День города
Оставив машину далеко, на пустой стоянке возле работы, иду в потоке таких же, пеших и праздных, к центральной площади, где всем за много-много дней до праздника уже обещаны невероятные зрелища, красочные шоу, концерты, ярмарки, выступления местных и приезжих артистов, демонстрация побития кулинарных рекордов с участием всех желающих в поедании каш, яичниц и прочего, уникально-рекордного.
Солнце ослепительно поднимается в синее небо. С бесчисленных голов, снующих по уставленной пёстрыми палатками огромной площади, торопливо сходит тень церковных куполов, на высокой сцене поют и танцуют, шум, радость, гомон, веселье. Душа полностью растворяется в этом праздничным утре, тянется к бесчисленным сувенирным лавкам, просто так, поглазеть и обязательно что-нибудь купить на память о весёлом дне, хорошем настроении, празднике родного и ставшего в этот день таким любимым города.
Огромная бесконечная очередь взрослых и детей тянется поперёк площади к самой обычной торговой палатке, что стоит в тесном ряду точно таких же, мимо которых горожане проходят любопытными толпами, иногда задерживаясь, что-то спрашивая, протягивая руки, покупая, пряча в сумки и карманы. Но возле этой палатки, словно у летка большого улья, толпятся, никуда не уходя, десятки людей, и ещё сотни терпеливо стоят в такой непривычной для наших изобильных времён очереди.
Любопытно, интересно, что же там такое диковинное? Подхожу ближе, поднимаюсь на цыпочки, чтобы разглядеть. Молодые, упитанные парни в белых фартуках резво носятся у огромного то ли стола, то ли плиты, а из всех любопытных уст уже вожделенно доносится одно-единственное слово - пицца. Разочарованно сворачиваю в сторону, совершенно не желая стоять в толпе лишь для того, чтобы проглотить бесплатный кусок хоть и рекордно большой, но самой заурядной пиццы, снова прижимаюсь к бесконечному ряду палаток...
После бесчисленных сувениров, глупых кукол, матрёшек, магнитов с видами местных достопримечательностей, колоколен, куполов, известных и знаковых мест, на длинном столе под большим палаточным тентом непривычно пусто. Ряд разного размера рамок с незатейливыми вышивками, панно, инкрустированные камешками и плитками, маленькие, пушистые игрушки и над ними глаза... Пацаны лет от двенадцати до четырнадцати неподвижно сидят с той стороны стола и смотрят в проходящую мимо толпу. В глазах всё - удивление, недоумение, странная стеснительность, недетская усталость и одна на всех робкая, немая мольба - люди, купите, ну, почему же вы проходите мимо, даже не останавливаясь? Над палаткой таблича-аншлаг - школа-интернат из небольшого посёлка. Глядя на лица и глаза ребят, душа замирает и переворачивается. Нет, она уже не сможет пройти мимо, мимо них и мимо сделанного их руками.
Десяток глаз впиваются в меня с подозрением, усталой настороженностью и откровенно замирающей надеждой. Прохожу по ряду, рассматриваю всё, на что падает взгляд. Много вышивки в простых рамках, незатейливой, дешёвыми, копеечными нитками на крупной канве, рядом красочные панно, кропотливо и тщательно сложенные из маленьких плиточек и осколков стекла.
Несколько вышитых картинок вдруг останавливают, притягивая к себе, словно магнитом. Частая, в отличие от остальных работ, канва, всё те же копеечные нитки, но рисунки... Они - словно живые, очень сложные, просто, невероятно сложные, с десятками тщательно подобранных оттенков и полутонов. И везде уютные домики, на одних картинах вокруг домиков деревья и цветы, на других - снег и заснеженные ёлки...
В тысячах кропотливо вышитых крестиков вплелись многие часы, дни, недели труда и безмолвно кричащие сквозь плотное сплетение нитей самые сокровенные мечты маленького человека, лишённого дома.
У дальнего угла палатки немолодая, темноволосая женщины в куртке с беджиком, держит в руках большую корзинку с чем-то жёлтым и обращается в толпу...
"... Всего пятьдесят рублей. Вы же не заметите этих денег. Всего пятьдесят. Одна банка пива. Что вам стоит не выпить её? Возьмите на память, посмотрите, какие прелести..."
Осторожно и трепетно беру в руки деревянную рамку с маленьким зимним домиком в снежной ночи, желтыми, словно живыми и горячими, огоньками в окошках и весёлым дымом над трубой, обращаюсь к ребятам, всем сразу:
-- А кто автор?
Все тут же вскакивают с мест, оглядываются в дальний, тёмный угол большой палатки, машут кому-то руками, призывно кивают вихрастыми головами.
-- Давай, иди скорее!
