Офицер. Часть третья

   ...Это решение, которое могло повлечь за собой даже гибель самого Григория Федоровича, было принято, принято бесповоротно.
   Григорий Федорович Белоцерковский решил начать опасную игру с противником и, если получится, навязать врагу собственные правила. Иного выхода просто не было...
   ...Засов на железной двери его камеры заскрежетал примерно через час. И, отмечая про себя этот факт, Григорий Федорович, вновь. Пожалел, что оказался здесь без часов. Как человек с твердой внутренней дисциплиной и повышенным чувством ответственности, он считал важным контролировать время.
   Дверь комнаты, превращенной в тюремную камеру, открылась.
   На пороге стоял виденный уже солдат-конвоир; он держал в руке фонарь и сейчас светил им прямо в лицо офицеру.
   Григорий Федорович хотел, было, потребовать опустить фонарь ниже, но не успел. Как не успел и понять, кто первым ударил его под дых — рассчитанным ударом, стараясь, именно, причинить боль. Затем удары посыпались градом — вновь в солнечное сплетение и затем, когда его уже согнуло пополам от боли и спазма дыхательных мышц — по голове, по спине, по ногам, и снова по голове — уже лежащему, уже ногами...
   Избившие его удалились так же внезапно, как и появились. Но ему показалось, что по тяжелому смердящему дыханию, по проскакивавшим между ними словам, он узнал тех бандэровцев, которые вчера утром «брали» его.
   Он понимал, что побои будут повторяться и потому требовалось скорее начать задуманное. Это должно было изменить его положение, сделать условия его пребывания здесь такими, при которых каждый удар по нему станет дорого стоить самим избивателям.
   Иначе — и это он тоже понимал — бандэровцы, с присущей им тупой животной злобой, сделают все, чтобы он не выжил, или, по крайней мере, чтобы он стал калекой...
   Боль от побоев утихла не скоро — и все то время,  пока она уходила глубже в избитое тело и терялась в нем,  он пролежал на неструганных досках нар.
   Затем он поднялся и постучал кулаком в ржавую некрашенную железную дверь.
   На стук явился конвоир, открыл дверь, спросил: «Ну? Чого клыкав?».
   Григорий Федорович ответил: «Отведи меня к коменданту.».
   Тот постоял, пытаясь осмыслить просьбу пленника, затем сказал: «Ни. Сыды. До пана комэнданта я пиду сам. Що йому сказаты?».
   «Скажи, что я согласен сотрудничать.» - ответил офицер.
   Укр снова закрыл дверь. Послышались его удаляющиеся шаги...
   Как и предвидел Григорий Федорович, укр вернулся весьма скоро. И, снова открыв дверь, сказал Григорию Федоровичу: «Выходь. Пан комэндант наказав тебе негайно прывесты.».
   Григорий Федорович вышел из камеры и подумал при этом: «Какие же вы тупые...  Я же сразу сказал — отведи. Так нет же — надо свою г**нозначимость показать... Ну, тешься, дитятко... Недолго тебе осталось тешиться-то...».
   И, удовлетворенный этой мыслью, он пошел по коридору — как положено, впереди конвоира...
   ...Вот она, массивная дверь комендантского кабинета.
   Конвоир пропустил пленника в кабинет вошел следом и произнес: «Ось, прывив.».
  Белоцерковский спокойно уточнил: «Я изначально говорил ему, чтоб он отвел меня к вам . Исполнительность ваших бойцов не на высоте.».
   Комендант хмыкнул, спросил: «Вы будете помогать державе? Я правильно вас понял?».
   Григорий Федорович сказал: «Я буду помогать в рамках своей армейской специальности. Но не в рамках предательства по отношению к кому-либо.».
   Комендант снова хмыкнул, помолчал, отодвинул в сторону заокеанский эротический журнал, который до этого просматривал и изрек: «Вот в этом «Плаубоу» ни черта не понимаю — все на английском... Но посмотришь — душа радуется...
   В вас, обмоскалившихся,  тоже ни черта не понимаю. Но желание ваше сотрудничать оценю, уж поверьте.
