Человек из поезда

               


   
    
    

                Часть   первая

    В  беспросветной  мгле  слышен  громкий  стук  колёс.  Внутри  поезда   так   же  темно,  как  и  снаружи.    Пассажир   ищет  на  ощупь  выключатель,  несколько   раз  безуспешно  щелкает  им,  недовольно   произносит: - Кому  это    понадобилось,   выключать  свет?                В   полной  темноте  светятся   только  мерцающие  точки  на  циферблате  ручных  часов.
                -  Уже  скоро  восемь! -  слышится      удивлённый   его   возглас,  затем  шуршание  одежды,  шарканье  ног  в  поиске  обуви  и  сказанное  спутникам   по  купе: -  Извините,  если    кого-то    потревожил.  В  этой   темноте,  прежде   чем     найти   свои   вещи,   можно  голову   себе   сломать.
 
  Ударившись   о  полку,    пассажир    в  очередной  раз    возмутился,    отсутствием   света.      Открыв  дверь,   увидел,  вернее,   ничего  не  увидел,   потому   что   и  в   коридоре    было   так  же  темно,  как  и  в   его   купе.                Он   достал  зажигалку  и  при  слабом  её  свете   с  удивлением  обнаружил,  что  находится  в  купе  один.  Причём,  все  полки  были   так   аккуратно  застелены,  словно  их  никто  и  не  занимал.    Там,  где   должна   была   висеть   его    куртка,   в   кармане   которой   должен    быть     мобильный   телефон,   виделась    только    пустая,   без  какой-либо   одежды,   вешалка.                – Интересно,  только   и   смог   он   произнести,  обжигая  пальцы  о  пламя  зажигалки  и чуть   было,  не  выронив  её. 

  Подошёл  вплотную  к  окну,  снова   пытаясь,   что-нибудь  увидеть,  но,  как  не  напрягал  зрение,   ничего   не смог  разглядеть.   Он  прикасался  рукой  к  холодному  стеклу,  ощущая,  как  отдаётся  лёгкой  дрожью  по   его  поверхности   перестук  колёс,  но   самого  окна,   казалось,  и  не  было,  настолько  плотной   была   вокруг   сплошная  мгла.
 Это  было   странное   ощущение,   когда,  то,  к  чему    прикасаешься,  не    обретает  даже  в  мыслях,   какой-нибудь    формы,   составляя   лишь   единое  чёрное   пространство,  которое  куда-то  двигалось.

 Пассажир  выбрался  из  купе,   по-прежнему    пользуясь    огнём  зажигалки. Перед  ним  был  длинный  уходящий  в  бесконечность   коридор,   в  стеклах  вагонного  окна,  он  увидел  отражение  своего   лица,  вырванного   из  мрака  всполохами  огонька,  который,  вспыхнул  в  последний   раз,  и  тут  же,   погас.  Сколько  не  пытался  пассажир  встряхивать  и  щёлкать   зажигалку,  кроме  нескольких  гаснущих  искр,   ничего  больше  извлечь  из  неё  не  смог.
      Он  шёл   вслепую  по  пустому  коридору,  ведя  рукой   по  гладкой  поверхности  стен.  Натыкаясь  на  дверные  ручки  соседних  купе,  осторожно  открывал  их,  спрашивая    одно  и  то  же:  -  Есть   кто-нибудь?  Стучали   колёса,  чуть  покачивался  из  стороны  в  сторону  вагон,  в  котором    всё   было  окрашено    в  чёрный  цвет.  На  светящемся    циферблате  стрелки  показывали   половину  девятого  утра.

 В  такое  время  давно   должно   светить  солнце,  но    за  пределами  вагонных  окон,   не   было  видно  даже  неба.
Пассажир  шёл  по  коридору,  осторожно  ступая  на    ковровую    дорожку,  в   данной   ситуации,  вполне  разумно  опасаясь,  как  бы   она   не  провалилась   в  пустоту. Сделав   ещё  несколько  шагов,   он  упёрся  вытянутыми  руками  в   дверь,   которая  вела  в  тамбур. Всё  также,  на  ощупь,  отыскал  комнату   проводника   и,   стоя  на    пороге,  снова   спросил: -  Есть    здесь,    кто-нибудь?   В  ответ  лишь  сильнее  стучали  колёса.  Ещё  несколько  томительных  минут  прошло  для  пассажира,  ощутившего  в  полной  мере  чувство  одиночества,  когда   рядом   нет   никого,   и  никто  не  отзывается  на  твой  голос.

     Неожиданно  состав   так  сильно  дёрнулся,  что   пассажир  еле  устоял  на  ногах,  ухватившись   за  косяк  двери.  Заскрежетав  тормозами,  поезд  остановился  и,  в  тот  же  миг,  дверь  тамбура,  ведущая  на  перрон  вокзала,   сама  по  себе   открылась.  Всё  так  же   было  темно,  но  это  уже  была  не  та,  беспросветная  мгла,  что   окружала   прежде.  Было  темно  как   обычной   ночью,  хотя,  по  часам  давно   уже  наступило  утро.  Одинокий   пассажир  в   пустом   вагоне  был  рад   и   этим   затянувшимся  сумеркам,  ведь  всё,   как  говорится,  познаётся  в   сравнении.  По  крайней  мере,  он  уже  шёл  не  на  ощупь  и  видел  перед  собой  проём  двери,  где   можно  было  различить  очертания   каких-то   стен   и   зданий.  Держась  за  поручни,  спустился   по   ступенькам  короткой  лестницы  на  землю  и  всей  грудью  вдохнул  прохладный   свежий   воздух.
    -  Вы  на  симпозиум?     От   стены    отделилась,  чья-то  тень  и, сделав  несколько  шагов,   предстала  перед  ним  в  качестве  обычного   человека.  Если  под  словами – обычный   человек,  подразумевать    человека   одетого   во  всё   чёрное   на   фоне  ночного  неба.
Но   пассажиру  из  поезда    сейчас  было  не  до  этих  тонкостей,  главное, что    хоть  что-то   видно  и,  что    слышен  голос  человека. 
  -  Да,  я   прибыл  для  участия  в  симпозиуме.      Я,    писатель,    Адам     Адамов   из    России,   представился   пассажир   из  поезда.
      
 Встретивший  его,  назвал  своё  имя: -  Николос.    Мне    поручено   проводить    вас    до  гостиницы.
 Они  обменялись  рукопожатиями   и  прошли  к  поджидавшей  их  машине.
 Адам   уже  садился   в  неё,  когда  вдруг  вспомнил  о   чемодане   и  своей    куртке,    оставленной     в  купе.   Он  хотел   было     пойти  за   ними,  но    Николос   его  успокоил:  -  Ваши    вещи     рядом  с  вами,    сказал  он, словно   прочитал   его  мысли.
 И,  действительно,  чемодан   и   куртка,    каким-то  непонятным  образом   вдруг    оказались     на  сидении.  Что  бы   убедиться   в  этом,  достаточно   было    прикоснулся  к  ним   рукой,    вот  он,  перетянутый  ремнями  чемодан   и    поверх   его   лёгкая   куртка.
 
  - Наверное,  проводник   вагона    передал,  подумал  Адам,  и  тут  же,  сам    себе  возразил:   - Какой  ещё,   проводник,  ведь  в  вагоне  никого   не  было.  Посмотрев   на  поезд,  отметил,  что    вагоны,   всё    так  же  не   освещены.   Безжизненно  выглядело  и  здание  вокзала.

  Сидя  в  машине,   которая   плавно  двигалась  по  слабо  освещённым   улицам,  он   пытался   разглядеть   в  сумерках  очертания  домов,  мимо  которых, они  проезжали.    Иногда   ему   казалось,   что  машина,    руль   которой  так    уверенно   крутил   молчаливый  водитель,  на  самом  деле  стоит  на  месте, а все  эти  серые  дома,   проступающие  в  полумгле  и  медленно  скользящие  за  окном,  так  же  неожиданно   исчезали,  как   и   появлялись,   уступая  место  другим,  таким  же  расплывчатым  очертаниям.    Наконец  одно  из этих  зданий,  поравнявшись  с  машиной,    остановилось    в  своём  движении.  Николос,  повернувшись,    молча,  кивнул,  что   могло  означать,  что  они  прибыли  по  назначению.

                Часть    вторая.

       Переступив  порог  гостиницы,    Адам    оказался  в  большом  просторном  зале   с  высоким  куполообразным  потолком,  от  которого  шло   необычное  свечение.   Мягкий   свет, со  светло  синими     оттенками,   казалось, излучали  фрески,   изображающие  небесный  простор  с  плывущими   по нему   легкими   облаками.

    Всё   происходящее,  с   той  минуты  как  Адам   оказался  один  в  пустом  и    тёмном   вагоне,  потом  эта  машина,     водитель,  который   на  все   его вопросы      только,    молча,   пожимал  плечами,   всё  это  вызывало  удивление  и  совершенно  ничего  не  объясняло.
   Впрочем,  неясность  и  неопределённость  появилась   ещё  раньше,  с  того  дня,  как    получил   он  приглашение  на  участие  в  научном  симпозиуме,  тема  которого  звучала   довольно  мистически: - «  Трансплантация  человеческих   душ,  вне  времени  и   вне пространства  »
 
На  следующий   день   ему   доставили  письмо  за  подписью  председателя   Международной  ассоциации  писателей  фантастов,  билет  на  поезд    и  довольно  приличную   сумму   на   командировочные  расходы.  Всё  было  очень  неожиданно,  но  неожиданность   эта   была  довольно    приятной.         И  Адам    Адамов    сказал  себе  вслух:  -  А  почему  бы  и  нет!

Сейчас,  стоя   в   центре  большого  зала  залитого  лучами  изображенного   на  настенных  картинах   светлого    неба,  он  начинал  по  достоинству  оценивать  организаторов    мероприятия,  отмечая,  что  им  удалось  создать  действительно   фантастическую  обстановку  выходящую  за   рамки  обычного   понимания  вещей.  И  то,  что  он   был  приглашён  на   этот симпозиум,  наряду  с  известными   писателями  фантастами,   подпитывало  самолюбие    самыми    смелыми  надеждами.
   Однако,  подумал    Адам,     не мешало  бы  при  всей  этой  загадочности,  немного  и  вполне  реальной  действительности, -  расположиться  в  гостиничном  номере,  принять  душ,  чего-нибудь  перекусить  и,    конечно,  встретиться  с    участниками     симпозиума.  Он  оглянулся,  надеясь   выяснить  всё   это  у  Николоса,  который   помог  ему  внести  чемодан   и   буквально,  ещё  минуту  назад,  стоял  здесь,  а  теперь  куда-то  исчез.
 
  -  Называется,  встретили,   начинал    он   менять  своё  мнение  об  организации   симпозиума,    надеясь,  что   досадное  недоразумение,  всё  же  будет   устранено.   Только  вот  кем,  если  по  прежнему,  никто  не  появлялся  в  гостиничном  холле?  Не  было  вахтера   на  дверях,  не  было   администратора,  да  и  вообще,  никого  не  было.  Только  его  чемодан,   оставленный   Николосом   у  стены,  на   нём  замшевая  его   куртка    и,    сам  Адам,    в   центре   большого  зала,  где  не  было   даже   элементарного   кресла,  чтобы  сесть  и   отдохнуть.  Всё   ещё  на  что-то    рассчитывая,   он   взял   свою   куртку,  нащупал    в   кармане    мобильный   телефон,   хотел   было  позвонить   по  нему,  но     в  этот  момент,  прямо  перед   ним   распахнулась  дверь  кабины,  над  которой  вспыхнула  цепочка  цифр.
   
 По  всей  видимости,   лифт,   решил   Адам,  подошёл  ближе  и,   убедившись,  что  это   действительно   лифт,    вошёл  в  него.
 Дверь   кабины   захлопнулась,  на  панно  загорелась   цифра  пять  и  лифт,  тихо  шурша,  стал  подниматься.  Выйдя   на  пятом  этаже,  он   вспомнил,  что  в  кармане    его   куртки     должно  быть   приглашение  на  симпозиум,    где,  кажется,  указано   название  гостиницы  и  номер  отведённой  ему  комнаты.  Так  и  есть.  На  бланке   чётко   выведены  три  пятёрки – 555,  его  номер  в  этой  гостинице.  А  вот  и  эта  комната,  в  дверях   которой  предусмотрительно   был  оставлен  ключ.

В  очередной  раз   он   удивился,   оглядывая  гостиничный   номер.    Во  всём  ощущалось   сочетание  современных  форм  с  элементами  старины.  Зеркало  во  всю  стену   с  матовым   свинцовым  отливом,  словно   дверь,  ведущая  в  потусторонний  мир.                - Мне  эти  путешествия  пока  ни к  чему,  подумал  Адам,   отставляя  подальше  от  зеркала   чемодан   и  с  интересом  разглядывая   широкую  кровать,    на  которой   свободно    могли  бы  уместиться  несколько  человек.

      Воображение   дало    пищу  для    довольно   забавных  сцен,   где   кровать  играла  не   последнюю  роль.  Светильники  схожие  с  вычурными  цветами, холодильник  в  проёме  стены,  телевизор    во  всю   стену  и   компьютер   в   дальнем  углу,   всё  это   создавало    вполне    домашнюю   обстановку.                Не  успел,    как  следует    всё  разглядеть,  как  раздался   телефонный  звонок.  Аппарат,  похожий  на   музейный   экспонат   истории   развития  технического  прогресса,   стоял  на  мраморной   плите  над  камином.                Сняв  трубку  с  рычага,  он    услышал   голос   с  каким-то  особым    акцентом:    -  Это  номер  пятьсот  пятьдесят  пять,  я  не   ошибся?                -  Нет,  вы  не  ошиблись, -  ответил   Адам,  телефонный  звонок  был,  как  нельзя,  кстати,  после       напряжённых  молчаливых  минут  ночного  утра.       -  С  кем  я  говорю?  - спросил  Адам.   И  услышал  в  ответ:  -  Моё  имя  вам  ничего   пока   не   скажет,  но  при  встрече,  я  буду   рад    его   назвать.
   -  А вы  уверены,  что  разговариваете  с  тем,  с  кем  хотите  встретиться?  Дело  в  том,  что  я  только  что  приехал   в   ваш   город,  всего   несколько   минут  назад  поселился  в  этом  номере   и  не  успел  обзавестись   ни  с  кем   знакомством.  Возможно,  вам  нужен  тот,  кто  до  меня  жил  в  этом  номере.  Так  что,  извините,  рад  был   с  вами  поговорить,  но    больше   ничем  не  могу  вам  помочь.

