Кесария и Акко

На следующий день под вечер, завершив осмотр Иерусалима, мы раскланялись с гостеприимными обитателями Миссии, простились с отцом Феофаном, неспешно протирающим во внутреннем дворике свой новый автомобиль, и на маршрутном такси отправились в Бат-Ям. Накануне мы звонили Исраэлю и сообщили, что возвращаемся. В тот вечер на Нагорье бушевал особенно холодный ветер, моросил дождь, и так продолжалось почти до самого Побережья. Только в Тель-Авиве и Бат-Яме было как-то поспокойнее. При встрече Изя расцеловал нас как родных, хотя и не сразу отпер дверь: занятый своей статьей, которую он увлеченно настукивал на ноотбуке, он позабыл тот час, когда мы должны явиться. К этому мы отнеслись с пониманием. Я и по себе знаю, что значит с головой погрузиться в работу: тогда не только час забываешь, но и день. Конечно, наш приезд прервал все Изины занятия, и остаток вечера, и начало ночи были посвящены оживленным разговорам, — нашим впечатлениям и его покровительственному сочувствию. В заключение Изя созвонился с Юрой на весь завтрашний день поручил нас его ведению: предполагалась поездка в Кесарию Палестинскую, которую Юра знает как свои пять пальцев, где он нас встретит и сам определит дальнейший маршрут.

8 марта. В России поздравляют женщин и дарят цветы, и хотя в Израиле этот день не является государственным праздником, его отмечают и здесь, в чем нам еще предстоит убедиться. Пока же мы спешим на Тель-Авивский автовокзал и садимся в маршрутку, бегущую на север, в Хайфу. Ее водитель на чистом русском языке объясняет нам, что шоссе проходит в стороне от Кесарии, что там остановки ему запрещены, и он не такой дурак, чтобы терять из-за нас водительские права. «Высажу вас, — говорит, — на остановке в Гиват-Ольга, за десять километров, а там поступайте как знаете: хотите, идите пешком, хотите, садитесь в попутку или берите такси». Выбора нет. Ставка Понтия Пилата стоит подобных издержек.

В Гиват-Ольге пересаживаемся из маршрутки в такси, поворачиваем к морю и выезжаем на берег в районе какого-то завода. Вокруг одни песчаные дюны. «Где это мы?» «Вы просили: к морю,— разводит руками таксист, — вот оно». — «А где Кесария?» — «Этого я не знаю». Такси скрывается за поворотом, а мы остаемся на мокром песке, на который с шумом набегают морские волны. В какую сторону идти? Я встаю на один из валунов, гляжу по сторонам и уверенно показываю на север: туда! Судя по карте, древний город где-то совсем рядом, только мы его не видим из-за песчаных наносов. В кармане моего пиджака звонит мобильный телефон, предусмотрительно врученный нам Изей в дорогу. Слышу голос Юрия: «Где вы находитесь?» — «Как объяснить? Находимся у моря. Идем по берегу» — «Что видите?» «Видим впереди какой-то каменный мол. Не дворец ли это Ирода?» Юрий облегченно вздыхает: «Я как раз стою у этого дворца. Смотрите на него: видите, как я машу рукой?» — «Нет, не видим». — «А театр видите?» — «Нет». — «А минарет?» — «Увы, тоже нет». — «Где же тогда вы находитесь?..»

В меня закрадываются сомнения, что мы выгрузились не в том месте и, быть может, идем совсем не туда, только я не подаю вида, чтобы не огорчать Юлию, которая с удовольствием вдыхает морские запахи и подбирает по пути ракушки. Через полкилометра нам встречается какая-то женщина. «Скоро ли Кесария?» — спрашиваем ее. «Скоро, скоро», — отвечает она, широко улыбаясь. Но вот мы проходим еще полкилометра, а вдоль берега тянутся все те же желтые дюны, и те же печальные волны шуршат у наших ног. Меня снова посещают тревожные мысли: может быть, я только напридумывал себе мощеные улицы и храмы, амфитеатры и ипподромы, а никакого города-то и нет, его давно занесло песком, а бедный Юра вскарабкался на какой-то пригорок, который он почему-то называет дворцом, и трогательно машет платочком.

