Городки

Куда несёшься, карусель? Будто ждёшь, что вот-вот вырвешься на свободу, и полетят твои кони, слоны и лебеди всяк в свою сторону искать то, что не ведомо, не зримо и скрыто, пока вращаешься по кругу.
Ожидание свободы, предвкушение её – ещё не свобода. Монотонный скрип убаюкивает, всё глубже погружает в сон. И вот уже появляется иллюзия, что ты свободен, что сам решаешь, делаешь выбор, никто тебя не держит. Впереди – цель, до которой ты вот-вот доскачешь, добежишь, долетишь…
Ты не один,  все – в движении, все – при деле. Главное, не поднимать голову к небу, не задавать неудобных вопросов, не просыпаться и ехать, ехать… за кругом круг, за кругом – круг. Снова и снова.
«Все вещи до рождения сокрыты в Едином и Великом Бытии, откуда при рождении исходят, в него по смерти снова погружаясь», - сообщает  Бхагават-гита.
Вот оно, колесо Сансары. Череда рождений и смерти. Тогда почему каждый раз мы думаем о единственной возможности, данной нам? А подсознание, тот фантастический «сундук» опыта, закрывается на замок до тех пор, пока мы не отыщем ключ? Нет, мы исходим из этого опыта, но не осознаём, не понимаем. Спим.
Она открыла глаза, продолжая ощущать вращение карусели. Что это такое? Вопрос остался не озвученным. Девочка пыталась сфокусировать зрение. Лицо, наклонившееся над ней, расплывалось. Странная форма делала его не узнаваемым.
- Очнулась, - услышала она голос матери, потом ощутила боль в голове и странный холод на лбу.
- Бровь пробита, крови много, перекисью обработали. Сжимай сильней края рассечения. Надо бы швы наложить. А вот и врач скорой помощи приехал. Зашивать надо? А что с глазом? Сотрясения нет?
Девочка не могла понять, кто это говорит, а что ответил врач, она вообще не слышала. Ей показалось, что она уснула. А когда вновь открыла глаза, мать улыбалась. Значит, опасности никакой нет. Иначе бы сейчас всем было не до смеха. Лоб и глаз были забинтованы.
- Да ты у нас герой! – сказала соседка, глядя на торчащие из-под бинта рыжие волосы ребёнка.
- Кутузов, - засмеялся сын соседки.
- И как тебя угораздило? – вдруг спросила бабушка.
- Мама, о чём вы говорите? Будто не палка её, а она палку стукнула? – мать Вальки укоризненно покачала головой.
- Никто не виноват, - сказал дед, - не случайная случайность. Она оказалась там, где оказалась, в тот момент, когда у Вовки вырвалась палка, - его философские размышления, скорее, озадачили родственников и соседку, нежели внесли ясность.
Тогда дед изменил тактику:
- Вовке досталось от матери. Она до сих пор грозится, что убьёт криворукого и косоглазого метателя биты, если у Вальки шрам останется уродливый над глазом.
Память начинала возвращаться из своего путешествия по неизведанным местам. Всё. Девочка облегчённо вздохнула. Да, она сидела до «происшествия»  чуть в стороне от того места, где ребята выстраивали разные фигуры и бросали палки, которые почему-то называли «битами», чтобы сбить замысловатые построения. Игра называлась «городки».
Вальке было пять лет. Она не знала правил игры, не понимала смысла, но ощущала некий азарт игроков, наблюдала за их действиями и получала от этого истинное удовольствие. Она, пожалуй, была единственным зрителем, отличающимся завидным постоянством. Это придавало игре особую значимость.
Вначале мальчишки чертили квадрат. Два метра на два. Это был тот самый загадочный «город». В нём из пяти городков (небольших цилиндрических деревянных чурок) составляли разные фигуры. Эти самые чурки мальчишки ещё называли рюхами, мастерили сами, измеряя их длину по Вовкиному тапку, потому что кто-то сказал, что  в нём – двадцать сантиметров, как раз то, что надо.
Всего таких фигур было пятнадцать, и у каждой своё название. Потом отмеряли шагами расстояние в тринадцать метров и называли его «кон», затем делили его пополам – это был «полукон». А дальше игроки по очереди метали «биты» в этот самый квадрат, чтоб разбить построенную в нём фигурку.
Конечно же, Вальке никто ничего не объяснял. Всё это было выявлено методом наблюдения: через многочасовое сидение возле поля игроков. Она радовалась и огорчалась вместе с каждым игроком, будто это она сбивала фигуру или оказывалась «мазилой». 
После её травмы мальчишки на некоторое время прекратили играть в «городки», что расстроило Вальку несказанно. Она по-прежнему приходила к месту их игры, смотрела, как  вместо бит летает мяч. Лапта оказалась интересной игрой. Волейбол – тоже. Но «городки» - лучше.
