Велес

Посвящается Велесу Д.
И его красивой, пускай и короткой жизни.

                *****

Я умираю тысячу первый раз. Мир останавливается вокруг. Я жду своего Мессию. Кто-то придет, обязательно, найдет меня в этой глуши. Я ищу спасение. Во всем: в людях, в алкоголе, в наркотиках. Спасение от мира людей в других людях, это звучит так неестественно и лицемерно, что берет дрожь по коже. Мира нет. Все умерло, выжжено. Это не история любви или спасения. Это история конца. Начинать с начала или с конца? Лучше вы узнаете конец заранее, а начало в самом конце, ведь так интереснее.
Я загнан в угол, словно зверь, пойманный в сетку. На меня направлен арбалет. Он стреляет прямо по сердцу. Что ты будешь делать, если у тебя начнется фибрилляция желудочков. Есть пятнадцать секунд на ответ, заводи дефибриллятор. Много ЛСД. Говорили мне об их вреде, о том, что будет зависимость, что не смогу остановиться, что это разрушит мою нервную систему. Я лежу на полу в ванной и не могу понять, то ли земля уходит из-под меня, то ли кровь вытекает из всех мыслимых и немыслимых дыр. Когда-то я думал, что буду спасен, но спасения нет. Я разрушаю жизни многих. Тех, кто некогда стоял возле меня. Они все исчезли. Потолок принимает какие-то странные формы, кружится надо мной, то поднимаясь ввысь, то, наоборот, опускаясь. Я гадаю, через сколько произойдет это. Остановка сердца. Оно замрет. Мною будет сделан последний, жадный вздох. И все. Лампочка мигает, издавая противный скрежет.
Мир тускнеет. Веки опускаются. Мессия не спустился на землю. Мир остановился. Только для меня.
                ***
Они сидят и что-то бурно обсуждают, мне невдомек. Две подружки. Какие-то незначительные обрывки их разговоров доносятся до меня. Меня не волнуют наркотики или такие простые девушки. В последнее время я могу смотреть на мир только через призму объектива. Мне нравится красота этого мира, запечатленная на мою камеру. Все останавливается вокруг, и это великолепие, этот момент - они остаются с нами навсегда. Я люблю красоту этого мира, вижу в ней перспективу, свое будущее. Когда я начинал снимать - был никем, но с каждым кадром, с каждым днем, я чувствовал свой талант.
- Велес, ты будешь что-то делать?
Передо мной сидит мой приятель. Сегодня он притащился в это кафе с каким-то булыжником.
- Убери этот булыжник от меня, зачем он тебе?
- Я лечусь от алкоголизма, друг. В клубе анонимных алкоголиков советует перенаправить мою зависимость на что-то совсем иное.
- На что? - я смеюсь над ним, - на собирание булыжников? Или просто хлама с улицы? Друг, лучше бы ты начал страдать клептоманией, от этого бы пользы больше было.
- За клептоманию и загреметь можно, сам знаешь наши законы.
- Ну, ты можешь сказать, что ты один из этих психов.. ну, те, что отвергают законы и деньги и живут "без****но", показывая государству свою свободу и независимость.
- Это все бред, меня не привлекает политика.
- А что тебя привлекает? Алкоголь и булыжники?
- Иногда еще женщины, вон, смотри какие девочки, - он кивает головой в сторону двух подружек за соседним столиком. Я делаю протяженный вздох, символизируя свою неприязнь.
- В последнее время ты совсем оснобился, дружище, - говорит он, допивая свой латте. Друг громко стукает чашкой о стол и пересаживается за соседний столик. Я кидаю пару сотен на столик за моего друга. Сегодня предстоит еще одна съемка.
                ***
Девушка застывает в грациозной позе. Она обнажена по пояс. У нее красивая, аккуратная грудь средних размеров. Слегка затвердевшие соски. Сегодня мы воплощаем в жизнь мою фантазию. Грациозность и свобода, в движениях, в позах. Стоит небольшой вентилятор, от него дует приятный, холодный воздух. Кучерявые, шоколадные волосы девушки развиваются от искусственного ветра, а легкая прохлада в студии обеспечивает груди особую красоту.
Я диктую ей свои условия, навязываю свои правила. На эти два с половиной часа она полностью моя. В моей власти. Зависима от моих слов. От моих приказов.
Но даже обнаженное тело модели - красавицы не заводит меня. Мой дружок уже начал бы тихонько подрачивать на вид изгибающегося тела, на ее затвердевшие соски, на ее томный, полный желания взгляд. У нее идеальный разрез глаза, темные, глубокие карие глаза. Аккуратная линия бровей. Высокие, правильные скулы.
Меня тошнит от одного ее вида .
Я хочу поскорее закончить съемку и сбежать оттуда.
Представляю себе всякие гадости, чтобы не возбуждаться.
Отрубленная голова курицы.
Много крови.
Пирожки из потрохов.
Мой друг дрочит на фотографии модели и кончает. Это все настолько мерзко, что я едва стою на ногах. Меня шатает из стороны в сторону.
Она меняет позицию. Теперь она - царица положения, я сломлен и подчинен. Фотография - моя жизнь. Я знаю, как каждый кадр будет выглядеть. Как он будет оформлен на бумаге, сколько потрачу времени на то, чтобы сделать его волшебным.
Съемки затягиваются. В голову приходят все новые и новые идеи. Я уже не замечаю, как модель полностью раздевается. Как ее губы скользят по моей шее.
Они шепчут мне сладострастные слова. Навязывают свои фантазии. Мы лежим на атласных простынях в ее комнате.
Она сверху.
Я жду, когда все закончится. Раз, два, три. Еще немного. Она кричит от удовольствия. Я тоже изображаю протяжные стоны. Мое сознание и тело живут в двух разных пространствах в эти секунды.
Девушка откидывается на спину.
- Ты великолепен, - говорит она.
                ***
