Ad astra. Глава III. Цветы и звезды

Глава 3.

У Речных ворот собралась толпа. На один краткий, но ужасный миг Гидеону почудилось, что среди торговцев и крестьян мелькают серые балахоны клириков, но это были всего лишь плащи таких же путников, как и он сам. Толкотня, разговоры, смех, перебранка - все как обычно, но Гидеон остро чувствовал, что теперь все по-другому, иначе. Теперь он свободен, но это свобода отличается от той, к которой он привык с детства: от свободы сына богатых родителей, который мог исполнять все свои причуды и не вызывать осуждение хотя бы в глаза. Провидение дало ему иной шанс: почувствовать свободу горькую, как травы Пустошей, зыбкую, туманную, как дрожащая марь над их бескрайними серо-коричневыми пространствами, ощутить тяжесть этой свободы на плечах, облачиться в нее, как в доспех.
Оглядываясь назад, на Нурланн, Гидеон вспоминал, как впервые приехал в этот город, чтобы учиться в университете - самонадеянный юнец, начитавшийся древних книг из библиотеки отца, подстегиваемый любопытством и уверенностью в том, что знания отопрут  для него все двери.  Как удивляли его высокие - в три-четыре, а иногда и вовсе в пять этажей - дома, разношерстная толпа на улицах, мешанина запахов рыбы, водорослей, сырого камня, лошадей, тухлой воды в каналах, куда сливались помои. Это было совсем не похоже на те тихие места, где он жил, где только шум моря да свист ветра нарушали покойную, будто застывшую, тишину родных лесов и лугов. Здесь не было привычного простора, и небо нависало над городом низко-низко, словно облака хотели опуститься и отдохнуть на крышах Нурланна от своего вечного бега. За двадцать два года, которые он здесь жил почти безвыездно, он так и не смог свыкнуться с городом, и теперь покидал его легче, чем представлялось, радуясь в душе, что давящие узкие улицы, мосты, каналы, дворцы, лачуги, храмы, статуи, споры с коллегами на пустые, не стоящие выеденного яйца темы, пренебрежение, подозрения, клирики  - все теперь оказалось по ту сторону городских стен и по ту сторону его жизни. 
Стражи у ворот равнодушно скользнули по нему взглядом. Выезжающих из Нурланна не допрашивали без особого на то распоряжения, но Гидеон все же опасался, что его могут остановить и потребовать разрешение на торговлю или соран . А настоящие свои документы он показать, конечно, не мог. Однако прошло все на удивление легко, и вот он уже на широком тракте, позади остались высокие мощные стены из бурого камня, сторожевые башни и шпили городских храмов. Дорога перед ним сверкала сотнями лужиц, словно осколками разбитого зеркала, отражающего небо и быстрые легкие облака. В предместьях города вдоль тракта тянулись бордели, гостиницы, таверны, но чем дальше шел Гидеон, тем реже становился людской поток, гуще зелень по краям дороги и беднее домишки крестьян.
Гидеон вел за собой маленького смирного мула рыжей масти, которого купил на рынке у ворот. Вся его нехитрая поклажа уместилась в две переметные сумы, да еще осталось место для кое-какой мелочи – на продажу или обмен. 
Дорога оказалась на удивление спокойной, даже скучной. Конечно, Гидеон не ждал, что за ним будет погоня или что придется ему хорониться от каждого встречного клирика, но все-таки думал, что опасаться стоит. Но тракт тянулся среди убранных полей, однообразный пейзаж усыплял внимание, путники попадались редко, а клириков он вообще не встретил, пока не оказался в одном из  селений.  Немилосердно пекло солнце, жужжали пчелы, и все вокруг дышало ленью и сном.
Только к вечеру он оказался в большой деревне, в которой был даже храм Азамула. На площади перед храмом торговали свежей зеленью и овощами, деревенские собирались небольшими группками, чтобы обсудить сплетни и слухи из столицы. На путешественников почти не обращали внимания – деревня была проезжей. 