Через месяц на брови у пострадавшей заядлой болельщицы осталась весьма симпатичная проплешинка в виде стрелы, да ещё появилась странность, на которую мать не сразу обратила внимание. Валька стала периодически падать на ровном месте и почти тут же засыпать. «Падения» происходили дома, да ещё по времени совпадали с дневным сном, поэтому единственная «странность» - почти мгновенное засыпание дочери там, где минуту назад стояла, уставившись в одну точку, - не особо напрягала.
Правда, мать всё же повела Вальку к врачу, но все анализы были в норме, никаких умственных отклонений в результате травмы тоже не обнаружили. То, что это некое редкое заболевание, о котором никто ничего толком не знал, сообщено не было. Врач сказала, что с возрастом пройдёт, и посоветовала купить ковёр на пол и убрать предметы, о которые ребёнок может пораниться.
Вальку же вообще ничего не напрягало. Она погружалась в сновидение и «жила» там до пробуждения. Она научилась летать, могла встать на защиту слабых, и, самое главное, она вдруг обрела такое количество друзей, о котором не могла и мечтать. Поэтому одиночество в реальной жизни перестало её пугать.
Однажды, когда Валька в очередной раз замерла, уставившись в пространство, рядом с ней на пол сел дед, обнял и прошептал:
- Что ты там видишь?
Он не надеялся на то, что внучка как-то отреагирует на его вопрос, и уж, тем более, ответит, но Валька ответила, слегка растягивая слова:
- Дверь…
Ободрённый успехом, дед вновь поинтересовался:
- Открытая или закрытая?
- Открытая.
- И что за ней?
- Свет, много света. Очень солнечный день. Там красиво, тепло. Мальчишки играют в «городки».
- А что обычно происходит после того, как ты увидишь эту самую дверь?
- Кто-то из мальчишек бросает «биту» в открытую дверь. Она летит очень быстро. Я падаю, чтобы она не задела меня. И почти тут же я оказываюсь по ту сторону двери. Я оттуда вижу нашу комнату. Я убегаю, сажусь на скамеечку, смотрю, как играют в «городки» мальчишки, а потом появляется фея. Она садится рядом со мной. Иногда она долго молчит, словно ждёт, чтобы я заговорила с ней или что-то спросила. Если я задаю вопрос, она отвечает или показывает «кино», что должно случиться. Иногда она сама меня предупреждает о чём-то, потом касается меня своей волшебной палочкой. Говорит, что мне пора возвращаться. Я открываю глаза и просыпаюсь здесь.
- А что это за фея? – спросил дед.
- Фея снов.
- И как часто она открывает для тебя эту таинственную дверь?
- Я не знаю, кто её открывает. Я просто иногда вижу её. А за ней – мальчишки играют в «городки». Когда я оказываюсь за дверью, появляется фея, чтобы сообщить мне что-то. Она говорит, что предупреждает лишь о том, что можно исправить или избежать. Всё остальное уже записано где-то. И к тому, что случится, можно быть готовой или не готовой. Лучше принимать неизбежное. Что толку бушевать, когда идёт дождь, или проявлять недовольство тем, что наступила ночь, или рыдать, что пришла зима. Это всё равно случится.
- Резонно, - сказал дед. – А почему ты сейчас не падаешь? Где бита?
- Она, наверное, тебя испугалась. Зависла перед нами и не знает, что делать.
- А может, не стоит бояться её и падать каждый раз, когда она летит? Возьми «биту» и брось обратно ребятам. Пусть себе играют в «городки».
Валька молчала.
- Ты не слышала меня?
- Слышала. Я думаю. Если я её брошу, то дверь закроется, и я не увижу больше фею снов.
- Ну, почему же? – возразил дед. – Дверь – это одно, а сны – совсем другое. Они не связаны между собой. Дверь ты видишь, когда не спишь, а фею снов встречаешь во сне. Значит, рано или поздно во сне ты снова встретишь фею…
- Ну, да, - обрадовалась Валька.
- Это же не она бросает «биту», а мальчишки, чтоб напугать тебя, чтоб ты упала от страха. А ты – смелая, сильная девочка. Зачем тебе постоянно падать и прятаться? Ну?
Валька протянула руку, взяла что-то, размахнулась и бросила. И в это время послышался грохот. Дед непроизвольно вздрогнул.
- Фу, ты, - услышал он голос жены, - ваза со стола упала. Взяла и прыгнула на пол. Ничего не понимаю.
Валька улыбнулась и осмысленно посмотрела на деда.
- Ну? – спросил он.
- Я «битой» в вазу попала… - засмеялась внучка.
- А дверь?
- Ваза на столе стояла за дверью. Это приз за победу в «городки». Ну, я её и сбила. Дверь захлопнулась и исчезла.
- Вот и славненько, - дед встал с пола. – А теперь иди в кроватку и поспи немножко. Во сне позови свою фею и спроси, о чём она хотела тебя предупредить?
Валька кинулась деду на шею.
- Ну-ну, милая, - прошептал дед и невольно прослезился.
После этого случая Валька перестала падать и мгновенно засыпать. Всё встало на свои места. Ребёнок так же внезапно «выздоровел», как и «заболел». Все восприняли это обстоятельство весьма спокойно. Врач же говорила, что ребёнок здоров, а остальное – само пройдёт. Вот и прошло.
