Пригласительный билет

За окном светило солнце, падали разноцветные листья, превращая асфальт в живое полотно. Женщина любила начало осени, ту самую пору, что в народе называют «бабье лето», именно поэтому и брала отпуск в это время. В библиотеке, где она работала, всех устраивал её ежегодный «каприз». Почему ей вдруг пришла идея разобрать папку со школьными реликвиями сегодня, она не знала. Среди грамот и поздравительных открыток лежал старый пригласительный билет на Новогоднюю ёлку.
Странно, но она почти забыла о событии двадцатилетней давности. Что это? Выверты памяти или что-то ещё, что позволило спрятаться за суетой повседневности делам «давно минувших лет»? А может, существует некая глубинная причина, о которой пока только ей ничего не известно? Ведь, в конце концов, как-то сложилось, что именно сегодня она нашла некую «шпаргалку», «узелок на память» в виде этого билета.
Задавать вопросы по поводу того, почему это случилось, зачем, было некому. А замешательство, в котором она находилась, не позволяло ей самой искать ответ. Да и особого смысла она в этом не видела. Женщина улыбнулась, вспомнив своего бывшего одноклассника.
Сашка Широков появился в первом классе только через две недели после начала занятий. Высокий, бледный мальчишка и, самое главное, старше всех на год. Его посадили на третью парту в первом ряду рядом с тихим мальчиком Алёшей. Перед ним оказалась Анна. Было в этом Сашке что-то непонятное. Всегда спокойно-невозмутимый, он практически ни с кем не общался, не бегал на переменах, не улыбался.
Он вообще не выходил из класса с молчаливого одобрения Людмилы Андреевны. Почему ему было разрешено сидеть в классе, когда других выставляли за дверь, Анна не знала. Только дежурные могли воспользоваться данной привилегией, но Сашка освобождался и от дежурства. Казалось, радуйся, ликуй по этому поводу. Но Сашке, похоже, было всё равно. В его глазах была печаль мудрого старца. Пугающая глубина человека, знающего цену жизни.
Правда, Анна не могла оставить Сашку в гордом одиночестве. Она находила предлог задержаться в классе, а то и вовсе остаться рядом с ним. Это было то самое время, когда она могла задавать ему вопросы. Ей было интересно всё: почему пришёл так поздно, чем занимался, что любит, кто родители…
Саша смущался от такого натиска маленькой девочки с зелёными глазами, удивлённо глядящими на мир, активной и вместе с тем какой-то беспомощной. У неё была длинная светлая коса, как у Марьи-искусницы. Иногда Сашке казалось, что от тяжести этой самой косы движения её головы становились плавными, а может, слегка замедленными.
Он ощущал её одиночество, как своё собственное. А Анна тянулась к нему, не понимая, почему. Может, оттого, что Сашка никуда не спешил, умел слушать или оттого, что отнёсся к ней серьёзно? Незамысловатые вопросы сыпались, как из рога изобилия, но он не мог с той же лёгкостью, с какой они задавались, отвечать на них.
- Почему пришёл не первого сентября? – переспрашивал он, словно выигрывая время на обдумывание ответа. – Из санатория вернулся позже, чем предполагалось. Я в том году уже начинал учиться, но заболел, очень сильно заболел. Меня в больницу положили. А через месяц после операции в санаторий отправили.
Анна не знала, как спросить, что за операцию ему делали. А потом подумала, что нельзя лишний раз напоминать о том, что пришлось пережить. Это жестоко.
- А на физкультуру почему не ходишь? – спросила она.
- Так ведь операция на сердце была. Мне пока не стоит бегать. Родители договорились с учительницей, чтобы я на перемену не выходил из класса. Боятся, как бы не толкнули в суматохе.
- А у тебя шрам остался? – Анечка села за парту и посмотрела на Сашку снизу вверх.
Она смотрела как-то по-особому, Сашка ощущал это. Он вообще после операции стал видеть то, что другие не видели. Вокруг этой девочки было очень яркое свечение. Этакое неземное создание в светящемся ореоле. Девочка-солнышко. Он ещё не встречал таких людей. А может, она была единственной такой на свете? Сашка молча расстегнул пиджак, потом – несколько пуговиц на рубашке, поднял майку, и Анна увидела огромный шрам на груди.
