Прощай, Ворон. Пробоина в борту

    
        С пробоиной в борту справиться легко. Легко, когда: «Оперативное время один час десять минут. Пробоина с правого борта в районе 105-го шпангоута». Матросы сноровисто хватают брусья(подпоры), щит, клинья. Они бегут к 105 шпангоуту и прилаживают щит  на воображаемую пробоину. Затем, расклинивая брус, упертый в вертикально поставленную подпору, плотно прижимают щит к борту. Две минуты, и пробоина заделана. Так бывает на корабельных учениях по борьбе за живучесть.

     С пробоиной в борту справиться трудно, когда тугой поток воды, как живое упругое существо, рвется из отверстия и напор его таков, что трем человекам с трудом и не с первого раза удается прижать щит к пробоине.  А то и не удается.
 
      Когда не удается это сделать, то является взору печальная картина: люди стоят в отсеке по горло в воде, меж голов плавают брусья, клинья и другой деревянный инвентарь. Звучит команда: «Покинуть отсек!», и мокрые курсанты через верхние люки выбираются на свет божий. Это они пытались сдать зачет по лабораторной работе: «Заделка пробоины в борту».

     Лаборанты осушают помещение, приводят все в исходное положение, и новая группа куасантов загружается в отсек. Они напряженно взирают на стальную стену, испещренную разнообразными отверстиями, пытаясь угадать  какое из них извергнет поток воды, которая грозно стоит за стеной в огромной емкости.

     Сдать зачет с первого раза никому не удавалось. Обычно успех приходил только во воторой, а то и в третьей попытке. Капитан Ш ранга, руководивший процессом, наставлял: «Учитесь все делать быстро и с первого раза. В бою вам второго раза никто не даст».


        Имелось убеждение в том, что бригадное начальство держит   «Ворона» на роли мальчика-на-побегушках. Как только нужно было провернуть какую-нибудь хреновину, не связанную с боевой деятельностью бригады, так эта хреновина сразу же доставалась «Ворону».

         Например, захотелось Начальнику штаба ЧФ посекретничать со своим румынским коллегой. Кто повезет адмирала в Констанцу? Конечно, «Ворон»!

      В Констанце, пока адмиралы совещались, вороновцы поимели ряд удовольствий. Они осмотрели достопримечательности города,  побывали на эстрадном концерте, где ознакомились с румынской трактовкой казачьей лезгинки «На горе стял Шамиль», испили по бутылочке американского, империалистического напитка под названием Coсa-Cola и посчитали, что советский лимонад вкуснее этого резкого и сладкого пойла.

     После двух дней стратегических совещаний наш адмирал отбыл на родину.  На «Вороне» удивлялись: какие могут быть стратегические отношения с флотом, состоявшим из нескольких стрых калош.  Правда, Румыния собиралась купить у Союза два сторожевых корабля такого же типа, что и «Ворон».

         Чтобы подготовить экипажи для закупаемых кораблей, в Севастополь на стажировку были направлены румынские офицеры. Один из них появился на «Вороне».  Его звали Леон. Он стажировался на командира БЧ-5.
     За все время стажировки Леон только два раза спускался в машмнное отделение, а когда «Ворон» уходил в море – Леон непременно сходил с корабля. В конце стажировки Леон назанимал у офицеров корабля сколько-то денег и со спокойной совестью убыл в Румынию.


     Или еще случай.  СССР и Албания побили горшки. В Стрелецкой, рядом с «Вороном» стояло два тральщмка под албанским флагом. Они прибыли на ремонт.
       Экипажам тральщиков предложили покинуть корабли и следовать домой железнодорожным транспортом. Албанцы отказались.  Они отдали швартовы и подтянулись на якорях на середину бухты. С тральщиков на всю Стрелецкую неслись песни о Мао, гимны Китая и Албании.

      Флот запросил Москву: «Что делать?». Москва, решив, что албанское старьё нам не нужно, ответила: «Разрешить выход в море. Сопровождать до турецких территориальных вод».

      Сопровождать албанцев доверили, конечно же, «Ворону». Вот и тащился сторожевик через все море. Он следил за тем, чтобы албанцы не отклонялись от курса.

      Только избавились от албанцев как приспели ученые с каким-то уникальным гребным винтом.  И опять: «Давай «Ворон». Шуруй в море. Ублажай прихоти науки».  Слава богу, через неделю ученые мужи свалили с корабля.  Но наука от «Ворона» не отстала.

    
     Это происходило на испытательном торпедном полигоне. Стояла теплая южная ночь со всеми своими аксесуарами. В этой ночи «Ворон», имея скорость 15 узлов, нарезал мили между двумя буями. Корабль ходил туда и обратно, туда и обратно. При каждом проходе  по нему с берега из стационарной установки шмаляли торпедой.

      Торпеды были какие-то особенные, сверхточные. За их прохождением наблюдала группа ученых и конструкторов.  Часть из них находилась на берегу,  а другая часть – на «Вороне».

