Весёленькое воскресенье

Если бы я только знал, чем закончится для меня то воскресенье, то я бы, наверное, остался бы дома. А ещё лучше, уехал бы, куда-нибудь подальше неделю назад, или в сверхурочные вышел. Но я, дурачок, никуда не уехал. И, чёрт меня дёрнул сходить за пивом.

- Молодой человек. Вы Ставропольского знаете?
- Да. Немного.

Савелий Ставропольский мой сосед. Он артист. Или, точнее, актёр.

- Я, Гриша, актёр, - сказал Ставропольский.
Меня Гришей зовут.
- Не артист, а актёр.
- А в чём разница?
- Артист под куполом цирка, тьфу! - балагана, кульбиты крутит. А актёр, такой как я - людям души бередит. Наливай!

- А он сейчас дома?

На лестнице перед квартирой Ставропольского стоял юноша в клетчатых штанах и кожаном полупальто.
- А я почём знаю, - сказал я и нажал на кнопку вызова.
Лифт ухнул и пополз вниз.
- Я тут с десяти часов барабаню, - сказал юноша и подошёл ко мне. - Вон, все руки сбил.
13, 12, 11… Лифт остановился на одиннадцатом и в него кто-то вошёл.
- А Вы хорошо знаете Савелия Игнатьевича? – не унимался юноша.
- Ну… Мы с ним соседи. Приятели. Друзья. Я, можно так сказать, его ученик.
- Не может быть?! Вы тоже артист?!
И тут опять, чёрт меня - дёрг.
Я выпрямил спину, выпятил грудь и отставил ногу так далеко, что чуть не упал. И говорю басом:
- Артисты, под кумполом балагана, кульбиты крутят. А актёры, такие как мы, с Савушкой (с Савушкой, итить твою мать!) - людям души берендим.
Малец рот раскрыл, и сказать ничего не может. А я перед ним гусём стою.
Лифт остановился на этаже. Открыл свою пасть. Увидел эту картину маслом. В утробе у него кто-то ойкнул. Двери захлопнулись, и лифт упал вниз.
- Так Вы ученик Ставропольского? – заговорил юнец.
- Ученик, - гордо сказал я.
- Какое счастье!

- Вы только не волнуйтесь. Это много времени не займёт, - пытался успокоить меня юноша, после того, как затолкал меня в голубой «РАФ»ик. – Буквально полчаса… Текста мало, да и мизансцена не сложная. Вам это будет легко. Вы же ученик Ставропольского.

Ученик! Водку с ним пить – вот это ученик! И зачем я пошёл за пивом?

По дороге к театру юноша, который оказался помощником режиссёра, объяснил мне рисунок роли, как он это назвал, задачи и сверхзадачи.
Я волк. Голодный, страшный волк. Я хочу съесть бедного кролика, который живет в лесу. Лес охраняет добрый пёс Тобик, который гоняется за волком и хочет откусить мне нос. В конце концов, меня топят в пруду, и пёс Тобик с кроликом поют нравоучительную песенку о том, что плохим быть плохо, а хорошим хорошо. Автор пьесы лауреат каких-то там заграничных премий, бывший диссидент Чувихин. Лучше бы меня выслали вместо него.

- Ну, костюм Вам впору, - сказал режиссёр. – Сейчас антракт. Ваш выход через десять минут. Можете сходить в буфет. Но, умоляю Вас, ничего спиртного. В зале дети.
- Я профессионал, - обнаглел я в костюме волка.
- Я надеюсь, - сказал режиссёр и скрылся за кулисами.
- Оплата по утреннему тарифу, - сказал юноша и тоже исчез.
Я спустился в буфет.

В буфете почти никого не было, видимо все уже были на сцене. Только за одним из столов одиноко сидел актёр, исполнявший роль пса Тобика. Перед ним стояли две рюмки коньяка. Он понуро опустил голову и смотрел в точку между рюмками.
Я взял у буфетчицы сок и присел рядом с ним.
- Григорий, - представился я.
Тобик поднял на меня полные грусти глаза.
- Ты Ставропольского заменяешь?
- Ага.
- Ну и как?
- Нормально. Текста мало. Мизансцены не сложные. Рисунок роли простой. Задачи, там, сверхзадачи…
- А у меня вот, тройня родилась, - унылым голосом сказал Тобик.
- Поздравляю! – обрадовался я.
- А зарплата тысяча рублей. И халтур нет. Что делать?
Тобик одним махом опрокинул в себя две рюмки коньяка и поднялся из-за стола.
- Ну, пойдём, коллега детей веселить.

В прошлом году мне предлагали обмен с доплатой. Надо было не отказываться. И никто бы меня не нашёл.

