Подбор

Корявкин, человек притягивающей некрасивости, имеющий при себе круглый и большой нос, маленькие губы, нахлобученные глазки, помятый воротник и толстую медицинскую карту, куда было вложено направление на кардиограмму, сел в автобус. Он хотел ехать до Пролетарской, забыв, что ему надобна Юный Ленинец, где и был кабинет. (Но рассказ наш про другое). В автобусе ему немедленно уступили сиденье, на которое он опустился и стал рассматривать разные стороны и думать.

«Вот едут гражданины, - думал Корявкин. – Сейчас мы едем вместе, а после каждый сойдет и пойдет на свою сторону... Какое выходит различие! Я это - в кардиологический кабинет (здесь он ошибался), а каждый – вообще для своей заботы».

Он посмотрел через окно.

«Едут ведь, - сказал он себе, - тоже едут, но как: мы всё прямо, а они – назад».

- Интересно рассуждаете, - сказала женщина соседка, и Корявкин понял, что нечаянно говорил вслух. – А вдруг это мы назад, а те – наперёд!

Корявкин, когда посмотрел на эту женщину, не зная теперь, как отвечать, то увидел, что у нее на носу шишка и даже отворотился. Дальше он просто сличал пассажиров: какая у кого была сумка или какой шарф, какой свитер, в общем, какое у кого лицо. И тут к его глазам подошло, что лица, точно, у всех со смыслом. Глядит Корявкин и затрудняется понять, к чему это и что такое.

«Чего не наглядишься до старости, – думал он. – У этого – зубы раскрыты и темные, как дерево. На том уши будто прилепленные, а глаза разной формы. На этой – совсем обратно: и глаза, и нос, и рот – всё это одинаковое!.. Не отличить, где шея от головы начинается».

На следующего пассажира Корявкин посмотрел и даже закрыл глаза. Когда он их открыл, то все еще не мог ничего разгадать. Он с изумлением вёл взгляд по салону и только убеждался, что так и было: со всеми один и тот же принцип.

«Это спектакль, - думал Корявкин. – Кукольный театр».

Вот старуха с лицом изогнутым и тощим, через которое почти проглядывал задний вид. Вот два рыбака – непохожие и выразительные: глаз не отвесть. Корявкин заиграл с их лицами, быстро переводя взгляд с одного на второго, и видел, как приплюснутое, вогнутое лицо раздавалось туда и сюда, затем сжималось обратно, затем снова раздавалось… «Эк! – улыбнулся Корявкин. - А это смешно. И голоса у их, голоса! Вогнутый говорит, как рак (хотя непонятно, почему так было решено), раздутый – бурлит, как тоже включенный самовар. Ишь! И ведь понимают друг друга».

Корявкину уже надоело смотреть, но он смотрел всё время, пока был в автобусе. Тут скоро автобус дернуло и все перемешались.

«А ведь я сам такой же», - подумал Корявкин и сошел на Пролетарской.