Мистическое

 Летом 1988 года я работала поваром на самом дальнем газовом промысле, и ещё на выходной вахте подрабатывала на буровой. У моей подруги Томки, с которой я приехала на Север, в сентябре должна была состояться свадьба - вот на хороший подарок к её свадьбе я и решила подзаработать
В последнюю ночь на рабочей вахте, перед выходными, мне приснился странный сон. Снилось мне, что мы с Томкой идем по тропе. Неожиданно перед нами возник высоченный дощатый забор - старый, серый, пыльный забор. Вдруг Томка мне говорит: "Повторяй за мной". Она встала на колени, я следом.Томка начала читать какую-то молитву, я повторяла за ней. Когда мы закончили молиться, в заборе сама по себе открылась дверь. При этом ничего, указывающего на дверь в заборе, не было - ни ручки, ни петель... Мы вошли. За забором оказалось кладбище. Дальше между могилами я шла одна, Томка куда-то исчезла. Я набрела на небольшое здание, напоминающее вагончик столовой на буровой. Вошла внутрь. Это и была столовая, а скорее, мясной цех, очень светлый. Справа на крюках висели свежие говяжьи и свиные туши, а слева стояли стойки с висящими палками ещё сырой колбасы. В центре этого "цеха" я увидела мясника, обваливающего тушу говядины. Он мне напомнил Сашку Новопашина, мясника из ресторана в Тюмени, где я работала до Севера. Нож, фартук и руки его были выпачканы в крови. Не то чтобы там была алая кровь, это же не бойня - но было видно, что пятна от свежего мяса.
Я прошла мимо "Сашки" в другое помещение. Это был зал, посредине которого стоял ярко освещённый стеклянный куб, а в нём висело роскошное белое подвенечное платье. Когда я обходила этот куб, свет вдруг сделался тусклым, стало очень неуютно, появился гнилостный запах, будто рядом кто-то давно умер. В кубе свет тоже потускнел, но я всё равно разглядела, что недавно белоснежное платье превратилось в какое-то серое от грязи, с застарелыми пятнами крови платье. Было жутко, и я решила как можно быстрее уйти. Запах гниющей плоти усилился. В мясном цехе я увидела источник этого запаха - все туши и колбаса стали коричнево-зелёными, у "мясника" фартук, руки и нож тоже были в пятнах такого цвета.
Я проснулась от этого кошмара, и первая мысль, что пришла мне в голову - МАМА. Я сразу поняла, что с ней что-то случилось. Ведь тогда, в 1988 году, мобильной связи не было, да и дома у нас в Тюмени тогда ещё не было телефона. Поэтому я в этот же день, прилетев на вертолёте в Новый Уренгой, побежала в агентство за билетом на самолёт. Вечером я уже была в Тюмени. Предчувствия меня не обманули: то был вещий сон, сон-предупреждение. Мама лежала в больнице в хирургическом отделении, с перитонитом - уже давно лопнул аппендикс, но мама терпела, чуть ли не ползком полола в огороде свои грядки. Хирурги были в шоке от количества гноя, скопившегося у неё в брюшной полости. Мама рассказывала, что её кишки от гноя промывали в тазике. Ещё хирурги поражались, что она после пяти суток в реанимации всё-таки выжила, хотя шансов для этого, по их мнению, не было вообще. Врачи объяснили это только тем, что у мамы всегда была очень тяжёлая физическая работа.
У неё была одна единственная запись в трудовой книжке - мама всю жизнь проработала маляром на судоремонтно-судостроительном заводе. Вы даже не представляете, какой это адский труд! Я видела своими глазами, как женщины сами поднимали двухсотлитровые бочки с краской. Зимой они в трюмах судов ломом выдалбливали полуметровый лёд, убирали его, потом скребками выскребали ржавчину, выметали её и только потом красили. А летом это был вообще ад. На улице сорокоградусная жара, а в трюмах все 50-60 градусов. Поэтому мама летом часто работала с четырёх утра до обеда, но железо всё равно успевало накаляться, и ей приходилось в духоте, в замкнутом пространстве красить, дыша этой гадостью. Ад! Настоящий ад! Но, как сказали хирурги, мама должна благодарить за своё чудесное выздоровление, за выносливость именно свою работу.
Почему мои родственники мне не сообщили о том, что мама в тяжёлом состоянии, я так и не узнала. Они могли позвонить в отдел кадров, где я работала, а уж те нашли бы меня даже на буровой. Непонятно до сих пор.

Лето 2000 года. Я вижу себя со стороны, лежащую на полу. Лежу я на животе. Вдруг из окна, прямо сквозь стекло, начинает клубиться мелкими клубами белый дым. Он стелется по подоконнику, потом по стене, по полу, приближается, полностью обволакивает меня. Я не знаю, как пахнет смерть, и пахнет ли она вообще, но мне как-то сразу стало понятно, что я чувствую запах именно смерти. Вдруг я почувствовала резкий толчок в плечо, потом ещё, ещё. И мамин голос, я услышала мамин голос: "Доча, очнись! Доча, очнись!..." Каково же было моё удивление - когда я открыла глаза, то увидела себя лежащей на полу именно в том положении, в каком я видела себя со стороны. Ложилась я спать на диван абсолютно трезвой, да я никогда в своей жизни и не напивалась так, чтоб падать. И как я упала, даже не почувствовала... И, главное, я живу в Новом Уренгое, а мама в Тюмени. Загадка.
Осенью того же 2000-ого года разгадала мне эту загадку кардиолог Тюменского кардиологического центра Ярцева Ирина Артуровна, лечившая меня пять лет кряду. Она после тщательного обследования сказала, что у меня была остановка сердца, клиническая смерть, что у меня какая-то особенная аритмия. А мама мистическим образом вернула меня к жизни..
В мае 2009-ого года я вдруг сама себе вслух сказала: "У меня мама умерла." Вообще-то у меня нет привычки разговаривать вслух, поэтому я сильно испугалась, пыталась прогнать прочь все дурные мысли. Но ровно через неделю моя мама умерла. Поразительная связь между нами была.