День улыбки

Утро, рухнувшее на голову, выдалось похожим на наждак. Серое, неприятное, холодное. В горле першило, глаза болели, а самым противным казалось  собственное раздражение - неуютное состояние слабо контролируемого легкого бешенства, рвущееся  в мир неопрятными клочьями. За неопрятные клочья перед миром было слегка неудобно, как за мусор в лесу, или как за царапины, по глупости оставленные на полировке новой красивой мебели. Самым легким и приятным выходом из этой невыносимой жизненной ситуации было бы закопаться поглубже в одеяла, засунуть голову под подушку и уплыть в ближайший недосмотренный Сон. Сон вопросительно маячил где-то у самого края зрачков, - мол, так мне остаться или я пошел? Марина прикрыла глаза, пытаясь уловить блики - кажется, там, во сне, была какая-то река, и лодочка, нарисованная простым карандашом, но все равно настоящая, и какая-то детская английская песенка, и почему-то сакура по берегам...

В следующую секунду она оказалась  в середине комнаты без каких-либо  признаков сонливости. Где Андрюшка?! В кроватке его не было. В большой кровати рядом с ней - тоже. Вадик, конечно, ушел на работу. А где малыш?
 -Андрей! - крикнула она в легкой панике. "Да нормально все, ну что могло произойти, ну куда-то уполз, ну не до канадской же границы!" - рассудительно подметил Здравый Смысл. Марина тем временем заметила открытое окно и в ужасе ринулась панически в него выглядывать, а потом с облегчением закрывать.
- Ма-мма! - весело сказал ребенок у нее за спиной.
- Андрюшка! - выдохнула Марина, взмахивая рукавами ночнушки, как крыльями, в моментальном легком развороте, - Ты куда пропал, заяц? - она кинулась к малышу, опускаясь перед ним на одну коленку, обхватила, обняла, поцеловала - и прилипла.
- Ты почему такой липкий, а? Ты где там хулиганил?
- Няма, - признался Андрей.
- Да? - подозрительно уточнила Марина, - Ну пойдем, покажешь, что там у тебя за няма.

"Няма" оказалась сгущенкой. Видимо, Вадик утром добавил себе в кофе не сливки, а сгущенку из пачки, а потом, конечно же, забыл помыть чашку и так и оставил все на столике - ноут, грязную чашку, вазочку с печеньками и пачку сгущенки. Не царское это дело - сгущенку за собой убирать. Теперь это все представляло из себя довольно равномерную пакость, тонким слоем распределенную по ковру. 
- Вот ведь гад какой! - злобно прошипела Марина. Андрюшка подозрительно покосился.
- А ты что смотришь? - огрызнулась она, смахивая слезы с глаз, - Кто это натворил? Посмотри, какая гадость! Как я теперь отмою?! Тьфу, блин! Вот зачем ты это сделал?
С детства у нее была странность - плакала она исключительно от злости. Никогда не плакала от грусти, от тоски, "несчастной любви" и прочей ерунды. Не плакала даже при просмотре "Титаника". Только от безвыходной злости, когда некого ужалить, кроме себя самой. Иногда ей казалось, что так срабатывает какой-то предохранитель - чтобы не лопнуть и не задохнуться.  Хотя нет, еще один раз она плакала сразу после родов - от необыкновенного счастья. Но и тут, кажется, сработал тот же самый принцип...
Андрюшка скривился и тоже приготовился зареветь.
- Ах ты ж, чучело-мяучело! - с досадой фыркнула она, выдыхая куда-то вбок накатывающую волнами, совершенно неуместную визгливую истерику, -  иди уж сюда, будем сперва тебя мыть! Потом - завтракать. А про ковер я подумаю потом. Может быть. Если захочу.
Это было мудрое решение. Во-первых, проблема перестала быть неотвратимо Здесь и Сейчас, и нехотя отползла куда-то в будущее и вероятное. Во-вторых, пока Андрей плескался в ванной, Марина умылась, почистила зубы и почувствовала себя почти человеком. Еще и белье в стиралку запихнула и зеркало протерла.
- Мама - десь! - сообщил Андрюшка из ванны.
- Здесь, здесь. Не могу ж я уйти, пока ты купаешься.
- Не... Мама - десь! Мама - маадесь!
- Молодец? Я молодец, да? - обрадовалась Марина неожиданному комплименту, - Потому что зеркало помыла?
- Да, - коротко подтвердил Андрей, отворачиваясь к игрушкам.
Потом она заворачивала пухлого разгоряченного сына в пушистое полотенце,  тискала, несла выкручивающийся хохочущий сверток в комнату, пощипывая за попу, щекотала, одевая в чистую футболку. Поставила чайник и, пока тот задумчиво шипел, любовалась светлыми пузыриками  воздуха на его прозрачных боках. Потом подошла к окну и улыбнулась - стекло ее собственного окна было покрыто светлыми шариками воды, сперва они казались унылыми и бесцветными, но потом она как-то так повернула голову, что они неожиданно вспыхнули огнем - будто сама Осень на секунду заглянула в окно.
Все-таки она оттащила ковер в ванну, быстро выполоскала и оставила отмокать.  Было бы досадно, если бы такой отмытый ребенок снова вляпался в такой неотмытый ковер.
Теперь можно было выдохнуть и с чистой совестью, ощущая себя совсем супер молодцом, наконец-то, позавтракать. Андрей кашу проигнорировал, но в кои-то веки  увлекся игрушками, так что Марина уселась все за тот же столик, где с самого утра лежал ноутбук. Почти машинально открыла клавиатуру и ткнула в ленту друзей.
- Ква-ква! - булькнул скайп.