Кесария возникает почти что из ничего, как Медный замок в арабской сказке. Сначала из-за барханов появляются ряды беломраморных колонн, часовыми стоящие на мысу, за ним выплывает массивный форт, охраняющий гавань, показывается островерхий минарет мусульманской мечети и, наконец, город открывается нам во всю свою ширь, усеянный квадратами археологических раскопов, — верного свидетельства его былого величия. Можно только представить, какой была Кесария в годы своего расцвета. Нынешняя гавань с фортом и молом, красиво выступающим в море, на который любуются туристы, даже в десятой части не воспроизводит гигантское сооружение Ирода Великого, поглощенное морскими волнами.

Когда были получены фотоснимки прибрежной акватории, сделанные с самолета при помощи специальной техники, и ученые увидели под слоем воды расплывчатые очертания Иродианского порта, они ахнули от изумления. Две огромные дамбы тянулись в море на полкилометра, образуя внутри себя просторную гавань, в которой мог поместиться целый флот. Ирод хотел превзойти знаменитый тогда Александрийский порт, но если там использовались большей частью прибрежные острова и выступающие из воды скалы, то строители Ирода построили свой порт на совершенно чистом месте. Для этого были произведены колоссальные работы по возведению искусственной дамбы: в море была уложена масса каменных блоков размерами 15 х 3 х 3 метров каждый. Такое строительство можно сравнить разве что с возведением египетских пирамид. Время Ирода — это вообще архитектурный взлет древней Палестины. Дворец и Храм в Иерусалиме, крепость Антония, дворец в Иерихоне, Себастия, Масада, Иродион, Кесария, — таков далеко не полный перечень сооружений этого неутомимого царя-строителя, ненавидимого своими подданными и злословленного в Евангелиях. И какими же надо обладать сокровищами, чтобы вести столь широкое повсеместное строительство?

Вместе с новыми «морскими воротами» Палестина приобрела новый эллинистический город. В Кесарии Ирод построил множество роскошных зданий, вымостил прямые улицы и создал систему подземной канализации. Пришедшие затем римские наместники устроили здесь свою ставку. Отсюда Понтий Пилат выезжал в Иерусалим и сюда возвращался. Город продолжал процветать в византийскую эпоху, при крестоносцах существовал гораздо в более скромных размерах, наконец, в 1265 году был взят и разрушен до основания мамлюкским султаном Бейбарсом. С тех пор Кесария лежит в руинах. В 1799 году Бонапарт собирал здесь на память куски мрамора, распугивая обитающих в развалинах шакалов и змей. В ходе интенсивных археологических работ, ведущихся с конца 1950-х годов, были раскопаны римский театр, стадион, храмы Августа и Митры, византийские магазины, синагога, а также ворота и стена крестоносцев.

Юра ожидает нас на мысу и с готовностью протягивает руку, помогая взобраться по крутому обрыву. Некоторое время назад он простился с голландской группой, которую водил по Кесарии. В начале 90-х годов он и сам участвовал в здешних раскопках. Это было тогда, когда он, молодой одессит, только что приехал в Израиль.

Пришедшие по берегу, мы попадаем в городище не как все нормальные люди, въезжающие в нее на автобусах, и потому вынуждены тут же преодолевать высокий забор. Заборы протянуты в Кесарии везде, они как бы поделили город на сектора, причем так, что свободно продвигаться по нему стало невозможно. Зачем это сделано, можно догадаться, но сделано явно по-дурацки. Из-за этих нелепых заборов мы не смогли приблизиться к некоторым интересным объектам.