Дед же предпочитал молчать о своём вмешательстве в этот процесс. Правда, его вначале заинтересовал вопрос, было ли простым совпадением то, что любимая ваза жены разбилась, или чем-то необъяснимым? Дед решил не озадачиваться и уж, тем более, не искать объяснений в области аномальных явлений.
Вечером за ужином Варвара Ивановна, правда, попыталась рассказать, как ваза ни с того, ни с сего, сама по себе вдруг прыгнула со стола на пол.
- Сквозняк,  - спокойно произнёс её муж, - окно закрывать надо, чтоб твои вазы не прыгали.
Валька с гордостью посмотрела на деда. Его сын, Валькин отец, захихикал, а за ним - и все остальные. Варвара Ивановна вначале надула губы, а потом улыбнулась:
- Вот так всегда. Не дали о чуде заявить. «Чудо», имеющее реальную причину, уже не чудо, - она вздохнула.
- Настоящее чудо у Петровны случилось. Её Вовка вдруг запел. В музыкальную школу вне конкурса взяли на вокальное отделение. Вальку «битой» долбанул по голове, а у самого голос со страху, не иначе, прорезался, - сообщила невестка Варвары Ивановны.
Валька открыла рот, хотела что-то сказать, но промолчала. Дед нашёл вполне реальное объяснение непонятного «прыжка» вазы, которое устроило всех, а вот его оно устроить никак не могло. Он ощущал, что между броском «биты» в иллюзорную вазу и падением реальной существует связь. Но ничего придумывать или домысливать он не собирался. Оставался традиционный путь: поиск ответа в  «умных» книгах. О снах и пограничных со сном состояниях у деда тоже было слишком мало информации, чтобы делать выводы или объяснять необъяснимое.
Чтение оказалось весьма увлекательным занятием, потому что он каждый раз что-то открывал для себя новое. Так он узнал, что в древнегреческой мифологии сны людям приносили сыны Гипноса - бога сна. В античном искусстве его изображали крылатым юношей с небольшим рогом в руках или спящим мальчиком.
А древние сновидящие использовали определённые приёмы для того, чтобы вызывать сны с определённой целью: получить совет или излечиться от недуга. Оказывается, в Древней Греции были храмы сновидящих, о которых он ничего не знал.
Потом Георгий Николаевич – Валькин дед, заинтересовался прогностическими, продромальными (от греческого «продромос» - бежать впереди) или вещими, пророческими снами. Примеры «посыпались», как из рога изобилия. Один интереснее другого. Никакая фантастика не могла сравниться с тем, что он узнал.   
Оказывается, мать декабриста К.Д. Рылеева, когда её десятилетний сын тяжело заболел,  молила Всевышнего о его выздоровлении, и ей приснился удивительный сон, в котором показали конец жизни сына, если он выздоровеет. Петропавловская крепость, туманное утро, бой барабанов перед казнью пяти человек. Среди тех, кого должны были казнить и её сын. Во сне её спросили, что она выберет сама: здоровый ребёнок, который проживёт ещё десяток лет рядом с ней, но, в конце концов, закончит жизнь на эшафоте, или же он умрёт десятилетним, избежав мучительного конца? Мать выбрала первое. Её сон стал реальностью в 1825 году, когда лидеры восстания декабристов были повешены.
Удивительно, что и Авраам Линкольн был предупреждён во сне о своей гибели. Во снах слышали свои мелодии многие великие композиторы: Моцарт, Бетховен, Вагнер, Мусоргский… Многие писатели черпали вдохновение во снах.
«Мы сделаны из той же материи, что и сны, и наша маленькая жизнь окружена сном», - это высказывание Шекспира вначале озадачило Георгия Николаевича, а потом подвигло к дальнейшим поискам.
Так он узнал о Петре Демьяновиче Успенском и его трудах. Почему он, проживший достаточно много лет, воспитавший сына, дождавшийся внучки, никогда не задумывался раньше о механичности человеческой проявленности, что человек – это машина, управляемая внешними влияниями, что люди накапливают знания, но им не известно, как накопить понимание? Георгий Николаевич был несколько растерян.
«Мы… … окружены странным миром теней, настроений, разговоров, звуков, картин. И тогда вы понимаете, что этот мир всегда существует внутри вас, что он никуда не исчезает. … Это значит, что когда мы пробуждаемся, сон не исчезает, но к нему присоединяется бодрствующее состояние, которое заглушает голоса снов и делает образы сновидений невидимыми». «Чем больше наблюдал я сны, тем шире становилось поле моих наблюдений. Сначала я полагал, что мы видим сновидения только на определённой стадии сна, близкой к пробуждению. Впоследствии я убедился, что мы видим их всё время, с момента засыпания и до момента пробуждения, но помним только те сны, которые приснились нам перед пробуждением. Позднее я понял, что мы видим сновидения непрестанно – как во сне, так и в бодрствующем состоянии. Мы никогда не перестаём видеть сны, хотя и не сознаём этого». 