   Я беру пачку сигарет и достаю оттуда одну.  Передо мной монитор, а на нем тысячи новых фотографий, которые нужно доделать к утру. У  меня, к тому же, слезятся глаза от недосыпа. Склеры глаз красные.  Девушки, модели, их обнаженные тела. Знаменитость не делает меня счастливым , отнюдь, все только больше противно мне. Нужна разрядка.  Я роюсь в столе и нахожу пакетик с  травой. Трясущимися руками сворачиваю ее в самокрутку. Курю. Расслабляюсь. В последние дни, только трава могла спасти меня.
     Творческий застой. Ничего не привлекает меня должным образом. Друзья не радуют. Друг снова притащил в квартиру очередной булыжник. Сколько можно уже? Неужели этих тупорылых алкоголиков не могут приучить к чему-нибудь полезному?
- Макс, - кричу я. Он не отзывается. Снова заснул, обнимая свой камень. Лучше бы он притаскивал в дом баб. В соседней комнате постоянно раздавались бы стоны. Макс трахал своих шлюх, но дом не засорялся этими камнями, лишним и ненужным хламом. Электронные часы в уголке ярко светящего в темноте  монитора уже намекали на мое скорое соприкосновение с мягкой периной. Ночь канула в небытие. Интересно, как будет выглядеть моя жизнь, когда будут заколачивать крышку моего гроба?
  Я выключаю свой компьютер и телефон, возведя своеобразную стену от внешнего мира. Под мягким, пушистым одеялом я кажусь себе самым жалким человеком на этой планете, наполненной скукой и полнейшим абсурдом. Я давно ничего не чувствую. Во мне нет ни любви , ни жалости, только глупая и неоправданная привязанность к этому парню со скелетами в шкафу. Эта привязанность не несет ничего общего даже с элементарным уважением. Я презираю его.
   Перед самым сном, я вспоминаю своих родителей и детство. Я пришел из школы. Все лицо опухло, а глаза покраснели от непрекращающегося потока слез. Меня обидела моя "подружка". Назвала смешным и нелепым. Мать ударила меня по лицу.
- Ты мужик или баба? - кричала она, - никогда не смей ни к кому привязываться! Не опускайся до уровня этих ничтожеств. Ты выше этого. Ты мой Велес.
   Она еще раз отвесила мне оплеуху. Для профилактики. С того дня она каждый день проводила этот ритуал отмывания меня от мерзости и гадости людей. Моя мать брала ремень и избивала меня. Если я приходил из школы и говорил, что ни с кем не разговаривал, она делала три удара. Для профилактики. Чтобы и впредь ни с кем не разговаривал. Если она узнавала, что я с кем-то обмолвился хотя бы одним словом, то задавала мне такие розги, что мне бы не хватило  даже сил покончить с собой.
   Два месяца регулярных порок и я возненавидел свою мать так, что хотелось всадить ей нож в самое сердце. Я хотел видеть, как ее глаза постепенно наполняются смертью и застывают навсегда. Мне хотелось знать, что ее мерзкий рот больше не сможет извергнуть из себя проклятия и унижения.
   Когда она напивалась, я уже смиренно лежал в своей комнате и вслушивался в каждый шорох и звук. Страшно было услышать приближающиеся к комнате устрашающие шаги. Она пила каждый вечер. Каждый раз по- разному, иногда пару рюмок "для настроения", иногда слишком много для сознания. Когда по квартире разносился запах виски, смешанный с запахом её блевотины и дешёвых сигарет, меня самого начинало подташнивать. Но постоянство этого запаха в доме выработало у меня к нему устойчивую защиту. Мой желудок перестало выворачивать наизнанку. Со временем, этот запах стал мне приятен. А если от матери воняло перегаром, когда она меня избивало - это начинало возбуждать. Мне нравилось мое моральное унижение, мерзкий запах и розги. Возбуждение было настолько сильным, что я больше не ощущал боли. Кровь стекала с меня. За матерью закрывалась дверь. И я начинал свою мерзкую церемонию дрочки.
  Я чувствовал себя ничтожеством.
   Я не имел права на удовлетворение.
   Я не мог кончить.
   Я не мог любить.
   Я не мог дружить.
   Я не имел ни какого чертового права привязываться к людям.
  Это стало больше, чем просто мантрой. Это въелось в мою сущность.
                ***
     Вновь съемка. Меня опять тошнит от этой модели. Но я сам выбрал ее - слишком приторную. Она со стороны выглядит идеальной. Большая, но аккуратная, упругая грудь, плоский живот, накаченные бедра. Но она пустая. Её интересуют деньги, съемки и мой член. Она умело флиртует со мной. Для моделей это обыденное состояние - спать со своими фотографами. Моё мужское начало поддается её влиянию. Разуму удается держать его под контролем. Сквозь зубы я процедил:
- Алла, будь добра. Мы работаем, заткнись.
   Нимфоманка замолкает. Мы продолжаем нашу работу.
    Следующая съемка уже с куда более интересной девушкой. Она не выглядит такой пустоголовой. На ее теле много шрамов. Они возбуждают меня. В них я вижу что-то родное, что-то свое, принадлежащее только мне и моему прошлому.
    Мы обусловились встретиться с ней вечером. Максиму будет маленький сюрприз. Может, присутствие нормальной девушки в нашем доме оторвет его от собирания булыжников?
   Город манил меня. Я вышел из студии и направился в сторону метро. В другом конце города, так называемом отстойнике, жил мой диллер. В этом районе всегда смердело. Я сморщил свой острый нос и зашел в самую глубь этого гетто. Куча помоек, проституток и бомжей. Интересно, кто мог снимать этих дешевых тварей?
   От шлюх воняло больше, чем от всех бомжей города: но в этом для меня была своя маленькая, скромная доля эстетики. Их запах возбуждал меня. Я вновь вспомнил свое детство и мать. Она тоже была шлюхой. Я вырос в этом отстойнике.

