Ваш доктор...

 
 
               

     У меня самостоятельная работа. Да еще где? В том селе, деревеньке нескольких домов, как говорят в России, в Усть-Войкарах. Неподалеку, в нескольких десятках километров Мужи - центр Шурышкарского района.  Там я училась два года в школе.
    Село Мужи,  по тогдашним  меркам было далеко, и  здесь я стала хозяйкой в этих двух комнатках, которые громко именуются фельдшерско-акушерским пунктом.      
    Я буду здесь работать три года. Оказывать помощь людям. Отсюда не убежать. Мой диплом об окончании Салехардского медицинского училища забрали в районном Совете в Мужах и сказали, что получу я его только тогда, когда отработаю здесь, в Усть-Войкарах эти самые три года.
    Припомнилось, как ехала я сюда. Эта дорога была долгой.
    А родилась я в Шишингах, тоже деревенька, скорее заимка в несколько домов на Оби. В первый класс  пошла в маленьком селе, в Лопхарях.  А до первого класса  был подготовительный, нулевой в ныне не существующем поселке Кушеват. Там была церковь, школа-интернат, где мы, нулевички, дети оленеводов рыбаков и охотников впервые начинали учиться новому школьному быту.
    Трудно было привыкать спать на кровати, непривычно всем вместе умываться по утрам, так же ходить в столовую. Только мой подготовительный класс продолжался недолго. Среди зимы я простудила уши. И приехали папа с мамой и забрали меня из Кушевата. А вот в Лопхарях, мне, прежде всего, пришлось сменить свою традиционную одежду на непривычную, интернатскую. Но девочки, которые приехали раньше меня успокоили. Сказали, что я очень скоро к этой одежде привыкну. И правда, непривычное белье  оказалось не самым большим неудобством. А вот тяжелющее пальто или бушлат, или кто его знает, как можно было назвать эту верхнюю одежду - долго не могло стать привычкой. Да и по моему маленькому росточку трудно было подобрать что-то более приемлемое.
   Воспитатели в интернате и в Кушевате, и в Лопхарях были очень добрыми. Они  по-матерински могли вытереть каждому из нас слезы, во всем помочь. Иногда приласкать, полакомить конфеткой. У многих из них в нашем интернате учились, а иногда и питались в  интернатской столовой их собственные дети. Потому, особо какие либо обстоятельства вроде бы и не возникали. Хотя было иногда  очень тоскливо. Ко всему умер  в дальнем-далеко папа, но я об этом узнала  не скоро. Еще были у меня младшие братья. Но и они ушли один за другим в небытие. И поняла я свои потерю только тогда, когда вскоре умерла и мама. И осталась в живых из нашей семьи с такой необычной фамилией только  моя мудрая и добрая бабушка. Она перебралась из нашей опустевшей заимки на Шишингах, где только еще несколько лет назад было большое хозяйство, где мы держали коров, овец, лошадей - в маленькие Лопхари. Тут, конечно, были знакомые люди, но не настолько, чтобы к ним можно было обращаться за помощью в какой либо жизненной ситуации. Хотя нам с бабушкой односельчане и без наших просьб помогали. Сказывались давние обычаи нашего маленького  народа. Иногда они подкидывали бабушке какую либо работу, заказ: пошить что-то из одежды, выделать  добытую на охоте шкурку, сделав её мягкой и пригодной для шитья из неё воротника или шапки.
    Бабушка вообще была, как я сейчас понимаю, в чем-то уникальным человеком. У неё был природный дар. Она могла лечить людей. Приходит человек с  болью. С вывихом или сильным ушибом - поговорит она с ним, положит на больное  место руки, еще поговорит и проходит  боль.Очень частыми её пациентами были и женщины с окрестных поселений. За лечение она никогда ничего не брала.  Но те, кому ей удавалось помочь, периодически приносили что-то из своей охотничьей или рыбацкой добычи. Делились. Тоже обычаи нашего народа! Бабушкина пенсия составляла всего около десяти  рублей. Так что приходилось ей держать  наше домашнее хозяйство в постоянной экономии.
    Бабушка очень многое умела. При жизни папы и мамы она незримо командовала в семье, не допуская при этом никакой авторитарности, не оскорбляя достоинства мамы и нашего, детского. Её знания и какой-то особенный природный опыт облекались в форму  советов с обсуждением  возникавших обстоятельств с разных сторон. Бабушка была научена горьким опытом подряд трех изъятий, раскулачиваний, а скорее государственных ограблений нашей семьи. Хотя разве только нашей? В то время практически все в стране несли то самое бремя произвола власти: Надо было мясо на колхоз -исчезла часть овец. Не сдаешь говядину для восстановления народного хозяйства - рукоятка нагана была штукой весьма убедительной и у нас после её воздействия на отца осталась одна корова. Надо сдать! И сдавали, оставаясь, как говорят, при собственных интересах и с многими детьми на руках не только наша, но и другие семьи. А отец после всех этих «надо» работал еще больше. Заготавливал для колхоза лес. Ловил и сдавал рыбу. А мы с мамой и бабушкой обрабатывали огород, где выращивали картофель, репу, капусту. В лесу собирали ягоды, грибы сушили. Тоже все это сдавали в колхоз.  И это тоже сопровождалось тем самым словом: надо. Денег, в обычном понимании,у семьи никогда не было. Их платили крайне редко. Многое, что было необходимо семье для хозяйства, выдавал тот же колхоз.  Нам, маленьким, мне и моим братьям иногда все же доставались какие-то непривычные лакомства, которые приобретались в магазине, где яркими красками цвело сукно, поблескивали иголки, был большой выбор цветных ниток и радуга суконных сувоев-штук, после закупа того, чего не оказывалось в колхозном складе. Именно последствиями слова «надо», как я думаю, и стала болезнь отца.
     Врачи в райцентре определили у него туберкулез, который в самое недолгое время перешел в открытую форму. А с этой болезнью  он вскоре уже не мог  работать так, как у него это получалось раньше. Быстро угас. Ненадолго его пережила мама. Но в это время я уже училась  в Лопхаринской  школе и все эти события  осознались мной гораздо позднее, когда уже некому было вытирать слезы, напитывающие иногда ночью подушку. Не с кем было делиться бедами и радостями. Не осталось в моей жизни родных людей. Да и фамилия… Думаю, что корни наши  нашей фамилии уходят в даль лет, когда трясли Россию события религиозных преобразований. Когда бежали какие-то люди из несогласных с чем-то в стране в её глубинку, где находили себе убежище, жен, где выстраивали свою жизнь так, как бы им самим этого хотелось. Тогда ведь царские указы в целом были направлены на бережение остяков, вогулов, самоедов. Мужчин из коренных народов не брали в армию, не принуждали к общепринятым работам. Государство взамен получало пушнину. Купцы везли в обмен на неё необходимые всем нам вещи. Оружие, порох и дробь.Контрабандой доставлялся запрещенный царскими указами спирт. Нет, я совершенно не собираюсь что-то идеализировать, восхвалять или хаять. Так было. Тогда власть старалась нам не мешать выживать в  трудных условиях северной каймы России. Да и сам быт тогдашней  страны никак не мог повлиять на нашу жизнь. Не пришло еще время ассимиляции. Вот и не мешали.
               
