18 мгновений глубины

Самое необычное – это они, тихие отголоски морской глубины. Это – мир тишины и причудливых лунных пузырьков, изредка перешептывающихся со своими детьми радуги – рыбками всех форм и цветов. Они,порою, загадочные и манящие, но иногда – темные и даже опечаленные.
Странно, но именно они были неведомым препятствием напути к небу, теплому солнышку, богатому воздуху и… розе – простому цветку,который подхватил ветер от мечтательного и задумавшегося юноши. Он хотелподарить розу своей спустившейся звезде, мерцающей бриллиантами богатства и славы, а потом вдруг неаккуратно заглянул в черную сторону ее ослепительной луны.
Она презрительно прохаживалась по пляжу, упрекая всех на свете в ничтожности и невнимательности, ежеминутно напоминая о том, что «еезадерживают в делах, смеют тревожить каким-то улетевшим в море сорняком!». Ее возлюбленный разумеется, сгорал со стыда и с некоторой боязнью окунался в эхо неохотно отпускающих от себя глубин. Они, конечно, встряхивали дремлющие перестраховки, спасающие жизнь и одергивали близорукий разум.
Но что проку для юноши во всем этом, если мечта,только спустившаяся к нему с милой улыбкой (впрочем, надеясь лишь напитаться еще большим блеском из-за его ухаживаний и имущества); уже капризно топала ногами, истерически махала руками и обзывала его на весь пляж «неудачником, скоторым (если он не вернет ей розу) она никогда больше не будет встречаться)!
Горе-влюбленный, в свою звезду, уже отчаялся и приготовился нырнуть за цветком, быстро уносимым легкими волнами вдаль, решился даже простыть и опозориться, но только вернуть, своей белоснежно-красивой луне,ее розу. Море настороженно, тихо и гулко завыло в глубинах, жалостно и нехотяпредчувствуя что-то непростительное (со своей стороны), но вынужденное произойти; потому всем видом ему сопротивлялось и даже чуть враждебно показало юноше, что вода холодная, цепенящая льдом.
Казалось, он неумолимо твердел в блеске звезды,насмешливо кривляющейся неподалеку и нагло подговаривающей «быстрее вернуть несчастную безделушку, не то она сожжет ее, потом, на глазах возлюбленного!». Это,безусловно, был удар ножом волн в сердце, которого юноша не вынес – он побежал просто в море, стараясь не смотреть, как мокнет его недешевый и тонкий костюм,не слышать, как смеется вдали луна, уже безнадежно отшвырнувшая его простое чувство, черным своим ветром; не ощущать, что он, горьким и разбивающим сердцем образом, ошибся…
Глубины задрожали, осознавая досадный промах – их можно безнаказанно ударять быстро устающими юношескими руками, беспрестанно тормоша этим их непростительную обиду и даже месть. Из-за нее, влюбленный в звезду, он уже мучился от нестерпимо холодной воды и беспрестанно захлебывался и задыхался от соленного льда моря. Оно не хотело пресыщаться и его силой, но не могло выйти из цепкого круга обязанностей колыхать маленькие (столь порою крадущие мощь) волны для своей жизни – тишины и жемчужного света, почти туманных рыбок, красоты и гармонии, совсем не понятной… равнодушно рассматривающей плакаты с рекламой звезде!
 Она с неудовольствием отметила, подбегающую на интуитивно раздающиеся стоны человека, утопающего в воде; девушку, даже чем-то превосходящем ее… не алмазами на куртке из дорогой,редкой кожи, не волосами, дорогой ухоженностью выглядящими, окрашенными в модный, кричащий цвет. Девушка была лучше луны тем, что не имела темной стороны,а была разнообразной, чуткой к другим и не заботящейся о застывании в стабильном и фальшивом блеске.
Это скромно выразилось душевным голосом, незаглушаемым ядовитыми дурманами фирменных духов, воскликнувшим: «Что же вы стоите, там молодой человек теряет силы!.. Нужно немедленно его вытащить из моря!». На это звезда, важно пышущая ненавистью к ней, имеющей пышное,старинное кремовое платье с жемчужно раскрашенным воротником, ответила, что «не дело простушки и куклы раскрашенной ударять за чужими парнями… А парень сам должен вылезти и вернуть розу, упавшую в море (он – мужчина или кто?!)… И не смей плыть к нему, даже касаться и смотреть на него, дрянная соплячка, он мой!... Не то (по одному моему свисту) приедут мои телохранители и пристрелят тебя!...»