"Привет", - написал Вадик.
Марина задумчиво надкусила оставшуюся в вазочке последнюю овсяную печеньку и поставила чашку. Высказать критику сейчас или подождать до вечера? Очень хотелось прямо сейчас, но кто-то благоразумный изнутри дергал ее за воображаемый рукавчик и резонно бубнил, что все равно Вадик сейчас занят работой и скорее всего, просто огрызнется. Не осознает, не раскается, не посыплет голову пеплом. Смысл?

"Привет!

Проснулась?

Вообще-то, давно проснулась.

И что, даже не сразу побежала к компу? :))

Нет, не сразу. Мне пришлось сперва отмывать сына и стирать ковер. Из-за того, что кое-кто (не будем указывать пальцами!) оставил на столике перед телевизором целую кучу развивающих материалов!

Каких материалов?

Развивающих. Сгущенка, кофе, печеньки. Какая фактура, цвет, сколько тактильных ощущений! Сколько вдохновения!

Ничего не понимаю. Ты можешь по-человечески объяснить?!

Могу. У меня есть муж. Он дятел. Поэтому утром, уходя на работу, оставил в пределах досягаемости ребенка сгущенку, кофе и печеньки. А ребенок все это разломал на мелкие кусочки и вдохновенно размазал по ковру. И завтракать теперь отказывается.

А ты где была, пока он размазывал?

А я не слышала, он проснулся и тихонечко уполз, как партизан. Кстати, окно, наверное, надо закрывать. Я сперва вообще испугалась, что он мог как-нибудь до подоконника дотянуться и упасть.

Ну так закрывай! И за ребенком следи! Как это он у тебя по всему дому рассекает, а ты дрыхнешь!

Ну мне ж делать нечего целыми днями, я только и делаю, что дрыхну!!!"


