Отель Садхана. День второй

***

Остальные "ретритчики" тоже начали вставать и неспешно выходить из зала. Я так же направился к выходу. Было еще около получаса до общего сбора.

- Андрей! – услышал я вдруг голос Павла Петровича.
- Да? – обернулся я.
- Вы нам поможете переставить столы и стулья? – спросил он.
- Да, конечно, - машинально ответил я и осознал, что мне придется здесь побыть еще какое-то время.

Ничего не оставалось, как вернуться и я начал вместе с сероглазой, Сергеем и с гуру-садовником переносить сначала столы к одной стене и станавливать их один на другой, а потом расставлять вдоль стены стулья.

Вспомнился детдом и дни, когда мы вот также расставляли в столовой столы и стулья под стены, чтобы освободить место под дискотеку или еще какое-то мероприятие. Мне тогда все эти наши танцы-манцы казались такими глупыми и бессмысленными, потому что мы друг друга знали как облупленные. Мне танцевать нисколько не хотелось. Я обычно сидел и со скукой наблюдал, как остальные выгибались и выделывались под ритмы музыки. Сейчас мне подумалось, что если бы тогда с нами была сероглазая, то я бы с ней охотно потанцевал, но она вряд ли бы согласилась. Я определенно не был в ее вкусе.

Мы расставили столы и я вернулся к себе в комнату. Подойдя к окну я взглянул на машину. Она стояла все также. Не было видно никаких повреждений стекол и вроде бы все было в порядке.
«А вообще-то что ей тут сделается?» - подумалось мне.

Я опять завалился на кровать и уставился в потолок в ожидании восьми вечера. Это «все будет в порядке», сказанное гуру-садовником, не давало мне покоя. С одной стороны, вроде бы странное стечение обстоятельств, когда он в очередной раз вслух комментирует мои мысли, а, с другой стороны, его удивительная уверенность в том, что все будет хорошо.

А, собственно, что хорошо? Он, вообще-то, представляет себе то, кто я и почему я здесь? Конечно, приятно, что вот так совершенно чужой тебе человек по отечески успокаивает тебя и говорит, что все будет хорошо (тем более, что мне этого еще никто в жизни не говорил), но вместе с тем, знает ли он то, что говорит? Ведь я ... Ведь мне ... мне вообще-то уже никогда не вернуться в ту прежнюю жизнь. Хотя какую прежнюю жизнь? У меня, собственно, и не было прежней жизни. Нет, она была, но она не была нормальной, как у всех тех, кто сидел в столовой спокойно и беззаботно болтая о том, о сем, в ожидании начала курса «повышения, блин, духовной квалификации».

Моя жизнь и так-то не укладывалась по-человечески, а в последние месяцы вообще была искаверкана окончательно.
Чертов тот день, когда я на рынке встретил Самсона! Впрочем, я бы его на рынке все равно встретил – не в тот день, так в какой-нибудь другой. Вопрос ведь не в том, встретил я Самсона или нет, а в том, смог ли бы я тогда не прийти вечером в кабак и не остаться с ним? Раз уж я остался с ним, то я не мог не выстрелить. Не в тот раз, так в какой-нибудь следующий раз. Это был вопрос лишь времени.

Конечно, я тогда мог бы не пойти в кабак, но я все же пошел, а потом выстрелил в этого придурка с ножкой от стула и в следующий раз в другого, а потом и в третьего. И что толку, что стрелял в отморозков? Это я себя всегда успокаивал тем, что если бы не я, так их бы кто-то другой завалил, но правда такова, что я жив, а они нет и именно я лишил их жизни, а не кто-то другой.

«Дело-то не в других, а в тебе? Ты ведь убийца!» - отчетливо прозвучало в голове.

Да, слово «убийца» звучит ужасно. Убийцей я себя не считал. Мне нравилось слово «киллер». Вроде бы то же самое, но звучит совсем иначе.
 
«Киллер» это как в голливудском фильме – короткая стрижка, черные очки, ты весь в черном. Солнечный день, прогуливаются люди. Ты спокойно входишь в кабак. Смотришь по сторонам. Видишь в углу столик с "клиентом". Направляешься к нему и достаешь из-за пазухи ствол с глушаком.
Заказанный чувак видит как в твоей руке появляется пистолет и все как к замедленном кино – его глаза медленно увеличиваются и по ним видно, что он понял то, что сейчас произойдет. В попытке что-то крикнуть вытягивается его рот. Он пытается встать и еще больше открывается перед тобой. Ты уже в трех шагах от него, ствол на вытянутой руке направлен прямо ему в грудь. Ты два раза нажимаешь на курок. С хлопками как от пневматической винтовки чуть повыше солнечного сплетения появляются два маленьких темных пятна. Отлетевшие гильзы одна за другой со звоном падают где-то справа на стол, а потом на пол.

Одновременно его тело безвольно опадает обратно на стул. Ты к нему еще ближе и теперь ствол направлен прямо в голову. Еще одно нажатие на курок. С этим хлопком чуть правей переносицы уже под закрытым глазом появляется еще одна кровавая дырочка, а за головой на стене кровавые брызги.

Безвольно опавшее на кресло тело медленно съезжает по стене на бок, оставляя за головой кровавый след на светлой стене словно темная краска от малярной кисти.

С ним все! Но ты это видишь уже обернувшись и ускоренным шагом направляясь к выходу и продолжая держать пистолет в опущенной руке.

Идя к двери на ходу ты замечаешь застывших в ужасе посетителей и официантов. Только у самого выхода не сбавляя шагов и не оборачиваясь ты бросаешь тяжелый пистолет на последний столик и быстро выходишь через стеклянную дверь на улицу, где напротив все также стоит мотоцикл с газующим Самсоном. Еще три секунды и ты уже за ним на сиденье. Со свистом заднего колеса и ревом мотора вы уноситесь прочь от этого места. Заказ выполнен. Сегодня будет вторая половина бабла.

***

Кто те люди, которых вам заказывали и почему их заказывали, я никогда не задумывался. Мне в общем-то было совершенно все равно. Есть заказ – значит так надо, значит будут бабки. Только сегодня на ужине сидя среди всех этих людей, с которыми предстояло провести целую неделю, мне вдруг подумалось, что вообще-то у заказанных наверное были семьи – жены, дети. Заказанные "клиенты" скорее всего ангелами не были, но при чем тут это?

«Киллер, блин! Убийца, а не киллер. Да, фактически-то я был убийцей и нечего тут приукрашивать», - подумалось мне.
«А почему был? Ты и сейчас остаешься убийцей. Вины ведь с тебя никто не снимал», - саркастически ухмыльнулся кто-то внутри. «И, кроме того, никто не может снять с тебя эту вину. Ты с ней умрешь, потому, что вину могут снимать только сами жертвы».
«Но ведь они мертвы!» - не унимался я.
«Ну да», - ухмылялся голос.
«Как тогда можно искупить вину? Чем ее можно искупить?»
«Искупить - как купить?» - насмехалось что-то во мне. «Вину не можно купить. Можно только получить прощение».
«От кого? От мертвого? Идиотизм какой-то!» - пытался я спорить с самими собой.
«Да, от мертвого», - совершенно категорично заявил голос внутри меня.
«Как?»
«Не знаю! Но только от мертвого. Сначала от него. Если он простит, тогда и все простят».
«А кто все-то? Блин, шиза какая-то», - возмутился я собственным мыслям. «Нужно гнать от себя всякие эти мысли. А не то и свихнуться недолго».
«Все будет хорошо!» -  вдруг вспомнился голос гуру-садовника. Это меня успокоило.

Я посмотрел на часы. Уже было почти восемь вечера. В коридоре послышались голоса направляющихся в столовую. Я вышел из комнаты, закрыл за собой дверь и тоже пошел за ними.

В столовой уже почти все собрались. Кто одиноко сидел на стульях вдоль стен, кто стоя в кучке знакомых негромко разговаривал и что-то обсуждал. Все ожидали начала.
Я выбрал себе место в углу на стуле. Не хотелось светиться, тем более, что я и так никого здесь не знал.

Наконец-то вошел гуру-садовник с Сергеем. Сероглазой с ними не было.

- Ну что? Все собрались? – спросил он, – тогда начнем, пожалуй, – продолжил он через пару секунд. - Я еще раз всех вас приветствую и очень рад вас видеть. Надеюсь, что все хорошо устроились в своих номерах и что все в порядке.
Я вижу среди новичков есть бывалые, которые уже принимали участие в наших предыдущих занятиях. За вас я очень рад. Значит то, что мы здесь делаем и то, о чем мы говорим, вам нужно и это вам помогает. Что ж, будем продолжать начатое. У вас естественно будет своя несколько расширенная программа.
Тех, кто с нами впервые, я особенно приветствую. Понятно, что если вы записались на этот курс, то уже более-менее представляете себе то, чем мы будем здесь заниматься. Где-то может быть читали, кто-то вам рассказывал, от кого-то слышали. Но лучше, конечно, все самому попробовать и испытать.
Итак, программа занятий, как вы уже заметили, начинается с ретрита.
Для тех, кто не знает, ретрит это вообще-то уединение. С одной стороны, это уединение от окружающего нас мира, а с другой стороны, это встреча с самим собой - со своими мыслями и попытка понять самого себя.