   Ведь вот какая штука: через свои надуманные, дутые принципы — все эти честь, неподкупность, порядочность — переступают даже те, кто правит в вашей Новороссии. За некую сумму, за некую уступку, услугу, они вас «сольют» без стеснения, будте уверены.  Потому не стоит делать вид, что вот все — люди, а вот вы — человек.
   Продаются и покупаются все.».
   Слушая эту тираду коменданта, которого он, про себя, окрестил уже «Бородапвочником», он, внутренне, сжал кулаки. И, одновременно, отметил для себя, что комендант не глуп и «играть» с ним будет не так легко.
   Впрочем, как он рассчитывал, «сотрудничать» именно с комендантом ему долго не придется....
   Выслушав слова коменданта, которые он произносил с выражением человека, уверенного в своей правоте и довольного собой, Григорий Федорович не сразу ответил на них.
   Он помолчав, делая вид, что осмысливает сказанное, затем сказал: «Я хотел бы вернуться непосредственно к тому, с чего начал. Я сказал, что согласен сотрудничать с законной властью. Хотел бы обсудить перспективы нашего сотрудничества. Мне нужно знать, чем конкретно я могу пригодиться, как военный специалист в своей области.».
   Комендант, в свою очередь, помолчав и оценивающе посмотрев на бывшего советского офицера, спросил: «А вы, действительно, специалист? Я говорил тут о том, что все продаются и покупаются. Но специалисты —  гораздо более дорогой товар. И потому для специалиста дело найдется всегда. И это не рытье окопов...».
   Белоцерковский сдержанно, жестко, улыбнулся и ответил: «А я и не рассчитывал, что вы предложите мне рыть окопы. Как уже было сказано, я специалист. Я обучался и проходил службу в Советском Союзе — а, судя по вашему возрасту, вы знаете, что обучение и служба в Советском Союзе давали несравненно больше знаний и практики, нежели в любой пост-советской стране. Что еще более важно — я специалист военный, которых, согласитесь, не так уж много у Украины. Специалист в той области, которая долгие годы не была в фаворе в Украинской армии и потому не культивировалась должным обюразом...».
   Комендант задумался. Затем встал из-за своего массивного стола, порылся в ящике стола, выложил на стол и развернул истрепанную карту.
   Мельком взглянув на нее, Белоцерковский определил, что это карта его родной Донецкой области.
   Комендант же ткнул в какое-то место на карте толстым несгибающимся пальцем, произнес: «Вот здесь, в квадрате «42-Б» у нас стоит дивизион установок ракет «Точка-У». Как вы знаете, каждая установка несет лишь одну ракету, и самих ракет у нас на вооружении не так много. Еще меньше исправных и способных выполнять свою задачу. Потому каждая ракета, которую еще можно использовать, должна быть использована с максимальной эффективностью.
   Для достижения этого, нами разработан план поражения обьектов на территории Новороссии и России.
   Временем начала осуществления нашего плана назначен промежуток между парламентскими выборами и наступлением зимы, то есть первым декабря.
   Но, к сожалению, как верно указали вы. У нас катастрофически мало специалистов. Способных заставить ракету взлететь, долететь до цели и взорвать эту цель. И без специталистов мы совсем не уверены в том, что ракета взлетит и что она взорвется...
   Вы понимаеете меня?».
   Григорий Федорович ответил: «Я слышал, что имели место случаи взрыва ракет в воздухе, при чем ракета не причиняла дорлжного ущерба. Также я слышал, что некоторые ракеты долетают до цели, но не взрываются...».
   Затем, помолчав,  сапросил: «Что должен сделать я?».
   Комендант отвкетил: «Вы доолжны осмотреть десять ракет «Точка-У», выявить дефекты, устранить их. Для этого мы дадим вам в помощь наших солдат. Затем вы должны будете настроить ракеты и ввести в их системы наведения нужные координаты.».
