Восхождение в Иерусалим

3 марта. Пятый день нашего пребывания на земле Обетованной выдался превосходным. От недавнего ненастья не осталось и следа. Небо было голубым и ясным, а погода установилась настолько мягкая, что мы решили закончить этот день непременно в Иерусалиме. Не в первый раз уже мы пересекали Шефелу и поднимались в центральную часть страны, но только теперь смогли по-настоящему оценить редкую красоту Нагорья. За каждой горной грядой открывалась другая, еще выше и живописнее. Весенние деревья стояли в цвету, роняя белые лепестки на прогретый солнцем асфальт. Начало марта... Считают, что и Иисус родился ранней весною, а церковная дата — 25 декабря — надуманная. Во всяком случае рассказ евангелиста Луки о том, что к новорожденному пришли пастухи, бывшие в ночном, заставляет думать, что это была пора, когда отощавший за зиму скот выводят на весенние пастбища.

От Бат-Яма до Иерусалима можно проехать за 30–40 минут, но мы потратили на этот путь несколько часов, то и дело останавливаясь, выходя из автомобиля и совершая экскурсии по заповедным местам. Через некоторое время въезжаем в Эммаус, дорогое для сердца христианина селение. По тому же Луке известно, что первыми узрели воскресшего из гроба Христа двое учеников, шедшие в Эммаус. Поначалу они не узнали своего спутника и только на вечерней трапезе, будучи уже в селении, поняли, что перед ними воскресший учитель, заметив каким характерным движением он преломляет хлеб, т. е. лепешку. Правда, если это тот самый Эммаус, то надо признать, что Лука ошибся: селение удалено от Иерусалима не на 60 стадий, как сказано в Евангелии (24:19), а на 160 (22 км). В византийское время в Эммаусе была построена внушительная церковь, посвященная явлению воскресшего Христа. Археологи выяснили, что она построена на месте римской виллы II века н. э. Церковь была разрушена персами в 614 году (в тот год персидского вторжения в Палестину почти все христианские святыни подверглись разрушению, а Крест Господень увезен из Иерусалима в Ктесифон, столицу шаха Хосрова II), затем восстановлена крестоносцами, хотя и в меньших размерах. Ныне она пребывает в руинах. Самый замечательный памятник в этой церкви — это баптистерий, или, как говорили на Руси, иордань, — небольшое каменное углубление для ритуальных омовений, — края которого повторяют форму креста. Отцы церкви верили, что где-то близ Эммауса, когда наступит конец света, разобьют свой стан полчища Антихриста.

Недалеко от Эммауса находится гора Сува (Цоба). Не знаю, зачем Изя заехал на нее. Наверное, он полагал, что мы останемся в восхищении от руин крестоносского замка. Замок как замок. Мое внимание привлекло другое. С вершины Сувы хорошо просматривался израильский кибуц, расположенный под горою. Кибуцы — вообще притча во языцех. Коммунисты любят ссылаться на них как на показатель того, что все народы рано или поздно придут к обобществлению средств производства (а, может, и имущества). «Как живут кибуцники? — спрашиваю Изю. — Судя по их хозяйству, по технике, по благоустроенным домикам-коттеджам, неплохо».

— Знаешь, старик, не так давно всякий член кибуца в Израиле был как американец в России. Миллионер. Но после того, как они решили ввести у себя дифференциацию доходов, и сдуру проголосовали за это, все вернулось на круги своя. Теперь 10 процентов их имеют все, остальные — ничего. Но когда голосовали, каждый надеялся, что он будет в этой десятке.

Ближе к Иерусалиму попадаем на узкую асфальтовую дорогу, перебегающей с одной горы на другую через узкие ущелья и широкие долины, но так или иначе берущей все круче и круче.

— Видите, — говорит Изя, нарочно свернувший на этот путь, — какая крутая дорога на Иерусалим!
— Еще бы! — говорю я, вспоминая рассказы благочестивых паломников. — Прямо-таки восхождение в Иерусалим.

Реакция Изи совершенно неожиданна. Видимо, я повторяю эту фразу уже не в первый раз, и она его порядком проела.
— Хм, Иерусалим... Что, Иерусалим? Ты воспринимай Иерусалим в контексте, старик. Это только один из населенных пунктов Палестины.

Ладно, пусть будет так. Через три-четыре километра достигаем Айн-Карема, еще одного населенного пункта. Христиане почитают его тем самым «городом Иудиным», который упомянут евангелистом Лукой как место встречи Марии и Елизаветы. Здесь родился Иоанн Креститель, а его отец Захария произнес свое знаменитое благословение. Во дворе церкви, посвященной этому событию, текст благословения (то есть 67–79 стихи 1-й главы Евангелия от Луки) выбиты на табличках на самых разных языках, начиная от греческого и кончая японским. Разглядывая эту галерею, я подумал, что здесь, наверное, представлены все языки мира кроме того, на котором это благословение и было произнесено иерусалимским священником Захарией, — кроме арамейского.