Марина в сердцах хлопнула крышкой ноута и шумно выдохнула. Нет, ну вот как? Как это у него так получается, что мусор на столе оставил он, а виновата оказалась она? Это что, у Вадика талант такой? Или это она сама такое серое и никчемное существо, что никому не приходит в голову ценить, если она делает что-то хорошее? Андрюшке скоро будет годик, значит, уже больше года она "ничего не делает" дома. Спать, как же хочется спать по такой погоде. И уже час дня! Вот на что она потратила несколько часов своей жизни? Так вот потом и не вспомнишь. Стирала дурацкий ковер, злилась, хотела спать, поссорилась с мужем. Офигенный распорядочек дня. Кому рассказать - обзавидуются!
Капли на окнах еще сильнее набухли и погрустнели. Погулять, скорее всего, не получится. Где-то на кухне истерически заржал и затрясся, вибрируя на твердой поверхности стола,  телефон. Видимо, это прихлопнутый крышкой ноута Вадик настойчиво пытался  прорваться путем телефонии.
"Всемирный день улыбки", - глумливо сообщил телефон. Это вот так неожиданно сработала сделанная года три назад памятка. Просто так. Еще где-то там в памяти телефона болтается "День горчицы". Но все как-то не получается отметить. Например, на День Горчицы в прошлом году ей наговорили гадостей на УЗИ. Гадости потом не оправдались, а праздник прошел мимо. Или тут как раз все нормально было? Говорила же герцогиня, что "от горчицы огорчаются"?
А на всемирный день улыбки в прошлом году она целый день вязала пинеточки , а Вадик вообще был в командировке. Так что если улыбка и была, то ее никто не видел. А в позапрошлом...
Она с вдруг отчетливо вспомнила "День улыбок" в позапрошлом году. Именно тогда она и узнала о существовании этого праздника, и тогда же поставила себе памятку. Что же это был за день?

...Это было серое прохладное утро. Серый асфальт, серые дома, серые тучи, резкий сердитый ветер. Тучи, бугристыми клубками несущиеся вдаль по угрюмому московскому небу, вызывали тоску по дальним странам. Хотелось смотреть на них сверху, из самолета, улетающего куда-нибудь на юг, туда, где нет даже облаков, а есть синее море с барашками и синее небо. Хотелось сбежать. Работать не хотелось совсем, а еще меньше хотелось быть социальным человеком, улыбаться, обсуждать, запоминать нюансы. 
Но - надо. Маленькая, почти семейная фирмочка, в которой она работала, решила радикально сменить род деятельности и открыть ресторанчик. Помещение для предполагаемого ресторанчика находилось очень далеко от нынешнего офиса, поэтому бухгалтер уволилась, и выбирать программу для учета и заниматься переездом и сортировкой бумаг пришлось Марине с Алексом при некоторой помощи его мамы.  Алекс - это директор. Мама Алекса - учредитель. Дядя Алекса - грузчик, сторож и мастер по мелочам. И так далее. С уходом бухгалтерши Марина осталась единственным человеком, не состоящим в каком-либо родстве с остальными сотрудниками.
В тот день они с Алексом договорились подъехать на демонстрацию бухгалтерской программы для общепита. Вот она и шла по лужам на каблучках, ощущая себя страшно деловым человеком. В костюме, в плаще и с шелковым платочком на шее.
Потом она увидела Алекса, мрачного и небритого, их усадили возле монитора и пожилая женщина очень медленно и последовательно принялась им показывать, как работает программа. Марина старательно делала умное лицо, ощущая себя Буренкой на привязи, и формировала легкие улыбки в ответ на подчеркнутую приветливость пожилой женщины.  Алекс мрачно играл желваками и таращился. После демонстрации она задал еще несколько вопросов, касающихся стоимости и комплектации, согласился на приобретение и убежал, велев Марине дождаться, пока выпишут счета.
Счета подготовили минут за пятнадцать, она глянула на суммы, скользнула взглядом по реквизитам, убрала папку со счетами в сумку и пошла к выходу. Уф. Перед тем, как ехать в новый офис разбираться со старыми бумагами, теперь вполне можно было по дороге перекусить и вообще не торопиться. Как хорошо, что Алекс не стал ее дожидаться. Хотя он, кажется, и сам без машины приехал.
- Девушка! Подождите! - крикнул ей сотрудник, выписывавший счета, - Вы тут забыли!

Она там забыла. Какой ужас. Растяпа.

- Да? Что? - вернулась она.
- Тетрадочка ваша.
Марина с недоумением взяла в руки тетрадь и повертела. Зачем-то даже открыла и заглянула внутрь. "Почему я хочу заниматься ресторанным бизнесом?" - было написано вверху первой попавшейся страницы. Далее следовали пункты, видимо, перечисляющие причины. Первый пункт гласил: "Хочу радовать людей, приносить им возможность отдыха, праздника".
- Это не моя тетрадь, - пожала плечами Марина.
В этот момент у нее зазвонил телефон. Алекс, мрачно запинаясь, сказал, что, наверное, забыл на столе свою тетрадь.
- Да, действительно, тут есть тетрадь, - подтвердила она.
- Принеси ее мне к метро... Пожалуйста, - с усилием добавил шеф, и дополнил, - Только не читай, это личное.
- Хорошо, - с некоторой досадой согласилась она. Перекусила, блин.

