Приют для души. главы 16 - 19

Повесть является автобиографической. Полный вариант здесь http://www.proza.ru/2014/01/01/853

Синопсис.

Она всегда на виду. Ее любят и ей восхищаются. Ей завидуют и ее осуждают. Она путешествует, меняет автомобили и проводит праздную жизнь в ресторанах и клубах. Беспечная бабочка и вечный праздник...что прячется за глянцевой обложкой?
Случайное знакомство и странные отношения с известным спортсменом, изменившие ход ее судьбы. Что ей дороже - калейдоскоп глянца или любящее сердце? Спасет ли свою душу, отказавшись от своей жизни и веры? Как сделать правильный выбор? И был ли он у нее …
Обычная жизнь, кому-то казавшаяся яркой картинкой. Боль и трагедии, прикрытые яркой мишурой. Без громких разоблачений, описания низменных страстей и пристрастий.

Санкт-Петербург. 2004 - 2009 гг.
Все имена и события подлинные.
 
***********
Автор не ставит себе целью кого-то оправдать или обвинить.
Автор приносит свои извинения верующим любых конфессий, если своими высказываниями допустил бестактность.

Глава 16

Она скинула туфли и вытянулась в кресле. Спать хотелось нестерпимо, ночь была совсем короткой. Вернувшись с одного мероприятия часа в три, в семь утра она уже была на Крестовском*. Свадьбы, корпораты** и презентации шли день за днем, она только и успевала заскочить домой и переодеться.

«Хорошо тебе, ты вообще ничего не делаешь, только деньги гребешь», — так ей обычно говорили. Так именно все и выглядело. Она литрами пила кофе в ресторанах, каталась на яхтах и теплоходах и позировала фотографам многочисленных пати***. То, что у нее не оставалось времени поспать, а порой поесть, оставалось за кадром.
Вот и сейчас есть только пара часов, чтобы привести себя в порядок, попутно отвечая на четыре входящих линии по двум телефонам.
Да еще Комитет по культуре запросил развернутый сценарий городской ярмарки. Ей отчаянно хотелось их банально послать, потому что в те деньги, которые ей выделили на эту ярмарку, не то чтобы все не уложить, а даже из подземки артистов не найти.  Загвоздка в том, чтобы послать, была в том,  что Комитет ей не платил, ее наняли подрядчики. Она зашла на сайт мэрии и удивилась, что бюджет-то выделили приличный, около шести миллионов. А вот тендер выиграла какая-то компания, которая этот бюджет и получила.

Как это принято, компания нашла субподрядчиков, а те других. Непонятно, сколь длинная была цепочка, но до нее дошло только пятьсот тысяч. Ее заказчики заламывали руки и умоляли взяться за заказ, обещая через полгода заказать Рождественскую ярмарку, а уж там-то будет больше денег. И как только она согласилась, видимо, разум в тот момент выключился, тут-то и началось. Заказчики на все вопросы вышестоящих по цепочке ссылались на нее, ее задергали отделы культуры всех районов и Комитет из мэрии. Ее телефон разрывался круглосуточно, и начальники всех мастей требовали немедленно развернутые сценарии. Площадок городских было около 20, да еще в некоторые дни две—три ярмарки умудрились поставить одновременно в разных местах. Никакие разумные объяснения на заказчиков не действовали, и трудность объяснить что-то мэрии состояла в том, что деньги-то выделили, но тут же их и украли. А она теперь, получается, крайняя, сделать нужно хорошо, а сделать не на что. И не пойдешь же в мэрию рассказывать, что денег нет.