-  Мне  нужны  именно  вы,  Адам    Адамов, писатель  из    России,  приехавший  на  симпозиум.                -  Неужели  я  уже  так  популярен? –   приятно  удивился    Адам. -  Я  вам  признателен, но  боюсь,  что  сегодня  не  смогу  с  вами  встретиться.  Сегодня,  как  вы  сами  заметили,  я  участвую  в  симпозиуме, так  что…                -  Насчёт  этого  я   вам   и  звоню, ровно  в  семнадцать  часов    в  комнате  семьсот  семьдесят  семь,  она  расположена  в  самом  конце  коридора  на  седьмом  этаже.                -  А  вы,  выходит,  один  из  организаторов  этого  форума?                -  Что- то   в  этом   роде.                -  Извините,  смущенно  произнес  Адам,  я  сразу  не  понял,  думал,  что    кто-то  ошибся.                -  Ничего  страшного,  успокоил  его  голос,   - Значит,  ровно в  семнадцать,  встречаемся   в  комнате  семьсот  семьдесят  семь.
      Адам     посмотрел  на    часы,  стрелка  приближалась   к     двенадцати,    до    назначенного   часа  оставалось  ещё  достаточно      времени,  чтобы  отдохнуть  и  привести  себя  в  порядок.




                Часть   третья.

Поднявшись  на   седьмой  этаж  и  пройдя   до  указанной  комнаты,  Адам    отметил,  что  за  всё   это  время   ему  никто  не   встретился   в  гостиничных  коридорах.  Комната,  в   которую  он  вошёл,  размером  была   немногим   больше  чем  его  номер.   В   центре  стоял  сервированный    на  две  персоны   стол,    несколько   больших  ваз    вдоль    стен,     примерно   столько  же   картин   в  стиле   ярко    выраженного      экспрессионизма,   пожалуй,  вот    и  всё,  если  не  считать   два   больших   окна,  закрытых   тяжёлыми   шторами.
 Пока    он  осматривался,  не  понимая,  как  можно  за  этим  столом,  сидя   на  двух  стульях,  проводить  многолюдный  симпозиум,  в  комнате  появился   мужчина,  показавшийся  ему  знакомым.                -  Простите,  мне  кажется,  сегодня   утром , на  вокзале,   начиная   вспоминать,  произнёс  Адам.                Нет,  это  был  не  я,  не  дожидаясь  пока  полностью  прозвучит  вопрос,  ответил  человек,   очень   похожий   на   Николоса.     Длинные   вьющиеся  волосы  обрамляли  его   бледное  лицо, на  котором  выделялись  большие  выразительные  глаза.                -  Тот,  кто  встречал  вас   на   вокзале,  был  Николос,  моё   имя   звучит    несколько  иначе, -  Неколас.   Прошу  вас,  садитесь  за  стол.

-  А  симпозиум?                И  снова,  не  успел   договорить,  как  тут  же  прозвучал  ответ: -  Он  пройдёт  здесь,  за  этим  столом.                -  Но,  я  не  вижу   его     участников,   удивился    Адам.   А  где  же,  остальные?                -  Они  все  здесь.                Последовал  короткий  ответ,  совершенно    ничего   не   объясняющий   в  данной  ситуации.                -  Я   никогда  не  жаловался  на  плохое  зрение,  однако   никого   не  вижу  здесь,  кроме   нас  двоих.                -  Их  участие   предусмотрено   чисто  номинально,  разве  что   будут  использованы   записи   выступлений, интервью.  Тогда  как  ваше  участие, - организатор  данного  симпозиума,  если   так  можно  было  его  назвать,  сделал  паузу,  подыскивая   более  верное  слово.

-  Скажу  так,  мы  с  вами  представляем  два    противоположных   начала,  характеризующих  наиболее  яркие  свойства   человеческой  души.  Надежду,  вопреки  всему,  -    он    сделал   движение   рукой  в  сторону  Адама.    Затем,    жест   руки,    обращённый   к  себе,  -    сомнение   во  всём,  вплоть  до   отрицания   надежды.                -  Довольно  интересно,  что  мы  всё  же  встретились, - с  иронией  произнёс  писатель,  который  рассчитывал  на   иное   участие  и,  в   совсем    ином  симпозиуме.   -  Может,   со  стороны,   всё  это  действительно  выглядит  забавно,   все  эти   рассуждения  о  свойствах  человеческой  души, но,  нельзя  ли   разговор   направить    в  более  серьёзное  русло?  -  спросил   Адам,  принимая  приглашение   сесть  за  стол   и      присматриваясь  к    лежащим  перед  ним  блюдам.

  Неколас,    между   тем,   стал    уверять,   что   говорит   он   вполне    серьёзно,  и   что   в  самое  ближайшее  время,  постарается   в  этом  убедить  писателя. 
    -  Знаете,  о  чём  я  сейчас  думаю, сказал  своему    собеседнику  Адам   Адамов:  - Я   чувствую,   что   помимо    своей   воли,    оказался    втянутым   в  какую-то  странную  игру,   правила  которой   я  не  знаю.
    -   Позвольте,  почему  же   помимо  своей  воли?     Вы   расписались  в  получении  приглашения,  дали  письменное  согласие   принять   участие  в  обсуждении  темы.  И  потом,  вас  никто  насильно  не  сажал  в  поезд,  вы  сами  приехали.

   -   Кстати,  хорошо,  что  напомнили  про  поезд,   и   он   решил  выяснить  до  конца,  что  же   происходит  с   погодой,   то  ли  это  затянувшееся  солнечное   затмение,  то  ли  следствие   какой-то   другой  глобальной  катастрофы,  то  ли  ещё   неизвестно  что.
 
 Он   вкратце   рассказал,  что  произошло  сегодня   с  самого  утра  и,  указывая  рукой  в  сторону  зашторенных   окон,  выразил  сомнение,  что  плотная  завеса   тьмы  рассеялась  даже  к  этому  часу.

  Неколас   внимательно  посмотрев   на   Адама,   произнёс:  -  То,  что  вы   считаете   мглой,  обычное  явление,   на   нашей  планете,  которая  находится   вне    пределов   солнечной  системы.

  Адам   отстранил  от  себя   блюдо   и  укоризненно  покачал  головой,  в  ответ  на    не   очень   остроумную  шутку: - Если  разговор  и  дальше  пойдёт   так,  то,  я   даже  не  знаю,  как   бы   вам  это  сказать.  Ну,  в  общем…

   -  Продолжайте,  продолжайте. Говорите,  что  принимаете  меня  за  сумасшедшего,  или,   ещё  хуже,  за   полного  идиота,  хотя,   особой  разницы   в  этом   не  вижу.
   -  Может  и  не  столь  категорично,  хотя…
  Адам      не    собирался   скрывать,    что  именно   так  он    и  подумал.
   - Не  утруждайте  себя  поиском  корректных   выражений.  Кстати,  вы   же   верите  только  доказательствам.  Смотрите!

  Неколас  указал   рукой  на  стену,   на  поверхности   которой,  как  на   экране,   стали  отчётливо   видны  люди,  медленно   идущие  по  улице.  Адам  узнавал  их,  это были  близкие,  родные   ему  лица.  В  чёрном  платке,  закрывая  глаза  рукой,  шла  его  жена,  рядом  шёл,   опустив  голову,  сын.  Несколько  мужчин  несли  на  руках  тяжёлый   с  откинутой  крышкой   гроб.  Адам   встал  из-за   стола, подошёл  ближе:    -  Что  это?     Повернулся  к  Неколасу,  который   уже   готов  был   выразить   ему  свои  соболезнования.

    -   Что  это,  похороны?  Мои  похороны?  -  не  веря  тому,  что  происходило  на  его  глазах,    произнёс    Адам,  переводя  взгляд  с  экрана  на  Неколаса    и   снова   впиваясь  глазами  в  то,  чему  не  мог  поверить.
Да   и  как   можно   было   поверить   тому,  что   он,   совершенно  здоровый  и  живой,  стоит    сейчас  перед    этой   стеной,   где  транслировалась   жуткая    картина  его  собственных  похорон.
  -  Мои  похороны…-  ещё  раз  произнёс  он  устало,  опускаясь  на  стул.
   -  Я  бы   сказал   несколько  иначе. Похороны, но  только  одного  из  ваших   отражений.  Ведь   стоя  перед  зеркалом,    вы   не    будете    отчаиваться,  если   вдруг   оно  затянется   туманной   дымкой,  или   сумерки   размоют   очертания   лица.  Жизнь   продолжается  и  после   смерти.   И,  смею  вас   заверить,   жизнь  эта,  за  чертой,  вне   времени   и  вне  пространства,   гораздо  интереснее.

    Говоря  это,     Неколас   наблюдал,  как  лицо  Адама    постепенно  приобретало  своё,  обычное  выражение.  Он  всё  так  же,  не  отводил   глаз    от  экрана,  но  это    был     уже    не   растерянный,  испуганный  взгляд  человека   потерявшего  себя.  Напротив,  глядя   со  стороны,  как  его  провожают  в  последний   путь,   Адам  начинал   отмечать    какие-то  детали,  которые   вначале   не  бросались  в  глаза.  Ему  было  искренне  жаль   жену   и  сына   в  их  безутешном  горе.  Видя    слёзы  на  глазах  жены,  он   испытал    даже   чувство  вины,  что   мог   прежде  усомниться  в  её  любви.  Слушая  сказанные  о  нём  прощальные  речи,  отмечал,  что,  в  общем,   всё   говорилось   верно.  Его,  правда,  коробили    фразы:  -  мол,  спи  дорогой   друг,  мы   никогда  тебя  не  забудем,  ты  навсегда  останешься  в  нашей   памяти   и  ещё,  что-то,  примерно  в  этом  роде.
    Он  заметил  как,    посматривая  на  часы,  его   старый   приятель, осторожно  отступил  в  сторону   и    незаметно  покинул   кладбище.   Адам  нисколько  на  него  не  обиделся.  -  Наверное,  сейчас   пойдёт   в  кафе   и,  поминая    друга,  пропустит   пару  рюмок,  предположил   он.   Адам  и  сам  сейчас  был  бы  не против    того,   чтобы   промочить  горло.  Но,   глядя  на   неподвижно   застывшего   Неколаса,  смотревшего  на  экран  так,  словно  хоронили   его  близкого  родственника,  решил  воздержаться.
 
    Его  внимание  привлекли    несколько  незнакомых  женских   лиц,  в  глазах  которых  была,  казалось  бы,  вполне  искренняя      печаль, но,   когда,   склонив  головы,  они  стали   шептаться    между  собой,   скорбное  выражение   уступило   место  простому  любопытству.   Адам   заметил  в   толпе  несколько  человек  из  редакции   газеты,  где  он  прежде  был  сотрудником,  отметил,  присутствие    главного  редактора.  Почти  с  каждым,   кто  сейчас   находился   на  кладбище,  был  связан   какой-то  отрезок  его  жизни.  Здесь  были  друзья  детства,  товарищи  по  институту,  коллеги.  Издатель  его  книг,  соседи  по  дому,  хорошие  знакомые.
 
 Адам     прикинул,  что  людей    собралось   достаточно  много.  В  последний   раз  он  видел  их  в  таком  количестве  на  презентации  его   новой  книги.
  -  Нет,  пожалуй,  тогда   было  меньше,  подумал  он.  Гладкий   дубовый  гроб,  в  котором  он  лежал,  напомнил   своим    коричневым  оттенком,  обложку  его  последней  книги,  а  сами   эти  похороны,   по  тому,  как  они  были  организованы,   памятную  презентацию.  Уж   слишком  отчётливо  перекликались   слова,  сказанные   о  нём   там,  в   просторном  зале  библиотеки  и  здесь,  на  кладбище.

  Грустное  дополнялось  смешным.  Он   смотрел   на  себя,  лежащего  в  гробу,  гладко  причёсанного,  припудренного  с  плотно  сжатыми  губами  и  всё   время   ждал,  что  вот  сейчас   возьмут  и  дрогнут    ресницы.  Увидев,  как  на  самый  кончик   носа  села  большая  муха,  Адам,  забывшись,  даже  привстал,  чтобы  отогнать  её.  И  испытал  искреннюю  благодарность  одному  из  своих   друзей,  который  сделал  это  вместо  него.

      -  Да,  такие   мгновения   и  делают  из  человека   философа,  -   задумчиво  произнёс  он.  Ещё  несколько   минут  внимательно  понаблюдал    он   за  тем,  что  происходило  на  его  глазах,  потом,  вполне  закономерно  поинтересовался   у   Неколаса: - Могу   узнать  причину   своей   смерти?

С  экрана   уже  исчезали   последние  кадры  похоронного   обряда.  Люди   постепенно  стали  расходиться,    оставляя  возле  могильного  холмика    самых   близких.
Когда  Неколас  заговорил,  появилось    новое  изображение.  Адам  Стейн   видел  теперь,  как   он  садился  в  поезд,  прощаясь   с  теми,   кто  на  этом  же  экране,  всего  лишь   мгновение  назад   стоял  возле  его  могилы.
 Лица  у  всех   были  светлые   и  радостные.  Они  что-то  говорили  ему,  махали  руками.  Он,  стоя  у  вагонного   окна,   тоже   махал  им  рукой,    и  тоже,   что-то   им   говорил.  Затем  было  видно  как  поезд,  набирая  ход,  всё  дальше  и  дальше  уходил  от  станции, пока  не  скрылся  полностью  за  поворотом.    Потом  всё   исчезло,   сплошная   чёрная  полоса  скользнула  по  поверхности  стены  и  медленно  растаяла. 

