Храм внутри

По воскресеньям я обычно, повинуясь долгу и искреннему желанию, хожу в церковь. Бог дал испытание жить в православном городе, где католичество не развито и считается экзотикой, а храм так и вовсе один единственный. Находится он на противоположном от меня краю города, и добираться туда трамваем приходится более часа. Но, кто не познает трудностей и лишений, тот не познает и христианства! Потому, слава Богу, что хоть один латинский храм есть в казачьей столице.

Одно жаль, что садика никакого при храме нет, а лишь стройки жилых домов со всех сторон обступают. Тени и уединённости не хватает.

Я люблю прибывать заранее, когда прихожан ещё не много, поэтому приезжаю за некоторое время до чтения Розария. Ставлю свечи, думаю, просто дышу церковным воздухом.

Так вот одной из ночей привиделось мне, будто воскресное утро. И я, поднявшись с постели, одеваюсь и выхожу на улицу. Сажусь в трамвай и еду, глядя в окна, как обычно. А сам не могу осознать - явь это или сон. Трамвай останавливается на конечной, и немногочисленные пассажиры оставляют его этим туманным утром, чтобы разойтись по своим приятным воскресным делам. Я, едва не уснув на середине пути, придя в себя, выскакиваю из трамвая.

До церкви ходьбы минут пятнадцать. Я не спешу. Суета, вообще, не лучший спутник воскресного утра, да и времени у меня с запасом. Иду мимо рынка, мимо газетных ларьков, мимо просыпающихся домов, у которых начинается очередной день. Ещё несколько шагов и покажется кованая ограда и белая церковь с витражами, на которых осела влага утреннего тумана.

Подойдя к ограде, я замер и не сразу решился коснуться её, чтобы пройти дальше. Я не знал, что делать. Вместо белой церкви с витражами на земле лежали руины. Ворота ограды с обратной стороны церковного двора были широко раскрыты. Солнечный свет, играя лучами в уже тяжелеющем тумане, заливал руины. В это утро церковный двор был наполнен светом, как никогда. Но церкви не было. Среди кирпично-белых кусков стен с торчащей, как терновые шипы, арматурой, я заметил большой дубовый крест. Он, надломившись, всё же возвышался над развалинами.

Прихожане подходили к ограде один за другим. Время близилось к Мессе. Я не знал, как вести себя и остальные прихожане, по-видимому, испытывали то же самое. В тот момент я не задавался вопросом, что разрушило церковь, я просто стоял, вцепившись пальцами в кованую ограду. Я почувствовал, что мне становится плохо, невыносимо трудно дышать.

Кто-то из пришедших людей, кажется пожилой мужчина в аккуратном костюме с бутоньеркой из трёх маленьких розочек, попытался открыть калитку. Это ему удалось. Я прошёл на двор среди первых и, не сумев устоять, опустился на скамейку – единственное уцелевшее сооружение. Запах роз, окружавших её щекотал мои рецепторы и не давал потерять сознание. Я автоматически перекрестился и уставился на руины. На одном из больших обломков сидел святой отец. Мне показалось, что по его смуглому гранитному лицу катятся едва заметные капли слёз, но тут же, я почему то решил, что это, должно быть, роса, выпадавшая раньше на витражи, не нашла в этот раз более подходящего места, чем правильное, как скульптура, лицо священника. Он перебирал свой старый потёртый розарий. Когда прихожане один за другим стали подходить к развалинам, он поднялся. Я увидел, что его сутана уже изрядно испачкана пылью и извёсткой. Пожилой мужчина с бутоньеркой, едва сдерживая слёзы, подбежал к священнику и открыл, было, рот, но отец остановил его. Он улыбнулся так, как будто за его испачканными известью плечами высился белокаменный храм, а не груда уродливых камней, с торчащей арматурой.
«Крепитесь, братья и сёстры, - он попытался посмотреть во все глаза одновременно, как бы обратиться лично к каждому из присутствующих. – Отныне в этом месте не будет божьего дома, но будут дома людские».

Прихожане, отойдя от изначального шока, наперебой принялись расспрашивать - что да почему, но святой отец ничего не смог объяснить им. Да и не хотел, наверное. Всё читалось на его лице. Те, кто сумел это прочитать, замолкали и подходили к развалинам в надежде извлечь из-под них что-нибудь уцелевшее из утвари.
Когда святой отец остался один, я подошёл к нему и спросил, почему они не предупредили заранее и не позволили вынести из здания предметы и утварь. Он виновато посмотрел на меня и сказал, что они предупреждали за пару недель, но он понадеялся на то, что Бог вразумит их, и они изменят своё решение. Я представил себе, как он жил все эти дни, зная об этом; как ему удавалось сохранять свою искреннюю миролюбивую улыбку в общении с прихожанами, держа в голове такую информацию.

Судя по тому, что все мы увидели в это утро, решение они не изменили. Единственный в городе латинский храм был разрушен бульдозером, как какой-то обветшалый сарай.


Я проснулся со странным ощущением. Примерно таким же, какое испытывали мы все, стоя там и вцепившись пальцами в кованые прутья ограды. Это был четверг и все дни, что оставались до воскресенья, я жил с этим ощущением.

В воскресенье, я по обыкновению приехал в церковь, немного суетясь по пути. Не поднимая глаз, я вцепился пальцами в ограду. Сквозь шелест листьев я услышал чей-то тихий смех и традиционные приветствия «Слава Иисусу!». Я поднял глаза. Возле розового куста пожилой мужчина с бутоньеркой, улыбаясь, о чём-то беседовал с сёстрами. Святой отец, как всегда, стоял на ступеньках белокаменного храма, залитого необыкновенно тёплым солнечным светом. Витражи играли бликами. Церковь стояла на земле и, распахнув двери, ждала своих прихожан.

Я прошёл мимо куста, втянув, что было сил, утренний аромат алых роз, покрытых свежевыпавшей росой, и приблизился к святому отцу. Я рассказал ему про сон, который приснился мне на днях. Он немного удивился и улыбнулся. Лицо его сегодня не было гранитным, оно было мягким и тёплым как дерево. Поздоровавшись с кем-то из прихожан, он обратился ко мне со словами: «Это страшный сон. Не знаю, как бы я повёл себя, если бы это произошло в действительности. Но, послушай меня. На протяжении всей истории нашей Церкви, храмы то уничтожали, то вновь возрождали. Это всего лишь человеческая природа. Она ничтожна и незначительна, по сравнению  с природой нашего Творца. Мне было бы очень тяжело потерять приход, перестать общаться со всеми этими людьми, что пришли сегодня на Святую Мессу; но, если бы кто-то пришёл и разрушил наш храм, это не стало бы для нас катастрофой. Истинной трагедией стало бы разрушение храма внутри кого-то из нас. Понимаешь, сын мой?» Я ответил: «Понимаю…», и на самом деле понимая, что сказал мне святой отец.

С тех пор я не раз говорил эти же слова кому-то, и не только, когда речь шла о церкви.


Рецензии
ИОСИФ ЛИАРЗИ.

"...Истинной трагедией стало бы разрушение храма внутри кого-то из нас...".

С ЭТИМ РОЖДАЮТСЯ, ЛИБО С БОЛЬШИМ ТРУДОМ ВЫСТРАИВАЮТ И БЕРЕГУТ.

Иосиф Лиарзи   21.10.2014 13:40     Заявить о нарушении