Это была, очень больно, режущая оскорблением реплика,но девушка в старинном платье не обращала внимание на раскаты лунной молнии,она не верила, что это вообще может быть – звезда, обжигающая вулканической лавой и человек, которого имели скверную, жестокую глупость назвать чьей-то игрушкой, вроде пыльного колечка, и оставить его одного бороться с такойбескомпромиссной упрямой и затягивающей стихией!
Море словно помогало девушке, ведь понимало, что ещеодна попытка верить в пустые отголоски власти приказов – равна пропасти,которой не видывали его глубины и которую они очень боялись. А она бережно звала девушку, суля покой и радость вечного отдыха от унижений, ревности и зависти, приголубивая ее аккуратно холодными всплесками воды и пеной, погружающей в жуткий сон.
Он будто заново, настоящим блеском, околдовал юношу при виде своей спасительницы, заботливо суетящейся, о том, как «раздобыть теплое одеяло и чашку горячего шоколада для побывавшего в воде столь длительное время». А оно… словно остановилось и сияло для него новым солнцем, способным залечить ему раны и открыть самое прекрасное вечное и живое состояние, смысл всего, что он имеет; оттененным жемчужно раскрашенным воротником платья незнакомки, такой простой и живой, такой… милой и очаровательной, по сравнению с недовольно стоящей луной, только успевшую снять (для избегания проблем) маску непричастности!
Все это промелькнуло и вернулось черной стороной,прямо засасывающей в бездну отчаяния выкриком: «Ты что молчишь? Даже не смотришь на меня, меня, простоявшую столько и ждущую тебя так верно!... Или тебе приглянулась эта дешевая тряпка?!... Ты смеешь вот так на нее смотреть,забыв обо мне?!...»
Юноша окончательно стал уверен в своих, все еще отталкиваемых,нестерпимо черных догадках, и больше тянулся к спасшей его девушке, бережно обтирающей его махровым полотенцем и скромно трогающей его лоб мягенькой светлой ручкою,чтобы убедиться, что он здоров, и горячо убеждающей непросветно закрывшуюся, всвоей самовлюбленности и лживых оправданиях, звезду, что «нет ничего ценнее, и не должно быть, тем более сейчас, и для вас, чем спасенная человеческая жизнь,здоровье и душа, далекая теперь от, уже намеревавшегося засосать, моря!»
 Оно, роковым и печальным образом, все же отпустило от себя то, что так трагически рвалось наружу, в мир, лишенный тишиныи согласия; но за это все еще дающее милость сохранения его лунных пузырьков ирадужных рыбок. И этот миг слишком ярко и заметно, быстро уносящийся вдаль и приносящий этим близкое непоправимое, мелькал вдали моря красивой, маленькой розой, замеченной, но забытой на своем месте, самоотверженной девушкой ради сохранения жизни человека – юноши, мелко и благовейно задрожавшего от, ежесекундно крепнущего, желания исправить ошибку и обрести счастье…
Которое не терпело поводка, снова затягиваемого луной,истошно орущей: «Убирайся, кукла размалеванная вон!!... Вон, мерзавка, пока жива!!... Мало того, что ты смела вмешаться в мои планы, ты еще и не принесла розу!... Или неси ее или вон, пока еще живешь и хлопаешь своими бесстыжими,смазливыми глазками!!!...»
И этого было достаточно, чтобы, провожаемая оглушающими понуканиями самодовольно улыбающейся луной, мольбами, порывающегося удержать ее от безумного шага, юноши «вернуться и не губить себя из-за жалкого цветка!...»;девушка скромно пошла в сторону моря. Миг и она, лелея внутри миссию сделать мечту юноши полно свершившейся – вернуть розу, чтобы звезда не сердилась на него и любила его ласковую преданность – побежала в воду за нею, едва видной на горизонте.