Это утверждение Успенского он вспомнил, когда однажды прочитал китайскую легенду, как обычный человек стал известным философом и мудрецом. Джуан Цзы увидел во сне себя бабочкой, порхающей над цветами. Когда он проснулся, то стал размышлять, кто он на самом деле: Джуан Цзы, которому приснилось, что он бабочка или он бабочка, которой снится сейчас, что она – Джуан Цзы?
Эта легенда так понравилась Валькиному деду, что он несколько дней ходил под впечатлением от неё. А если, правда, мы постоянно спим? Только вначале спим и видим сны, а потом просыпаемся и находимся во сне?
«Жизнь сама по себе – ни благо, ни зло: она вместилище и блага, и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили её», - утверждал М. Монтень.
В какой-то момент Георгий Николаевич ощутил, что подошёл очень близко к разгадке. И вдруг, словно испугавшись чего-то, прекратил свои изыскания в этом направлении. Его внучка продолжала периодически «встречаться» во сне с феей, которая вооружала её знанием будущего. Дед серьёзно относился к её снам, но не собирался  никого убеждать верить в то, что видела девочка.
Всё-таки литература, прочитанная им в последнее время, принесла свои плоды: Георгий Николаевич осознал, что бесполезно читать лекции, учить кого-то, пока человек сам не захочет научиться или не попросит совета. Твой опыт – это твой опыт. Для другого человека голая теория останется теорией до тех пор, пока не будет подтверждена или опровергнута собственной практикой. К тому же он часто убеждался, что люди вкладывают свой смысл в то, что слышат. Иногда прямо противоположный. Знание – это одно, понимание – другое.
И чтобы познать самого себя, нужно вначале узнать, как это делать, с чего начать, какие применять методы. Самонаблюдение – один из методов. Но чтобы наблюдать себя, человек должен помнить себя. Масса заблуждений, противоречий в том, что человек знает, сон наяву, автоматичность, -  это препятствия на пути познания самого себя.
Но «если бы человек, внутренний мир которого целиком составлен из противоречий, внезапно ощутил бы все эти противоречия одновременно, если бы он внезапно почувствовал, что любит всё, что ненавидит, и ненавидит всё, что любит; что он лжёт, когда говорит правду, и говорит правду, когда лжёт; если бы он мог ощутить весь стыд и ужас своего существования, это было бы тем состоянием, которое называют «совесть». Но «ощущать всё это вместе не только болезненно, но и буквально невыносимо», придётся или уничтожить противоречия, или разрушить совесть. Но совесть разрушить человек не может, зато в состоянии усыпить её.
Можно было соглашаться с Успенским или не соглашаться, но то, что после прочтения его книг Георгий Николаевич ощущал себя как-то иначе, он должен был признать. Может, он просто стал обращать внимание на то, что раньше ускользало от него, учился наблюдать за собой и  другими, и при этом стал обнаруживать противоречия в заявлениях, рассуждениях и действиях других людей и своих собственных?
А время то торопилось, то замедляло бег, а то и вовсе словно засыпало, чтоб вновь стремительно лететь. Страницы жизни переворачивались, оставляя привкус горечи,  досады, раздражения, радости, гордости, тщеславия, искренности и неискренности, усердия и лености, правдивости и лживости, храбрости и трусливости, - всего того, что составляло бытие.
Перед днём рождения внучки дед отправился с ней в парк. Был солнечный осенний день, разноцветная листва на деревьях создавала ощущение некой сказки, в которую они попали на время. Дед вдруг как-то доверительно сообщил Вальке:
- Когда был ребёнком, взрослел вместе с родителями. Когда сам стал родителем, взрослел вместе с сыном. Когда появилась ты, стал мудрее и впал в детство, потому что вдруг осознал, что это самая лучшая пора жизни.
- Мне тоже хорошо с тобой, - сказала Валька. – Ты самый лучший дед в мире. Ты понимаешь меня.
- Хотелось бы, чтоб было так. Но я и себя-то не всегда понимаю. Но стремление имеется. «Лучший дед мира» - звание хоть и почётное, но весьма ответственное, должен я тебе сказать, внучечка. Ты уж не пугай меня. А вдруг не оправдаю?
- А мы никому не скажем про твоё звание, - засмеялась Валька.
- Ну, если только так, - улыбнулся дед. – Осень, оказывается, может быть красивой и даже солнечной. На следующий год забот прибавится…
- Это ты про школу? – спросила Валька.
- Про неё, родимую, про неё.
- Я в первый, а Вовка в четвёртый, - вдруг вырвалось у Вальки.
Дед промолчал. Валька была благодарна ему за это.
А дня через два после этой прогулки Валька проснулась утром и побежала к матери, которая собралась уходить на работу.
- Паспорт! - выкрикнула Валька.
Мать с удивлением посмотрела на дочь, потому что не понимала, зачем её паспорт понадобился Вальке.