Рядом с Айн-Каремом высится живописная гора, на которой расположен Горненский монастырь, принадлежащий Русской православной церкви. «Посмотрим что ли, где обитают наши?» Решено. Взлетаем на гору и прокатываемся по внутреннему дворику перед воротами монастыря. Знакомые маковки церквей с пятиконечными крестами весело поблескивают на солнце. За оградой зеленеет любовно ухоженный сад.

— Недурно тут у них, — говорю я. — Воздух свежий, видно далеко...
— А что, — спрашивает наш гид, — хотите здесь остановиться? Паломники принимаются. Могу устроить.
— У монахов-то?
— У монашек, — уточняет Изя, прищуривая глаз. — Монастырь-то женский.
— Да?! — восклицаю я и как-то по новому, с интересом разглядываю окружающий пейзаж. — И что, есть молодые?
— Думаю, хватает. Из России приезжает немало молоденьких послушниц. Ну, так как? Хотите жить в Горнем?
— Посмотрим, — говорю я, оглядываясь на свою спутницу. — Оставим монастырь как запасной вариант.

Через пару поворотов открывается Иерусалим, правда, пока еще Новый город, самые западные его кварталы. В этот раз мы особо не задерживаемся в столице. Проезжаем по основным магистралям, заглядываем в район ашкеназских евреев, где толпа на перекрестках чернеет от традиционных сюртуков и шляп, в уличном кафе поглощаем непременный хуммус и все, что к нему прилагается, выезжаем на Яффскую улицу и направляемся прямиком в Вифлеем. Иерусалим еще успеет открыться нам, а пока нужно выжать все из казенного автомобиля, взятого напрокат только на два дня.

Вифлеем совсем недалеко: каких-нибудь пятнадцать минут хорошей езды. По словам Изи, раньше здесь были очень скверные дороги, но теперь проложили широкое шоссе для удобства многочисленных туристов. Вечерами шоссе зажигается гирляндами огней, вспыхивают пятиконечные звезды, сложенные из красных лампочек, — аналоги знаменитой «вифлеемской звезды». Сам Вифлеем, по крайней мере, в той части, где мы проезжали, довольно чистый приятный городок, похожий этим на Яффу. Не известно, был бы он сейчас таким и был бы вообще, не отправь сюда евангелисты Матфей и Лука находящуюся на сносях Деву Марию с ее обручником Иосифом. Тогдашние иудеи были убеждены, что грядущий Мессия, Сын Давидов, должен родиться именно в Вифлееме, родном городе царя Давида, согласно с пророчеством Михея 5:2. Даже мусульмане прониклись почитанием Вифлеема и построили напротив христианской церкви Рождества свою мечеть, посвященную тому же событию. Хотя в Коране рождению аль-Масиха Исы и отведено несколько сур, Вифлеем все же не упоминается.

Вход в церковь Рождества неприметен и столь мал, что приходится нагибаться, чтобы пройти во внутрь. Поверх этого лаза в стене заметны очертания бывшего некогда большого портала, впоследствии тщательно замурованного. Наш гид пояснил, против кого это было направлено: «Дело в том, что арабы имели обыкновение въезжать в церкви верхом на лошадях и верблюдах...» По этому порталу, кстати, можно судить о том, насколько не пощадило время прекрасное сооружение Константина Великого, Юстиниана и крестоносцев. Парадный фасад базилики превратился в глухую почти крепостную стену. И как в крепостях его подпирают огромные безобразные контрфорсы, которые поставили, чтобы не рухнули ветхие стены. Увы, святилища тоже старятся и умирают. Они так же тленны, как и все в этом мире.

Когда мы вошли в церковь, она была почти безлюдна. От наших голосов под сводами базилики раздавалось эхо. За рядами древних колонн густился полумрак. Несколько молящихся находилось в гроте, где, по преданию, родился Иисус. Теперь это хорошо отделанная комната, на одной стороне которой стоит богато разукрашенный алтарь с «вифлеемской звездой», а в стене по правую сторону от него — ясли младенца-Иисуса и алтарь «трех волхвов». В католи-ческой церкви святой Екатерины, примыкающей к базилике, царило такое же безлюдье. Только в подземелье (а это целый комплекс пещер и гротов) оказалось множество народа. Одна группа католиков слушала лекцию какого-то пастора, другая за закрытыми дверями громко распевала псалмы. Мы прошлись на цыпочках, дабы не отвлекать людей, занятых делом. На одной стене надпись на латыни извещает, что здесь жил и был погребен блаженный Иероним, переводчик еврейской Библии и творец знаменитой «Вульгаты». Его же статуя, поставленная на высокую колонну, украшает передний двор католической церкви.