-  Поезд,  в  котором  вы   были,  попал  в  полосу  сильного  землетрясения,   говорил  Неколас,   глядя   на  стену,   на  которой  уже  не  было  никаких  изображений.
  -  Всё  произошло   очень  быстро  и  неожиданно. Вы   так  и  не  проснулись  той  ночью.   Успели  спасти   всех,  кроме   вас.  Вот,   такая печальная история, -  развёл   он    руками  с  таким   удручённым    видом, что  это   несколько   позабавило  Адама,  настолько  искренне   воспринял  его  собеседник  то,  что  только  что,  сам  же  продемонстрировал   на  экране  стены.
 
  -  Теперь,   хоть  что-то,   наконец-то    прояснилось, -  отметил  Адам, -  остаётся   только  убедиться,  что  я  действительно  на  небесах.    И,  тут  же  себя  и   поправил, -  Впрочем,  судя  по   всё   ещё   тёмным  окнам,  вернее  сказать,  в  преисподней.
Он   придвинулся  к  столу,    вооружившись  ножом  и  вилкой,  подмигнул  Неколасу: -    Скажу  так,  раз   оказался  во  власти  дьявола,    не  удивительно,  что   и   аппетит  у  меня  проснулся,  просто  дьявольский.

 Он  опустошал  одну  тарелку  за  другой, пока  не   удовлетворил   вызванный  стрессом   аппетит.  Откинувшись   на  спинку  стула,  отметил   высокое  качество  блюд.    В очередной  раз  повернулся   к  Неколасу:  -  Всё  же,  не   затем,    наверное,  я  оказался  здесь,  чтобы  только   поужинать   и   на  собственные  похороны  посмотреть?

    -  Если   иметь  в  виду  предполагаемый  симпозиум,    ответил  Неколас,  то  я  был  недалёк  от  истины,  когда   сказал,  что  он   проходит  здесь.  Привычное,  для  вас,  землян,  определение  стены  как   некой   преграды, здесь  не  существует. Нам  стены  помогают  видеть, преодолевать  расстояния,  приближать  то,  что  скрыто  за  гранью  горизонта.
 
И,  как  иллюстрация  к  его  словам,  поверхность  стены  окрасилась   в  светлые   тона.  Когда,  эта   светлая   дымка  рассеялась,  Адам  увидел  перед  собой   ряд  расположенных  полукругом  кресел,  в  которых   сидели  люди.  Он  слышал  тех,  кто  выходил  к  трибуне  и   выступал  с   заранее  приготовленной  речью.   Внимательно  прислушивался   к  спорам,  которые  возникали  во  время  обсуждения     докладов.  Приглядываясь  к    участникам  симпозиума,   с  удивлением   заметил,  что  некоторые  из  них,   были   в   одинаковых   костюмах  и    очень   похожими   друг  на  друга.

 Те  же  вьющиеся   волосы,   обрамляющие   бледные  лица  с  большими  выразительными  глазами,  как   и  у,   сидящего  рядом  с  ним   Неколаса.
 Поняв,  о  чём    он   сейчас  подумал,  его  собеседник,    сказал:  -  Всё  правильно,  мы  совершенно  одинаковые,  и  этим  отличаемся  от   остальных.  Кстати, многие   из  участников  симпозиума,   чтобы  попасть  сюда  преодолели    путь  такой   же,   как  и  вы,  хотя,  в  отличие  от  вас,  не  все   смогли   так,    спокойно  и,   по-философски,   отнестись  к  перемещению  души  своей    в  другую  плоскость.
  -  Вы  хотите  сказать,  что  все   эти люди,    по  существу,  мертвецы,  которых,  как  и  меня  уже  предали  земле?
  -  Да,  именно  это  я  и  имел  в  виду,  разве  вас  не  насторожило  название  темы,   когда  вы  получили   приглашение.
  -   Трансплантация   человеческих   душ  вне   времени  и    вне     пространства, произнёс  Адам,  вспоминая,  что  действительно,  прочитав  это,  несколько  удивился  тогда  названию   темы   симпозиума.
  -  Но  я  и  предположить  не  мог,  что  всё  это  настолько  серьёзно. 
  -  Я  же   с  самого  начала   вам   об  этом   говорил,  что  всё  это  вполне серьёзно, -  напомнил   Неколас. 
    И,  видя,   с  каким  вниманием   воспринимает  теперь    писатель     его  слова,  стал  объяснять  суть  происходящего:  -  Из    населения  земли   мы  выбираем   тех,    в  ком  преобладает    символ    чего-то   одного,   имей   он,     изначально,     наиболее   полное   и   наиболее    яркое    отношение   к  злу  или  добродетели,   жестокость,    милосердие, бесстрашие,  трусость.     Я  могу  до  бесконечности    это    перечислять.
  И,   не  прерываясь, продолжал  подробно  рассказывать,  как  трудно   выбирать  из  многих    одного,  с  какими  проблемами  пришлось,   столкнуться,  чтобы  создать   здесь   видимость  планеты,  вполне  пригодной   для   жизни  после  смерти.    Он,  что-то  доказывал  ещё,  приводил  какие-то  примеры,   даже  прочитал  несколько  строк  из  « Фауста »,  пока  Адам  не  прервал  его.
 
   -  Не  мне  решать,  насколько  правильно   был   сделан    каждый  раз     ваш   выбор.    Одно   скажу,  не  может  человек  быть  символом   отдельно  взятых  качеств.     На  то    он   и  человек,  чтобы    всё   познать  в   сравнении,    отчего-то  уйти,  к  чему-то  вернуться.  Порой   в  одной   судьбе  всё  так  переплетётся,  что    целой   жизни  не  хватит,   что бы   распутать  спутанный  клубок.

    -  На   то  и   есть   период,  после  жизни,    вступил  в  дальнейший  спор  Неколас.   -  Возможностей    гораздо  больше,  когда  находишься  вне  времени  и, вне  пространства. 
     Адам   задумался  о   чём-то,   затем,  посмотрев  на   Неколаса,   неожиданно   признался:  -  Не  могу    отстраниться    от    мысли    о    прошедших    похоронах,  всё  время   перед   глазами  скорбные,   но  живые   лица.   И,   моё    лицо,   в   гробу,  ухоженное,  словно  не  в  могилу  направляюсь,  а  на  вечеринку   с   друзьями.  В  смокинге,  в  рубашке  с   плотным   воротником.  А  этот   смокинг,  я    так    его  не   раз    и  не  надел,  до  этого,   всё  случая   не  было  подходящего,  даже  на  презентации  своей  книги,  был   в   этом  самом  костюме,  что  на  мне  сейчас. И  вот,  надо  же,   увидел  себя  в нём  в  гробу. Раньше,  когда  задавался  вопросом,  ради  чего  стоит  жить,  отвечал   по-разному,  но,  никогда,  даже  в  мыслях  не  мог  предположить,  что   стоит   выжить,  чтобы  увидеть  свои  похороны.  О  многом   начинаешь  думать    после    этого   иначе,  на  многое,  по-новому  смотреть.


                Часть   четвёртая.

Полный  отчаянья  женский  крик,  взывающий   о  помощи,    донёсся   снизу.
  -  Вы  слышите?   Спросил   Адам  у  Неколаса,  который   отреагировал   на    это  довольно  просто,   попросил,   чтобы  плотнее  закрыли  дверь.
  -  Там  в  помощи  нуждаются,  а  вы?
   - А  мы  нуждаемся  в  покое, таков   мой  принцип,   и  вам  советую,  спокойней   относиться  к  подобным  мелочам.
  Крик    женский    снова   повторился.    Воображение    рисовало  Адаму   жуткую   картину  насилия,  которое   имело  место,    где-то  совсем     рядом.

 Видя,  как  Адам  бросился  к  двери,   Неколас   попытался,     его   остановить,  но    писатель    уже   покинул  комнату  и   быстро   спускался    по  лестнице.  В  холле   гостиницы   он  увидел  группу   парней  окруживших  молодую   женщину,  которая    пыталась   вырвать  из  их  рук  свою   сумочку.
-  Оставьте  её,   слышите, крикнул  Адам, подходя  к   хулиганам.
-  А  ты  кто  такой,  что  тебе  надо? -  толкнул  его  в  грудь  высокий  парень,  он  замахнулся    для   нового   удара,  но  Адам,  успел   перехватить  его  руку.

   И  тут  случилось  совершенно  неожиданное,   женщина,  которую  Адам   пытался    защитить   от  хулиганов,  ударила  его  по  голове   своей    сумочкой,  оттолкнула   и   бросилась  на  помощь   парню,  который   сидя  на  земле  потирая   руку. На   Адама    одновременно  накинулось  несколько  человек,  сбили   с  ног  и   стали   его   избивать.

Он    пришёл  в  себя  только  в  гостинице.  Когда  открыл  глаза, увидел  сидящего  напротив   Неколаса.
  -  И  что  добились  вы,  вмешательством  своим?    Спросил   он,   глядя,  на  помятый  костюм   Адама  и  свежую  царапину  на  его   щеке.
    -  Там  били  женщину,  коротко  ответил  Адам.
    -  Оставьте,  отмахнулся   Неколас, какую  ещё  женщину,  все  они  из  одной   кампании,   не  поделили,  что-то,   поругались,  а  вы  полезли   восстанавливать   справедливость.   Вот  и  поплатились  за  это   и,  не  вмешайся  я,  всё   было  бы   для   вас   намного  хуже.

    -  А  как  же  принцип  ваш,  покой  всего  дороже? 
    -  Не   хотелось  собеседника  терять,  тем  более,  когда  на  полуслове  был  прерван  разговор.

    Адам,  поднимаясь  с  дивана,   тяжело  вздохнул, освобождая  от  боли  избитое  тело,  потрогал  рукой  царапину  на  щеке.
   -   Жаль,  что  знакомство  с  городом  вы   начали   снизу,  с  первых  этажей, выразил  сожаление   Неколас, - в  дальнейшем   советую   прислушиваться  к  моим   словам.  Я   проведу  вас  по  всем  этажам  и  по  всем  улицам.

   -  Почему   такое  особое  внимание    именно  ко   мне,    а  не   к    другим  участникам   симпозиума?
    -  Вы  ошибаетесь,  если  думаете,  что   к  вам  какое-то  особое  отношение.  Но,  чтобы  было  всё   понятней,   начну  с  себя,  вернее  с  одного,  таких  как  я. 

      Неколас   устроился   удобнее,   напротив  Адама:  -  Вы   обратили   внимание,  что    здесь   очень   много   похожих  на  меня    обитателей  этой  планеты.  У  нас  даже   имена   похожие: - Неколас, Николос, Никилас  и  так  далее.  У   нас  есть    девиз,  смысл  его    заключен    в  двух  словах:  -  Мысли   вслух.
 
 Мы  хотим  устранить  все  шероховатости,  все  изъяны,  все  недочёты   природы  которые  присутствовали  при  создании   человека. В  принципе  он  остаётся  таким  же,  даже  внешне,  но  он  уже  не  будет  представлять   отдельную   от  остальных   личность.  Я  говорил  прежде,  что  мы  стремимся  все  качества  присущие  человеку,   объединить  в  одно,  тем   самым,  делая  его  разумней   и  сильней.  Нам  это  нужно,  чтобы  выжить  среди  других,  разноликих  обитателей   вселенной.  Наша  планета  это  своеобразная   мастерская   по  созданию   сверх человека,  который   будет  править  миром.  Все  качества  присущие  другим  соединятся  в  нём. Работу  эту  в  один  день  не  проведёшь,  не  хватит  даже  нескольких  столетий,  но  это  нас  не  удручает.  Мы  кропотливо,  час  за  часом,  приглядываемся  к  людям,  ведём  работу  с  ними,  причём  конкретно   с  каждым  наедине.  Примерно  так,  как  я  сейчас   веду  беседу  с  вами,  беседуют  с  другими  остальные. Главное,  что  мысли  наши,  мы  выражаем  вслух,  мы  прямо  говорим,  ничего  не  утаивая. Мы   всегда   готовы    выслушать   другое   мнение   и,  в  конечном  итоге,   убедить,  что  истина  на  нашей  стороне.

  -  Довольно  интересный  механизм  придуман  вами, писатель   всё   никак  не  мог  пересилить    головную  боль,  которая    не  отпускала  его, то  ли  как  результат   потасовки,  то  ли  от   всех  этих   открытий   сделанных   Неколасом,  смысл  которых   был  довольно  туманен.   Адам   потёр  пальцами  виски,  пожалев,  что  не  захватил  с  собой   в  дорогу  болеутоляющие  лекарства.  Увидев  на  столе   графин  с  водой,  наполнил  стакан  и  выпил.  Странно,  но  головная  боль  тут  же   его    отпустила. 
Неколас,  сидя  напротив,  подождал,  пока    Адам  поставит  на   стол  стакан,  внимательно  посмотрел  на   него,  словно   для  того,  чтобы  убедиться,  что  с  ним  всё  в  порядке  и  после  этого  продолжил   беседу.

   - Мы  далеко  не  первые,  кто,   поставив  перед  собой   такую  цель, -  создание  сверх  человека,   избрал  для    эксперимента   землю.  Но  в  отличие  от    других,   мы  решили  переселить  часть   людей   на  другую   планету,  несколько  переоборудовав  её,  чтобы  обстановка   ничем    не  отличалась,  от  той,   в  которой    вы  привыкли  жить.  Мы  старались  предусмотреть   всё,  до  самых,  казалось  бы,  незначительных  мелочей, не  исключив,    для  полноты   картины,   даже   грубость    и   насилие.
    -  Не  знаю  как  насчёт  других   качеств,   но  в    этом,  на  мой  взгляд,  вы  действительно, преуспели,  сказал  Адам,   потирая  ушибленную  челюсть. 
    -  Насчёт  другого  тоже  сделано  немало,-  заверил   его   Неколас, -  как  раз  сейчас, я  хотел  вас  пригласить   присутствовать   на   заседание  парламента.
     -  Парламент,   здесь? -  удивился  Адам. 
     -   Да,  на  девятом   этаже.
Не  теряя  времени, они  поднялись   на  два  этажа  выше. 