«Ну, блин, тоже мне философия! А чего может быть непонятного в самом себе?» - ухмыльнулся я про себя.

- Многие из вас скажут, что мол чего там непонятного в самом себе? Уж кто кого, но я то себя очень хорошо знаю, тем не менее, основное задание первых трех дней это остаться наедине со своими мыслями и понаблюдать за тем, что делается в вашей голове. Поэтому одно из условий ретрита – полное молчание. Задание в общем-то простое. В процессе первого дня прошу обратить особое внимание на то, какие мысли в вашей голове и о чем они. Надежда или Сергей будут рядом в соседней комнате или в рецепции. Если кому-то из вас захочется поговорить и что-либо обсудить индивидуально, то я тоже большинство времени на месте.

«Всего-то три дня!» - подумалось мне. «Ну, блин, опять я как в детдоме-дурдоме. А впрочем, потусуюсь. С глупыми вопросами ко мне приставать никто не будет, а с другой стороны не скучно – все таки в толпе. Главное, чтобы бабки не стибрили. Надо будет их где-нибудь закопать в саду вместе со стволом. Хорошо, что саперная лопатка в багажнике есть – кто-то из братвы на дембель притащил, а я выпросил. Сталь у нее – кабель можно рубить, как топором. На пикниках в лесу она была незаменима. Вот и сейчас пригодится».

- Ну, пока что это и все напутствие для начала, – продолжал Павел Петрович, – есть ли у вас какие-нибудь вопросы?

У меня вообще-то был вопрос касающийся того, почему здесь нельзя заниматься сексом, но я лишь ухмыльнулся про себя и промолчал. Еще подумают, что я какой-то сексуально озабоченный или мне больше всех надо.

Вопросов ни у кого не было.

- Ну тогда прошу подойти в Надежде, подписать необходимые бумаги и выбрать обеденное меню на три дня. Завтра в шесть утра мы вас здесь ждем. Да, телефоны и часы утром прошу сдать на хранение Надежде.

Все потихоньку начали расходиться.

***

Дверь за рецепцией вела в коридор, ведущий непосредственно в парк за домом. Я вышел, чтобы взглянуть на машину и одновременно посмотреть, где можно бы было закопать бабло.

Некоторые участники группы тоже высыпали в парк. Вообще, чувствовалось всеобщее несколько приподнятое настроение. Одни о чем-то переговаривались, другие что-то весело обсуждали. Третьи с умным видом бывалых втюхивали другим какие-то истины. Кто-то – видимо из особо продвинутых - уселся в беседке в лотосе с закрытыми глазами.

«Крутизна!» - усмехнулся я про себя. «Что значит - уже духовно развитый! Я вижу, что некоторые вполне всерьез воспринимают всю эту дребедень. То же мне три дня просидеть без слов. Детский сад да и только. У нас в детдоме некоторые неделями молчали и это никак не называлось. А тут слов понапридумывали – «ретрит-гайморит», да еще и теорию какую-то прилепили – «понять самого себя», блин. Да че там понимать-то? Понимать нечего. Лохотрон какой-то!»

Я неспеша побрел по парку в надежде подискать какое-нибудь подходящее место, где можно будет ночью закопать бабки. Правда, у гуру-садовника здесь был такой порядок, что негде было копать. Трава была везде акуратно подстрижена прямо до палисадника. Конечно, можно бы было закопать где-нибудь под самим палисадником, тем более, что это можно бы было как-то прикрыть плющем, но когда я себе представил, что ночью начну рыть яму и если вдруг меня кто-то заметит - копающегося под ограждением - то объяснить зачем я тут копаюсь, не получится. Я себе представил свою мину, застигнутого врасплох вопросом:
- А что вы тут делаете, милейший, в столь поздний час?! Клад закапываете? Ну-ну!

Все это, конечно, забавно, но куда-то эти бабки все же нужно спрятать. Вести обратно на вокзал в автоматические камеры хранения было стремно. Тем более, что сегодня я их оттуда вынимал. «Эх, нужно было просто переложить в другую камеру, да и все. Но, с другой стороны, кто ж знал, что я тут окажусь? А, ладно, пусть пока останутся там, где они лежат. Выходит на то, что все таки в машине спокойней. Да и вряд ли кто в нее полезет», - решил я в конце концов.

Еще немного побродив по парку, я вернулся в свою комнату и завалился на кровать. Свет включать не хотелось. Я поставил будильник в телефоне на 5.50 утра и закрыл глаза. В голове поплыли воспоминания минувшего дня от момента, когда мне позвонил Самсон и мы договорились встретиться там, где взорвалась его машина, до того, как я очутился в этом месте со всеми этими придурками.

«А че, вообще-то это вполне нехилое место!» - успокаивал я себя, - «во всяком случае я жив, деньги при мне, есть крыша над головой и, что самое главное, меня здесь никто не будет искать. Могу тут кантоваться две недели и даже три, а в течение этого времени что-нибудь и придумается».

Я даже не заметил, как заснул. Снилась камера хранения на вокзале и бабка с протянутой рукой, в которую я положил пачку баксов. Мне почему-то нисколько не было жалко этих денег. Мало того, я дал бабке одну пачку, а в сумке вдруг оказалось еще больше и она потяжелела настолько, что я ее едва волок. Потом она сделалась огромной и полосатой, как у "челноков" на рынке. Я сам бы мог в ней спокойно поместиться.

Больше всего я опасался того, что если меня сейчас настигнут со всем этим, то я не то, что не смогу их с собой прихватить, то даже убежать. Придется их тут бросить.
Вдруг я очутился внутри этой сумки, а доллары стали огромные, как листы ватмана. Я пытался хоть одну купюру впихнуть в карман, но она скручивалась только в рулон. Я посмотрел в нее, как в подзорную трубу, но так ничего через нее и не увидел. Я никак не мог понять, как в нее нужно смотреть чтобы что-то увидеть в увеличенном изображении.

Вдруг подзорная труба начала звонить. Странным было то, что я понимал, что это одновременно и труба, и телефон, но никак не мог сообразить какой стороной ее нужно прикладывать к уху.

Я проснулся и увидел как мой телефон светится. Он звонил. На экране высвечивалось «Самс». Это был номер Самсона. Я было уже протянул руку и хотел нажать на кнопку с зеленой телефонной трубкой, но тут, слава богу, вспомнил вчерашнее, а также где я и почему здесь, и отдернул руку от телефона. Он долго звонил подпрыгивая на тумбочке рядом с кроватью, а я смотрел на него и ждал пока он перестанет.

Это была явная подстава. Самсон не жил. Я это знал прекрасно и они это прекрасно знали, но они не знали, что я был невольным свидетелем того, как его убрали. Им нужен я, вернее сначала мои бабки, а потом уже и я сам, но в виде трупа, надежно закопанного где-нибудь в лесу.
 
Лежа в кромешной тишине и вспоминая вчерашний день, я только сейчас удивился тому, что от того момента, когда взорвалась машина Самсона, мне фактически никто не звонил. Я – тоже никому не звонил кроме Таньки. Да и кому, собственно, было звонить? Обычно я держал связь с Самсоном и с Могилой. Но поскольку последний мне не звонил, то его, понятное дело, тоже взяли в оборот.

Ясно было, что они каким-то образом добрались до телефона Самсона и теперь пытаются вычислить меня. Может в машине горел уже его труп, посаженный туда раньше? Скорее всего так оно и было.

Завтра я вообще выключу телефон. Он мне здесь и так не нужен. Отдам его на хранение сероглазой или Сергею и буду молчать как рыба целых три дня.

«Что ж, прекрасно!» - сказал я самому себе. «Ничего, прорвемся!» - добавил я чуть погодя. «Все будет хорошо!» - повторились в голове слова гуру Петровича.

***

День второй

Я проснулся без десяти шесть от звонка будильника в телефоне. За окном на паркинге машина стояла как и прежде. Умывшись и одевшись, я запер за собой дверь и пошел посмотреть все ли в порядке с деньгами и со стволом.
Все было на месте.
Я направился в столовую. Там уже было большинство «ретритчиков». Сероглазая собирала часы и телефоны, напоминала о том, чтобы их выключить, к каждому приклеивала бумажку с фамилией владельца и клала его в полиетиленовый мешок вместе.

Я выключил свой и передал ей. Она не поднимая на меня глаз и не спрашивая меня о фамилии - видимо помнила - записала ее на бумажке, приклеила к телефону и положила в мешок с остальными. Я отошел к окну. Из него был хороший вид на паркинг и машину. Она гордо стояла среди остальных. «Мой кусочек дома, мой банк и моя крепость», - подумалось мне.

Через пару минут появился Сергей. Он встал недалеко от входа, попросил, чтобы мы выбрали для себя место как минимум на расстоянии вытянутой руки от стены или соседа, чтобы никому не мешать во время разминки. 

