На дне стакана

Меня зовут Джек Биттерман, и все, что я перед собой видел, было жидкостью ржавого цвета, плещущейся в бутылке.

Бутылка стояла на деревянном, чуть старом, но вполне крепко сбитом столе. Рядом — пепельница, полная сигаретных окурков. Она дымилась, дым уходил сквозь незадернутое открытое окно. Снаружи просачивалось серое мерцание сумерек. Было тихо, как в гробу.

Идеальное место, чтобы напиться, и идеальное время.

Впрочем, для этого любое время подходило. Кроме, может быть, утра понедельника. Ладно, похуй, ведь отпуск уже наступил. Так что да, любое время.

Хмель застыл горячим шариком где-то в груди, рассасываясь по телу. Я поджег сигарету и глубоко затянулся.

Из окна дунуло холодным ветром и принесло несколько мокрых капелек.

Вскоре заморосил дождь.

Я все пил.

Вполне спокойный, приятный вечер, но в груди клекотал не только алкоголь. Неприятная, давящая тяжесть жила во мне уже давно, наверное, с тех самых пор, как я поступил в полицию. Говорят, туда набирали самых отъявленных ублюдков на Земле.

Значит, я нашел себе подходящее место.

***

Наутро было очень плохо. «Очень» означает такое, 6лять, очень, размером с Эйфелеву башню «очень». Голову раздирали изнутри тигры цвета вчерашнего ржавого виски. В уголках глаз подсыхал гной, он даже захрустел, когда я проснулся и разжал веки.

Когда-то эти заплывшие гноящиеся красные пельмени были глазами. «Когда-то» означает «очень давно». Может быть, еще в школе, до того, как мне исполнилось 13 лет и я попробовал алкоголь. Или до того, как замочил первого негра в проулке. Мне было уже пятнадцать тогда. Я выковыривал ему глаза перочинным ножиком и звонко смеялся.

Потом, задолго после того, как я стал полицейским, Синди говорила, лежа в кровати: «Знаешь, чего у тебя никогда не было, Джек?»

Я принял позу интересующегося человека, опершись на локоть.

«Глаза. Они вечно заплывшие, красные, то зрачки широкие, то еще какая х*йня… А твоих глаз я никогда не видела.»

Впрочем, слова этой шлюхе никто не давал. Зато я давал ей много кокса. Иногда насыпал прямо себе на член и заставлял снюхивать. Впринципе, Синди не то что бы сильно противилась.

Эффект кокса вообще сильно преувеличен. По действию похож скорее на банку энергетика, или на чашку кофе. Если уж на то пошло, ****ый кофеин — куда более страшный наркотик, от него сильнее привыкание. Или взять ту же синьку…

Скорее всего, просто кое-кто там, наверху, не хочет обламывать хороший бизнес своим друзьям.

Пока, конечно, синька и кофеин были любимыми моими наркотиками. Просто потому, что они легальны. Если найдут копа с нелегальной наркотой, могут быть проблемы. Хотя все знали, что копы здесь — лютые наркоманы. И ****утые вдрызг психи.

Однажды мои коллеги забили насмерть дубинками длинноволосого паренька, похожего на хиппи. Не поверили, что велосипед, на который он садился, принадлежал ему.

Другого чувака пытали, прицепив ему на яйца электрод и жахая его разрядами тока.

И так далее.

Ну как в такой обстановке иметь глаза, скажи мне, Синди? Проще их занюхать, запить, залить чем-нибудь, пусть лучше покроются гноем и схлопнутся нахуй.

Я стоял посреди комнаты и смотрел на гору бутылок, сваленных в центре стола. Откуда-то из середины этой стеклянной инсталляции шел притихший, сырой дымок. Саму пепельницу видно не было. Некоторые бутылки, кстати, провели на столе месяцы, ожидая крепкой и безжалостной руки уборщика-хозяина, прямо как хорошенькие шлюшки — руки сутенера.

Так и стояли, разинув дырки-горлышки.

Еще было полно стаканов. У них на дно налипал целый слой не пойми чего, липкого, водой просто так не смыть. Стаканы постарше имели еще слой пыли поверх слоя подсохшего алкоголя. Самые завзятые ветераны содержали в себе мелких насекомых, давно мертвых, налипших на дно.

Я полез в холодильник за пивом, но пива не было. Только холодная пустота обернула руку неприятно.

***

«Неважно выглядишь, чувак!»

Это Стэн. Такой себе, типичный продавец в ликероводочном. В кепке и униформе все время, начальник его тормошит за это. Еблан какой-то, зачем униформа в магазе, где работают три человека, включая самого начальника?

В целом Стэн нормальный вроде парень, но иногда — заебывает. Вот как сейчас.

«Опять пьешь, Джек! Сколько можно-то, а…» — с легким, шутливым укором говорил этот ебучий клерк.