                *                *               

                *
     Закончила я четвертый класс в Лопхарях, надо было учиться дальше. Началку  я преодолела   неплохо.  Была записана в библиотеку, где  были мои первые открытия - книги. Читала. В школьной библиотеке тоже работали чудесные люди, которые советовали, подбирали книги по нашим читательским интересам. Это было здорово.  И бабушка понимала, что мне надо, очень надо учиться, а потому  после окончания четвертого класса она стала собирать меня на учебу в  Мужи. Там, по слухам, была большая школа,при ней  интернат. Одним словом - районный центр.
     В честь окончания  четвертого класса в школе мне подарили красивый портфель, кирзовые сапоги и брезентовую накидку-плащ не плащ. Ко дню прихода почтового катера  бабушка зашила мне в сделанный ею потайной карман дареного плаща-накидки семь рублей. Завернула  в тряпочку вяленой рыбы и дала несколько кусков колотого сахара. Отвела на причал. Как я оказалась на катере - не помню.  Катер отчалил. Бабушка вместе с другими провожатыми так и осталась в моей памяти стоящей на причале.  Причал  Лопхарей, его покосившиеся опоры и досчатый настил уходил все дальше и дальше от катера.  Я стояла на корме у борта. Мне было все интересно. Я впервые ехала на катере. Сама. В Лопхаринской школе я  многое успела прочитать. Многое меня интересовало. Но  мне  иногда просто не могли ответить на мои вопросы в Лопхарях. Пусть это высказывание не покажется странным, а заявление самонадеянностью. Воспитатели или учителя в ответ на мои вопросы часто повторяли:
    -Тебе Дуся, учиться надо. Обязательно надо. Ты такие вопросы задаешь. Ты молодец, что много читаешь и спрашиваешь. -Только вот с языком русским есть у тебя проблемы.
    Хотя я свободно и много читала, но говорить стеснялась.
Одним словом, эти люди приучили меня к мысли, что я должна учиться. И бабушка в том числе, очень хотела, чтобы я  училась. Вот и отправила она меня из Лопхарей в Мужи, в  среднюю школу, сопроводив   своей надеждой, что я не потеряюсь, что я буду учиться. Да видно и понимала она, что её дни были уже сочтены.
    На катере ко мне подошла женщина и сказала, что надо заплатить за проезд,  надо купить билет. Что для этого нужны деньги.
    Наверное, в моих глазах был ужас.Я начала  лепетать что-то о том, что у меня нет денег, что я еду в Мужи, школу-интернат и  что мне обязательно туда надо доехать, что я должна там учиться. В этот момент я совершенно забыла, что в моем плаще или в накидке из брезента в  потаенном кармане зашиты семь бабушкиных рублей её пенсии. И эта женщина, наверное,увидав  мои глаза, улыбнулась, взяла за руку, повела в свою каюту. Накормила, напоила чаем, а затем уложила спать. И те несколько дней пока почтовый катер шел по кольцу между поселками, грузился посылками,выгружал их адресатам - эта женщина меня кормила. Поила чаем и компотом. Она очень смеялась, когда увидала мое путевое снабжение от бабушки. А я все хотела ей сказать, что есть у меня семь рублей. Но было очень стыдно, что я не сказала ей этого сразу. Потому я так и не смогла ей в этом признаться все то время, что катер был в пути. Ведь я не специально хотела её обмануть. Я просто растерялась. Как же часто мы вот так теряемся и не можем в нужный момент объясниться с людьми. Сколько же мы теряем в этих случаях взаимоотношений, а иногда и друзей!
    На подходе к Мужам, когда уже были видны постройки села, катер пристал к берегу. Что-то опять грузили. А я, ожидая, что мы вновь долго-долго будем путешествовать - сошла с катера и резво пошла к селу. Хотелось поскорее найти  школу. Оказалось, что  надо было преодолеть глубокий овраг, подниматься на гору. Нашла тропинку, по ней вышла на дорогу и там  совсем растерялась. На меня напали собаки. Целая свора окружила, уселась кольцом  и облаивала меня. Я уже была готова с ними драться. Замерла. И они понемногу замолчали, отстали. Очевидно, был рабочий день и тротуары молчали. Им не было кому отвечать, а мои шаги в кирзачах шума не создавали,  не раскачивали их доски. И я совсем растерялась. Вдали  у реки остался катер. Он отходил от берега, и я побоялась, что мой побег заметят и вернут на его палубу. И тут мне навстречу попалась женщина, которая указала мне дорогу к школе-интернату. Сказала, что там есть главное двухэтажное здание, что рядом со школьным зданием есть интернат. Мне было совершенно непонятно, как это может быть двухэтажное здание. Что это вообще такое? Но женщина мне объяснила, что двухэтажное здание  - дома друг на друге. Есть двери и окна у земли, а над ними сверху еще окна. Вот это и есть первый, а на нем второй дом, второй этаж и потому здание и называется двухэтажным.
Я еще некоторое время поплутала, прежде чем увидала школьные постройки и эти самые дома друг на друге.  Я тронула одни двери, другие. Они оказались закрыты. Приложила к ним ухо. Тишина. Дома  были большими, и мне стало страшно. Рядом были небольшие  постройки. Я обошла и эти постройки, но так и не нашла каких либо открытых дверей. В конце – концов, передо мной оказалось какое-то странное здание с  совершенно разбитыми дверьми. Но это явно была не школа. Но ведь это была территория школы? Только почему такое здание и такие двери? Но в это время к этим самым дверям подбежали несколько ребят и скрылись за ними. Едва я их открыла, протиснулась внутрь. Они наподдали сзади,  и я поняла, что место, куда я попала,  было, школьной  кухней.
    А в школьном вестибюле новенькую рассматривали всей толпой. Я сама себе казалась зверьком, что  во второй раз очутился в кругу охотников. Здесь я тоже была готова  подраться, ответить на насмешки  по поводу моих кирзовых сапог, большого портфеля и накидки. Но в друг из толпы выбежали две девочки и стали обнимать меня, приговаривая: -Наша она, Лопхаринская. Молодец, что приехала! С кем приехала?
    А когда оказалось, что я вообще сама преодолела путь от Лопхарей  до Мужей - стала вовсе своей и даже в чем-то героем дня.
    В Мужах по сравнению с Лопхарями учиться было вообще здорово. Хотя Лопхари мне тоже нравились. Правда, там школа была маленькая и тесная, но уже строилась новая, большая. А еще там осталась моя бабушка, единственный родной мне человек. А здесь были большие и светлые классы. И были две старшеклассницы, которые встретили меня, как родную и стали мне  в чем-то тоже  родными. Во всяком случае, именно они приняли большое участие в моей дальнейшей жизни и судьбе. Так я и оказалась в пятом классе Мужевской школы.
 Она  была по моим меркам огромная, а главное там была большая библиотека. Еще было много разных учителей. И  много новых предметов. Училась я легко и со школьной программой справлялась. К лету следующего года за успехи в учебе меня наградили поездкой в Артек. Радости-то было! До этого Артек мы видели в только в кино.Там были веселые ребята, голубая морская вода, костры с песнями по вечерам.Необычные деревья. Мы в числе небольшой группы ребят стали проходить  медицинскую комиссию и… Обнаружилось, что если не все, то большинстве наши ребята были заражены трахомой. Моя поездка в Артек не состоялась. Зато я приняла самое непосредственное участие в лечении моих одноклассников и не только одноклассников, но и ребят со всей школы. У меня появилась на руке  повязка с красным крестом. Теперь много свободного времени у меня уходило на лечение ребят. Я научилась закапывать лекарство в глаза. Так я постоянно оказывалась в разных классах со списком и с лекарством. Это оказалось очень интересным делом. А главное, я была нужной. Я оказывала ребятам конкретную помощь.
    Трахому тогда удалось в нашей школе подавить. Но она возвращалась в течении двух лет с каждым посещением детьми своих родителей. Трахома тогда вообще свирепствовала в нашем округе. И потому  медики еще несколько лет шерстили все районы и наш в том числе.
    И вот я заканчиваю шестой класс в Мужах, а  в это время должны уехать в Салехард мои старшие подружки. Они закончили семь классов, и каждой предстоит продолжать дальнейшую учебу. Одна уже выбрала педагогическое училище, вторая еще думала, куда она поступит. Но они поставили себе цель увезти в Салехард и меня.К этому времени я стала совсем сиротой. И потому девочки решили пробовать устроить меня куда-то на учебу. Лишь бы мы только остались в городе вместе. У нас даже появился своеобразный план действий по моему устройству в Салехарде.
    Для этого мы решили обойти для начала  салехардские училища. Начать, конечно, решили с медицинского. Оно было поблизости.  И… меня приняли на подготовительное отделение. Тогда при всех наших училищах  города такие подготовительные отделения существовали. Все это для меня выглядело каким-то чудом. Неужели! Я смогу учиться оказывать людям помощь, стать медицинским работником!
    Для себя я тогда же решила, что сделаю все для того, чтобы моя мечта осуществилась. И русский язык не преграда. И все остальное, учеба в шестом и седьмом классах,   она даст мне,  прежде всего, право и возможность поступить и закончить училище. Затем…
Честно сказать, но мне мое будущее тогда  растушевалось в полную неизвестность. Мечта и цель были очень далекими. Но они были. И вот я уже сейчас  нахожусь в стенах этого медицинского здания, мои преподаватели добрые, они общаются со мной, и все здесь дышит атмосферой медицины. Учащиеся старших курсов с важным видом ведут разговоры о практике, о больных в окружной больнице, обсуждают со знанием дела медицинские проблемы. Расхваливают врачей и медсестер. А для меня есть еще библиотека. В городской библиотеке тоже неплохие книги. И есть мои старшие подруги в городе, которые могут меня поддержать в любую минуту. Это ничего, что я маленького роста. Я буду стараться! Я очень буду стараться!
    Вот так и случилось, что я закончила в медицинском училище на подготовительном отделении шестой и седьмой классы, а затем за  четыре года   училище.  Но мы там не только учились, а еще и по возможности сами себя в чем-то обеспечивали. Убирали картофель, капусту, репу. Ведь тогда не везли в наш город  разные овощи, как это началось в последующие годы. Салехардцы многое растили для себя сами. Да  еще и знакомые могли привезти по заказу, просьбе, что их попросят из Тюмени или Ханты-Мансийска на теплоходе или катере - буксировщике. Те же  картофель или капусту. А так…мы тоже  кое что растили для себя.
               