                Часть   пятая.
 
    Ещё  в  коридоре,   проходя   к  большому  залу,  который  находился   в  самом   его конце,  они  услышали  громкие  голоса  и  звон   колокольчика,  которым  председательствующий   пытался  установить  тишину.
    -  Успокойтесь,  прошу  вас,  взывал  он  к   депутатам,  которые    громко,   что-то  доказывали  друг  другу.  В  этом  шуме,  иногда  можно  было  расслышать   и    отдельные  слова.
     -  Народ   ждёт  наших  решений!  Мы   должны  помнить,  какая  ответственность  лежит  на  каждом! -  Кричал,   держась   за  спинку   стоящего  перед  ним  кресла  человек   внушительной  комплекции.  Порой  он  так  наклонялся   вперёд,  что  бедное   кресло   жалобно  поскрипывало,  и  готово  было  развалиться  при  следующем  его  движении.
  Другой   человек,   с   депутатским  значком  на   лацкане  пиджака,  требовал   объяснить    ему.  -  О   какой   ответственности  здесь   говорится,   и  о   каком    народе?     Посмотрите,  -  повернулся  он   к   залу,  указывая  рукой   на  человека  внушительной  комплекции: - Где  он,  а  где  народ?
Внушительного  вида  депутат   побагровел  лицом,  и,  казалось,  не  помешай   кресло,  сейчас  бы  бросился   на    своего  противника.
    -  Я  говорю  от  имени  народа,  который  мне,  в  отличие  от  вас,   доверяет  решать  его  судьбу.
Слова   эти   захлестнули  аплодисменты,  сквозь  которые  пытался  пробиться   надрывный   голос  колокольчика  в  руках  у  председательствующего:  -   Я  требую  порядка   в  зале! 
      -   А  я  требую,   заявил,  подходя  к   парламентской   трибуне  человек  в  больших   тёмных  очках, -  чтобы  в  первую  очередь   был   проведён  референдум,  подтверждающий   доверие   наших  избирателей.
И  снова  голос  председательствующего:  -  Успокойтесь,  нельзя  же  говорить  всем  сразу.
     -  Референдум!  Только  референдум  подтвердит  наши  полномочия!
  Ещё  один  голос  раздался  с  места.  И  новое  предложение:  -  Необходимо    дополнить   положение  о  статусе  народного  депутата.
 Седой   мужчина  поднял  руку,  призывая  к  тишине,  и  когда  она  относительно  установилась,  сказал,  окидывая  всех  пристальным  взглядом: -  Парламент  должен  быть  вне  критики,  иначе,  скажите  мне,  какой  же,  к  чёрту,  он  парламент?
И  снова  голоса:  -  Референдум!   Народ!   Парламент!
  Адам     спросил:  -  А  часто,  избранники  народа  из  этих  стен  выходят?
 -  А  для  чего?  -  удивился   Неколас.-  Зачем   терять   напрасно  время  им,  тем  более,  отсюда,  с  этой  высоты,   им   и  так  всё  видно  хорошо.
  -  Тогда  уж  лучше   бы    им   перебраться     на  крышу,  чтоб    видимость  была  ясней,   не  удержался,  чтобы  не   съязвить,  писатель. И  тут  же  заметил:  -   Однако,  несмотря   на  все  эмоции,    их   лица   скорей   напоминают   маски,  с  печатью  недоверия  ко  всему.
Неколас,  соглашаясь,  кивнул  головой:  -  При  разности  речей  они  в  одном  едины,  у  них  в  крови  приобретённый  опыт, - учить  других,  как  надо  жить,  что  делать, к  чему  стремиться, в  чём  искать  спасенье.
    -  А  улица  учитывает  мнение,   столь  представительных   мужей?
    -  Им  заменяет  улицу   вот   этот  коридор, -  указал  на  гостиничный   коридор   за  своей  спиной,  Неколас.
     - Как  всё   знакомо, -   вздохнув,  произнёс  Адам:  -  Доказывают,  спорят,  приводят  доводы,  какие-то  законы  издают,  которые  никто  не  выполняет.
       -   Всё   верно,  но  я   привёл  тебя  сюда,  чтоб   ты  им  дал  надежду,  одну   на  всех.
        -   Дать  им  надежду?  -   протянув  в  сторону  зала  руку, Адам  ещё  раз  спросил:  -  Им?   Нет! – покачал  он  головой,  -  Пусть  и  дальше   ломают  в  словопрениях  копья.  Парламент,   ограниченный  стеной  и  коридором,   от  нужд   людских,  с  рождения  слепой.  Ему  не  врач,  ему  могильщик  нужен.
       

                Часть   шестая.

         Адам    Адамов   в  своём  номере  склонился  над   листом  бумаги.   По  старой    привычке,   прежде,  чем   набрать  текст  на  компьютере,   он    вначале   записывал  его  обычным  пером.  Возможно,  тратил  на  это  больше   времени,  но   когда  он   писал  на  бумаге,  выводя  росчерком  пера  торопливые  строчки,   ощущал   свободное   дыхание  мысли,    не  нуждающейся  в  посреднике,  которым,   по  мнению   Адама,   являлся   компьютер,   бесцеремонно   вторгающийся   в  творческий   процесс.  Возможно,  всё  дело  было  в  привычке  уже  немолодого  писателя,  большая  часть  книг  которого   имела  в   своей  основе  рукописные  тексты.  Время  диктовало  свои  условия,  и  без  компьютера,  в  итоге,  всё же  обойтись  было  нельзя,  поэтому  Адам  оставлял  на  его  долю  завершающую  часть  работы,  редактируя  уже  написанное. 
  Вот  и  сейчас,  вооружившись  пером,   он  записывал  свои   впечатления   о  минувших  днях.

       «  Сегодня   пятый  день,  как  я  под   этой  крышей, -  выводил    он  на  бумаге   своим размашистым  почерком. -   Пятый  день  как   я  не  перестаю  удивляться  всему,  что  здесь  вижу.  У  меня  создаётся  мнение,  что   в  этой  гостинице   собрались   люди   со   всех   концов  земли.   Кем  только  этот  дом  не  заселён.  И,  довольно   странно,   что   в   первый  день,  я  никого  не  видел,  хотя,  как  выяснил  потом,   жизнь,  в  потустороннем  этом  мире,  не  затихала    ни  на   одну   минуту.   Кого  здесь  только  нет,  экстрасенс,  внушающий   тревогу   перед  будущим   которого  он  сам  не  видит,  художник  у  холста,  непонятый  никем,  вооружившись  кистью,  замазывает    очертания   предметов,    когда   на  стуле  перед  ним  сидит  натурщица.  Слепой   скрипач  на  ощупь  находящий   струны.  Старик,   влюблённый   в  девушку,  перед  свиданьем   с  ней  какой-то   мазью  натирает  ноги.  А  между  тем,  избранница  его,   сидит  перед  окном  и  строит  глазки  другому  старику.  В  соседнем  номере  крик   воронёнка   слышится   с  утра.  Подобрав,   из  гнезда   упавшего  птенца,  его  пытается  кормить  с  ладони  хлебом   юноша.  Чёрная  птица  каркает  на  весь  этаж  и  ждёт,  пока  он  догадается   положить   пищу   в   её    раскрытый  клюв.  Прямо  в  коридоре, в  позе  лотоса,  сидит  невозмутимый  йог.» 
      
Удивительно  как  я  их   всех    не  заметил   в    первый   день,   подумал   он   снова  и  отложил   на  время  в  сторону   перо.
  Характеристики  данные   каждому     персонажу,   подмеченные   детали  и  занесённые   им   на  бумагу, в  дальнейшем  могли  послужить   основой   для   рассказа.  Адам    рассчитывал,  если  хватит  время,  написать  книгу  о  том,  что  ему  довелось   пережить  и   увидеть  здесь.  Он  даже  название  к  ней  придумал: -  « Человек  из  поезда »

Он  всё   ещё   продолжал  думать  обо   всём   происходящем,   с  позиции  земного   времени.  Для  него  очевидным  было  одно,  что  он   мыслит,   а  это   значит,  что   он,   вопреки  всему,  существует.
     Прервав  его  размышления,  раздался   знакомый  стук  в  дверь,  так,  каждое  утро,  предупреждал   о  своём  приходе  Неколас.  Когда  он  вошёл  в  комнату,  Адам  заметил  в  его  руках  книгу  в  красивом   тёмном   переплёте.
    -  Хотите   сделать  мне   с  утра  подарок,  спросил   он   у  Неколаса.
  Но  тот,  как-то  странно   улыбнулся  в  ответ,  а  потом,   буквально  поверг  в  изумление  Адама    протянув   ему,  его  же  книгу.  Книгу,  где  чётко  на  обложке,  после  его   имени,   было   выведено   название: - Человек  из   поезда.
   -  Как ?   Только  и  смог  сказать    писатель,   потрясённый   тем,  что  держал  сейчас  в    своих    руках.    -   Как   это  может  быть,  я  ведь  только  что, -  он  повернулся  к  столу,  на  котором  лежало  несколько    исписанных  его  рукой  листов,     - Ведь  я  только  сейчас,  задумал  написать  книгу  с  таким  названием.  Я  даже  не  приступил    ещё    к  работе  над  ней,  только  подумал,   а  вы   даёте  мне  эту  книгу.  Нет,  я  ничего  не  могу   понять.  Ничего!  Ладно,  бог  с  ним  с  этим   поездом,  вполне  может  случиться  такое.   Моя  смерть, похороны,  моё  присутствие  здесь,  тоже,  ещё    можно  представить,  если  верить  в  существование   потустороннего  мира,  но -  эта  книга?

    -  Я  хотел  вас  обрадовать,   но,  ни  в  коем  случае,  не  волновать  до  такой  степени,  что  вы  так  переменились  в  лице,  пытался    его   успокоить    Неколас,     хотя    и  не  писатель  я,  но  знаю,   каких  хлопот  доставляет   всё,  что  связано  с  изданием   книги,  да  и  работа  над  ней    отнимает  время.  А  что  для   вас   дороже  всего?  Вот  это  самое  время,  которое  я,  таким  образом,  решил  для  вас  сэкономить.  Ну,  правда,  не  стоит  так  волноваться  по  пустякам.   Сядьте, выпейте  воды…

    -  Ничего  себе,  пустяк, - сказал  Адам,  тем  не  менее,   прислушавшись  к  совету,   сел  за  стол  и  единым  залпом    осушил   стакан  с  водой.  Он  с  трепетным  волнением  раскрыл   книгу,   перелистал    страницы,   ощущая  в   каждой  из  строчек,  свои  мысли  и  те,  что  успел  перенести  на  бумагу  и  те,  что  так  и  остались  ненаписанными.  Перелистал  до  самого  конца  и,  обнаружив   с  десяток  чистых  листов,  сказал,  поднимая  глаза  на  Неколаса, -   но,  книга,  получается,    не  закончена?
    -  Это  не  трудно  поправить,  выйдем  в  город,  пройдёмся  по  улицам,  хватит  вам  всё  время  сидеть  в    гостинице,  наберётесь  свежих  впечатлений,  осмыслите  их  и  тут  же,   ваши  мысли  перекочуют  на  эти  пустые  страницы.
     - Боже  мой!  Где  же,  вы  были  раньше?  - Не  сдержавшись,  радостно   крикнул   писатель.   Неколас,  при   таком   проявлении  чувств  Адамом ,  не  преминув  всё  же   сказать: -  Ну,  вот,  а  то  я  уже   думал,  что  вы    сейчас   сознание  потеряете,  или,  хуже  того, опять   сыграете  в  ящик…
    -  Послушай,  приятель,  а  ты   с  каждым  разом  всё  лучше  и  лучше   начинаешь  владеть   земным  языком,   сказал   Адам.   -  Эх,  если  бы   нам  сейчас  оказаться  там,  на  земле,  мы  бы  с  тобой,  при  таких  твоих  возможностях,  да  при  моих  мыслях,  мы  бы  с  тобой  такое  бы  совершили.  Такое...  Эх! – ударил   он   по  столу  кулаком,  понимая,   насколько  всё   это    сейчас   невозможно.


                Часть  седьмая.

        Они  шли  по  улицам,  казалось  бы,  вечернего  города,  хотя  на  самом    деле,  по  земным  часам,   был   полдень.  Адам    всё  ещё  не   мог  привыкнуть    к   этой  вечной  полумгле,  когда   в  любое   время   суток    небо   не  становилось  ни  темнее,  ни  светлей.  Утром,  поднимаясь  с  постели,   он  по  привычке  подходил  к  окну  и,  видя  за  стеклом  завесу  мглы,  испытывал  тягостное  чувство,  словно  ему  до  сих  пор  не  вернули  то,  что  без  его  ведома,   забрали.  В  такие  минуты   было  особенно   тяжело   думать,  что  никогда   уже  не  переступит   он   порог  своего   дома,  не  увидит   самых  дорогих  его  сердцу  людей,  жену  и  сына.  И  если  в  присутствии  Неколаса  он  старался  не  показывать,  как  удручён   выпавшим  на  его  долю  одиночеством,  то  наедине  с   собой,  чаще  всего  сидел,  стиснув  голову  руками,    и   смотрел  в  пустоту   ничего  не  видящим  взглядом.  Ночи  почти  всегда  бессонные,  утро  почти  всегда  без   надежды,  день,   почти  всегда,  заполненный   грустными  мыслями.  И  как  не  пытался   он   их  скрывать,  всё  же   Неколас   чувствовал,   что  сейчас  с  ним  происходит  и,  пожалуй,  впервые  за  всё   время  своего  существования,  на    этой,   создавшей  его  планете,   испытывал  к  человеку   искреннее  сочувствие.
 