   Григоррий Федорович Белоцерковский, снова помолчав и изобраив задумчивость, сказал: «Разумеется, я могу гарантировать вам выполнение этих работ в установленные сроки, хотя это будет нелегко. Но я не приступлю к этим работам, пока не узнаю, что можете гарантировать мне вы в замен. Как вы знаете, я здесь пленник. Но ведь я могу предпочесть дальнейший плен, который сейчас, во время перемирия, может закончиться и моим освобождением согласно программе обмена пленными... Так что вы можете гарантировать мне в обмен на то, что могу гарантировать я?».
   Комендант, снова севший на свое кресло, помолчав, произнес: «Я не являюсь главнокомандующим силами АТО в этом районе, потому я могу гарантировать только то, что зависит от меня. Это: перевод вас из тюремной кммеры в общежитие командного состава, хотя надзора с вас, разумеется, не сниму; кроме того, я гарантирую вам... ээээ... соблюдение приличий и более лояльное отношение к вашей персоне со стороны моих подчиненных.  Еще. Для выполнения работ вы, как я уже сказал, получите в помощь нескольких бойцов. И я распоряжусь выделять вам все оснащение, какое вам будет нужно.
   Разумеется, я обсужу с командующим размер премии, которая будет вывплачена вам за каждую отлаженную ракету...
   Теперь я хочу выслушать ваши требования.».
Григорий Федорович ответил на слова коменданта: «Мои требования таковы. Первое — это, скорее, просьба. Дело в том, что я не так долго занимался в Советской Армии именно ракетами «Точка-У». Потому я хотел бы иметь в распоряжении всю документацию по этим ракетам. Это поможет мне освежить в памяти некоторые детали обслуживания ракеты.
   Второе. Я бы хотел, но не знаю, согласны ли на это вы... Так вот — я хотел бы иметь несколько большую свободу действий — как ваш сотрудник и специалист, а не как пленник. Но, помня, что я, все-таки, пленник, требовать этого я не могу.
   Третье мое требование касается оснащения. На первых порах, кроме документации и места, где я смогу с ней работать, я хотел бы иметь в распоряжении часы и смартфон с предустановленной программой для навигации. Так же — обязательное условие — этот телефон не должен прослушиваться. Он будет нужен мне на этапе ввода координат в систему наведения ракет, а работа прослушивающей аппаратуры может внести погрешность в работу навигатора. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Это одна из причсин того, что на авиалайнерах запрещено общаться по мобильным телефонам. Минимум один случай аварии авиалайнера из-за сбоя в работе навигационных систем, вызванных действием помех от прослушивавшегося сотового телефона. Уже был зафиксирован...».
   Он прервался, оценивая эффект от этих слов, услышанных комендантом. Это был чистой воды блеф, сейчас очень велик был риск сделать ошибочный ход. Но, как и предполагал Григорий Федорович, комендант, не будучи сведущ в том, в чем, собственно, он и не мог быть сведущ, не усомнился в словах офицера-ракетчика.
   Затем Григорий Федорович продолжил: «И последнее. Сегодня произошел инцидент. Собственно, я был избит вашими бойцами. Удары наносились, в том числе, по голове, а ведь она будет моим главным рабочим инструментом в ближайшее время. Потрудитесь наказать виновных, если, конечно, я могу об этом просить.».
   Теперь, огласив свои требования, он умолк.
   Воцарилась тигшина, в которой явственно прослушивалось тяжелое одышечное пыхтение коменданта и приглушенные стенами дома раскаты разрывов снарядов «Гиацинтов», которые с леденящим свистом буравили воздух над совхозом и взрывались уже на территории военного горолка бывшего дивизиона ПВО, в пятнадцати километрах от совхоза, ныне занятой«силовиками».
   Вслушиваясь в грохот эьтих разрывов и спиной ощущая вибрацию воздуха, порождаемую летящими снарядами, Белоцерковский, внутренне, поежился — страшно было представить, какой ад раскрывает свои гостеприимные врата там, куда падают снаряды тяжелых гаубиц...