                *                *
               
                *
     И вот я здесь, в Усть-Войкарах, в крохотном поселке на Оби,один на один со своей специальностью и полной ответственностью за то, что мне здесь предстоит делать, чему меня учили четыре года. И сейчас я в тихой панике. Только что привезли роженицу.
    В этот момент вспомнилась бабушка. Она  всегда хотела, чтобы мы, девочки, были поблизости. И для нас это было если не развлечением, то каким-то моментом познания неизведанного и непонятного.
    Надо отдать должное моей бабушке. Она во все вникала. Мне всегда казалось, что она все знает. Она понимала суть любой работы. Хотя  прямо никогда не вмешивалась в дела отца. Её знали и наши соседи,  к ней часто обращались за советами.
    С нами, девочками,  у неё всегда были какие-то немного таинственные взаимоотношения. Она могла говорить со всеми нами сразу и находить минутки для доверительного разговора один на один.Особенно она  всегда рассказывала нам о том, кто мы, что нас ждет в дальнейшем. Вот мы дети, затем подростки, объясняла она нам, затем девушки, женщины. Возможно, кому-то сейчас это покажется странным, но именно так она строила с нами, детьми, свои беседы. Это все происходило в обстановке какой-то особенной доверительности и, может быть, носили черты таинственности. А потому привлекало своей загадочностью. Прежде всего, как я сейчас понимаю, тогда бабушка знакомила нас  с различными обрядами, которые с самого детства окружают девочку, девушку, женщину. Как  мы должны себя вести в различных обстоятельствах, что надо делать в том или ином случае. К примеру: использование углей. Угли для  всяческих обрядовых и бытовых целей должны были быть обязательно березовыми. Из чистого очага, костра в который нельзя было ничего подложить, кроме березовых дров. Зола от таких углей растворялась в воде. И этой водой пользовались для опрыскивания различных вещей. Этой же водой женщина мылась. Нет, не полностью этой, но эта вода  добавлялась в другую. Теперь я понимаю, что в воду  добавлялась щелочь из углей. Что вода каким-то образом либо обеззараживалась, либо умягчалась. А тогда все это было  таинственным. А таинственность всегда привлекательна.Или иногда  в таз с углями клался раскаленный топор. Угли начинали сильно дымить.Кроме видимой культовости - дым привносил и, очевидно, привносит еще какие-то функции, которые сегодняшние ученые люди скорее всего просто не ставили себе целью понять. Там же сжигалась чага - древесный гриб, который  растет на  березовых деревьях и тоже специально заготавливался. И этим дымом  женщина периодически окуривалась. Иногда и с маленьким ребенком. Это был обряд своего рода очищения  в   различное время  женской жизни, особенно в послеродовой период. В это время были жестко установленные сроки, в которые женщина не должна была иметь  непосредственного контакта с мужем. Тоже не могу сегодня сказать, что стояло и стоит сегодня за этим  символическим очищением, но что-то в этом было особенное, пришедшее в нашу жизнь из глубины веков и многолетнего опыта. Возможно,что мы сегодня утратили какие-то приемы или детали в обрядах своего рода самосохранения или самосбережения людей, выживавших в суровых условиях нашей местности. Все, что бабушка нам объясняла, или, о чем рассказывала, очень жестко соблюдалось. Особенно тщательно  исполнялись выработанные столетиями правила личной гигиены, как мы это сегодня называем. И все это вошло в жизнь народа,изначально, как обряды, как нечто таинственное, что, скорее всего,имело  под собой весьма твердые основы. А тогда для нас это все было только обрядами, обычаями.
Но это было тогда.
    А сейчас я оказалась один на один с роженицей, которую привез её муж в мой фельдшерско-аккушерский домик  населенного пункта Усть-Войкар…  И что-то было с ней не так. Иначе она бы рожала  там, где жила. Был бы поставлен  отдельный чум, или использовалась бы традиционная хантыйская нежилая изба, в которой  во времена  моего детства рожали наши женщины под присмотром и при вспоможении моей бабушки.
    Тогда мы,девочки, курсировали  между  этой самой «грязной» избой, которой стала  наша первая, оставшаяся  на территории нашего «имения», после постройки отцом новой и большой.  Там обычно помещалась роженица.  Нам разрешалось туда заходить. И в этом случае мы оказывались как бы помощниками повитухи, нашей бабушки, которая через нас постоянно имела  ту самую необходимую ей связь через нас с роженицей  о её состоянии. Любые самые незначительные изменения её состояния  нами тут же доносились бабушке, и она с нашей помощью точно знала, когда ей надо быть рядом с роженицей, как развиваются события и что ей предстоит предпринять. И все это с виду было облечено в абсолютное спокойствие.  Возможно, сказывался бабушкин опыт. А, может быть, мы, жители леса, глубинки, оторванной от места проживания большого количества людей, просто не могли надеяться на помощь извне, и потому все что-бы не случилось традиционно принималось окружающими людьми, как должное и с тем самым спокойствием, которое иногда  людьми не сведущими в деталях нашей жизни, расценивается, как проявление некого безразличия.
Но все что было тогда мне  хорошо запомнилось.
     А сейчас я оказалась один на один с тем, к  чему меня готовили, учили. Но учеба была как бы действием «понарошку», и наша практика в салехардской больнице была делом коллективным. Везде мы были группой. Везде рядом был наш преподаватель или опытный доктор, который, так или иначе, отвечал за любые наши действия с больным человеком. А здесь … совсем одна.
    Когда приехала эта женщина - моя тринадцатилетняя помощница-санитарочка, она в основном убирала в ФАП-е, носила дрова, мыла полы,топила печи - как-то очень  быстро управилась со своими обязанностями. Поставила на плиту ведра с водой и незаметно исчезла. Я поняла, что она просто убежала. А с женщиной, как мне показалось,  было не все ладно.
               