- Упражнения вполне простые, - тихо сказал Сергей. - Вы просто повторяйте за мной, а основные моменты я буду объяснять.

«Ох, еще и утренняя зарядка. Ну, чистый детдом!» - усмехнулся я и встал поближе к окну.

Упражнения действительно были просты. Вообще ничего того, что обычно делается на разминке, не было. Я был немало удивлен, но мы не махали ни руками, ни ногами, не расстягивали суставов и даже не отжимались, ни присядали и не качали пресс.
Началось все с каких-то глупых крутилок. Мы встали с ногами на ширине плеч, с несколько согнутыми коленями и словно зависнувшие на нити за макушку - как это описал Сергей - крутились попеременно то в одну, то в другую сторону. Руки болтались как веревочки и ладони с каждым оборотом безвольно ударяли о бедра, как в детском китайском бубне. Я видел такой в одном восточном магазинчике с разными китайскими побрякушками.

Вообще-то, упражнение было вполне приятным. Оно не вызывало никаких усилий. Мы так вращались несколько минут. Поначалу было недоумение – не забыл ли он о нас, но он так же как и мы крутился, иногда посматривая на кого-то из нас и делая вслух замечания о чуть согнутых коленях, прямом позвоночнике, расслабленном животе и т.п.
 
Я закрыл глаза и расслабленный обращался то в одну, то в другую сторону. Через пару минут я почувствовал, как во всем теле сделалось тепло и приятно. Действительно, можно было вот так стоять и без конца крутиться, крутиться, крутиться, не думая ни о чем.

Вообще-то, нельзя сказать, что ни о чем. Необходимо было постоянно обращать внимание то на колени, которые то и дело выпрямлялись и которые необходимо было снова чуть подгибать; то на голову, которая наклонялась или откланялась и ее нужно было вновь поправлять так, чтобы было ощущение, словно ты действительно подвешен за макушку; то на живот, которые сам по себе втягивался и его необходимо было то и дело расслаблять. И все это попеременно – то есть, как только удавалось расслабить живот, то выпрямлялись колени. Как только я сгибал колени, то отклонялась голова. Я поправлял положение головы, но при этом выпрямлялись колени и напинался живот и т.д. Нужно было постоянно все это корректировать.

Мы так стояли и молча вращались несколько минут. В конце-концов Сергей постепенно начал замедлять вращения и мы вместе с ним.

Не чувствовалось никакой усталости. Из всех частей тела напряжение ощущалось лишь в ногах.

Следующие упражнения были еще более странные. Мы шевелили руками то поднимая их и опуская, то разводя и сводя. Мы то наклонялись влево и вправо. Со стороны все это наверное выглядело как в замедленном кино. Потом мы наклонились над полом на выпрямленных в коленях ногах и так висели минуты две.

После мы все стояли с закрытыми глазами, а Сергей перечислял части тела от макушки до ног, которые мы должны были расслабить. После того, как мы все их расслабили, он попросил сконцентрироваться на стопах и удержать на них свое внимание.

Упражнение в общем-то было простое, но я заметил, что сконцентрироваться на стопах удавалось всего лишь в течение трех-четырех секунд. Потом внимание само перескакивало на совсем другие части тела или вообще думалось о чем угодно, только не о стопах. Приходилось то и дело возвращать внимание обратно в стопы. То же самое было, когда Сергей попросил сконцентрироваться на ладонях.
 
А уж когда нужно было удержать внимание внутри живота, отыскав в нем какой-то там центр, то я вообще не смог там ничего ощутить, а не то, что удержать на нем свое внимание. Я, признаться, так и не понял, что за центр и какой во всем этом смысл.

Вообще упражнения были более чем странные. Все это длилось минут тридцать. В определенный момент Сергей посмотрел на нас, улыбнулся и вышел. Понятно было, что разминка закончилась.

Мы все молча разошлись по помещению. Некоторые из нас подошли к столику в углу, где было все для чая - чайник, пакеты с чаем, кружки и даже печенье. После того, как чайник вскипел, каждый молча залил свой пакетик кипятком и побрел к свободному месту в комнате.

Я тоже сделал себе чай и сев в углу на стуле в ожидании пока он немного остынет принялся рассматривать остальных. Кто-то как и я сел на стуле, кто-то на матрасе, прислонившись к стене, а кто-то вообще дальше стоял как свеча, закрыв глаза и продолжал переживать упражнения.

Вообще, следует сказать, что ощущение после этих странных упражнений действительно было необычным. Было такое чувство словно я весь расширился и завис в воздухе. Казалось, что я даже вешу меньше обычного.

Сознании тоже как будто расширилось и появилось некое ощущение отрешенности. Это не было состояние опупения или безразличия ко всему вокруг. Вроде бы ничего особенного не происходило, но внимание словно обострилось. Мысли несколько успокоились и замедлились. Они скользили с одного предмета на другой, от одного ретритчика к другому и опять на какой-нибудь предмет, потом на машины на паркинге за окном, на деревья, на небо и вновь на что-то или кого-то в помещении.

Была полная тишина. Слышно было , как за окном посвистывают и попискивают птицы. Время потянулось медленно. Мы то и дело перемещались в полном молчании по пространству комнаты, меняя места и позиции, каждый на едине со своими мыслями. Иногда я с кем-то встречался взглядом и приходилось не то, что отворачивать свой, но было желание ускользнуть от чужего.

Остальные скорее всего переживали то же самое, потому, что в их глазах (как наверное также и моих) видно было, что у каждого из нас есть определенная причина, по которой мы оказались здесь и которая была тщательно скрываема не только от других, но даже наверное и от самого себя, и казалось, что эта мимолетная встреча глаз вдруг откроет этот секрет-причину.

Впрочем, были и такие глазах в которых «секрет» говорил о том, что он здесь не для того, чтобы что-то понять (это другие ради этого, а он и так все понимает), а лишь для забавы – например, поиграть в приобщение к одухотворенности. Мол, мы все понимаем, что это ничего не даст, но зато когда я выйду отсюда, я буду от других отличаться тем, что прошел курс трех-пяти-семидневного уединения-ретрита и стал участником чего-то такого, что вам – другим, не являющимся членами «нашего клуба» – объяснить будет трудно.

Видимо каждый это видел во взгляде другого и потому старался избегать непосредственной встречи глаз.
 

Вообще-то, со стороны это наверняка выглядело более, чем странно. Если бы кто-то не ведающий о том, что мы тут делаем, очутился среди нас, то немало бы удивился. Взрослые люди закрылись в одной комнате и не произнося ни слова снуют туда-сюда, как на вокзале в ожидании своего поезда. 

Все тут были действительно как в зале ожидания, но поезда никакого не было и некуда было ехать. Не знаю у всех ли было такое ощущение вокзала, но вид у всех был действительно как у отъезжающих. Правда, на вокзале можно было выйти и покурить, поиграть на автоматах, выпить пивка, почитать анекдоты в газете, поболтать с кем-нибудь или послушать чью-нибудь болтовню. Мало того, обычно у отъезжающего есть какой-то попутчик, с которым он куда-то едет и время в пустой болтовне коротается быстрее.

Мы все здесь были без попутчиков. Не было слышно разговоров и гомона вокзала. На  стенах ничего не было. Лишь шторы на окнах. Не было ни книг, ни газет, ни киоска, ни даже доски объявлений, на чем можно бы было остановить свой взгляд. Никто не объявлял ни прибытия, ни времени отхода нужного поезда. Никто никуда не спешил с чемоданами и огромными сумками. Никто из нас никуда не ехал. Каждый был один на один с самим собой лишь в том, в чем был, а также со своими мыслями о том, что или кого он сейчас видел. Была тишина и в этой тишине медленно тянулось время.

У каждого из присутствующих была своя жизнь – свое детство, свои воспоминания о нем, свои любимые или нелюбимые занятия, свои близкие и приятели, с которыми они проводят время; какие-то свои мечты, которые может быть когда-то сбудутся, а может быть и никогда; свои радости и разочарования; свои переживания того, что сказали кому-то не то или сделали не так и тому подобное. Одним словом масса мыслей!

Я бы дал голову на отсечение, что ни у кого из присутствующих не было такого прошлого и таких событий, как у меня. Все эти люди выглядели вполне прилично и без каких-то жизненных проблем. Они, как я с братвой, не сидели по кабакам вечерами, не выезжали на стрелку со стволами за поясом или бейсбольными битами, которой  демонстративно постукивалось по твердой ладони на фоне обнаженных бицепсов, с холодной ухмылкой и взглядом из подлобья.

Они не гоняли по шоссе на японских мотоциклах, отслеживая грузовики с товаром, на который был получен цинк. Они не закрывались на весь вечер в бане с пивом, басейном и девочками, и не устраивали в них «корпоративы» - как мы ради смеха называли такие сабантуи. Они не держали в руках стволы и не стреляли из них даже по банкам на пикнике, а уж тем более в людей с контрольным выстрелом в голову для полной уверенности, что заказ выполнен и чувак уже не встанет, а потом не считали и не делили "зелень" за выполненный заказ.

