18 октября

Она стояла у окна и по привычке смотрела на улицу. Просто так. Ей не на кого было смотреть и ждать. Пыталась радоваться скупому осеннему солнцу. С деревьев, медленно кружась, слетали желтые листья. Было 18 октября.
В этот день почти четверть века назад  машина «Скорой» ехала по городу. Николай, которого  прямо в плаще положили на больничную каталку, время от времени спрашивал:
- Где едем?
Алина, с трудом сдерживая дрожь, отвечала.
Читая дневник мужа. Алина не переставала удивляться тому, что Николай, будучи совсем молодым человеком, знал, что долго не протянет. Почему? Это так и осталось для неё загадкой.
Ей самой ясно, почему он прожил так мало. Всему первопричиной явился его ум. Грибоедов же написал произведение «Горе от ума». Алина хотела бы перефразировать и сказать несколько по-иному  - болезнь от ума. Один раз она так и ответила на вопрос, отчего умер её муж, полностью соглашаясь с так любимым Николаем Анатолем Франсом: «Il vaut mieux etre bete comme tout le monde que d’avoir de l’esprit comme personne “. (Лучше быть глупым, как все, чем умным, как никто. Перевод авт.) Другой причиной болезни Николая, по мнению Алины, была Африка. Русская поговорка «за здорово живешь денег не платят»  часто приходила ей на память. Африка, работа в приемной комиссии, жизненные неурядицы, вредительское лечение на курорте – вот некоторые  причины, что свели его в могилу.
Муллер, заведующий кафедрой высшей математики, нашёл слабое Колино место – неумение заниматься халтурой на работе, которой он себя отдавал полностью, без остатка. Желая избавиться от Николая, он придумал ему задание, которое, как он думал Николаю будет не под силу, он или не справится, тогда его можно было уволить с работы, или  заболеет, тогда вопрос будет решён сам собой. И в глазах общественности, Муллер, будет чист, как стёклышко. Расчёт был абсолютно точен.
Начальник  поручил Николаю, как председателю предметной приёмной комиссии, разработать машинный приём экзаменов, с помощью ЭВМ. Тогда ещё компьютеров не было. Да и с этой системой Николай не был знаком, так как учился  ещё до изобретения ЭВМ. Однако он самостоятельно всё освоил. Но вот не задача. Как ни упрашивала его Алина схалтурить, сделать так, как в других вузах, Николай никак не соглашался это делать.
Ещё возникла одна проблема, куда сложнее, чем ЭВМ. Нужно было где-то хранить документы, а сейф, ему не давали. Так хотел Муллер. До этого уже был инцидент, когда бумаги с решением экзаменационных задач попали в руки к некоторым абитуриентам. Велось следствие, которое доказало, что задачки были украдены обслуживающим персоналом ЭВМ. Алина, просыпаясь по ночам, видела Николая, шагами отмеривающего комнату, и спрашивала:
- Что ты не спишь?
Он отвечал непонятной тогда для Алины фразой:
- Не зарекайся ни от сумы, ни от тюрьмы.    
Теперь Алина может добавить и еще одно – и от болезни.   
По истечению  примерно года после Чернобыльской аварии и сразу после работы в приёмной комиссии, где был осуществлён столь модный «машинный приём» экзаменов, Николай почувствовал себя плохо. Болел желудок. Алина вставала по ночам и варила манную кашу. Только поев манки, Николай мог заснуть.
Он обратился в поликлинику. Врач, миловидная, голубоглазая женщина, сказала:
- Вам нужно лечь в больницу.
- Я сейчас не могу. У меня много работы. Немного попозже.
Когда Николай пришел в поликлинику через месяц, там была уже другая врач. Она и бровью не повела, даже не заикнулась о госпитализации, прописала какие-то абсолютно никчемные таблетки. Состояние становилось всё хуже. Ещё привязался радикулит. Частенько Алина ходила с ним в поликлинику, часами просиживая в очередях. Однажды  у Николая обострился радикулит. Больничный не давали. И накануне Николай с превеликим трудом дошел домой. По дороге боль стала настолько нестерпимой, что он чуть не упал. Схватился за водосточную трубу. Подошла какая-то девочка и спросила:
- Дяденька, вам плохо?