                *                *
   
                *
      В Усть-Войкар я привезла чемодан книг. Других вещей, кроме того что имела на себе, у меня просто   не было. Местный рыбак  помог мне донести с берега от катера чемодан, удивляясь его тяжести, открыл двери ФАП-а. Ключ находился в условленном месте, которое знали жители.
     Мой провожатый поставил  чемодан на пороге и сказал: -Хозяйничай. Давно никого здесь нет.
     Несколько дней я «по школе» все мыла, мела, рассматривала скудную наличность  лекарств, откладывала отдельно просроченные,  хотя,  на всякий случай, не стала их выбрасывать. Ведь более новых таких просто не было.      
     Убрала паутину из углов. Подбелила стены, печь и плиту. И все. Осталась одна наедине со своей профессией, своими знаниями. Я, восемнадцатилетний фельдшер.
    В первые дни после моего приезда ко мне за помощью никто и ни разу не обратился. ФАП вообще некоторое время пустовал, и мой приезд сельчане как бы даже и не заметили. И вот: привезли роженицу. Постанывает на кушетке она от накатывающих схваток, а я лихорадочно листаю свои книги, раскладываю на разные места пособия. А моя пациентка уже и кряхтеть начинает. 
    Протерла  я дезраствором «самолет»,как только не острословят и не называют остряки гинекологическое кресло, подготовила его   к размещению пациентки. А дальше? А ну, как кровотечение? Что я буду делать один на один с таким поворотом дела? Такое  событие!
      В двери протиснулась незнакомая мне бабушка. Она, как бы, не замечая меня, очень спокойно обменялась несколькими словами с роженицей. Оказывается, это была местная повитуха. Потом спросила, как меня зовут и откуда я. А дальше мы  вроде договорились, что не будем мешать друг другу. Что я буду делать все, чему меня учили, а она просто посмотрит, как все будет получаться. Поставила я ей стул в уголок и попросила никуда не уходить. Но,   постепенно она стала командовать, а я выполнять  её просьбы.
    Присутствие  этой женщины, её спокойствие внутренне приободрило меня, и я стала предлагать роженице перебираться на гинекологическое кресло, как его только не называют женщины-острословы. А роженица отказалась.Она в начале вообще  с трудом согласилась, чтобы я её даже осмотрела. Да и говорить с ней уже стало трудно из-за участившихся предродовых схваток.
    Тогда очень мягко вмешалась бабушка. Она тихо и осторожно посоветовала мне  застелить клеенками и пеленками пол возле кушетки-топчана. Дать возможность женщине найти точку опоры для локтей. Я поняла, что роды будут в традиционном для наших женщин положении. Мне ничего не оставалось, как сделать то, что сказала бабушка.
    А она в это время все так же внимательно наблюдала за женщиной и некоторое время больше не вмешивалась.
    А я все листала пособия, делала закладки на разных страницах книг. Старалась рассмотреть этапы продвижения процесса, но ничего, честное слово, я ничего не могла определить. Ни так называемого раскрытия, ни начала выхода ребенка.
    И вдруг «это» начало происходить. Показался ребенок, но он был «в рубашке».
    Я попыталась было оказать помощь роженице сзади. Но была остановлена бабушкой, которая  исчерпывающе посоветовала не делать этого, а помогать спереди.
    Я не знала, как рассечь «рубашку», и бабушка  посоветовала это сделать пальцами, подцепить её ногтем в указанном ею месте.Даже показала движение, которым это нужно было  сделать.
    Получилось!
    Буквально через несколько минут у меня в руках оказался ребенок. И тогда бабушка настоятельно, но опять же, мягко и спокойно сказала, что надо перевязать пуповину еще в одном месте, но только длинной ниткой, которую завязать другим концом на бедре женщины.
    Ни в каких пособиях, инструкциях такого не было. Но на хозяйстве в ФАП-е в шкафу с инструментами и всяким необходимым скарбом нашлась прочная капроновая нить. Целый клубок. Очевидно, что это не было  случайностью.
    Все я делала, как во сне. Но будил меня, выводил из этого состояния только голос новорожденного.
     «По школе» я обработала пуповину, обтерла и протрясла маленького. Вот она, новая жизнь!
     Меня лихорадило, но  я старалась делать все так, как меня учили в моем училище.
    -А теперь, -вывел меня из лихорадочного состояния голос бабушки.-Теперь надо сделать руки вот так. Надо зажать кулачки.-Это она показывала  роженице.
    -Делай, как говорю. И попытайся еще раз родить то, что в тебе осталось.
    А я растерялась. Откуда она это знает? Это же симптом Гюнтера. Он это описал. Это есть в моих пособиях!
    -Ну, давай, поднатужься. - Опять стала она подсказывать роженице.-Еще немного.- Та послушно  начала все выполнять.
    -А ты осторожно тяни.- Это она командовала мне. -Не порви нитку. По чуть-чуть тяни. Ей и тебе надо действовать одновременно. Она потужится, а ты чуть помогай, подтягивай нитку.
    Еще через несколько минут и «рубашка» оказалась на клеенке. Женщина переместилась на кушетку. Пока я вела знакомую процедуру, она уже перестала постанывать,  стала перекидываться с нами обоими небольшими фразами.
    С трудом я поняла, что она просит положить  ей на грудь новорожденного.
    «По школе» мы тогда не должны были этого делать. Но, под одобрительным взглядом старой женщины, я подала матери новорожденного и дитя, до этого ворочавшееся и попискивающее, замолчало, засопело. Нащупало и взяло крохотным ртом материнскую грудь. А после пары другой почмокиваний - грудничок заснул на материнском теле.
    Было тихо-тихо.
    Возможно, меня тогда просто оглушило состоявшееся событие. Болело и ныло все тело. Табуретка показалась мне мягким креслом. Лупило солнце в низкие окошки, и бодро потрескивали дрова в плите, парила неиспользованная вода в ведре. Кружилась  голова. Плыли перед глазами окна, печь, кушетка. Женщина на топчане.
    Ну,  вот же она, моя первая роженица! И дитя здесь! И все вроде хорошо прошло!
    Бабушка вышла из помещения ФАП-а.А через минуту-другую  появилась с берестяным туеском, который, оказывается, привезла с собой женщина. Сегодня это может кому-то показаться странным, но тогда…
    С моей помощью бабушка собрала «рубашку»-послед в берестяной туесок, накрыла содержимое большим комком тончайшей ивовой стружки, к стати народное универсальное средство и материал, который используется в быту народа ханты и как салфетка, и как вата, и эта самая стружка не чета нынешним разным  патентованным прокладкам, той же вате.
    Она    поставила туесок у двери.
    -С собой заберет. -Коротко пояснила.
    И тогда я вспомнила, что говорила нам, девочкам, моя бабушка об ивовой стружке, об этом универсальном народном средстве гигиены. Нет, я знала об этом еще из дома, но в быту интерната, в школе и  в медицинском училище мы этим не пользовались, а здесь и сейчас вдруг всплыли детские воспоминания.
Ивовая стружка у наших женщин одноразовый универсальный стерильный, если так можно сказать, материал, для определенных дней. После использования их женщиной никогда эти самые ивовые стружки не выбрасывались куда попало, складывались в определенное место, в специальный туесок и, представьте, в первые дни после прилета ворон, а празднуется  у нас такой весенний праздник.   
   -Ворна-хатль, Вороний день, - птицы находили это место и этот туесок. Разбирали, растаскивали содержимое этого склада Особенно были деловитыми, если там оказывался послед. А стружку скорее всего,  укладывали  в свою гнездовую подстилку. В народе считалось, что вороны в этой стружке греют мерзнущие лапки.  Но, скорее всего, мудрость была в том, что если что-то в этом материале оказывалось опасное или несовместимое с обычной жизнью и бытом - оно не попадало в окружающую природу. Птицы  все это  перерабатывали в собственных  желудках.
    Наши мужчины, хорошо зная все стороны  быта, всегда были очень корректны. Они в  моменты женских таинств старались их  поберечь, понимая, почему в какие-то дни женщины дистанцировались от общения. Это, как я теперь понимаю, относилось к той самой гигиене быта, которая должна быть во взаимоотношениях мужа и жены. Ведь женщина при  определенных  обстоятельствах совершенно не защищена. Она может легко простудиться, надорваться. Все может случиться. Потому и вступали в силу те самые с виду почти обрядовые ограничения. А женщине в это время нельзя было  разделывать щуку, потрошить осетра. И все ведь это не так просто, как может показаться. Скорее всего  мы  многого досконально до сих пор не знаем.Возможно именно в такие дни  женщина может оказаться в опасности от легко разлагаемого рыбьего белка или еще чего-то. Возможно это еще предстоит открыть нашим ученым. Но, так или иначе,такие запреты далеко не безосновательны.
    Быстро промелькнули минуты, и вдруг бабушка, мой добрый ассистент,ненавязчивый помощник и в чем-то наставник, попросила налить ей горячего чая. Чайник  в это время тоже уютно чуть шумел и парил на плите. Чай попросила  и моя пациентка. И для меня т оже чай  оказался тонизирующим средством, которое  во время той торжественной  церемонии-чаепития каким-то образом нас объединило и поставило точку на состоявшемся  событии.
   Ко мне  пришло успокоение. Бабушка стала моим добрым другом, а пациентка вдруг заявила, что ей надо ехать домой. Что рядом с ФАП-ом её, наверное, уже ждет муж.
    -Но как же? Ведь не прошло и нескольких часов!
    Но бабушка успокоила меня, и действительно, не прошло и получаса после её ухода - за моей пациенткой муж пришел.
    И уехали они счастливые и довольные. И увезли  с собой нового маленького, только что появившегося на свет человечка. И к его появлению, пусть самым небольшим образом,  оказалась причастной и я. Как же это было здорово!
    Потом в Усть-Войкарах  я оказалась  даже  в авторитете. Видно бабушке-повитухе понравилось, как я действовала. Хотя сама не помню  отдельных деталей, первых принятых мной родов. Но жители стали обращаться ко мне за помощью, а через некоторое время появились даже  предложения руки и сердца. Одной местной семьей был назначен весьма большой калым-выкуп за меня, и эта семья  долго искала моих родственников, чтобы договориться. Вот только родственников у меня уже не было.

