Средняя Арбайта. Гл. 11. Иван Чичинов

 
         Когда в Илушиху приезжал Шумкин Митрофан Романыч, то обязательно привозил отдельный подарок старшему сыну Василия Иваныча – Гавриле. Сначала это были леденцы – петушки на тонкой палочке, обернутые пергаментной бумагой, позже к ним добавлялись игрушки – свистульки-синички, а потом - и пистолеты, и ружья небольшого, игрушечного размера. У остальных детишек Василия при звуке шуршащей бумаги навострялись уши, и начинали течь слюнки в ожидании угощения. Никого вроде бы не обделял купец, но все равно было заметно особое его отношение к Гаврюхе. С детства он звал его крестником, да таковым он и являлся на самом деле. Крестили Гаврюху в Илушихинской церкви. Отец Иоанн в этот день окрестил почти всех появившихся на свет божий детишек, а друзья Василий и Митрофан стали, к тому же, еще и кумовьями.

          После обряда крещения новая родня собралась за столом в доме Василия Чичинова. Сначала потихоньку, потом под звуки гармошки Тимофея Косолапого, с уважением приглашенного «на энто дело», крепко обмыли родство. Как всегда, сначала был слышен звонкий колокольчик Степаниды Семеновны - теперь уже полноправной мамы дитя Гаврилы, поддакиваемый басами мужиков. Отыскав в горнице топшур, Василий Иваныч прогудел давненько нетренированным горловым пением две какие-то заунывные мелодии. Струны топшура плохо слушались «артиста», а горловая песня срывалась на подъеме…

- Совсем забыл про топшур – сказал хозяин дома в оправданье…

- Почаще крестить детей надо, – пошутил отец Иоанн и добавил, - с божьей помощью…

В ответ гармошка Тишки Косолапого залилась веселыми переборами: «Тыры-тыры-тыры –ты… Тыры-тыры-тыры –ты…»

         …Когда Гавриле сровнялось шестнадцать лет, решил его крестный отец показать ему белый свет – свозить с собой в Бийск, а заодно показать и Черный Ануй и другие места и деревни. Однако попасть туда из Илушихи оказалось непросто. Зная это, Митрофан Романыч взял только по одной подводе на каждого. Через первые пять верст пути вниз вдоль речки дорога раздваивалась. В этом месте сливались две речки – Этагол и Песчаная. По зимнику, да и в грязное и пыльное время дорога вдоль Песчаной считалась более короткой до Бийска. Однако, чтобы ехать туда дальше, нужно было перебраться на правый берег реки.

- Во-он там, – показал Шумкин кнутом вправо, – мостик. Вишь, без перил, низенький, в темноте и не заметишь. Переедешь – и понужай дальше. День надо, чтобы доехать до Бийска… А мы свернем на левую дорогу, в Этагол. И лог так зовется, и речка, и перевал и деревня… Вот еще верст пятнадцать и мы будем на перевале.

Узкие места речной долины постепенно расширялись, горы отодвигались в обе стороны от речки и впереди открылись широкие просторы.

- Этагольская долина… - повел рукой дядя Митрофан.

         Вскоре показались  разбросанные по холмам и логам дома и аилы деревеньки. Дорога при этом непрерывно шла в гору. Этагольский перевал оказался невеликим, зато крутым и опасным. Обоз шел в гору все тяжелее, взмокли лошади, но, к счастью, перед самым хребтом дорога пошла в затяг, сделала змейку-петлю и крутизны как не бывало.

- Еще не понятно, что легче – идти вверх или спускаться вниз. Смотри, Гаврила, у нас есть палки - клинья, в каждое заднее колесо. Перед крутяком втыкаем промеж спиц палки, штоб не крутилось колесо заднее, а юзило… Потихонечку, помаленечку, да и сползем вниз… А там – только вожжи держи, но только штоб кони не бежали, а то – не остановишь.

Купец Шумкин тронул поводья первой подводы, говоря:
- Едем по одному… Как я остановлюсь – ехай ты. Гляди в оба!