Наш осмотр начинается с театра, лежащего как раз напротив Дворца на мысу. Нынешний Кесарийский театр — еще один образец бутафории. Его как бы построили заново, но на древнеримский манер. Я заглядываю в одну щель и вижу в основании театра бетонную основу, точь-в-точь как у современных стадионов. Юра сообщает, что в этом театре время от времени ставят «Аиду» Верди. Позади, на площадке устроена небольшая выставка древностей: обломки мраморных статуй, а также уже широко известный камень с римской надписью Понтия Пилата (правда, это не оригинальный камень, а его дубликат). Обнаружение этого камня в 1961 году итальянскими археологами вызвала настоящую сенсацию: имя евангельского судьи подтверждалось непосредственным историческим документом. Правда, нам с Юрой так и осталось неясным, где находился «Тибереум», упомянутый в надписи Пилата. Это было здание, посвященное им императору Тиберию. Но в раскопках вокруг театра не видится похожего на то помещения.

Минуем стадион, на котором Пилат, по рассказу Иосифа Флавия, избил иерусалимских жалобщиков, проходим Митраеум, остатки еще одной восьмиугольной византийской церкви и приближаемся к укреплениям крестоносцев, о мощности которых свидетельствует массивные блоки в основании стены и глубокий ров перед ней. Ров этот, однако, никогда не заполнялся водой, потому что находится выше уровня моря. В довершение в северной части города осматриваем прекрасно сохранившийся римский акведук. Можно было бы походить и еще, но Юра торопит нас в путь: у него назначена встреча с дамой, которую надо отвезти в город, называемый Тамра и находящийся невесть где. Всю дальнейшую дорогу этот аккуратный и обязательный человек пытается совместить приятное с полезным или полезное с приятным, соблюсти прежние договоренности и одновременно наградить нас увлекательным путешествием.

Мчимся на автомобиле по шоссе среди утопающих в зелени роскошных вилл.

— Между прочим, — говорит Юра, — здесь отдыхают некоторые русские нувориши. Есть домик и у Аллы Пугачевой.

Петляем в лабиринте дорог меж уютных коттеджей, из которых состоят израильских поселки.

— Все-таки не согласен я с Изей, — снова говорит наш гид. — Не во всем согласен. Вот, посмотрите вокруг: благоустроенная местность. И все это сделали «сионистские оккупанты». А при арабах-палестинцах здесь ничего не было. Одни караванные тропы.

— То же самое на Галилейском море, — киваю я головой. — Однако, тут надо еще разобраться: где заслуга евреев, а где веление времени. Как мы можем судить, что было бы сейчас здесь, останься тут арабы? Не думаю, что в Сирии или Иордании не проложены такие же новенькие шоссе.

— Так, так... — улыбается Юра. — Хорошо же Изя тебя обработал.

Дорога бежит на север. Слева по берегу остаются Дор и Атлит, славные форпосты крестоносцев. Дольше всех держался под натиском сарацинов Акко, расположенный на северной стороне Хайфского залива, — туда мы и направляемся. А пока заезжаем за Юриной дамой в дачный поселок и заодно обедаем на скорую руку на веранде его домика, откуда хорошо видно, как солнце медленно, но верно клонится к кромке моря. Рассиживаться и в самом деле некогда. Впереди гора Кармель, точнее, горный массив, тянущийся из глубины материка и похожий на исполинского зверя, доползшего до моря и прилегшего на берегу погреться на солнышке. Древнеизраильские пророки восхищались красотой этой горы и называли ее великолепной. Она почиталась не менее, чем Гаризим и Эйвал, каждая из которых уступает ей в высоте. Считается, что именно на Кармеле пророк Илия победил жрецов Ваала и разрушил их жертвенники. Христиане связали эту гору с евангельскими рассказами: здесь на некоторое время останавливалось Святое семейство по возвращении из Египта и перед тем, как двинуться в Назарет. При крестоносцах над гротом Илии и капеллой Девы Марии возник знаменитый монастырь, построенный монашеским орденом, получившим затем название кармелитского. Монастырь был разрушен Саладином, восстановлен в XVII веке, но еще много терпел невзгод, пока в конце XIX века не принял свой нынешний вид.

