Таманский треугольник

Миша Сопотов открыл дневник из плотной бумаги, сшитый белыми толстыми нитками. Его бабушка, Лилия Анисимовна Игнатьева, с которой он жил вот уже четырнадцатый год, приносила  из редакции черновики и сшивала их в рабочие тетради внука. В них он записывал цитаты, стихи, впечатления и делал  наброски рисунков.

Взгляд Миши остановился на тонком профиле девушки с чуть вздёрнутым носиком и легкими локонами на длинной изящной шее.  «Что ты делаешь со мной?» — подумал Михаил и, захлопнув тетрадь, достал из  ящика секретера бордовый бархатный альбом, с застежкой в форме бабочки. Это был девичий фотоальбом его покойной матери. Миша листал его  каждый раз, когда хотел её  участия и материнского совета.

— Мишенька, к тебе можно?

Миша обернулся — в дверях стояла бабушка.

Получив немое согласие, высокая пожилая женщина неторопливо пересекла комнату.

— Как ты похож на свою маму, — дрожащей рукой она провела по белокурой голове внука и прижала её к груди. Потеряв единственную дочь и мужа, Лилия Анисимовна видела во внуке средоточие и смысл всей своей жизни, а потому интуитивно чувствовала его мысли и настроения.

— Мишенька, без четверти шесть, ребята за тобой уже зашли, ты готов?

— Да, иду, — Миша аккуратно щелкнул изящной застежкой альбома и,  вернув его на прежнее место, закрыл секретер. Ему предстояло выйти в гостиную, где в компании  друга детства, Дмитрия Колотова, его ждала сошедшая со страниц дневника Арина Зеленихина.

С самого начала знакомства, когда три года назад Ариша с отцом, братом и двумя сестрами, перебравшись в  южный провинциальный городок, поселилась напротив его дома, Миша не чувствовал к этой девочке ничего, кроме дружбы: говорить с ней, видеть её, носить её школьную сумку  ему было приятно. Но сейчас, спустя три года, когда Колотов стал увиваться за ней змеем, Миша вдруг понял, что именно эта девушка  стала ему близка и дорога, как никто другой.

Миша в сопровождении бабушки вошел в гостиную, вдоль стен которой стояли шкафы с книгами. Это было то место в доме, где он, погружённый в чтение, проводил большую часть своего свободного времени.

— Ты здоров, Мишенька? — заботливо проговорила Ариша, глядя на пылающие щёки Михаила.

— Всё в порядке, — переведя дух, проговорил Миша, не отрывая глаз от Арины. Её вьющиеся каштановые волосы были подняты вверх и мягкими локонами  ложились на плечи. Ажурное платье цвета топленого молока с шелковым бантом на талии подчеркивало хрупкость её девичьей фигуры и, ниспадая до самого пола, едва приоткрывало изящные ножки.

— Мои дорогие,  — «всеобщая бабушка», как звали Лилию Анисимовну друзья Миши, обняла неразлучную троицу, — у вас сегодня удивительный день, помнится, когда я заканчивала школу, Мишин дедушка, Михаил Максимович Игнатьев, признался мне в любви. Как я была счастлива в тот день, теперь знаю только я да небеса, — смахнув слезу, она раскрыла свои объятия, словно ласточка, отпускающая в первый полет своих птенцов.
 
Был теплый июньский вечер. В саду, разливая сладкий теплый аромат, цвел жасмин, алели яркие кусты роз, а у забора в праздничном убранстве красовалась белоснежная акация.

Рассмеявшись громким пронзительным смехом, Дмитрий собрал в горсть цветки жасмина и осыпал ими голову Арины. Мишу всегда удивляла в друге какая-то необъяснимая склонность к разрушению: с самого детства он с особым азартом стрелял по воробьям, ломал кусты,  срывал цветы, усыпая ими дорожки, за что местные мальчишки прозвали его Демоном.  Миша, в отличие от них,  никогда не называл так своего приятеля, но в глубине души понимал, что прозвище действительно отражает его вспыльчивый, неуравновешенный характер и внешность: у этого крепкого, широкоплечего парнишки со смуглым лицом и копной смолянистых волос с выбивающимся белым клоком, были необыкновенно большие, насквозь пронизывающие глаза.