Постоялый двор под вывеской «Синий олень» казалась вполне гостеприимным и приятным для отдыха местом. Общий зал был полон, Гидеон едва отыскал свободный стол в самом углу темного прокопченного помещения с низкими балками и подслеповатыми окошками из толстого стекла. Как и полагалось в подобных местах, тут пел бродячий бард, пел довольно приятным, низким с хрипотцой, голосом, рассказывая в песне о пастухе, который забыл свой дом и ушел на поиски счастья, а счастье оказалось гораздо ближе, чем он думал. Слушатели хлопали и отбивали такт ногами. А потом вдруг веселый тон сменился протяжной песней, где было много невыплаканной боли, и слова о страданиях и утратах звенели в тишине общего зала, которую нарушали лишь редки вздохи собравшихся.
- По полям да по травам
В иные пределы
Скакать без оглядки –
Удел самых смелых!
За дымной чертою –
Не встретишь любимцев,
Мы все пред тобою:
Бродяги и принцы,
Распутные девки,
Купцы и святые –
Мы все пред тобою
Предстанем нагие.
Долго еще потом эти слова эхом отзывались в мыслях Гидеона, преследовали его, и он постоянно возвращался в памяти к этому вечеру, так странно запомнившемуся – может, свободой и одиночеством, которые вдруг вошли в его жизнь, хотя он и не звал их.
Напевая этот нехитрый мотив, он поднялся к себе в комнату.  Комната ему досталась из тех, где по щелям прячутся тараканы, а балки так низко, что, того и гляди, ударишься головой; в ней стояла лишь узкая кровать с соломенным тюфяком и большой некрашеный сундук, заменяющий стол. Унылое и наводящее скуку место, впрочем, выбирать не приходилось, а Гидеон сознавал, что дальше ему придется ночевать и под открытым небом, хотя надеялся избежать этого, присоединившись к одному из караванов, идущих через Пустоши.
Вечер выдался теплым, мягким, таким, какие бывают на исходе Долгого лета - без духоты и зноя. Томился, медленно умирая в тенях, закат. На сундуке горела масляная лампа, и тени испуганно жались в углах, так что маленькая комнатка казалась куда больше, чем была на самом деле. Однако стоило ветерку поколебать пламя, как тени начинали метаться по стенам, образуя странные узоры, в которых иные гадалки читали судьбу. Но Гидеон не обладал талантом предсказывать будущее, да и страшили его подобные предсказания. В знании будущего виделась ему опасная игра с волей Азамула, который единственный мог ведать о людях все. Но и в прошлом Гидеон не находил утешения, хотя клирики говорили, что человек должен постоянно смотреть назад, дабы не повторять ошибок. В прошлом крылся для них ключ к постижению жизни, но Гидеон видел, что все прожитое - ожило, и что нельзя гоняться за невесомой тенью того, что минуло. Он пытался когда-то, но понял, что если не отпустит того, что было - не сможет вернуться к миру.
Гидеон, не раздеваясь, лег на кровать, сладко вытянул занемевшие ноги. Усталость навалилась неподъемной подушкой –  сказалась ночь без сна и целый день пути. Но не спалось, мысли не давали ему уснуть, тяжело ворочаясь в мозгу. Найдут ли его здесь? Смогут ли его выследить? Нет ли здесь доносчиков? А вдруг хозяйка постоялого двора пойдет к серым? Не слишком ли подозрительно он выглядит?.. Эти вопросы не давали ему покоя, но чем дольше он думал, тем путанее и неразборчивее становились мысли, их обрывки плыли по волнам засыпающего сознания. И последнее, о чем подумал Гидеон, проваливаясь в сон, была та девушка на площади, ее спутанные, мокрые от пота, волосы и руки, вывернутые из суставов. Следующий день был похож на предыдущий: завтрак, длинный переход среди ленивых сонных полей и лугов, тишина, запах горячей пыли и разнотравья, бледное небо, редкие встречи с путниками, крохотные деревеньки, затерявшиеся в золотистых волнах ржи. Только к вечеру пейзаж стал меняться: вместо полей потянулись холмы и пастбища, огороженные низенькими каменными стенами, тут и там можно было увидеть отары овец, мирно щиплющих травку.
Сонные, глухие места на границе с Большими Болотами. Вековечная сырость и гниль, дыхание которых так часто чувствуется в Нурланне, дыхание, отравляющее все вокруг, оставляющее за собой отметины черной плесени и ржавчины. Гидеон никогда не бывал тут, но читал об этих местах и слышал рассказы деда. В топях просто заблудиться и трудно найти верную тропку среди мшистой трясины, которая заманивает, засасывает, забирает в свои ледяные глуби крохотные огоньки жизней.