Самого монастыря, однако, мы не видели, потому что пересекали Кармель в средней части, в стороне от моря, торопясь до наступления темноты спуститься к Хайфскому заливу и достичь искомой Тамры. Только в одном месте, на развилке дорог, у камней старой маслодавильни Юра остановил автомобиль, и мы совершили небольшую прогулку по скалам, нависающим над глубоким тенистым ущельем. По словам Юры, с минуту на минуту мы увидим внизу стаю шакалов: в этот час они обычно поднимаются по ущелью и идут наподобие рыжих псов из мультфильма «Маугли». Мы застыли в нетерпении. Через пять минут, впрочем, закат догорел и стало быстро смеркаться. Ущелье погрузилось во мрак, так что если там кто-то и двигался, то нам было уже не разглядеть. Лучшее, что оставалось, это сесть в машину и продолжить путешествие.

Северный спуск с горы настолько крут, что дорога не сбегает вниз, а вьется серпантином, выходя к заливу в восточной части Хайфы между центром города и промышленной зоной. В этом пункте наш автомобиль ожидала еще одна спутница по имени Минна. Она появилась в нужный час и в нужном месте, поддерживая с Юрой мобильную связь. Хотя она была представлена нам как теолог, подозреваю все же, что она тоже гид.

Такой-то расширенной компанией, состоящей из троих женщин и двоих мужчин, мы и въехали в Тамру, лежащую немного в стороне от Хайфского залива. На кармелитской карте XVIII в. городок этот обозначен как христианское поселение Гефамар (Gefamar villaggio Christiano). Теперь его населяют почти исключительно арабы-палестинцы, то есть истовые сунниты, а от христиан остались только воспоминания. В наступившей темноте среди замысловатых улочек мы не сразу находим тот дом, в который держим путь. Зато, найдя его, попадаем в объятия радушных хозяев. Нас приглашают на чашку кофе, и мы оказываемся в просторной комнате, на стенах которой вместо картин висят в рамках изречения из Корана: на черном поле золотые буквы. Хозяин дома, с достоинством держащийся мужчина, поочередно знакомит нас со всеми своими домочадцами. Мы не говорим ни по-арабски, ни на иврите, и разговариваем с хозяином через Юру, что заметно расстраивает этого гостеприимного араба, который хотел бы пообщаться с нами непосредственно. Увы, мы досадуем не меньше. Единственное, что мы можем сделать вместе, это прочесть небольшую суру «Ихлас» из Корана, точнее даже, последнюю строчку, потому что в этот момент из моей головы вылетели все предыдущие (хотя, клянусь Аллахом, они там были):

Бисми-Ллахи р-Рахмани р-Рахим
Куль хува Ллаху ахад, Аллаху ас-самад
Лам ялид, ва лам юлад
Ва лам яку-Ллаху куфуан ахад!

(Во имя Аллаха Милостивого Милосердного!
Скажи: Аллах един, Аллах вечен,
Он не родил и не был рожден,
И нет ничего, подобного Аллаху!)

Чтение Корана нас просветляет: сначала хозяин, а затем и мы с Юрой спохватываемся и поздравляем присутствующих дам с 8 марта. У нас бы за это дело тут же бы выпили (иначе какой же это праздник?), и, может, даже, опрокинули по второй, но у палестинских арабов свои обычаи. Поэтому мы продолжаем пить кофе с кардамоном и удивляемся, что в такой палестинской глуши знают о Международном женском дне. Однако, пора и в путь. Хозяин провожает нас до улицы, осыпая благопожеланиями. Прощаясь, он крепко жмет мою руку и просит простить его за то, что он не знает русского языка. Я потрясен этими словами.

