Другая жизнь

– Она тебе хотя бы ложку оставила? – спросил меня приятель в тот унылый осенний вечер.

Мы сидели на полу в моей полупустой, прокуренной кухне, молча пили водку, закусывая завалявшимся в морозилке с прошлого года салом.

– Зачем тебе ложка? Водку мешать?
– Просто интересно, насколько всё плохо...
– А ты сам не видишь?

Некогда уютное помещение, предназначенное у нашего брата больше, наверное, для сбора друзей, распития алкоголя, душевных разговоров и песен под гитару, нежели для приготовления пищи, в один момент превратилось в место, куда и заходить-то без надобности не хотелось. Следы от картин и фото в рамочках на стенах, открытые шкафчики с оставшимися от посуды отпечатками, пыль в углах и пустота... Пустота, как после набега татаро-монгольского ига. А чего можно было ещё ожидать от женщины, которая даже старый кухонный стол с табуретками забрала?

И лишь в углу, словно отбывая наказание, стояла картонная коробка, которая словно говорила: "Ну же, прости меня и открой".

– Слушай, друже, я поеду, а то и меня назавтра ждёт подобная картина...
– Езжай, что уж... Семье привет.

Проводив Сашку до двери, я вылил остатки огненной воды в стакан и погрузил в себя, уменьшив тем самым вероятность тревожного сна. Эффект не заставил себя долго ждать, и спустя 10 минут моя усталая оболочка погрузилась в спокойный и тихий сон.

Воскресное утро оказалось достаточно приветливым. Холодное осеннее солнце тускло освещало весь тот бардак, что остался от вчерашних посиделок. Две пустые бутылки из-под водки, пластиковая тарелка с остатками сала, заветренным куском чёрного хлеба, увядшим зелёным луком и размазанной горчицей, бутылка томатного сока с небольшим остатком оного и маленькая баночка с окурками, в которой некогда находились до жути противные и не в меру кислые маринованные огурцы.

Стандартная мысль о том, что начну новую жизнь с понедельника, была перебита жутким "сушняком" и небольшой головной болью. В поисках "лекарства" мой взгляд упал на ту самую "наказанную" коробку, и надежда отыскать там что-то для лечения заставила в неё заглянуть.

– Так, что мы тут имеем? – начал я диалог то ли с самим собой, то ли с коробкой. Жестяные банки из-под азербайджанского чая, кулёк со специями, пачка макарон, пара консервных банок, старая открывалка, сломанный штопор, спички из баров, зубочистки и много другого барахла смотрели на меня из её утробы.
– Ну хоть что-то оставила...

Решив, что без бутылки тут не разобраться, с горем пополам найдя в куче вещей, когда-то висевших в шкафу, а ныне мамаевым курганом лежащих на кровати, свою куртку, я отправился в магазин. Бедолаг, подобных мне, в маленьком полуподвальном магазинчике выстроилась целая очередь, и спустя пятнадцать минут я был щедро вознаграждён продавцом за ожидание четырьмя бутылками пива, десятком яиц, варёной колбасой и батоном. Яичница с колбасой и пивом – лучший похмельный завтрак в мире. Спустя ещё полчаса, допивая третью бутылку, я уже ковырялся в своей сокровищнице, оставленной в качестве утешительного приза разорившей меня накануне бывшей женой. В банках из-под чая я нашёл много интересного. К примеру, пачку "Беломора", травяной чай, старые петли от кухонного шкафчика, слегка пожелтевшие сигареты различных марок россыпью. В остальном эта сокровищница не таила в себе ничего интересного, за исключением старой мельхиоровой ложки-заварника, доставшейся мне когда-то от родителей, а им, видимо, от их родителей. Наверное, она всегда лежала в этой коробке – из переезда в переезд, – так как была упакована в прозрачный файлик и перемотана лейкопластырем, серым от пыли и грязи.

"Что ж, чай мне сейчас не повредит", – подумал я, доставая этот раритетный предмет из сроднившейся с ним за столько лет упаковки. Решив проверить работоспособность вещицы, я раскрыл "лепестки", и из них на пол упал небольшой свёрток из фольги.
"Это ещё что за шутки? Неужто траву кто спрятал?"