Аккуратно сломив с клумбы едва распустившийся бутон розы, Сопотов вложил его в тонкую ладонь Ариши  и её щеки  покрылись легким румянцем.

Стараясь не выказать своей ревности, Дмитрий прикрикнул на друзей:

— Ну, чего застряли? Поторапливайтесь, черепахи!

Когда неразлучная троица вошла в зал, среди выпускников прокатилось легким эхом: «Пришли, пришли…».

Колотов презрительно окинул взглядом искоса посматривающих на них одноклассников и язвительно заметил: «Господа прибыли — можно начинать». Обожающие его девицы, словно поощряя фамильярную грубость, захлопали в ладоши и кинулись обниматься: бесцеремонно оттолкнув Аришу, они так же бесцеремонно расталкивали друг друга локтями, стараясь прикоснуться к своему кумиру и, словно соревнуясь, оставляли на его щеках яркие отпечатки помады.
Дмитрий Колотов всегда старался прослыть героем, которого трудно забыть, а потому, упиваясь вниманием, даже не вспомнил про оставленную им Арину.

Прижавшись к стене, она безропотно ожидала окончания всеобщего безумства. Взволнованная, трогательная, светлая — глядя на неё, Миша подумал, что если бы не любил её прежде, то сейчас влюбился бы непременно. Сердце его невольно сжалось от боли.  Ведь волновалась она не из-за него, и её простодушный восторженный взгляд был обращен не на него…

Приблизившись, он крепко стиснул её руку:

— Как ты можешь любить его, Ариша, это же безумие?

— Любовь и есть безумие, — обречённо вздохнула Арина и грустно улыбнулась.

—Ты ошибаешься, Арин, любовь — это желание сделать любимого человека счастливым.

По мнению Сопотова, его друг был недостоин Арины. Сейчас ему хотелось  открыть этой девушке своё сердце, излить душу, но, взвесив все «за» и «против», он решительно подавил порыв, опасаясь причинить любимой девушке страдание и ранить её чувства.

Миша был некрасив и  знал об этом. У него были, как шутили одноклассники, кавалерийские ноги, по-детски наивное лицо, печальные глаза, будто он только что плакал, и опущенные уголки губ, навевающие на окружающих грусть. Лишь несколько человек: бабушка, отец, с которым он иногда встречался, Дмитрий и Арина будто не обращали на его невзрачность  совершенно никакого внимания.

— Да ты в неё влюблен! — стиснув Мишу в своих объятиях, громко крикнул Дмитрий, и его раскатистый смех наполнил зал.

— Не говори о том, чего не знаешь! — огрызнулся Михаил. 

***

По прошествии официальной части на груди Арины Зеленихиной и Михаила Сопотова красовались золотые медали. Небрежно рассматривая награды, Дмитрий язвительно назвал медали «ярмом» и, сняв ленту с Арины, положил её в карман своих брюк.

Из динамиков лился школьный вальс. Арина всматривалась в лицо своего кавалера, пытаясь понять его намерение, но он старательно делал вид, что не замечает вопроса.

Даже самые развязные и вульгарные девицы преобразились в танце и восторженно кружились по залу.

Вальс стих.  Арина грустно опустила глаза:

— Я думала, ты пригласишь меня, — нерешительно начала она разговор.

— Знаю, потому у меня и отпала охота танцевать. Ты сама не раз убеждалась —  чужой воле я не поддаюсь, даже если желания совпадают. Таков  характер.

— Я понимаю, — чуть не плача от волнения и обиды, проговорила Ариша и её красивые глаза увлажнились.