- Оставь паспорт дома, - попросила Валька. – Не бери его сегодня. В автобусе твой документ вытащат, придётся новый делать.
- Господи! Валька, ну, чего выдумываешь? Кому нужен мой паспорт? Я его в сумку на самое дно положила. Иди, не стой босиком на холодном полу, - Наталья поцеловала дочь. – Я опаздываю.
Валька вздохнула.
- Деда, - она увидела, что он несёт ей тапочки, - деда, ну, скажи ты ей. Она мне не верит.
- Значит, у твоей мамы много свободного времени, она не знает, куда его девать. Ну, побегает малость. Слышала пословицу: «Дурная голова ногам покоя не даёт»? Это про тех, кто учится исключительно на своих ошибках. Да и как иначе? Без опыта никуда. И к тому же она не обязана верить тебе. Это ты знаешь, что так будет. А она уверена в ином. Пусть проверит опытным путём. У тебя всё равно выхода нет. Ты предупредила, а уж как распорядятся твоим предупреждением, ты не должна озадачиваться. Никаких сил не хватит…
- Бать, - укоризненно протянул отец Вальки.
Он не любил нотаций, умствований ни в какой форме, не взирая на авторитеты. И не важно, это относилось конкретно к нему или нет. Георгий Николаевич поднял руки и улыбнулся. А Валька посмотрела на мать и не удержалась:
- А всё-таки его вытащат.
- Галилео Галилей, что ли, в отдельно взятой квартире? У того, правда, масштабы иные были, – улыбнулся отец Вальки.
Дед посмотрел на сына, покачал головой и засеменил следом за внучкой в её комнату. А вечером Наталья пришла расстроенная: она не обнаружила паспорт, когда пришла на работу.
- Валька! – позвала она дочь. – Откуда про паспорт узнала?
- Что? Думаешь, это дочь устроила тебе пропажу? Сообщника искать будем? – спросил Георгий Николаевич. –  С чего начнём?
Наталья оставила его вопросы без ответа.
- Валька! - чуть громче произнесла она и уже с иной интонацией.
- Фея сказала…
- А она откуда узнала? – спросила Наталья.
Её, по всей видимости, не смутило заявление дочери о фее, важно было знать, «откуда»? Валька пожала плечами.
- Это же был сон.
- А-а-а. Хорошо.
Почему это «хорошо», мать Вальки уточнять не стала. К снам у неё было особое отношение.
- Может, она ясновидящей стала после удара по голове? – предположила Варвара Ивановна.
- Мама, ну, что вы придумываете? Ребёнок же сказал: «Сон». А сны бывают вещими. Это уж я знаю. Когда…
И Наталья вновь стала рассказывать, как она увидела предупреждение во сне перед тем, как её отец разбился. Эту историю она рассказывала уже не один раз. Но никто не осмелился сказать ей об этом. Варвара Ивановна с сочувствием смотрела на невестку. Муж терпеливо ждал окончания «повести временных лет», как он про себя окрестил сон жены. Он был голоден, посматривал на накрытый матерью стол и вздыхал, что, в конце концов, растрогало жену, и она всхлипнула.
- Ну-ну, - произнёс Георгий Николаевич.
Он хотел сказать, что её слёзы – это жалость к себе самой, что никакого смысла в них нет, событие давно произошло. И, вряд ли, могло произойти иначе. Что у каждого  своя судьба, пора вернуться в настоящее и увидеть тех людей, что живут рядом. Но вместо этого подошёл к невестке и молча похлопал её по плечу.
- Спасибо, - по-своему истолковала она его жест.
Валька взяла деда за руку. Она словно ощутила его смятение. Маленькая, щупленькая, с огромными голубыми глазами, веснушками на носу и рыжими косичками, торчащими в разные стороны, она была похожа на некое неземное существо. Георгий Николаевич улыбнулся.
А перед сном он зашёл к внучке, чтоб пожелать спокойной ночи. За окном моросил нудный дождь, порывы ветра срывали разноцветную листву с деревьев, которая не успевала улететь далеко, прилипала к мокрой земле, застывала по краям луж, принимая данность. Дед подошёл к окну и вдруг произнёс:
- Оконных провалов тоска,
Цветная кадриль листопада.
И кружит голову слегка
Объёмов мнимая громада.
Под цоканье полос дождливых,
Предела грани вздох немой,
Воспоминаний не крикливых, -
Вдруг слышится души настрой.
Застывший ужас голых крон,
Блестящих луж не возмущенье,
Туманной бездны длинный сон,
И краткость мига пробужденья, - он повернулся к внучке, - вот, писать стихи стал на старости лет. Вылезают откуда-то, словно спали до сих пор, и вдруг – проснулись.
- А мне нравится, - сказала Валька. – Я ничего не поняла, - призналась она. – Но мне тоже бывает тоскливо, когда холодный дождь барабанит в окно, словно просится, чтобы впустили его погреться. Ты знаешь, что он обманывает тебя, но почему-то поддаёшься на его обман…. Начинаешь плыть по воображаемой реке, а на берегу – люди… как во сне. И вдруг – вспышка, будто фонариком посветили в лицо. Ты понимаешь, что это всё не настоящее, но плыть так приятно, и ты вновь плывёшь под стук дождя…
У деда появилось ощущение, что перед ним не ребёнок, а взрослый человек. Он даже растерялся на мгновение, потому что так рассуждать не могла шестилетняя девочка.
