Егорова тропа

                Владимир Голдин

                ЕГОРОВА ТРОПА

Во всех заграничных поездках много времени и средств отнимают всевозможные экскурсии, которые в основной своей массе не удовлетворяют интересы путешествующих. Толпы туристических групп теснятся в узких улицах и площадях какого-нибудь города Котора, то и дело, наступая, друг другу на пятки. Сопровождающие гиды на разных языках стараются перекричать своих коллег, и в этом соревновании туристы теряют интерес к озвученной информации, их слух рассеивается, а взор скользит по фигурам проходящих тесным потоком людей и чаще всего останавливается на бродячих животных. В старой крепости Котор  великое множество кошек и собак.

Посредине центральной площади городка Котор лежит черная собака. Распластавшись во всю длину своего роста, собака положила свою морду на лапы, и только одни глаза наблюдают за всем происходящим на площади. Идут толпы разноязычных людей, обходят животное, и нет дела не людям до собаки, ни собаке до людей. Только трактор, уборщик мусора, потревожил дремоту животного. Голодные кошки мирно уживаются с собаками.

Эта живая сцена вызывает больший интерес у меня, чем рассказ о жизни и дворцах каких-то Драго, Пума, Буча. Дворцы, этих некогда известных граждан города со временем почернели. Дерево дверей и окон крошится от времени, а серый камень стен дворцов вызывает негативное восприятие, и только воспитанное уважение к историческим артефактам примиряет возникший негатив зрительного восприятия и физической памяти.

Затем эта спешка, всё быстрей-быстрей. Хотелось подняться на самую высокую точку этой крепости, прилепившейся к крутому склону горы. Но нет, нельзя. Не успеем, так как по расписанию нас уже ждет национальный ужин с музыкальным сопровождением в скромном ресторанчике.

Черногория – страна монастырей и парков. Люблю побродить в незнакомых местах один. Сначала о монастырях. В одной из прогулок с высоты птичьего полёта по горной автодороге Черногории я увидел красные черепичные крыши широко разрекламированного монастыря Святого Стефана, который расположен на морском острове. Это как исключение из правил, поскольку большинство монастырей Черногории   располагаются высоко в горах, иногда прилепляются к ним как ласточкины гнезда. Пример тому знаменитый монастырь «Острог».

Я шел по проезжей части навстречу движущему транспорту по горной дороге. Автомашины выскакивали на серпантиновых поворотах неожиданно, как птицы из тумана. Я шел по незнакомой дороге, в незнакомой стране, и всё думал: «Правильно ли я поступаю, сейчас вылетит из-за поворота полицейская машина, и я с ними не смогу объясниться. Надо искать тропу, ведущую вниз, к морю, а эта автодорога серпантином поднимается всё вверх, в горы».

Конечно, такая тропа нашлась. Не тропа, а целая мощенная камнем дорожка, с каменной стеной, поросшей густой растительностью. Закрытые от солнца камни стены поросли зеленым мхом и затянуты вьюном. Эта тропа круто сбегала к морю.
Этим собственно и закончилось моя первая пешая прогулка по Черногории в окрестностях местечка Пржно. Но не в моем характере оставлять непознанным то, что вызвало во мне интерес.

В один из дней отдыха в Черногории я вновь вышел на знакомую уже мне каменную тропу, поднялся по её крутому телу до автотрассы и здесь наткнулся на указатель «Монастырь Прасковица».

Ранее утро. Тишина. Ласковое солнце. Что ещё нужно для приятной прогулки. Подхожу к монастырю, ворота открыты. Справа чернеет освобожденная от урожая скромная сотка земли. Слева христианская церковь. Открытая дверь. Вхожу в храм, предварительно склонив свою выю. В полумраке я не сразу заметил одинокую женщину, в углу скорбно склонившуюся перед иконой. Тихо покидаю здание, чтобы не нарушать покой и душевный настрой молящейся. Захожу в церковную лавку: тишина и пустота. На монастырском погосте, в тенечке сидят два молодых парня, в обычной гражданской одежде, черные не чесаные кудри одного из парней привлекают моё внимание. На моё присутствие не обращают никакого внимания. Спрашиваю:

- Какое из захоронений здесь самое старшее. Не понимают. Показываю на одно из надгробий и изображаю глубину времени. Отвечают: Смотри…

По-видимому, получить здесь место для погребения стоит больших денег. Не тронутые захоронения 50-х годов прошлого столетия представляют собой простые плиты из горного камня. Захоронения последних лет – черный мрамор с позолоченными надписями: «Породнична гробница. Митра К. Ликович», или «Вечный дом Кажанегра». Но все могилы можно вскрыть, для этого имеются специальные петли. Подзахоронениями пользуются постоянно, об этом информируют даты рождения и смерти. Многие «вечные дома» заселены людьми многих поколений: от 19 до 21 века. На новых захоронениях искусственные цветы, но небольшие букетики помещены под стекло. На солнце внутреннее помещение для цветов нагревается, выделившаяся влага на стекле скапливается и струйками стекает по стеклу, создается видимость вечной скорби и плача.

