Кукольный дом

Дневник Анны Йенсен

 12 сентября 1853 г.

«Думаю, я дурная жена. Вместо того, чтобы посвятить время перед вечерней молитвой моему супругу, я сижу за столом в его кабинете  и веду эти записи. Но муж мой так добр, что ни словом не обмолвился об этом, что, конечно, радует меня и наполняет сердце еще большей нежностью к нему.
Сегодня снова придет доктор Даммер. Генрек всегда начинает немного нервничать задолго до его прихода, а всё потому, что муж мой считает, будто доктор неравнодушен ко мне. Вот ведь вздор! Разве можно подумать, будто этот мрачный, вечно молчаливый тип с холодными руками способен хоть на какие-то чувства? Я знаю, знаю, плохо так говорить о людях, но от доктора Даммера у меня прямо-таки мурашки по коже! Он всегда такой мрачный, спокойный и какой-то отчужденный, ни капельки жалости или хоть какой-то теплоты в его глазах.
Красивых, кстати, глазах… (зачеркнуто)
В последнее время я всё чаще пребываю в дурном расположении духа из-за своей болезни. Да, Генрек достаточно богат, чтобы мое лечение не сказывалось заметно на его благосостоянии, но… я всё же чувствую себя очень виноватой, заставляя его беспокоиться о моем здоровье. Именно из-за меня Генрек вынужден терпеть общество недружелюбного доктора Даммера, к которому он (ах, я никогда этого не пойму!) умудряется меня ревновать!
 Я уже и не помню, как давно болею. Видимо, это еще одно гнусное свойство моей хвори: стирать воспоминания. Не помню времени, когда не болела. Не помню, как жила до замужества. Не могу запомнить название тех таблеток, что дает мне доктор.
 После них, правда, я всегда засыпаю мертвенным сном, ничто не в силах меня разбудить. Не вижу снов, не слышу посторонних звуков, а просыпаюсь до того разбитая и усталая, что, клянусь, лучше бы бодрствовала.
Сон разделяет меня и Генрека. Сон делает меня еще более усталой. Сон мне почему-то всё равно необходим.
- Доктор, а я Вам нравлюсь? – спросила я как-то Даммера, и он кашлял так долго и так фальшиво, что я чуть было не обиделась на него. Впрочем, уж и не знаю, что делала бы, если бы он ответил утвердительно. Клянусь, Генрек убил бы его за такое! Ох, всё это так сложно. 
Жизнь моя идет своим чередом. Каждый день приходит доктор, старается не пересекаться с Генреком и  морщится при его упоминании (может, любовь моя не так уж и ошибается на его счет?). Каждый день я читаю романы, подаренные Генреком. Но стараюсь особенно не увлекаться, конечно: зачем же выдумывать себе новую жизнь, если в настоящей всё так прекрасно, как не бывает ни в одном романе?
Я, бывает, могу расплакаться от счастья, подумав о том, как люблю своего мужа. Такая уж я глупая, ничего не могу поделать с этим.
 Пастор говорит, это очень грешно, но я люблю Генрека больше, чем Господа нашего. Генрек – мой Бог.
Скоро придет доктор, нужно успеть спрятать эту тетрадь…

16 сентября 1853 г.

Чудесный день! Генрек принес мне букет незабудок. Такие прекрасные цветы.
После обеда читала Верлена, чудо как хорош.
Доктор покачал головой, когда я сказала ему про цветы от мужа.
Ревнует, должно быть.
Я точно ему нравлюсь.
Глупый, несчастный человек!

17 сентября 1853 г

Сегодня мы с Генреком пили чай с лимонным рулетом, и муж сказал мне, что я просто замечательно готовлю. Весь день светилась, как новенький фонарь на Лайвер-стрит.
Как я хотела бы печь рулеты, и кексы, и пироги, и печенье для наших детей! Увы, Господь пока не благословляет нас. Я молюсь каждое утро и вечер, даже хожу в церковь. Может, я сотворила что-то греховное, и за это Бог наказал меня болезнью и бездетностью?
 Из-за таких жутких мыслей плохо спала даже после пилюль доктора.
.
.
.
.
20 сентября 1853 г.