- Прости, - прошептала она со слезами на глазах.
Сашка молча проделал всё в обратном порядке: опустил майку, застегнул рубашку, потом пиджак. И, вздохнув, сел за свою парту.
- Ты про родителей моих хочешь знать? – спросил он. – Ничего интересного.  Отец художник, мама – переводчик. Я тоже люблю рисовать.
- А у меня отец шофёр, а мать портниха. За мной в школу приходит бабушка. Родителям некогда даже уроки проверить. Я должна всё делать сама, чтобы хорошим человеком стать,  – так говорит бабушка. И к дисциплине себя приучать, и много читать, и по дому всё делать, чтоб потом легче в жизни было. Пока я только суп научилась варить, картошку жарить, мыть посуду и полы. Ещё столько всего надо освоить. У меня вечно не хватает времени.
Сашка улыбнулся. И всё его лицо сразу преобразилось: вокруг глаз появились лучики, сами глаза засияли. Нет, они не перестали быть глазами старца на лице мальчика, но из них на минуту ушла грусть. Анна, словно завороженная, смотрела на него. И в дополнение ко всему щёки Сашки слегка порозовели, ушла привычная бледность, делающая его неестественно строгим, отстранённым каким-то.
- Сашка, ты такой красивый, - вдруг прошептала Анечка. – Я бы вот так смотрела бы на тебя и смотрела.
Сияние вокруг девочки увеличилось. А из огромных глаз заструились лучики, которые упирались Сашке в грудь. Он ощутил некое блаженство. То, что не могли сделать врачи, делала эта маленькая кудесница. Она не просто возвращала его к жизни, она убирала панцирь, который прочно прирос к его телу, панцирь, сплетённый из страха, боли, неуверенности, безнадёжности, усталости и чего-то ещё, что пугало его по ночам.
- Можно я тебя нарисую? – вдруг спросил Сашка.
- Кого? Меня? В костюме Пятачка? – засмеялась девочка.
- Нет. Ты разрешишь? Можно? – он слегка занервничал.
- Рисуй, если хочешь. Кстати, у нас сегодня рисование. Видишь, Людмила Андреевна скворечник на свой стол поставила? Будем его рисовать.
Раздался звонок, открылась дверь, и шумная толпа одноклассников ввалилась в класс. Они что-то продолжали рассказывать друг другу, кто-то смеялся, кто-то корчил рожицы, кто-то стучал, кто-то кричал…. Но вот появилась Людмила Андреевна, и наступила идеальная тишина.
Она предложила детям попробовать нарисовать с натуры скворечник. Дав задание, она попросила сидеть тихо, потому что должна отлучиться минут на десять в кабинет директора. Она обещала проверить, что у кого получится к концу урока, и поставить оценки в журнал. Дети отнеслись весьма серьёзно к заданию и просьбе учительницы не отвлекаться от работы на разговоры.
Анна уверенно взяла простой карандаш, начертила кривой прямоугольник с «ушками», что должно было выглядеть, как крыша, потом появился кружок в прямоугольнике.  Она повернулась к Сашке и радостно сообщила:
- Я уже нарисовала.
- Покажи, - попросил он.
- Это не скворечник, а прямоугольник с дыркой, да ещё кривой.
- Прямоугольник или дырка кривая?
- Всё кривое, - прошептал Сашка.
Анна не обиделась, потому что Сашка говорил правду: в её скворечнике вряд ли захотели бы поселиться птицы. Он мог развалиться от ветра. На правду, как любила повторять бабушка Анны, обижаются только глупцы.
- А что у тебя получилось? – спросила девочка.
- Это пока набросок, - смутился он.
Сашка развернул свой альбом и слегка приподнял его, чтобы она могла увидеть. Анна вздохнула:
- Мне никогда не нарисовать такую красоту. У тебя скворечник настоящий, как на столе, только маленький.
- Всё очень просто: соблюдай пропорции, не забывай про перспективу. Скворечник имеет объём, он не плоский…
Он увидел по глазам девочки, что она не понимает, что он говорит.
- Смотри, - сказал он. - Сашка взял карандаш, выставил его на уровне глаз, направляя на скворечник, приложил палец на некотором расстоянии и объявил: -  Это размер одной из сторон в масштабе, ну, в уменьшенном виде, - объяснил он и попросил повторить его действия.