                ***
   Я обогнул свой  старый дом. Полуразвалившееся кирпичное здание, частично украшенное какой-то несуразной отделкой и краской. Когда-то в этом доме кипела жизнь. Это было видно по шрамам, украшающим его. Эти шрамы незаметны посторонним людям.  У этого дома есть своя душа и она изранена также, как и изодрана в клочья моя. Мы живем своеобразным единством. Даже этот дом нашел в себе силы не развалиться окончательно, придавив собой пару -тройку дешевок и бомжей. Я тоже должен найти в себе силы жить дальше. Обязан. Но это будет завтра. Сегодня мое дискретное тело, часть моей материи, жаждет новой дозы.
   Из-за угла вывернул мой диллер. Я просунул ему в ладонь свернутую стопку купюр.
- Сегодня как обычно, - едва шевеля губами произнес я. Никто не должен был слышать наших разговоров. Даже шепот. Повсюду были глаза и уши. Если бы моего диллера заметили с наркотой, а тем более, с вырученными деньгами, его тут же зарезали, а вместе с ним и меня.
     Мне все было отвратительно в этом отстойнике, поэтому выбраться оттуда было настоящим счастьем. Я вдохнул свежий воздух, свободный от испражнений жителей "Старого города". Я вспомнил детство, как мать спала с этими выродками. В доме постоянно стояла вонь: блевотина, смешанная с вонючей спермой этих мерзавцев. Этих мразей. Я ненавидел свою мать и мечтал жить иначе. Мечтал, что в один день больше сюда не вернусь.

                ***
     Вечером к нам домой заглянула эта дама со съемок. Я не помню, как ее звали, но это и не имеет никакого влияние на наше повествование. У нее был шрам на животе, как у Монро. Ее шутя называли Мэрлин, на том и ограничимся. Меня возбуждало одно лишь её присутствие. К сожалению, на Макса она не оказала никакого впечатления. Ему нравились другие девушки. Я не совсем понимал его. С этим багажом из булыжников и алкоголизма выбирать девушек не приходилось. В глазах общества он был биомусором. В моей жизни ему отводилась роль моего сожителя, но он по-прежнему оставался теми же помоями человечества, какими был и я.
Несмотря на бесспорную привлекательность нашей гости, переступать границы общепринятых этико- моральных норм не хотелось. Пригубив пару бокалов вина распрощались с ней. Максим вышел на улицу. Снова притащит булыжники. Я ненавидел его за эту болезнь, за эту ненормальную одержимость.
Когда дверь за ним захлопнулась, я взглянул на себя в зеркало. Отражение меня устраивало. Я никогда не мог назвать себя самовлюбленным. С самого детства во мне привили активную ненависть к себе и окружающему миру. Эти люди- дерьмо. Ты- дерьмо. Твоя жизнь- никчемна и ничтожна. Но эта картина перед моими глазами радовала взор: высокие скулы, длинные волосы, обрамляющие лицо, карие глаза. Я не мог смотреть на собственное отражение более одной минуты.
В комнате лежала новая доза моего наркотика. Мне не терпелось принять её.
Когда я лег на пол, вокруг меня по стенам забегал калейдоскоп цветов. Потолок кружился в танце. В голове вновь мелькали картинки из детства. Отец бросил мать, когда мне было два года. Изредка мы виделись с ним, но ни один человек в здравом уме и по своему желанию не вернется в гетто. Так было даже в его лучшие, цветущие времена. И это не отменяли того, что моя мать превратилась в последнюю ****ину. Он смог вырваться из бедности и грязи. И я не винил его в этом. В этом не было смысла. Я сам мечтал вырваться однажды, освободиться от этих оков.
      Картинка в моей голове сменилась новой. То, что сейчас происходило в моем мозгу походило на кинопленку. Кто- то уверенно крутил колесо моей жизни.
   Отец уходит от моей матери. Она валяется на полу в коридоре, цепляется за его ноги, волочится за ним и умоляет забрать её с собой. Я не мог этого помнить. Откуда эта картина всплыла в моей голове?
    Я вновь пришел из школы. Мать стояла возле порога с ремнем, готовая одарить мой нежный зад новой порцией розгов. Больше я не плакал и не умолял остановиться. Меня заводили соприкосновения ремня с моим телом, грубая сила, исходящая от матери. Я едва сдерживался от стонов. Знал, что когда это закончится, к ней придет новый клиент. В доме появится свежий запах спермы и дешевого алкоголя или одеколона.
   Что-то снова щелкнуло в моей голове. Калейдоскоп из цветов на стене прекратился. Лёд тронулся. Лампа на потолке замигала. Глаза слезились. Картинки начали сменяться с бешенной скоростью. У матери появился постоянный ебырь. Он стал моим отчимом. Но ему никогда не стать моим отцом. Никто уже не мог меня спасти от этого чудовища.
    Моя первая девушка. Её стошнило на меня вовремя секса. Неужели, я настолько уродлив, что людей тошнит от меня в буквальном смысле? Мать постоянно твердила мне, что я - выродок.
   Моя первая шлюха. Моя первая съемка Моя новая жизнь. Все обретало смысл.      Мозаика  событий сливалась в единую картину жизни, имеющую свою точку начала, а где её предел уже было вне поля зрения. Картина казалась красивее алтарей в Соборе Святого Петра в Ватикане.  Моя жизнь - ничтожность. Презрение к себе глубоко проросло в моем подсознании. Это было проявлением моего ид, суперэго и эго. Моя личность давно стерлась с границ сознания и мироздания. Внутри меня одна пустота.
                ***
   Макс нашел меня в собственной блевотине.
- Никита, ты чего? - он бил меня по щекам и тащил в ванну.
  Вода смешалась с блевотиной и кровью. Мой друг пытался немного привести меня в чувство.
- Отвали,- кричал я. Он был неумолим. Холодная вода хлынула мне в лицо. Я начал тонуть в собственном дерьме.