Девчонка в джинсах и чёрной куртке, светловолосая, кареглазая, лет тринадцати-четырнадцати, с бледным, худым лицом и большими губами, испуганно выныривает из тьмы. Улыбаюсь ей, она долго оттаивает от испуга и недоверия.
-- Это ты вышивала?
-- Да, я...
-- Тебя как зовут?
-- Наташа...
По сердцу скребёт, душа ноет. Нет, не надо давать волю душе... Карие глаза смотрят на меня удивлённо, почти не моргая, словно пытаясь понять и разглядеть что-то, самое главное. Отвожу взгляд, не в состоянии видеть и чувствовать, что сейчас там, в глубине этих глаз.
-- Наташа, сколько это стоит?
Она вопросительно отворачивается на мальчишек, на мужчину, сидящего за их спинами. Оттуда уже доносится "Твои по триста"
-- Триста рублей...
Протягиваю ей вытащенную из кармана тысячу.
-- Ой, Вам сдачи... Только у нас, наверное, не будет столько… Подождите...
Не отводя взгляд, отрицательно качаю головой.
-- Не надо... Эта твоя работа... Она бесценная...
Карие глаза мечутся по мне, по моему лицу, уже боясь заглядывать в глаза. Девичьи руки тут же срываются с места, тянутся вдаль по столу, выхватывают ещё одну рамку ту, которую, быстро пробежав по ряду работ, находит, наконец, её взгляд.
-- Тогда ещё вот эту возьмите... Ну, пожалуйста... Вот, посмотрите... И ещё что-нибудь выберите... Спасибо Вам... Большое спасибо...
Зажимая сердце в кулак, прячу глаза в вышитое солнышко, дом, цветы, подсолнухи за забором, забавную белую кошку с серыми пятнами...
-- Это твоя самая любимая?
Глаза растерянно моргают, и стыдясь, и робко радуясь, что раскрыли их самую сокровенную тайну.
-- Да...
Переворачиваю вышивки, глупо, просто, чтобы не заплакать, вожу пальцем по рамкам.
-- Наташ, подпиши для меня свои работы... Пожалуйста.
-- Ой, а у меня ручки нет.
Вытаскиваю из кармана рубашки ручку. Девочка наклоняется и старательным девичьим почерком выводит на коричневатом картоне своё имя - Наташа, фамилию, дату, год... Кладёт ручку на сложенные лицом к лицу вышивки, бережно сжимая, двумя руками протягивает мне.
-- Вот... Всё...
-- Спасибо тебе, Наташа...
-- Вам спасибо... -- кивает, отворачиваясь, головой -- До свидания...
-- До свидания...
Чёрная куртка пулей ныряет в спасительно тьму, словно желая как можно скорее убежать от меня, а душа уже мучительно твердит - она права, эта маленькая девчонка, познавшая всю нелёгкую интернатовскую жизнь с её безжалостными правилами и законами. Ведь чем сильнее и чем искреннее подаренная надежда, тем больнее, в конце концов, осознавать, что она неосуществима... А может, почти неосуществима? А может...
Женщина с корзинкой улыбается мне.
-- Возьмите на память. Смотрите, какие забавные игрушки делают наши дети. Всего пятьдесят рублей...
Немолодая, морщинистая рука с любовью поднимает целую забавную горсть крошечных, желтых, меховых цыплят.
Протягиваю пятисотку, она торопливо и радостно лезет в карман.
-- Сейчас сдачи найду...
-- Зачем?
-- Ой... А вы хотите на все?
-- Ну зачем мне один цыплёнок? Ему же скучно одному...
Подмигиваю почти застланным слезой глазом жёлтым пушкам на ладони, пытаюсь улыбаться. Женщина смотрит уже серьёзно и понимающе, даже без тени удивления.
-- Вы тоже детдомовский?
Ничего не ответив, отворачивая взгляд, прячусь в толпу жующих куски пиццы, комки сладкой ваты, тянущих пиво из сверкающих на осеннем солнце пёстрых банок...
Не сделав и десятка шагов, ноги замирают вдруг, словно вкопанные, неведомая сила настойчиво поворачивает голову.
Тайком выглядывая из-за матерчатого края палатки, тёмные глаза в обрамлении бледного лица и длинных светлых волос неотрывно смотрят на пожилого мужчину, одной рукой бережно прижимающего к груди, к самому сердцу два домика, в которых живёт светлая душа кареглазой девочки, а другой - целую горсть маленьких и глупых, пушистых жёлтых цыплят...
Солнце, скользя по золоту церковных куполов, слепит глаза. Детские и взрослые губы сами, настойчиво и непокорно, растягиваются в приветливые улыбки...
Сегодня праздник... День города... Сегодня наш самый светлый и самый долгожданный праздник...
Свидетельство о публикации №214102200767