Матрешка Сна

   Эта неинтересная история. И она неинтересна, по крайней мере, тем, что я начну его со слов «Когда-то…». Кому нафиг интересно, что было «когда-то»? В моей обязанности не входит разглагольствовать о минувшем прошлом. Всех интересует, что происходит сейчас. И все-таки я осмелюсь начать с «когда-то».
   Когда-то мне приснился сон. Уже не интересно, да? Мне приснился сон, в котором мои друзья долбили кирками по сиденьям в купе поезда и вытащили из проделанной дыры голубой рубин.  После этого я проснулся и написал в своем ежедневнике: «Истина-полезное ископаемое. Она никогда не лежит на поверхности, понимаешь.».
   И ведь я это уже рассказывал в графоманской бредне, которую я выродил из своей клавиатуры 2 года назад. Этот графоманский выродок называется «Ночные ископаемые». Вы ведь, небось, и не читали его. Нафиг вам читать ерундятину от автора, у которого даже нет громкого имени? Впрочем, вы, в таком случае, вряд ли читаете эту фигню, а я все рассказываю пустоте. Ну и ладно. Поведаю я пустоте пустую историю.
   И так, после того, как я пришел к мысли о том, что истина- полезное ископаемое, я захотел докопаться до Истины. Был только вопрос: где мне выкопать эту Истину?  Я прожил несколько серых дней, полных занятий, поездок на электричке от дома до института и обратно, и зомбирующих засиживаний в Интернете. Ложась спать в конце третьего дня, я решил, что Истину в реальном мире не выкопаю. Нужен был иной способ докопаться. И пришла такая мысль: а что, если начать раскопки во сне? Я решил настроиться! Уснув, я не должен забывать, что нахожусь во сне. Тогда я смогу управлять собственным сном и раскопать в нем Истину.
   Поставив будильник, я лег на кровать и стал забивать голову бредовыми мыслями. От них очень быстро засыпается. Я думал о том, как двое антропоморфных зайцев смотрят в телескоп, воткнутый в землю, и наблюдают за созвездием червей. Причем один из зайцев с забинтованной рукой, в чьем гипсе хранятся бриллианты, а второй заяц- контрабандист, который эти драгоценности хочет присвоит себе. И вот, первый заяц наблюдает по телескопу за созвездием Большой Червяцицы в земляном космосе. А второй, контрабандист, достал из ниоткуда бейсбольную биту и поднял ее над головой… И меня тут же, нагруженного балластом бреда, погрузило в пучину сна.   
   Мне приснилось, что я сидел за компьютером. Часы на мониторе показывали «6:33». Я лег на кровать и уснул. И далее мне приснилось, что, когда я лег спать, то увидел сон, в котором я сидел за компьютером. Часы на мониторе показывали «6:34».  Я плюхнулся на кровать и мне приснился сон, где я сидел за компьютером, сказал монитору «Экзистенция!» и через него пролез в виртуальное пространство, где я сел на буквы комментариев одного сайта и уснул.
   И там, на буквах комментариев мне приснилось, что я висел на курсоре возле папки «Спа-а-а-ать». Я упал, приземлился на край экрана, потерял сознание и, одновременно с этим, уснул.
   И там, лежа на краю экрана, мне снилось, что курсор, проткнув насквозь мою футболку, уносил меня к корзине на рабочем столе. Я висел безвольной куклой и только думал об одном: «Спать!». И когда Корзина всосала меня в свое темное пространство с другими заброшенными файлами, где я и уснул.
   И, спав в корзине, я видел сон, что я огромной морковкой раздалбливал камни в пещере, освещенного хэллоуиновскими тыквами. Я копался все глубже и глубже, провалился в яму и уснул.
   В яме мне снилось, что я кувыркался в облаках, провалился в небесную дыру и уснул в полете. Я даже сообразить ничего не успел.
   В полете мне снилось, что я был памятником, стоящим на шумной городской площади. На мою голову и плечи шлепалось что-то белое и теплое. Меня ослепляли фотовспышки снизу. В голове заедалась острая и твердая, как камень, мысль: «Скучно и шумно!». И я, будучи памятником, лег на газон, раздавил несколько деревьев, свернулся калачиком и уснул.
   Мне это стало надоедать. Но темнота мне сказала: «Надо! Едать! Надо едать! Едать надо!». И мне пришлось едать! Я грыз гранит непонятно чего: то ли науки, то ли безысходности. В общем, «едал» гранит. Мои зубы уставали, челюсти ныли от боли, но приходилось «едать». И «доедался». Точнее, гранит оживился и «еданул» меня. Я оказался в еще более некромешной тьме, чем в той, в которой я был до этого. От такой некромешности моя голова закружилась, как обезумевшая юла, и я стукнулся обо что-то твердое. Наверное, я просто ударился о металлическую пустоту. Хотя я не знаю, бывает ли пустота твердой, и можно ли об нее вообще стукнуться. У меня не было времени об этом подумать, потому что я мгновенно погрузился в очередной сон.