«Хотя я все понимаю — отпуск ведь. Ты же в отпуске, Джек, да?»

Завали ****о, Христа ради.

Я молча прошел внутрь магаза и вернулся с дюжиной стеклянных бутылок. Громко бринькнул ими, когда ставил возле кассы. Полез за наличкой, но все чего-то не получалось дрожащими руками все отсчитать. Вскоре дошло, что как-то мало купюр заполняло внутреннее пространство кошелька.

Похоже, оставил бабки дома.

«Ничего страшного, чувак, потом занесешь! Я вижу, тебе х*ево. Тем более, ты вернешься еще.»

Хоть какая-то польза от дурачка. Я вышел с пакетом. Захотелось позвонить Синди, а если мне чего-то хотелось, я сразу это делал.

***

Я встретил Синди во время одного из уличных рейдов. Иногда начальство заставляет их устраивать, такое оно у нас долбанутое. Я не знаю, нахуя это кому-то нужно. Ничего плохого в телочках нету. И начинаются, в общем, рейды. Толпы шлюх свозят в полицейский участок, девочки там курят и шумно кудахчут, а мы записываем их имена. И отпускаем. Что мы им можем предъявить? Трахались за деньги? Господи, две трети ****ой Америки этим занимаются!

В общем, паспортов у дамочек не было, поэтому в листик шли их уличные клички, для отчета перед начальством, а потом они разбредались в ночь. Иногда, впрочем, с заинтересованными копами, такими, каким я был, когда взял Синди под ручку и повел домой.

Шикарная. Блондиночка, миниатюрная, с приятным лицом. Когда я обхватывал ее за талию, у меня сразу вставал. Трахалась она отменно и со вкусом, как будто последний раз в жизни. Оно и понятно, ведь я давал ей дозы.

А что, вполне себе любовь. Я не хотел ее отпускать, мою Синди… А она хотела мой джанк. И изображала оргазм, старалась, ведь я ей в таком случае отсыпал побольше. Она была зависима от меня, а я от нее. Чем не любовь?

Хотя в глубине души я понимал, что, если я потеряю контроль над джанком, то она перестанет ко мне приходить.

***

У копов главное — быть лютым.

Быть.

Абсолютно.

Припи3днейшим.

Человеком.

Только тогда тебя зауважают.

Наркотики в моем районе были главной темой. Я просек эту фишку еще в школе.

Того негра я замочил, в общем-то, из-за того, что он нагрел меня на наркоту. Его глаза я прибил на железный забор за баскетбольной площадкой, там его черножопые друзья любили гонять в баскетбольчик. После этого случая они так меня боялись, что все время присылали за джанком левых парней.

В полиции знание наркотрафика пригодилось. О, какой хороший приработок! Если на районе появлялась какая-нибудь сраная крыса, мы с ребятами сразу заковывали ее в браслеты и упекали на подольше. Или, если было нельзя упечь, просто сильно калечили. Чистый, незамутненный бизнес.

***

Я лечил похмелье пивом, Синди делала мне минет, и жизнь вроде бы наладилась. Потом мы жахнули с ней немножко экстази, и стало совсем хорошо. Домой она пошла удовлетворенной женщиной, я видел это по ее лицу, как будто кошка обожралась сметаны.

Уходя, сказала:

«Ты хороший малый, Джек. Ты мне нравишься. Жаль, сдохнешь от своей синьки скоро.»

Хороший малый? Она вконец снюхалась там, что ли? А так то я и не против был сдохнуть от синьки, все лучше, чем в окружении сопливых внуков, лежа в кроватке и притворяясь, что прожил жизнь не зря.

«Приберись наконец, чего как свинья.»

И ушла. Я сделал вид, что провожаю ее, но дошел только до магаза с бухлом. Там я вернул Стэну все долги и закупил еще несколько литров виски.

Вернувшись, я снова начал бухать. Форточка была открыта, оттуда приятно, прохладно поддувало. Когда заморосил дождь, и капли налетели из окна, меня внезапно пробрало осознание того, насколько все мои дни одинаковы.

Ну и что, думал я в пьяном, пост-наркотическом бреду? Какая нахрен разница, что все в этой вселенной имеет свойство циклически повторять себя? Я не помню, из какой сраной журналки вычитал эту теорию, но суть была в том, что циклы были везде. Типа, как Стэн ходит на работу каждый день, набивается в эту ебучую униформу и проклинает начальника, так и войны сменяются мирным временем, когда население вместо оголтелой агрессии тихо и спокойно спивается, а потом опять начинается война и сраный оголтелый патриотизм, под которым прячется лишь желание мочить всяких людей и жрать их кишки.

Не знаю, как долго я так сидел еще и думал о всяком говне и запивал все это бухлом. В голове все путалось и закольцовывалось, и я без конца будто бы повторял одни и те же мысли про циклы и приходил к одному и тому же выводу, который тут же забывал.