                ***
    Макс писал стихи. Уже много лет. Но с момента издания его последнего сборника со стихами, творчество застопорилось. Когда я немного пришел в себя, мы сели с моим сожителем пить чай.
- Знаешь, Велес, не знаю как у тебя с фотографиями, а у меня со стихами действительно проблемы. Я могу творить лишь только тогда, когда действительно страдаю. Во времена своих худших депрессий я писал свои лучшие стихи.  Моей боли нужно было вырваться наружу. Стать частью чего-то. Мое творчество - это моя отдушина, понимаешь?
- Понимаю, и что ты мне предлагаешь?
- Я видел твои шрамы на теле, когда промывал тебя. И видел, как ты смотрел на эту девушку. В ней есть загадка, не правда ли? Она кажется тебе до боли знакомой, потому что в ее теле сокрыта ее история. В твоем теле похоронена твоя собственная история. Эти шрамы делают тебя живыми. Боль позволяет человеку почувствовать себя живым. Для меня моя боль проявляется в моем творчестве. Эта способность излагать свои переживания становится одержимостью и смыслом жизни. Я постоянно ищу новую подпитку. Новую дозу боли. Она не должна быть невыносимой, иначе ты потратишь все время на жалость к себе и бифрукация будет слишком сильной. Боль должна быть мелодичной, чтобы ты мог из нее вынести для себя пользу. От любой зависимости можно избавиться: от сигарет, алкоголя, наркотиков. Но от умения, точнее, жажды писать - нет. Это худшая из всех болезней, потому что она стала смыслом твоего бытия. Частью твоей материи. Но тебе не нужно  искать новую дозу. Она в твоих шрамах. Зачем стесняться шрамов, ведь они часть тебя?

                ***
    В тот вечер или же на следующее утро, я пересмотрел свои взгляды на наркотики. Я до сих пор не знаю, что именно оставило столь большой эмоциональный окрас, что такое решение показалось мне единственно верным. Возможно, такое действие на меня оказал разговор - откровение с моим сожителем. Я всерьез задумался о значении шрамов на моем теле.
     С тех пор, как я отказался от наркотиков, мое творчество несколько видоизменилось. Оно не стало лучше или хуже. Что вообще за субъективизм? Кто мог по-настоящему оценить, без предвзятого отношения и со знанием дела? Искусство - понятие субъективное. Каждый воспринимает его на своем уровне сознания и развития. И цепляться к этим оценкам обывателей или критиков - гиблое дело. Ты можешь либо превознести себя до небес, либо настолько закопать себя в грязи, что единственным выходом из этой ситуации будет петля.