   И мне приснилось, что я оказался во мраке, еще более некромешном, чем в тех некромешностях, в которых я был. Это сложно объяснить, но я почувствовал давление темноты. Очень высокое давление. По-моему, я погрузился на самое дно сновидений. И в этом мраке постоянно что-то искрилось: какие-то золотые мохнатые пятна, белые полосы, и вообще создавалось ощущение, будто изображение барахлило. Как будто телевизор оказался в неисправности. И сквозь всю эту трудноописуемую и необъяснимую фигнютень я увидел зеркало, ростом с меня. Его ржавая бронзовая рама красовалась выгравированными лицами. Эти лица мне кого-то напоминали. И, кажется, я догадывался, кого…
   Мое отражение в зеркале было настолько самодовольное, что по нему хотелось врезать. В принципе, я это и сделал. Я лбом ударился об зеркало. Стеклянная гладь покрылась трещиной, рассыпалась. Осколки потонули в темноте.
   За зеркальной рамой стоял худощавый, с огромным выпирающим кадыком, лысоватый, бородатый старик.
-Здоров! -сказал старик гнусавым голосом.
-Ты кто? -спросил я.
-Это я! -ответил старик.
-Вижу, что ты…
-Нет, это я!
-Да ты уже за…
-Нет! Не понял! Это! Я! Я!
   И тут до меня дошло. Передо мной стоял я. Постаревший, обшарпанный временем я. Было как-то грустно видеть свое будущее вживую. Хотя, это же сон… Стоп, а с какого по какой день он мне снится?
-А чего ты здесь? -спросил я.
-Застрял здесь,- ответил старый я.
-Как так? –спросил я.
-А вот так вот. Полез я сюда, на самое дно сновидений, увидел зеркало, увидел себя, залюбовался- и- оба-на! Я застрял в самом себе.
-Круто,- ответил я.
-Да, круто, -старый я грустно кивнул. -Сидишь себе тут, ни страдаешь ничем, питаешься и живешь только за счет того, что любуешься на себя любимого. Правда, потом неприятно видеть, как ты покрываешься старением, как холст чудесной картины покрывается трещинами. И при этом, я рискую раскрошиться, не оставив от себя никакого следа. Это грустно. А я ведь так и не нашел, в чем заключается Истина.
-А давай я поищу его в себе? -ответил я.
   Идея пришла спонтанно. Знаете, это очень похоже на то, как безмозглый и эгоцентричный графоман строчит какую-то ерунду с претензией на оригинальность и глубоко-философичность. Он пишет, даже не предполагая, какая строчка у него будет следующей. Вот так и у меня. Никогда не знаю, какая дурацкая идея родится в следующую минуту. Я послушал, что говорил мне старый я, и я (молодой я, главный герой в этом недо-рассказе) решил порыться в старом я, чтобы найти Истину. Потому что других объектов я больше нигде не находил. Вокруг меня была пустота, которая периодически барахлила.
   И я, ударившись лбом в старого меня, погрузился в сознание старого я. В старом мне оказалась гораздо более барахлящая пустота, среди которого на меня уныло глядел еще один постаревший я, только помоложе. Ударившись лбом в него, я погрузился уже в его сознание. Там также оказалась пустота, и там оказался еще один я, еще моложе предыдущего. И эта процедура повторялась еще несколько десятков раз. Я со счета сбился. Я ударялся во лбы самого же меня. Погружался в сознание самого же себя. Находил в самом же себе более молодого самого же себя. Жесть, как звучит это предложение! Это была матрешка сновидений, матрешка моего разума. Я погружался в себя, находя еще одного себя.
   Ударять с каждым разом было труднее. Голова тяжелела, удары в лоб отдавали неприятным звоном, и чем глубже я погружался в самого себя, тем сложнее было дышать, тем больше возникало желания расколоть себя.
   И вот, ударившись лбом в меня-школьника, я оказался, по-моему, в самой глубине всех глубин. Дышать тяжело. Духота. Глаза слипались. Мне казалось, что я сейчас упаду или разобью себя вдребезги, хоть я и не был стеклянным. Но, похоже, я докопался до Истины. По крайней мере, я добрался до последней матрешки. Если ее раскрыть, можно увидеть Истину во всей красе. Я видел младенца, который спал в маленьком облаке. Я должен был удариться в него лбом, как я поступал со всеми остальными своими копиями.
   Я наклонился к младенцу, к самому юному самому себе. Я не опечатался. Я так и хотел сказать: «к самому юному самому себе». Звучит странно. Но мне нравится. Так вот, я наклонился к самому себе и… Да, я не решился удариться в лоб самого себя, себя-младенца. Не знаю, почему. Возможно, боль в голове переполнялась настолько, что, казалось, моя твердыня сейчас лопнет. И если я ударю еще раз- голова разлетится.