Анна увидела, что карандашом можно измерять предмет в масштабе. Это открытие обрадовало её.
- А теперь в своём альбоме проведи линию такой длины.
Подобные манипуляции были проделаны со всеми видимыми сторонами скворечника. И Аннушка с удивлением обнаружила, что в её альбоме проявляется некое подобие того, что она видит перед собой. Она умудрилась измерить карандашом углы боковой стенки скворечника, её стороны, размеры крыши. Потом было измерено расстояние до отверстия и само отверстие. Анна нарисовала ровный круг, но Сашка взял её альбом и стёр ластиком  «дырку», назвав её форменным безобразием.
- Присмотрись, разве отверстие такое?
- Нет. А какое?
Сашка вздохнул и нарисовал в её альбоме то, что должно быть на самом деле.
- Здорово! – сказала девочка.
- Не очень, - вздохнул Сашка. – Смотри, как падает свет, где тень?
- Надо раскрасить, - улыбнулась Аннушка.
- Заштриховать.
- Как?
Сашка взял черновик, открыл тетрадь и показал, что нужно делать.
- Видишь, куда падает свет, там светлее, где тень – темнее. Можно и растереть слегка салфеткой или мягкой бумагой…
- Ты – волшебник, - сказала Анечка. – Только это очень долго. Я не успею.
- Гораздо быстрее, чем ты думаешь.
- Подари мне лист из черновика, - попросила Анечка.
Сашка вновь улыбнулся. Второй раз за сегодняшний день.
- Бери, - сказал он.
Аннушка принялась за работу, высунув от усердия язык. Она не видела, когда вернулась Людмила Андреевна. Лишь только когда чья-то рука коснулась её спины, она оторвалась от работы.
- Умница, - сказала учительница. – Пять. К твоему скворечнику слетятся птицы, и будут спорить, кто же поселится там.
Анна повернулась к Сашке, подняв альбом с пятёркой, и увидела его сияющие глаза, будто это его похвалили, а не её. Этот мальчик стал для Аннушки примером для подражания. Можно ли научиться умению радоваться успехам других, подумала тогда Аннушка и решила, раз Сашка смог, и она сможет. Но как это сделать, она пока не знала.
Откуда в Сашке внутренняя интеллигентность, искренность, правильное реагирование, сдержанность и то, что делает человека мудрым, а не просто наполненным знанием?  То ли от родителей, то ли от перенесённого испытания, выпавшего на его долю, то ли просто родился таким, а может, от воспитания? Он ощущал людей, и об этом Аннушка знала, потому что он при внешней с ней непохожести, был очень похож на неё.
Аннушка очень часто болела, но это не мешало ей быть отличницей. Каждый месяц она десять дней находилась дома. Но как только доктор выписывал её, дня через три она не просто «догоняла» остальных, но и вновь была впереди. От физкультуры её постоянно освобождали на две недели после болезни. Она успевала сходить на неё раза три-четыре и снова заболевала.
Зато у них с Сашкой было два раза в неделю по сорок пять минут свободного времени. Они оставались в классе. Сашка стал учить Аннушку рисованию. Это были самые интересные уроки. Сколько всего необычного поведал ей этот мальчишка о художниках. Правда, в школьной библиотеке ей не дали книги о западных и наших знаменитых художниках, потому что эти книги не соответствовали её возрасту.
Аннушка пожаловалась Сашке и к следующему «занятию» он принёс альбом с репродукциями картин. В нём были и краткие сведения о художниках. Обзорная лекция ошеломила девочку: оказывается, многие знаменитые художники жили в нищете, и не были известны при жизни, но они продолжали трудиться. А ещё произошло что-то необъяснимое. Дважды за одно занятие картины «оживали». Аннушка переводила взгляд с книги на Сашку и тихо спрашивала:
- Ты тоже видишь это?
- Вижу, - спокойно подтверждал он.
И даже после того, как Сашка закрыл книгу, она никак не могла успокоиться:
- Это волшебная книга?
- Нет. Обычная.
- А откуда волшебство?
- От нас с тобой, - впервые засмеялся Сашка. – Это мы с тобой их оживили.
- Как? – задала вопрос девочка.