                **
   Я решил для себя, что всенепременно должен еще раз увидеться с Мэрлин. Только в этот раз не относиться к ней как к расходному материалу для моего друга. Она привлекала меня. Каждая её складочка, каждый шрам. В её взгляде можно было увидеть всю прозрачность её души. Я мечтал вкусить её жизнь, трагедию и боль. Мечтал, что смогу прожить с ней эти воспоминания. Почувствовать себя живым.
    Очередная волна осколков памяти, больно вонзающихся в мое и без того израненное сознание, захлестнула меня. С каждым ударом все меньше становилось "меня". Стерлись грани моей реальности. Я переставал быть "Кем-то". Моя личность и до этого не оформилась и не стояла на крепких ногах, а после всех этих избиений, надругательств и издевательств, от неё даже ошметков не осталось. Меня будто бы разрезали на тысячи маленьких кусочков, а собрать обратно забыли. Будто бы и не существовало вовсе.
    Биомусор.
  Жалкий, маленький человек.
 Я был никем. И чувствовал себя никем. И до сих пор, меня словно не существует. Все мои мысли, идеи, воспоминания, весь этот деланный экзистенциализм. Вокруг одна фальшь. В этих моделях - куклах, в вашей идеологии, стремлении стать "лучше всех". А где же эта грань? Кто предопределяет это "все" и кто ставит оценку? Никто. Только ты сам. Ты мог стать лучше. Стать лучше себя. Но ты никогда не мог стать лучше "их всех".
    Мира, знаете, нет. И если отклониться от этих парадигмальных идей, то и общества тоже нет.
   Ты можешь быть кем угодно, до того самого момента, пока не надеваешь себя маску. Идентифицируешь   себя в обществе  в соответствие с нормами. После этого ты уже обязан исполнять выбранную тобой роль. И только в редком исключении ты сможешь изменить ее или избавиться от неё навсегда.
    Первая идентификация происходит в момент рождения: мальчик или девочка. С той самой секунды, как общество записывает тебя в одну из групп, ты обязан принадлежать ей до самого конца. И вести себя подобающе, в соответствие, с установленным моральными нормами. Гермафродиты, транссексуалы, геи, лесбиянки и прочие "исключения" не принимаются обществом. Их стараются избегать, о них принято не говорить. Они - белые вороны. А что с такими делают? Либо не замечают, либо избивают, как последнюю Вавилонскую блудницу.
    Я никогда не мог найти свою нишу в обществе. Стать частью какой-то подгруппы, идентифицировать себя. Я - исключение или ошибка? Индивид по определению. Обязан принадлежать к узким рамкам надуманного общества, в которые нас загоняют как скот.
   Вы хотя бы раз задумывались, сколькими способами вами могут управлять? Все ваши интересы - производные огромного аппарата по управлению общественным сознанием. Вспомните Оруэлловские Министерства. Музыка, объекты арта, мода - инструменты по управлению и формированию ВАШЕГО сознания.
   С самого детства мне привили эту ненависть к обществу и миру в целом. Мне не нравилось его устройство и моя причастность к немую. С подобным устройством мира найти какое-то абстрактное понятие "счастье" казалось мне чем-то немыслимым.
   Я не знаю, какие этапы или ступени социализации должен пройти человек, чтобы адаптироваться к жизни в этом обществе. Но мне с преодолением этих ступеней не повезло. Они каким-то волшебным образом обошли меня. Я не мог сделать этот собственный "шажок" по Луне, чтобы понять - вот она моя почва. Я никогда не был готов к жизни. А без наркотиков моя роль в обществе казалось куда более удручающей.
 
                ***

    Мэрлин пришла на встречу вовремя. У меня потели ладони от волнения. Ресторан, в котором мы договорились отужинать, был воистину роскошен и помпезен. Никогда прежде мне не доводилось приводить девушек на свидание, поэтому мне казалось, что подобный выбор ресторана вполне удачен. Я надеялся, что мне удастся произвести на нее соответствующее моему статусу впечатление.  Правда дифференцировать свой статус мне самому так и не удалось. К какому классу я относил себя?
   Это была наша третья по счету встреча. Довольно непривычное ощущение. Все мои прежние девушки, модели, знакомые пытались залезть мне в штаны уже на десяти минутах нашего знакомства. Но Милана ( да, её настоящее имя завораживало мое сознание так же, как и она сама) отличалась от них всех. Она умудрялась не только держать дистанцию, но и не делать шагов в принципе. Хотя в её глубоких зелёных глазах читался интерес.
   Когда Мила зашла в ресторан и села за наш столик, вокруг все будто бы ожило и озарилось сиянием. На пару секунд мне даже показалось, что я под действием какого-то нового, сильнодействующего наркотика. Это был первый раз, когда не действительно принесло наслаждение осознание того факта, что я ошибся.
   Всю свою жизнь я думал, что общение с девушками ничего хорошего не сулит и нужно как можно быстрее делать ноги. Но Милана, точнее, общение с ней - доставляло мне эстетическое и духовное удовлетворение. Оно превзошло все мои ожидания и мечты. Я пытался прояснить для себя, почему она вызывает во мне не совсем здоровый интерес к себе, но не мог. Я желал познать всё: её прошлое, настоящее,  мысли и мечты о будущем. Осторожно представлял себе, что она мечтает увидеть меня в своём будущем. Что скрывает за собой этот взгляд и лукавая улыбка? Какую историю несет за собой каждый шрам на её теле?

                *** 
  Съемки давались мне с каждым днем все труднее и труднее. У меня было множество идей и планов. Даже были вариативные способы их реализации. Но объекты меня отнюдь не радовали. После рабочего дня я выходил из студии полностью опустошенным. Будто шел после встречи с Дементором. Иногда по инерции мои ноги сами несли меня к метро. Моё подсознание тосковало по поездкам за новой дозой в Старый Город. Наркотики были моим вдохновением. Моим способом абстрагироваться от внешнего мира, направить энергетику в нужное русло.
     Дома никого не было. Макс ушел на какую-то вечеринку. Хоть бы привел себе девушку.  Я предпринял жалкую попытку дозвониться до Миланы. Она не брала трубку. Оставалось только напиваться в одиночестве, как последняя свинья и смотреть порно. Девушка позвонила мне, когда от бутылки осталось только парочка жалких капель.
 - Алло, Велес, привет, я бы хотела приехать сейчас к тебе и поговорить. Ты свободен?
- Что- то случилось? - я слышал напряжение в её голосе.
- Нет, ничего.. Мне немного не по себе от нашей ссоры.
- Хорошо, ты же помнишь нашу квартиру?
- Макс дома?
- Нет, он сегодня вряд ли вернется.