   Затем он услышал голос коменданта, вернувший его к действительности. Тот произнес: «Конечно, ваши требования неоднозначны, но я постараюсь вывполнить их в той части, в которой сомгу, согласно своему служебному положению. Виновные в вашем избиении будут наказаны. Они известны. И смартфон, который не прослушивается, вы тоже получите. Хотя я делаю это не на пользу себе...
   В какой срок вы будете готовы заняться ракетами?».
   Офицер ответил: «Все зависит от того, насколько быстро меня снабдят документацией по ним и насколько спокойно я смогу ее изучать... Да. И вот еще что. Я знаю, что поврежденные блоки в таких сложных системах, как система управления баллистической ракетой, меняются целиком. Но, все же, мне может потребоваться самый обычный паяльник. Олдово и, возможно, придется добывать какие-то радиодетали. Не увереню. Есть ли они в ЗИПах к ракетам — прошло столько лет... «.
   Комендант сказал: «Паяльные принадлежности я вам пришлю. И еще у вас будет посыльный, которого вы сможете послать за требуемыми деталями...».
    Григорий Федорович помолчал и произнес: «Ну чтож, похоже, что я могу безбоязненно с вами сотрудничать. Но, все же, дайте мне время до завтра. Я должен взвесить и соотнести гарантии — вши и мои.  Ведь я иду на некоторый риск, соглашаясь работаьть с силой, непопуляррной в этой части страны...».
  Комендант недовольно, натужно, засопел. Но ничего не ответил...
   Григория Федоровича отвели обратно в камеру.
   А спустя час, когда он собиралсяч вытянуться на нарах и вздремнуть,  снова заскрежетал засов в двери.
   Григорий Федорович напрягся, не вставая с нар, повернул голову к двери.
   На пороге камеры теперь были двое — конвоир и еще один солдат. Они принесли старую сетчатую кровать, застеленную, пусть не первой свежести, но хоть таким постельным бельем, настольную лампу и стандартный армейский электроудлинитель-катушку.
   Он понял, что эту ночь ему придется ночевать в камере, но уже в более приближенных к человеческим условиях.
   Подумал: «Все же, они не дадут мне забыть, что я пленник.... Мои требования звучали, наверное, слишком рискованно и комендант, в последнюю минуту, насторожился... Но прокатило.
   Конечно, смартфон будет прослушиваться, это понятно. Но я смогу скачать на него «Вибер»,  его они прослушивать не смогут.
   Конечно, мой посыльный, с большой долей вероятности. Будет, по совместительству, и их информатором, ему это будет удобно, как никому...  Возможно, герр комендант не догадывается, но я сознательно иду на то. Чтоб рядом со мной был их информатор. Пусть эьто успокоит его и польстит его самомнению — ведь он думает, что он такой вот хитрый...
   Соглядатай будет при мне ровно столько времени, сколько он не будет мешать мне.
   Что же до самих ракет...  Пусть не надеются, что эти ракеты найдут себе цели на территориях России и Новороссии.  Голуби всегда летят к себе в гнездо...».
   С этой мыслью он поправил покрывало на матрасе только-что принесенной кровати-»сталинки» и растянулся на ней.
   Болело тело и донимала проникающая, каким бывает пулевое ранение, усталость.  Беседа с этим «Бородавочником» не была ему приятна. И нервное напряженние, которое росло по мере продолжения этой беседы, утомило его. Он желал отдыха. И он позволил себе смежить веки и задремать...
   разбудили его сотрясения всего здания - ходуном ходили стены, трещал досчатый пол, сыпалась штукатурка с потолка, обнажая местами перекрестья «дранки»...
   Снова начался обстрел, «работали» «Грады» и орудия Д-30.
   Он рывком сел на кровати, пробормотал: «Двенадцать баллов по шкале Рихтера...».
   Действительно, было похоже на землетрясения — было страшно, очень страшно... И... Он испытывал гордость — благоговейную и граничащую с тем же страхом — гордость за тех ребят, бойцов Гиви, Абхаза, Моторолы, которые стояли у тех орудий и сидели за пультами РСЗО. Они били по врагу, они обороняли свой общий дом. И ни повода ни права на жалость у них не было.