                *                *

                *
               
    Отработала я в Усть-Войкарах три года. Все это время мой диплом все так же лежал в районном начальственном сейфе.  Правда,  к концу третьего года я уговорила мою одноклассницу, она работала в райсовете, и незадолго до моего отъезда она диплом мне отдала. Ведь я не получала  за него ни от кого  никакой расписки. Лежал он там и лежал в соседстве с другими такими же. Одним больше - одним меньше.
    И опять приехала я в Салехард.
    Заведующий окружным здравотделом тогда был Московкин. Удивительно добрый был человек. Он ратовал за то, чтобы профессию медиков осваивала местная молодежь, которая  знает обычаи, язык. И в это время многие выпускники школ округа стали поступать в высшие заведения в Тюмени.  Там к тому времени уже был открыт  медицинский факультет. До этого практически все наши медработники были выпускниками Омского медицинского института. И  из других округов стали направлять абитуриентов, будущих студентов, в Тюмень. Так начался  мой следующий поход за образованием. Он простил мне мой самовольный побег из Усть-Войкаров. Направил  меня  Московкин для поступления на медицинский факультет в Тюмень. Там я  очень красиво завалила  вступительные экзамены. И что теперь делать? А ещё я   после этого своего завала попала на зуб классному специалисту, коллеге, который, когда узнал, на чем и почему я оступилась на  вступительных экзаменах - обозвал меня… вообще… повторять не хочу даже. Перед ним мне было особенно стыдно. Но своим высказыванием он так  всколготил  мое сознание, что  я решила, во что бы то ни стало поступить в институт и не оправдывать оскорбительного прозвища,  которым он меня наградил.
    И я тогда я начала серьезно готовится к поступлению в институт. Пошла в вечернюю школу, где за год прошла по профильным дисциплинам девятый, десятый и одиннадцатый классы. Ко всему  еще заставили меня в школе сдавать и выпускные экзамены, чтобы  получить  аттестат зрелости. В институте же, как оказалось,  нужно было сдавать  на вступительных экзаменах еще и биологию. А мы ведь её практически  не учили. Вообще  о генах и ДНК ничего не знали. А пришлось разбираться. Но это стало  делом не сложным. Так я   и поступила в медицинский институт.
     Первые три года было не только мне, а думаю и всем нам, студентам, очень тяжело. Да нет, специальность, что-то близкое к специальности - нормально получалось. А вот Историю КПСС, труды Ленина надо было не только читать, но и много чего из этих материалов конспектировать. А это все отнимало время. И сам учебник Истории партии  - семьсот страниц текста, а может и более, с подробнейшими описаниями, кто и куда, за какой угол зашел, что там делал. И все эти не всегда нужные подробности надо было учить. А даты, которые мне никогда в жизни так и не пригодились. И, это все вместо того, чтобы просто раскрывать в небольшом учебнике произошедшие и происходящие  в стране процессы. Да ведь действующие лица в процессах запоминаются обычно лучше. А различного рода Программы, которые надо было изучать, сдавать на семинарах. От этого невозможно было уйти.  Ведь я была комсомолкой. И от качества сдаваемых мной предметов тоже кое-что зависело. Мне хотелось получать стипендию,  быть на равных с остальными однокурсниками, хотя меня финансово поддерживал  в частности и финансово Окружной отдел здравоохранения, Округ. Но все-же!
    На нашем курсе учились в основном такие же как и я  фельдшеры.Большинство ребят   отслужили в армии. Очень запомнился грузин - Какулия. Нам с ним особенно доставалось, от преподавателя Истории КПСС.   С  виду милая женщина, почем зря постоянно ругала нас за то, что мы плохо знали русский язык. Я плакала при этом, но молчала. Она же поставила нам перед экзаменом условия:    
    -Кто хорошую шпаргалку на свой билет к экзамену напишет, ставлю пять.
    Я на нашем курсе была самая маленькая ростом. На нашем курсе учились  два Жени,  рослые, крупные парни, которые меня опекали, никому не давали в обиду. Со стороны, наверное, было смешно видеть иногда нас троих. Двое больших парней и  среди них я, маленькая. Ребята всегда в чем-то были готовы мне помочь, чем-то  выручить.  Вот они  и написали мне шикарные шпаргалки, и наша педагогиня  по Истории   была очень удивлена тем, что я ей показала. Но все, же поставила мне она за эту шпаргалку по экзаменационному билету только четыре балла. Не поверила, что все это я написала сама. Но четыре балла я получила и очень этим гордилась. И шпаргалку эту я перед экзаменом старательно прочла. Теперь-то я понимаю, что этот педагог не ругал нас просто так, а говорила она все это от чистого сердца и для нашей пользы. Как и то, что она,  заставляя  нас писать шпаргалки к экзаменационным билетам,  в которых мы,  в краткой форме,  отвечая на вопросы, повторяли, а значит,  прорабатывали еще раз и лучше запоминали  учебный материал. Вот ведь где была педагогическая уловка! Кстати, впоследствии я узнала, что Какулия у себя на родине долгое время занимал весьма высокий пост. Мне сказали, что был министром здравоохранения.
     Институт я закончила в 1974 году. Была практика на третьем курсе,   ординатура. Вернулась в округ. Хочу сказать, что за нами на практике очень хорошо смотрели старшие коллеги. Главный врач Евгений Моисеевич Нигинский уделял нам большое внимание. Меня он  готовил к занятию гистологией. Я неплохо рисовала, очень четко ощущала цвет. Евгений Моисеевич, как я понимаю теперь, у преподавателей-коллег в Тюмени интересовался нашими, моими успехами в учебе. А в институте на последнем курсе мы с подругой увлеклись работой с мышами. Было интересно помочь одному из диссертантов. А там очень тяжелые препараты и реактивы. У меня развилась на химию очень сильная аллергия, которая  ударила по зрению.  Вдруг оказалось, что я не могу долго работать с микроскопом. По приезду в Салехард я об этом сказала Евгению Моисеевичу. Он очень сожалел. Ругал меня за отвлечение от учебы. Я только потом узнала, что он  нас  незримо опекал. И, практически, каждому из нас, студентов, им предположительно была уготована специализация по увлечению, по способностям. А у меня, к сожалению, это не получилось. После недолгих раздумий он направил меня на работу участковым терапевтом. Я уже было начала привыкать к этой работе, но Евгений Моисеевич предложил заниматься  неврологией. Естественно, я стала задавать ему вопросы. Почему? Сам-то он по специализации был детский невролог.А тогда Евгений Моисеевич только улыбнулся и очень серьёзно сказал, что хочет доверить мне то, чем сейчас сам заниматься не может. Время трудное. У Главного врача огромная нагрузка. Разобщенность помещений, новое строительство, ремонты   нашей ветхой материальной базы. Да мало ли!На самом деле он как бы нечаянно наложил на меня огромную ответственность, передав то, что делал сам в мои руки, в мои обязанности, в мое сознание. Вот ведь!
