Подфартило

Вспомнил один эпизод в начале моей трудовой деятельности. Украинский городок с красивым названием Нежин, сижу на скамейке в скверике у вокзала в ожидании поезда. Рядом расположился какой-то дядька. Вместо ноги из брючины у него торчит деревяшка, заострённая к низу с металлическим кольцом от подшипника на конце, рядом примостилась самодельная деревянная палка. Тут же на скамейке лежит деревянный чемодан, который служит ему столом. На нём разложены: большой ломать сала, от которого он нарезал складным ножом ломтики, нарезанная огромная цибуля, каравай хлеба, самодельной выпечки, издающий аппетитный аромат. И над всем этим возвышается аллюминевая армейская фляжка, как я понял с горилкой, и гранёный стакан.

 Дядька налил полстакана горилки, выпил одним махом, крякнул, занюхал рукавом тужурки, и начал с аппетитом закусывать, беря  двумя руками еду, как бы жонглируя ею. У меня от этого натюрморта, чуть не потекла слюна изо рта. Насытившись, оторвал голову от накрытого «стола», посмотрел по сторонам, потом на меня. Видно, выражение моего лица натолкнуло его на мысль, и он сказал:
- Хлопец, сидай ближей, выпей со мной, люблю компанию. А шо ты таки чернявы? Кавказец, нябось.
- Нет, я не кавказец.
- Панял, жид похож.
- Ну, не совсем – еврей я.
- Один хрен, не православный.
- Я атеист.
- А энта шо за штука така? Про анархистав слыхав, про атеистов не.
- Не верующий я.
- Як жа ты без веры?
- Трудно.
- Ладно, усё равно мы все Божьи  твари. Сала, нябось, табе нельзя?
- Мне всё можно – поспешил я с ответом.

И дядька налил мне полстакана из фляжки. Я выпил, и дыхание мое перехватило. Он подсунул мне ломать хлеба с ломтиками сала, со словами: (здесь я прошу прощения у читателей за мой язык, я плохо знаю украинский, лучше белорусский)
- Заедай хутчей, горилка дюже крепкая, для сябе гнал.

Я с удовольствием ел, приготовленный бутерброд, добавляя к нему куски лука. Признаюсь, вкусней еды я не ел. В голове у меня захорошело, настроение поднялось. Я готов был обнять этого простого человека, доброго, мудрого и совсем не антисемита, как родного отца. Он налил себе ещё полстакана и под закуску начал рассказывать мне:  как он воевал, потерял ногу в атаке и как нелегко ему живётся сейчас. Я только добавил, что ему ещё повезло, а вот мой отец погиб и я его даже не помню.

В это время подошёл мой поезд, я всё же обнял его на прощание, а он перекрестил меня на дорогу. Зашел в поезд, не оглядываясь, растроганный и с чувством благодарности к простому человеку, который отстоял мою родину большой ценой.