   -  Нельзя  прятать  в  себе    мысли,  произноси   их  только  вслух,  внушала   тень,  нависшая  над   планетой.  Это  было  главное  правило  для  тех,    кто   претворял  на  чёрной  земле   её   волю   и   обязан  был  обеспечить   один,  общий  для  всех  закон,  который  заключался   в  словах – мыслить  только    вслух.    Адам    был  первым, кто  поколебал    веру  в  это  незыблемое  правило.

И  сделано  это  было  благодаря,   той  самой  книги,  которая   издана   была,  единственно  для   того,   чтобы,   таким  образом,  дать  возможность   затаённым  мыслям  писателя  вырваться  наружу.   Они  вырвались  и  подобно   отблеску  света  проникли  в  душу  Неколаса,  заставив  его  о  многом  задуматься.   О  том,  чего  он  никогда   не  видел,  какой  она  может  быть,  земля,   в  лучах  солнца?    Что  это   значит,  встречать  рассвет?
 И  что  есть  на  самом  деле  жизнь?   Он,  Неколас,  пытался  гнать  от  себя  эти  мысли,  которые,  проникнув  в    душу,  прятались  в  её   закоулках,  а   если    и   звучали,  то  приводили   в  ещё  большее  смятение.
Вот  и  сейчас,  они  шли  по  улицам   города  и  оба  хранили  молчание,  каждый,  думая  о  своём.    Что-то   наподобие   сгустка  тени  появилось  впереди,   по  мере  приближения,   оно  обретало   очертания,   скорее    инопланетного   существа,    чем  человека.
   -  Что  это  за  чудовище? -  спросил    Адам    у    Неколаса.
   -   Перед  нами,  робот    устаревшей  конструкции,  созданный   человеком,  неизвестно  когда  завезённый  сюда  и,   ставший,  чем-то,   вроде   достопримечательности     чёрной  планеты.

     - Могу  я  задать  ему  несколько  вопросов? – поинтересовался  Адам.
     - Попробуй,  если   это   у  тебя   получится.   Обычно  он  хранит  молчание.  Поздороваешься  с  ним,  не  ответит.  Спросишь  о  чём-нибудь,  как  будто  и  не  услышит. 
     -  Подождите,  бросился  вдогонку  за  роботом    писатель, - я  хочу  поговорить  с  вами.
    -  Слушаю  тебя,   человек,  -   прозвучал  скрипучий  металлический  голос.   Стальное  существо   медленно    повернулось    к   Адаму,  измеряя  его  пренебрежительным  взглядом  и  слегка  покачиваясь   на  скреплённых  болтами  ходулях.
     -  Скажите,  вам  не  бывает  одиноко  среди  людей?
     -   Я  чувства  этого  не  знаю.  Тот   одинок,  кто  многое   теряет    на  жизненном    пути.  В  отличие  от   вас,   людей,   я  с  каждым  днём  всё  больше  обретаю.
Казалось,  ещё  немного  и  он  будет   бить  себя  в  грудь,  доказывая, - вот  я  какой, в  отличие  от   вас. По  крайней  мере,  грудь   свою   он  уже  выпятил,  а    пальцы     сжал   в  кулаки.
 Неколас,   почувствовав,  что  с  роботом   происходит,  что-то  неладное,  отступил  в  сторону  и  потянул  за  собой   Адама .  Поведение  машины,  когда-то  созданной   человеком,   а  потом  им  забытой,  и  за  ненадобностью   выброшенной    на   свалку, сейчас  действительно  внушало  опасение.  От  каждого   движения,   поржавевшей  от  времени     машины,   от  каждого    слова,  сказанного    на  пределе,   исходила      агрессия, всё  ещё   сильного,  и,  тем   не  менее,   поверженного   гиганта.
 
     - Вы  -  жалкие,  беспомощные, бескрылые   существа,  называющие  себя  людьми,  - говорил  робот,  сотрясая   воздух. -  Вы,   говорите  о  том,  чего   не  знаете.  Гордитесь   тем,  чего  не  имеете. Вы,  только  видимость  одна,   с  претензией  на  разум,  который  недоступен    вам.
     -  А  ты  сказал,   он  молчалив,  шепнул,  повернувшись  к  Неколасу,   Адам,   жалел,  что  затронул   эту  машину,  брызжущую   злобой  ко  всему   человечеству.  -  Учёный,    создававший  это  существо,  наверное,    находился  в  состоянии   депрессии,  -  вполне  серьёзно   отметил   про  себя Адам.      - И   теперь, -   вздохнул    он, -  несчастная   машина,   несёт   в  себе   весь   этот  груз.

 У   Неколаса  было    другое  мнение:  -  Я  думаю,  в   машине,  что-то,    со  временем    испортилось.   И  не  мудрено,  всё  время  под  открытым  небом,  и  в  зной,  и  в  холод,   под  дождём,  под  снегом.  Несомненно,  что-то    испортилось   в   этой   машине, -  сделал    Неколас,  единственный,   как  ему  казалось,  правильный  вывод.
     -  У   этого  робота  вполне   земная  человеческая  судьба.   Не  удивительно,  что    не  испытывает    он  к  людям  уважения.    За  что?  За  то  высокомерие,  с  которым  относился  к  нему   создатель?    За  то,  что  наделив     разумом,   люди    пытались   подчинить  его  разумное  начало,  своим,   порою  не  всегда  разумным  интересам.  Или,  может  быть  за  то,  что  человек,  в  итоге  отвернулся  от  него,  когда   он  так  нуждался   в  человеке…  Ты, знаешь,  а  мне,  действительно,    стыдно   за  всё   человечество    перед  ним.
Адам    смотрел    как,   удаляясь,   всё   дальше,   сливался  с   вечерними  сумерками,    вышедший  из  моды,  устаревший   одинокий  робот.   -   Нет,   это  не  у  него,  что-то  испортилось, -  ответил   он   Неколасу,  -  это  человечество   наше    нуждается  в  ремонте.  Но  не  в  том,  о  котором  вы  мечтаете.  Не   для  того,  чтобы  быть  сильнее  и  стать   какими-то,   особыми    существами.    Может,  наше  спасение  в  том,  чтобы  научиться  быть  слабее?      Посмотри,      вулкан   исторгнет  огненную  лаву,  казалось  бы,  что  может   быть  сильнее.  Расплавленные  камни  потекут  рекой  и  твёрдым  панцирем  затянут   землю.  Но  стебли  трав,  они   пробьются  через  камень,  и  там,  где  было  мрачное  безмолвие,   раскинутся  зелёные  луга.  Земля!  Как  много  есть  оттенков  в  этом  слове.  Как  все  они,  по-разному,   звучат.   Там,  на  земле,     умел   я   слышать  тишину.  Видеть, как  закат  сменяется  рассветом  и  не  печалится  при  этом.  Как    облака,  цепляясь  за   луну,  скрываются  за  гранью  горизонта. Там,  на  земле…

        Адам    больше  ничего  не   сказал.  Он    стоял   на  пустынном  перекрёстке  в  сумерках   под  сумрачным  небом  и   смотрел  в     скрытую   от  него   даль,  где  возможно   находилась   земля.  Его   земля  оставленная   другим.    Он    стоял   и   мысленно    рассуждал   о   расстояние,   которое   видится  всегда  иначе,  в   зависимости  оттого   насколько  человек  может  его  преодолеть.  Одно  дело,  когда  ты  знаешь,  что  достаточно   пройти  перекрёсток,  свернуть  на  другую  улицу  и  то,  к  чему  ты  стремишься,  оказывается   рядом.  Несколько  шагов,  несколько   минут,  пусть  даже  дорога   займёт   весь  день,   это   не   имеет   решающего    значения,  когда  перед  тобой  преодолимое  расстояние.   Все  преграды,      ты  сможешь  преодолеть,  если  ты  в  пути,   а  где  то,  в  конце  его,    есть   то,  к  чему  ты  идёшь.
                Часть  восьмая.

         Прогулки  по  городу  становились  чем-то  обязательным    в  программе    общения  писателя   с  Неколасом.  В  результате  их,  Адам    открывал  для  себя  всё  новые  стороны   существования  людей  в  потустороннем  мире. 
Некоторые   вели   ту   же  размеренную    жизнь,  что  и  на  земле,   словно,   не  подозревая, что  она   протекает  теперь    в  другом   измерении   времени.  Они   привычно   приходили  на  работу,  получали  зарплату, посещали  магазины,  в   выходные  дни   шли   в  кинотеатры   или   концертные   залы,  знакомились,  заводили  друзей, в  общем,  одним  словом  -  жили,   стараясь   не    думать,   насколько  всё  это  временно.

 А  если  и  задумывались  над  этим,   то  спешили   переключиться  на  другие  мысли  и  чем  то  себя  занять,  чтобы  не испытывать  тоскливого  чувства.  Они  были,  по  своему  счастливы,  потому  что  в   загробной  жизни,  сбывались  их  надежды,  а   мечты   обретали  реальность,  пусть  и  окрашенную  в   серый  цвет.  По  существу,   для    них    это  была  жизнь  во  сне,  который  длился  бесконечно  долго.

    Адаму    встречались  и    другие  люди,   кто  прекрасно  сознавал  своё  положение,  тяжело  переживал   разлуку  с  прежней   жизнью,  со  всем,  что  осталось  там,  за  тёмной  чертой  горизонта.  Они  были  особенно  беззащитны  в   этом  сумрачном   мире,   потому  что  всегда  носили  с  собой   неисчерпаемую   боль.  В   конце  концов,   они    замыкались  в  себе,  пытаясь  таким  образом   построить   свой  маленький  мир  из  оставшихся  воспоминаний.

      Встречались  и   те,  кто   смог    перечеркнуть  всё,  что    было  в  прошлом,  вытеснил  из   памяти  всё   земное   и    со  временем  превращался  в  безликую  мрачную   тень.
Удивительней  всего,  что   они   спокойно  уживались   все   вместе  на  этой   тёмной   планете,  не    навязывая  никому   своих  убеждений.  Возможно,   это  качество   было  чисто  земным   или,   в  силу  каких-то  других   обстоятельств,  но  никто,   никого   из  них,    не   звал   за  собой.    Да  и  куда   позовёшь,  когда,  не  то,  чтобы  горизонт,  на   расстоянии  нескольких   шагов,  уже  ничего  не  видно.   Одно  из  отличительных  качеств    тёмной  планеты  было  состояние  покоя,  в  котором  она  пребывала.  Сплошные  серые  будни,  без  взрывов  и  посвиста  пуль,  без  катастроф  и  эпидемий,  без   войн  и  митинговых  страстей,   без  житейской   суеты,  в  общем, без  всего,  что  могло   бы  нарушить   их     кладбищенский  покой.

      Как-то,  зайдя  в  магазин,  который,  как  и  другие   подобные   заведения,  работал  в  течение   всех   суток,   Адам   увидел    на  прилавке   необычный  зонтик.  Раскрываясь,  он    не  только    защищал   от  непогоды,  святящееся  приспособление    высвечивало  тротуар,   по  которому   шёл,    и,  казалось,   в  этот  миг,     зонтик   укрывал  тебя   от  всех  неприятностей,  от  всех  волнений  и тревог.  При  случае   его   можно  было  сложить  и   опираться  на  него  как  на  посох.  Его   легко   можно   было   превратить  в   удобное   кресло,  чтобы  сесть  и   отдохнуть.  И  ещё,   можно  было,   снова  раскрыв    над   головой,  так  закрутить,  что  всё  начинало   мелькать   перед  глазами  и  становилось  легко  и  весело,  будто  уносили   тебя,   куда-то   далеко,  волшебные   качели.
 
 Адаму   казалось,   что  многие   из  тех,    кого  он  встречал  на  улицах,   несли  над  собой   такие  же,  только   невидимые   глазу,   зонтики,   и   обретали   под    ними,   на  какое-то  время,   чувство  покоя.
  После   всех  этих  размышлений,  в  книге  « Человек  из  поезда »  появлялись  новые     страницы.  Просматривая  их,  писатель   иногда  вносил  поправки  в текст,  они  тут  же  занимали  свои   места,  вытесняя   не   совсем  удачные,  по   его  мнению,     строчки. 

                В   конце   одной   из  прогулок,  уже   собираясь   вернуться   в  гостиницу,   Адам  обратил  внимание  на  здание,  где   располагалась    редакция  журнала.     Разумеется,   писатель  не  мог  пройти  мимо.    Неколас,   сначала   не   возражал,  но    потом,  увидев,   как  снуют  по   коридору     люди   с  видом   неоценённых   гениев,  а  их  было  так  много,  что  от  этой,  сплошной    гениальности,    начинало  рябить  в  глазах,  сказал: -  Слушай,    а   зачем   они    нам?     Разве   недостаточно  иметь  на  один  город    одного  писателя?  Этого  писателя  я  вижу  перед  собой,  а  остальные    меня  не  интересуют.
 
 И  хотя,     сказано    всё  было    в  шутливом  тоне,   Неколас    действительно  не  собирался  здесь  задерживаться.  Больше  всего  опасаясь,  какого-нибудь  сочинителя  с  его  скоропортящимся    товаром,  который  он   непременно  постарается    дать   им  попробовать,  чтобы  узнать   их   мнение.  Причём,  это  обязательно  будут  стихи  и,  читая  их,   поэт   будет  закидывать  назад  голову  и  делать  широкие  жесты  рукой.  Уж,  кого-кого,  а   поэтов,   в   загробном    мире,   Неколас   навидался   вдоволь.
  Вот  и  сейчас,  он   точно  определил,  что   юноша,   переступивший  порог  кабинета  редактора,   начинающий   поэт  и  пришёл  он,  чтобы  узнать,  напечатают  в  ближайшем  номере  его  стихи  или  нет.
 На  начинающего  поэта  обратил  внимание  и   Адам     он    напомнил  ему   его   молодость,  когда, вот  так  же,  обивал  он   пороги  различных  издательств.   Пройдя  вслед  за  юношей,  в  кабинет  редактора  Адам    и  Неколас  оставались  незамеченными   в  тени   большого   шкафа,   делившего   кабинет   на  две  части.     Их  не  было  видно,  но  зато  они  прекрасно   видели  и  слышали  всё,  что  происходило  в   комнате.
  В  ответ  на  приветствие,    человек   за  столом  указал   на  стоящий  рядом  стул.  Когда  юноша  сел,   он   снял  очки,    и  спросил,   по  какому  вопросу  тот   пришёл.

