любопытство

Лиза сидела на сундуке в комнате своей любимой пра-пра-прабабушки. Уже который час она, выслушав недовольство по поводу случившегося на кладбище, всматривалась в шамкающие губы и старалась уловить невнятную речь. Ее тоже клонило в сон: она терпеливо ждала, когда дремота, дав передохнуть немощному телу, уймется и позволит вытянуть из глубин памяти ее далекие воспоминания. Лиза из всего сказанного поняла, что когда-то, во времена этого Серафима, в селе жил один проказник, которому до всего было дело.
Он давно прослышал, будто у деда набалдашник на клюке из части человеческого черепа. И вот решил он, пустоголовый, увидеть своими глазами и наощупь определить: обман это или правда. Знал он и о том, что дед ненавидел гостей и не пускал никого во двор. А жил он в ветхой хибарке, которую боялись снести даже спустя много лет после его смерти. Однако на том месте был такой пустырь до самой реки, что сочная травища никому не давала покоя. Но скосить-то было боязно.
И вот этот шельмец, шестнадцати лет от роду, крадучись пробрался к крыльцу: ветхие ступеньки издали в ночной тишине такой пронзительный скрип, что у него зашлось дыхание. Только этот бедолага поднял ногу, чтобы тихо уйти, не солоно хлебавши, как за спиной запели дверные петли. В покосившемся проёме стоял колдун. Борода была длинной, жиденькой. Глаза так глубоко посажены, что их цвета не разобрать, зато взгляд был такой пронзительный... Аж сверлил своими молниями, от которых у парнишки онемела речь.
Бабушка опять замолчала в дреме, а Лизе стало страшно, и она стала тормошить ее. 
- Дальше, дальше что?
- Дальше? А чё дальше? — прошамкала она, - дед разрешил ему войти в сени. А дурень глазами зыркал: клюку искал. Дед-то его распознал и, усмехаясь, провел дальше. В доме стоял такой смрадный дух, что Костю затошнило. А увидев на кухне окровавленный стол, он пошатнулся.
- А дед, усмехнувшись, - засмеялась бабушка, - подтолкнул к нему ногой чугунок, в котором были потроха. И так въедливо сказал:
- Вот, кабеля своего извести решил – надоел уже, хуже дьявола. Весь дом псиной провонял. К тому же, и набалдашник мой стащил. Из собаки, конечно, не совсем такой получится, как мне удалось из черепа, но все-таки.
Бедолага присел на табуретку:
- А что, значит, правда, набалдашник у вас из человечины был?
- Да, человеческий череп ничто в полной мере не заменит.
- А Вы, значит, человеческую кость где-то нашли?
- Да, было дело. Вот теперь случая нет.
Собирая последние остатки смелости, у Кости нечаянно вылетело:
- Так в чем дело?
Дед захохотал:
- Кандидатура есть, что ли? Никак, ты?
- А чё?
Дед оживился:
- Смотри-ка, а ты и вправду смельчак. Только у меня шутки другие. Завтра в полночь приду к тебе.
Лизу уже потрясывало, а бабушка вошла в раж.
- А на следующий день бедолага рассказывал всем на деревне увиденное в хибарке. И шутку колдуна. Да не дрожи ты, Лизка, - уснул-то он спокойно. А вот в полночь, когда полная луна набрала свою силу, в Костино окошко раздался стук. Тяжелый такой стук, настойчивый. Отец приоткрыл дверь и попятился: на пороге стоял Серафим.
- Я за сыном твоим. Должок у него ко мне.
Костя, услышав и выскочив из постели, оттолкнул отца:
- Ты что это удумал? Да я же пошутил вчера. Уходи.
Не успел парнишка договорить, как все застыли на месте, будто каменные — стоило деду только зыркнуть своими зелеными глазами. А бедолага, как на верёвке, пошел прочь из дому...
- Бабуль, и что же дальше-то?, - зашептала пораженная Лиза, - что с Костей-то случилось?
- Чё-чё? Пропал малец.
- А колдун?
- А чё колдун-то? Жив-здоров был. Клюкой в окна стучался к тому, кто отваживался прознать про парнишку. Все и замолчали. И где-то осенью, али зимой, я уж запамятовала, нашли в лесу его растерзанный труп. Без головы. То ли дикие собаки, то ли волки сделали свое дело... Не ведомо... Так и схоронили на старом кладбище. Вот до чего, голубонька, любопытство ваше молодецкое иной раз доводит.