Что такое мандраж знают все актёры. И боятся его пуще холеры. Я, до того весёлого воскресенья, не знал о нём ничего. Но, после третьего звонка, уже за кулисами, меня затрясло так, что я прикусил волчье ухо, чтобы не было слышно клацанья зубов. Хотя по образу мне это подходило. Не подходили мне только конвульсивные подрагивания и пот, который струился ручьями из-под маски.

Занавес открылся. Ударил свет. И на сцену, которая была заставлена пнями и ёлками, выскочил кролик.

Меня повело и я, качнувшись, привалился к какому-то железному щиту…

Очнулся я от хлёстких ударов по щекам.
- Сука! Сука, что ты делаешь?!
Режиссёр тряс меня за плечи и отвешивал звонкие оплеухи.
- А ну, отпусти кнопку!
Стоял страшный гул и скрежет. Я оторвал спину от щита и шум прекратился.
- Ты зачем круг включил? – зло спросил меня режиссёр.
- Какой круг.
- Сценический.
Режиссёр посмотрел в мои непонимающие глаза и замахал руками.
- А-а… И где тебя откопали? Пошёл на сцену!
Я подошёл к кулисе и выглянул из-за неё.
Стройный лесок, по которому несколько минут назад скакал весёлый кролик, напоминал эпицентр падения тунгусского метеорита. Все деревья были завалены, а пни торчали корнями вверх. Да и кролик уже был какой-то не весёлый. Он забился в угол одной из уцелевших декораций и смотрел на меня двумя теннисными шариками со зрачками.
- Здравствуйте, - тихо сказал я кролику и тут же получил сильный пинок под хвост.

Да, весёленькое воскресенье.

Про мандраж я рассказывал. А вот, что такое ступор, я узнал уже на сцене. Когда я, расставив по местам несколько ёлок, которые я собрал в букет в процессе моего эффектного появления, я посмотрел в зал.

«Аншлаг, - подумал я. – Аншлаг».

Полный зал злых колючих глазок, которые смотрели на меня с недетской ненавистью. Многие дети держали в руках яблоки и апельсины.

Текст, который я всё-таки вспомнил, через десять минут, застрял у меня в горле и никак не хотел выходить. Несколько слов, которые всё же прорвались, были так обессилены, что, выскочив из моего рта, рухнули на сцену, так и не долетев до зала.

Пауза становилась зловещей.

Я никогда в жизни... Никогда! Не буду больше пить пива. И с водкой завяжу. И Ставропольский больше мне не друг.

Как выяснилось позже, дети ещё в первом отделении узнали, что скоро придёт страшный волк и разорвёт бедного кролика, храброго Тобика и всех зрителей на куски. А потом вырастет до размеров Кинг-Конга и обратит в прах весь город.
Кролик, чтобы спасти ситуацию закричал:
- Это волк! Это волк! Он меня съест!
Не надо ему этого было делать.

От первого апельсина я увернулся, а вот второй попал мне точно в правый глаз, чем очень меня обидел.
Опыт доказал – яблоки гораздо мягче, апельсинов. Они либо отскакивали от меня, либо разбивались и разлетались по всей сцене весёлыми брызгами. А вот апельсины, это страшное оружие.

Воскресенье ещё только начинается, а всё уже было так скверно.

После того, как мне выбили зуб, я не выдержал и, сорвав с себя маску, закричал:
- Дети! Дети мои, опомнитесь! Я же человек!
Этот факт так потряс юных зрителей, что они перестали швыряться и затихли.

И откуда у них с собой столько фруктов?

Я вышел на авансцену и заговорил:
- Ребята, я не волк. Я простой русский рабочий Григорий Ступак. И здесь я волею судьбы, а не по желанию моему. Сегодня воскресенье. У меня выходной. Был выходной. А я здесь на сцене изображаю перед вами волка. Хотя его должен был играть мой сосед, актёр Ставропольский. Сволочь и пьяница. А я тут не при чём. Я кроликов люблю. Знаете что, дети? Вы приходите на следующей неделе, когда Ставропольский будет играть и стреляйте в него. А я пойду? А?

Возникла неловкая пауза.

- Да иди дядя, - донеслось из зала. – Иди, раз ты кроликов любишь.
- Иди, иди. Мы в тебя стрелять не будем.
- Спасибо, мои хорошие, - сказал я и ушёл со сцены.

Когда я проходил в кулисах, то с силой надел волчью маску на голову юному помрежу. А когда уже совсем вышел в коридор, то услышал, как на сцене кролик и пёс Тобик затянули весёлую финальную песенку.

На этом воскресенье для меня закончилось.

Затемнение.

3 июля 2002 года.