Дорога огибала широкий край Больших Болот и вела дальше, на север, в безлюдье, тишину Пустошей, к мучительно долгим алым закатам, к жаркой пыли степей, к ковылю и полыни. Жилье попадалось здесь редко, от одной фермы до другой иногда приходилось одолевать целый день пути.
Но, несмотря на тяготы пути, в Гидеоне вдруг прибавилось сил. Вялое бездействие Нурланна осталось в этом насквозь промокшем городе, и Гидеон чувствовал себя необыкновенно бодрым. Хотя больное колено доставляло ему довольно мучений, но постепенно он приноровился к неспешному ритму дороги, к однообразным пейзажам, нечастым встречам, к отсутствию удобств. Он никогда не гнался за благополучной, спокойной жизнью и быстро привык обходиться только самым нужным.

* * *
Небольшая мыза под крутой соломенной крышей, с многочисленными амбарами, лепившимися вокруг, как опята возле пня, показалась впереди ближе к вечеру. С утра в тот день зарядил мелкий дождь, но мокрые растрепанные тучи так и не смогли разразиться настоящей грозой и проносились по небу быстро, едва цепляясь за верхушки сосен и елей.
В Старой Эгии еще сильны законы гостеприимства, и хозяйка мызы – женщина в летах, но крепкая, жилистая, загорелая чуть не до черноты, радушно приняла Гидеона и оставила ночевать в доме.
- Откуда вы? – спросила она за ужином.
- Из Дэра, - Гидеон все же не рискнул говорить правду. Да ведь он и в самом деле был родом из Дэра, с юга. 
- Далеко же вас занесло! - она поставила перед ним миску горячего, исходящего паром рагу, в улыбке показывая крупные желтые зубы. Эта женщина держала овец, и делала сыры из овечьего молока. Сыновья ее отвозили сыры в городок Одалит – тем и кормились. – В наших краях новых людей и нет совсем. Разве что дарниты. Ходит тут один табор, они всегда в это время тут бывают. Становятся на поляне, пляшут, веселятся – один срам.
Почтенная хозяйка покачала головой, выражая крайнее неодобрение, а Гидеону вдруг стало интересно посмотреть на дарнитов, поговорить с ними. До этого ему не приходилось встречаться с вольными народами Пустошей, но кое-что он о них знал.
Ночью возле его окна протяжно ухала сова, а где-то за каймой леса выл на нарождающуюся луну волк. Из окошка тянуло ночной сыростью, и казалось, что далеко, среди деревьев, мелькают огоньки костров и слышны веселые песни, звуки скрипки и бубна.
Утром, едва рассвело, он отправился к становищу дарнитов. Солнце над лугами вставало отяжелевшее, дряхлое, налитое красным, страшным пожарищем разгораясь с восточного края неба.
Хозяйка, узнав о намерениях гостя, поохала, но дала ему в провожатые младшего сына, сообразительного и по-крестьянски хитрого мальчонку лет шести.
- Тута они, за р-р-рощей, - пояснил мальчишка, старательно выговаривая звук «р». Доверительно посмотрел в глаза Гидеону, ожидая какого-нибудь поощрения. Гидеон, порывшись в карманах, нашел для него пару леденцов и кусочек сахара.
И правда: там, где он вчера углядел огоньки костров, при свете солнца видны стали разноцветные шатры и кибитки, стоящие полукругом на широкой, выгоревшей от солнца поляне. На ветру флагами полоскалось белье, бегали босоногие худые ребятишки, чернявые и загорелые. Женщины в длинных полосатых юбках готовили завтрак у походных костров, собирали хворост, нянчились с малышами. Всюду шум, веселая суета, разговоры, смех.
- Никак гости к нам, - к Гидеону подошел высокий широкоплечий мужчина с черной острой бородкой. В носу у него болталась медная серьга. Взгляд, хмурый, настороженный, так и сверлил Гидеона, но губы при этом растянулись в улыбку.
- Путешествую я.
- Торговец?
- Нет, - осторожно ответил Гидеон. – Еду к родне.
Видно было, что чернобородый не поверил, подозрительно поднял густую бровь.
- Через Пустоши? На север? Али брешешь, брат?..