Сашка пожал плечами:
- Не знаю. Со мной странности после операции происходят периодически. Я никому об этом не говорил. Я вижу то, что не видят другие, кроме тебя. Ты такая же, как я.
- А мне и в голову не приходило, что я вижу не так, как другие. Может, у нас с глазами что-то не так?
- Всё так у нас с глазами. Может, это у остальных проблемы. А мы – самые нормальные. Тебя пугает, то, что ты видишь?
- Да нет. У меня всегда было такое зрение. А бабушка, вообще, говорит, что это не проблема. Это нормально. Просто я раньше не видела, чтоб картинки оживали. Это ты сделал, а я просто увидела. Да?
Сашка вновь пожал плечами.
- Я тоже раньше не видел, чтоб открывалось окно, а там – другой мир…
- Окно – это рамка картины?
- Ну, можно и так сказать. Давай никому не скажем об этом.
- А кто поверит в такие чудеса? Фантазёрами обзовут, выдумщиками, сказочниками. Оно нам надо? Я думаю, что когда-нибудь мы найдём ответ. Так всегда бывает. Если задаёшь вопрос, ответ обязательно придёт. Правда, я не знаю, когда это случится.
- Аня…
- Убери книгу, сейчас прозвенит звонок, и ребята вернутся в класс, - сказала девочка, и почти тут же раздался звонок, возвестивший об окончании урока.
  А перед зимними каникулами Людмила Андреевна оставила Аню и Сашу после уроков.
- На наш класс выделили один пригласительный билет на ёлку во время каникул во Дворец пионеров. Сказали вручить его лучшему ученику нашего класса. А у нас таких двое. Я не знаю, как поступить.
- Отдайте его Ане, - сказал Саша. – Я всё равно не пойду на ёлку. Там плясать надо, водить хороводы, читать стихи, в конкурсах участвовать, бегать, прыгать в мешках. Народу много, суеты.
- Нет. Это не правильно. Можно посмотреть, как веселятся другие, а потом будет спектакль в зале, где не надо стоять, прыгать и бегать, надо сидеть в кресле и смотреть. Это интересно. А после представления Дед Мороз вручает подарки.
- Я устану, - сказал Сашка.
- Тогда у нас с Сашей будет один билет на двоих.
- Это как? – спросила Людмила Андреевна.
- Очень просто: для меня представленье, для Саши – подарок, - она улыбнулась, посмотрела на сидящего рядом мальчика и произнесла строго: – И не возражай, пожалуйста, - потом перевела взгляд на Людмилу Андреевну и спросила: - На какое число билет?
- На седьмое января, - учительница слегка растерялась.
А девочка, нашедшая выход из затруднительного положения, уже обращалась к своему однокласснику:
- Приходи вместе с мамой к школе восьмого к десяти часам, я принесу подарок, ладно?
Сашка согласился.
- Тогда держи, Анна Воронцова, пригласительный билет на ёлку, - сказала Людмила Андреевна и протянула Аннушке билет. – Вы свободны.
Анна взяла билет, аккуратно положила его в дневник, увидела, что Сашка уходит, и крикнула:
- Подожди.
Она впервые взяла Сашку за руку и повела в раздевалку, где его ждала мама. Анна подошла к ней и объявила:
- Нас наградили за отличную учёбу и примерное поведение одним билетом на ёлку на двоих. Для меня представление, для Саши – подарок. Пожалуйста, приходите восьмого января к десяти часам к школе. Я должна буду передать вам подарок.
- Деточка…
Анна поняла, что его мать хочет отказаться от подарка и предложить ей забрать его, чтоб не озадачиваться.
- Меня зовут Аня, - сказала девочка. – И это не просто подарок, а награда, заслуженная награда за отличную учёбу. Вы это понимаете? Даже если вы не придёте, я буду стоять возле школы. Ну, а потом просто принесу его после каникул сюда. Пожалуйста, не создавайте дополнительные хлопоты для меня и моей бабушки. До свидания. Всего вам доброго. Меня бабушка ждёт. Не вежливо с моей стороны заставлять её ждать.
- До свидания, - сказал счастливый Сашка.
- Всего доброго, - растерянно произнесла его мать.