 Ее непосредственные заказчики, немного поплакав, надеясь напрасно на ее доброе сердце, все же удвоили бюджет, но и это было каплей в море. И теперь уже ей пришлось умолять артистов и звуковиков работать в прямом смысле почти бесплатно.
И вроде бы все уже складывалось, и она чудом вписалась в мизерный бюджет. Так нет же, теперь начальники всех районов и мастей хотели лично ее видеть,  и слышать, как все пройдет. И встречи требовали, все как один, ранним утром. А если учесть, что с мероприятий она возвращалась часа в три ночи, встречи с чиновниками в девять утра ее просто убивали. Через три дня она, обозлившись до крайности, позвонила своим заказчикам и рявкнула в трубку: «Можете приехать и забрать свои деньги, мне этот заказ не нужен». И заказчики, опять поплакав, все же согласились ездить на эти встречи вместо нее, только теперь со встреч звонили, не переставая, так что поспать ей все равно не удавалось. Что уж говорить, не работа, а просто сахар...

Она ополоснула лицо после маски, только ими и спасалась — спасибо подруге-косметологу. «Ну что, дорогая, — она посмотрела в зеркало. — Любишь дорогие игрушки, люби и зарабатывать».
И вышла на парковку, счастливая и сияющая.

*Крестовский — район-остров в Санкт-Петербурге.
**Корпораты — праздничные корпоративные мероприятия.
***Пати — от англ. party — вечеринка.


Глава 17

Волейбольный мяч упорно летел только в их сторону, и девушки, томно перебирая ногами, как бы невзначай принимая многообещающие позы, поднимали и прижимали его к груди, как будто это и не грязный мяч вовсе, а что-то очень важное для них.

Она привыкла к тому, что их столики в ресторане постоянно толкали, случайно проливали напитки, и в супермаркете кроме братьев просто некого было спросить о чем-либо. Эти двойняшки как магниты притягивали женщин. Она не ревновала, лишь наблюдала за всем этим, как смотрела кино.

Ей вообще было непонятно, что Хасан в ней нашел. Нет, это понятно, что не заметить ее было невозможно. Но такие как он, как правило, выбирают скромных и послушных. Он был такой весь правильный и рассудительный не по годам, что у нее порой зубы сводило от его идеальности.

— Пойдешь купаться?
— Нет, не хочу, почитаю книжку, — купаться как раз таки хотелось. Но утром ей не удалось переспорить братьев, и она пообещала не раздеваться на пляже. «В конце концов, не девочка уже, кожу сберегу». А в длинной тунике лезть в воду не хотелось…

— Что читаешь? Посмотришь за ключами? — связка с брелком «Мерседес» упала на плед.
Она оторвалась от книги. Ну, конечно, она единственная на этом пляже, к кому можно было обратиться этой парочке пижонов, и, естественно, брелок определенно должен был произвести магическое действие. — Машина дорогая... можем поехать в другое место искупаться. — Один подмигнул. — Если хочешь…
Она уткнулась в книгу, не имея ни малейшего желания отвечать, и даже послать их ей было лень.

Почти ежедневные мероприятия не оставили ей ни малейшего шанса улететь из города в такую жару. А сидеть дома тоже невыносимо. Хасан с Хусейном отказались с ней ехать на пляжи какого-нибудь модного ресторана с шезлонгами и барами, и большинством проголосовали за Разлив*. Ни шезлонгов, ни баров, ни даже элементарных урн. Она злилась на себя за то, что согласилась: «Идиотка, надо было одной ехать. Не хотят — и не надо».

— Вы с ума сошли! — она подскочила. Братья принесли воды в бутылке и теперь поливали ее, дурачась, как дети. — Хватит, вы мне книжку забрызгали! — «Ни покупаться, ни почитать…»
— Это чьи ключи? — Хасан вопросительно посмотрел на нее и поднял «мерседесовский» брелок.
— Хорошо поплавали? — ей было лень объяснять братьям, к тому же интересно, что будет дальше.
— Не ругайте ее, они сами к ней пристали, — сердобольная бабушка, нянчившая внука в тенечке, решила ей «помочь». Что уж там творилось в ее голове, осталось непонятно.
— Кто к тебе пристал? — Хасан злился, когда она не отвечала. — Отвечай, я тебя спрашиваю.
— Уффф…. Ну и жара... Может, за мороженым сходим? — Хусейн явно пытался купировать ситуацию.