    Первую стажировку я получила у него на приемах. И сразу же после этого он направил меня в Новокузнецк на специализацию. В то время там была  шикарная кафедра неврологии. После первой специализации мне предложили приехать еще раз в Новокузнецк. Евгений Моисеевич отправил меня туда вторично.
Тогда было очень интересно работать.  Салехард в то время было населяло двадцать пять тысяч жителей, которые практически  знали друг друга, как говорят,  в лицо. Тогда же государством большое внимание стало уделяться алкоголизму среди населения и параллельно я начала заниматься психиатрией. Пришлось опять много читать, заниматься практической психологией. Борьба со  злом алкоголизма постоянно контролировалась правительством, а значит и нашему руководству доставалось за  всякие недоработки.  Осуществлялась тогда эта борьба частично и в принудительном порядке. Тогда был применяем  метод выработки у больного алкоголизмом человека, а я считаю, что это своего рода заболевание, условного рефлекса отторжения алкоголя. Естественно, кто не хотел подвергаться  лечению - многое терял. В основном работу. Многих лечили принудительно. Но были и те, кто осознавал необходимость любого способа излечения. Для них это был трудный путь. Тяжелым был и метод, который основан на выработке рефлекса отвращения к алкоголю. Приходилось наблюдать лечащихся пациентов, помогать. Но тем, кто хотел излечиться именно этот метод дал многое. Не буду вдаваться в подробности. Но иногда сегодня, меня кто-то окликает на улице, в магазине.
     -Доктор! Вы меня помните? Здравствуйте. А я вот уже, сколько лет с тех пор не выпиваю. А вот и семья, внучка, внук!
     Как же это здорово, что человек захотел сам себе помочь! Своей особой заслуги в этом не вижу. И все это значит, что мы  тогда могли достучаться до сознания этого, другого больного. Пусть их оказалось в итоге не очень много. Но был результат и это немаловажно. Такие встречи - вроде лучика солнца через тучу. К сожалению, всех не упомнишь. Много лет прошло. Такая встреча, маленький эпизод надолго согревают душу.
     И еще не могу не сказать несколько слов о Евгении Моисеевиче Нигинском. Это был удивительный, разносторонних знаний человек. Он не только исполнял свои обязанности Главного врача. Он был действительно не только Главным среди нас, которых он держал за равных себе. Но  был он еще и  по большому счету добрым наставником. Мог пригласить  в кабинет,  поговорить чисто по-человечески. Он знал, кто из нас и о чем думает, мечтает. Ему было легко открыть душу. Советовал, помогал, указывал путь.
    В медицинском училище я увлеклась трудами Авицены. В институте  читала  о восточных методах лечения. Но все это казалось невозможно достижимым из нашего города. Читала, что могла найти обо всем этом взахлеб. Евгений Моисеевич  это тоже знал. Он мог неожиданно порекомендовать нужную современную статью, книгу, подсказать пособие. Главный старался, чтобы каждый из нас видел свой и только свой путь. Это неоценимое качество руководителя. В то время в Москве открылся научно-исследовательский институт рефлексотерапии. Но,  институт этот был новым, и  в процессе его становления было ещё много неясного, непонятного. И тогда  Евгений Моисеевич написал в Киев. Там в это время очень активно разрабатывались методы биокибернетики. С различными ведомствами активно сотрудничал институт Космической медицины. Что, кстати, происходило под непосредственным кураторством Академика Н.М.Амосова. Представьте себе! Оттуда, кстати, вышел доктор Алеев со своим рефлексовосстанавливающим аппаратным комплексом. Там же происходили широкомасштабные исследования применения ультразвуковых исследований различных сред  вплоть до моделирования каких-то процессов  в живых организмах. Евгений Моисеевич тоже написал туда письмо, в котором просил  принять меня на курсы усовершенствования по рефлексотерапии, на трехмесячный цикл. Но попала я туда  только через два года. Был огромный наплыв желающих пройти эту специализацию. В это же время при начале бурного развития  нашего округа,  обустройстве месторождений нефти и газа  к нам начался большой наплыв населения. Наши выездные медицинские бригады, которые были специально сформированы для новостроек, оказались в постоянном напряжении. В строящихся городах еще не было стационаров. И нам, окружному медперсоналу, приходилось постоянно летать по этим новостройкам. Вести прием, организовывать медицинские подразделения. В то время мы с коллегами были исполнителями того, что остро было  необходим строителям, которые работали на развернувшихся в округе объектах нефти и газа. Особо хочу сказать о хирургии. Часто на стройках, на зимних трассах случались травмы, и приходилось тесно сотрудничать с хирургами. Бывать на сложных операциях. Иногда, в  трудных ситуациях, принимать решения  в конкретных  случаях  вместе с  работающим в операционной хирургом, у которого могли возникнуть какие либо сомнения перед тем, как произвести оперативное, хирургическое вмешательство в организм больного, находящегося на операционном столе.  Следует сказать, что среди городов-новостроек тогда только в Надыме как-то сразу были определены приоритеты и одновременно с появлением первых многоэтажек начал обустраиваться и первый больничный, а скорее стационарный медицинский комплекс. В этом надо отдать должное тем руководителям строительных трестов, монтажных управлений, других  подразделений, которые делали все это сверх своих плановых заданий. У них  во главе угла были не только государственные планы, но и то, что сопутствовало жизни и быту рядового труженика. И этими самыми заданиями от государства не всегда вовремя всё учитывалось. В Надыме в то время мы, если можно так сказать, медики, вахтовали группами по тридцать дней. Группа сменяла группу. Работать приходилось вне всяких расписаний. Как говориться, по необходимости. А она, эта необходимость, возникала в любое время суток. Как же трудились коллеги! Им, я думаю, тоже есть что вспомнить!
               
