Чёрный ход... 5. Крона. Эпилог

     Он не  мог потом вспомнить, что произошло раньше. Спина, сдирающая мелкие древесные волокна с неструганых досок, резко царапнула за наросты цементного раствора и грубые края кое-где сколотого силикатного кирпича, а потом в привыкшие к полумраку глаза ударил белый свет с покрытого лёгкими облаками неба, или первым признаком невероятного и невозможного перемещения был резкий запах крапивы, смешанный с ароматами отработанного машинного масла. Память удержала только то, что все эти эффекты происходили не одновременно.

     Левая рука сильно зудела. Мальчик осторожно поднял руку,  стараясь не отрываться от стены. Тыльная сторона ладони покраснела и чесалась. Рядом ехидно  покачивался пушистый стебель с узкими зазубренными листьями.  Это крапива, подумал он, всего лишь крапива. Слегка повернув голову вправо, он осмотрелся. Вокруг крошечной, пару метров в поперечнике, ярко–зеленой лужайки высоко вздымались мощные стебли остро пахнущей крапивы, за которой виднелись толстые, ощетинившиеся нешуточными остриями густые заросли чертополоха и совсем непонятно откуда изредка накатывал лёгкий терпкий запах полыни. Через всё это благоухание проникал мерзкий набор ароматов автомобильной помойки: отработанное масло, бензин, солярка, горелая нитрокраска. Что-то знакомое, определенно знакомое, но это пока неважно. Взгляд торопливо забегал от края до края почти прямоугольной полянки в поисках опасной границы. Ага, вон там сверкнула еле уловимая глазом радужная грань, заметная только боковым зрением. Она сбоку, близко к руке, но от стены можно отодвигаться совершенно спокойно. Он заторопился и, прижимая на всякий случай правую руку поближе к телу, повернулся и осмотрел стену. Первые ощущения не подвели, стена сложена неровными рядами белого кирпича, иногда ломаного, раствор лежит неровно, кое-где кирпич выщерблен будто бы ломиком.

     Встрепенувшись, мальчик быстро осмотрел стену уже более  конкретно и быстро стал карабкаться наверх, спеша освободить место для своей недавней спутницы. Она ведь сказала, что придет после него. Добравшись до края стены, он уцепился за дурацкий нарост сверху и привычным движением перебросил левую ногу на ту сторону. Щиколотку обожгло резкой болью, и он чуть не свалился обратно. Вцепившись руками в край стены, и чудом на ней удержавшись, переждал острую боль в закинутой на край ноге, ежесекундно ожидая провала в очередную неизвестность. Боковое зрение остро покалывали радужные блики близкой грани, отсверкивающей  прямо под ним.

     Да что же это такое, с тоской думал он, из огня да в полымя. Однако боль потихоньку затихала, а он так и висел на гребне стены из силикатного кирпича, никуда не проваливался. Подтянувшись на руках, он глянул за стену и застыл, потрясенно взирая на открывшееся зрелище. Стена, высотой вряд ли  больше трёх метров, толщину имела просто невероятную. Метров пять, если не шесть, крепостная стена, вросшая в землю? Крыша гигантской башни, на вершине которой он оказался? Да куда же это он влип на этот раз,  куда занесло?

     Догадки метались в голове, сталкиваясь и причудливо переплетаясь в совершенно уж фантастические. Стена тянулась вправо и влево, но понять, насколько далеко никак не получалось.

     Руки начали уставать, хотя пальцы держались крепко. Надо освободить место, вспомнил он после очередного мелькнувшего внизу высверка невидимой, но не ставшей менее опасной  кромки. Да, надо наверх, забираться на стену, что бы она там собой ни представляла. Он подтянулся и на четвереньках заполз на хорошо прогретую солнцем поверхность. Под ладонями пружинило нечто  матово–черное. Сел, поджав ноги, осмотрелся. При всей нелепости ситуации стена казалась знакомой. Оглядел горизонт. Что-то тут не то... Глянул под ноги, на горизонт. Картинка мгновенно сменила масштаб. Послышался громкий смех. Вскочив от неожиданности, мальчик стремительно обернулся. Сзади никого не было. Смех повторился.