Не смотря на то, что традиция почитания вифлеемского грота как места рождения Христа насчитывает уже много веков, для историка эта святыня имеет ценность относительную. Есть основания полагать, что Иисус родился все же в Назарете, то есть в Галилее, и там провел свою юность. Самое раннее Евангелие от Марка не знает легенды о рождении Христа в Вифлееме, и оно же чаще других называет его Назарянином, то есть человеком из Назарета. Впрочем, Марк вообще ничего не говорит о рождении и детстве Иисуса.

В потемках приезжаем в Иерусалим. Начинается шаббат, священная суббота. В шесть часов вечера прекращается всякое автомобильное движение, магазины закрываются, не работают никакие службы. Люди спешат в синагоги: и стар, и млад. Кто не спешит, тот не высовывается из дома. Мы подъезжаем скрытно, с заднего двора, выключив фары (упаси бог, увидят едущий автомобиль!), к одной из синагог, расположенной в здании какой-то школы. Синагога, это есть «бет а-кнессет», значит: «дом собрания». А собрание может быть где угодно.

Входим в просторный класс. Субботняя служба идет уже полным ходом. Мужчины в большей половине помещения, женщины — в меньшей, за занавеской. Мне срочно добывают кипу, — снимают с головы какого-то мальчика, — иначе тут нельзя. У Изи своя кипа, всегда при нем, в боковом кармане. В мгновение ока «арабский наймит» и «предатель родины» превращается в правоверного еврея. Голосит в унисон со всеми по раскрытому перед глазами молитвеннику, в положенных местах встает из-за парты и отвешивает поклоны. «Барух ата Адонай Элохейну, Мелех ха-Олам!» Я гляжу на него, на других, на синагогального чтеца-запевалу. Все-таки есть у евреев организующее начало, — синагога. Здесь все как один, в едином строю, в общем порыве, в единении сознания и духа. Сакральная территория. Ты можешь философствовать, критиковать государство, власти, религию, защищать арабов, негров, но все это где-нибудь там, за священными стенами, за пределами синагоги. Здесь ты сын своего народа, питомец своей веры: родился и умрешь евреем.

Как только Павлу и первым христианам из иудеев удалось пробить этот несокрушимый монолит? Удивительно!

После синагоги, опять же крадучись, едем в Русскую духовную миссию, то есть в представительство Русской православной церкви в Израиле, на еврейских картах обозначенное как Миграш а-Русим. Миссия располагается рядом с Троицким собором на русском подворье в двух шагах от северо-западного угла старого города. Некогда все подворье занимали русские люди, но после того как в 1964 году большая его часть была продана государству Израиль (говорят, с ведома и под нажимом Н. Хрущева), наш брат теснится только в одном крыле здания. Только это крыло, да еще Троицкий собор остаются за нами; в остальных же помещениях размещаются израильская полиция и прочие службы.

В этой-то Миссии Изя и надумал поселить нас на тот срок, который мы собрались провести в Иерусалиме. Для этого он еще утром из Бат-Яма позвонил по телефону настоятелю Миссии отцу Марку, с которым был хорошо знаком. Оказалось, что настоятель сменился, и теперь это отец Феофан, но Изю это не смутило. Я прислушался к телефонному разговору, когда понял, что речь идет обо мне.

— Это историк из Санкт-Петербурга. Писатель. Что? Да, православный. Но такой, толковый. Привез свою книгу об Иисусе Христе. Что? Конечно, конечно, подарит. С дарственной надписью. Так, значит, мы будем в два? Что? В три? Хорошо. О’кэй!

Повесив трубку, Изя обернулся к нам:
— Это, братцы мои, то что надо. Будете у своих. Накормят, напоят и спать уложат.
— Но... — развел я руками, — они ведь церковники. Найдем ли общий язык?
— А ты поменьше разговаривай. Побольше улыбайся.

В условленный час мы были в Миссии, вручили отцу Феофану наши книги: Изя — свою, я — свою, и в итоге получили приглашение на шесть часов вечера, когда отец Феофан, совсем молодой человек, недавно вступивший в должность настоятеля, справится о наличии жилья у матери-хозяйки. Ответ был положительный, и вот нам вручают ключи от кельи на нижнем этаже. Келья оказывается довольно просторной комнатой в два окна, рассчитанной на четырех человек. Мы в восторге, потому что получаем ее за весьма умеренную плату, какую стоит пустая обшарпанная комнатушка на каком-нибудь постоялом дворе. Наши соседи по этажу — всего два человека: дьякон отец Николай со своей женой Татьяной. От них узнаем, что в Миссии можно и питаться; надо только добавить еще небольшую сумму. Порядком издержавшиеся в ресторанах и кафе мы выкладываем ее не раздумывая.

Довольный не меньше нас Изя оставляет нас на этом островке России, садится в машину и отъезжает в Бат-Ям, где у него наклевывается настоящая работенка. Он и так уже возится с нами слишком долго. Уже за одно то, что он так ловко вселил нас в Миграш а-Русим, ему надо поставить памятник, или, по крайней мере, учредить почетную доску.