Из Тамры выезжаем уже вчетвером, продолжаем двигаться вдоль Хайфского залива и через несколько километров видим на горизонте огни Акко (или по другому: Акры). На мой вопрос, многое ли мы сможем разглядеть в темноте, когда приедем в крепость, Минна отвечает, что гулять по Акко нужно именно с заходом солнца, когда он выглядит особенно таинственно. Вся ценность Акко заключается в удобной гавани. На скалистом, трудном для швартовки судов Палестинском побережье хорошая гавань — очень большая редкость. По этой причине за порт Акко шла ожесточенная борьба еще в древности, когда город назывался Птолемаидой. Здесь бывали Александр Великий, Помпей Магн и Юлий Цезарь. Апостол Павел останавливался здесь по пути в Иерусалим, о чем говорится в «Деяниях». Крестоносцы облюбовали Акко и превратили его в неприступную крепость. Когда мусульмане уже отвоевали назад всю Палестину, Акко продолжал держаться, получая по морю помощь из Европы. Сюда причаливали с флотом Ричард Львиное Сердце и Филипп II Французский. Город выдержал монгольское нашествие в 1259 году, но атака египетских мамлюков 1291 года была слишком сильна: последние защитники погрузились на корабли и отплыли от пылающей крепости в сторону Кипра. Акко стал мусульманским городом. Последний раз он прославился в 1799, когда на него обрушился Бонапарт, пришедший из Египта, но, не смотря на все усилия, так и не смог взять.

Юра остановил автомобиль близ западного форта, и мы пошли вдоль береговых укреплений, слыша как с трех сторон плещется море. Оно-то и казалось самым таинственным: откуда-то из тьмы неслись белые гребешки волн, видимые только в самый последний момент, в свете береговых фонарей, за миг до того, как волна ударится о камни причала и обратится в фонтан. Две с лишним тысячи лет этому городу, и все также бьются о него неукротимые волны, с той только разницей, что вместо греческих триер, венецианских галер и английских фрегатов они раскачивают теперь в порту лишь прогулочные катера. Мы покинули набережную и по узким улочкам углубились в старый город. Улочки эти настолько извилисты и замысловаты, что без проводников заблудиться можно в два счета. Как и Иерусалим, старый Акко разделен на исторические зоны: Пизанский квартал, Генуэский квартал, квартал тамплиеров, квартал госпитальеров, — названия, сохранившиеся со времен крестоносцев. Внешне же это вполне восточный город с мечетями, караван-сараями (ханами), крытыми рынками и турецкими банями.

Мы заходим в «Колонную гостиницу» (Хан аль-Умдан), представляющую собой небольшую квадратную площадку, со всех сторон окруженную двухэтажной арочной галереей. Эту гостиницу построили еще генуэзцы, а потом реконструировали мусульманские правители. Во дворе нет ни одного фонаря, так что нам приходится разглядывать пустующую галерею при лунном свете. Теперь это музей, — красочная, но безжизненная картина, — и как-то становится жаль, что сюда не приходят, как прежде, торговые караваны, не звучит уже музыка, не льется вино, и не шумят всю ночь напролет неугомонные постояльцы. Камень без человека — мертвый камень, и если это выглядит вполне естественно на развалинах городов, например, в Кесарии или Себастии, и напоминает там о былой жизни, то пустующие здания, стоящие в целостности, напоминают о смерти и навевают печаль. Хотя, быть может, я преувеличиваю, и печаль возникла у меня совсем по другому поводу: от сознания, что наше путешествие близится к завершению, и этот старинный город в северной части Побережья, вероятно, последнее, что мы видим в этой стране.

Рядом с «Колонной гостиницей» возвышается башня с часами, построенная в 1906 году в честь турецкого султана Абдул-Хамида II. Точно такую же башню мы наблюдали ранее в Яффе, и вторую, в Наблусе. Юра уверяет, что есть где-то еще одна. Все они посвящены тому же монарху, ставшему последним правителем Османской империи. Опять это слово: «последнее»... Последний день, последний город, последняя башня... Но рано еще прощаться. Ведь нам предстоит обратный путь в Тель-Авив и Бат-Ям, и, надо думать, нелегкий. Наши друзья довезут нас только до Хайфы, а далее предлагается ехать либо на поезде (в Израиле, стране сплошных автомобилистов, между прочим, ходят еще и поезда), либо на маршрутном такси. На поезде, конечно, хорошо, — что-то новенькое, — но на ночь глядя лучше не рисковать и положиться на привычные четыре колеса.