Почему-то этот эпизод остался в памяти почти монолитным целым, со всеми подробностями. Может быть, он чем-то важен? Марина улыбнулась - она вспоминала этот день и в прошлом году, когда вязала пинетки еще не рожденному Андрюшке. Андрюшка пинался изнутри, она щекотала ему пятки, куталась в плед и пила зеленый чай из высокой белой чашки.

Они с Вадиком только что переехали в свою квартиру, и все казалось волшебным. Кроме шуток, даже сами стены радовали до поросячьего визга. Вадик работал из последних сил, денег не было совсем, то есть, оставался еще и долг, но ремонт Вадик сделал до рождения сына. То есть, конечно, он не сам его делал,  но именно он все успел, просчитал, обо всем позаботился, продумал, прикрыл спину... Марина пыталась рваться в бой, но в тот день, когда ее уволили, и она сидела в своем собственном доме с горячими сухими глазами, сжимая кулаки и думая о долгах, о том, что не получит декретные, о том, как стыдно перед Вадиком, потому что накануне он составлял планы на полгода вперед и она без всяких сомнений внесла в этот план свою зарплату, которую теперь, конечно, не получит.

А Вадик пришел веселый и с букетом мокрых пионов, вручил ей и торжественно поздравил с тем, что теперь она сможет, наконец, "перестать маяться дурью и подумать о ребенке".

- А как же... Они же не имеют права... Я закон читала... - всхлипывала она, - У меня и трудовой договор есть, я как раз вчера их в порядок приводила и сунула в сумку свой экземпляр. Я же не могу просто так им простить!
- Успокойся, я все продумал. Павлик займется твоей проблемой. Отдашь ему свой договор, он с ними поговорит.

А потом Вадик уехал по делам, а она сменила симку на телефоне и вязала пинетки. И это было чудесно - сидеть в своем собственном доме и не бояться ни-че-го, даже телефона. Потому что единственный, кто может позвонить тебе на этот номер - это твой любимый мужчина.

И Павлик - Андрюшкин крестный и по совместительству юрист - действительно разобрался и "поговорил". Так что через два месяца ей пришли на счет и декретные, и долг по зарплате. Все же что-то во всей этой истории ее удивляло. Цепляло. Не отпускало. Как понять, что?

Ах, да... После той истории с тетрадью она стала смотреть на Алекса почти как на человека. Да, до этого он был просто мрачным шефом, маменькиным сынком и мажором. Но после того, как она случайно узнала, что он хочет "радовать людей", ей вдруг показалось, что он... не совсем безнадежен, что ли. У него есть какие-то мысли, чувства, так много - вон, даже тетрадь завел, чтобы записывать. Общую. На 96 листов!

И как-то странно было, что тот же самый Алекс принял решение уволить ее после двух лет работы. Нет, даже не так. То, что они с мамой решили сэкономить на ее зарплате и вести все бумажные дела самостоятельно, было вполне разумно и понятно. Но ведь декретные платятся за счет социального страхования! Им просто нужно было оформить бумаги, и все деньги они получили бы из бюджета. И почему нужно было так некрасиво зажимать ее последнюю зарплату "из-за кризиса и убытков", если кризис и убытки не помешали Алексу накануне купить  Subaru Forester? Или именно эта покупка как раз и стала причиной "кризиса"?

Марина скользнула взглядом по часам - десять минут второго. Андрюша бросил игрушки и отправился ходить вдоль дивана, колотя игрушечным молотком. Молоток  противно попискивал. У края дивана Андрей призадумался, постоял, чуть присел, покачался - и отважно шагнул вперед.

- Ииии! - радостно взвизгнул он.
- Молодец, Андрюша, молодец! Шагай, шагай, не бойся! Иди ко мне! - Марина подбежала и присела в метре от малыша, вытянула руки к нему и подбодрила, - Ну, иди ко мне, иди к маме! Я тебя ловлю, не бойся!
- Иии! - повторил Андрей, взмахивая руками от восторга, добежал к маме и стукнул ее в лоб пищалкой.