Было заметно, что народ вокруг ждет спектакля. Она так и молчала, глядя на происходящее через темные очки. Наглые и самоуверенные хозяева ключей не спешили к ним, увидев возле нее двоих братьев, выжидали чуть на расстоянии. Бабушка вся превратилась в слух, и, когда братья ушли, прихватив связку ключей, дала волю любопытству: — Они что же, братья?
Она кивнула, заметив, что вокруг стало тише: всем было интересно, и даже волейболистки подвинулись ближе.
— Спортсмены, наверное? — Бабуля была определенно провидицей, узреть в накачанных двойняшках братьев-спортсменов не каждому под силу. — И какой же твой?
Она мысленно зааплодировала стоя: бабуля была решительна, до этого она только слышала сплетни об их странной троице, но вот так в лоб спросить никто и не решился. Пляж замер, она даже слышала плеск воды.
— Оба… — она уткнулась в книгу, пытаясь не расхохотаться в голос. Она любила эпатировать окружающих, пусть теперь чешут языками.

Ей приписывали почти всех ее заказчиков, а также артистов и режиссеров, владельцев и арт-директоров ночных клубов и даже ее собственного брата. И даже услышав однажды от кого-то, что она лесбиянка, лишь расхохоталась и бросила: «Почему бы и нет?» Судя по слухам, ее личная жизнь била бурным ключом.  Она никогда не опровергала этих сплетен — зачем? «На чужой роток не накинешь платок» — так обычно говорила ее бабушка. Здесь все говорили обо всех, причем абсолютно беззлобно и без какого-то особого интереса. Просто так люди заполняли свое время между цезарем** и мохито. Теперь, когда она почти везде появлялась с двумя братьями, так же беззлобно людская молва приписала ей обоих.

*Разлив – пляж в пригороде Санкт-Петербурга
**Цезарь - салат


Глава 18

Друзья ее поначалу пытались вразумить: «…ты с ума сошла? Да ты себе можешь любого мужика зацепить, посмотри на себя!» Она прекрасно понимала негодование друзей и действительно могла себе позволить большее, по их меркам. Респектабельные и состоявшиеся всех мастей предлагали ей неоднократно «вечную любовь», все мыслимые материальные блага и покровительство. Она с искренней благодарностью отказывалась и обещания в «вечной любви» со смехом переводила в дружбу, и последние, кстати, потом неоднократно благодарили ее за эту самую дружбу.

— Я еще понимаю, если бы ты себе кого приличного после меня нашла. Но молодого дага* — надеюсь, он не в ларьке торгует... Ты все ниже и ниже падаешь...
Ее бывший был в числе негодовавших. Сам того не понимая, оказавшись, пусть косвенно, но причиной. Того,  что везде появляться с каким-то дагестанцем, ей было не стыдно. Однажды она получила урок на всю жизнь и поменяла свое мнение, сложенное после обывательских разговоров и страшилок про выходцев с этой горной маленькой республики…

— Ну что, красавица, давай говорить, раз пришла. — Дверь захлопнулась.
Их было человек десять, черноволосые, угрюмо смотрят на нее из-под бровей. «Даги, наверное, или чечены, черт их разберет». Ей казалось, что ее тело стало деревянным, она даже не могла разжать кулаки. Главное, не показывать им, что она боится. Надо выровнять ситуацию, дернется — растерзают. Ей казалось, что они слышат грохот, так стучало ее сердце. Она вежливо улыбалась, при этом внутри уже началась паника. Она понимала, что случись что, ей здесь никто не поможет.
— Ваша правота вне всяких сомнений, но что толку, вы меня порвете сейчас. Вы же мужчины, мусульмане, вам это чести не прибавит... Разве настоящие мужчины будут с женщиной разбираться?
— Я смотрю, ты грамотная очень, что тогда приехала сюда? — Один ухмыльнулся. Наверное, главный, сидевший по центру стола, напротив нее.
— Не грамотнее вас, раз сюда попала. — Призвав себе на помощь все «силы небесные» и вспомнив уроки актерского мастерства, она тогда с успехом выиграла эту в прямом смысле битву, расставшись с ними если не друзьями, но на хорошей ноте. Но эти полтора часа, пока она говорила, не останавливаясь, перевернули всю ее жизнь…
«Хорошая ты баба. Тебе надо дома сидеть и детей рожать. Зачем тебе такой мужик.  Ты права, даги с женщинами не базарят, в следующий раз можешь на другой народ нарваться» - так сказал ей старший напоследок. Она и не знала про порядки дагов, и кто с кем разбирается, ляпнула, лишь бы говорить что-то….
— Ты же знал, что там будут проблемы! Я же предупреждала тебя! А если бы со мной что-то случилось? Куча отморозков и я — ты вообще в своем уме был, когда послал меня «просто документы забрать»? — дома она накинулась на мужчину, который когда-то стал для нее центром вселенной.

