Последний царевич, гл. 18 Проводник-убийца

Глава 18.

Проводник-убийца.


Проснулся я посреди ночи, будто меня кто-то толкнул. Тускло светила лампочка. Вагон мерно раскачивался, колеса отбивали ритмичную дробь: ду-дуф-ду-дуф. Я посмотрел в окно - чернее ночи я еще не видел. Свет из окон тонул во мраке, не освещая даже насыпи вдоль дороги. Люди в вагоне мирно спали, в проход свисали их ноги и простыни. Издалека доносился переливчатый храп.

Я посмотрел на Ленку. В ее волосах запуталось крохотное перышко от подушки. Я аккуратно достал его и пощекотал всезнайку под носом. Голубева даже не поморщилась.

«Спит мертвым сном», - подумал я, и что-то в этой фразе мне не понравилось.

«Мертвым сном... Ежкин кот!» - помянул я недавнего знакомого. Мертвые же не спят!

-Ленка! Ленка! Вставай!

Я растормошил Голубеву, помог спрыгнуть с полки.

-Ты чего?

-Чего, чего?! Покойники же не спят! Мы с тобой за жмуриков должны сойти, если хотим на тот свет попасть! Так, плата...

Я похлопал себя по карманам - обола не было!

-Спокойно! - сказал я себе, чувствуя, как меня охватывает паника.

Я обшарил полку, перетряхнул матрас, и пополз по полу, заглядывая в тапки соседей.

Обол как провалился. С удивлением улавливая родство слов "зажмуриться" и "жмурик", я закрыл глаза.

Передо мной стоял труп. В костюме, при галстуке, тщательно причесанный. И что-то в нем было не так.

-Зд-д-драсьте...

-Ухо найти не смогли, - смущенно объяснил он, - не очень заметно?

-Не очень.

У него вся башка была перекроена, так что отсутствие уха, действительно, в глаза не бросалось.

-У тебя еще есть?

-Что?

-Ну...

Он покосился себе за плечо, и я увидел, как за соседним столиком мертвецы играют в карты. Несколько секунд понадобилось мне, чтобы понять, на что: ровными стопками на столе возвышались монеты, которые покойникам кладут на глаза или в рот. Одну из этих стопок венчал мой обол. Здоровый детина виновато посмотрел на меня и развел руками. Следы автомобильных шин пересекали беднягу поперек.

-Это он спер твой "пропуск", - прокомментировал мужик с оторванным ухом.

-И продул его,- констатировал я.

Мародер беспокойно переминался с ноги на ногу и бубнил:

-Как же теперь меня пропустят? Скоро полночь уже, проводнику платить нечем.

-Как теперь МЕНЯ пропустят? – заорал я.

Я был в бешенстве.

-Хочешь вернуть? Играй! - предложил сидевший за столом покойник.

-За дело грохнули, за дело, - ворчала тощая старуха, глядя, как игрок ссыпает монеты себе в карман.

-У него и на мертвой роже написано "жулик". И кто только догадался тебе, окаянному, колоду в гроб положить? - вздохнула другая.

-Зачем тебе столько? – подошел я к столу.

Жулик сверкнул золотым зубом:

-Много денег - едешь в багажном отделении, мало денег - нюхай пассажиров.

Я так и сел. Я вспомнил слова Старцева "Мертвые нас не видят. Они находят нас по запаху". Видимо, запах живых был для них так же противен, как нам - запах разлагающегося трупа.

Я открыл глаза - нижняя полка с разобранным столиком пустовала, на верхней спал молодой парень. Я закрыл глаза - за столом сидело пятеро мертвецов, на верхней болтал ногами еще один. Живой парень беспокойно ворочался.

-Я хочу купить себе на том свете местечко попрохладнее, - продолжал жулик.

-Да? А мы теперь вообще на тот свет не попадем! - пожаловалось оторванное ухо, - нам тут всем только на проезд дали!

-Я тебя заставлял играть?

-Ленка! Я их вижу так же как тебя! - зашептал я притихшей Голубевой.