     Фу ты, да это же он сам смеется. Без сил опустился на стену. На какую к лешему стену!  Никакая это не стена, это самые обычные  га–ра–жи! Те самые лабиринты гаражей на Ждановских полях, которые быстрее по крышам преодолеть, нежели по земле обходить. Подполз к краю, глянул вниз. Ну да, так и есть. И полянка знакомая, когда смотришь сверху, сколько раз тут сидел на краю крыши, пытаясь понять её тайну. Эх, а всего-то надо было краем глаза глянуть и вон она, разгадка её притягательной и опасной силы, отблескивает невидимая, но жутко опасная грань. Граница...

     Проход, говорила нежданная попутчица по болоту. Что ж она медлит?  Он просидел до захода солнца, поджав колени к груди и глядя вниз, на Проход. Закат привел его  чувство. С каждым часом крепло убеждение, что-то пошло не так, что-то там стряслось. Осознав, наконец, что не отрывает взгляд от распухшего и остывшего закатного солнца, вздохнул,   убедился, что солнышко благополучно закатилось за горизонт, и  стал разминать давно затекшие ноги. Пора домой, получать заслуженную взбучку за испачканные штаны и усеянную занозами курточку. Впрочем, если бы не курточка... Все эти щепки торчали бы в спине. Бр–р–р... Нетушки, пусть лучше курточка в занозах!

     Наутро он сбежал в Школу на полчаса раньше и быстренько сбегал к гаражам. Игнорируя крики открывающих многочисленные замки  мужиков, с разбега быстро вскарабкался на крыши по петлям ближайших ворот и прибежал к Проходу. Подбросил на плечах поудобнее плоский школьный ранец и присел на корточки, с надеждой всматриваясь в зеленеющую внизу траву. Что надеялся увидеть? Бог весть...

     Следы на примятой траве, какой-то знак? Он вздохнул. Вдруг остро, как наяву,  ощутил  – она там, внизу, только руку протяни, наткнешься на макушку с торчащими локонами спутанных тёмных волос. Очнувшись от наваждения, судорожно отдернул руку буквально в нескольких сантиметрах от острейшей бликующей кромки. Фу ты, взаправду ведь протянул.

      Послышался до жути знакомый тончайший звон. Невольно отпрянув от края крыши, глянул вниз.  Невидимая ранее поверхность, окаймлённая радужным бликом, мгновенно покрылась брызгами радужных трещин–паутинок и внезапно осыпалась сверкающими брызгами. На изумрудную траву легла полоса радужно бликующей  пыли. А сверху...

     Сверху медленно... Медленно падал... Падал лист... Лист подорожника. Кружась и кувыркаясь, лист падал навстречу сверкающей полосе всего  какую-то секунду. Целую секунду. Долгую–долгую секунду! Было отлично видно во всех подробностях измятый, пропитанный собственным соком лист, тот самый лист, собственноручно сорванный, собственноручно обжатый до сока и собственноручно пришлёпнутый намедни на кровоточащую царапину посередке девичьей ладошки. Это был тот самый лист! С той самой ладошки той самой девочки, сказавшей – я приду! Но пришел только лист подорожника, приклеенный к её ладошке.

     Долгая, стремительно долгая секунда заканчивалась. Кружась и кувыркаясь, лист неспешно перевернулся изнанкой вниз. На темной верхней стороне четко темнела размытая бурая полоска. Никаких сомнений больше не было. Тот самый лист.

     Секунда, наконец, закончилась совсем. Кувыркнувшись последний раз, лист коснулся окровавленной стороной сверкающей невидимой пылью травы и мгновенно исчез в сверкнувшем радужном сполохе. И всё кончилось. Исчезла и усыпавшая траву алмазная пыль. Изумрудная трава на глазах тускнела и жухла, словно вместе с невидимой гранью Прохода разом исчезли её  жизненные силы.