Около десяти часов вечера покидаем Акко и отправляемся на автовокзал Хайфы по скоростному прибрежному шоссе. Весь южный берег залива и склон горы Кармель заполнен огнями: это раскинулась Хайфа, бывшая Порфирия, — большой современный город и промышленный центр, ставший также главным портом, отбив эту честь у Акко. По пути на автовокзал видим прекрасно освещенный бульвар, ведущий к подножию роскошного дворца на склоне горы. «А вот и знаменитая Хайфская гробница», — делает Юра легкий кивок головой, не сбавляя скорости. Мы понимаем, что речь идет о святилище на месте захоронения Баба, основателя нового религиозного течения в исламе, от которого затем произошел модернизированный бахаизм, «вторая самая распространенная религия в мире», как ныне уверяют ее пропагандисты. Зачинатель собственно бахаизма проповедник Баха-Улла (ум. 1892 г.) погребен в небольшом селении близ Акко, и его могила также превращена в святилище. Но если там маленький храмик, то здесь целый «Ватикан», сооруженный европейскими строителями. Хочет того Хайфа или нет, над ней доминирует это святилище, и она вынуждена ему прислуживать.

Еще на сумеречных улицах Акко мы перемолвились с Минной парой слов о бахаизме. Синкретизм бахаитов не нов (видали мы и не такое), но у них он особенно эклектичен. Моисей, Зороастр, Будда, Христос, Мухаммед объявлены «божественными воспитателями человечества», предшественниками Баха-Улла. Сам по себе перечень этот забавен. Моисей и Зороастр, Будда и Христос поставлены в один ряд. Что их объединяет? Только то, что они были религиозными деятелями, и то, что они популярны по сей день. Последний момент, думается, играет для бахаитов решающую роль. Почему в этот перечень не попал пророк Мани? Потому что о нем забыли, его приверженцы давно перевелись, и бахаитам тут не с кем работать. Синкретизм их на деле выходит эксплуатацией популярных ныне культов. А то и спекуляцией ими. Упертые самаряне, не отступающие ни на шаг от веры своих предков, ничем не спекулируют. Они не подлаживаются ко времени и рыночной конъюнктуре. Как и две тысячи лет назад у них есть только Тора и гора Гаризим. Из нынешних религий их вера самая нераспространенная. Она должна была умереть уже десять раз. Но она живет. И вызывает к себе уважение. По крайней мере, у меня.

На Хайфском автовокзале нам повезло. Мы подъехали точь-в-точь к отходу рейсового автобуса на Тель-Авив. Едва простившись с Юрой и Минной, поднялись в салон и уже через минуту неслись по прибрежной дороге, огибая гору Кармель, и далее, на юг. Автобус наполовину пуст, и те, кто сел в него в столь поздний час, направлялись до конечной станции, то есть до Тель-Авива. Поэтому остановок в пути почти не было. Один за другим промелькнули за окном Атлит, Дор, та самая Гиват-Ольга, где мы высадились утром из маршрутки, проплыла, сверкая огнями, Нетания, еще один городок, называемый Герцлия, и вот уже на горизонте показались небоскребы Тель-Авива. Вот и автовокзал. Усталость дает о себе знать, но мы приберегаем остаток сил для последнего рывка: надо пересесть в городской автобус № 10, идущий в Бат-Ям. И тут-то начинаются мучения. Насколько нам повезло на Хайфском автовокзале, настолько же не везет на Тель-Авивском. Это многоуровневое сооружение может запутать и заморочить кого угодно. Пока мы находим требуемый нам этаж и по невероятно путанным коридорам пробираемся к посадочной площадке, наступает полночь. Дальше не лучше. 10-й автобус долго не является, а когда мы садимся в него, плетется так медленно и так долго петляет по улицам, что кажется, будто ему поручили измотать нас окончательно. Удивительно, что он вообще доезжает до Бат-Яма. На своей остановке мы скорее не выходим, а сползаем, еле волоча ноги, и в первом часу ночи, наконец, достигаем дверей заветной квартиры.