Это были мои секреты, которые никто не смог бы прочитать в моем взгляде при встрече глаз. Я тут был совершенно по другому поводу. Я ничего в этой сраной жизни не хотел понять.
Нравилась ли она мне?
Конечно, нет! Хотел бы я поменяться местами с кем-то из этого помещения? Тоже нет! Но свою жизнь я бы хотел поменять. Как? Так, чтобы уже никогда не пришлось ни в кого стрелять. Я уже понимал, что нужно завязывать с этим, тем более, что дела зашли действительно далеко. В воздухе уже буквально висела угроза. Я чуть ли не жопой чувствовал ее и то, что вот-вот и нам – и мне – скоро будет кирдык.

Кроме того, нужно признаться, что в последний месяц я надеялся, что уже не будет заказов не потому, что я боялся, а совсем по другому поводу. Не знаю как для Самсона, а я все же с каждым заказом нервничал все больше. Нет, страха не было, но было все же ощущение какого-то внутреннего дискомфорта. Я начал понимать, что стреляю в человека. Какой бы он ни был отморозок, но все же я стрелял в живого, а потом он был мертвый. Я не знаю, что с ним потом делалось, вернее с тем, что было там внутри этого тела – душа или как-то еще, но вот это ощущение того, что тело буквально секунду до выстрела жило, двигалось, переживало, что-то там думало, а после плюхалось на землю или на пол продырявленное, истекающее кровью и дрожащее в предсмертных конвульсиях.

Я искал внутри себя оправдания тому, что делаю и в общем-то даже находил их – ну, например, в тюряге кто-то же выполняет приговор суда о вышке и стреляет в голову приговоренному. Пусть за ним стоит закон и моральное право палача (ну, такая у него, блин, профессия), но после выполнения очередного заказа мне становилось все больше не по себе. Поэтому в последнее время у меня появлялась надежда, что больше не будет заказов или что Самсон откажется от какого-то. В общем-то это была глупая надежда, поскольку раз уж ты однажды сделал это – пошел на мокрое, то почему-то все считают, что для тебя это раз плюнуть и вдруг находится все больше людей, которым нужно кого-то позарез грохнуть. Может для Могилы действительно это было раз плюнуть, он был просто отмороженный, да и повидал он разного в своей жизни (может от этого и ширялся), но для меня все же нет.

Надо сказать, что я начал зудумываться о том, чтобы каким-то образом завязать с этим делом после последнего заказа. Его я пережил особенно тяжело. Я никому об этом не говорил, да в общем-то и не с кем было поделиться. Разве что с Самсоном. Он бы может быть и понял, но я все же не был в этом до конца уверен. А с другой стороны, что он бы мне ответил? Мол, что ж, братан, иди на пенсию, а я тут сам буду работать. Нет уж! Если мы вместе заварили эту кашу, то вместе и расхлебывать будем. И такова правда. Короче, я ничего ему не сказал. Но последний заказ застрял внутри меня камнем.

А дело было так: нужно было убрать одного чувака, но условие было следующее – убрать его нужно было в присутствии его телки – видимо бывшей любовницы заказчика. Это с одной стороны, как я понимаю, была его месть девице, а с другой стороны, предупреждение, что измены не прощают. Клиент был взъерошенный и бабки нам предложил нехилые - в три раза больше обычного за сложность и риск – на ее глазах, то есть в присутствии прямой свидетельницы.

Поскольку между нами тремя была договоренность, что хотя мы подготавливаем заказ все вместе – ну, там предварительное слежка за "клиентом", проработка его обычного распорядка дня - где, когда и куда ходит, чем ездит, где заправляется, какие-то привычки, любимые места и тому подобное, чтобы выбрать самое подходящее место, то выполнял заказ обычно один из нас. Остальные были на подстраховке – колеса на подхват, там, на стреме постоять и так далее. Заказы мы выполняли по очереди. Последний, к моему сожалению, выпал на меня.

Короче, чувак и телка вечерами встречались в разных местах, сидели в каком-нибудь кабаке, а потом ехали на хату, которую чувак снимал для свиданий. Убирать его мы решили вечером у подъезда, когда они возвращались из ресторана. Между паркингом и подъездом дома была дорожка через небольшой скверик с деревьями. Фонари светили тускло, там обычно никого не было и место было идеальное.

Но после кабака они не поехали на хату, а побрели по бульвару. Уже было около девяти вечера и прохожих вокруг было мало. Мы держались от них на расстоянии и они ничего не подозревали. Самсон мне сказал, что место в общем даже лучше, чем у подъезда. Здесь можно будет подойти сзади так близко, что хватит выстрелить и затем скрыться в боковой улочке. Мы решили убирать его здесь.

Самсон объездными улицами быстро перебросил меня на пару кварталов вперед по бульвару, а Могила остался следовать за ними по другой стороне улицы и дать цинк, если что-то вдруг пойдет не так.

Я встал в боковой улочке за пустыми картонными ящиками у какого-то высокого дерева, надел на ухо наушник телефона, натянул перчатки, прикрутил к стволу глушак и передернув затвор пистолета, снял с предохранителя. Затем я натянул на лицо черную венецианскую маску, которую я купил в одном магазине в центре, а пистолет сунул в черный полиетиленовый мешок. Мысль о маске и мешке мне пришла в голову пару дней назад - если вдруг по каким-то причинам я не смогу стрелять, тогда я просто-напросто прохожу мимо с пакетом в руке и в маске, типа, ради прикола и иду себе дальше, как ни в чем не бывало.

Я стоял в темноте за ящиками и ждал, когда приблизится наша парочка. В кармане начал вибрировать телефон. Я нажал кнопку на наушнике. Это звонил Могила.
- Ну чё там?
- Да все путем. Я на месте.
- Короче, впереди все чисто. Идут, правда, одни навстречу, но они еще далеко. Ты успеешь.
- Далеко это сколько?
- Да, еще целый квартал – метров так с двести.
- Ладно. Не отключайся.

Наша влюбленная пара медленно приближалась ко мне. Они шли себе так спокойненько держась за руки, растягивая шаг и то и дело переговариваясь улыбались друг другу. Я смотрел на них со слабо освещенной стороны переулка еле различимый на темном фоне здания. К тому же за ящиками у ствола дерева меня практически не было видно. Позиция была очень удобная. До угла было всего лишь пару метров и я мог совершенно неожиданно выйти из-за этих ящиков, когда они будут проходить мимо, до последнего момента оставаясь в тени переулка. Они пройдут дальше каких-то пару метров. Мне этого будет вполне достаточно.

Когда я вдруг появлюсь у них сзади из-за угла, то чувак может меня увидеть лишь боковым зрением и успеет чуть больше повернуть голову в мою сторону. Больше он ничего не успеет сделать. После двух выстрелов мне нужно будет сделать всего пару шагов обратно за угол и я вновь в темноте. Дальше метрах в тридцати Самсон на мотоцикле. Еше пару секунд и нас там уже не будет.

Я стоял и наблюдал как они шаг за шагом приближались к моему углу. Видно было, что между ними все в порядке – ну, прям, как молодожены. Они в кафэшках вели себя тоже также и мне, признаться, как-то было завидно смотреть на них. Им было явно хорошо друг с другом. Они обычно сидели по обе стороны столика и касались друг-друга пальцами или даже всей ладонью.

Я никогда ни с кем вот так не сидел за столиком при свечах и не бродил по полупустым улочкам, глазея на витрины магазинов, ни о чем не беспокоясь и строя совместные планы на светлое будущее. Раньше я, конечно, видел подобные пары, но как-то особо не приглядывался к ним.

Эта меня начала трогать. Признаться, в последние дни постоянного наблюдения за ними я к ним в какой-то мере даже привык. Мне они нравились. Я себе представил, что я вот так же совершенно беззаботно могу сидеть с любимой девушкой, касаться ее ладони и быть счастливым от того, что она рядом.

Больше всего меня донимало то, что именно я должен буду нарушить эту идилию. Я отгонял от себя эту мысль, но чем ближе было к этому моменту, тем все паршивее я себя чувствовал.

Этот чувак был вполне нормальный. Видно было, что он спокойный, интеллигентный – наверное студент - и даже юморной. Они постоянно улыбались. Он ей что-то говорил, а она смеялась счастливой и спокойной улыбкой глядя на него чуть искося или смотрела при этом куда-то в сторону. Он по-настоящему наслаждались друг другом. Я бы тоже так хотел - быть на его месте, чтобы меня также любили и бесконечно смотрели в мои глаза, а я в глаза такой же любимой.