         С самой вершины перевала дорога шла полого, но дальше – круто уходила вниз каменистым неровным спуском. Тут лошадь уже бралась под уздцы и, под непрерывное подбадривание человека, животное, подрагивая кожей, осторожно спускалось по тропе все ниже и ниже… «Вишь, как хорошо… ничего страшного… скоро внизу будем… ну вот видишь! Молодец!» Одновременно возчик старался погладить коня по шее или крупу. А внизу, после каменистого спуска, подводы встречала широкая, невысыхающая от дождя коричневая лужа.
 
- У – ф! Можно теперь и палки из колес убирать, слава богу! Еще часок езды… - перекрестился Митрофан Романыч.

         Еще более версты пришлось управлять подводами, не садясь на телеги. Спуск хоть и не казался уже страшным, но раскатиться телеги могли в любой момент, только чуть отпусти вожжи. Дорога шла вдоль небольшого оврага, посередине широкого, ярко цветущего косогора.

         А вот и настала пора ослабить вожжи, да самим возчикам усесться на телегах… Гаврила устал от напряжения, от незнакомой, крутой и тяжелой дороги, потому не особо радовался новым местам. Он лишь понял, что путь к Черному Аную лежит по правую руку от дороги с перевала. Вскоре показалось само село. Рядом с начинающими темнеть бревнами уютной церковью, почти в самой её ограде, приютился невысокий, под круглой крышей, пятистенный дом. Это и была усадьба Шумкиных. Ворота открыл тот Черно-Ануйский возница, что удивлялся толщине бревен дома Василия Иваныча. Его знал Гаврила с малых лет.

- Ну–ну! – Сказал он Гавриле вместо приветствия, - вымахал ты, брат! Мужиком совсем скоро станешь!

         С крыльца, имевшего крышу и боковые стекла, тяжело, опираясь на костыль, спускалась женщина. Видно было, что какая-то болезнь увеличила ее возраст на много лет. Почти одновременно с ней из сеней выпорхнула девица в светлом платьице, в таком же платке, из–под которого выглядывала длинная светлая коса. Она серьезно взглянула на рассматривающего ее парня и взяла под руку женщину:
 
- Маманя, вы почему меня не позвали? Не дай бог, костылек за что зацепится… - наверное, уже случалось такое.
 
- Я вижу – гость у нас, вот и иду… - Маманя тяжело дыша продолжала путь.

- Сейчас, мать, я с конями управлюсь и подойду! – подал голос купец.

- Да ты ступай к семье, Романыч… я доделаю! Поить коней надо? – подал голос возница.

- Нет, мы их в Ануе напоили, – ответил Романыч.

- Ты иди, дочка, в дом, – обратилась маманя девушке, - проверь, все ли в порядке, стол накрой…

        Девушка упорхнула и скрылась в сенях. Наконец,  Романыч одной рукой обнял женщину за плечи:

- Ну, как вы тут? Что нового? Никто не спрашивал меня?

- Пусть Карпуша отчитается, – ответила жена, – он лучше всё знает.

Карпуша, загибая пальцы, начал перечислять заказы на товары, которые просят мужики и бабы и заключил:

- А так-то ничо! Так–то… Все по-старому. Воюем, как бог велел… - улыбнулся он.

- Да! – Хлопнул себя по лбу купец. - Я же гостя привез, – он тронул за плечо Гаврилу, – съездит с нами в Бийск. Показать надо места парню. Это – старший сын моего друга, Василия Иваныча. Гаврила Чичинов… Да! А сколь тебе лет-то? Я уж со счету сбился.

- Шешнадцать! – Выдавил парень первые слова в этой ограде.

- Вишь, а я его помню ишшо ребятенком… Вот бегут годы. А? – Карпуша от души радовался приезду гостя. – Да, Романыч, а когда в путь?

- Седни иди отдыхай домой, да подсобирывайся, а завтра поутру и поедем!

- А ишшо подводы брать?.. Две?.. Ну тогда я пошел!