- Ладно, философ мой, спокойной ночи и добрых тебе снов, - дед укрыл Вальку одеялом, выключил свет и вышел.
«Говорят, что сновидения представляют наши сокровенные мысли о нас самих и окружающем мире, что любое изменение в сновидении в позитивную сторону может привести к изменению в мышлении. А оно, в свою очередь, будет влиять на повседневную жизнь, - мысленно размышлял дед, пытаясь нащупать причину, по которой его внучка стала рассуждать совсем не по-детски. – Может, необыкновенные сны, общение с феей снов повлияли на Вальку»?
Его не пугало это, скорее, удивляло. А потом он принял происходящее как факт, который не стоит оценивать или объяснять, и сразу успокоился.
 А Валька смотрела на пляску теней на потолке и думала, как бы лучше спросить у феи снов про Вовку. То ли стихотворение, которое прочитал дед, то ли дождь за окном, то ли ещё что-то направили мысли Вальки в определённое русло. Само пространство словно было напоено чем-то, что заставляло испытывать внутренний трепет. А пока она пыталась придумать вопрос, уснула.
Она оказалась во сне на лужайке, которая была окружена огромными деревьями. Валька огляделась. Тропинок, ведущих из леса к месту, где она находилась, не было.
- Интересно, - подумала девочка, - а как же я сюда пришла?
- Никак, - услышала она голос Вовки.
- А ты откуда здесь?
- Не знаю, - пожал плечами Вовка.
Валька подумала, что это она своими размышлениями притянула Вовку в свой сон.
- Ты можешь вернуться.
- Куда?
- В свой сон. Ты мне всё равно не скажешь…
- Почему? – вдруг заинтересовался Вовка.
- Потому что ты не знаешь даже, почему ты начал петь?
- Почему-почему? Все спрашивают. Захотел. Ясно? Сам. Не от страха. Петь хочу…
- Ну, и пой. А что потом? – спросила Валька.
- Всегда, всю жизнь я хочу петь для тебя…
- Красивая мечта.
- Почему? – удивился Вовка.
- Потому что половину жизни мы спим, а во время другой – учимся, работаем, готовим, едим, стираем, убираем…
- Конечно, - улыбнулся Вовка. – Я понимаю, что всю жизнь только петь невозможно. Я же сейчас разговариваю с тобой, а не пою. Ну, неужели непонятно? Это как признание, что единственный человек, ради которого я бы пел, - это ты, - сказал он и исчез.
Валька растерялась. Природа молчала вместе с ней. Ветер затих, листья на деревьях не шелестели, птицы не пели. Тишина и пустота.
- Ну? – услышала она вдруг голос феи и вздрогнула от неожиданности.
Поляна исчезла. Они оказались на старой скамейке в парке. Все звуки вернулись. Где-то чирикали птицы, ветер теребил листву, откуда-то доносились голоса людей, смех…
- Вовка ответил на твой вопрос? – фея внимательно посмотрела на Вальку.
- Ответил. Но…
- Ты представляла себе всё иначе? Тебе его признания мало?
- Да.
- Эгоизм, возведённый в степень. Он назвал тебя единственной, для которой будет петь всю жизнь.
- Но он не сказал, что я нравлюсь ему.
- Он сказал больше.
- Я маленькая…
- Но не глупая. Ты год от года будешь становиться старше, пока не станешь совсем взрослой. Нет, ваши судьбы не пересекутся в том смысле, в каком тебе мечталось. То, что он испытывает сейчас по отношению к тебе, он пронесёт через всю жизнь. Правда, наяву он не скажет тебе об этом. Его ожидают испытания. Серьёзные очень.
- Какие?
- Это тебя не касается никоим образом.
- А я смогу ему помочь?
- Уже.
- Что уже?
- Уже помогаешь.
- Но я ничего не делаю.
- А тебе и не надо ничего делать. От одной мысли, что ты есть на земле, ему легче. И это здорово. Он справится. И петь будет всю жизнь для той рыженькой девочки с огромными голубыми глазами, которой так и не признается в любви…   
- Мне грустно. Можно ли что-нибудь изменить? – спросила Валька.
- Нет. Ты – останешься идеалом, недоступным, прекрасным идеалом для него. А ты его забудешь гораздо быстрей, чем думаешь. Они с матерью переедут через полгода. И вы никогда не увидитесь больше. Ты хотела у меня спросить об этом, только не знала, как задать вопрос. Судьба, милая девочка. Судьба.
Валька проснулась с ощущением тревоги. Дождь, видно, перестал поливать землю ещё ночью. Светило солнце, на кустах в палисаднике алели листья, словно снегири. У дороги клён терял своё разноцветие, а ветер гнал упавшее с него «сокровище» подальше. Может, спрятать хотел?