(половина текста неразборчива из-за пятен влаги)
Дорогой дневник!
Сегодня мне очень… страшно.
Я хотела бы, чтобы это был сон, но ведь я не вижу снов.
Мне так страшно, что я хочу умереть.
Господи, Господи. Господи. Мне страшно. Страшно.
Помогитепомогитепомогитепомогитепомогите.
Я заперлась в чулане и плачу, плачу без остановки.
Я боюсь писать это, потому что Генрек может прочесть, и тогда… Но мне слишком плохо, чтобы молчать.
(бурое расплывшееся пятно)
Ай…  Кровь капнула на бумагу.
 Мне так страшно. И руки у меня дрожат.
Но я должна, должна изложить это.
Сегодня, дорогой дневник, случилось...
Генрек обычно на работе, когда к нам приходит доктор Даммер. Но, видимо, в этот раз он пришел домой раньше.
И услышал, как мы говорили. Знаете, он, может, совершенно справедливо разгневался…
Доктор в этот день впервые заговорил со мной. Мягко и спокойно.
Он сказал, я болею с тех пор, как появился Генрек. Сказал, что, может, мне стоит задуматься об этом. Что в нем, может, моя главная проблема.
Я была так поражена услышанным, что не дерзнула даже заговорить с этим человеком, возразить ему…
Генрек всё слышал. Он дождался,  пока доктор уйдет. А потом…
Я плохо помню. Вспышки, короткие вспышки – всё, что сохранила моя память.
Вот Генрек кричит на меня. Я дрянь. Я предала его. Я змея на его груди.
Я вся сжимаюсь, стараясь стать как можно меньше, к горлу подкатывают слёзы.
Вот  пылающий ожог от пощечины и боль в затылке от удара о что-то твердое. Всё видится мне словно в дымке. Я не могу поверить, что это происходит. Генрек!
Вот я чувствую как его пальцы, всегда такие нежные,  сжимают мои волосы.  Голос охрип от рыданий. Я больше не могу, Генрек.
Вот я ловлю его руку в нескольких дюймах от моей щеки и сжимаю её в своих. Целую. Каждый палец. Плачу, шепчу, что люблю его.
Пусть он только перестанет, пусть только поймет, как мне больно…
Он же должен понимать…
Боль. Боль. Боль.
Черные мошки перед глазами, тошнота и ужас, ужас загнанного в угол гончими зверя, страх, привкус крови и неизбежность смерти….
Я очнулась здесь, в чулане, где и сижу уже второй день. Я ничего не ем и совсем не сплю.
 Лучше бы я умерла.
Генрек, если я умру и ты прочитаешь это… Прости, я должна была выгнать этого человека. Я люблю тебя. Прости.

22 сентября 1853 г.

Я сижу тут безвылазно, будто в келье. Боюсь выходить.  Я ненавижу себя за те греховные мысли, что посещают меня, но ничего не могу поделать. Генрек, бывший для меня святым, обратился моим самым жутким кошмаром. Я ненавижу себя за тот страх, что питаю к нему, за ту малодушную злобу, которую я испытываю каждый раз, когда вспоминаю о произошедшем. Я должна была простить его! Ведь я католичка, ведь меня учили всегда… подставлять вторую щеку. Прости меня, Господи, прости меня.
 Я вышла сегодня на свет божий, вернее сказать, меня вытащили. Приходил мистер Даммер, и я ревела и колотила его в приступе бессильной злобы обвиняя его в случившемся… Сейчас мне очень стыдно перед ним.
 Доктор извинялся. Он терпел мою истерику. Он сжимал мои запястья и говорил что-то успокаивающее. Он уговорил меня выйти из чулана, хотя меня трясло от ужаса при мысли о новой встрече с Генреком.
 Оказалось, что все эти дни муж мой не был дома. Я  стыжусь этого, но, признаться, я очень обрадовалась.
Я… почувствовала благодарность к доктору Даммеру. Он успокаивал меня, его руки – не такие уж и холодные! – гладили меня по спине.
Как же это грешно, Господи, но я не хочу, чтобы мой муж возвращался.
После приема лекарств я уснула, как  дитя. Впервые за долгое время.