- Правду говорю, брат. Через Пустоши путь неблизкий, опасный. – Гидеон смотрел прямо, бесстрашно. – Знаю, ваши ходят по Пустошам, и на север ходят. Хочу пойти с вами.
Чернобородый крякнул, и еще пристальнее стал осматривать Гидеона, обшаривая взглядом, косясь недобро. Смуглое его лицо ничего не выражало, только злые морщинки в уголках глаз указывали на крайнее недоверие. Гидеон поспешил уверить дарнита в собственной полезности:
- Грамоте я разумею. Могу детей учить.
- Грамота – это дело… - раздумчиво произнес собеседник. – Али клирик? Не похож, - он сощурился. – Клирики нам без надобности. Мы их оченно не любим…
Чернобородый сплюнул в пыль себе под ноги, показывая презрение к серым. Гидеон неожиданно обрадовался этому: здесь он окажется в относительно безопасности. Хотя… Поговаривали о жестоких нравах дарнитов, об их любви к мести, о том, как стоят они за свой клан… Перейти дорогу одному из них – навлечь на себя гнев семьи. Дарниты не зря славились как люди отчаянные, бесшабашные, ловкие на выдумки и ложь, умеющие так завлечь в свои сети, что несчастный даже и не заметил бы обмана.
- Звать тебя как?
Вопрос был проявлением если не доверия со стороны собеседника, то, по крайней мере, уважения. Значит – полдела сделано.
- Филин.
Глупо называть настоящее имя даже дарниту, никогда не знаешь, где и когда тебя могут подслушать, и кто донесет Агорату о скромном человеке по имени Гидеон Долмейн, которого разыскивают серые. И чернобородый понял, ухмыльнулся.
- Филин, значит. Важная птица небось, а? – довольный шуткой, криво осклабился. – А меня зови Роде.
Он немного помолчал, думая, потом продолжил:
- Мы на север не идем, брат, мы идем к морю. Но я знаю, кто из наших в те края собирается.
Он свистнул, подзывая кого-то. Все это время Гидеон остро чувствовал угрозу, хотя и не мог точно сказать, от кого она исходила. Вокруг все казалось обыденным, мирным: женская болтовня, смех, детские веселые возгласы, негромкие разговоры. Как будто никто не обращал на него внимания, но – нет-нет, и сверкнет любопытный взгляд из-под платка, скользнет недобро тяжелый взор. Гидеон порадовался, что оставил все ценное на мызе.
Рядом с чернобородым появился молодой человек в яркой расшитой жилетке, такой же смуглый и темноволосый.
- Мой сын, Ярро. Ежели сторгуемся, проводит тебя к табору Дерка.
Торг занял довольно много времени. Любой дарнит получает от торга истинное удовольствие, и торговаться они могут хоть целый день, для них это не просто сделка – это искусство. И каждый, кто быстро уступает, расценивается, как неумеха и неудачник. Гидеон это знал, но торговаться не умел никогда, за покупками сам никогда почти не ходил, а если и ходил, то всегда уступал торговцам. И все же он сделал вполне достойную попытку сговориться о цене с Роде и его сыном. Проговорили они до полудня, и только когда ударили по рукам, женщины принесли холодный чай и сушеные фрукты.
Цена за проезд была высока, но себя оправдывала: Роде ручался, что ничего с Гидеоном на пути не случится, и что доставят его к Дерку в целости и безопасности. Дал с собой косичку их трав, сплетенную особым образом и деревянную дощечку с нарисованным глазом – как охранную грамоту.
Гидеон распрощался с гостеприимной хозяйкой, получив в подарок от нее головку остро пахнущего сыра с травами, в ответ же он подарил ей стеклянные бусы.
Ярро оказался неразговорчивым малым.
- Вы часто по Пустошам ездите? – поинтересовался Гидеон, когда они отъехали от мызы достаточно далеко, так, что не видно было и дымков над трубами Большого дома.
- Да.
- А… Опасно здесь?..
- Да.
- А в Нурланне ты был?
- Нет.
Первые несколько часов пути Гидеон пытался его разговорить, но потом бросил это занятие как безрезультатное.