                *                *
               

                *
   Иногда сожалею, что не смогла работать в аккушерстве. Не позволили мои чисто физические данные. Там, как мне кажется, кроме всего,что нужно было, знать доктору-гинекологу, иногда необходима была и чисто физическая сила, применить которую, совершенно невозможно было, перепоручая  другим рукам. А ведь это настоящее чудо - явление в мир новой жизни, рождение маленького человечка. И сколько вокруг всего этого, при кажущемся, само-собой разумеющемся процессе, загадок, которые мы с каждым днем и с каждым рождением все постигаем и постигаем. И только через много лет я поняла, что появление новой жизни, при всей схожести, типичности процесса по сути - не бывает таковым уже даже потому, что каждая роженица - индивид,дающий миру нового индивида, а это значит, что не зря тогда казалось мне, что моей первой роженицей было что-то не так. Оно всегда будет "не так" уже даже потому, что каждая женщина по сути своей сама по себе в чем-то не такая,  как другая. Хотя вроде бы... 
               
                *                *               
               
                *
    Первый кабинет по рефлексотерапии у меня был в старом здании салехардского зооветтехникума, которое было постройки тридцатых годов и определено под снос, но и после сдачи нового здания зооветтехникума еще несколько лет стояло, ожидая своей участи. Затем был кабинет в окружной поликлинике.
   И в это же время у меня была  очень интересная стажировка в Китае. Это случилось с легкой руки первого мэра нашего города В.Д.Артеева и при непосредственном содействии  Председателя окружной государственной Думы С.Н.Харючи.
    В.Д. Артеев побывал с рабочим визитом в Китае. Были у нас тогда там какие-то интересы. И  вдруг мне говорят, что на одном из своих выступлений перед горожанами, когда Владимир Деомидович рассказывал о результатах своей поездки, в нескольких словах он поведал и о лечении многих болезней в этой стране методом рефлексотерапии. И что высказался о необходимости «отправить туда на стажировку и нашего Колобка, который уже несколько лет этим занимается», меня. Он был убежден, что дело это надо развивать и сделать этот вид лечения общедоступным. Вот так я и попала в состав специальной группы, которая оказалась в Поднебесной. Вот тут-то я и узнала, что это не просто практические применения иголки, а что это целая отрасль, направление, которая при правильном подходе и соблюдении определенных условий  может очень и очень многое. Что иногда результаты этого метода, на взгляд со стороны подобны таинственному  чуду.
    После  стажировки в Китае  я стала  совершенно иначе подходить к распространяющемуся у нас лечению методом  иглотерапии.  У китайских врачей при диагностике самой болезни учитывается множество индивидуальных факторов больного. Сама диагностика осуществляется по несколько другим схемам. Ведь при одинаковости заболевания - лечиться должен индивид. И индивидуальные особенности они  учитывают по полной мере возможности. Но я думаю, что со временем мы обязательно примем это все к пользованию  и у нас. Ведь эти знания относятся к мировым культурным ценностям и просто так не могут быть забыты. Если этот метод  применять поточно - совершенно меняется и масштаб возможностей. Ведь даже порез на пальце можно залечить в несколько дней, а можно заживлять неделями. Но, это, извините, мной, возможно, грубо сказано. Хотя, по сути - верно. Но это, опять же, специальный разговор. По их мнению, нельзя лечить единую заболевшую точку в организме. Необходимо призывать, привлекать  на борьбу с недугом и соседствующие, которые ей могут помочь больной в своего рода борьбе. Особенно, если поражение этой точки произошло  бессимптомно,  незаметно.  Но все это только с виду. На самом деле симптомы  всегда есть, но зачастую  человек этого просто не подозревает.  И при соблюдении этих условий  лечение происходит более успешно.
     Сейчас в Москве есть даже клиника, в которой этот метод опробован и получены убедительные результаты. К сожалению, её руководитель недавно ушел из жизни. Незадолго до своего ухода этот человек начал создавать книгу о единой методике практического применения имеющихся знаний, где должны были быть описаны различные подходы к диагностике и методам лечения  так, чтобы они могли стать общедоступными. А до этого клиника под его руководством  на практике  опробовала объединение в единую систему  различных методов диагностики и лечения Европы и Азии и в том числе сохранившиеся Тибетские знания.  Мы, наверное, все же идем к такому объединению и через какое-то время всем этим мы будем широко пользоваться.
               
