Пилат и пиво

Не знаю, посмотрел ли кто кино, запущенное мной буквально на днях (люди предпочитают Тору, а не кино, и это правильно), но текст к нему у меня давно составлен.
Итак, несколько слов о нашей телепрограмме "Шалом" и, в частности, о съемках первого сюжета. Тому уж минуло пять тысяч лет, а все и сейчас помню – будто вчера, хотя вчера как раз не очень помню, что вчера было-то, кто расскажет?
1. Наш фильм режиссер Саша Искин "сдавал" редактору на канале "Культура", женщине строгой и требовательной. Она рассказывала, что на просмотр приходила почти вся рабочая смена канала, хотя нельзя сказать, что ленты об Израиле были редкостью на тогдашнем советском телевидении. Кстати, когда мы озвучивали ленту в тон-зале, к нам тоже заглядывали из соседних студий.
По-моему, людей привлекал необычный ракурс рассказа: ведущий-ортодокс на чистом русском языке говорит не только о том, что появляется в кадре, но и просто "за Тору". Отмечено, что разговоры "за Тору" всегда привлекают нормальных людей, независимо от национальности, возраста, интеллигентности и прочих биографических параметров человека – если, конечно, эти разговоры ведутся хотя бы на минимальном уровне профессионализма. А у меня, повторяю, в режиссерах был один из самых известных московских киноумельцев нашего времени.
2. И все же без накладок не обошлось. Фильм (первая передача) был принят и уже прошел на экране, как вдруг оказалось – на что нам пожаловалась наша редакторша – что мы там совершили одну "страшную оплошность". А именно, я открытым текстом назвал Иерусалим еврейской столицей.
"Вы хоть понимаете, – сказала нам недовольная редакторша, – что до вас еще ни разу в России Иерусалим не называли столицей! Это государственная политика!
Мы обещали в следующий раз быть внимательнее. Нам ли бороться с чужой политикой?
3. Насчет моей встречи с Понтием Пилатом.
Пройти мимо Михаила Ульянова, даже когда он в полном гриме, и не обратить на него внимание, – вряд ли возможно. Я и обратил.
Было примерно часа полтора до полудня. Актеры сидели в тени и пили пиво из бутылок. Примета по тем временам – явно русская, это во-первых. Во-вторых, у римских солдат были усталые опять-таки до предела славянские лица. Ну, я и подошел. Пилату сказал по-еврейски: "шалом". Он в охотку откликнулся.
Я еще подумал: вот, римлянин (ну, хорошо, только его образ), да еще какой римлянин – сам прокуратор, ярый ненавистник евреев, мне отвечает по-еврейски. А ведь всего-то прошло 19 столетий с гаком. Ну, хорошо, русский актер – это еще не римский вельможа, ну так ведь ничего другого от римлян вообще не осталось, по крайней мере – в пределах Старого города. А я все тот же, только одежду сменил – с какой-нибудь накидки на черный костюм. Но не язык! Но не веру.
А от грозного властителя восточной провинции Сирия ничего не осталось – один актер в тени, да и тот говорит по-русски. И пиво в руке.
Именно пиво, как мне кажется, и расстроило бы Понтия – скажи ему, какая память от него осталась…
4. Хурба. Так называется ныне отстроенная синагога, самая большая в Старом городе. Слово означает – развалины. Во время съемок это действительно были развалины.
По ходу фильма я говорю, что синагога скоро будет отстроена. Верилось тогда в это с трудом. Никаких намеков на реставрационные работы не наблюдались. Я еще произношу за кадром: ее надо отстроить, поскольку из синагоги запрещено делать музей (а развалины с картинками на остатках стен выглядят именно как музей под открытым небом).
И помню, хотел привести это поверье – будто с ее восстановлением сразу будет выстроен Третий Иерусалимский храм, так гласит древняя легенда. Да постеснялся сказать – ну кто поверит?
И вот теперь оказалось, что мы с вами можем в это сколько угодно верить или не верить. Но арабы – все как один – именно так и восприняли известие о восстановлении Хурбы. (Об этом см. этнографическую заметку "Хурба и Храм", полную политкорректности и любви к двоюродным братьям нашим меньшим.)