Довольный произведенным эффектом, Дмитрий расхохотался и для пущей важности, указывая на родимое пятнышко над бровью Арины, стал её дразнить:

— У Аринки родинка! Аринка уродинка!

— Уродинка? Да она красивей всех твоих вместе взятых воздыхательниц! — возбужденно проговорил  Михаил. Эта родинка Арины казалась ему лучшей родинкой в мире и подчёркивала неброскую красоту девушки.

По какой-то необъяснимой причине Колотов позволял другу  перечить и выражать свои мысли, а потому, чтобы сгладить ситуацию и помириться с друзьями, стал их заговаривать разными историями, и ребята  по привычке простили дурашливую колкость эгоистичного и бесшабашного друга.

Весь вечер и всю ночь Дмитрий веселился и танцевал, уступая Аришу Мише,  когда его бесцеремонно уводили на танцы подвыпившие девицы. Снизойдя до общения с одноклассниками, Дмитрий тоже периодически покидал ворота школы и, опустошая припасы вина, коим изобиловала и славилась Тамань, возвращался в приподнятом и  взвинченном до предела настроении.

Под утро, глядя на увлечённо танцующих друзей, он разъяренно бросился к ним и, оттолкнув Сопотова, потащил за собой Арину.

Арина не упиралась, стараясь поспевать за широко шагающим возлюбленным,  виновато склонила голову, боясь взглянуть в его налившиеся кровью глаза.

— Оставь её, слышишь?  — попытался заступиться за Арину Миша.

— С тобой мы ещё поговорим, Лягушка! — зная слабое место друга,  съязвил Колотов.

Миша осёкся. Так его не называли уже много лет — с тех самых пор, как они с Димой, склеив из папок латы и вооружившись самодельными мечами и копьями, ходили по улицам, вызывая на бой уличную босоту.

— Ты что о себе возомнила, а? Что ты себе позволяешь, святая ты наша?
 
Голос Дмитрия, словно упругий стебель ковыля, резал по сердцу Михаила. Ему хотелось хорошенько тряхнуть Колотова, но, следуя знакам Арины, не желавшей драки, он оставался недвижим.

Насильно притянув  лицо Арины, Дмитрий  впился в её губы и, не почувствовав ответа,  яростно оттолкнул её от себя.

— Монашенка — монашенка и есть! Ты что, целоваться не умеешь?

Задыхаясь  от обиды на беспричинную грубость Дмитрия, Арина вырвалась из его цепких рук и  пустилась бежать.

— Остановись, дурочка! — слышала она за спиной пьяный голос и сбивчивый топот преследующих её ног.

Вот и обрыв, за ним плещется море… Переводя дыхание, Арина остановилась и огляделась по сторонам: в блеске луны, накрытый камышовой крышей домик Лермонтова уже не казался ей таким приветливым, как прежде.  Пятясь в предрассветной темноте, она запуталась в развешенных на шестах сетях и чуть было не упала на влажную от росы землю.

Облизнув запекшиеся от внутреннего огня губы, Дмитрий гневно сверкнул глазами в сторону беглянки.

— Ну, и чего ты сюда притащилась, а? Что ты всё книжки дурацкие читаешь про любовь? Вот! Вот он я, перед тобой — люби, страдай, чего тебе еще надо? Тут же и камня не осталось со времен твоего Лермонтова. Даже обрыва того нет. Нет! Слышишь? Всё: и обрыв, и хаты —  всё смыло в море.

— Что ты такое говоришь? — Арина не верила своим ушам, не верила в происходящее. – Ты же сам подарил мне томик Лермонтова…

— Подарил… Ну подарил, чтобы потешить тебя.

— Ты же слушал, как я читаю его стихи! — изломив брови,  проговорила Арина.

— Слушал, слушал… Люблю я тебя и голос твой люблю, даже когда ты говоришь чепуху, люблю, — он попытался обнять Арину, но  она вскрикнула и  увернулась. Стая дремавших чаек взмыла вверх: они  — то с криком летали у берега, то садились на волны и, качаясь белыми парусниками,  вдруг, вновь поднимались с пронзительным криком.

