Про бухло и театр

Мы собирались идти в театр - я, моя подруга со своим глупым заторможенным вы****ком. Господи, голова-то как болит. Помню только всю эту жару, полуденное марево, я так плавно напилась, так плавно заснула. Хорошо немного не соображать и расслабиться, плохо, если это уже алкоголизм. Казалось бы, делаешь что-то, чтобы всё время было хорошо, а в итоге - резистентность. Постоянно ко всему эта ****ая резистентность. Сделал что-то весомое - теперь нужно сделать ещё больше, прыгнуть выше головы, иначе весь кайф пропадёт, вся значительность уляжется. Идиотский пасмурный душный воздух. Весь день внутри меня только бесконечная, лишённая смысла песня стрижей. Утомляющая и успокаивающая.

Мы всегда привлекаем к себе каких-то других людей, поменьше и послабее, которым неведома боль, и болью этой они восхищаются, почитая её как метку гения, метку безумца. Когда меня скручивает от звука состава, несущегося по рельсам вдали, от запаха летнего вечера, когда я плачу от улыбок любимых людей - это фильмографично, но я просто ещё один ничтожный, незначительный человек, который хочет прикоснуться к легенде, и с каждым душевным спазмом отдаляется и приближается к ней одновременно.
И чем мы безумнее, тем больше эта пустая безликая толпа. И поди разбери, кто из них заботится о тебе, а кто просто хочет казаться небезразличным, чтобы вписать себя в тебя, ради величия, ради славы, ради признания. Я, я, я. Я спасал тебя, я любил тебя, я вдохновлял тебя, я был рядом. Хотя какая, по сути, разница? Просто делай свою ****ую работу, просто спасай меня и дальше, просто касайся моих волос, и пусть потом в правде и лжи разбираются высшие силы и чертовы засланцы - стрижи. После того как я умру, говорите что хотите у могил и на камеру, и на камеру у могил - я буду мертвой и мне будет решительно всё равно, я запомню только птичье лицо маленького человека, который расчёсывал мои волосы, когда мне хотелось убить себя, приговаривая "Ты не можешь умереть. Не сейчас. Собирайся, мы ждём тебя. Жизнь ждёт тебя".
Не то чтобы это помогало, просто это приятно.

Вот она идёт, королева выпускного бала, моя малолетняя неряшливая подруга, со своим едва стоящих на ногах, гадящим под себя миниатюрным супер-принцем, не хватает только одинаковой розетты на их руках. Она в коктейльном платье, и фигура её после родов лучше чем моя без оных, он в футболке, на которой нарисован смокинг. Ещё бы, *** ты запихнёшь трёхлетку в смокинг. Остаётся только так. А само представление - в каком-то подвальном, расковырянном временем театрике, и будут там сплошь мамаши в застиранных халатах, еле передвигающие ноги от усталости и живущие в соседних домах. Ужасно жить будучи пафосным вычурным уебаном, ещё ужаснее - когда и повыёбываться-то больше негде.
Она завела ребёнка потому что не уверена в себе, потому что не хочет отдавать любовь неконтролируемым безумцам вроде меня, не хочет изучать пальцами чужие геномы, не хочет, не хочет. Дети это страшно, ужасно, жестоко. И это совершенно не моё дело. Как по мне, лучше трогать чужие носы, чем нести иллюзорную ответственность за личность и вполне реальную - за существование её.

Ужасно не хочется идти в театр, ненавижу театр, ненавижу детей, и ещё ты не звонишь - не звонишь никогда, а тут мне так вдруг этого захотелось, что старые правила аж выпали из головы.
Выковыриваю парочку из дома, сажу в машину, господи, лишь бы уёбка не укачало, он же заблюет здесь всё к ***м. Она говорит "езжай осторожно" - да я, ****ь, всегда сама осторожность, но при этом знаю - однажды сев за руль, я гарантированно попаду в аварию рано или поздно, и лишь бы не разбить себя всмятку. Вождение - это какой-то медленный, неосознанный суицид, русская рулетка. Я слышала, что душа - цена бесстрашия.
Деревья мелькают, дворники работают, обе руки держу на руле, как учили - ёб твою мать, я просто хотела всегда что-то значить для тебя, а ты даже улыбаешься мне так же, как всем. Ёлочка качается, вот и первые капли на стекле. Я так хочу, так хочу впечатать нас в красивый мощный клён, так хочу забрать отсюда всех и уйти сама, но не могу играть в бога, уже не настолько безумна. Я пью лекарства, я дальше, чем ты, я признаю, что меня деформирует то, на что я не могу повлиять, а ты говоришь "прими это как часть твоей личности". Но это не моя личность, болезнь не часть меня, а просто болезнь. Я понимаю, что когда я жестока - я заколдованная злой ведьмой принцесса, запечатанная в зеркале доброта, с ужасом смотрящая на разряженную суку. А ты считаешь, что когда ты постоянно причиняешь другим боль - что это часть тебя, что мы должны смириться. И мы смиряемся, остаёмся, и это охуенно великолепная стратегия, но это ложь. И я лишаюсь всего хорошего и неправильного, просто потому я солгать любимым не могу.

Подъезжаем к театрику, встречаю свою знакомую сумасшедшую старушку-поэтэссу, она мне читает стихи, как обычно, не спросив, не против ли я. Потому что я охуенно против, я ненавижу стихи, и вообще-то почти всех поэтов тоже ненавижу, за то, что они не притворяются, будто к легенде прикоснуться не хотят. Мне нужно чтобы человек лежал дома раздавленный и рыдал, от того, что он не снежинка, от того, что он никогда не станет никем. А они всю жизнь живут так, будто станут, и заводят эти хрущёвские душевно-прокуренные кухни, и говорят на них о вечном, а потом спускаются с балкона вниз на своих двоих с ускорением свободного падения, а это, ты знаешь, это слишком лёгкий путь, я не люблю лёгких путей и их приверженцев. Так вот она мне читает, я смотрю на её юбки, нюхаю её польские подделки духов, думаю, вот бы и мне стать немножечко душевнее. И тут подруга моя начинает гундеть, кого-то искать, возмущаться. Зовёт меня, тыча в люминисцентно-жёлтую бумажонку на жирном скотче. А там написано "Спектакль для детей от 4-ёх лет лет. Примечание: в представлении используется слово "жопа"".
И тут меня разрывает гомерический хохот, господи, какое же всё ненастоящее, какое же всё нелепое. Она на меня злобно вызывающе таращится, я отвечаю "ну, *** тебе поверят, что ему четыре, он же даже слово жопа сказать не может", она ему уши закрывает, красная от ярости, а я смеяться прекратить не могу. Я теперь больше люблю театр, я, кажется, безликая часть этого театра.

И хочется обижать всех, хочется наговорить гадостей, хочется так выебнуться, чтобы мир меня запомнил.