Валька села за стол, взяла ножницы, срезала рыжую прядь волос, маленький «хвостик», торчащий из растрепавшейся за ночь косички, аккуратно положила её на белый лист бумаги. Достала шкатулку для рукоделия, выбрала кусочек полотна поднебесного цвета, сложила его пополам, вырезала квадратик, вложила в него прядь волос, а края аккуратно зашила. Нашла слегка вытянутую жемчужину, очень похожую на голову птицы, потом ещё одну – вовсе не стандартную, длинную, достала бело-розовый бисер, нитки, иголку.
Почти два дня она мастерила подарок для Вовки.
- Деда, - крикнула Валька, - посмотри.
На её ладони лежал кусочек неба: голубой квадратик три на три сантиметра с чайкой, у которой были бело-розовые крылья. К одному углу квадратика было пришито маленькое колечко для верёвочки.
- Это для Вовки. Он уедет весной с матерью отсюда.
Она вышла на улицу, подошла к старому забору, за которым красовался небольшой дом с голубыми ставнями, и стала ждать Вовку.
- Привет! – сказал он.
Валька улыбнулась и кивнула.
- Я тебя ждала. Вот, - она протянула ему чайку, - там внутри…
- Твоя прядь волос на счастье. Угадал?
- Да.
Вовка взял талисман из рук Вальки и покраснел.
- Я… я, - начал он, заикаясь.
- Ты тоже мне очень дорог. Но вы скоро с матерью уедете отсюда…
- Нет, - вдруг прошептал Вовка, - сегодня отцу операцию на сердце будут делать. Мать в больнице. Одна. Если мы уедем с ней вдвоём, это значит…
Валька смотрела на него широко раскрытыми глазами. Только сейчас до неё дошло, что это значит.
- Мне надо бежать. Там мать одна, - он резко повернулся и вначале быстро пошёл, а потом побежал.
К Вальке подошёл дед и погладил её по плечу.
- Я всё слышал, родная.
- Не хотела быть вестником печали, а стала им. Деда, я ведь даже не удосужилась подумать, почему они уедут вдвоём с матерью, без отца. Я глупая, я такая глупая, - Валька всхлипнула. – Я не знала, что у него отец в больнице, что операция сегодня. 
- Не ты одна, - сказал дед. – И возраст здесь ни при чём, - вздохнул он. – И соседи, вроде, а словно за железным занавесом все. У его матери сестра в Севастополе живёт. Дом смогут только через полгода продать. А без денег им не уехать, - он взял Вальку за руку. – Пошли. Холодно что-то стало.
Вовкин отец умер во время операции. Об этом Вальке сообщила мать. Бабушка помогала Таисии Петровне, овдовевшей соседке, вместе с другими женщинами собрать стол для поминок. Мать бегала по соседям: люди помогали, как могли. В результате она  принесла вдове немного денег на похороны, продукты и спиртное. Георгий Николаевич сидел с внучкой дома, отец Вальки – окунулся с головой в работу и участие в скорбном мероприятии не принимал.
Недаром говорят, что время – лечит. Отбушевала метель, когда ветер по ночам надрывно выл, словно жаловался на свою жизнь вечного странника, скрипел снег под ногами одиноких прохожих, из печных труб шёл дым, а деревья в белых накидках, как невесты, смущённо глядели на поле, где под сугробами пряталась земля. Валька изредка видела Вовку, вечно бегущего и размахивающего то портфелем, то папкой для нот.
А весной, когда после таяния снегов всё подсохло, зазеленела трава и зацвели одуванчики, Валька пришла на поле, где мальчишки по-прежнему играли в «городки», и столкнулась с Вовкой.
- Вот, - сказал он, краснея, - прощаюсь.
Валька молчала. Она увидела возле его дома соседей, они о чём-то разговаривали с Таисией Петровной. Вовка расстегнул несколько пуговиц на рубашке, и Валька увидела  талисман на верёвочке: чайку с бело-розовыми крыльями, летящую в безоблачном небе. То ли от Вовкиного дыхания, то ли от ветра ромбик чуть шевельнулся, и Вальке показалось, что чайка вот-вот сорвётся и улетит высоко-высоко.
Она подняла голову к небу, и вдруг ощутила, что она и есть та самая чайка. Она видела людей уже оттуда, они всё уменьшались и уменьшались…. И вдруг проявилось искажённое злобой лицо Петьки, а потом и весь он. От него тянулись чёрные щупальца к Вовке. Они пытались захватить его, сделать несвободным, подчинить, чтобы высасывать жизненные силы, и самим расти, увеличиваться в размерах… Она поняла, что это и есть тот самый чёрный человек, который принесёт Вовке страдания через много лет.
- Вернись, – услышала она чей-то голос рядом.
Вовка уже ушёл к матери, а она всё стояла возле поля, где мальчишки играли в «городки». Она вернулась с облаков на землю, увидела деда и не сразу поняла, что это он позвал её. В его глазах читался страх.