Марина захохотала, обхватывая сына, и они вдвоем повалились на пол и принялись барахтаться и смеяться. Это была та самая разновидность смеха, которая страшно заразна и совершенно не излечима. Она приподнимала малыша над собой на вытянутых руках, лежа на спине, и слегка трясла, а он вдобавок  норовил схватить ее за нос и повизгивал. Наконец, она сдалась, и опустила его, а он, довольный, что добрался, схватил ее за нос, потом подполз поближе - и вдобавок еще и обслюнявил, делая вид, что грозно кусает. Это было очень смешно. Вообще, это такое нелепое ощущение - когда тебе нос облизывают. Марина опять захихикала и отнесла агрессора-кусаку на горшок. Заглянула, посмотрела на ковер, залезла в ванну и походила по нему, как Челентано по винограду в кадке. Вода потемнела, а ковер посветлел. Это внушало оптимизм, так что она решила выпустить грязную воду и прополоскать. Андрей, сидя на горшке, смотрел с любопытством. Марина, прыгая по ковру в ванной, принялась читать ребенку мораль - мол, нельзя пачкать ковры, надо соблюдать чистоту и порядок. Ребенок смотрел на нее недоверчиво. "Да ладно тебе, зато смотри, как весело!" - говорил его взгляд.

- Маадесь! - наконец, парировал он.
- Молодец? - засмеялась она.

На улице по-прежнему шел дождь, так что надо было как-то развлекаться дома. Она достала из шкафа "пещеру" - складную трубу, по которой Андрюша с удовольствием ползал, и развивающий коврик. Развивающий коврик при помощи покрывала легко преобразился в домик, и Андрей увлеченно принялся ползать по "пещере" в "домик", а Марина стала готовить суп. Кухня и "гостиная" у них отделены друг от друга только барной стойкой, так что за ребенком следить удобно. Ситуация под контролем.

Так, что там вертелось в голове, настойчиво требуя внимания?

Ах, да. Если Алексу так хотелось радовать людей, то почему он не захотел пойти простым путем - порадовать ее, Марину, порядочным отношением, добровольно выплатив ей все, полагающееся по закону, или хотя бы попытавшись договориться по-человечески, как она изначально предлагала - она напишет заявление об отпуске за свой счет, так что на ее зарплате они все же сэкономят, а взамен они оформят ей декрет? Разве она не человек? Или он хотел радовать других людей, которые не Марина, а какие-то совсем другие? И как он провел это разделение у себя в голове - каких людей нужно радовать, а каких можно огорчать?

Может быть, на самом деле, он не хотел никого радовать? Может быть, он просто хотел услышать, что он... ну...

Сразу вспомнился эпизод из "Дня выборов", как креативщики придумывают генералу орден, и дребезжащий тенорок, вырвавшись из глубин подсознания, манерно и слегка нерешительно произнес: "За то, что он... ну я не знаю... молодец!"

Марина хмыкнула и добавила в суп сельдерей. Конечно, конечно. Это ей понятно. Алекс вовсе не хотел радовать людей ПРОСТО ТАК. Он хотел радовать их как-нибудь так, чтобы получать что-то взамен. Желательно, не деньгами, которые всегда можно было взять у мамы, а признанием общественности. Так, чтобы эта общественность считала его крутым, самостоятельным и взрослым. Да уж, странное желание для тридцатилетнего мужика, который даже на встречи с пожарным инспектором ходит с мамой. Очень экономной, расчетливой, прижимистой, разумной, рассудительной мамой. Противостоять которой - нетривиальная задача, даже если цена вопроса - банальная порядочность.

Марина с удивлением обнаружила в себе капельку сочувствия. Бедолага, вся твоя "работа в ресторанном бизнесе" - это все равно что стишок с табуретки маминым подругам... "А мужики-то не знают!"