— Ты ещё спроси: «Отчего я не птица», — съехидничал Дмитрий и довольно улыбнулся удачной шутке.

— Парус…  — напряжённо всматриваясь на качающийся вдалеке белый кораблик, задумчиво проговорила Арина.

— Только не проси меня продекламировать твоего кумира, — ухватив Арину за тонкие пальчики, он притянул её к себе и, накинув на плечи свой пиджак, повёл обратно в город.

Арина не сопротивлялась. Сбивая по дороге, вымощенной булыжником, свои бальные туфельки, она послушно следовала за Колотовым.

Дойдя до школы, он разжал руку и не терпящим возражения тоном прикрикнул:

— Марш домой! Придёшь — позвони!

Оторопев от неожиданности, Арина приоткрыла рот, захлопала густыми ресницами, но так ничего не ответив,  пошла прочь.

 Шагая по безлюдному городу, она отчаянно пыталась понять любимого человека: он  то угождал ей во всём и требовал любви, то становился холодным, то вдруг превращался в нестерпимого тирана.

Проходя мимо сквера, она увидела знакомую фигуру. То был Миша. Его задумчивое юношеское лицо с устремленным в себя, проницательным взглядом в свете луны было бело, словно мрамор.

— Миша!.. — окликнула друга Арина и быстрыми шагами пошла ему навстречу.

— Арина? Ты как здесь? Почему одна?

— Долго рассказывать. Ты почему тут один?

— Ты же знаешь, я люблю быть один. Я трус, Арина, жалкий трус.

— Прекрати.

— Мне жаль, что ты стала свидетелем мой трусости.

— Ты мой друг. И я люблю тебя таким, какой ты есть, к чему эти излишние объяснения, Миш?

— Ну, не знаю, я давно хотел с тобой поговорить и вот…

— Говорим мы с тобой с утра и до самой ночи,  забыл?

— Не забыл, но это всё не то.

— Всё, что ты сейчас говоришь,   не то. Прочти мне лучше «Белеет парус одинокий».

— Почему именно его?

— Так, — задумчиво проговорила Арина и выжидательно склонила голову.

— Хорошо, слушай:

Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..

Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнётся и скрыпит…
Увы! Он счастия не ищет
И не от счастия бежит!

— Ты хороший, Мишка! — протянув озябшие руки навстречу другу, взволнованно  проговорила  Арина.

Миша подошёл ближе взял её руки и сжал в своих горячих ладонях.

Её глаза увлажнились.

— Что ты, не надо.

— Хорошо, не буду, — шмыгнув носом, проговорила Арина.

— Вот, возьми,  — Миша протянул ей накрахмаленный платок, заботливо приготовленный  бабушкой.

— А давай встретимся тут же через два года? — неожиданно предложил Миша.

— Почему так нескоро?

— С осенним призывом я иду в армию.

— Ты решил идти в армию? — вскинув брови, удивилась Арина, — А как же литфак?

— Литфак подождет, — едва заметно улыбнулся Сопотов. — К тому времени ты уже будешь на третьем курсе, отдашь мне свои конспекты.

— А я не буду поступать на литфак, — смущенно проговорила Арина.

— И давно ты передумала? — Михаилу стало обидно, что эта новость его обошла стороной.

— Дима считает, что мне лучше поступать на юридический, экономический или бухучет. Сейчас все так делают. Это перспективные и востребованные профессии, — увидев изумление и обиду на лице друга, торопливо проговорила Арина.

—  Дима! Всё время Дима! А ты сама  как считаешь?

— А разве это важно, когда ты замужем?

Не веря своим ушам, Миша невольно отшатнулся. 

—  Что?! Колотов сделал тебе предложение?! — не скрывая своего удивления и неодобрения, воскликнул он.