Клиент, конечно, полный отморозок. Надо же было придумать такое - завалить чувака на глазах у его девушки! Я понимаю, что можно кого-то заказать за неотданные бабки или там за кидалово какое или как свидетеля каких-то там разборок! Я, вообще-то, раньше старался не задумываться над тем, за какие такие заслуги нам кого-то заказывали, но в данном случае было ясно – заказали за то, что кто-то кого-то просто перестал любить. При том, заказали даже не ее, а его – невиновинного. Он то тут при чем, что она выбрала именно его? Значит он просто лучше или еще что-то в этом роде и какая разница, что у нее когда-то что-то с ней было? Любовь прошла, завяли помидоры. Ну и все. Не любят тебя больше, ну и ладно. И хрен с ней! Зачем же заказывать-то? Тем более его? Таким способом ее уж точно не вернешь. Эта месть была каким-то уродством. Впрочем, следует признать, что среди моего окружения нормальных практически не было и все они в последнее время меня все больше доставали.

Глядя, как пара шла неспеша и девушка, держа под руку своего парня, старается достроиться своим шагом до его шагов, у меня внутри защемило. Я хотел было уже развернуться и пойти к Самсону, но придумать какое бы то ни было оправдание тому, почему я не решился стрелять сейчас, я никак не мог. В голове занозила мысль, что заказ все равно нужно будет выполнить - не сейчас, так позже. Хоть ты обосрись, но ... ты должен выстрелить.

В тот момент я бы и сам заплатил бабки, чтобы отказаться от этого, но назад дороги уже не было. Да и куда назад-то? Поэтому появилась следующая мысль, что уж лучше как можно быстрее все это сделать и потом завязывать с этим окончательно и навсегда. Как завязать я еще тогда не знал, но ... «Это будет мой последний заказ», - решительно подумал я тогда. «Все! Точка! Хватит всего этого говна!»

По мере их приближения, мое сердце вдруг начало биться так, словно в груди был колокол. Я наверное еще никогда в своей жизни так не волновался. Ситуация была действительно необычная. Вообще, ни мне, ни братве раньше не приходилось вот так сидеть и ждать в засаде. Обычно все происходило как-то быстро – мы либо подъезжали на тачке и стреляли прямо из окна, либо подъезжали на мотоцикле и стрелял сидящий сзади, или же быстро входили в помещение и сделав пару выстрелов быстро выходили. Мы сами двигались. Была какая-то динамика.

Сейчас же я сидел в засаде и ждал пока жертва подойдет ко мне сама. При том жертва вполне безобидная. В этом было что-то зверинное. Меня буквально всего рассаживало изнутрии с каждым ударом сердца и с каждым их шагом. Они улыбаясь друг другу медленно растягивая шаги, никуда не спеша и ни о чем не подозревая шли в мою сторону. Они даже не представляли себе, что сейчас произойдет. А я представлял. Вот сейчас они поравняются со мной, а потом пройдут пар шагов и их безоблачный мир разобьется вдребезги. Он никогда уже не будет прежним, по крайней мере для нее - живой. И это должен буду сделать я.

Необычность ситуации была еще такова, что когда я раньше стрелял в кого-то, то у меня он обычно не вызывал какого бы то ни было сожаления или сочувствия, поскольку каждый из них был такой же как мы все – Могила, Хозяин, вся наша братва и даже Самсон. На всех их мордах было написано, что будь я на их месте, ни у кого из них рука не дрогнет. (Ну может быть только Самсоном в этом исключение. Хотя ...)

Парень, в которого я сейчас должен был стрелять, шел рядом со своей любимой девушкой и улыбался. Это была улыбка обычного человеческого счастья от того, что рядом с ним был любимый человек. Они были вместе как одно целое и сейчас все это закончится в один миг. Через пару секунд я это счастье разорву в клочья и разбросаю по всей Вселенной. Впервые в своей жизни я почувствовал к своей жертве сострадание.
 
Я слышал как кровь молотком бьет в висках и казалось, что голова вот-вот лопнет и я сейчас потеряю сознание. Одновременно меня всего начало трясти мелкой дрожью. В ногах появилась слабость. Я сжал зубы и сделал глубокий вдох. Задержав дыхание на пару секунд я медленно выдохнул сквозь щелочку сжатых губ. Потом еще раз. В это время они прошли мимо меня и уже скрылись за углом. Дальше медлить было нельзя. «Так, раз, два, три», - закрыв глаза мысленно просчитал я. «Пошел, блин!»

Я выскочил из своего укрытия и быстрыми шагами свернув за угол влево в свет бульвара. Еще три шага и я уже был за ними. Как я и предполагал, увидев меня боковым зрением, он продолжая улыбаться начал поворачиваться  в мою сторону. Он ничего не подозревал и был совершенно спокоен, когда моя рука уперлась через черный кулек  глушителем пистолета ему в бок прямо под левой лопаткой и нажала на курок.

Раздался негромкий свистящий хлопок. Парень сразу же осел, а потом завалился на правый бок и затем на спину. У меня рука не поднялась выстрелить ему в голову. Я выстрелил в него еще раз, но в грудь. Пуля прошила в куртке дырку, примерно там, где должно было быть сердце.

Девушка даже не вскрикнула. В эти два мгновения она лишь онемела от ужаса и смотрела на меня застывшими огромными глазами. Она видимо еще не понимала того, что произошло. Она не кричала и не билась в истерике, как это обычно показывают в фильмах. Все это будет наверное чуть позже. Сейчас же она стояла с перебитым дыханием и ничего не говорила. Меня самого словно парализовало.

Я не знаю сколько все это длилось – наверное секунды три или четыре, но мне казалось, что прошла целая вечность. Я стоял как вкопанный и не мог сделать ни шагу.
Парень лежал неподвижно и видно было, что его жизнь оборвалась мгновенно. Из отверстия в груди и из под тела тонкой струйкой поплыла черная кровь.

Девушка медленно повернулась к его телу и став на колени, склонилась над ним. Длинный локон ее светлых волос приклеился к крови на груди. Она положила свою ладонь на дырочку над его сердцем и темная струйка начала просачиваться между ее пальцев. Она повернула свою голову ко мне своими огромными глазами и пристально посмотерла на меня. 
"Как же это?" - молча спрашивали ее глаза. "За что?"

Я глядел на нее через маску и если бы она видела мое лицо, то наверное бы прочла на нем: «Прости меня! ... Я должен был. Прости меня!»

- Э! Э! Кореш! Ты че, бля нах..., уснул там что ли? – вдруг услышал я голос Могилы в наушнике. - Дергай давай!

Вдруг сознание вернулось ко мне. Я огляделся по сторонам. Вдали, метрах в тридцати по нашей стороне стояла в оцепенении другая пара молодых и смотрела на нас. Это видимо были те, о ком говорил Могила. Девушка прижалась к своему парню и ее ладонь точно так же лежала на груди ее спутника. Казалось, что она сдерживает его от движения вперед, но было видно, что он сам стоял, как вкопанный и буквально застыл в шоке. Они наверняка все это видели. Больше вокруг никого не было.

Я начал медленно отступать обратно за угол в темноту.
Там я куда-то швырнул от себя пистолет с мешком, сдернул с лица маску и заткнув ее за пазуху, побрел к мотоциклу Самсона. Он уже с нетерпением ждал меня с рукой на газе.
- Ты че тормозишь-то, в натуре? – услышал я гулкий голос из каски. Я сел сзади него, напялил на голову свою каску.
- Давай, едем нах...! - буркнул я в ответ, хлопнув его по плечу.

***

Дверь открылась и в помещение вошла сероглазая с большим подносом, на котором были тарелочки с бутербродами. За ней следовал Сергей с таким же большим подносом и такими же бутербродами. Они молча поставили их на столике рядом с чайным и вышли, тихо закрыв за собой дверь.

Видимо было часов 8 - то есть время завтрака. Я даже не заметил, как пролетело время между разминкой и завтраком. Ретритчики один за другим неспешно подходили к подносам, брали тарелочку и отходили в сторону.

Я тоже подошел и взял свою порцию. Есть совершенно не хотелось. Я кое-как проглотил один бутерброд, который не пережевывался и застревал в горле сухим комком. Другой я так и оставил нетронутым.

После завтрака время потянулось неимоверно медленно. Я никак не мог найти себе места. Какую позицию я бы ни занимал, через несколько минут она становились неудобной. Поседев немного на стуле, хотелось встать и стоять.

Я вставал и стоял, прислонившись к стене какое-то время, но и эта позиция быстро надоедала. Я начал медленно бродить по комнате туда-сюда из угла в угол и от стенки к стенке. Подходил к окну и стоял какое-то время глазея на машины на паркинге, на деревья и листья.
Чуть погодя я садился у стены на матрасе и так сидел какое-то время закрыв глаза.

Пару минут удавалось посидеть спокойно, но потом в голове начинали копошаться всякие мысли.
Они то ползали как черви, то хаотично носились от одной к другой. Вспоминались то ребята из детдома на фоне обсыпавшейся штукатурки облезлых стен и вытоптанного двора; то кабак, в котором, мы вечерами тусовались с его громкой музыкой, дымом сигарет и пьяным гомоном; то разборки на стрелках в сквере вечером; то ухмыляющиеся кривые морды наших пацанов, желающие выглядеть как можно более безбалдово; то квартира Таньки и ее глупые бля...ские кривляния, глядя на которые иногда становилось тошно и хотелось ей вмочить. Все эти образы возникали в сознании и кружились в нем, как в калейдоскопе, заменяя одни другими.