Он был настолько просторным и глубоким, что словно отражал весь мир моря. А оно было обеспокоенным и мятущееся безразличными волнами,чувствуя мгновения тьмы холода; он длился страшными и мучительными секундами,когда отзывчивая девушка в кремовом, неумолимо намокающим и тяжелеющим платье,взяла с натугой розу и, задыхаясь под, не заглушающими встревоженные крики сберега юноши и огрызания, затянувшейся черным, луны; набегами ветра, плыла изо всех сил…
Они, почти пискнув и эхом приблизившие мгновения глубины, покидали ее и этот мир, возвращались (будто в искупление робкой просьбы не умирать волнам) в изумрудное дно моря, слишком пугающее мелькающими водорослями и кораллами! Они успокаивали и говорили, что девушка еще не видела той сказки, которую сердцем ждала всю жизнь; но теперь она беспокоилась, сильно нервничала… не от того, что промокшее платье отдавало неприятным холодом и дрожью, и не потому, что роза почти выскальзывала из рук, при этом волны не отступали!
Они словно пленились красотой и простым, мягким и живительным нравом девушки и теперь строили из себя ежесекундно рушащиеся решетки темницы и цепи, скрежущие и… опьянные уверенностью, что скоро заполучат новую игрушку. Но ведь девушка совсем не хотела быть ею, она не была уверенна, что имела право так быстро уставать,когда на берегу ее ждал человек, нуждающийся в ней (даже больше, чем могла очерчивать это понятие роза, крепко сжатая в ее руках)!
А море, словно с гулом отсчитанного собственного времени теперь осознавало свою низость – это ведь оно надумало вообразить себя более полезным и высоким небом, но не заметило, что давно перевернулось,допуская леденящую колыбельную волн. Ее скоро совсем стало не слышно для девушки, она внезапно заменила все, что почувствовала когда-то и в один миг,думала на одну мысль: «Я хочу добраться до берега, меня там ждут!... Плыви быстрее, а то замерзнешь… Кидай, кидай розу – в ней нуждаются!...»
И слабая рука девушки изо всех сил выпустила цветок изрук, стараясь попасть в, протянутые к ней, руки юноши. Он уже проклял тот миг,в который встретил розу, что должна была нежить самолюбие звезды, вновь безразлично накрашивающую себе глаза напыщенного обаяния. Оно было поглощено только тем, что негодница в кремовом платье, грозившая увести ее парня,исчезнет из ее жизни, обещавшей столь золотые, выносливые и преданные плечи юноши. Он же бегал вдоль береговой линии, неотрывно, со слезами на глазах,следя за всеми движениями спасшей его и истошно призывая на помощь.
Увы, она была какой-то мелкой, безразличной, слепой и пугливой: никто не замечал, что происходит что-то, угрожающее им или одергивающее их совесть с весомой причиной – плыла какая-то симпатичная глупышка, нелепо вновь вцепившаяся в намокшую, малюсенькую и ничем, впрочем не примечательную, розу. Она,так жалко застывшей прелестью, еще больше оттеняла щемяще хрупкое милое существо девушки, медленно и мучительно теряющей сознание, сотрясаясь в судорогах,вызываемых несносным холодом моря. И все же, смелая и неумелая, чуткая и слабая,она быстро и усердно работала посиневшими и чуть сморщившимися, изящно тонкими,руками, чтобы достичь берега.
Он стал, самым неожиданным и печальным, свидетелем того,как… юноша поглядев, наконец, после суетной просьбы звезды подержать сумку(чтобы она могла спрятать столь драгоценное для нее ожерелье), на берег и… Закричал внезапно немым шоком, чуть не упал в обморок и, бросившись перед… выброшенной волнами, навеки уснувшей, девушкой, крепко сжимающей розу; готов был на себе с досады рвать волосы. Что,как ни эта боль, могло хоть как-то спасти его рассудок, не знающим, как жить после потери… той, что была для него целой, неповторимой и освещающей море холода иллюзий и духоты суеты вокруг, жизнью и, наверное, станет солнцем,гораздо более теплым и ярким, чем, неважно хмыкнувшая и ушедшая, звезда (ей было важнее успеть за миражами, питавшими ее стеклянный внутренний мир).
Он пережил мгновения глубины страшной темноты борьбы сопять встающими убаюкивающей, засасывающей силы и все яркое, ценное, тусклой тюрьмой трусливыми волнами и… лабиринта неясных отголосков, зовущих его в море,казалось, жадно спрятавшее бесценную жизнь спасшей его девушки, теперь навек согревшей его одинокое сердце, гулом моря и нежными лепестками розы, крепко помнящей ее голос!...