А она, Марина, разве не хочет того же самого? Вот почему она обиделась на Вадика? За простую констатацию того, что ребенок хулиганил, пока она "дрыхла"? Но ведь это правда, если уж быть честной. Она могла бы спокойно ответить, что, действительно, не выспалась, плохо себя чувствовала, и что такие случаи бывают, за всем не уследишь, поэтому-то как раз и надо следить за безопасностью самой обстановки в доме. А вместо этого обиделась и покинула разговор в духе "ой, все!" Вряд ли такой способ вести диалог заставил Вадика проникнуться и осознать. Скорее, наоборот.

"Нет, ну вообще-то, это было обидно", - возразил Внутренний Голос, - "Типа, он там весь в делах и работает, а я дрыхну с утра до вечера и никакой пользы от меня нет!"

- А хоть бы и дрыхла с утра до вечера, - пробормотала Марина, помешивая сельдерей. 

В самом деле, кто решает, что хорошо, а что плохо? Логика? Целесообразность? Справедливость? Или привычки и впитанные с детства порядки?

Например, вот нафига она сейчас готовит этот суп? Ей что, нестерпимо хотелось пообедать? Вообще не хотелось. Или, может, это Андрей сейчас возьмет и прям начнет его трескать с огромным удовольствием, за обе щеки? Ой, что-то сомнительно. Или, может, Вадик вечером съест? Нет, Вадик не ест суп после работы, у него какой-то предрассудок, что суп едят только днем. А все дело в том, что так ее, Марину, мама учила - надо обязательно готовить суп. Кто не готовит суп - тот не молодец ни разу, а раздолбайка и ленивица. А умницы, отличницы и хозяюшки его готовят настойчиво и регулярно, гоняясь потом за всеми окружающими с маниакально навязчивыми просьбами "скушать хоть ложечку". Окружающие морщатся и норовят сбежать и спрятаться где-нибудь в Африке или на Северном полюсе, но хозяюшек это ни капли не смущает - зато у них совесть чиста и самооценка в полном порядке.


Андрюшка нашел игрушечное пианино и принялся самозабвенно извлекать из него истошные кошачие вопли. Нашел кнопку переключения в режим песенок и засмеялся. Дребезжащий голос пискливо  запел про "пешеходов по лужам", приводя ребенка в экстаз. От переизбытка чувств малыш взвизгнул и несколько раз хаотично приложил исполнителя об пол. Механизм не сдавался и продолжал нудеть.

Марина сморщилась и улыбнулась - как если бы человека, надкусившего лимон, кто-то насмешил. А вот если бы она была ребенком, и ей сказали, что сегодня праздник улыбки - что бы она сделала? О, она бы тут же поверила, что праздник магическим образом рассеян вокруг, в воздухе, по всему миру! Если праздник - то надо радоваться и праздновать! Не надо ничего придумывать и проявлять "креативность", нужно просто ловить его, дышать им! А еще надувать воздушные шарики, есть торт и любить всех вокруг. Это же так просто.


Как же так получилось, что теперь ее мир состоит из  серой повседневности? И праздник - он, вроде бы, и есть, но он всегда где-то там и потом? Когда-нибудь, когда все станет совсем хорошо. Когда в доме будет идеальный порядок, в сердце - идеальный покой и благодать, когда не будет долгов, ссор, сгущенки на ковре и еще тысячи досадных мелочей. То есть - никогда? Потому что фотошоп для жизни еще никто не придумал, и вместо декораций с гламурными цветочками на идеально-белой поверхности тут совершенно другой фон?

"Вот так и всю жизнь проживешь без собаки", - услужливо подсказал Внутренний Голос горестным голосом Малыша. Мол, ты же умная, сама там подставишь, какого рожна вместо Собаки нужно лично тебе.

...Коляска рассекала лужи, Андрей свешивался во все стороны, как разудалая вермишель с ложки, а Марина решительно шла вперед, уверенно топая резиновыми сапожками. Сердце билось немножко быстрее обычного и даже слегка замирало. Коленки подрагивали, и воздух казался почти морозным, щекочущим ноздри. Она отчаянно трусила, задумав совершить Дурацкую Глупость.


Пару дней назад она гуляла с Андрюшкой возле метро, и тут из-за угла какого-то киоска на нее выскочила темная угловатая фигура, и, сопровождая слова рваными нелепыми движениями рук, заикаясь, рявкнула:

- Подай-те, по-жжа-луй-ста, скколь-ко не жжалко! Очень ку-шать хо-чется!