Топи остались позади. Перед ними расстилалась широкая равнина с редкими деревцами и рощицами, с рыжими проплешинами выгоревшей травы, с густо цветущим вереском и серебристыми, бурыми, тускло-зелеными пятнами трав. Гидеону она представлялась другой: серо-зеленой, туманной, загадочной. Но это было пустынное и дикое место, без дорог, без человеческого жилья, только иногда встречались на пути озерца с солоноватой водой.
Ночью над головой вы;сыпали неправдоподобно крупные звезды. Гидеон и Ярро жгли костер из сухих лошадиных лепешек, и Гидеон – сам не зная зачем – рассказывал этому полуграмотному юнцу о движении созвездий, оживлял старые мифы, и самому ему казалось – в этих историях воскресают герои давно ушедших времен, герои с золотыми щитами, копьями из сверкающей бронзы, герои, увенчанные коронами из цветов. Шелест пыльных страниц да старческий дребезжащий голос слышал он из прошлого, и прошлое неслось, смазываясь, и оставались только сияющие в славе своей герои, которые пели гимны и пировали, любили, дрались на войне, погибали, предавали и жертвовали собой… И память уносила Гидеона дальше, в пору его безмятежной юности, к  южным берегам, где пышные деревья бросают ласковую тень на пляжи из белой гальки…

- Догоняй! – крикнул, оборачиваясь к нему, Амос. Его лицо сияло весельем, мокрые волосы налипли на лоб. Он ударил пятками своего  буланого жеребца и тот пошел галопом, выбивая из-под копыт комья дерна.
До вершины холма они с братом ехали вровень, но на спуске строптивая лошадка Гидеона уперлась и не желала сменить рысь на галоп.
Спина Амоса, маячившая впереди, как флаг, будто смеялась. Амос сидел в седле легко, казалось, что он летит над своим скакуном.
Утро для прогулки выдалось чудесное - теплое, солнечное. Одно удовольствие - проехаться верхом по бархатно-зеленым холмам в золотых одуванчиках, по лесу, полному весеннего гомона, птичьих трелей и света,  вдоль протоки, весело сверкавшей на солнце, и дальше, дальше, к скалистым берегам фьорда, поросшим темным сосняком. 
А в конце их ждала награда, слаще которой Гидеон не мог представить. Береника Огден с ее розовыми яркими губками и глазами как дождливое небо, с тяжелой косой и осанкой королевы дожидалась их возле круглого озера, прозванного Оком за удивительную синеву воды, сохранявшую цвет даже в пасмурный день.   
В лесу они дали разгоряченным коням отдохнуть.
А потом – снова бешеная скачка. По распадку между двумя холмами, мимо обгорелых руин старого замка, по каменистой дороге, по лугу, поросшему клевером. Вот впереди и Око голубеет, окруженное сонными ивами. Там, под ними – она.
Конечно, Амос прискакал первым. Он лихо спрыгнул с коня – красивый, статный, широкий в плечах. Подошел к ней, наклонился, поцеловал руку. Она звонко засмеялась.
- А вот и Гид, - Амос широко улыбнулся, но в глазах его плясал дикий огонь. – Как всегда, последний.
Слова эти задели, да так, что Гидеон чуть не задохнулся. Чувствовал, как наливается гневом, но только взглянул в свежее круглое личико Береники – схлынула ярость, удивительно пусто стало в голове.
- Может, снова наперегонки? – усмехнулся Амос.
- Лошадей загоним, отец не будет рад.
- А давайте наперегонки! – вмешалась Береника. – Во-он через ту ограду, - она показала на гребень холма, по которому вилась невысокая каменная ограда, отделяющая пастбище.
- Не струсишь? – в глазах Амоса, до краев наполненных задором, плескались те же нехорошие огоньки.
- Нет.
Взмыленные лошади неохотно пустились в галоп. Все быстрее, быстрее, спина Амоса впереди, парусом надувается его вышитая красным рубашка.
Гидеон сжал зубы и со всей силы ударил пятками в бок коня. Ограда – вот она, близко, совсем рядом.
- Ну! Ну!
Конь вскинулся на дыбы и зло заржал – прямо перед  оградой. Краем глаза Гидеон увидел, как легко перелетела через препятствие кобылка Амоса, но тут же приложился головой о камень, резкая боль в ноге пронзила острым мечом, и все вокруг помутнело, закружилось, а потом и вовсе наступил мрак.