- Помощник мой, Карпуша, – отозвался об ушедшем купец, а все кто тут есть - моя семья, – продолжал он уже сидя за обеденным столом:
- Наша маманя. Да и тебе, Гаврила, можно ее так называть. А вообще-то её Таисией Павловной зовут. А её, – он повел рукой в сторону девушки…

- Зовут Зовуткой, а величать Обуткой! – Выпалила та неожиданно и покраснела.

Все засмеялись.

- Таня ты Таня, обутка отцовская, - все еще смеясь продолжал купец, – с таким языком в девках засидишься. Кому поглянется величать тебя Обуткой?

         Тут скрипнула и со стуком открылась дверца в горницу, и оттуда, опираясь тонкими ручками о стены, в ситцевой кофточке, повязанным под подбородком платочке, показалась босая фигурка. Каждый шаг давался ей с великим трудом, ноги и руки при движении дрожали. Поначалу платок скрывал ее возраст, но, приглядевшись, Гаврила увидел, что это создание еще можно называть девочкой.

- Во! – Воскликнул Романыч. - Теперь почти вся семья в сборе. Это – тоже моя дочь, Агафья… но мы зовем ее Агашей. Иди, дочка садись, обедать будем. Ну, ты уже слыхала – гость у нас, Гаврила… Васильич, сын моего кума Илушихинского и мой крестник.
 
Агаша невзначай, трясясь всем телом, задела плохо управляемой ногой тарелочку с невылаканным кошкой молоком, огорченно, с натужной улыбкой дала себе оценку, видимо, уже не в первый раз:

- Агатя, не натюпи в катю, а она уть нотьки вытиляет…

         Рассматривать в упор немощную девочку было неудобно, но Гаврила изредка поглядывал на край стола, который она занимала. Прежде чем приступить к трапезе, она безо всякого усердия перекрестилась, по-своему, как позволяли её плохо слушающиеся руки.
А Таня крестилась не так. С усердием и поклоном в сторону образов. Ели почти молча, но все-таки гостю пришлось рассказать немного о себе. Хотя, что там и рассказывать, когда тебе всего шестнадцать? Помогаю отцу… по хозяйству. Хочу быть плотником да столяром. Может, кто-нибудь научит.

- Эт-то хорошо! – Отозвался крестный отец. – Строители домов завсегда нужны, а мастеров всегда не хватает. Только шибко не увлекайся. Топор – он не леденец, он-то и губит мастеров. С ним надо по-хорошему. Уважать, как и любое дело, и не кидаться с ним на бревно, да тюкать по нему до одурения. С дуру можно все поломать, а главное – здоровье.

Помолчали. Затем Романыч продолжал:

- Старшая доченька у нас – Таня. Пока вот рядом, в церкви, помогает батюшке да поет на клиросе. Как-нибудь послушаем.

- Да что там слушать-то? Одни голоса слышно, а хора-то не видать… - отозвалась Таня.

- Все одно, не помешает. Сегодня на вечерю и сходим. И Агашу сводим.

- А еще у нас есть сын, – вмешалась маманя. – В городе Томске живет. Он у нас грамотей. Подумать только – в церковную школу ходил четыре года. Вроде – хватило бы такой грамоты. Нет, пошел дальше – в гимназию, а потом и в Томск уехал – в университет. Первый год там. Хорошо, что отец не бедняк, помогаем…

- А как звать его?

- Шумкин Антон Митрофанович, – вступил отец. – Что из него будет? Выйдет в чиновники – нас забудет…

Обеденная трапеза заканчивалась. Впереди всех ожидала духовная служба – вечерня и песнопение Тани.

         ...Назавтра что–то грустно было Гавриле расставаться с этой семьей. На привале, улучив момент, набравшись смелости, Гаврила спросил:

- Дядя Митрофан! А что с вашей дочерью, Агашей?

Купец замер, долго думал и, наконец, тихо сказал:

- Потом… ты пока не думай об этом… Приедешь домой – спроси у отца. Он всё знает.


Продолжение: http://www.proza.ru/2014/10/25/1156.