  поженимся…  заявление  об  увольнении  написала…  две  недели…  билеты  куплены…  багаж…  жить  там  есть  где,  мы  молоды,  не  пропадём…  самое  главное,  что  там  здоровая  атмосфера…  не  то,  что  здесь…  нам  не  хочется  растить  нашего  ребёнка  во  враждебной  среде…  чтобы  в  детском  садике  его  учили  жутким  речёвкам,  призывающим  повесить  кого-то  там  на  гиляку…  посмотри  вокруг,  на  лица  элиты,  на  примелькавшиеся  физиономии  певички,  писательницы,  журналистки  с  явной  печатью  шизофрении…  да  что  же  это  за  страна  такая,  где  государственные  деятели  имеют  медициннские  справки  об  умственной  отсталости  и  даже  не  скрывают  этого…  напротив,  гордятся…  мол,  был  такой  грех,  однако  пересилил,  преодолел,  перешагнул  через  собственное  безумие…  да  ещё  кандидатскую  защитил…  но  я-то  знаю,  что  нельзя  природную  тупость  преодолеть…  не  хотим  сельской  дремучей  культуры…  хотим,  чтобы  он  читал  Чехова,  Бунина,  Набокова,  Бродского,  Толстую…,  а  не  какую-то  полоумную  графоманку  с  рыбьей  фамилией…
 
В  этом  месте  вышеупомянутые  слоновьи  стада  так  и  просятся,  так и  рвутся  на  просторы  из  своих  тесных  загонов…  Ну  уж  нет.  Хлев  –  на  замок,  ключ  –  на  крючок.  Особенно,  когда  нетрезв.

Признаюсь,  крепко  мы  тогда  выпили  с  будущим  зятем.  Чего  только  не  намешали…  И  шампанское,  и  коньяк,  и  виски,  и  водку…  И  ликёр,  на  сгущённое  молоко  похожий…  Домой  меня  не  отпустили.  Спать  уложили,  слева  от  двери,  вон  на  том  примятом  прямоугольнике  ковролина…  Там  тогда  стоял  диван,  который  мы  три  года  назад  купили  в  интернет-магазине.
   
А  в  субботу  мне  было  невыносимо  плохо…  Если  не  ошибаюсь,  в  «Ловушке»  я  упоминал  о  смерти  жены…  Так  вот,  в  то  хмурое  утро  мне  показалось,  будто  умираю  я…  Больно  колола,  усиленная  вчерашними  градусами,  одна  единственная  мысль  о  том,  что  после  отъезда  Настеньки  я  останусь  наедине  с  холодной  равнодушной  пустотой…  Чем  не  смерть?

Был  уверен,  что  смерть…  А  оказалась  обычная  ценофобия…   Хотя,  и  смерть  тоже…,  построенной  мною  модели  идеального,  как  я  полагал,  мирка,  в  котором  патриархальная  идея  общего  дома,  большой  и  дружной  семьи,  преемственности  поколений  и  традиций…  нашла  своё  недолгое  воплощение.  Извечная  наивная  мечта  стареющих  родителей…  Ответная  реакция  воображения  на  пустоту  и  одиночество…   Домостроевская  утопия,  короче.

Иными  словами,  жизнь  моя  не  рухнула  в  никуда,  не  завершилась  крахом…,  она  продолжается.  Более  того,  я  вдруг  почувствовал,  что  избавился  и  от  страха,  и  от  тоски.  После  того  озарения,  после  размышлений,  после  разговора  с  вышеупомянутым  моим  приятелем-оппонентом,  созерцателем  потолка  и  почитателем  дивана,  в  котором  он  сразил  меня  гениальной  фразой:

-  Пустота  есть  ничто,  вечно  беременное  всем.

Он  бесстрастно  произнёс  её  в  коротком  промежутке  между  первым  и  вторым  бокалами  пива,  заказанными  нами  в  местной  дешёвой  забегаловке.  До  чего  же  всё  просто!  Пустоты  нет.  А  раз  так,  то  нет  и  horror  vacui…   Что  же  есть?  Есть  вечная  незримая  беременность,  бесконечная  разнообразная  насыщенность  идеями,  которым  мы  помогаем  осуществиться…  И  тогда  они  становятся  нашими  мирами,  населёнными  женами,  детьми,  друзьями,  квартирами,  комплексами,  грёзами,  пороками  и  добродетелями…,  в  общем,  всем  тем,  чему  наше  воображение  помогает  родиться,  вырваться  из  несуществующей  пустоты,  из  абстрактного  ничто…,  выскочить  и  постепенно  материализоваться…

Я  понял  это,  и  мне  стало  легче.  Я  осознал  это  и  вскоре  освободился  от  страха.  Перестал  бояться  опустевшей  квартиры,  потому  как,  рано,  или  поздно,  она  обязательно  заселится…   Мне  больше  не  страшно  за  страну,  ибо  уверен,  что  новые,  свежие,  здравые  идеи  уже  на  пороге,  на  девятом  месяце  созревания…  И  что  они  неизбежно  вытеснят  глупость,  хуторянщину,  темноту…,  взашей  вытолкают  их  в  низшие  миры,  как  вытолкнули  из  моего  незрелого  сознания  боязнь  одиночества  и  пустоты…  Как  освободили  меня  от  гипертрофированного  беспокойства  за  судьбу  моей  единственной  дочери  Настеньки…