Некоторые читатели скажут: «Нашел о чем говорить». Я отвечу. Захоронения людей, память об ушедших, это одна из составляющих общей культуры любой нации. Это направление культуры в разных государствах своеобразно. В Болгарии об умерших сообщают через рукописные листовки, развешанные на столбах, на заборах, в подъездах домов. На Тенерифе вообще нет кладбищ, сжигают в крематории и хоронят на одном из островов Канарского архипелага. В Германии, в городе Вернигороде старое кладбище на привокзальной площади, и ни кто его не трогает. В Лальске, Кировской области, по старой русской традиции все захоронения сохраняются со всеми надгробными стихами. А в городе Иркутске центральный парк культуры и отдыха построили на костях всех предыдущих, живших когда-то здесь поколений. Покойный профессор Иркутского университета Кудрявцев брал материал для своей кандидатской диссертации прямо с надгробий, этим поступком он сохранил память о сибиряках для будущих поколений. Вот вам информация для сравнения и обдумывания.

Покидаю этот тихий уголок, располагающий к созерцанию и размышлению в полном одиночестве. Но в этот момент подъехал к монастырю микроавтобус. Группа разновозрастных женщин с платками на головах проследовала мимо меня. За ними двигался монах. Черная отутюженная ряса выразительно гармонировала с черной непокрытой шевелюрой. Монах на ходу разговаривал по мобильному телефону.

Ухоженное лицо монаха украшала узкая полоса бороды, которая опускалась по синим щекам, к подбородку. Под носом, на верхней губе растительность была тщательно выбрита, но под нижней губой по центру красовался небольшой клинышек черных волос острием вниз. В моем сознании молнией промелькнула мысль-сравнение: «Нет, этот монах далеко не похож на монаха из рассказа Льва Толстого «Отец Сергий».

Монах закончил разговор по телефону и сунул его в потайной карман своего просторного одеяния. Окружающая среда заполнилась запахами французской воды.

Поздоровавшись, я спросил батюшку:
- Что это? - похороны? Этот вопрос отразил мой внутренний интерес: «А как этот процесс заканчивается  здесь, в Черногории? В России стало модно прощаться с усопшим в траурном зале без дальнейших проводов к месту погребения. Автобус, застолье, памятные речи, водка, как на современной свадьбе».

- Почему, похороны! Это просто группа паломников  приехала помолиться, - серьезно удивился мужчина.

Монах поспешил за женской группой. Вслед за ним уходили французские запахи, а в голове созрели новые сравнения. Толстой, кажется, говорил, что истовый монах тот, кто молится душой, а не телом. Но это Толстой, девятнадцатый век, а здесь уже двадцать первый.

Выхожу за ворота монастыря, и вижу ещё один указатель: налево монастырь «Прасковица», направо монастырь «Рустово».  Новое название, новый призыв к познанию. Иду, асфальтированная узкая дорога неторопливо вкручивается в высоту горы, как штопор. Я не спешу, заложил руки за спину и иду размеренным шагом, преодолевая один серпантин за другим.

Слышу шум машины, примыкаю влево, чтобы пропустить транспорт, но авто меня не обгоняет. Останавливаюсь. Остановился и внедорожник. «Садись, подвезу до «Рустово», семь километров, пять евро». Решительно отказываюсь. Я гуляю, дышу воздухом, - объясняю шоферу. Он удивительно смотрит на меня, и возвращается вниз, к морю. Раньше же монахи и паломники ходили в «Рустово» пешком. Почему я должен ехать? Дорога проложена по склону горы густо поросшему лесом.

Выхожу на какое-то плато. Объемная картина глобального пейзажа. Бескрайнее море с многочисленными островками, которые чернеют на теле море-ковра. Между морем и горами цветные крыши домов и купол голубого космоса, справа по горизонту с двумя белыми пятнами облаков.

Дорога побежала вглубь плато, увлекая и меня за собой. Малоземельные поля отдыхали от только что убранного урожая, огражденные от дороги то колючей проволокой, то каменной подпорной стенкой. Через густую растительность просматривались ульи пасеки.

Набрёл на какое-то старое селение. Каменные стены почернели от времени. Лишенные стекол и дверей проёмы заброшенных домов беспомощны, как люди лишенные зрения. Но жизнь в отдельных домах существует, так как на улице стоит машина подъёмный кран и наш ржавый советский жигуленок. Иду дальше, новый указатель,  монастыри: «Рустово» - 1 км., «Спиридон» - 3 км., «Дульево» – 3 км. Оригинально, чем выше в гору, тем больше монастырей.

Что такое один километр, пустяк. Иду, сколько прошел, не знаю. Но вновь указатель: «Рустово» - 1 км. Чешу затылок: «Это как понимать? Я уже несколько раз прошел расстояние в один километр, а результат? – впереди вновь один километр». Иду. Впереди дом, погруженный в садовые заросли. Перед калиткой стоит легковая машина. Дверцы открыты, в салоне ящики с виноградом. Никого.