Госпитализация в больницу  не дала положительных результатов. В больнице ему становилось легче, там он был как бы под колпаком, никаких стрессов и абсолютный покой. Алина часто навещала его. Они гуляли по больничному саду и по Литейному проспекту.
Рядом с больничными воротами висел газетный стенд, где Николай увидел некролог о смерти академика Овчинникова, с женой которого, Таней Керенской, Николай учился в университете. Она восторгалась Колиными знаниями французского языка. После окончания университета он видел её всего один раз, в магазине ЦУМ, где она покупала клеенку. Он тогда спросил:
- Куда тебе столько много?
- На дачу.
Оказывается, у Овчинникова в Подмосковье, на берегу реки, была громадная и великолепная дача, где семья могла проводить выходные дни, но без хозяина, который был постоянно занят. И как результат работы на износ – неизлечимая болезнь. Та же самая, что унесла жизнь и Николая.
Но пока Николай был «здоров», хотя по внешнему виду об этом сказать было невозможно. А врачи ничего не могли найти. И каждый раз, уходя от него, Алина украдкой плакала, глядя на его худую фигуру в ватнике. Его личная одежда, как и у всех, была в больничном гардеробе. А для прогулок и прохождения всяких больничных процедур в других корпусах, выдавали простые тёмные ватники, какие в своём далёком детстве в Сибири Алина видела на рабочих.
Один раз Алина опоздала, корпус уже закрыли. Она отдала медсестре блины и сигареты, чтобы та передала Николаю.
- А вот сигареты вы напрасно принесли, - сказала она с упреком в голосе. Обследование в больнице так ничего и не дало. Врачам не удалось обнаружить язву в «слепой» зоне.  Николай говорил позднее:
- Если они знали о существовании «слепой» зоны, что же тогда не искали?
Алина задаётся вопросом: «А, может быть, искали и нашли, но не сказали?»  Ведь за Николаем, как тень, ходил по всем больницам его начальник, всё тот же пресловутый Муллер. Не он ли попросил врачей не лечить Николая, и тот при выписке из больницы вместо рекомендаций получил отписку.
Летом его состояние стало хуже. Однажды, гуляя по лесу, он почувствовал себя настолько плохо, что не смог даже идти. Алина тащила его  на себе.
Приехали домой. Он закрылся в ванной и стал кричать истошным голосом, пытался даже встать на голову. Алина вызвала «Скорую». Но приехавшая фельдшерица не хотела его госпитализировать. Хотя Николай по своей натуре был мягким и очень деликатным человеком, он сказал с нотками требовательности в голосе:
- Или вы меня везете в больницу, или убирайтесь отсюда. 
В больнице его поместили в многоместную палату. Он лежал на койке с провисшей, почти до самого пола, металлической сеткой. Шли дни. Никакие меры не принимались. И вот однажды, когда Алина в очередной раз пришла проведать  Николая, открыла дверь и сразу отпрянула. Николай лежал под капельницей на высокой послеоперационной кровати. Такой вид Николая напугал Алину. Позднее она свыклась с этим. Но тогда это для нее было полной неожиданностью, и ей стало страшно настолько, что померещился распятый Иисус Христос.
Не долго думая, Алина побежала к заведующему отделением. Им оказался брюнет кавказской национальности, лет сорока пяти. Он внимательно посмотрел на Алину и спросил:
- Кем вы приходитесь больному?
         - Я - жена.
         - Кто из ближайших родственников больного болел раком?
- Мать.
- У вашего мужа рак. Сегодня ночью было кровотечение.
Уже потом Николай рассказал, как в туалетной комнате из него хлынула кровь, и он с превеликим трудом, на глазах у заведующего, на четвереньках дополз до палаты.
Николаю запретили есть и пить. Алина давала ему кусочки льда. Она всё время находилась рядом с ним вместе в мужской палате, где кроме него было ещё трое послеоперационных больных. Ей дали мужскую больничную одежду и кровать, ту самую, на которой раньше лежал её муж. По ночам, чтобы не будить соседей, он бросал ей на кровать спичечный коробок, и она подходила к нему.
Время  шло. Силы Николая таяли. Но он никак не соглашался на операцию.
- Какая операция? Я недавно из больницы. Нет у меня никакой язвы. О чем вы говорите?