Вообще, не только я, другие «ретритчики» тоже слонялись по комнате подобно мне. У всех были такие же серьезные и сосредоточенные мины. Каждый был наедине со своими мыслями. Внешне казалось, что их нет, но я сам постоянно о чем-нибудь думал. Даже если я старался не думать, то хотя бы то, что видел уже вызывало мысль об этом.

Вот комната и эти люди. Чего им дома не сидится? Что они хотят тут понять? Если бы мне не нужно было где-то укрыться, то я бы тут никогда в жизни не появился. Смех на палочке – уединение в такой толпе. Это, конечно, не обезъянник, как в нашем районном отделении, куда я однажды попал еще до встречи с Самсоном, когда меня и еще пару ребят с рынка загребли омоновцы во время очередного шмона. Мы проторчали в этом обезъяннике до выяснения обстоятельств целый день. Там уже кантовалось несколько человек – пару вонючих бомжей, какой-то алкаш и еще кто-то из гопников. Мы, конечно, могли и болтать между собой, и в карты играть. Кто бузил, кто кимарил, прислонившись к стене. Почти целый день я там просидел с рыночными. Потом состряпали какие-то протоколы и нас выпустили. Тогда было «общество» не то, что тут – разношерстное, полный отстой.

Сюда на этот ретрит никто никого не ловил – сами приперлись. Да еще и за бабки. Умора! Все прилично одеты. Не алкаши и не неркоманы. Интеллигентные лица. Многие, наверное, с высшим образованием. Условия конечно здесь тоже клевые, не то, что в обезъяннике – чай, бутерброды, чисто, уютно, матрасы под стенами, стулья – санаторий, но все равно чуточку смешно. Слоняются все туда-сюда в поисках чего-то там.
Иногда кто-то кашлянет или перейдет в другую еще «неосвоенную» им сторону большой комнаты и потом вновь тишина. Когда все замирает и неслышно ни одного шороха, то тишина иногда звинит в ушах. Муху можно будет услышать, если полетит.

Да, эта тишина наиболее утомительна. Я никогда не думал, что она может так доставать. Впрочем, я только сейчас заметил, что вообще-то вокруг меня всегда что-то звучало – то компакты, то кассеты, то включенный телевизор или радио, то гомон и шум улицы. В кабаке тишина была только утром и то иногда, когда еще нет посетителей и то это редкость. Обычно кто-то да запустит на всю катушку какую-нибудь последнюю крутизну, которая сначала приводит тебя чуть ли не в экстаз, а потом после прослушивания два-три дня подряд набивает такую оскомину, что сам удивляешься тому, как ты мог слушать эту херню.
Не говоря уже о том, что она крутится в голове иногда даже ночью и невозможно было этого ни остановить, ни выключить. У меня однажды одна такая песня крутилась в голове несколько дней. Я как-то Могиле сказал, мол, песня в голове застряла и как испорченная пластинка не дает покоя, а он мне:
- Что там три дня! У меня одна песня целый месяц в голове выла. Думал, что меня уже шиза гасит. А ты «три дня».
- Целый месяц! Ни фига се! А че за песня-то? - спросил я его, но он на меня так посмотрел, что мне стало ясно, что второй раз он этого переживать не хочет.

Сейчас музыка в голове, правда, не звучит, но вот эта тишина!!! Вообще-то, то, что вокруг полно людей, которые тоже молчат и медленно снуют туда-сюда, создает атмосферу какого-то раздвоения сознания. Мысли всякие крутятся постоянно, но на них трудно сконцентрироваться из-за того, что, с одной стороны, вокруг также молчащие и по всей видимости пытающиеся сосредоточиться на собственных мыслях. Ты пытаешься глазеть на них, но то и дело натыкаешься на чей-то ответный взгляд и тогда ты вынужден перевести свой на что-нибудь другое.

На себе, правда, тоже то и дело замечаешь чей-то взгляд, который тут же отворачивается. Остается рассматривание все тех же предметов комнаты, которые уже знаешь в деталях. Это утомляет. Закрываешь глаза. Хорошо! Спокойствие. Мыслей вроде бы никаких нет. Но это только кажется, поскольку в голове опять поднимается целый вихрь из них.
Например, Хозяин и его холодный оскал, а в глазах – «Все равно найду и кишки выдавлю». Да уж, он точно выдавит, если найдет, конечно, ...

Ищут меня. Как пить дать ищут. Но здесь им меня не вычислить. Никому и в голову не придет, что я могу быть здесь. А, вообще-то, как бы я сам искал или Самсон?
Да, блин, через сотовый. У меня же GPS в телефоне! Так, что через оператора сети - нет ничего проще! Три минуты и делов-то. Хорошо, что я выключил телефон.

А точно выключил-то? Может все же не выключил? Ну, я балбес! Такого еще поискать надо! Да, нет, я выключал. Еще сероглазая просила. Я нажал на кнопку - экран потемнел. А может мне показалось или это не в этот раз было? А когда? Блин, шиза начинается, что ли? Нет, все же надо удостовериться.

Я встал, неспешно подошел к двери и повернув ручку, выглянул в коридор, чем наверняка прервал блуждание мыслей всех ретритчиков и вызвал в их головах ажиотаж. На своей спине я почувствовал чуть ли не давление от устремленных на меня пару десятков глаз.

На другом конце коридора, словно в конце темного тунеля за столом рецепции сидела сероглазая и что-то читала. Ее голова с собранными на затылке локонами длинных волос была освещена светом больших окон холла. Она услышала открывающиеся двери и повернула голову в мою сторону. Меня она в темноте коридора скорее всего не узнала, а увидела лишь силует. Впрочем, я в этом не был уверен.

Я вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и направился по темному коридору к ней. Она смотрела на движущуюся в ее сторону тень и лишь когда узнала меня, то вновь повернулась к своей книге.

- Это ... Надежда! - обратился я к ней чуть улыбаясь. – Мне нужен на момент мой телефон.

Она ничего не говоря и не поднимая на меня глаз достала из кармана ключик, открыла им ящик в столе рецепции и вытащила оттуда мешок с телефонами. Все также не глядя на меня она положила все это на поверхность стойки и вновь уткнулась в книгу. Я нашел мешочек с моими часами и телефоном. Телефон был выключен. Я мысленно выдохнул с облегчением.

- Все в порядке, - положил я его обратно в мешок и чуть пододвинул к сероглазой.

Теперь она уже взглянув на меня своими большими чистыми глазами взяла мешок и спрятала его обратно в ящик стола.

«У нас здесь ничего не пропадает», - прочел я в ее взгляде. Закрыв ящик на ключ, она спрятала его обратно в карман.

- Мне нужно было проверить выключил я телефон или нет, - сказал я.

 Она слегка поджав свои розовые губы без тени помады взглянула на меня и в ее взгляде я вновь прочел: «Ну да, конечно, а зачем же еще?»

- Мне казалось, что я его не выключил, - продолжал я объясняться.
- Сейчас, вообще-то, обязывает молчание, - тихо ответила она мне. – Пожалуйста, не нарушайте условий.
- Что случилось, Надежда? – услышал я вдруг за собой мягкий голос гуру-садовника, который появился как всегда непонятно откуда. – Андрей! Вы хотели что-то спросить? – обратился он ко мне. - Если нет, то, пожалуйста, вернитесь в комнату.
– Вы прерываете процесс,- чуть погодя добавил он, спокойно глядя на меня.
- Да, конечно, - кивнул я и направился по темному коридору обратно к дверям комнаты ретрита.

Войдя в комнату я вновь оказался под быстрым огнем глаз, устремленных на меня, которые тут же отвернулись.

Я уселся на своем матрасе. Прислонившись спиной и затылком к стене, я закрыл глаза. Я был уверен, что сейчас несколько человек все равно смотрят на меня с любопытством, пытаясь понять причину моего выхода. Я не знаю, что они думали обо мне. Скорее всего они решили, что у меня возникли какие-то вопросы к нашему «гуру» и я ходил их выяснять. А, впрочем, мне было совершенно все равно, что они там себе думают обо мне.

Как бы там ни было, но я почувствовал, что атмосфера в комнате стала несколько иной, чем до того, как я вышел. Я что-то нарушил в уединении. «Я «прервал процесс», - с усмешкой в кончиках губ передразнил я мысленно гуру-садовника, делая акцент на «о».

«А, вообще-то, забавно», - подумал я, - «но сейчас мои мысли действительно несколько иные. Раньше нагромождались какие-то воспоминания и размышления, сейчас же голова занята тем, что было минуту назад. Все остальные наверное придумывают себе разные версии того, почему я вышел и что такого я там делал. Раньше они как и я копались в своих жизненных переживаниях, а сейчас думают обо мне. Это точно».

