Молодо зелено

Это случилось весной. Через четыре года после великой победы. Страна расцвела, как молодая буфетчица после свидания с лихим офицером, но карточки еще не отменили.
Димка Никишин проучившись в школе четыре года плюнул на всё и пошел на завод токарем. В его-то годы (Пятнадцать лет!) и за партой. Тем более, что мужик в семье был один — Димка. Отец погиб на второй день войны, мамка водила трамвай (Ну, какие там деньги у бабы!) и две сестренки-близняшки Люська и Танька (Дуры глупые! Только и знают, что ныть!), которых Димка страшно любил — вот и вся его семья. Какая там школа, тем более, что сидеть в пятнадцать лет в пятом классе глупо.
Димка попал в бригаду к Трошкину и очень этим гордился. Трошкин — герой войны. До Берлина почти дошел, если бы ногу не сломал под Гданьском (Об корягу, её мать. А так бы обязательно дошел.) Трошкин имел ордена, медали, но никогда не носил их. Говорил — из скромности. Но все знали, что они у него есть, как есть и его знаменитый фашистский нож. Блестящее стальное лезвие с черной витой рукояткой с орлом и сломанным крестом в круглом венке. Нож в отличии от орденов и медалей видели все. И не один раз. А Димка даже держал его в руках. Холодный, но в то же время обжигающий зловещий нож!

— Ну что, пацан, подержал? Да отдай ты, отдай! Вот вцепился, пострел!
Трошкин с трудом вырвал из Димкиных одеревенелых рук клинок и спрятав в кожаный чехол убрал за ремень.
— Вижу, понравился он тебе. Да, брат, с ним такая история связана... Ладно, потом расскажу. Рот закрой. Пошли работать.
Трошкин снизу хлопнул Димку по отвалившийся челюсти и поднялся с бревен. Димка больно прикусил язык и даже вскрикнул. Мужики захохотали, побросали беломорины и отправились в цех. Димка поплелся за ними.

Все мужики в бригаде воевали. Кто в пехоте, кто механиком при аэродроме, а один был моряк. Бравый такой Лёнька Щюст. “Я, говорил, сам с Одессы и полные кефали шаланды с Костей, тем, что из песни, лично в Одессу привозил”. А про войну он рассказывал так:

— Ночь. Нас, ёшкин кот, с кораблей сняли, “мосек” надавали... Ну, кому “моську”, а кому и хрен с винтом... Я, так ваще, только половник с камбуза схватил. И на берег. А там...
— Ну! — не выдержал Димка.
— Молод ты еще нукать мне, — огрызнулся Щюст и сплюнул через выбитый зуб.
— Ладно, не цепляйся к пацану, — сказал Исаевич, старый заслуженный токарь. — На берегу-то чего было?
— А ничего. Апокаликсис! Рванули мы тельняшечки, закусили лентами с якорями и в бой. Пять часов длилась битва. Очнулся я в госпитале. Весь в бинтах, в руке половник и ничего не помню. А санитары говорят, что я этим половником двадцать фрицев к чертям отправил. Вот так зеленый! — Лёнька больно щелкнул Димку по уху. — К ордену представили.

Но награда не нашла героя и даже в праздники на потертом черном кителе у Лёньки красовался один значок “ОСАВИАХИМ”.
Димка слушал все эти рассказы и страшно завидывал и Трошкину, и Лёньке, и даже старику Исаевичу, который бомбы для фронта вытачивал (Я на одном снаряде слово “говно” выгравировал по-немецки и в ящик положил.) и думал, что такая война без него прошла. (Такой наверное уже и не будет. Жизнь, вон, уже налаживается.)
В бригаде к нему относились снисходительно. Молодо — зелено говорили и доверяли только в день получки сбегать в продмаг за поллитровкой. Правда. стакан наливали.