Сам он постоянно думал о том, что делать. Алина настаивала на переводе в другую больницу. Николай дал телефоны своих друзей. Один из них, Дима, пришел с частным доктором. Но их в больницу не пустили, так как часы для посетителей истекли. Многочисленные визитеры сделали свое дело. Администрация, видя, что к больному приходят посетители, вызвала главного хирурга города, и он распорядился отправить Николая в клинику, где оперировали лучшие военные хирурги.
Врачи, приехавшие на реанимационной машине, наотрез отказывались взять Алину, пока Николай не сказал:
- Если что, жена выйдет.
Это « что» означало смерть.
Будучи совсем юным, Николай задумывался о смерти, в возрасте, когда редко кому в голову приходят подобные мысли. Вот, что он написал в своем дневнике 29 августа 1955 года: «Завтра снова уезжаю в Москву. Настроение обыкновенное. Вот и летний отпуск позади. Время неумолимо идёт, подчиняясь  объективным законам, и напоминает мне всё чаще, как ни странно, это при моей молодости, что и дни моей жизни не будут длиться бесконечно. Всесилье смерти часто теперь пугает меня. Я боюсь этого настроения, ибо чувствую, что оно всё более властно овладевает мною. Довольно. Сегодня обстановка не позволяет больше писать».
Пугало ли его всесилье смерти, когда он,  одетый в уличную одежду, короткий плащ темно- синего цвета, лежал на носилках в карете Скорой помощи, за окнами которой медленно падали осенние листья, предвещавщие смену сезона, а ей долгие годы моральных страданий. 
Доехали до клиники. Николая подняли на десятый этаж, поместили в палату, залитую солнцем.
После того, когда было сделано обследование, собрали консилиум врачей. Они, посовещавшись, пришли в палату. Один из них, как потом выяснилось, был заведующим отделением, доложил присутствующим о состоянии больного. После его доклада  профессора стали настаивать на немедленной операции. Дали Николаю на размышление четверть часа и удалились, все, кроме одного врача.
Это был мужчина невысокого роста, крепкого телосложения, голубоглазый, с мягкими и добрыми чертами лица. Он тихонько сказал Алине, чтобы она не склоняла больного ни «за», ни «против», и ушел. Не прошло и пяти минут, как он вернулся. Тихим, но твердым голосом сказал Николаю:
- Вам лучше согласиться сейчас. Ночью будет работать другая бригада и за результаты их операции никакой гарантии дать невозможно. Если вы не согласитесь на операцию, вы погибнете. Кровотечение может открыться в любой момент.
Николай поднял руки вверх и произнес:
- Я сдаюсь.
- А вот этого делать не надо. Вы должны не сдаваться, а бороться.
Прохаживаясь по коридору возле операционной, Алина потеряла счёт времени. Рядом с ней была какая-то женщина. Заламывая руки, она что-то рассказывала о Волковском кладбище, о том, как трудно там получить место для захоронения.  Её слова, словно в каком-то тумане, едва долетали до Алины.
Наконец дверь операционной распахнулась, и она увидела хирурга, того же  самого, который разговаривал с Николаем. Он сказал, что Алина может придти завтра, в одиннадцать часов.
На следующий день Алина пришла к назначенному часу и стала стоять у двери с табличкой «Реанимация» до тех пор, пока не увидела каталку, а на ней Николая. Вчерашний хирург, имени которого она до сих пор не знала, шёл за каталкой, держа в руках систему с капельницей.
Когда Николая привезли в палату, медсестра бросила его на кровать так, как будто бы это был не человек, а мешок с дровами. Алина села рядом со своим любимым, не зная о том, что в будущем вот так, она будет сидеть часами напролёт.
Наступил конец октября. На смену слепящему, но скупому солнцу, пришёл шквальный ветер, выдувавший всё тепло из палаты, находящейся на десятом этаже здания, построенного на пустыре. Все тот же хирург, которого звали Владленом Николаевичем, перевёл больного  в двухместную палату, хотя он не занимался распределением мест на отделении. Этим ведал заведующий – крепыш небольшого роста. Впрочем, едва ли его можно было назвать крепышом, он был немного тучен. Алина про себя стала называть его Кругляшом.