   С каждым разом ударять себя было больнее. Казалось, что я избиваю самого себя. Собственно, я это и делал. И теперь мне предстояло ударить младенца. Но я не хотел. Вдруг, я разобью ему голову. А если я погублю его, возможно, «расколошматю» и ту Истину, которую он хранит? Точнее, храню я? Погублю Истину, и погублю себя, ведь младенец- это мое начало, моя отправная точка. Лишившись начала, я не замечу, как настанет мой конец. И ведь кто знает, может, в том младенце вообще Истины нет, и там есть только абсолютное Ничего?
   Я решил, что оно того не стоит. Я замкнусь в самом себе, убив чистого младенца, и значит, убью себя вместе с Истиной… Я повторяюсь… Пытаюсь понять…
   А может?... Вы не находите, что в моих мыслях слишком много многоточий?… Вот!... Опять… Многоточия, угомонитесь!... Да чтоб вас…
   И не успел я закончить свою мысль, как сверху на меня посыпалась какая-то золотистая пыль. Загрохотало. Сверху темнота разрывалась увеличивающейся солнечной точкой. Из нее выплывал не менее солнечный дым. От этой точки исходил неприятный визг. Младенец проснулся и заревел. Моя голова была готова разорваться от этих криков и визжаний. Золотистый дым охватил мое тело, и меня понесло наверх.
   Меня тянуло со страшной силой. Я вылетал из самого себя, вылетал из матрешки. Я выныривал изо сна. Из головы будто выскакивала боль, становилось легче. И когда я вылетел из старого себя, закрытого в зеркале, я стал просыпаться. Проснулся в некромешной тьме. Проснувшись во тьме, проснулся на газоне. Проснувшись в газоне, я проснулся в небесной дыре. Проснувшись в небесной дыре, я проснулся в пещере. И так далее. Я выныривал из слоев сновидений. Голову кружило. Пространство вращалось, колбасилось. И визг становился острее, невыносимее. Мысли не поспевали за мной. Дыхание, кстати, тоже.
   И вот я проснулся на своей кровати. Визг продолжал протыкать мои уши. Я выключил будильник, и визг угомонился. Реальность равнодушно встречала меня в холодных и колючих объятиях. Это так неприятно, что не хочется открывать глаз, и вообще лучше поскорее вырваться из этих объятий. Голову переполняли мысли, от которых хотелось тошнить. И только похрустев окаменевшим телом, вытошнив из себя неприятные мысли, я смог выкопать в своей голову ту маленькую мысль, которую я выкопал из матрешки сна. Я разглядел эту мысль, пожал плечами и поставил ее в коллекцию своих мыслей. Эта мысль, как и все остальные ее собратья, и по сей день продолжают пылится в виртуальном шкафу под названием Word-документ.
   Эта мысль не блестела чем-то особенным. Я даже не был уверен, что эта выкопанная мысль- настоящая. Я, кажется, вообще не умею различать настоящие мысли от мыслей-подделок. Но тем не менее, добытая во сне мысль была такова: «Не существует одной-единой Истины. Она у каждого своя. Истина заложена в каждом из нас, глубоко внутри нашего разума. Эта Истина- как младенец, лучшее человеческое начало. Истина- это сам человек со всеми достоинствами и недостатками.  До Истины не нужно докапываться. Ее нужно вырастить так же, как и растит себя человек. А проявится ли эта Истина или нет- будет зависеть от того, застрянет ли человек в самом себе или нет. Я всегда закрывался в самом себе, и нередко буду это делать, потому как реальность пугает. И потому как я боюсь вытаскивать из себя свою Истину. Она еще не выросла. Она еще младенец. И что сейчас для меня главное? Не погубить ее и не погубить себя. Не закрываться в себе, так как Истина не может дышать в закрытом пространстве, в закрытом мне. Я был наедине рядом с Истиной, и мне было душно. Истине нужно открытое окно в реальность. Ей нужно дыхание. И ей нужно расти. Пускай и миру, полному равнодушных Истин, на мою Истину. Это моя Истина, и я обязан вырастить ее такой, чтобы потом за нее не было стыдно.»
   Если вы еще не заснули от этих занудных строк, полных пафоса и претенциозности, если вы не потерялись в этой заумной речи, я вас поздравляю. Потому что моя история закончена. Я не знаю, открыла ли она вам что-нибудь новое. Но я рассказал то, что хотел. Я сижу перед ноутбуком, горблю спину, дописываю строки последнего рассказа. Я допишу эту ерунду, похвалю самого себя и пойду гулять. Осталось только придумать последние строчки? Может, сгодятся «И я вышел на улицу, выгуливать свою Истину, знакомить ее с равнодушным к ней Миром. Может, поймет, как ей здесь прижиться?»? Ну, давайте так.
   И я вышел на улицу, выгуливать свою Истину, пускай подышит равнодушным Миром. Может, поймет, как ей здесь прижиться?
   
      Конец.

P.S. Все, написал. Может, реально сейчас стоит высунуться на улицу? А то этих сидений за монитором Истина скоро квадратной станет, подобно пикселям всяким. Извините за мое занудство. Ведь так хочется быть "ы-ууууууумным" и "пры-ааааааавильным", хотя бы в графоманской ерунде.

               
      
 
   


Рецензии