    -  Я  приносил   рассказ    вам,  неделю  назад,  ответил  юноша,   с  робкой   надеждой  глядя  на  человека,  от  которого,   возможно,  зависела  сейчас  вся  его  дальнейшая    судьба.
     -  Как   же,  помню,  помню,  -  редактор     водрузил  на  прежнее  место  большие  очки  в  тонкой  золотой  оправе  и  стал,  что-то   искать  в  ящиках  своего  стола.         Пока  он  рылся  в  бумагах,  Неколас  тихо  прошептал   с  разочарованием: - Надо  же,  писатель.  А  я   был  уверен,  что  поэт.
Адам,    приложил   палец  к  губам.  Неколас  пожал  плечами,  как  бы  говоря, -  пожалуйста,  если  нужно,  могу  и   помолчать.
   -   Вот  он,  ваш  рассказ, - наконец-то  нашёл,   что  искал,   редактор. Положил  перед  собой   страницы  рукописи. 
   -   Да,  я  прочитал  ваш  рассказ.  Довольно  интересно,  особенно   отдельные   места,  а   так,  в   целом…
    -   Что,  нужно,  что-то   переделать?
    -    Ну,  почему  же   так   сразу  и  переделать.  Можно  и  оставить,  всё  как  есть,  разве  что   немного  подправить  кое-где,  а так…
Глядя   на  юношу,  он  снова  снял   очки  и  с  улыбкой  произнёс: - готов  поспорить,  что  вы,  молодой  человек,  когда  вошли,  думали,  что  я  верну вам   рукопись.  Признайтесь,  ведь  так?
    -  Да,  в  общем - то,  замялся  юноша, сидя  на  краешке  стула.
    -  Вот,  видите  какая  у  нас  работа,  не  только  то,  что  написано,  читаем, но  даже   невысказанные    мысли. Как  говорится, - мысли  вслух.
   Довольный  произведённым  впечатлением    редактор,  откинулся    на  спинку  стула.  Несколько  мгновений   сидел,  раскачиваясь  на    нём,  затем,  приняв  окончательное  решение,  придвинулся  плотней  к  столу,  где  лежала  рукопись.
   -  А,  в  общем-то,  вы  правы.  Вашу   рукопись,   я   вам    верну.   Видите  ли,  всё,  о  чем  вы  пишите,  всё  это  уже  было.   Вы,   дорогой   мой  друг,  повторяетесь.
   Юноша  поднялся,  в  его  глазах,  где  ещё  совсем  недавно   искрился   луч  надежды,  была   глубокая  печаль.
   -  Я  могу  идти, - тихо  спросил   он.
   -  Да, да, -  засуетился    редактор,  снова  приблизив  к  лицу очки,  -  и  рукопись   свою,  тоже  возьмите. 
Из  здания  редакции   они   вышли   почти  одновременно  с  этим  юношей.  Он  шёл  впереди,  ссутулив   худые  плечи   и    выделяясь   белым   пятном  в   сером  полумраке.
      -  Мы  все  нуждаемся  в  поводырях,  неожиданно   и   неизвестно  к  чему,    сказал   Неколас,  то  ли  имея  в  виду   юношу,   идущего  впереди,  то  ли  в  целом,   обо  всех,   глядя,   как  торопливо  пересекают  улицу  одинокие  прохожие.  Возможно,  это  были   просто  мысли  вслух.

 Адам,  прибавив  шаг,  поравнялся  с  вышедшим  из  редакции  молодым  сочинителем.                -  Извините,  так  случилось,  что  я  слышал   весь  ваш  разговор  с  редактором.                -  Да,   рассеянно  посмотрел  на  него  юноша, - признаться,  я  вас  там  не заметил.                -   Мне  кажется, - продолжал   Адам, - редактор  был  не  прав.  Вы   только  не  отчаивайтесь.  Конечно,  я  не  читал  ваш  рассказ,  но  всё  же…                -  Но,  он  так  сказал,  и  может  быть,  так  оно  и  есть  на   самом  деле.                -   И,  что  же  вы,  сдадитесь?  Так  вот,  сразу?                -  Не  знаю.
Он   теребил  в  руках  сложенную  вдвое  рукопись.  И   в  эту  минуту   действительно  не  знал,  как  поступит  дальше.  Сядет  ли  за  стол,  обуреваемый  желанием  изложить  на  бумаге    новый  сюжет.  Или,   уже  сейчас,  перечеркнув  задуманное,  больше  никогда  к нему  не   будет  возвращаться.  Он  не  знал.  И  эта   его   нерешительность,  читалась     в  том,   как   он   стоял,  опустив  голову,  как  смотрел,  куда-то   вдаль,  грустными   глазами.                -  Не  знаю,  -  ещё  раз  произнёс  юноша.                -  Смотрите, -  тронул  его  за   плечо  Адам,  указывая  в  ту  же  даль, и,  словно  приближая  её,  стал  говорить  настолько  искренне,  что  всё,  что  он  сейчас  говорил,    обретало   реальные   очертания.                -  Смотрите,  указывал  он  юноше  рукой:  -  Влюблённый   в   женщину,  сказал  слово,  за  сотни  лет  до  этого,  произнесённое    другим:  -  Люблю!   А  как  восприняла   его   любимая   признание?   Как  будто  слово  это  в  первый   раз,  единственно  лишь  для  неё  звучало.  Видите, -  цветы,  редактор  бы  сказал, - что  здесь  такого,  обычные  цветы.  А  это  -  жизнь,  в  неповторимом,  новом  проявление.  Вот,    женщина   прошла   с  ребёнком  на  руках,  какою  нежностью  её  наполнен    взгляд,  с  какою  беспредельною  любовью  она  глядит  на  собственного  сына.  Но   это  тоже  было.  Все  чувства,  что  ведут  по  жизни  нас,  не  отличаются  особой  новизной. Восторг  и  гнев, страданья,  радость  и  печаль,  стыд,  гордость,  величие  и  унижение, - всё  это  тоже,  уже    было.  С  кем-то  и  когда-то,  всё   это  было,  было,  было    и,   каждый  раз,  опять, впервые,  проявлялось  в  новой   нашей    жизни.
  С  каждым  новым  словом,  сказанным  Адамом     лицо  юноши  преображалось.  В  нём   уже   не  было  той  удрученности,  с  какой  он  вышел  из  редакции  журнала.  Его  глаза  приобрели  прежний  пытливый  взгляд,  запоминающий   все  детали.  Он   выпрямился  и  казался  выше  ростом.    -  Спасибо, - горячо  благодарил  он     крепко  жал  руку  писателя  и  снова  говорил:  -  Спасибо   вам,   вы  обнадёжили  меня,  как  будто  бы  опять  вернули  к  жизни.  И,  если  можете,  послушайте,  стихи  написанные  мной.  Мне  кажется  они  как  раз  о  том,  что  вы  мне  только  что  сказали.   Вы,  разрешите,  я  прочту?
       Неколас,  всё  это  время   стоявший  рядом,   развёл  руки,  мол, что  я  говорил,    всё-таки,   -    поэт!     Не  обращая    внимания  на   этот   его,  красноречивый  жест,    Адам   подбодрил  юношу:  -   Конечно  же,  прочтите,   вы  уже  заинтриговали  меня,    я    вас  слушаю.                И,  юноша,   преодолевая  волнение,  прочёл:

Всё   в   первый  раз,                И,  каждый  раз,  сначала.                И   солнце,   не  такое  как  вчера,                И   даже,  бесконечная  волна,                Нахлынет,  и,  уже  идёт  другая.                Роса,  на  тонком  стебельке  цветка,                И  на   холсте  оконном,  капля  дождевая,                Не   повторятся   больше   никогда.                И,  жизнь  моя,  не  повторит   другую.                Другая   жизнь,  не  повторит  мою…

Он   остановился,  повторил  ещё  раз  последнюю  строчку  и,  потирая   рукой   лоб,   смутился,  от  того,   что  забыл  следующие   слова. 
Адам     одобрительно    качал  головой: - Просто  прекрасно,  очень  хорошие  стихи.  Я  бы,  на  вашем  месте,  прочёл  их  тому  редактору   в  ответ   на  его замечание.    Так,  что,  не  отчаивайтесь.  Я  уверен,  вы  ещё  напишите  много  замечательных  книг.                -   Спасибо,  вы  дали  мне  надежду.                -   Так  не  теряйте  же  её, - сказал,  прощаясь  с  юношей,  Адам.
Когда   тот    ушёл,   окрылённый  надеждой,    Неколас  заметил:  -  Я  же   говорил,  всё  кончится  стихами.
      -  Не  всё   потеряно,  пока  звучат  стихи,  с  удовлетворением  отметил  Адам   снова  думая  о  том,  как  всё  же  похож  этот  юноша,  на  того  нескладного   паренька,  который    когда-то    принёс  в  редакцию  свои  первые  стихи  и  представился    редактору    как   Адам   Адамов.


                Часть   девятая.

       И  эта   ночь,    как  и  многие  другие,   была   бессонной.       Но,   в   отношении  писателя,  не   подходило    выражение,    -  страдал   от    бессонницы.       Бессонные  ночи,   предоставляли    ему  возможность,  полнее  сконцентрироваться    над  замыслом,  который  он  вынашивал   в  себе,  в  течение  нескольких   дней.      Чашечка  горячего  кофе,   выкуренная  сигарета,   чистый  лист  перед  тобой,  и  никого  вокруг,    кроме  ненавязчиво  звенящей  тишины,  о   каком  сне  здесь  можно  говорить,  когда  рвутся   на  волю  строчки,  продиктованные  небесами.
 
  На  этот  раз,  прежде  чем   он  успел  облечь   свои   мысли  в  словесные  одежды,  его    потревожил,  чей-то  осторожный  стук  в  дверь. 
  -  Кто  бы  это  мог  быть,  в  такое  время,   он  посмотрел   на  часы,  стрелки   показывали   за  полночь.  Стук,  настойчивый   и  тихий,  повторился  снова.   Писатель,   не  спрашивая,    кто  там,  открыл   дверь,  и,  удивился,  увидев  пустой  коридор.
  -  Показаться    мне  не  могло,  подумал  он,  слишком   отчётливо  было  слышно,  как,  кто-то  стучался,  тем   не  менее,  за  дверью  никого  не   было.   Адам   прошёлся  по  коридору,   ни  около   лифта,  ни  на  лестничной  площадке,   никого   не  было.

  -  Странно  всё   это,  сказал  он  вслух, и вернулся  в  свой  номер.  Он  уже  собирался  сесть  за  стол,   как   в  это  время,  за  его  спиной   кто-то   произнёс:  -  Простите  мою   бесцеремонность,  я  понимаю,  что   сейчас  очень  поздно,   но…
Резко  повернувшись,  Адам   увидел   человека  стоящего   возле  камина,  с  таким  видом,   словно   он  только  что  оттуда  вылез  и  в  случае   необходимости,     может   опять   там  исчезнуть.   Своё   неудовольствие,    появлением   ночного   гостя, Адам  скрывать  не  собирался,  однако  и  незнакомец   не  спешил    удалиться,  не   объяснив   цель    неожиданного   визита.   
-  В  этой   книге, он   кивнул  в  сторону  стола,  на  котором  лежала   раскрытой  последняя  книга  Адама,  ничего  не  говорится   о   тех,  кто  не  утратил  надежды  вернуться  на  землю,  в  другом  или  в  этом  ,  но    всё   равно, вернуться   к  ней… 
   -  Действительно,  подумал  Адам, - таких   людей  я   не   замечал,  на  улицах  этого  города.  Он  стал   пристальней  разглядывать  стоящего  перед  ним  человека,   находя  в  его  облике  волевые    черты  несломленного  характера.
    -  И  много  вас,  мечтающих  вернуться  вновь  на  землю?
    -  Не  так   и  мало.  Вы  сами  скоро  в  этом  убедитесь.
    - Хотите  сказать,  что  все  они,  также  как  и   вы,  придут  сюда,   ко  мне?
     -  Нет.  Вы   придёте   к   ним.  Вы  сами  всё  должны  увидеть,  и  в  книге  этой   написать  о  тех,  кто  жил   с  надеждой,  не  утратив  её  и  после   смерти.
      -  Написать   в  книге,  Адам   усмехнулся,   но  кто  прочтёт  её,  вот  в  чём  вопрос?   Она   в  единственном,  пока  что  экземпляре,  как  рукопись. Тем  более,   здесь,  в  потустороннем  мире. 
      - Началом  для  всего,  когда-то,  было  слово.  На  эту  книгу   вся   теперь  надежда.
 
      Человек,   стоящий  у   камина,   верил,  что  вслед  за  словом,     души   их  пробьются  через  мрак,   непреодолимое   осилят  расстояние  и  вновь  вернутся  на  свою   планету.  Он  так  настойчиво   убеждал  в  этом   Адама,    что  тот  начинал,   вопреки  всему,   ему   верить.  И  когда  незнакомец   предложил   идти  с  ним,  не  раздумывая,   согласился,   задав  всего  один  вопрос:  -  Куда  и  долго  ли  идти?
          -   Здесь,  не  далеко, -  последовал  ответ,   в  подземный  город. 
          