  Глаза Аннушки сияли, как у Сашки, когда она получила пятёрку за нарисованный скворечник, но она не видела этого. Она была просто счастлива. Бабушка, стоявшая чуть в стороне и слышавшая, что за тираду выдала её внучка, отвернулась, улыбаясь.
- Бабушка, - Аня дотронулась до её руки. – Я знаю, что ты всё слышала и сейчас радуешься. Не прячься. Нам придётся ехать во Дворец пионеров, а потом к школе идти во время каникул. Родители меня не смогут отвезти на представление.
- Да поняла я, поняла, - повернулась бабушка. – Одевайся. Твой одноклассник на тебя похож. Не внешне, - добавила бабушка.
- Я знаю, - сказала Аннушка.
- А твой портрет он тебе не показывал?
- Нет.
- Ну и хорошо, - сказала бабушка.
- Почему?
- Некоторые вещи про себя лучше не знать до определённого времени. Живи, учись, работай над собой, наблюдай, всё откроется в своё время. Спешить надо медленно, - произнесла бабушка и обняла внучку.
- Это ты про то, что он видит меня, как девочку-солнышко?
Бабушка вздохнула.
- Это он своё восхищение мною так ощущает…
- Или реально видит то, что есть. Главное, не иметь, а понять, для чего дано, и по мелочам не растерять. А для этого мудрость нужна…
- А она просто так с неба не падает, без устремлённости далеко не продвинешься, чистое сердце, чистые помыслы, искоренение эгоизма и открытие любви – главное. Ты уже говорила об этом. Помню. Но «спешить надо медленно», ведь так? – Аннушка обняла бабушку.
«Господи, кто передо мной? Разве ребёнок так рассуждает»? – подумала бабушка.
- Я твоя внучка. У меня просто хорошая память. И я стремлюсь учиться. Сама же говорила, наблюдай и всё хорошее впитывай, как губка, а плохое из себя выкорчёвывай. Правда, как это сделать, ты не сказала. Значит, я должна сама открыть. Правильно?
- Правильно. Но всё равно ты иногда меня пугаешь. 
- Я – продукт твоего воспитания, - засмеялась девочка.
Бабушка надвинула хохотушке шапку на глаза и слегка коснулась кончика носа.
- Домой пошли, «продукт». Каникулы грядут, чуешь?
- Чую.
Бабушка поправила внучке шапку и улыбнулась. На улице Анна огляделась: старенькой машины, на которой мама Саши приезжала за сыном в школу, нигде не было. Она, наверное, боялась водить его по морозу пешком.
- Уехали они, - сказала бабушка.
А после зимних каникул они стали болеть с Сашкой по очереди. Вначале Анечка две недели сидела дома, усиленно лечилась, её выписывали в школу, а Сашка в этот день заболевал, тоже лечился от простуды, через две недели приступал к занятиям в школе, а Анечка снова простывала. Они всего раза два пересеклись до окончания учебного года. В общей сложности дней пять набралось.
Почему так сложилось, трудно было сказать. А после летних каникул Сашка не вернулся в школу. Анечка ждала его, а через две недели спросила у Людмилы Андреевны, почему Саша Широков не приходит.
- Так они переехали. Его мама забрала документы в конце мая из школы.
- А куда? – спросила Анечка.
Учительница пожала плечами.
- Я не знаю. Его мама говорила, что Саше климат не подходит, болеет часто простудными заболеваниями. Может, уехали, в то место, где он не будет болеть? – предположила Людмила Андреевна.
И с тех пор до сегодняшнего дня она не вспоминала о нём. Может, боялась? Бабушка говорила, что это судьба сводит и разводит людей.
«Но что-то меня она пока только разводит», - подумала Анна, ещё раз повертела в руках пригласительный билет, встала с пола, убрала папку «школьного архива» и закрыла дверцу книжного шкафа.
В дверь кто-то позвонил. Анна увидела в «глазок» соседку и, едва открыв дверь, услышала:
- Вот, в мой почтовый ящик по ошибке опустили, - она протянула белый конверт, на котором был напечатан адрес Анны.
- Спасибо.
- А то думаю, вдруг что-то важное, опущу в ящик, а когда ты его вынешь оттуда, кто ж знает. Вдруг срочное что-то.
- Спасибо, - ещё раз произнесла Анна и закрыла дверь.