Примерно на третьей бутылке нестерпимо закололо в груди. 6лять, да что же это… Никогда раньше не испытывал больших проблем с синькой. Ну, похмелья и головные боли я за проблемы никогда не считал. А сейчас вот колет в груди чего-то. Я решил продолжать пить, чтобы заглушить боль, но она не прекращалась, лишь иногда чуть ослабевала, и когда я радовался этому, вновь усиливала пульсации.

Скоро я не мог думать о циклах, все мое сознание было поглощено этой болью. Алкоголь уже закончился, а в груди все жгло. Я ударил себя кулаком в ребра, но стало только хуже. Бутылки полетели вниз со стола, это я их разметал во все стороны в приступе бешенства. Боль, уйди! Уйди нахуй! Уйди… пожалуйста!

Я сел на мокрый, замызганный, весь в осколках пол, и заплакал. Мне всегда было насрать на боль, меня резали ножом, даже прострелили ляжку из огнестрела раз. Но тут…

Просто я понял, что умираю. Вспомнилось: «Жаль, сдохнешь от своей синьки скоро.» И лицо Синди, молоденькое, но от уголков глаз и губ уже исходят сильные морщины. Наверное, это из-за наркоты.

***

Когда много и долго пьешь, обычно хватаешь стаканы, которые попадаются под руку, не особо задумываясь об их чистоте. А когда пьян, уже не до мытья стаканов — так и валишься спать, оставляя посуду на столе. Так и получаются три вида стаканов.

Первый — с налипшим на дно и подзагустевшим липким бухлом.

Второй — такой же, как первый, только еще и со слоем пыли сверху.

Третий — к слою пыли прибавляются насекомые.

Если бы люди были алкоголем, они хотели бы выполнить свое предназначение. А значит, оказаться в чьем-то желудке, растворяясь парами в чью-то кровь. Или стоять на полке — улучшаться, крепнуть, набирать выдержку и тихо ждать своего часа.

Какой-то алкоголь сразу рождается бракованным говном, или портится в процессе, его выкидывают.

Но если бы люди были алкоголем, они бы никогда, подчеркиваю, никогда бы не захотели оказаться на дне стакана, когда все вроде бы шло правильно, нас налили и готовились уже выпить, но мы просто тупо не попали в рот, будто стояли в длинной очереди, а двери Диснейленда захлопнулись перед самым носом.

И вот мы остались, кинутые, на дне, в мрачном осознании того, что счастье уже никогда не придет. Мы густеем, портимся, становимся липкими, нас покрывает сверху пыль и трупы насекомых.

***

Снилось, что мне прислали отрубленные пальцы Синди в коричневом конверте. Красивые такие пальчики, с фиолетовым лаком на ногтях и запиской, аккуратно вложенной между ними.

«Я еще вернусь»

Синди не вернулась, вернулся негр. У этого негра не было глаз, только черные ямы смотрели на меня. Я завизжал, как свинья, пытался убежать, но он оказался намного сильнее и проворнее.

Связал меня и повез куда-то за город. Дал лопату. «Копай» — говорит.

Я копал, а он стоял и глядел в мою сторону своими черными воронками глаз.

Когда могила была готова, он исчез, а я проснулся.

***

В реанимации медсестры качали головами. Как же так, мол, можно было допиться-то. На вопросы о том, сколько мне еще осталось, молчали, и врач тоже молчал.

Теперь я был живой полутруп, калека. Подняться с кровати без чужой помощи не мог. А значит и Синди ко мне больше не приходила — зачем?

Тупая сука.

Я вспоминал ее и плакал. Вообще что-то ранимый стал. Еще вспоминал того негра, которого лишил глаз, и Стэна. Единственный, наверное, человек, который был ко мне добр. Вспомнить всех, кто был ко мне зол, я не мог, их было немерено, но самый лютый мой враг сидел внутри.

Я знаю, сегодня последний день. Даже утренняя каша особенно пуста на вкус. Молиться бессмысленно, да и не верю я во всякие глупости, зато впервые в жизни мне стало совестно за то, кем я был.

Ну, хоть умер нормальной смертью.

***

Ночь на кладбище никогда особенно тихой не была из-за долбаных сверчков. Но сегодня было что-то более шумно, чем обычно.

Большой надгробный камень с гравировкой «Джек Биттерман» не выдержал множественных ударов ног и развалился на крупные куски. Холмик могилы был вскопан энергичными пинками и заплеван. В центр получившегося месива полетела кукла с выдранными глазами. Вскоре эти люди ушли, радостно жестикулируя и громко ругаясь, и черные кисти рук мелькали в ночи.

Оставили неприятный подарочек для Синди, которая придет сюда следующим утром.