Тем не менее, теперь в моей голове крутилась картина, которую я увидел, приоткрыв дверь комнаты и выглянув наружу. Это был силуэт сероглазой в конце коридора, слегка склонившейся над какой-то книгой. Свет, падающий прямо на нее из больших окон холла, освещал ее профиль и теперь мне казалось, что над ее головой сиял нимб.

Конечно, нимба никакого не было, но сейчас в глазах стояла изящная линия чуть наклонившегося над страницами профиля с высоким лбом. Линия изгибалась в переносице и затем шла в такой же прямой чуть острый носик и дальше под прямым углом к маленькой волне губ. Потом она изгибалась к подбородку и переходила к шее.

Казалась, что линия профиля сероглазой сияет каким-то тонким золотистым светом. Я вспомнил как эта золотистая волнистая линия, поворачиваясь в мою сторону, медленно начинает изгибаться и когда ее взгляд устремился в мою сторону, хрусталики глаз на какое-то мгновение наполнились полупрозрачным сиянием и заблестели словно бриллианты. Взглянув на меня профиль вновь вернулся к книге, а бриллианты перестали блестеть.
 
Эта картина сейчас все повторялась и повторялась в моем сознании. Она, правда, уже несколько размылась и была уже не такая четкая, но сидя сейчас с закрытыми глазами я мысленно возвращался к ней еще и еще. Хоть я понимал, что сероглазая вполне реальна, как и все вокруг, вместе с тем в переживании этого было что-то неземное.

Вспомнились ее тонкие пальцы с розовыми слегка заостренными ноготками, блестящие естественным цветом. Пальцы левой руки, придерживали страницы книги. Ее правая рука с локтем на столе и согнутая в запястье, слегка подпираа щеку.
Захотелось осторожно прикоснуться к чистой гладкой коже руки и едва касаясь кончиками пальцев, медленно провести ими по изящному тонкому запястью. Потом дотронуться ее щеки, запустить пальцы в эти длинные русые волосы и деликатно касаясь ладонями ее головы, встретиться с ее огромными как небо серыми глазами.

Вот они пристально смотрят на тебя и молчат, но в них уже не просто настороженное спокойствие, а еле заметная улыбка в лучиках и искорках глаз. Тебе кажется, что ты погружаешься в глубину ее глаз и никак не можешь их достичь. Она летит, летит в тебя, а ты в нее, но вам почему-то никак не удается соединиться.

Вдруг ее длинные еле заметно подведенные черные ресницы смыкаются и глаза закрываются. Небеса исчезают, но для тебя они все также сияют теперь уже на ее лице. Твой взгляд медленно ползет от густого веера ресниц по тонкому бархату кожи сначала к переносице, потом к чуть изогнутым черным змейкам-бровям, затем вновь по переносице, но уже вниз к кончику носа и к двум аккуратным дырочкам-близницам над ямочкой-треугольником розовых губ.

Эта ямочка как маленькая ложбинка над двумя сомкнувшимися пухлыми тучками-сестрами. Они соединены между собой тонкой плавной линией, похожей на лук со слегка загнутыми вверх концами. Линия слегка растягивается и начинает улыбаться изгибом. Ах вот  оказывается где спряталось сияние глаз – в извилистой линии губ! Вдруг эта линия размыкается и открывает два белых ровных края жемчужин-зубов.

Ты смотришь на ее губы и теперь понимаешь, что есть только один способ погрузиться и раствориться в ее небесной глубине, но для этого тебе нужно закрыть свои глаза и прильнуть к этой щелочке своими губами.

Теперь твои губы все летят и летят на встречу ее губам. Вот они наконец-то прикоснулись и трепет пробежал по всему телу невидимыми молниями. Небеса двух тел-вселенных встретились. Молнии достигли глаз. Все тело вдруг задрожало от истомы. Тела исчезли, но вместо них ощутилось огромное пространство, по которому волны из двух концов вселенной прокатываются друг по другу и стараются сначала смешаться, а потом раствориться.
Вселенная вздохнула и замерла в ожидании ...

***

Я вдруг почувствовал, как все мое тело изнутри разогрелось и сначала в висках, а потом в груди сердце начало сильно стучать. Лицо стало горячим и наверное покраснело. Я открыл глаза и осторожно осмотрелся – не видит ли кто меня сейчас. К счастью, на меня никто не пялился. По крайней мере, я не заметил на себе чужого взгляда.

Я вновь закрыл глаза и вернулся к своим переживаниям, но они уже успокоились и сознание вернулось к реальности. Поседев так немного, я вновь открыл глаза и уставился в пол.

То, что происходило в голове несколько секунд тому назад, было всего лишь плодом моего воображения. Реальность была неумолима своей обыденностью. Я сидел в тишине комнаты в окружении ретритчиков, каждый из которых был занятый своими мыслями и своими переживаниями.

«Надежда», - усмехнулось что-то внутри меня. «Размечтался! Блин! Даже прикосновение к ней невозможно, а не то, что ... Да, конечно, она вполне реальна, как человек, как существо... но вместе с тем совершенно немыслимое существо. От нее исходит, что-то неземное и божественное. Она как чародейка.

Нет, вообще-то, не чародейка. Она же ничего такого не делает, чтобы быть чародейкой. Но у нее есть какая-то кроткость и вместе с тем, какая-то внутренняя сила. Она только внешне такая хрупкая, но видно, что не из слабых. Чувствуется, что эта сила укрыта и, если нужно, то в любой момент будет задействована.

Она сильная и независимая, но при всем при этом ее почему-то словно богиню хочется охранять и оберегать от всего плохого, что может с ней случиться.
И разве можно прикоснуться к богине? Я уж не говорю, чтобы ее поцеловать!

Поцеловать! Размечтался! Я же ей абсолютно не нравлюсь. Это уж точно!
А вообще, если бы я ее раньше встретил в своей жизни, то может быть все было бы  по-другому!

Как по-другому? У меня, наверное, была бы какая-то цель в этой жизни, а так ... мне было все по барабану. Для себя почему-то ничего особенного не хотелось. Мало того, где-то в глубине постоянно сидела какая-то злоба ко всем вокруг, как буд-то они в чем-то были виноваты. Да, они все раздражали своими глупыми харями, словами, жестами, высказываниями, поступками, даже одеждой. Нет, я не могу сказать, что я их ненавидел, но и не могу сказать, что я их любил. Любил! Ха-ха! Как их можно любить? Они же все всё делают не так, как надо.

А как надо? Не знаю, как-то иначе, но не так. Наверное единственный, кого я в своей жизни уважал, был Самсон. Да, действительно, все, что он делал было как бы само собой разумеющееся, но вместе с тем продумано им в деталях и, что самое главное – без каких бы то ни было усилий. Что им руководило? Не знаю, но вот ему мне хотелось подражать и идти за ним. Правда дорожка, которой он шел, завела меня до черного криминала. Но никого другого рядом просто не было. А я сам один ничего бы не достиг. Грузчиком на рынке? Всю жизнь? Нет уж! «Звыняйте!», - как говорил один знакомый хохол.

Да и сидеть торговать на этом рынке всяким барахлом в киоске и каждый день трястись, чтобы тебя или кого-то из твоих не загребли менты в обезъянник и не держали там до тех пор, пока ты не заплатишь откат. Или же бандитам в очередной раз покажется мало за «крышу» и они повысят «тариф». Я сам был свидетелем, как один киосочник уперся рогом и не хотел платить больше, чем договарились раньше, так вечером дверь его киоска приперли лопатой снаружи, облили бензином и подожгли вместе с продавщицей.

Пока приехали пожарники и менты, от киоска остался один черный обугленный скелет. Так он и стоял несколько дней с кривой трубой электропроводки над крышей, как предостережение всем остальным от «глупых» идей и упрямства.

Нет, уж извольте! Все, что угодно, но только не киоск на рынке. Это не для меня. Лучше уж с бандитами, тем более, что и Самсон встретился как нельзя кстати. Правда, я иногда позже сам задумывался над тем, смог ли бы я припереть лопатой дверь киоска и поджечь его, как сделали из той группировки? Я бы, наверное, нет, но Могила, скорей всего, да.

Стрелять в других – таких же, как ты сам – было все же совсем другим делом, а вот поджигать невинного человека в киоске ... увы. Продавщица-то тут при чем? Это надо быть точно обкуренным до чертиков, когда тебе уже все по барабану.

Впрочем, правда такова, что стрелять или поджигать это все же то же самое, потому, что эффект один – труп. И это правда!

Ну, да! С одной стороны, конечно, хорошо, что ни я, ни Самсон не пили и не ширялись, но, с другой стороны, смотреть на то, что иногда вытворяла наша братва, тоже было не для слабонервных. Хотя бы тогда, когда однажды притащили на хату двух дур, накачали их водкой, а потом начали их насиловать. Когда они поняли, куда попали, было уже поздно. Музыку включили погромче, рот им залепили лентой, распластали на столе животом вниз, руки и ноги привязали к ножкам и ехали все поочереди.

Гляда на все это у меня, признаться, даже не встал. Я с ухмылкой отнекивался, но Могила тогда со своей кривой улыбкой на морде пристал ко мне, мол ты че, братан, чистым хочешь быть или у тебя не стоит? Все заржали, а я стоял ухмылялся.