                *                *
               
                *
     Помню себя совсем маленькой, как однажды ехала  с мамой на нарте. Стою, держусь за края ящика, который  делается на женской нарте специально для перевозки детей. Он с крышкой. В метель, в снегопад туда ставится колыбелька, но немного подросшие дети и в хорошую погоду тоже перевозятся  в нем. Тогда крышка не закрывается. Формально считалось, что мы жили в Шишингах. Но сам  наш традиционный жилой дом расположен  был не на берегу Оби,  а возле живописного лесного озера в нескольких сотнях метров от самой Оби.На  Оби я только что видела, как шли катера, один  тащил баржу с людьми и машинами, и с неё я в этот день даже слышала грустную  песню.
    Наш путь к дому лежит через лес по неширокой и недлинной  лесной  просеке. В её конце откроется глазу  озеро. За ним широкий луг, а за лугом опушка леса. Здесь  наш огород, где растет летом картошка, репа, капуста. Поодаль кусты смородины, постройки, где  живут наши коровы, лошади и овцы. В озере есть рыба, которую можно добыть зимой, когда Обь замирает под толстым льдом, а её обитатели массово уплывают, скатываются на сонную зимовку в Обскую губу. Все, что мы имеем, что есть на этом месте,  за несколько лет опять создал, отец после очередного послевоенного раскулачивания нашей семьи. Наверное, и правду говорят, что имя не зря оказывается у того или другого человека. По сей день удивляюсь отцовской твердости, с которой он противостоял многим жизненным невзгодам. В моей памяти он всегда и надолго становился каменным, когда нашу семью находила очередная неприятность.  А в ту весеннюю поездку с мамой - мне, скорее всего, скорее всего,  было три года.
   Нам, мне и  родившимся после меня  двум братьям тогда было очень комфортно жить в родительском имении. Надо думать, мама и папа были тоже же в то  время очень счастливы. Их не смущала наша  фамилия, которая по сей день, иногда вызывает вопросы у многих моих знакомых. Кстати, есть среди хантыйских фамилий и наши однофамильцы. Но мы не родственники, что говорит о том, что в глубине веков, в неизвестном нам  прошлом были, имели место смешанные, межнациональные  браки. Возможно, какими-то неизведанными путями попали сюда люди из той самой, родственной нам по языковой группе Литвы. И, как водится, раз окликнули человека, другой по принадлежности к его происхождению: -Эй, Литва! И это  со  временем   стало фамилией. Но об этом можно теперь только догадываться. А тогда, в раннем детстве, в нашем шишинговском «имении» все было сделано отцовскими и материнскими руками. А еще есть у меня в имении  мудрая и добрая бабушка, с которой мне удобно, тепло лежать вечером. Которая может мне пошептать что-то ласковое, волшебное и загадочное перед тем, как я засну. Мама постоянно в домашней работе, и я в большей части бываю с бабушкой, как и мои младшие братья. Они постоянно  возятся со своими луками, играют в  мальчишеские игры, а я пытаюсь научиться шить, вырезать из меха узоры,  научиться что-то делать из повседневных домашних дел. Мне и сегодня кажется, что не было такого дела по-женски, да и в некоторых случаях мужского, которое бы бабушка не умела делать. Не говоря об огороде, о выращивании картофеля и капусты. При ней нам, ребятишкам, было комфортно, безопасно и в то же время свободно. Здесь все знакомо. У нас хорошие соседи. Здесь невозможно заблудиться. Главный ориентир - озеро и прилегающий к нему луг. Это место, однажды даже стало спасительным для множества лесных обитателей. К озеру их выгнал из леса пожар, бушующий в лесу. О пожаре мы знали уже за несколько дней по прилетавшему из леса ветру  с запахом  дыма. Но, по настоящему о приближении, извивающейся и пульсирующей пламенем ленты огня и нестерпимого жара, узнали мы, когда утром обнаружили на лугу у озера мирно соседствующих, нескольких медведей, лис, зайцев, лосей. Их пригнала сюда та самая пульсирующая  жаром и пламенем  желто-красная стена. Но от трещащей, гудящей и  выбрасывающей пламя стены спасла опушку  и участок леса, прилегающий к озеру, небольшая речка, ручей, которая впадала в озеро. Её небольшая петля и отсекла путь огня.И  сейчас я, когда вспоминаю все это, понимаю, как был дальновиден папа, размещая нашу заимку именно здесь, в кольце воды, на безопасном расстоянии от  коренного леса.  И тогда, во время пожара звери, как люди перед лавой наступающего врага - объединились бедой. Медведи, казалось, не замечали лосей. А наши коровы, вроде бы не видели медведей, но забились под крышу  стайки и настороженно смотрели оттуда на зверей своими огромными выпуклыми глазами.  Отдельно группировались и лоси,  хотя, как мне казалось, эти гиганты были готовы в любой момент отразить нападение, развернувшись к противнику своими мощными передними копытами.  В это же время они стояли вроде в  свободной позе, чуть повернув головы в сторону медведей, людей.
    Само-собой, что мы, дети, тоже смотрели на зверей. Дивились и не понимали до конца, что именно беда объединила зверей, как может объединять и людей. Ведь и люди перед лицом беды  становятся добрее друг к другу,  сострадательней. Прекращают мелочный дележ. Сосед помогает соседу отстроить сгоревший дом. Делится куском хлеба и запасной одеждой.
    Но всего этого я пока не понимаю. Вышедшие к спасительной воде  озера обитатели леса для меня и остальных ребятишек что-то вроде персонажей из бабушкиных сказок, или многих народных притч, которые знает и иногда долгими зимними вечерами  рассказывает отец.  И эта золотая пора детства, доброта моих родных и близких, хороших людей, которые мне в жизни встречались - не ушла из памяти. Она всегда и везде   со мной.
    Давно все это было. Но разве только со мной?  Все мы родом из той страны, которая называется детством.
    А сейчас я продолжаю работать,стараюсь читать,   что доступно в специальной литературе, лечу людей, продолжаю выписывать рецепты...  Подписываюсь и под этим рассказом:
 - Ваш доктор,  Евдокия Петровна Литва,
   г. Салехард, единственный в мире город,
         который расположен непосредственно
                на самом Полярном круге.