Она хотела бросить конверт на тумбочку в коридоре, но вместо этого вскрыла его и вынула оттуда пригласительный билет.
- И куда вы меня приглашаете? – произнесла она, раскрыла пригласительный билет и прочитала: - Уважаемая Анна Ивановна Воронцова! Приглашаем вас на открытие выставки Александра Широкова, которая состоится… - далее следовал адрес, дата и время.
Теперь цепочка событий стала очевидной. Более того, она поняла, что если бы соседка не вручила ей это приглашение лично в руки, то она не попала бы на данное мероприятие, которое должно состояться через три часа. Женщина забегала по комнате. Все её попытки сосредоточиться рассыпались, разбивались, словно волны о скалы в ветреный день.
«Нет, это невероятно! Сашка Широков объявился через двадцать лет и решил пригласить меня на свою выставку», - мелькнула мысль.
Было что-то мистическое во всём этом. Но то ли эмоции, связанные с воспоминаниями, захлестнули её, то ли что-то ещё, но она никак не могла настроиться на Сашку. Все попытки упирались в невидимую стену. Конечно, он мог измениться, звучать иначе, но чтоб вот так вдруг «выросла» непробиваемая, незримая стена на её мысленном  пути к Сашке, - это она не могла объяснить. И кто воздвиг эту самую стену? Можно только гадать.
«Скорее всего, он сам соорудил её. Видно не хочет, чтобы лезли в его личную жизнь. Что ж, имеет право», - подумала женщина.
Пригласительный билет был отправлен по почте организатором выставки, которого Анна не знала. Периодически мелькала мысль, что что-то было не так во всём этом. К чему такая таинственность? Конечно, они уже взрослые люди, у него своя жизнь, у неё – своя.  Вообще, это фантастика, что он вспомнил о ней.
Анна, наконец, справилась с волнением, переоделась, посмотрела на своё отражение в зеркале и подмигнула ему. На улице было тепло, как летом. Чем ближе она подходила к Дому художников, где, судя по адресу на приглашении, должно произойти открытие выставки, тем сильнее сжималось что-то у неё внутри, не поддающееся расшифровке.
Молодая женщина глубоко вздохнула и подумала, что это связано со страхом увидеть двадцативосьмилетнего мужчину, которого она совсем не знает. Между тем мальчиком из первого класса и сегодняшним молодым человеком – пропасть в двадцать лет, заполненная событиями, о которых ей ничего не известно. Там живут его страхи, радости, переживания, стремления, работа, встречи и расставания. Прячутся удачи и неудачи, любимая женщина, друзья, дом, семья и много ещё чего, о чём она не имеет представления. Это двадцать лет его жизни, никак не связанной с ней.
Она открыла дверь в здание и вдруг ощутила некое спокойствие. Было ощущение, что она попала в прошлое. Сейчас из-за колонны выбежит мальчишка и спросит:
- Ты веришь в чудо?
Анна улыбнулась. В фойе здания ходили незнакомые люди, взирающие на всё и всех с неким превосходством. Они касались недоступных большинству высот, на которые «вылетали» в момент вдохновения, но не жили там, чтоб потом ввернуться на грешную землю с принесёнными оттуда идеями. Не все и не всегда были в состоянии расшифровать эти идеи правильно, но предпринимали попытки воплотить своё видение в художественных полотнах, книгах, скульптурах или ещё в чём-нибудь, что делало их избранными в собственных глазах, а иногда и в глазах почитателей их таланта.
Ей стало не по себе в их обществе. В какой-то момент мелькнула мысль, что она, скромная библиотекарша, делает среди этой элиты? Кто-то слегка коснулся её плеча. Анна повернулась и увидела мужчину лет пятидесяти с голубыми глазами, в которых застыла грусть в столь торжественный день. Это несоответствие поразило Анну. У стоящего рядом мужчины были Сашкины глаза. Только он умел так глубоко глядеть вовнутрь и видеть то, что на поверхность не выносилось.
«Это его отец», - пронеслась мысль в голове Анны.
- Илья Андреевич Широков, - произнёс мужчина, - а вы – Анечка.
- А где Александр Ильич? – спросила она и увидела гримасу боли на лице мужчины. – Простите, - прошептала женщина, - я ничего не знала…
- Надо же! Он всё предусмотрел, - вздохнул мужчина.