                ***
  Меня заводило одно только присутствие Миланы в моей квартире. Её запах, заполонивший все пространство. Она сидела напротив меня в кресле с высокой спинкой. Вся моя квартира была богато и роскошно обставлена. Лицо девушки было напряжено. Она щурила свои прекрасные зеленые глаза. Её небрежно разбросанные по спине рыжие волосы завораживали.
     Рядом с ней я чувствовал себя ничтожным. Хотя это состояние было моей константной. Но рядом с этой девушкой.. хотелось что-то менять. Она знала о своем прошлом, помнила о нем.
-  Я просто поняла, что хочу увидеть тебя.
- Можно кое-что спросить у тебя?
- Конечно.
- Откуда у тебя все эти шрамы?
  Её лицо слегка побледнело. Затем сморщилось от отвращения.
- Если ты не хочешь говорить об этом, то и не стоит. Меня поражает то, как ты относишься к своему телу. Ты открываешь свои самые уязвимые места на всеобщее обозрение. Я так не могу.
- Я не боюсь общества, а тем более, их стадного мнения. Они отчего-то считают себя единственными правильными. Меня не отпугивают их презрительные взгляды. Мои шрамы- это только то, что касается исключительно меня. Моя жизнь. Моё прошлое, понимаешь? Я живу с этим, а не они.
- Да.
   Я онемел. Больше уже не одолевало желание услышать её историю. Я жаждал, чтобы хоть кто-то услышал мою.
- В детстве меня избивала мать, - выпалил я. Перед моими глазами всплыл образ этой оборванной, грязной шлюхи. Этой дешевки, недостойной моего внимания. Моей матери.  Я приступил к расстегиванию своей рубашки. Медленно. Пуговицу за пуговицей. Милана будто бы превратилась в живую статую. Она наблюдала за моим телом, за ожившими на нем шрамами. Они говорили с ней, передавая ей мою историю. Историю моей жизни. Они покрывали всю мою спину. Весь мой живот.
- Я ненавижу ее. И эти "напоминания" о прошлом, - прошептал я, - никогда не снимал рубашку во время секса. Либо выключал свет. Не хотел, чтобы ОНИ видели ИХ.
   Милана молча подошла ко мне. В её глазах можно было прочитать всё: жалость, уважение, сострадание, понимание, привязанность, сочувствие.
   Я верил её взгляду больше, чем чему-либо в этом мире. Он был таким искренним и открытым. Девушка осторожно дотронулась губами к моей спине. Меня передернуло. Никто до этого не прикасался ко мне так, как делала это она.
- Я не обману тебя, Велес, - прошептала она. Все мое тело расслабилось.
- Я верю тебе.
    И я действительно верил.

                ***
   Неловкое молчание. Что может быть хуже? Мы лежали в кровати. Наши голые тела соприкасались друг с другом. Я чувствовал мягкость и нежность её кожи. Девушка отвернулась от меня. Как же понять её чувства в данный момент, этот шквал, обрушившихся эмоций? Хотелось завести разговор, но о чем? А стоило ли?
   Мила действительно была особенной. Она отличалась от всех этих стереотипических представлениях о девушек - моделей. Своеобразный индивид. В свои двадцать три она до сих пор оставалась девственницей.
- Велес, я не могу,- говорила она. Девушка отталкивала меня от себя.
- Почему? Я отпугиваю тебя?
- Да нет же, послушай меня!
Но я не слышал её слов. Почему я был таким дураком? Безумная физиологическая тяга. Всепоглощающее желание охватывало и овладевало мной.
- Я настолько мерзкий и жалкий, так ведь? Ты - как все они. Только напускаешь на себя эту маску очаровательной загадочности и непреступности. Что тебя интересует? Деньги? Признание? Слава? Ты, как последняя дрянь Старого Города!
- Заткнись! Заткнись! Заткнись! - кричала она. Я тяжело дышал. На виске вздулась вена. Мне хотелось выгнать её из своей квартиры, жизни, души.
- Велес, послушай меня, - она трясла меня за плечи, а я срывал с неё шелковое платье, частично прорывая тонкую материю, - я все еще девственница!