  Собрание   проходило   при  свечах.  В   свете   их  скользили  тени  на  стене  и  упирались  в   низкий   потолок. Мрачнее  места  трудно  было   отыскать,  чем  этот,  пропахший   плесенью  сырой  подвал.  В   свете  восковых  свечей  скользили  тени,  упираясь  в  низкий  потолок.  Голоса  людей  звучали  глухо.  Лиц  не  разглядеть. 
Адам    повернулся   к  единственному  знакомому   ему   здесь   человеку,  который  привёл  его  сюда.  Был  уверен,  что  он  стоит   рядом,  но  не  смог  увидеть   его   лица.
Первое,  что   услышал   он,  спустившись  по  скользким   ступеням   в  полуосвещенный    подвал,  чей-то  громкий   протест:  -  Хватит,  довольно!     Вслед  за  ним,  в  гнетущей  тишине  прозвучал   властный  голос:  -  И  я  считаю  тоже,  что  довольно.   Довольно,  ждать,  что  кто-то   придёт  и  выведет  нас  из  этого,  разъедающего  душу  мрака.  Довольно,  наивно   верить    в    мечту   и   ничего  не    делать,  чтобы  она  осуществилась.  Довольно,  надеяться,   что  сумрачный   туман   развеется  сам  по  себе   и  прояснит  горизонт.  Пора  понять,  что    нет  у   нас  горизонта,  там,  где  он  был,   отныне  пропасть…

Глухой   ропот  прокатился   по   толпе,  скопившейся  в  тесном   подвале.  Трудно  было  понять,  то  ли,  таким  образом,   выражали   они  своё    неудовольствие,  то  ли    одобрение.
 Тем  временем,     возвышаясь  над  толпой,   голос    произнёс:   - Вот  она,  теперь,   планета  наша,  он  развёл   руки  в  стороны, -  достаточно  зажечь  свечу,  чтобы  увидеть,  как  она  обозрима.   Семена  безрассудства  и  жестокости,  дали   плоды  и  проросли  в  душах  людских  переплетением   всего  низменного.  Ошибались  те,  кто  считал  мысль  бесплодною,  вот  её   результат, указал  он    на   толпу  стоящую  перед   ним,  вызвав     новый   протестующий   ропот.    Не  обращая  на   него  внимания,  человек,   в   котором   Адам    смутно  начинал  различать  того,  кто  привёл  его  в  это  подземелье,    говорил:  -  Стократ  повторенная  мысль  становится  неудержимой  и,  подобно  атомной   частице,  распадаясь  на   новые,   образует  силу  способную  разрушить  все  привычные  понятия,  всё,  что  считали  мы  незыблемым,  разумным,  прочным.

 Пробившись  к  трибуне  человек,  которого  вела  как  будто  тень   его,   спросил:   -  Допустим,   что   прав   ты.  А  дальше, что?
   -  Хотите   знать,  что  делать  дальше?  Скажу.  -  Возвышаясь  над  толпой,  он  бросил  взгляд  в  ту  сторону,  где  прислонившись  к  стене,  стоял  Адам.
  Теперь  писатель  был  уверен,  что  перед  ним,   тот  самый   незнакомец.   Он  сделал   шаг  вперёд,  чтобы  лучше  его  слышать.
   -  Сохраните   хотя  бы  то   немногое,  что  осталось   в  ваших  душах.  Преодолейте  недоверие  друг  к  другу.  Поймите,  единственное  предназначенье  человека  -   сберечь  землю,  на    которой  вырос.  Всё  остальное,  в  том  числе  и  миф  о  сверхчеловеке,  не  стоят  ничего.  Не  к  этой  цели  вы  должны  идти,  она  вас   заведёт  в  тупик,  такой  же  мрачный,  как  и  это  подземелье.   Свет,  сохранив  в  душе,  идите  к  свету.

         Настойчивый   и  громкий  стук  в  дверь,  пробудил  Адама.  Он  поднял  голову,  взглядом,  ещё  не  отошедшим  от  сна,  с  удивлением  заметил,  что   тёмное  подземелье,  где  он только  что  был,  вместе  со  всеми  находящимися  там  людьми,  куда-то   исчезло.  Он  сидел  за  своим  столом,  а  перед  ним  лежала   неоконченная  им  книга.   В  дверь  снова  постучали. -  Наверное, Неколас  пришёл,  подумал  Адам,  поднялся  и  пошёл  открывать  ему  дверь. 
   -  Опять   провёл   всю   ночь  без  сна,   пожурил   его   Неколас, -  попомни  меня,   к   добру   это  не  приведёт.                Адам    ничего   не  ответил.  Не  стал  рассказывать  и  об  удивительном  сне  увиденным   ночью. Но,  в  течение  всего  дня,   возвращаясь   к   тому,  о  чём   говорил   ночной  гость,  задумывался,  как  это  несправедливо,    когда    истинный  смысл      жизни   открывается   человеку    в  те  мгновения,  когда   он,    уже   и  сам   не   может  воспользоваться    открывшейся   истиной   и   не  может    передать  её   другим.

                Часть    десятая.

       На  следующий   день,   утром,  взяв  со  стола  свою  книгу,  он  с  удивлением  обнаружил,  что  в  конце  её   осталась  всего  лишь  одна  чистая   страница.  Когда   сказал  об этом  Неколасу,  тот,   как-то  странно  посмотрел  на  него,  словно    с  трудом   пытался  постичь   смысл   сказанного,  но,  так  ничего  и  не  сказал.  Шёл  сороковой  день  пребывания   Адама    на  чёрной  планете.  Его  зрение  за  это  время  обрело   качество,  видеть  в  темноте.  Он  уже  спокойно   различал   предметы  на  расстоянии,  мог  прочесть  надписи  на  вывесках,  разглядеть  лица   людей   и  уже  не   ощущал    тягостного  одиночества  как  в   самые   первые  дни.  Появилось  много    новых   знакомых,  с  которыми  он  иногда  коротал  время  в  кафе,  играл  в  шахматы,  обсуждал  различные  проблемы,  в  том  числе  и  о   состоянии   души  вне  времени  и  вне  пространства.   
    С  Неколасом  сложились  самые  приятельские  отношения.  Они,   как  и  раньше, находили  время  для  ежедневных  прогулок  по  городу. 
Правда,  сегодня,  Неколас  выглядел   несколько  странно.  За  весь  день    почти  не  проронил  ни  слова,  словно   напрочь    забыв  о  девизе, -  мысли   вслух,   он,  казалось,  ушёл  в  свои,  глубокие  раздумья.                -  О  чём  это  ты  так  задумался? -  пытался  его  растормошить  Адам,  но  его  провожатый,  только  пожимал  плечами  в  ответ,  ничего   не  объясняя.           -  Давай  присядем  на  одну  из  этих   скамеек,  - предложил  Адам,  указывая  вглубь  тенистого  сада,   который  примыкал  к  серому  зданию  больницы.    Как  только  они  сели,  сверху,  из  раскрытого  окна  одной   из  палат,   зазвучала  песня.
                Нежный,   тонкий  голос  девушки  рассказывал,  какой  печалью  пронизано  одиночество,  разъединяющее  любящие  сердца,  о  том,  что  разлука  всегда  ходит  в  тёмном   плаще,  у  неё  усталое  лицо  и  чёрные  усталые  глаза.

-  Какая  грустная  песня,  дослушав    до  конца, сказал    Адам,  и  какой  чарующий    голос.  Он  повернулся  к  Неколасу:    -  Кто  эта  девушка,  что  так  чудесно  пела?                -  Одна  из  многих.                -   Догадываюсь,  что  одна,   и  всё  же,  кто  она?                -  Её   обходят   здесь  все    стороной.  Болезнь  её  не  излечима.                -  Несчастная,  а  чем  она  больна?  И  неужели   так   всё  безнадёжно?                -  Душа  у  ней   больна.   И  двух  разумных  слов   ты   не  услышишь  от  неё. А  поёт   действительно  красиво,  душевно  так    поёт… Ну,  что  об  этом  говорить,  пора  уже   в  гостиницу  нам    возвращаться.
Неколас   поднялся,    посмотрел  на  писателя,  который    продолжал    сидеть   на   скамейке.     -  Ты  пожалуй  иди,  а  я  здесь,    ещё   немного,   побуду,  -    сказал   он.    -   Что-то  настроение  у  меня  сегодня  такое,  что  не  хочется  замыкаться  в  четырёх  стенах.  Душно  мне  там.  Давят  на  меня  эти  стены,  словно,   вот - вот   сойдут   с  места,   двинутся  на   меня  и  захлопнут   как  в  гробу.
Неколас  не  стал    его   переубеждать,  зная,  что  всё   уже    заранее  предопределено.  И  сюда,  в  этот  больничный   сад,  попали  они  не  случайно.  И   песня,   той   девушки,   звучала  только  для   Адама   и  что   обязательно    встретятся  они   этим   вечером,   и    встреча   эта  будет  последним,   что  вспомнится   писателю,  прежде  чем  навсегда  исчезнут   нависшие  над  ним     сумерки.

Знал  Неколас,  что   сейчас   и  он    простится  с  Адамом  и  больше  никогда   его   не  увидит,  даже  память  о  нём  не  сможет   сохранить,  уничтожит  её  равнодушная  ко  всему  живому,  тень  чёрной   планеты.  А  его,  Неколаса  завтра,  а  может  быть  уже   и  сегодня,  пошлют    встречать    новый   поезд  и  нового  человека  из  поезда.

 В  эти,  оставшиеся  мгновения,  когда  Адам    ещё  находился  рядом,  Неколас  пытался  задуматься  о  собственной  жизни,  он  хотел  что-то  вспомнить  из  того,  что  было  раньше,  намного  раньше  его  встречи  с    писателем,  но  память  всё  время  возвращала    только   на  перрон  вокзала.  Так  ничего,  не  сказав  человеку,  с  которым  успел  подружиться   он,    молча,    повернулся   и  ушёл.
 
         Оставшись  один,    Адам     снова   посмотрел   в  сторону   открытого  окна  на  третьем  этаже,  в  надежде,   увидеть   лицо  девушки.  Он  представил,  как  она  может  выглядеть. Наверное,  у  неё   мягкие  шелковистые  волосы,   перетянутые  тоненькой  ленточкой,  думал  Адам,  и   длинные,  пушистые  ресницы.  Глаза?  Какие  у  неё   могут  быть  глаза,  пытался  он  предположить,  и  решил,  что  глаза,  наверное,  карие.    В  проёме  открытого  окна,  никого  не  было  видно.  Не  было  слышно  и   песни,  хотя  голос    всё  ещё   звучал  в   его   памяти.  Тонкий,  трогающий  сердце  голос,  который   говорил,  как  она  беззащитна  в  этом  сумрачном  мире,  как  одинока.  Ему   стало  казаться,  и  он  отчётливо  сейчас  это  чувствовал,  что  девушка,  наверное,  сидит  в   своей  комнате,  и   тоже  смотрит  на    тёмный   квадрат   окна,  похожий  на    холст  картины,  где  не  видно  ничего  кроме  размазанных  серых  пятен.  Смотрит  и  мечтает,  чтобы  кто-то  пришёл,  взял  её  за  руку   и  посмотрел    в   её   глаза.

 -  Я   ведь   ни  разу  её  не  видел,  -  пытался  остановить   себя  Адам,  а  что  если,   она  и  не  смотрит  на  это  окно,  ни  о  ком  не  мечтает  и,  вообще,   не  думает  так,  как  мне  кажется.  И  волосы  у  неё  могут  быть  другие,  и  глаза,    совсем  и   не  карие,  а   голубые.     И,  почему  я  думаю,  что  она  несчастна  и  одинока,  может   всё  совсем  наоборот?  Но  голос  девушки,  который  не  замолкал   для  него,  ещё   сильнее   взывал   о  помощи,  звал  к  себе.   И  он  пошёл. Поднялся  на  третий  этаж,  прошёл  по  длинному  больничному  коридору,  никого  не  встретив  на  пути.  И,   чувствуя,  как  сильно  забилось    от  волнения  сердце, остановился   у  двери  палаты, окна  которой  выходили  в  сад.  Он    уже  прикоснулся   к  ней,  чтобы   постучать,  как   в  это   время   снова    зазвучала  песня.  Она  звучала  тихо,  но  Адам    отчётливо  слышал  каждое  слово. Казалось,  что девушка  пела  только  для  него.  Только  ему   рассказывала  о  своей  печали.   Только   к  нему   призывала,  прийти  и  быть  рядом.

      Чтобы   не   прерывать  песню,   он   не  стал   стучать   в   дверь,   только  слегка   приоткрыл   её,  и  пока   не  стих  голос   стоял  в  проёме  открывшейся    двери. 
Почувствовал  на   себе   пристальный   взгляд,    девушка   повернулась  и,  увидев  Адама,  нисколько  не  удивилась.  Она  улыбнулась  ему   как   старому   знакомому,  поправила   ладонью   мягкие  шелковистые   волосы,   перетянутые   тоненькой   ленточкой.   Светло – карие   глаза,  обрамлённые  пушистыми   длинными  ресницами,  смотрели  доверчиво  и  печально.

    -  Вы   так  прекрасно   пели.  Простите,  я  не  помещал  вам? – спросил   Адам,     переступив     порог.   Больничная  палата   была  рассчитана   на  два  человека.  Небольшой   стол   у   раскрытого  окна.  По  бокам  от  него  две   кровати.  Одна  нетронутая,  аккуратно  застеленная,  другая,  на  которой   сидела   эта   девушка,   не  отводившая  от  Адама     доверчивых   грустных  глаз.  Был  ещё   и   стул   стоящий    рядом   с  кроватью.   Он   спросил:  -  Вы  разрешите  мне  сесть?   Девушка,  ничего  не  говоря   в  ответ,   смотрела   широко   раскрытыми  глазами.  Смотрела  так,   словно    пыталась  по  движению   его   губ    прочесть,  что   он   говорит.  Не  отрываясь,   следила,  как  он  шёл  к  стулу,  как  сел  на  него.  Пристальным  взглядом  прикасалась   к  лицу   Адама,  как  это  делает  слепой,     ощущая   ладонью  руки  все  изгибы,  все  шероховатости  кожи  и  трещинки  морщин.  Именно  это  ощущение,  словно  сейчас   по  лицу   прошлась  её  рука,  испытал   Адам    сидя  перед  девушкой.  Со  стороны   он    напоминал   врача,   навестившего   больную.   Она   сидела,   положив  руки  на  колени,  прикрытые  больничным  халатом,  худенькая,  бледная,  юная.   Он    сидел, скрестив  руки  на   груди.