— Молод ты еще Димон геройствовать, — сказал Трошкин передавая Димке стакан.
— А водку трескать с вами в самый раз?
— Ну, ты сравнил. Подвиг и водка. Мы тебе закуски побольше дадим. Тем более, что сегодня зарплата. Положено.
— Салага. На фронте сто грамм — норма.
— Да отстаньте вы от парня, — как всегда вступился Исаевич. — Бригадир, картошечки передай.
Трошкин достал из чехла немецкий ножик и насадив на кончик горячюю дымящююся картошку передал ее старику.
Исаевич взял ее двумя пальцами и передал Димке.
— Держи зеленый.
А Димке все равно было обидно.

В тот день тоже была зарплата. И Димка как всегда сбегал за бутылкой, и мужики за воспоминаниями о былых подвигах засиделись до темноты. Когда же все было выпито и съедено, и папирос осталось только на дорогу до дома, бригада тронулась в путь.

— Эх, завтра Суббота! Я рыбачить, — разморено сказал Исаевич. — Ушицы наварю.
Лёнька хмыкнул в усы.
— А у нас на флоте рыбу могли сырой есть. Я им и отварю... — он на секунду запнулся, прокашлялся и невозмутимо продолжил. — Кок и отварит, и пожарит, а мы все равно сырую жрем.
— А я с зарплаты костюм себе куплю синий, — сказал Трошкин.
— А я мамке отдам, чтобы она Люське с Танькой сарафаны купила.
— Эх, молодо — зелено, — затянул Исаевич. — Себе бы чего-нибудь купил.
— Куплю еще. А Люське с Танькой осенью в школу. Как же они в старом...
И тут раздался свист и из темноты вышли трое. Они прошли на дорогу и уверенно встали посередине. Бригада нерешительно остановилась.
— Ну чего, работники, как дела? Умаялись, поди? — хрипатым голосом сказал самый рослый из троих.
— Точно, умаялись. Винтами ходють, — заржал второй.
— А это им тугрики мешают, — подал голос третий.
Димка на секунду испугался и хотел было убежать, но это только на секунду. Такие герои рядом. Стоит ли бояться каких-то там урок.
Димка перевел взгляд на Трошкина... Потом на Леньку... На Исаевича и горестно опустил голову. В стеклянных глазах “героев” отражался свет полной луны.
— Чего застыли, гаврики. Вынимай капусту, — приказал хрипатый.
— Какую капусту? — спросил Щюст.
— Бумажную.
Хрипатый вплотную подошел к Лёньке и пристально посмотрел в лицо.
— Вы понимаете, денег у нас нет...
Ленька не успел договорить и тут же был сбит с ног мощным ударом в челюсть. Хрипатый придавил Лёньку коленкой к земле и вырвал из внутреннего кармана бушлата пачку потертых купюр.
— Ну, козлы, я сказал, деньги! — закричал хрипатый и его напарники, как по команде достали финки.
Трошкин и Исаевич безропотно полезли за деньгами.
— Ну, а ты пацан чего? — обратился он к Димке.
Димка отступил назад и схватился за карман куртки.
— Я нет. Я не дам.
— Чего ты сказал? А ну, доставай башли!
Димка посмотрел на Трошкина.
— Бригадир! — закричал Димка. — А как же война?! Как же подвиги?! Героизм?!
Хрипатый захохотал.
— Подвиги? Да на войне любой герой. Любая скотина. И не проверишь. Деньги давай, зеленый!
И тут Димка совершил такое, что от него никто не ожидал. Даже он сам.
Он с диким криком бросился на Трошкина, повалил его на землю и выхватил из чехла трофейный нож.
— У, сука, получай!
Димка с такой же быстротой подлетел к хрипатому и вонзил тому в бок отточенное лезвие.
— Получай фашист! За батьку! За Люську за Таньку! За Лёньку! За Трошкина! За Родину! За Сталина!
Димка наносил и наносил удары до тех пор, пока его не оттащили от окровавленного тела.

Вот и все!

Тех двоих скрутили быстро.
Димке дали два года условно и отправили учится. Но уже никто никогда не называл его зеленым.

03.07.01