     На первый урок он, конечно же, опоздал. Открывшая было для язвительного выговора рот учительница осеклась, наткнувшись на полный боли взгляд. Вежливо извинившись за опоздание, мальчик спросил разрешения сесть и прошел к своему месту, получив длинный, протяжный  кивок растерянной учительницы,  провожающей его слегка обалдевшим взглядом. Сел за парту, на ходу привычно снимая ранец, не глядя, вынул первую попавшуюся тетрадку и поднял на исписанную мелом доску невидящий взгляд, подперев левую щеку рукой.

     Что-то неприятно давило, удачно попав точнёхонько в нерв на левой скуле. Нерв восторженно отозвался тянущей болью. Отнял руку, глянул невидяще. На ладони лежало нечто маленькое, бело–золотистое, округлое. Ах да, конечно!  Намедни купил в «Мелодии» за десять рублей  радиоконструктор «Звёздочка» и собрал из него одноимённый радиоприёмник в красно–серебристом корпусе. Приемник был слабенький, ловил полторы станции, играл тихо, но всё же это был настоящий приемник!

      После модернизации на боковой стороне его появился разъем для специально купленного за три рубля в той же «Мелодии»  наушника, что сразу подняло громкость, ведь теперь музыка, хоть и тихая, звучала прямо в ухе! Скучные школьные уроки мигом перестали быть скучными, ибо теперь в рукаве проходил тонкий проводок, а подпирающая щеку рука  удачно прикрывала вставленный в ухо маленький наушник.

     Вот и сейчас на ладони лежал крошечный наушник с убегающим в рукав белым проводком. Спрятав наушник в кулак, поднял глаза на доску. Что там? Математика... Опустил взгляд на тетрадку. Математика! Ты смотри, угадал, а ведь наугад вытаскивал. Вспомнил про «Звездочку», снова подпер щеку ладонью, наушник плотно вошел в ухо. Правая рука неспешно забралась во внутренний карман форменного  школьного пиджака и на ощупь нашла ребристые колесики, повернула меньшее. В ухе тихонько щелкнуло, и послышался лёгкий шорох эфирного прибоя. Наугад, говорите...

     Палец в кармане крутанул большее колесико, произвольно устанавливая настройку... Прибой эфира смолк, и до слуха донеслась тихая печальная мелодия. Наугад, потрясенно думал мальчик, а как удачно попал, как удачно... Вслушался в нежный женский голос, сопровождаемый гитарными переборами. И почему мне никогда не нравились песни под гитару, подумал он. А голос пел:

Ты меня никогда не забудешь
Ты меня никогда не увидишь...

     Мысли остановились... Глаза механически следили за порхающим перед доской мелком в руке что-то объясняющей учительницы, а перед мысленным взором крутились фрагменты недавней встречи на торфяном болоте, загадочным образом прекрасно накладывающиеся на слова тихой песни.

Я тебя никогда не забуду
Я тебя никогда не увижу...

     Нежный голос умолк, провожаемый затихающим аккордом струн. Видение растаяло. Мысли медленно возобновляли прерванное песней движение. Мальчик пару раз моргнул. Взгляд сфокусировался. Учительница, упирая мелок в неровную строку символов на доске, смотрела прямо на него с вопросом в глазах и ехидной улыбкой на губах.

     Осознал себя стоящим и произносящим какую-то заумь, почерпнутую с той же доски. Растерянная улыбка учительницы, удивление, уважение, досада во взоре:
  – Правильно, садись!

     Сесть он не успел. Как всегда резко задребезжал звонок. Руки засовывают тетрадку в ранец. Что-то царапает в рукаве. Наушник. Надо бы выключить приёмник, батарейка садится, «Крона» – дефицит, беречь надо. А что теперь передают, кстати? Он огляделся. Школьный коридор, в торце окно и рядом никого. Ладно, послушаю ещё минутку и побегу на Литературу.

     Пристроив на подоконнике ранец, выудил из рукава наушник. Литературу он любил, и коротать 45 минут с музыкой в ухе ему и в голову не проходило. Запихав избыток провода за пазуху, наскоро пристроил наушник в ухо. Тишина. Неужели успел выключить? Быстро, но осторожно сунул пальцы в карман с приемником и покрутил громкость. Нет, включено. Выкрутил на максимум. Тишина. Настройка сбилась? А где шум эфирного прибоя?