 23 сентября 1853 г.

Доктор Даммер обещал приходить каждый день. Я всё еще боюсь возвращения мужа.
Доктор приносит мне фрукты и поит бульоном. Я пыталась сказать ему, что это может быть небезопасно, что Генрек убьет его, если вдруг увидит.
 Доктор Даммер только грустно улыбается и отводит глаза. Я не знаю, что и думать.
Но я жду его завтрашнего визита, чтобы всё-всё узнать.
Он больше не кажется мне страшным человеком.

24 сентября 1853 г

В четыре часа дня он не пришел.
Не пришел и в пять.
Я почувствовала себя самым одиноким созданием на свете. Я начала нервничать.
Я поплакала немного, а когда успокоилась, решила, что пойду его искать. Глупая… о чем я только думала?
Я запомнила этот момент до мельчайших деталей. Как легла моя рука на скользкую дверную ручку. Как я слегка надавила на неё, и дверь легко распахнулась, словно только этого и ждала.
Как в глаза мне ударил белый свет.
Я не сразу сообразила, в чем дело, а когда глаза немного привыкли… тут же захлопнула дверь и еще какое-то время стояла перед ней в оцепенении.
За дверью не было ничего.
Не знаю, как толком это описать, но за дверью мир просто прекращал свое существование. Густой белый туман, острый белый свет. Всё.
Я, кажется, потеряла сознание.
Когда я пришла в себя, надо мной стоял доктор Даммер и обеспокоенно спрашивал, как я себя чувствую. Я попыталась объяснить ему, что произошло, но он, кажется, ничего не понял. По крайней мере, он сказал только, что мне стоит поспать. Дал мне вместо привычных таблеток еще каких-то. Странно, просто удивительно. Мне всё стало безразлично. Очень скоро я заснула, хотя, клянусь, не понимаю, как после всего пережитого сон еще не покинул меня навечно.
Очень странно.
Перед тем, как провалиться в сон, я поймала себя на мысли: Генрек никогда не вернется. Я почему-то точно это знала.
.
.
.
.
25 сентября 2014 г.

Меня зовут Анна Йенсен.
Мне тридцать лет.
Сегодня утром я проснулась на полу обшарпанной больничной палаты. 
Я знаю, кто я такая. Я знаю, что жила в мире иллюзий, прекрасных иллюзий, убивавших меня.
Я чувствую во рту горький привкус таблеток. Мои руки исколоты. Мое лицо исцарапано.
Моя пижама вся мокрая  и липкая от температурного
пота, и я чувствую исходящий от меня солоноватый запах немощи и болезни.
Всё, чем я была до этого, оказалось ложью.
Доктор Даммер говорит, что я иду на поправку.
Я говорю, что лучше бы умерла. Мне очень страшно. Мир вокруг стал хрупким и ненастоящим. Я боюсь верить тому, что вижу. Всё, во что ты веришь, всё, чем ты живешь, всё, что ты боготворишь, может в один миг оказаться просто обманом, шаткой картонной декорацией в детском театре.
И когда гуашь потрескается и начнет осыпаться, больше всего на свете ты захочешь истлеть вместе с ней.
Я чувствовала страх. Я чувствовала слабость.
Я чувствовала свободу.»

Женщина оторвалась от тетради и подняла взгляд на человека в белом. У доктора была терпеливая улыбка и серьёзные ореховые глаза. Они, казалось, ловили каждое её движение.
- А теперь я Вам нравлюсь, доктор?
Мягкая, немного печальная улыбка.
Вздох.
Запах стерильности от белоснежного халата.
Тепло.
Покой…