Николаю в новой палате стало намного комфортнее. Да и Алина могла ночью пристроиться рядом, на соседней кровати. Не беда, если ночью приходилось переходить на маленький лежак, когда поступал какой-нибудь больной, а мест на отделении не было.
Как-то утром в коридоре Алину, закутанную в громадный белый вязаный шарф, узрела  старшая медсестра и спросила:
- Это что за чудо у нас появилось?
Хирург ждал результата какого-то очень важного анализа. Алина старалась гнать от себя плохие мысли, глядя на Николая, целыми днями напролёт лежащего под капельницами.
И вот однажды утром Владлен Николаевич подошел к стоявшей в коридоре Алине и сказал короткую фразу:
- У вашего мужа рак. Но постарайтесь никогда не произносить это слово вслух.
Это короткое слово «рак» прозвучало как выстрел! Если бы неожиданно провалилось это многоэтажное здание, и под его обломками оказалась Алина, для неё было бы намного легче. У Алины помутнело в голове. Стоя у стены, она стала медленно сползать вниз. К ней подошла санитарка и спросила:
- Что с вами?
Что? Начало конца, наступившего через восемь лет.
Когда Алина вернулась в палату, Николай все понял. Не случайно как-то говорил, что читает её мысли как открытую книгу. Он спросил:
- Что тебе сказал  Владлен Николаевич?
Алина молчала, лихорадочно думая, что ответить.
- У меня рак?
Ответа не последовало.
Николай отвернулся от Алины. Лег на левый бок. Тогда она промолвила первое, что ей пришло в голову:
- Рака нет, но тебе придется расстаться с работой и пойти на пенсию по инвалидности. Меня огорчило то, что ты не сможешь работать,  и тебе скучно будет сидеть дома. 
Больше они никогда не упоминали это слово «рак». Даже незадолго до смерти, когда у Николая на месте поджелудочной железы появилась громадная опухоль, оба молчали. Алина наивно предполагала, что Николай ни о чем не догадывается. А почему молчал он?
Видимо понимая, что между пациентом и Алиной что-то происходит, вскоре  Владлен Николаевич появился в палате и укоризненно на неё посмотрел. Что ни говори, это был хирург с большой буквы, человек большого мужества и громадной выдержки. Ей казалось, что слабый человек не может сказать, глядя в глаза, срок, отведенный больному Богом. А он сказал, отвечая на Алинин вопрос:
- Полгода, максимум год
- Так мало?
Больше Владлен Николаевич ничего не произнес.
Следующая встреча была неожиданной для всех троих. Через пару недель после того, как Николая выписали из больницы, Владлен Николаевич случайно «столкнулся» на лестничной площадке с курившим Николаем и Алиной. У него захолонуло сердце. Успокоился, лишь, когда узнал, что его бывший пациент, которого он даже сам не только перевязывал, но и возил в перевязочную комнату, находится на плановом лечении по его совету у врача, им же и рекомендованным по просьбе Алины. Сам он только что вернулся из Армении, где занимался восстановлением разрушенного после землетрясения города Спитак. На вопрос Алины, как же он мог забивать гвозди, он, хирург, руки которого ценнее, чем руки музыканта, он ответил: « В тот момент это была наиважнейшая работа». 
Доктором, которого посоветовал Владлен Николаевич, оказалась дама, очень толковая и знающая. Она была настоящим специалистом своего дела. Принимала больных в полуподвале поликлиники, находившейся в здании на Литейном проспекте, как раз напротив музея Некрасова, чей бюст можно было видеть в садике, прямо из окна небольшого кабинета, где она принимала больных.
Внешне Николай был очень похож на Некрасова, умершего от такого же страшного недуга, что и Николай. Сходство было настолько поразительным, что Николай как-то сказал:
-  Я сам себе напоминаю умирающего Некрасова. 
Алина подумала: «Хорошо, что он не знает истинной болезни поэта».
Лишь много лет спустя ей стало известно, что он - потомок известного поэта. И каждый раз, в Новодевичьем монастыре, проходя мимо кладбища, она смотрела в сторону памятника великого поэта. Ей казалось, что он с укором смотрит на нее, намекая на то, что место Николая здесь, а не на Пулковских высотах.