   Обстрел обещал быть долгим и спать уже перехотелось. Он встал, выглянул в коридор в незапертую дверь.
   В это время раздался особенно близкий, страшно громкий раскат, злдание содрогнулось, казалось, каждым кирпичом. В голове промелькнуло: «Попалдание!».
   Действительно, в здание угодила ракета «Града»,  мимо его головы пронеслись осколки «Градины», куски кирпича и толстой штукатурки, зазвенело сразу множество мгновенно разбивающихся стекол, весь коридор сразу заполнился кирпично-цементной пылью и дымом... Он счел за лучшее  оказаться за прикрытой дверью — и уже оттуда услышал оглушительный раскат второго попадания...
   Обстрел длился около часа — когда умолкал «Град», била гаубица, затем снова делал несколько выстрелов «Град»... А когда он кончился, в его камеру бегом вбежал давешний конвоир, с которым были еще несколько «героев» и торопливо, сбиваясь, произнес: «Пна комэндант наказ... наказав, щоб вы йшлы з намы. Вин кажэ, що тэпэр нам нэ можна вас втратыты, тому вас трэба пэрэвэсты до гуртожытку командырив. Алэ пэршэ мы пидемо до сховыща, бо обстрил можэ повторытыся...».
   Был укр бледен, запорошен кирпичной пылью, как ель — снегом и смотреть на него былдо жалко...
   мысленно ухмыльнувшись, Григорий Федорович. Не переча конвоиру, направился за ним туда, куда его вели...
   ...В темном и холодном подвале, приспособленном под бомбоубежище, пахло грязными носками, потом, прокисшей капцустой, водкой и мочой. Григорий Федорович не удивился этому. Здесь было полно укрских солдат, которые на позициях, ясное дело, не совершали ежедневных омовений. Лаувки вдоль стен были забиты людьми, в просторном подвале, как в автобусе в час «пик», стояли, наступая друг на друга...
   Когда глаза немного привыкли к темноте, едва рассеиваемой светом, проникавшим через неплотную щелястую дверь, он осмотрелся, различая рядом фигуры солдат в полной выкладке. И ему опять показалось, что он узнал находящегося невдалеке от него человека.
   Да. Перекрещенные лямки «броника», капюшон плащ-палатки, наброшенный на обшитую камуфляжной тканью каску, небольшая рацция с короткой антенной, похожей на жучий ус, висящая на поясе... Это был тот же командир, который вчера арестовывал его.
   Григорий Федорович услышал, как один из укров обратился к своему командиру: «Чуеш, Сокил, а ти кляти сэпары за нас серйозно узялыся... У будынок два «Грады» влучыло, та у фильварок, дэ була электростанция — снаряд вид гарматы, мы тэпэр можэмо без свитла залышытыся...».
   Тот недовольно, с угрозой в голосе, ответил: «Замовкны, Орэстэ. Ты бо, будэш багато патякаты, щэ й бэз головы залышышся...  Та й бэз тэбэ нудить...».
   «Сокил» - по-русски - «Сокол» - очевидно, был позывной бандэровца. И Григорий Федорович вспомнил, как услышал от знакомого, что укры тоже пользуются «Зелло». Он полдумал еще и о том, что, заполучив в руки затребованный им и, действительно, необходимый для работы, смартфон, он обязательно скачает и установит на него «Зелло»...
   ...Из этого пропахшего множеством нечистоплотных людей. Подвала они вышли через полтора часма.
   За это время прокатился над головой, словно товарный поезд, идущий со скоростью «скорого», второй обстрел — и теперь наверху, на свету, который теперь резал глаза, все дымилось, все было изломано и истерзано.
   Зияла проломами крыша комендатуры, валялись на земле скошенные снарядами столбы электрической линии, горел какой-то длинный и низкий кирпичный сарай, очевидно, тот, где располагались электрогенераторы...
   Подъехали два тентованных «Урала».
   Конвоир, в сопровождении все тех же укров. В числе прочих, загнали Григория Федоровича в промокший от прошедших дождей кузов и повезли куда-то вглубь совхозного поселка...