       Наблюдать за ходом торпед было легко.  Торпеда при своем движении выбрасывала через равные промежутки времени небольшие ракеты, которые, взлетев на метр от поверхности воды, расцветали красными звездочками.

     Барсуков торько что сменился с вахты. Он стоял на правом шкафуте, отходя под ветерком от жарищи машинного отделения.  Очередная торпеда, выбрасывая красные звездочки, шла на перехват «Ворона». Она прошла под его днищем и последовала дальше, к пологому скипу, где её и выловят ассистенты ученых.

       Когда торпеда подходила к кораблю, Барсукова посетила неприятная мысль: «А, что если операторы неправильно установят углубление и торпеда саданёт в борт со всей дури. А дури в ней много: большая масса, приличная скорость. Наверняка проломит борт. Хотя борта и сделаны из хорошей броневой стали, но толщина их невелика, всего 7-8 миллиметров. Точно, проломит!».

     В начале нашего повествования  разговор шел о заделке пробоин. Это не спроста. Это, как  ружьё на стене в первом акте пьесы. Пришло время «ружью» выстрелить.

     Корабль дошел до буя, развернулся и лег на обратный курс. Барсуков перешл на другой борт, чтобы еще раз понаблюдать за атакой торпеды. Вскоре показались красные звездочки, которые рвались наперерез курсу корабля. Барсуков обратил внимание на то, что звездочки расцветали не в метре над водой, как раньше, а в метрах трех. Что это значило? А, это значило, решил Барсуков,  что торпеда шла неглубоко  и кораблю от неё достанется.

     Так решили и на мостике: «Ворон» стал круто разворачиваться. Однако было поздно. Торпеда все-таки чмокнула корабль. Счастье, что чмокнье произошло по касательной. Корпус корабля вздрогнул.

     Удар развернул торпеду.  Она проскользила вдоль борта и ушла в сорону моря. Барсуков стремглав бросился в машинное отделение.
     В машинном во всю шла война. Матросы тащили аварийное оборудоване, бухали кувалды, аварийщики задействовали переносные водоотливные следства, звучали резкие команды командира БЧ-5.

        С левого борта хлестала вода. Торпеда не пробила борт, но от её удара произошел разрыв сварного шва.  Вода била широкой плоской струей. Очевидно, трещина пошла глубоко вниз и достигла нефтяной систерны: в забортной воде, поступавшей через пробоину, появился мазут.  Несмотря на работу водоотливных средств, уровень воды в трюме повышался.

     Барсуков, плечом к плечу с матросами, включился в борьбу за живучесть. Дружными усилиями самый большой щит был прижат к нижней половине щели и прочно закреплен расклиненным брусом. Верхнюю половину струи утихомирить с помощью второго щита  было невозможно – мешали трубопроводы и фасонные детали корпуса.

       Бычок приказал скатать из войлочных матов плотный рулон. Этот рулон, как тампон к ране, был  наложен на щель и прижат тремя брусьями.

     Хотя поступление воды не перекрыли полностью (она сочилась через тампон, била струйками через зазоры), уровень воды в трюме начал понижаться.

     В машинное спустился командир. Он осмотрел аварийное сооружение на левом борту, остался доволен и спросил командира БЧ-5: «Евгений Александрович, как вы считаете, можно ли при следовании в базу давать полный ход?».

     «Ни в коем случае! Иначе выбьет тампон», -- ответил командир БЧ-5.

     По прибытии в Севастополь водолазным обследованием было установлено, что на плаву устранить повреждения невозможно, и «Ворон» поставили в док. У Барсукова появилась блестящая возможность свалить в отпуск.  В Ленинград!  Этой возможностью он немедленно воспользовалсь.
   
     Барсуков балдел в купе поезда Севастополь--Ленинград, отмечая вместе с попутчиком, таким же офицером-отпускником, это сладкое событие, этот догожданный отпуск. Прилично нагрузившись, Барсуков улегся на полку и стал представлять, как прекрасно он будет проводить время в Северной Пальмире.


     Барсуков безмерно любил Ленинград. Любил за его строгую красоту, за доброжелательность его граждан, за ауру благородства и исторической значимости. Он был уверен в том, что город и дальше будет облагораживаться, украшаться, что он станет красивейшим в мире городом.

     Но по дикому недоразумению к власти пришли рвачи-демократы, которые либеральными "реформами" торпедировали великий город. И он стал погружаться в черноту, в грязь, превращаясь из благородноного   Ленинграда в бандитский Петербург.(Слава богу, что совсем не превратился.)

      Больше всего поразило  Барсукова согласие ленинградцев поменять красивое, мажорное имя своего города на угрюмую нерусскую кликуху. Это ж сколько времени пройдет прежде чем пришлепнутое к городу словесное недоразумение отпадет вновь.
 
   А оно обязательно отпадет, потому что за триста лет своего существоввания словосочетакние  Санкт-Петербург так и не стало для русского народа родным, привычным. Повсеместно взамен него употребляется жаргонное – Питер.

____________________________________
Иллюстрация из Интернета.