Каково же было моё удивление, когда в свёртке я обнаружил маленький ключ и карту. На ней был изображён план участка с домом и небольшим строением, которое по идее должно было открываться этим ключом. Местность я узнал сразу. Это был дом, в котором я вырос. Сейчас он принадлежал моему дядьке. А место, в котором был спрятан ящик с замком, было времянкой, в которой я летом проводил время со своими друзьями. Долго раздумывать я не стал и набрал дядькин номер.

– Сега, привет. – Я с детства не называл своего дядю дядей – только по имени, но с возрастом имя Сергей превратилось в Сегу. – Ты там сарай мой ещё не снёс?
– Привет, племяшка. Нет ещё, стоит. Там Абрек живёт, кавказец мой.

С Абреком я был знаком с самого его рождения. Добродушная кавказская овчарка с очень громким басистым голосом. "Лучшего охранника для клада и не придумаешь", – мелькнула мысль.

– Ты там дома сегодня? Заехать хочу.

Ответ последовал положительный, и, приведя себя в божеский вид, я отправился к родне, не забыв прихватить с собой "золотой ключик" из мельхиоровой "шкатулки". Уже на подъезде к дому я услышал приветственный лай Абрека и почуял запах жарящегося на мангале мяса. День был тёплый сверх обычного. По улице носились кошки, пели птицы. Неторопливо оттряхивали с себя усохшие листья деревья. Подходя к калитке, я застал всё семейство во дворе.

Интерес интересом, но голодный желудок взял своё, и поиски сокровищ отложились на неопределённое время. И только уже когда рёбрышки были обглоданы, а в голове царили спокойствие и лёгкий дурман, я решил всё же прогуляться до места, отмеченного на карте.

С тех пор, как из этого сарая, со стенами, увешанными плакатами, и подвалом, забитым дешёвым спиртным, доносились звуки музыки 90-х, я сюда не заглядывал. На подходе я был встречен радостным лаем стражника. Старая табличка на стене "Стой! Стреляют!" вытянула наружу кучу воспоминаний. Эх, сколько было продырявлено жестяных банок из воздушки! Когда-то на том чердаке я мог спокойно передвигаться, а спустя 15 лет для меня это стало проблемой. Несмотря на все трудности и отсутствие света, мне всё же удалось найти замок, от которого у меня был ключ. Это была небольшая самодельная деревянная коробка, закрытая маленьким китайским замочком с потемневшей от времени, некогда никелированной дужкой. Момент вскрытия был волнителен и, на мой взгляд, немного интимен. Моему взору предстал плотный пакет, в котором я обнаружил стопку старых фото, аудиокассету, общую тетрадку с песнями и аккордами, запечатанную пачку сигарет "Пётр Первый" и фляжку дагестанского коньяка.

Уже находясь в своей квартире, разглядывая фото и слушая кассету пятнадцатилетней давности с голосами моих одноклассников и друзей, песни в собственном исполнении и потягивая исторический коньяк, я вспомнил про ту самую мельхиоровую ложечку-заварник. Когда и при каких обстоятельствах я оставил для себя или своих потомков ключ в ней, я не помню. Не помню, и как собирал весь этот пакет с реликвиями. Лишь одно моя память сохранила бережно – тот факт, что я очень часто, практически ежедневно, использовал этот самый предмет.

В магнитофоне вдруг заиграла вполне современная музыка, нос стал улавливать запахи кофе, гренок и яичницы. Реальность стала меняться, и передо мной возникла моя квартира, в которой всё было по-прежнему. Шкаф стоял на своём месте, телевизор вновь висел на стене. Я поднялся с кровати и вышел на кухню. В моей футболке, пританцовывая, готовила завтрак Маринка. Фотографии и картины снова украшали стены.

– Доброе утро, дорогой! – услышал я. – Как с Сашкой погуляли? Что, опять коньяком дагестанским догонялись? Патриоты, блин... Завтрак на столе. Чай, как ты любишь.

На столе стояла чашка. А в ней мельхиоровая ложечка-заварник.