— Ну, как поездка? Понравилась? — осведомляется Изя, едва мы падаем в кресла и переводим дух. — Не хотите ли теперь смотаться в страну пирамид? — тут же спрашивает он, торжественно вручая нам свой «Путеводитель по Египту». — День туда, день обратно. Визу купите на границе.

Это была бы неплохая идея, оставайся у нас деньги, а главное — какие-нибудь силы. От непрерывных поездок и походов в последние дни ноги гудели как водосточные трубы, а головы отягощались массой впечатлений. Мы поблагодарили Изю за путеводитель и напомнили, что в наших карманах лежат два билета на завтрашний авиарейс в Петербург, и что мы уже подтвердили свой вылет.

— А Египет так рядом... — покачал он головой. — Всего каких-нибудь три часа на маршрутке. Страна моей юности... Я лежал там в окопах.

Последняя ночь на Святой земле была тихой и спокойной. Умиротворенное море почти не плескалось, воздух стоял недвижим, на берегу один за другим гасли огни, и только вдали, на горизонте вспыхивал и вращался какой-то маяк. Мы не удержались, чтобы перед сном постоять немного на балконе. Завтра ничего этого уже не будет; мы простимся с пальмами, с югом, с теплом, и вернемся в мерзлую сырость и слякоть нашего Ахетатона. Да, Ахетатона... Только не египетского, а северного.

«А что? — говорю я Юле. — Встаем в пять утра. Занимаем у Изи деньги. В шесть садимся в маршрутку, в восемь пересекаем египетскую границу, в десять часов мы уже в Каире, в одиннадцать поднимаемся на пирамиду Хеопса, быстренько сбегаем вниз, ловим такси, в час пересекаем границу обратно, и к трем успеваем на самолет...» «Безумец! — слышу в ответ. — Какая пирамида? Ты и сейчас будешь отлеживаться целый месяц».

Мы бредем спать и уже через пять минут смотрим прощальные сны, в которых всплывают обрывки виденного и пережитого, Тель-Авив смешивается с Хайфой, Гаризим с Кармелем, минареты с колокольнями, и повсюду мелькают башни с часами, воздвигнутыми в честь турецкого султана.

Удалось ли наше паломничество? Конечно, нет. Мы не добрались до Масады, не были в Назарете, не посетили гору Фавор, не омылись в Иордане, в Себастии у нас разрядилась батарейка видеокамеры, а сама камера сломалась на подходе к Капернауму. Нас не пустили на могилу Иосифа в Наблусе, мы опоздали к гробницам царей в Иерусалиме, не нашли водопровод Пилата, повздорили у горы Искушения и разругались у Золотых ворот. Разве после этого можно считать поездку удачной? Еще бы! Мы видели три моря, поднимались на Гаризим и Кармель, щупали самарянскую синагогу, прошлись по ночным улицам Акко, жили почти в сердце Иерусалима, исследовали старый город вдоль и поперек, присутствовали на литургии в храме Гроба Господня, побывали в Святая святых иудаизма, христианства и мусульманства. У нас имелись лепта Понтия Пилата, кусочки мрамора с храмовой горы, из храма Гроба Господня и Капернаумской синагоги, камень с горы Гаризим, два кусочка мозаики из базилики Ирода в Себастии, галька из Галилейского моря, земля из горы Блаженств, обкатанные морем камни Кесарии, арабская куфия, одетая на меня в ущелье Вади-Кельд, вдобавок полтора часа отснятой видеопленки и две фотопленки со снимками. Наконец, большую часть времени нас водили по Святой земле превосходные гиды.

Март–апрель 2000 г. Бат-Ям—Иерусалим—Санкт-Петербург