     Проверил наушник – штекер вставлен до упора. Батарейка села? Аха, щас! Вчера утром проверял на собственноручного изготовления напряжометре. Контакты батарейки ослабли? А вот это запросто! Руки вытащили алую коробочку с серебристой решеткой динамика, ловко отделили заднюю крышку.

     Батарейки в приемнике не было. Совсем не было. Вообще не было. Мыслей тоже не было. Совсем не было. Как и десятью минутами ранее, когда из нерабочего приемника он слушал волшебную грустную песню. На глаза попался ранец. Да–да, Литература, спохватился мальчик. Потянул ранец на себя. Тот недовольно стронулся с места и пополз по подоконнику, озвучивая скрипом все неровности многолетних наслоений краски. Так–так–так, мелькнуло воспоминание. Тяжелый ранец сорвался вниз, чувствительно тряхнув руку, и мальчик вспомнил всё.

     Лишь невероятное завершение вчерашнего дня могло затмить такое событие! Не далее как прошлым утром он припаял последний проводок в роботе–виброходе, не утерпел и тут же включил его. И собственными руками вытащил ради такого дела «Крону» из «Звездочки» и приткнул её рядом с моторчиком свежеиспеченного робота. Потом он так заигрался с дистанционным управлением, что бросил всё и побежал в Школу, а несчастная батарейка так и осталась на спине заползшего под кровать робота! Ну вот, батарейка отыскалась, не прошло и полкоридора до кабинета Литературы!

     Интересные дела, а бывают ли слуховые галлюцинации в виде таких прекрасных песен, да ещё совершенно ранее не слышанных? Да ещё с нелюбимым ранее гитарным сопровождением? Ну, это вряд ли. Значит, полку загадок прибыло, добро пожаловать в кунсткамеру! Вот и кабинет Литературы, последняя дверь перед поворотом на лестничную площадку. На лестнице застучали быстрые каблучки. Ага, успел вовремя, как раз перед учительницей. Быстро шмыгнул в класс, прошел на свое место, достал учебник, помедлил секунду и решительно открыл его наугад. Глянцевая вклейка с иллюстрацией. Сестрица Алёнушка грустит на камушке. Аккуратно расправив страницы, уставился на картинку. Ну что ж, опять попал в точку. Куда же забросило тебя, сестрица Алёнушка, на какой камушек, на какой бережок? Снова мелькнуло ощущение неправдоподобного видения – вот она, незнакомка, сидит, обняв подтянутые к груди колени, и смотрит прямо в его глаза. Прикоснулся пальцами к картинке. Куда же тебя занесло, в какие края? Хлопнула дверь, видение растаяло, вошла учительница, начался урок. Предоставленные сами себе страницы неторопливо перелистывались. Картинка скрылась...

     Позже, много позже сильно подросший мальчик, сидя в пустом кабинете музыки, куда напросился из-за хорошего проигрывателя, осторожно опустив алмазную иглу на новенькую грампластинку фирмы Мелодия, слушал нашумевшую на весь Союз новинку, именуемую рок–оперой. Опера его разочаровала, но внезапно раздавшийся гитарный перебор и давно забытые, но такие знакомые слова песни разом вырвали из реальности.

     Он снова увидел незнакомку, прижавшуюся всем телом, огромные темные глаза, её ладошку в своих руках. В лицо пахнуло сырым торфяным ароматом, в ушах ли, в голове послышались слова: «Я приду позже»...

Я тебя никогда не забуду,
Я тебя никогда не увижу...

     Последние слова песни швырнули его обратно в реальность. Рука, тронувшая рычаг подъема звукоснимателя, заметно дрожала. Бог мой, потрясенно думал он, это что же получается? Я же слушал эту песню за три года до её написания! Из приёмника, в котором не было батарейки....
 
     Но это будет позже, много позже, а сейчас неработающий приёмник лежал в кармане, в голове прокручивались последние слова песни, перед лицом  медленно перелистывались сами собой страницы и в такт песне кружился вопрос: «Где ты, где ты?»...




20.10.2014 г.
v2.05.12.14
г. Березники