Иванов

                У поезда седой сгорбленный и очень худой мужчина прощался с красочно одетыми женщинами.В соседний вагон я подсадил дочь. Состав поехал. Старец помахал рукой, другой опираясь на палочку. Проходя мимо я посмотрел на него. В глазах слёзы. Невольно спросил:
        - Родных отправили?
        Он как-то охотно ответил:    
        - Сноха и внучка гостили.  Поехали в свою Германию.
        - Вы тоже немец?  – спрашиваю.
        - Вообще-то я Иванов.
        Стало интересно. Присмотрелся - взгляд не туманный, как у старых бывает, лицо не дряблое, но упадок сил в его возрастной фигуре чувствовался. Спросил, далеко ль ему от вокзала и предложил подвезти на авто.  Он согласился.Сели в машину. Неловкое молчание сразу же прервал он:
        -   Вы удивлены, я вижу. Могу рассказать про моих немок. Хотите?
        Я кивнул.
        -  Я ветеран войны. Жизнь прошла... Смешно, что ещё провожаю. А попал в пекло в сорок четвёртом. В шестнадцать лет. Бугай был, и годы приписал себе. Воевали за кордоном. Больших ранений не было. А дослуживал в городе, на берегу  Одера.  Оставили  при комендантской роте. 
        - Так не с войны ли связь с Германией? – спросил я, поддерживая разговор.
        - Удивительно, но факт: угадали.  ам всё произошло. Шагал я как-то один по немецкому городу, перекинув автомат через плечо. Для них я завоеватель, а что для меня - освободитель. Вокруг, сами понимаете, руины. Вдруг у стены кирпичного, побитого осколками  дома примечаю я бабёнку. И вижу, она за дом нырнула.  Насторожился я и  дом обошёл. И столкнулись мы, лоб в лоб.   И что вы думаете, передо мной оказалась необыкновенно красивая девушка.  Блондинка, а глаза синие,  как  небо! Конечно, очень испуганная. Взял я за плечи её, в глаза  глянул - и  ослеп. И в таком состоянии поцеловал её в губы…  А девушек-то я ещё не знал: пацан был.  Поэтому, поцеловав, смутился, кровь в щёки, почувствовал, кинулась.  Когда же отстранился от неё, то прямо остолбенел: она вдруг как захохочет. Мне смех её показался обидным. После, правда, узнал, что смеялась  она над испугом своим, ведь русского солдата Геббельс  изображал чёртом. А тут стою и  краснею.  Ну, проводил я девушку. По-немецки лишь сейчас я малость понимаю. А тогда мы весь путь молчали. Когда ж остановились, чтоб разойтись, опять уставился я на неё. Тоже молча. А она лукаво посмотрела на меня и вдруг привстала на цыпочки и чмокнула меня в щёку. И убежала.
       В небольшом городишке я скоро отыскал её. Вероятно, сердце  запросило. Короче, полюбил я  немецкую барышню, причём, полюбил по-настоящему. И она привязалась ко мне. В конце концов, я предложил ей поехать со мной, когда демобилизуют меня.  - Мой пассажир замолчал. Но вскоре продолжил:
        - Жениться на немке… Это сделать было тогда, сами понимаете, трудно. Но помог замполит полка, помогли орден, медали. Значит, привёз домой её, в  Сибирь. Привыкала поначалу  она к чужому нелегко.  Но родился  сын, и в материнских хлопотах, в конце концов обвыклась.
      Жили мы хорошо, в достатке.  О родине она не тосковала.  Эх, если бы не  девяностые годы... Как тучи, накатились на нашу они жизнь. Вы помните неразбериху? Бандиты,  голод…  Родственники-немцы тогда предлагать стали ей  переехать на родину. И стала она уговаривать меня, приводить в пример знакомых, которые перебирались  за рубеж и жили неплохо. Но  ответил я ей твёрдо : «Ивановы веками на родной земле жили и умирали…» А сынок уехал.  Её кровь…. Ну так вот,  как сын уехал, она и загрустила. При этом вспоминать стала ребячьи годы, юность, чего раньше не бывало с ней. И ведь заболела от постоянных воспоминаний.  А что? – наши мысли – наше здоровье. Стали болячки  к ней цепляться, и совсем ведь разболелась. И умерла. И тогда отправилась на родину - тело родня забрала.  - Старик недолго помолчал. И продолжил:
      - Я ездил на похороны,  пожил у них. И что же я там увидел?  В магазинах деликатесы,  люди в хоромах живут, и бабы на детей получают такие  пособия, что даже работать им не обязательно, хватает на жизнь. И это в побеждённой нами стране. А у нас  голод начался: деньги обрушились, невыплата, безработица.
       Да и сейчас нет радости ...  Путин спас страну в девяностые. Он – патриот. Это неплохо.  Но в остальном...  Беда в стране... И я так вот думаю: беда наша в том, что у людей чересчур уж разные по размеру кошельки. Слишком... Ну ведь нельзя так! Озлобит это народ, ох, озлобит.  И всё светлое у людей из души вынули. Заработать на еду, разбогатеть. Это светлое? Телевизор прямо изрыгает чёрную грязь: то реками кровь в длинных сериалах, то гавканье на наше  прошлое. Мы то, понимающие, что к чему, повидавшие жизнь в былые годы, стряхиваем с себя грязь телевизионную, а молодым каково разобраться?  Вот и вопрос: кто нами правит? Спасибо, враги  помогают: страну душат - народ сплачивают, от собственных горестей его как-то отвлекают. Вы-то что думаете?
      - Я думаю,  во многом вы правы… Но как сами?  Уехать к сыну не хотите?
      - Я – Иванов.
      - Так плохо одному жить, вдруг заболеете.
      -  А представьте, не один я: со мной она. Перед глазами моими - то голубоглазой девушкой стоит, то хозяйкой молодой, а то старой, больной. И сейчас как будто бы тут она, рядом, мне шарф рукой поправляет, слушает, о чём я говорю вам, головой кивает. Будто за руку держу её. Так и помирать буду.
      Подъехали мы к дому его. Вышли из машины. Простился я с ним, по-дружески: передо мною стоял ветеран прошлой войны, давший мне жизнь, а теперь грустно заканчивающий свою, глядя, как многое из того, что он кровью защитил, разрушено и продолжает бессмысленно, жестоко разрушаться.  Я крепко пожал ему руку. Его ладонь была тёплой. Невольно подумалось: не оттого ли, что ещё минуту назад он держал в ней ладонь незабвенной  супруги?