Сломанная нога заживала долго. Амос приходил, извинялся, и конечно, Гидеон его простил. Ходить он не мог, и готов был взвыть от скуки, лежа на широкой кровати в жаркой спальне. Сонный покой дома давил, и хотя все его желания мгновенно исполняли слуги, Гидеон ощущал свою никчемность, ущербность.
Амос, заглянув к нему пару раз, больше не появлялся - наверняка весело проводил время с красавицей Береникой!  Гидеон локти от досады кусал, думая о ее улыбке и ямочках на щеках, о короне волос и о ее крепкой округлой фигурке. И все это - Амосу?.. Бессильная злоба на брата то завладевала им, не давая думать ни о чем другом, то   
отпускала, и тогда голова становилась  пустой и легкой.
В один из этих душных дней к нему зашел мастер Ксавье, их с братом учитель. Гидеон сидел на мягких шкурах, не в силах совладать с жаркими тисками подушек и перин. Влагой тянуло от окна, распахнутого в сад. За ним густо росли пионы, их пышные тяжелые головки слабо качались от  ветерка. Сильно парило, и мастер Ксавье, усаживаясь за маленький столик у окна, сказал:
- Будет дождь.
Потом повернул к нему свое плоское круглое лицо с густыми черными усами и аккуратной бородкой:
- Скучаешь тут?
- Ага, - признался Гидеон.
- Ну тогда мой подарок тебе пригодится, - мастер Ксавье достал из-за пазухи небольшую тонкую книжку в потрепанной обложке.
- Что это?
- О-о, вещь ценная, прочти непременно, - произнес учитель, но ничего больше не прибавил. Он сидел, глядя в окно, на широком подоконнике уже появились первые мокрые пятнышки - начинался дождь.
- Книга? - Гидеон разочарованно вздохнул. Не такого, совсем не такого дара он ожидал, но все же пролистал желтоватые мягкие страницы, пахнущие кожей и старухами.
"Невероятнейшие приключения лорда Эрика Шама и слуги его, хитрого и смекалистого Ари в Подземных Чертогах". Автор - некий Кроннер.
- Оставлю тебя наедине с этой книгой, - улыбнулся мастер Ксавье. - Уверен, ты найдешь в ней много интересного.
Только через несколько лет Гидеон понял, почему в тот день учитель принес ему книгу. Книгу о любви, предательстве, верности и глупости, полную злой едкой сатиры на все, что было вокруг. Мастер Ксавье хотел, чтобы он не просто смотрел, но видел, и видел не только глазами.
С того дня в нем открылась страсть к чтению. Раньше Гидеон тоже любил учиться, но как и любой мальчишка, предпочитал шумные веселые игры, проказы, долгие прогулки восковой дощечке, цифрам и нудным лекциям по истории. Библиотека отца, небольшая, но содержащая книги на любой вкус, привлекала Гидеона. Он читал все без разбору: пособия по строительству и навигации, сочинения церковников, изречения мудрецов, эпические поэмы и даже драмы. Отец смотрел на его увлечение как на блажь, но не мешал сыну набираться самых разнообразных и подчас невероятных сведений из пыльных страниц.

На пятый день пути, в дождливый полдень, Гидеон и его провожатый добрались до становища Дерка. Еще издали увидели они дымы, поднимающиеся над кибитками, потом – полосатые красно-желтые шатры, вылинявшие флажки, уныло повисшие на растянутых между шатрами веревках. С флажков капала вода. Потянуло запахами человеческого жилья, и Гидеон понял, как не хватало ему в этой почти одинокой дороге простых и знакомых запахов, к которым он привык в Нурланне.
Люди встречали их настороженно, неприветливо. Хмуро косились на них женщины, поднимая прозрачно-голубые, карие, серые глаза из-под ярких платков, детишки сбились в кучу, и стояли, не шевелясь, смотрели испуганно, недоверчиво.
Через большую круглую площадку к ним подошли трое мужчин, один – принял лошадей, двое других – молчаливые, суровые, бородатые и страшные – приказали двигаться за ними.