     -  Вы   так   прекрасно   пели,    начал  всё  заново   Адам,  предположив,   что  возможно,  девушка  или  не  расслышала,  что  он    ей  говорил,  или   не  смогла  вникнуть  в  смысл  сказанного,  под  впечатлением   неожиданного   его   появления.  У  Адама  не  было   уверенности,  что  и  на  этот  раз   девушка   поняла,  о  чём  он  говорит.  Она   смотрела   так   же  доверчиво,  как  может  смотреть  ребёнок   на   взрослого    человека,  который   обещал  принести  подарок,  пришёл,  а  подарок  пока  ещё  не  дал. 

   -  У  вас,  чудесный   голос.  Я  не  мог    не  зайти  и  не  сказать  вам  об  этом.
Девушка   всё  так  же  сидела,   держа   руки   на  коленях,  и  всё  так  же   смотрела,   не  отрывая   взгляд   от  его  лица.
 -   Я  именно  такой  её   и  представлял,   думал   он,  отмечая  правильные  черты    бледного   лица,  и  испытывая  к  ней   одновременно  и  жалость, и  чувство,  которое   неожиданно  вдруг   вернулось,  затмив   собой   все  прожитые   годы.  Но    жалость  к  ней,      была  сильнее,  потому  что  он  видел,   как  она    одинока,  как   беспомощна   и  слаба   в   этом   мрачном  и   жестоком   мире.

       - Мне  хотелось  бы,  что-то  сделать  для  вас,  чем-то   вам    помочь,  - он    вкладывал  в    слова,   всю  силу  чувств,  которые  испытывал    к  ней.  И,  оттого  ли,  что  сказано  это  было  так  проникновенно,  с  такой  душевной  теплотой,  девушка  оторвала  руки  от  колен,  сильно  прижала  их  к  груди   и,  наклонившись  к  Адаму, попросила:  -  Прогоните   ночь,  меня  пугает  темнота, говорила  она,  боязливо    оглядываясь   на  сумрачное   окно.
  -  Большая    чёрная    птица     каждую   ночь    прилетает   к  окну,     бьёт    крыльями   по  стёклам   и  грозиться   выклевать  мне  глаза.
Она  говорила   так,   словно   открывала   страшную   тайну    известную   только  ей,  говорила   тихо,  прислонившись   к   лицу   Адама   настолько  близко,  что  он  ощущал   дыхание  её  губ,  а    прядь    шелковистых  волос  то  и  дело  касалась  его  щеки.
 
      - Вы  только  не    уходите.   Ведь,   правда,   вы  не  уйдёте?
      -  Я  никуда  не   уйду.   Буду   вот  здесь   сидеть,   и  охранять  вас.   И  никакая   птица  больше  не  прилетит,  я  прогоню  её.
 Адаму    хотелось   обнять  девушку,  прижать   её     к   своей   груди   и  тогда,  точно,  ей    ничто   бы  не  грозило,  разве  что,  кроме   тех   чувств,   которые  он   к  ней  испытывал  сейчас,  но  именно  эти  чувства,   чистые,  светлые  чувства,    удерживали   его.  Удерживали,  потому  что  в  глазах  девушки  не  было  той  затаённой  искорки   надежды   которую  дарит  женщина  мужчине,  не  было  чего-то   скрытого,  не  высказанного.  А  была   только  просьба,  помочь,  защитить,  от  того,  что  её   пугало.

     -   Меня  страшат   эти  вечные    сумерки.   Пожалуйста,   прогоните   ночь!
 Тоненькие  худые  руки  её,  сжатые   в   кулачки  и   сильно   прижатые   к  груди   придавали  её   просьбе   отчаянное  звучание.
      -  Ночь  всего  лишь  время  суток,  она  уйдёт,  пытался   её   успокоить   Адам.  -  Видите  часы,  вот,  здесь,   -    он  указал  на  циферблат,  - чуть  сдвинутся  на  право   стрелки,  потом  ещё  чуть – чуть  и,  ночь  пройдёт.
 У  девушки   был  такой  вид,  словно  она  впервые  слышала  о  существовании  часов.  Она   с    удивлением     разглядывала   волшебное  устройство,  при  помощи  которого,   оказывается,   можно  управлять  временем.

      -  А  если   взять   и   сразу   повернуть   стрелки,  чтобы  не  ждать  так  долго?   
Девушка   была    уверена,   что  именно  так  и  нужно  поступить.  Но,   Адам   не  спешил  сдвигать  стрелки,  он    объяснил,  что   кроме  этих,  есть   ещё    и  другие   часы,  до    которых,  к   сожалению,  рукой  не  достать.
       -  Как  жаль, -   произнесла   девушка  и  тут  же  искорка   новой  надежды  мелькнула  в  её   глазах:  -  А  цветок,   вы    сможете  мне   его   принести?
        -    Какой   цветок?
        -    Тот,  что  с  окна  упал  сегодня.  Ветер  вырвал   его   из    моих   рук    и  бросил  вниз.  У  него  красные   лепестки   и  колючие  щипы  на  стебельке.  Это  необыкновенный,  очень  красивый   цветок.  Наверное,   он  до  сих  пор  лежит  там,  внизу.
 То,   с   какой   непосредственностью    она  воспринимала  всё,  что  её     окружало,    наивная  доверчивость   ко  всему   и   в  тоже  время   страх  перед  всем,   всё  это,  говорило,  конечно,  о  её   болезни.  Но,  как   не  странно,  именно   эта     непосредственность,   пусть  даже  вызванная   болезнью,   была  ей   сейчас   к  лицу.

     Нормальный   человек,  дающий  отчёт  своим  словам  и  поступкам,   так  бы  себя  не  вёл,  а  если,  попытался   бы   таким  образом  привлечь   внимание,  то  это  выглядело   бы  наигранно  и  нелепо.  У  незнакомой  Адаму  девушки,   отсутствие  собственного  взгляда  со  стороны,  на  то,  как  она  выглядит,  как  звучит  её  голос,  как    воспринимается    каждое    её   движение   и  каждый   её   взгляд,    делало  её  такой  же  естественной   как   часть   природы   не  содержащей  ничего   искусственного.  Её  можно  было  сравнить   с  цветком,     волею   судьбы,   выросшим    не  в  поле,  среди  подобных  ему  трав,  а  у  края   железной    дороги,   по  которой  то  и дело   проносились  составы.  Они  приближались   стремительно,  как  чёрные  птицы,  заволакивали  всё   пространство  вязким    мраком   и   также   стремительно  исчезали.  Вся  жизнь   этой   девушки,   подобно   бледному  цветку,   выросшему  на    железнодорожном  полотне,    состояла  из    таких   вот,    пугающих   её   сознание,   мгновений.
 Возможно,   впервые  на   этой   мрачной  дороге  жизни   к   ней   кто-то  подошёл,    наклонился   и  протянул   руки,  чтобы    защитить.

       -  Пожалуйста,  принесите  мне  этот   цветок,  пока  кто-то   не  наступил  и   не  раздавил   его, -  всё   так  же,  прижимая  руки  к  груди,  просила   девушка.
 Он   вспомнил,  что  видел  в  саду   несколько   кустов  роз  и,  пообещав,  что  обязательно  вернёт  девушке  её   цветок,  вышел   из  больницы   и  направился  к  тёмной   аллеи.  Прячась  от  людских  глаз,   дрожали   на   ветру   недоверчивые   розы.   Адам   успел  сделать   всего   лишь    несколько   шагов  к  ним  и   в   этот  момент  ощутил  сильный   удар.
 
 Не  удержавшись  на  ногах,   он   упал,   вытянул   руки,   но  не  за  что  было  зацепиться,  только   мгла,   непроницаемая  плотная  мгла   была   перед  ним.    Звучали   со  всех  сторон,   какие-то  голоса,  стоны,  крики.  Он  слышал     треск  и  скрежет,  глухие  удары,   словно   чем-то  тяжёлым   били   по  стенам.  И  больше    уже  ничего  не  слышал  и  не  видел,  до  того  мгновения,   когда   вдруг   почувствовал,  как   к  его  лицу   прикоснулась  тёплая  ладонь.  Он  открыл   глаза,  и  когда    мгла   стала    постепенно    обретать  серые   очертания,   увидел  перед  собой   девушку  из    больничной  палаты.  Она  сидела  на  корточках,  в  руке  у  неё  был  тоненький  колючий  стебелёк   с  красными  лепестками.

          -  Почему   вы   лежите   на  земле?  -    спрашивала    его     девушка.  Вы,  что  -  устали?   Здесь  холодно  и  сыро,  и  темно.  Идёмте,   поднимемся    ко  мне,  там  больше  света  Я   буду   петь  вам  песни,  смотреть  на  вас.  Я  буду  рядом…

      Голос  её  заглушил   дробный    стук  колёс.    Вырвавшись    из   повиновения,   они,  тяжёлые   эти   колёса,    наконец-то,   обрели  свободу,  о  которой  всегда  мечтали.    Если  бы  люди  умели  слышать   песни  вагонных  колёс,  если  бы  они  смогли  понять,  о  чём  поётся  в  этих   песнях,  они  бы  знали,  как  это  тяжело,  всегда  идти  по  одному  и  тому  же   пути,  не  имея  возможности    с  него   свернуть.  Они  бы  знали,  как  это  грустно,  встретиться  для  того, что бы  снова  проститься.  Услышать,  как  шелестит  листва,  прислушаться  к  её  голосу  и,   тут  же,   оказаться   далеко  и   от  полоски  леса,  и  от  серебристой  поверхности   озера,  и  от  поля,  где  клонится  под  ветром  густая  трава.
 
 Вот  оттого  и  мечтают  колёса,  хотя  бы   раз,  скатиться  в   обочину,   а  затем,  будь  что  будет,   нестись  по  бездорожью,   пока  хватит  сил   вращать  колесо  собственной  судьбы.   
Стучат  колёса  уже   в  разнобой.  Стучат   оглушительно  и  громко. Скинув  с  себя   тяжёлые  вагоны,  они   вырвались    из   привычной  колеи  и     теперь,  у   каждого   колеса  свой  путь.

           На  ощупь  пробираясь  в  темноте,   я   в  поезде  который  терпит  катастрофу.    Один,   среди  железа  и  стекла,  среди   вещей  ненужных  и  обломков.   Один  над  бездной,     до  которой  шаг  один  остался.  Последний  шаг,   последний   взгляд,  последний   вздох  груди,  последнее  мгновенье   и   только  в  нём   теперь,    вся  жизнь  моя.    Под  стук   прерывистый    колёс,  под   лязг  и  скрежет,   под   шум   в     котором    всё  переплелось,   я  ухожу  в  неведомую  даль,    не  осознав     ещё   печаль  утраты  собственного  тела.



                Послесловие.

      На  сороковой  день,  после  того,  как  тело  писателя   было  предано  земле,  к   дому,  где  он  жил,  подошёл  человек  и   несколько  раз   нажал  на  кнопку  дверного   звонка.   Дверь  открыла  женщина   в   чёрном   платке,  рядом   с  ней  стоял   юноша,   в  лице  которого  угадывалось  сходство   с   портретом     на  стене. 
      Выяснив,   что  перед    ним   вдова  писателя  и  его  сын,   рассыльный    передал   им  свёрток,  в  котором  находилась  книга. 
 На    обложке    книги   значилось  имя  автора,    а  ниже,   белым  по  чёрному,  название  -   «ЧЕЛОВЕК   ИЗ   ПОЕЗДА».

Книга   не  содержала   указания,  где    она    была  отпечатана,  когда  была  сдана  в  набор   и    в  каком  году  выпущена.   Удивительней  всего,   что  прежде,   Адам    не  говорил,  что   собирается   написать,    что-нибудь  подобно    этому.  Он  всегда  делился  своими  замыслами,  работая,  не  скрывал   того,  что  пишет.  А  эта  книга,  по  сути,  путеводитель  по   загробному   миру,  представляла  полную  неожиданность  для  его  близких  и  друзей .

     Читая   её,   можно  было  заметить  какие-то  аналоги   с   написанной  ранее   книгой,   где  на  фоне  мистических  картин, говорилось  о  вечной  теме,  противостоянии  зла  и  добра.   И  хотя,   в  качестве  отправной   точки   бралась  история,   связанная  с  крушением   поезда,  а   Адам    умер  далеко  не  так  трагически,  у  него  просто  остановилось  ночью   сердце,  когда  он  сидел  за   столом  и  что-то  писал,  его   жена,  держа  в  руках   книгу,  подошла  к  сыну  и  спросила:  -  Тебе  не  кажется,  что   твой   отец  писал    всё   это  о  себе?
 
      Об  этом   задумывались  и    другие,  возможно  не  столь  близкие  Адаму    как   его   супруга  и  сын,   но  тоже, хорошо  знавшие  его   люди.   
 Как  бы  то  ни  было,  но  книга   -   «  Человек   из  поезда  »   по   желанию   его   близких   не  была   издана,  и  не  дошла  до  широкого  круга  читателей.  Она  до  сих  пор  в  полном  одиночестве  лежит  на  его  письменном  столе,  там,  где  у  него  остановилось  сердце.
 Загадочная,  таинственная  книга,  написанная,  несомненно,  им,  но  неизвестно   когда   и  где.