                ***

    Прошло несколько месяцев. В середине октября вдруг неожиданно наступила зима. Выпал снег, замело дороги. Природа готовилась принять зиму, а моя душа не была готова ни к чему. Я не ожидал начала зимы. Для меня зима всегда была олицетворением конца, но никогда не была началом. Весной же, когда природа оживала, тогда наступал воистину новый период жизни. Я блуждал по заснеженным улицам ранним утром и вслушивался в хруст снега под моими ногами. В голове у меня играла  "Jingle Bells Rock".
    Мы виделись с Миланой ещё пару раз. Но эти встречи были краткими, не несущими за собой никакого подтекста. Я осознал, что моё стремление познать эту девушку заключалось в идеи познания самого себя. Мне было необходимо взглянуть на неё и увидеть своё отражение. Понять, что я на самом деле дышу, что я - живой.
    Воистину, тайна моего охлаждения к ней так и осталась неразгаданной. Что на самом деле оттолкнуло меня? То, что она девственница?  Неудача в сексуальных отношениях глубоко засела во мне.
   Единственное, что я знал - я был влюблен.
  И это проходит, как и всякая болезнь и одержимость.
  Каким же я был ничтожеством. С низко опущенной головой и тяжелым сердцем я пришел домой. Там, в кромешной темноте, сидел Макс.
  Он не замечал того, что происходило со мной. Этих перемен в моем поведении, образе, взгляде. Я был сломлен и подавлен. Восстановлению вряд ли подлежал, если и был когда-то. Будто бы внутри меня перегорел выключатель.
- Макс, ты чего в темноте сидишь? - я нажал на кнопку включателя и свет осветил нашу квартиру. Резкие "перемены" в нашем интерьере на пару минут опешили меня. Бардак. Все вещи валялись на полу, ящики из комодов вытащены наружу, дверь в ванную сломана.
- Что здесь произошло? Где мне искать труп? - лучше бы я и не пытался так жалко шутить, - нас обокрали?
   Сделав пару стремительных шагов, я зашел в свою комнату и обнаружил, что вещи в ней лежали нетронутые.
- Я выбросил эти дрянные булыжники, брат, - прошептал каким-то загробным голосом Макс.
- Почему?
- А смысл их хранить в доме, если я сорвался? Я не выполнил свою часть договора. Честь имею, - сказал он. Его спокойный тон вывел меня из равновесия.
- Ты снова запил? - прокричал я, - Макс, о чем ты думал вообще? Ты столько лет боролся с этим недугом, чтобы запросто выбросить все наработки в канализацию?
- Да, я запил, тебе-то какое дело? Ты мой друг или кто?
    Я всерьез задумался над его вопросом. Прежде мне казалось, что я не способен ни на одну из социальных функций. Что мир уходит мимо меня. Но теперь, после всего, что со мной произошло. После этой парадоксальной встречи, изменившей всё моё внутреннее устройство, я всерьез задумался о радикальной перестановке жизненных приоритетов и рассмотрении своих устоев.
- Да, друг,- молвил я.
- Так бери бутылку, пей со мной.

                ***
    Всю ночь мне снились дивные картины из прошлого. Но эти сны ни имели ничего общего  с моей матерью или моими избиениями. Они приоткрывали мою самую страшную завесу, самую главную тайну моей жизни. Я догадывался, что могло послужить толчком для созерцания калейдоскопа сих прекрасных картин прошлого, но отказывался в это верить. Отрицание проросло все грани разумного.  Мои глаза сами открылись. Вокруг была сплошная темнота. За окном вновь падал снег.
     Глаза медленно привыкали к кромешной тьме. Я перевернулся на бок, пытаясь разглядеть пространство вокруг себя, но ничего не было видно. Пришлось "работать" на ощупь. Проведя один раз рукой по кровати, я мгновенно догадался, что в ней был кто-то еще. Оставалось только молиться. Отогнув немного одеяло на себя, и проведя по приоткрытому пространству рукой, я обнаружил там никого иного как Максима. В ужасе я спрыгнул с кровати на пол и закричал. Тот даже и не думал просыпаться. Посопев несколько раз, перевернулся на другой бок и захрапел.
- Макс, проснись немедленно! - я швырнул в него стеклянной бутылкой из-под водки.
- Ау, Никит, полегче, что случилось?
- Мы вчера напились и оказались голыми в одной постели. Тебя не наводит на мысли?
 - Ой, у меня задница болит.
   Я тихонько застонал. Не хватало еще вступать в половую связь со своим другом - сожителем. Это уж точно не входило в мои первостепенные планы и цели. 
    Максим всё утро проходил подавленным. Я тоже не отличался особым жизнелюбием. И тогда в голове родилось единственно верное решение. Да, это решение, точнее, порыв, а может, и инстинкт - было минутным порывом.