Гидеон и Ярро переглянулись, но промолчали и пошли следом. Как-то не по себе вдруг стало Гидеону – он почти привык к отсутствию людей, к тишине, покою, широкому небу, ковылю и полыни, а тут – снова взгляды и разговоры, недоверие, ухмылки…
Их привели к красно-синему войлочному шатру. Внутри – темно, пахнет мясной похлебкой и сырой одеждой, везде какие-то длинные драные тряпки, свисающие с потолка, и как будто кто-то ходит там, за этими занавесями, кто-то неуловимо легкий и быстрый. Смешки, голоса, разговоры слышались отовсюду. Но люди тут – словно красноватые тени, ни лиц, ни фигур не разглядеть, слишком темно.
Но отступать было поздно, и они прошли к центру шатра, где среди подушек и полосатых ковров сидел небольшой лысеющий человечек в шароварах и жилетке. Он курил длинную трубку, и дым завивался колечками вокруг его покрасневшего лица с белыми бакенбардами. Человечек этот, увидев гостей, кивнул, делая приглашающий жест рукой, и Гидеон и Ярро сели напротив, но не на ковры, а просто на утоптанную землю.
- Дерк меня зовите, - сказал мужчина, и не мог Гидеон понять, молод, стар ли он – ни по голосу, ни по лицу, ни по осанке.
Гидеон протянул ему дощечку с нарисованным глазом и травяную плетенку. Дарнит осмотрел эти нехитрые вещицы со всех сторон, даже понюхал, попробовал на зуб.
- Добро, - произнес он. – Принимаю, люди, вас.
Гидеон выдавил улыбку, хотя все вокруг его настолько настораживало, что ему было вовсе не до правил приличия. Да и, кажется, не существовало для этих людей привычных ему правил, этикета.
- Долгой дороги и темных туч над головой, - Дерк вынул трубку изо рта и протянул Ярро. Тот молча принял, затянулся. Потом передал трубку Гидеону. Мгновение тот колебался, потом все же вдохнул терпкий и очень горький дым, в котором явно было что-то менее безобидное, чем просто табак. Круги поплыли перед глазами, коричнево-желтые узоры раскрывались и съеживались, и голова вдруг стала такой пустой и легкой, будто никогда не читал он ни одной книги и ни одной стоящей мысли не передумал за всю свою жизнь. Все происходящее вокруг перестало казаться диким и удивительным, и увидел он в красном тумане очертания женских обнаженных тел, которые отплясывали дикий танец под дождем из цветов и листьев.
Он плохо помнил, как Ярро выволок его под дождь на свежий воздух и окатил холодной водой из поилки для лошадей. Да и то не сразу пришел он в себя – все плясали перед глазами яркие круги, танцевали женщины, и дикие ритмы барабанов плыли над Пустошами.
- Что это было, Враг их подери?.. – Гидеон уставился на смеющегося Ярро, стоящего рядом. Сам он сидел у стены какой-то кибитки, мокрый, но зато с просветлевшей головой.
- Лаль. Мы курим его, чтобы видеть Пути Звезд, - пояснил юноша. – А ты не привыкши видать.
- Еще бы, - проворчал Гидеон, вспоминая утро после той отвратительной попойки. Даже это было не так плохо по сравнению с каким-то зельем, которого ему тут подсыпали. – Что за порядки такие, гостей угощать не поймешь какой дрянью…
Он даже не приметил, что Ярро стал улыбчивее и разговорчивее – все никак не мог прийти в себя. Проходящие мимо дарниты издевательски скалили зубы, глядя, как он трясет головой, чтобы избавиться от наваждений.
- Мне пора, - Ярро закинул свою котомку за спину. – Я скажу отцу, что доставил тебя до Дерка целым и невредимым.
Почему-то в последней фразе юноши Гидеону почудилась не то издевка, не то намек на что-то опасное, что может с ним случиться в таборе Дерка. Гидеон отмахнулся от этой мысли, как от назойливой мухи, но мысль никуда не делась – засела тоненькой иголочкой глубоко-глубоко. А по недавнему ритуалу встречи можно было судить, какие порядки царят среди этого странного народа.
- Ну спасибо, Ярро.
Гидеон с трудом поднялся на ноги, чувствуя предательскую дрожь в коленях. По-дружески обнял паренька, и стоял, оперевшись рукой о борт повозки, глядя, как тот широкими уверенными шагами направляется к лошади, возится с упряжью, потом лезет в седло – и вот уже нет его, исчез за моросью и серостью, и Гидеон остался один среди диких незнакомых людей, которые обступили его, глядя во все глаза на диковинного чужака.