- Пойдём, милая…
- Деда, я вернулась. Ты иди. Я сейчас.
Георгий Николаевич оставил внучку на поле, а сам пошёл к дому Вовки. Валька направилась к Петьке с единственной целью: поколотить хорошенько.
- Не делай этого, - сказал кто-то.
Валька словно споткнулась. За её спиной стоял голубоглазый незнакомый мальчишка чуть постарше и улыбался.
- Хочешь спросить, чего лезу не в своё дело? Не бей его. Откуда знаю, что собиралась избить вон того увальня? Просто знаю, - мальчишка разговаривал за двоих. Иногда, когда я настраиваюсь на человека, слышу его мысли. Ты из снов многое знаешь и ещё иногда видишь наяву «сны». Как про Петьку увидела. А я просто знаю. Откуда? Лучше не спрашивай, мне это не ведомо.
Валька заинтересованно посмотрела на него.
- Зовут как?
- Женька. Мы приехали сюда с родителями неделю назад. Пока у тётки остановились. Мои родители купили Вовкин дом. Теперь я – твой сосед. Как только родители приведут его немного в порядок, мы сразу же переедем. Ты чего замерла?
Валька пожала плечами. Она ещё раз повернулась к полю игроков и вдруг хмыкнула:
- Петька на моё место сел. Болельщик. Сейчас битой по лбу схлопочет. И поделом ему, - засмеялась Валька.
- И чему ты радуешься? Он даже не узнает, за что получит этот удар авансом. Сейчас-то он ничего ещё Вовке не сделал.
- Ну и что? Перед ним – чёрное облако.
- А вот это можно исправить. Побели его.
- Зачем?
- Чтоб оно не захватило его сейчас. Оно притягивается, но это не им рождённое. Правда, это ничего не изменит в том, что должно случиться…События произойдут.
- Тогда зачем я буду его красить?
- А вдруг получится, и удар смягчится? – мальчишка улыбнулся.
Валька зажмурилась, потом открыла глаза и сказала:
- Здорово! «Облако» вначале посерело, потом – побелело и растаяло совсем.
- Ой! – услышали они.
- Свершилось! – закричала Валька. – Я не злобствую…
- Я знаю, - сказал Женька. – Ты хочешь знать, в какой я школе буду учиться? В твоей, мать документы отнесла. В сентябре я пойду в третий класс, а ты – в первый, - он взял её за руку. – Пошли. С Петькой ничего страшного не случилось. Успели. Он по плечу схлопотал, ушибом отделался.
- Так значит, я ещё врагу и помогла?
- Не врагу, а человеку, - сказал Женька. – Может, отсутствие твоей мести сейчас в будущем что-то смягчит уже по отношению к Вовке?
Они шли по тропинке, когда Валька увидела две чурки в траве.
- А ребята их искали, запасные достали…
- Две, рядом… как мы с тобой…
- Вот сказанул! Мы – чурки или рюхи?
- Нет, - засмеялся Женька. – Акцент должен быть на другом слове. Сейчас нас мальчишки догонят.
- О, меченая, - сказал старший из них. – Чего стоим?
Валька показала ногой на потерянные чурки.
- Нашлись. Спасибо…
- Слышь, а давай значок со стрелой сделаем, как у меченой, - обратился лысый мальчишка к старшему. – Стрела, летящая в цель…
- А что? – задумался старший. – Прокатит. Командный талисман… - они засмеялись, подняли деревянные чурки и, размахивая битами, пошли, обсуждая что-то.
- Так что ты там говорил? Мы учиться будем в одной школе? Провожать меня будешь?
- Буду.
- А рыцарем моим будешь?
- Буду, чайка, буду.
- Навсегда? – спросила она.
- Этого я тебе не скажу. Жизнь покажет, - сказал он, явно, подражая кому-то. – И не дёргай свою фею по пустякам. Если будет что-то серьёзное, она сама придёт. У неё и без тебя хлопот хватает.
- А ты откуда знаешь про фею?
- Я же говорил. Валька, какая же ты не внимательная.
- Да помню я, помню.
- Женское кокетство? – вдруг спросил он. – Ты и без него хороша. Ты – меченая чайка…
- Я рыжая…
- Нет. Ты солнечная.
- И конопатая…
- Это брызги света на твоём лице. Большая редкость…
- Странно. Но я тебе верю…
- Нет. Тебе просто понравился мой взгляд. Он – иной, - уточнил Женька.
- Ну, да.
- Ты увидела, что одно и то же можно воспринимать по-разному… Ты только не улетай при первой же трудности, ладно?
- Постараюсь.
- Ты представь, что любая трудность, это как чёрное облако…. Повернись к нему и…
- Поняла! – радостно закричала Валька. – Я могу его покрасить или вовсе растворить…
- Верно!
Дед увидел свою внучку, радостно размахивающую руками, а рядом – улыбающегося мальчишку.
- Рыцарь, - вдруг прошептал дед. – Надо же!

 
                Сентябрь 2014 год