                ***
    Я шел в Старый Город, обдумывая свою жизнь за все эти годы. Конец близился, как мне казалось. Иногда просыпаешься утром, и у тебя в душе настает полнейшее, эмоциональное успокоение. Все сознание стабилизируется.  Торги уже не помогут. Ощущение сродни тому, что за твоей спиной стоит черная субстанция с косой, интерпретируемая как смерть. Ты боишься обернуться. Ощущение, что находишься внутри поезда, который едет в ад. Не особо важно, что ты внутри него будешь делать, он ведь уже разогнался.  Я еду в поезде метро, несущем меня в ад. Но мое представление ада материалистичное и реальное.
    Если вы хотите найти хотя бы одно место на планете, обладающее статичностью, то вам всенепременно нужно обратиться к Старому Городу. Живыми вы выйдете навряд ли, но состояние "статичности" вам удастся пронаблюдать собственными глазами. 
   Я вышел на нужной, такой привычной, родной станции и побрел медленными, размеренными шагами в сторону своей обители. Когда идешь совершенно один, у тебя открывается огромное количество возможностей заглянуть вглубь себя. Смутно припомнил сумасброд сегодняшнего утра: как открыл глаза, обнаружил в своей постели своего друга, как сопоставил один и два...
   Картина девиантная. Общество и без того всегда избегало меня, а теперь я начал понимать, почему я избегал его. Да, известие о том, что Милана была девственницей, немного повергло меня в шок. И я явно не был её "тем самым" избранников.  Это немного расстраивало, но, с другой стороны, в тот момент, когда я понял, что дальше духовной близости наши отношения не смогут развиваться, почувствовал облегчение.
   Я вспомнил, как всегда в школе заглядывался на парней. Но это было немыслимо. Отклонение от нормы. Мать и без того лупила меня каждый день с поводом и без, а известие о том, что ее сынуля ищет любви у мужчины, пожалуй, негативно бы сыграло на мне. Я пытался понять или вспомнить, когда возникла эта одержимость бесами или болезнь или как хотите называйте сие поведение, но картинка не плавала на поверхности. Углубившись в воспоминания, я нашел ту самую закрытую комнатку, маленький закоулок, хорошо спрятанный в моем подсознании.
    Мама вышла замуж за моего отчима. С виду он казался приличным мужчиной. Да, связался с девушкой из гетто, но он же её и вытащил оттуда и меня заодно. Я до конца своих дней буду благодарен своему отчиму, что он показал мне эту жизнь вне нищеты. Он дал мне образование и платформу для самореализации, но чем же еще он меня так щедро одарил?
    Воспоминания плавали маленькими кусочками, постепенно собираясь в единый островок. Поздняя ночь. В тот день матерь не пришла с работы, а отчим надрался. То была первая подобная ночь. На небе красиво светили звезды, собираясь в созвездия. Дверь моей комнаты приоткрылась, и в нее зашел этот мужчина. Побои для меня давно стали нормой, поэтому если бы он начал меня бить - я  не закричал.  Он осторожно сел на мою кровать. Подобная настороженность и аккуратность напрягали меня.
- Мальчик мой, ты ведь не против? - мой язык присох к небу, и я не мог возразить ему. Я даже и не подозревал, что он сможет сделать со мной подобное. Это была первая ночь, но не последняя. Тогда был мой латентный период. И мне это нравилось. По всей видимости,  сегодня ночью, перебрав с алкоголем, я высвободил из себя настоящего монстра или же уязвленного зверя.
   
                ***
  Почти возле самого подъезда у моего дома  меня нагнала Милана.  Я  знал, что сбежать уже никакой возможности мне не представится.
- Велес, привет, может, ты прекратишь избегать меня? Ты так и носишься и скачешь по городу при виде меня. Мы попали в Средневековье и тебе почудилось, что я - ведьма? Или Маргарита, странствующая на метле обнаженная над Москвой? Но ведь это все неважно, давай поговорим. Ты сказал мне, что я как все. Как эти твои самодовольные и нахальные модели? Но я ни разу не начинала приставать к тебе. Меня приворожил твой образ. Твое страдание и боль в глазах, ты казался мне живым, я думала, что в тебе есть что-то живое и настоящее. Но, знаешь, что я обнаружила? Ты разделся передо мной, желая показать мне во всей  красоте свои шрамы, напоминания, воспоминания и боль. Я ценю это стремление. Но твоя гонка за желанием чувствовать себя живым сведет тебя в могилу, клянусь. Это твоя маниакальная идея. Ты видишь во мне себя, видишь свое отражение во мне, но не хочешь увидеть мое отражение в себе. Ты зациклен на себе. Наверное, ты чувствуешь себя ничтожеством? Но почему ты ведешь со мной себя так, будто ничтожество - это я? Ты - сибарит, Велес или Никита или как тебя там. Тебя интересует только твое состояние, новый способ заработать, роскошная жизнь. Ты как Гэтсби. Во мне тебя не привлекала моя душа или трагическая история, тебя интересовала физиология. А когда ты узнал, что не сможешь её получить - начал меня избегать.
- Но это не так, Мила, постой, послушай меня.
    Девушка обернулась ко мне. Снежинки медленно опускались на землю, укутывая её. Они слиплись на ресницах Миланы. Она выглядела такой обычной и простой. И в этой простоте скрывалась вся её гениальность. Гениальность изгибов её тела, мысли, поведения. Я ненавидел себя за то, что сейчас в кармане сжимал новую дозу и потерял эту девушку для себя уже навсегда. Мессия не придет.
- Нам не о чем больше говорить, Велес, мне от тебя противно и тошно. Ты только картинка, видимость, пустое пространство в микромире. Прощай, друг мой любезный. И удачи.

                ***
   Я прихожу домой и иду в ванну. Мгновенно готовлю наркотик. Он уже растекается по моим венам. Осталось совсем немного. Я оторвусь от этого мира. Никто не знает, где есть начало и где есть конец. Кто же я? Смог ли я найти себя? Смог ли я реализовать себя? Это необязательно конец, ведь где есть конец, оттуда всегда берется начало. И где было начало, там был и конец. Я в единой координате и пространства и времени. Уровень моего развития достиг предела мыслимого, но за его границу я так и не переступал. Жалкий слабак. Зацикленный на себе ублюдок. Сибарит. У меня не было семьи, у меня не было друзей, у меня не было возлюбленной. Вся моя жизнь - скопление клеток в пространстве, представленные в виде некой материи. Я внешняя оболочка некой формы. Но этой формы во мне нет. И искать не стоит. Вот она моя смерть.  Лампочка мигает в сто первый раз и угасает навсегда.

                3 мая - 23 октября 2014 г.