— Да, позавчера вечером, — словно извиняясь, проговорила Арина, опустив большие, красивые глаза. — Не сердись, я счастлива. Сегодня, правда, Димка набрался, мелет всякую чепуху…

Сопотов уже не слышал Арины. От него ускользала  призрачная мечта видеть эту девушку  хозяйкой его дома и  подругой жизни. Страшась, что биение сердца и дрожащий голос выдадут его тайну, он взял её за руку и, не вступая больше в разговор, повёл в сторону дома.

Они остановились у домика с мезонином. Напротив него стоял дом Арины.

— А помнишь?

— Я всё помню, — оборвав Арину на полуслове, Михаил порывисто пожал её руку и, отворив калитку, ведущую к дому бабушки, стремительно направился прочь.

— Миша, постой! Куда ты бежишь? — стараясь говорить как можно тише, чтобы не разбудить бабушку, взволнованно проговорила Арина.

В этот момент Миша не мог объяснить любимой девушке, что бежал не от неё, а от самого себя. Вместо ответа в предрассветной тишине сада слышались лишь шёпот деревьев, да заливистая трель соловья.

На следующий день Миша слёг с температурой и просил бабушку никого к нему не пускать.

***

Даже в Пятигорске, куда Сопотова забросила судьба, он постоянно думал об Арине. Поначалу её образ неотступно преследовал его в снах и на улицах города.

Спустя время, когда мысли улеглись, Михаил хотел видеть её счастливой, он любил её за то, что она есть на свете и надеясь, что, быть может, когда-нибудь они свидятся вновь.

Дошедшие до него слухи о  замужестве Арины Зеленихиной и рождении её дочери … он перенёс на удивление спокойно.

И его любовь была вознаграждена. Устав от серой, однообразной жизни с гулякой-мужем, Арина, после двух лет несчастливого брака, оставила Москву, куда они перебрались с Колотовым после окончания школы, и вернулась в Тамань.

***

Молодая женщина в развевающемся шёлковом платье цвета утренней зари шла по тенистому парку, держа за руку годовалую девочку. Из-под белой шляпки крохи выглядывали пушистые кудряшки. Она была в белом льняном платьице и крохотных туфельках. Во всём: в облике, в движениях и настроении матери и ребенка — было что-то неземное.

Михаил поднялся со скамьи — он узнал Арину издалека и, не теряя ни минуты, кинулся навстречу. Солнечный луч, проникший сквозь купол тенистого сквера, путаясь в каштановых волосах любимой женщины, говорил ему о том, что в Арине по-прежнему было что-то светлое, но уже не девичье, а женственное, ангельское.

— Ариша! — крикнул он, не в силах сдержать радости встречи.

Знакомый голос приковал Арину к месту. Она почувствовала, как от волнения  закружилась голова и подкосились ноги. Протянув навстречу Михаилу руки, Арина во все глаза смотрела на возмужавшего друга детства и наслаждалась таким знакомым и таким желанным рукопожатием. «Как бы мне хотелось всегда быть в твоих  надежных руках», — подумала она и кивнула.

— Здравствуй, Ариша! — тихо промолвил Михаил,  взглянув в лучистые глаза любимой женщины.   

Малышка, до этого времени прятавшаяся за мамой, осторожно выглянула из-за её спины и улыбнулась.

— Ты похожа на маму…  — подавая крохе букет незабудок, проговорил Михаил и поцеловал пухлую ручку девочки. От её молочно-ванильного аромата веяло умиротворением и счастьем жизни.

— О грезах юности томим воспоминаньем,
С отрадой тайною и тайным содроганьем,
Прекрасное дитя, я на тебя смотрю…
О, если б знало ты, как я тебя люблю!

— Миша! Спасибо тебе, родной… За любовь, за верность… за стихотворение Лермонтова. Ты выучил его специально для нас? — обняв дочь, срывающимся голосом спросила Арина.

Михаил кивнул и прочертил взглядом треугольник, соединяющий его, Арину и маленькую Полиньку:

— Для нас, — радостно проговорил он.