-Неудивительно, ты же шаман. Поэтому и они тебя видят. Где обол?

-У них, предлагают играть в карты.

-Соглашайся!

Голубева, сама того не зная, наступила на ногу шулера.

-Фу, вонь какая! - поморщился золотой зуб.

Оторванное ухо наклонился ко мне:

-Братцы! Так это ж от него несет!

-Живой! Живой! - разом заголосили жмурики.

-Спокойно! - осадил их я, - меня просто забыли помыть.

-Дурни! Зачем живому на тот свет? – заступилась старуха, - а несет тут отовсюду.

-Не могли прицепной дать, - подпела вторая.

Мертвец стал раздавать карты.

Играли в подкидного дурака. Других игр я не просто знал. Да я вообще морской бой люблю! Я не говорил Голубевой ни слова, но по моему лицу и так все было понятно. Я проигрывал. Эх, если бы Ленка могла мне подсказать! Ведь она стояла как раз за спиной мертвого шулера.

Когда до поражения мне оставалась пара ходов, поезд остановился. Кое-кто из живых проснулся, посмотрел в окно и тут же уснул. Мертвецы мигом построились шеренгой в проходе, наводя порядок в одежде. Мы с Ленкой оказались зажаты между оторванным ухом и золотым зубом.

В вагон вошел Проводник. В кирзовых сапогах и обтрепанной фуфайке он был бы похож на сбежавшего зэка, если бы не исходящая от него древняя мощь. Сила, от которой все нутро у меня зашлось первобытным страхом. Мертвые замерли. Живые вздыхали и беспокойно ворочались. Готов поклясться, в этот момент им снились кошмары. Где-то во сне заплакал ребенок.

-Ленка, это кто? – одними губами спросил я.

-Не знаю… Его имя давно забыто.

Приземистый, с широченными плечами, в мохнатой шапке, Проводник медленно шагал по вагону, заложив руки за спину. Первыми в шеренге стояли те, кому хватило благоразумия не проиграть свой "пропуск" дохлому прощелыге.

Я вспомнил имя. Только оно было не наше, а греческое: Харон.

Проводник мертвых собирал дань. Стоило звякнуть монетке в его кармане, как с покойника сразу спадала вся "физиология" - он превращался в бесплотную тень, без следа старости или смертельных ран.

-Это что за общаг? - прохрипел Проводник, увидев заваленный деньгами столик. От его голоса кровь стыла в жилах.

-Это все Вам...э-э-э... - заюлил золотой зуб.

-Ваше?

Харон осмотрел очередь.

-Запомни, приятель, - повернулся он к жулику, - перед смертью вы все равны, ее не подкупишь. И меня тоже.

-А как же багажное отделение? - спросил покойник.

Харон придвинул к нему свое лицо и выдохнул. Мертвеца развеяло в дым и вытянуло сквозняком сквозь щели. Сурово. Я вдруг почувствовал, что дрожу. Голубева коснулась моей руки.

-Неупокоенным хуже всего, - сказал он, и мое сердце сжалось от воспоминания о прапрадеде, - Не сердите меня, - Харон вынул из кармана помятый листок, достал карандаш, послюнявил – и вычеркнул игрока из списка, - осерчаю, будете маяться привидениями до скончания Времен. Еще есть желающие поспорить? Вы сами устраиваете себе разделение, и в жизни, и в смерти работаете локтями.

Он помолчал, разгребая монеты. Увидел обол.

-Наказаны будут все, кто заплатил мертвецу, а не мне.

По ряду прошел стон.

-Вы не ценили свой "пропуск", нечего ныть. Особенно будет наказан тот, кто проиграл вот это!

Он зажал в пальцах обол:

-Тот, кому дают для оплаты такую вещь, не должен быть легкомысленным.

У меня перехватило дыхание. Я почувствовал, как мои ногти впились в Ленкину руку.

-Эт-т-то я... - пролепетал парень, который его украл.

-Твое?

-Н-нет. Я взял. Взаймы. У него, - парень показал на меня, - он не проигрывал. Пропустите его. Пп-пожж…

-Пропустить?