Марина от неожиданности споткнулась и чуть не упала в грязь, а темная угловатая фигура, оказавшись молодым парнем-инвалидом, уселась на ящик из-под фруктов прямо возле киоска. Перед ящиком стояла коробочка с мелочью. Она тогда так растерялась, что сбежала, так и не "подав, сколько не жалко".  А сегодня вот решилась - нашла в столе литровое ведерко из-под мороженого, налила в него супа, закрыла крышкой, обмотала полотенцем, нарезала батон, проложив его слоями колбасы, - и пустилась в путь. Ей почему-то было очень страшно. Конечно, она боялась не нищего парня, а чего-то непонятного. Ей было очень страшно сделать неожиданный и глупый поступок.

"А может, его там и нет сегодня", - успокаивала она себя, покупая в магазине пачку одноразовых ложек.

Но он был на месте.

Очень решительно она подошла к мокрой, грязной, совершенно пустой сегодня коробке - и рывком развернула коляску, так, чтобы ребенок оказался подальше от неизвестного, потенциально опасного человека. Остановилась, на всякий случай загораживая ему путь к коляске собой. Нищий удивленно поднял на нее глаза и на всякий случай решил внести ясность все тем же запинающимся, механистичным, гнусавым голосом:

- Подай-те, пожа-луй-ста, сколь-ко не жал-ко! О-чень ку-шать хо-чется!
- Вот. Кушай! - отступать было некуда, поэтому Марина вытащила из коляски сумку, из сумки - пакет, из пакета - сверток. И принялась настойчиво выпутывать непослушными, слегка дрожащими пальцами дурацкое ведерко из дурацкого полотенечка:
- Это суп, горячий, - извиняющимся тоном пояснила она, - И бутеры еще! - парень смотрел на нее с некоторой оторопью. У него даже рот раскрылся от изумления. И взгляд слегка остекленел. Бутеры Марина разматывать не стала - так и вручила, вместе с пакетом. А полотенечко запихала обратно в поддон коляски, мучительно краснея и чувствуя, как стучит в ушах пульс.

- Ешь, - пояснила она, и переступила с ноги на ногу.
- А... - произнес парень, и встряхнулся. Уныло посмотрел на ведерко и совершенно нормальным голосом неуверенно уточнил:

- А что, денег нет?

- Нет, - твердо пояснила Марина, - Понимаешь - ипотека. Денег-нет-ваще.
- Ну ладно тогда, - нехотя согласился нищий, встал со своего ящика, подхватил дары и, махнув рукой, сутулясь, но не хромая, побрел куда-то во дворики. 

Марина смотрела ему вслед во все глаза. Глаза видели не очень хорошо, потому что, кажется, тоже покраснели от накативших эмоций. Вместе с щеками и ушами.

Она приложила ледяные ладони в лицу и медленно выдохнула:
- Глупость удалась!

"Мог бы хоть спасибо сказать", - обиженно буркнул Внутренний Голос.
- Мог бы, - согласилась Марина, - Но не сказал, чо уж там. Зато заикаться и хромать перестал. Случилось чудо!

"Ты вообще больная?" - не унимался Внутренний Голос, - "Стоишь посреди улицы и разговариваешь с голосами в своей голове. Иди домой уже, чудо в перьях!"

- Иду, иду, - ворчливо согласилась она, но пошла почему-то совершенно в другую сторону.

Шла легкими шагами, медленно дыша, отпуская с каждым вздохом смущение и неспешно ступая в лужи, рассматривала расходящиеся по воде параболы и прочие интересные графики. Андрей затих и расслабился, откинувшись на спинку коляски.

Близился вечер, начинали загораться окна и фонари, расплываясь пушистыми кругами света. Внезапно она остановилась и улыбнулась - прямо из вечернего сумрака им навстречу вырвалась золотистая витрина.

"Все для праздника" - утверждала вывеска. Марина припарковала коляску в уголке у входа, вытащила объемного Андрюшку в комбинезоне  и заговорщически спросила:

- Зайдем туда, посмотрим, хорошо?