Анна ничего не поняла из его заявления.
- Это я про своего сына. Мы знали о приговоре врачей, но надеялись, что Саша ни о чём не догадывается. Мы делали всё, что в наших силах: меняли место жительства, клиники, врачей, создавали максимально комфортные условия. Только прогноз, к сожалению, не менялся от наших усилий. Хотя, может, мы и продлили ему жизнь. А впрочем, мне так хочется думать. Судьба. Просто мы не могли поступать по-другому. Он прожил пятнадцать лет. Семь лет вдохновенного творчества. Он писал маслом, акварелью, акрилом. Его работы поражали меня своей зрелостью, некой проникновенностью, искренностью. Пронзительное звучание жизнеутверждающих мотивов любви. Сияющая красота, восторженность и тихая радость плели свой узор на его полотнах. Как можно было увязать с сюжетом картины прозрение, откровение и  внутренний монолог, чтоб приятие одиночества, предопределённости не пугало, не отталкивало, а давало силы? Но что бы он ни создавал, везде – зримо и незримо – были вы.
Анна молча слушала Илью Андреевича. Вокруг толпились люди, которым не было никакого дела до мужчины с печальными глазами и молодой женщины.
- Пойдёмте, я хотел бы, чтобы вы до открытия выставки увидели картины моего сына. Это я пригласил вас. Разыскал и пригласил…
Они вошли в зал, и сразу же Анна ощутила Сашкину восторженность. Со всех картин на происходящее смотрела девочка-солнышко, девочка-звёздочка, выглядывала из-за облака, была этим самым облаком, угадывалась её улыбка, глаза в кронах деревьев. Даже в солнечном лесу, казалось, что вот-вот выбежит смешная девчонка и начнёт играть на поляне. Даже там, где была морская пучина или снежные горы, даже там Анна ощущала эту девочку.
Анне показалось, что она приблизилась к разгадке тайны, почему она забыла о существовании своего одноклассника, почему ничего не могла ощутить, почему эта самая «стена» до сих пор стоит невидимым монолитом. Конечно, это судьба. Всё, что происходило в её и его жизни, не было случайностью.
И всё же она допускала, что, может, Сашка, не желая  её тревожить, сам воздвиг своего рода «защиту». Если он практически постоянно «работал» с её образом, он должен был создать условия, при которых его творчество, мысли, да и весь настрой не прорывались за эту стену, чтобы не нарушать её покой, не мешать её жизни.
При всей трагичности его положения, картины не несли нот трагедии. В них – утверждение жизни, света, любви, которые пронизывали не только полотна, а выходили за их пределы и наполняли всё пространство вокруг радостью.
- У меня для вас есть письмо. Саша просил передать его вам при встрече, сегодня, на открытии выставки. Да, он знал, что будет. Он предупредил меня об уходе Сонечки, моей жены, через год после его ухода. Я знал, но это не уберегло меня от страданий, потому что я ничего не мог изменить. Это невероятно, но он приподнял «завесу»…
Уловив вопрос в глазах Анны, он поспешил объяснить:
- В Египте, в храме Изиды когда-то была поставлена её каменная статуя, фигура которой была покрыта завесой, скрывающей истину. Надпись гласила: «Я то, что было, что есть и что будет: завесы моей ещё ни один смертный не поднимал».
Анна молча выслушала Илью Андреевича и вдруг, закрыв лицо руками, стала беззвучно всхлипывать, стоя среди огромного зала. За спиной кто-то прошептал:
- Не смей!
Она опустила руки и резко повернулась, но там никого не оказалось. Илья Андреевич деликатно отошёл в сторону. Анна увидела в его руках письмо Саши, и только после этого сообразила, что не взяла его. Более того, за всё это время она не произнесла ни единого слова. Женщина взяла себя в руки, подошла к Илье Андреевичу и тихо произнесла:
- Письмо.
- Да-да, извините, - пробормотал он.
- Я, наверное, пойду, - сказала она и увидела глаза старца, что когда-то поразили её на лице Сашки.
- Можно вас пригласить в театр? Вот, - он протянул ей билет, - завтра премьера…
Она машинально взяла билет и вместе с письмом положила в сумочку.