Хорошо, что в этот момент появился Самсон и сказав, что звонил Хозяин и что есть срочное дело, вытащил меня оттуда. Если бы мы с ним тогда вдвоем не поехали куда-то, то я не знаю, как бы я отвертелся. Правда Самсон, скорей всего, придумал этот «звонок» от Хозяина, но я ему был за это благодарен. Врочем, он, наверное, и сам не хотел участвовать в этой групповухе.

Что ни говори, но Самсон был классный братан. Эх, все же жаль его! Таких друзей у меня уже больше никогда не будет. Это точно. Он тогда, когда мы ехали якобы по делу Хозяина, буркнул, что всех и так отстреляют. Я тогда не понял, что он имел ввиду, но он не развивал свою мысль, а продолжал молча ехать, уставившись как обычно в темноту дороги. Я тоже молчал. А Могиле или Хозяину и еще парочке наших «бойцов» я бы сам пулю влепил между глаз и рука бы не дрогнула и даже без всяких денег. Чем меньше таких, козлов, на Земле, тем ...

Тем что? Не знаю! Тем лучше был бы мир наверное. Ты уверен? В общем, да. Ну, ладно там отморозки без грамма совести – они звери, а что делать со всеми этими алкоголиками, извращенцами, наркоманами, матерями, бросающими своих детей, мужьями, бьющими своих жен, всеми этими дятлами-деятелями, треплющимися налево и направо об общем благе, а потом берущими миллионные откаты за «выигранный» тендер, крадущими и отбирающими друг у друга бизнес просто потому, что сильнее или потому, что за их спиной кто-то стоит?

А безпричинная злость, ненависть, вранье, которого тоже полно на каждом шагу? Ты посмотри на свое окружение от самого детства и сейчас, и скажи – хоть кто-то был или есть среди них счастливый, психически здоровый без каких-то заскоков, отклонений  или хотя бы просто нормальный - кто никогда никому не соврал и никого никогда не обидел? Найдешь такого? Нет. Вот видишь, а ты хочешь исправить мир. Да, мир гнилой изначально! И ничего ты с ним не сделаешь.

Ну, а этот гуру-садовник или Сергей? Неужели и они кого-то в своей жизни ударили или оскорбили? Вообще-то, не похоже. А Надежда в конце-концов? Согласись, что трудно поверить в то, что она кого-то ударила. Она ... Она все же не отсюда.

А может ты ее просто идеализируешь и она ничем от других не отличается, а ее образ в твоей голове - всего лишь идеал о котором ты когда-то мечтал? Может она просто очень хорошо играет роль невинной?

Может и так, но, с другой стороны, зачем ей играть? Чтобы что-то кому-то доказать? Вряд ли. Нет в ней этого привычного ехидного жеманства, как у телок в кабаках или на дискотеках. Те за бабки или просто за пару коктейлей готовы были любому подставить жопу. Они только говорили, что, мол, у нас – мужиков – только одно на уме, но фактически каждая из них спокойно ложилась и раздвигала ноги. Конечно, некоторые перед этим немного ломались для понтов, словно девочки, но это были всего лишь понты.
Из круга Хозяина у всех тоже были телки-куклы. У них в голове так вообще была даже не солома – мусор. С ними и пол часа невозможно было пробыть рядом, а не то, что жить под одной крышей. Но каким-то образом этим придуркам видимо нравились такие пустышки. Они, наверное, просто-напросто были частью интерьера, чтобы пускать пыль в глаза, мол, у меня все путем – хата-дворец, крутые тачки, мебля из-за бугра и жена-прынцесса – обязательно блондинка в розовом мини с силиконовыми губами и буферами, на шпильках и с длиннющими ногтями.

А, вообще-то, хрен с ними с этими куклами-барби!
У тебя у самого, кстати, что? Танька, блин! Да она вообще никто. О ней даже и вспоминать не хочется, ни тем более думать. Она о тебе тоже не думает. Это как пить дать. Наверняка ее уже кто-то там трахает. Да и ты с ней, признаться, тоже был ради трахача.

Она просто была всегда под рукой, когда приспичит. Ты приходил вечером, когда некуда было деться да и давала она даром. Она тебе пивка поставит и жрачки, которые с собой из кабака притащит, ну а потом тебе на хмельную голову уже все равно.

Утром отхлебываешь ее кофе у нее же на кухне, слушаешь дребедень, которая лезет из ее головы, молча ухмыляешься из подо лба, мол, жучара, а сам думаешь, боже, неужели люди с такими живут всю жизнь. Наверное потому и бьют в пьяном угаре, что вынести не могут. Так ведь сами же и женились. Никто ж силой не заставлял и за уши в ЗАГС не тянул.

Впрочем, большинству по всей видимости хотелось быть честными перед самим собой, перед бабой и ребенком, который уже был зачат по залету, конечно, то есть на пьяную голову. И этот ребенок не был запланирован, а потому не был желанным. И женились не по любви, а просто потому, что якобы не по людски бросать бабу в положении. Потом, мол, все как-то уложится, свыкнется и будет как у людей.  Тем более, что и так когда-то нужно будет жениться, а тут и повод есть вполне логичный.

В результате жизнь не такая, как хочешь и с тобой рядом человек не тот, кого хотел. Да и ребенок тоже не кстати и не ко времени. Одним словом - жизнь наперекосяк. Итак, глаза заливаешь с утра пивком для разминки и выпрямления извилин после вчерашнего, а потом второе, но уже с водочкой – а то ж пиво без водки это все равно, что деньги на ветер и эта «жисть» как-то себе ползет своим ходом и все тебе по барабану. Домой вечером приволокешься, увидишь ее харю, а она твою и начинается все как обычно – она скулит и ноет, ты - мат-перемат, потом засандалишь ей, чтобы знала кто в доме хозяин, да и вытье ее раздражает, бухаешься на кровать и забываешься. Жесть!

 
И тебя скорей всего зачали тоже по пьяне и потому ты никому не был нужен, и потому попал ты туда, где никто ником не нужен. И в результате жил ты тоже так же и живешь тоже так же – в пустую и твой ребенок будет тоже так же. И уж хорошо, если ты его не будешь бить, как бил тебя твой отец. Но что ты ему можешь дать? Чему ты его сможешь научить? Как нажимать на курок? Так, ведь, для этого большого ума не нужно. Тем более, что это же мокруха. За это вышка, милок.

Да, конечно, тебе уже пулю в затылок не всадят, как раньше, но место на киче у тебя уже забронировано до конца твоих дней. Закупорят тебя под чистую. Будешь на небо пялиться не как сейчас, а через решеточку и размышлять над жизнью, которой уже не будет.   
Ребенок, говоришь? А зачем тогда давать кому-то жизнь, если кроме этого ничего не можешь ему дать? Тем более в этом мире. Нет! Лучше остаться одному и не иметь ни детей, ни жены.

Жены? А если она – твоя жена – уже есть? Ну, например, Надежда. Вот же она сидит за дверью в конце коридора и читает книгу. Это не кукла-барби и не ресторанная потаскуха. Нет в ней ни жеманства, ни кокетства. Она так естественна в том, какая она, да и не перед кем ей играть.

«Ну, да! Жена! Ха-ха! Щас, разбежалась!», - услышал я в голове ее голос и представил себе, как она ехидничает. «Вот шнурки только поглажу и галстук заштопаю, а потом возьму тебя за руку, прижму к своей груди и глядя в твои глаза ясные скажу: «Милый ты мой, ненаглядный! Только тебя и ждала я всю жизнь! Все в окно выглядывала не идешь ли ты, мой желанный, мой суженый!»

Впрочем, не скажет она так. Не похоже это на нее. А даже если и не скажет, то наверняка она так думает. А с чего ты взял, что она вообще думает о тебе? Ну, ты загнул!

Она хоть и планирует свою жизнь, но наверняка не с тобой. Уж с кем, но только не с тобой. Это как пить дать. Да и оценивает она тебя наверняка более, чем реально и это не без оснований. Чувствует она, что со тобой что-то не то и что на твоей совести кое-что имеется. Не дура, ведь!

Что ж, тем более ей плюс за это.

А правда такова, что тебе, родимый, вышка светит и не за красивые глазки, а за мокрое ... и не одно. И никому ты не докажешь, что остреливал отморозков. Отморозков, говоришь? А тот парень с девушкой? Ведь ты же тогда мог отказаться, придумать что угодно, но не стрелять. А ты струсил, потому, что оказывается проще нажать курок, чем смотреть в глаза Хозяину. Так, кто отморозок-то?

И, вообще, как ты себе представляешь жизнь себя с ней? У тебя руки по локти в крови и вот этими руками ты хочешь ее касаться. На ее ладонях ты всегда будешь видеть следы от крови со своих пальцев, а когда ты будешь смотреть ей в глаза, то между тобой и ею всегда будет взгляд той девушки, спрашивающий: «За что?»

Ну и что теперь? Не знаю!

***