Наконец, вышел молодой парень. Спрашиваю: «Сколько до Рустово километров? Отвечает – семь. Как семь? – удивляюсь я. Вон там указатель – один. Молодой человек повторяет – семь, и, подхватив лоток с виноградом, молча уходит в дом.

Я стою с открытым ртом и тихо смеюсь. Вспомнил Матушку Россию, Великий Устюг. Мне хотелось попасть на родину писателя Яшина. По всем туристическим указателям в Никольск ходят автобусы, в кассе автовокзала ответили: туда движения нет. Я подошел к водителю автобуса в надежде на случайного попутчика. Шофер мне ответил тоже самое. Я искренне возмутился: «Как же так, написано...» Шофер улыбнулся и сказал: «А ты не верь всему, что написано. Вот вчера я иду по улице, на заборе написано п...да. Я подошел, пощупал – доска. Так, что не верь всему, что написано». Я помню, мы с ним долго и заразительно хохотали. Это дома, в России. А здесь?.. А здесь то же самое – славяне.

Возвращаюсь обратно. Там, где заканчивается плато асфальтированная дорога круто поворачивает вправо и уходит вниз. Слева одиноко стоит каменная часовенка, с каменным крестом на фронтоне здания. Чуть ниже её виднеется звезда какого-то памятника. Подхожу, читаю список бойцов, погибших за освобождение Черногории от фашистов во время Второй мировой. Снимаю бейсболу. Молчу, склонив голову.
Чуть ниже памятника погибшим воинам есть мраморная доска на сербском языке, которая в свободном переводе гласила: «От этого места и до самого моря своими руками в течение десяти лет в девятнадцатом столетии проложил тропу Егор Строганов».

Где же эта тропа? Она как раз именно сейчас и нужна. Обратно возвращаться по авто дороге долго и не интересно, я там уже был. Среди колючей, высохшей на солнце траве просматривались слабые признаки пешеходной дороги. «Что я теряю, - думалось мне, - собьюсь с тропы, вернусь обратно». Тропа увлекала. Короткие серпантины выложены камнем, строго говоря, это была выстроенная человеческими руками лестница по склону горы. Местами она слабо просматривалась заросшая травой и кустами. Местами тропа упиралась в каменную стену, которую трудолюбивые руки кайлом и ломом пробивали для человеческого удобства. Сейчас по этой тропе мало кто ходит. Какой труд одного человека во благо другим. Кругом синее небо, внизу синее море, казалось, эти два гиганта передали свои колер каменным глыбам горы, выгоревшая на солнце желтая трава усиливала эту голубую картину, одушевляла прошлый труд Егора Строганова.

Тропа привела меня на уже знакомый мне погост монастыря «Прасковица», вновь я увидел «вечные дома» Кажанегра. Тропа Егора Строганова открыла передо мной вертикаль движения от монастыря на морском острове «Святого Стефана» на монастырь «Прасковица» и от него к вершине горы к монастырю «Рустово». Мой мозг требовал ответа на вопросы: Кто такой Егор Строганов? Что подвигло его, на сей трудовой поступок?

Кто ищет, тот всегда найдет. Я спустился по горной лестнице с погоста к церкви монастыря. Здесь уже во всю не спеша, дышала жизнь. Стояли автомашины, двигались люди. На веранде, где висели грозди синего винограда, потреблял ягоду одинокий монах.
- Можно Вам задать один вопрос? – прокричал я монаху.
- Можно, - был ответ, сейчас спущусь. Молодой, лет тридцати, мужчина, в рабочей рясе шел мне навстречу. Поздоровались.

Монах на чистом русском языке, подавая мне гроздь винограда, спрашивает: Ты откуда? Из Екатеринбурга. А ты? Земляк, а я с Новосибирска. Мы обнялись. Как ты здесь оказался в таком виде, не удержался я от некорректного вопроса. Двадцать первый век, какие только дела не случаются, - уклончиво, но с улыбкой ответил монах.

- Чего тебя интересует?
- Вот спустился с горы... А, Егорова тропа, - перебил меня монах. Убил человека, вот и... Покаяние? – теперь уже я перебил его. Такова жизнь, как-то равнодушно к такой трагедий, откликнулся монах. Тут и лежит его тело на монастырском погосте.
 
Мы ещё о чем-то говорили, держа друг друга за локоть. Монаха окликнули. Надо ехать, видишь машина. Приезжай к нам, в Будву, буду рад. Сколько вас там, в монастыре, - задал я ему вопрос. Человек девять, а здесь? Здесь и того меньше. Поехали, подкину я тебя, сколько получится. Нет. Я иду пешком. Как хочешь. Земляк махнул рукой, и его машина скрылась за поворотом.

Я по Егоровой тропе спустился до моря. Сбросил одежду и погрузился в теплую ласковую морскую воду. Когда море вытолкнуло меня, я увидел голубой купол неба и часовенку на крутом выступе большой горы, которая почему-то мне стала такой близкой и знакомой.

Главное в жизни сделать поступок, а остальное приложится.