- До свидания, - сказала она, потом вспомнила, что не поблагодарила за приглашение, но он опередил её:
- Вы придёте. Не благодарите. За вас меня Саша в своё время поблагодарил. Я провожу вас.
- А как же открытие?
- Пройдёт без меня. Устроители постарались на славу: речей и докладов предостаточно, как и людей, рвущихся к трибуне. Соломон говорил, что «язык мудрых сообщает добрые знания, а уста глупых изрыгают глупость». Боюсь разочароваться в присутствующих. Пока все молчат, они такие милые, добрые. И глупцами не выглядят. А что будет, когда они откроют рты? Да и о картинах надо не говорить, а созерцать, проникая за пределы видимой грани. Ощущать не форму, а то, что скрыто за формой. Говорят, что слово было дано человеку, чтоб скрывать свои мысли. Люди преуспели в этом. Я же начну вещать то, что думаю, если мне предоставят слово. Боюсь, это не обрадует присутствующих. Я могу быть резким, отстаивая истину. Я воин, хотя в руках у меня вместо шпаги кисти. Меня редко выставляют. Находиться в списке неугодных художников – не всегда плохо.
- Но это не ваша выставка, - возразила Анна. – Мне кажется, что Саше было бы приятно ваше присутствие. Проще убежать, согласна. Но остаться – правильнее. Я так думаю.
Он улыбнулся, и лицо его, как когда-то и у его сына преобразилось.
- Да вы не так просты, как кажется.
- Мне приятно это слышать, - сказала Анна. – Хотя прозвучало это так, будто я обманула ваши ожидания. Всего доброго.
Она направилась к выходу. Илья Андреевич открыл перед ней дверь и слегка поклонился. Разнородный шёпот в фойе стих, словно по мановению волшебной палочки. И в наступившей тишине прозвучал чей-то вопрос:
- Кого это до открытия Илья Андреевич провёл в зал? 
- А вы не узнали, батенька? – усмехнулся кто-то.
- Нет. 
- Повзрослела девочка, а глаза по-прежнему сияют…
- Не может быть…
- Глупости, - возразила женщина.
Анна не слышала продолжения, потому что дверь захлопнулась, и она оказалась на улице. Уже дома она вскрыла конверт. Там лежал чистый лист бумаги. Анна растерянно смотрела на него.
- Всё верно, - наконец прошептала она. – Что он мог написать взрослой женщине? Совет? Признание? Прощание? Пожелание? Может, это намёк, что пора всё начать с чистого листа? Или призыв к освобождённости? Не важно. Загадал загадку, чтоб я сама решила её. Я же понимаю, что мы не властны над судьбами людей. Мы совершаем поступки, порождаем причины, которые со временем превращаются в следствия. И пока мы не осознаны, мы не понимаем, что происходит, вопрошаем, за что нас наказывают. А это мы сами себя наказываем.
Она опомнилась. Странно выглядел её монолог при отсутствии слушателей. Анна положила конверт с незримым посланием на тумбочку и улыбнулась. Одиночество со скрипом и скрежетом отступало за пределы её жилища. Она откуда-то знала, что после выставки ей будет подарена картина «Девочка-солнышко». И завтрашний поход в театр с Ильёй Андреевичем – награда, как некогда подаренный пригласительный билет на ёлку. Это благодарность отца за то, что она, сама не ведая того, каким-то образом поддерживала его сына.
Она села на диван и впервые за долгие годы увидела, как в пространстве сквозь туманную дымку проступает улыбающееся лицо мальчишки.
- Сашка, ты такой красивый, - прошептала она, ощущая себя семилетней девочкой.
- Аннушка, - прошелестело рядом.
Она знала, что всё в её жизни сложится так, как должно быть. Туман постепенно рассеивался, унося видение в неведомую страну грёз, где живут мечты и те, кто нам дорог.
А может, это мы находимся в стране грёз? А они всего лишь ждут, когда же мы поймём это? Женщина загадочно улыбнулась, положила в один ряд пригласительный билет на ёлку,  чистый лист и билет в театр.
- Ну? И что это? – спросила Анна. – Моя жизнь, - ответила она и увидела, как на чистом листе проступило, написанное золотом слово: «Судьба».


Октябрь 2014 года