Русский Харон обернулся ко мне. Его лицо было пепельно-серым, с узкими прорезями глаз. В тени пушистого меха ушанки его черты неуловимо менялись, словно под шапкой клубился туман, но все же я рассмотрел, как жадно задвигались его ноздри. Харон с шумом втягивал воздух. Он понял все.

Поезд медленно двинулся.

-А как он позволил его украсть?

Это была формальность. Харон уже знал ответ. Маленькую надежду как-нибудь выкрутиться угробил тупой ворюга:

-Он спал.

Мертвые хором охнули.

-Здесь остановка только для мертвых! Хочешь выйти - умри!

Проводник заревел. Пол под ногами отозвался гулом. Я что-то пытался бубнить, но Голубева, быстро сообразив, что к чему, бросилась к выходу.

Проводник шел сзади, закрывая собой весь проход. Я отступал, прикрывая собой Ленку:

-Спокойно, спокойно! Здесь куча людей, они не позволят тебе вот так запросто убить двух подростков!

На секунду открыв глаза, я понял, как жестоко ошибся: живые его не видят! Они вообще не в курсе, что едут в компании мертвяков.

«Ты о несчастных случаях слышал?» - спросил внутренний голос.

-Ма-а-ма!!! – заорал я, и поскакал вслед за Ленкой.

Харон гремел сапогами, рычал, срывал с перепуганных людей простыни и швырял в меня чемоданами. Я прыгал по боковым полкам:

-Простите! Извините! Старый хрыч! - разозлился я, - чего я тебе дался?! Ты бы лучше мертвых к живым не пускал, а не живых к мертвым!

Проводник на секунду задумался, а потом мне в голову полетел рюкзак:

-Ни туда, ни сюда нельзя!

Я пригнулся, и рюкзак свалил Голубеву. А мы были почти у выхода. Вдруг кто-то взвизгнул:

-Давай, парень! Беги! – это кричало «ухо».

Мертвяк гирей повис на ногах Проводника и волочился за ним по полу, цепляясь, за что придется.

-Э-эх! Все равно пропадать! Поможем хлопцу! – крикнула озорно старушка и цапнула вставными зубами Харона туда, где заканчивался сапог. С воплем «Навались!» мертвые набросились на него, словно свора собак. Нигде не любят начальство. Особенно строгое.

-Ванька, пригнись!

Голубева стояла в дверях тамбура с огнетушителем:

-Заело! Не получается!

Дверь в тамбур распахнулась, и в вагон влетел проводник. Нормальный, живой проводник, тот, который бегал мне за успокоительным. Увидев нас, он побагровел, но Голубева закричала:

-Пожа-а-а-аррр!!! - и вручила ему баллон.

Шипящая пена укутала половину вагона. Пассажиры подняли панику. Они верещали, хватали детей и чемоданы, прижимая к себе свое и расшвыривая чужое. В проходе огромной пенной пробкой стоял Харон. Путь ему преграждал проводник живых.

-Бежим! – Голубева втащила меня в тамбур и сорвала с пломбы стоп-кран.

Сшиблись вагоны, раздался оглушительный визг - поезд затормозил.

-Мама! - я заорал от ужаса.

Живой проводник сцапал меня за шиворот:

-Стоять!

А сзади напирала толпа:

-Взгреть их!

-В милицию!

-Милиции уже нет.

-В полицию!

За нас заступились мертвяки, но у живых был шанс все исправить: пена ползла уже через головы. Завтра заголовки газет будут рассказывать о том, что двое подростков захлебнулись пеной из огнетушителя.

В вагон ворвался ледяной ветер - Голубева открыла дверь. Казалось, снаружи была не ночь, а пустота. Голубева схватила меня за руку, проводники закричали:

-Не-е-ет!

Мы прыгнули…

О, да, у них обоих будут проблемы! Наверняка, и на том свете у проводников свое начальство имеется. В голове вспыхнуло: придет время, он же нам этот незаконный переход границы ох, как припомнит! Хоть и не помирай теперь вовсе...