— Да что с тобой могло случиться? Они бы тебя не тронули…  Ну, или получила бы удовольствие, в крайнем случае... — он даже от футбольного репортажа не стал отвлекаться.
— Мы с тобой, на минуточку, не чужие люди, не в подворотне перепихнулись! Я твоих детей носила! — она задохнулась от негодования. — Мы пятнадцать лет прожили, а ты меня, как разменную монету, кинул!
— Ну не выносила же, — он усмехнулся. — Все нормально, разрулила с дагами?

И в этот момент все ее чувства к нему умерли. Как будто кто-то нажал выключатель в душе. И именно тогда в голове промелькнула мысль, что если бы рядом с ней был дагестанец,  такую ситуацию представить было невозможно. Стереотип прочно был заложен в ее сознании.

Позже она никогда не распространялась об этом. Свекрови, проклинавшей ее. Родителям, не понимавшим ее бессеребренности, когда она ушла практически на улицу из особняка, не затевая раздела имущества. Друзьям, отвернувшимся от нее. Она никому не стала объяснять подробности. Она была благодарна ему за пятнадцать лет жизни и желала только счастья.

*Даг — сокращенно от «дагестанец», употр. в разговорной речи.
 

Глава 19

Теперь, рядом с Хасаном, она  была как за высокой каменной стеной. Она не заправляла машину и не ездила в автосервис, не разбиралась с электриками и прочими коммунальщиками, не договаривалась с директорами ресторанов о скидках на свои проекты. Он все делал сам, она даже не просила.
И он, по-прежнему,  загораживал ее своей спиной, нависая над ней, если они шли сквозь толпу. Он бы убил за нее, она не сомневалась в этом ни минуты. Она сама спросила его однажды об этом, чем вызвала его удивление:  « Зачем спрашиваешь? Ты меня за кого принимаешь?»
Нет, ей было не стыдно, наверное, даже наоборот. Она была рада, что судьба свела ее с дагестанцем.
Если бы ей удалось совместить две стороны своей жизни, она, наверное, чувствовала бы себя абсолютно счастливой. Но взгляды на жизнь у них были абсолютно разные.

— Не ешь левой рукой, ты так шайтана кормишь...
Возможно, в детстве она бы и восприняла это как-то по-иному, но теперь это лишь вызывало у нее усмешку. Но левой рукой есть перестала, опять-таки чтобы не спорить по пустякам. Также, не теряя времени на споры с ними, в которых она, кстати, никогда не выигрывала, она сменила шорты на длинные юбки. Просто выбрала из вороха пакетов, которые он принес однажды, то, что ей понравилось. В пакетах были только длинные юбки и куча платков-шалей.
Когда ей хотелось надеть что-то уж совсем короткое, она натыкалась на его изумленный взгляд, и он коротко кидал: — Ты в этом на улицу пойдешь? — и она шла переодеваться.

И бесконечные разговоры о будущем, которое она ну никак не могла принять.
— Я не могу жениться не на мусульманке, — он заводил эти разговоры постоянно. Нет, он не давил на нее — просто как бы между прочим заговаривая о будущем.

— Посмотри на меня, я тусовщица, я не религиозна, я даже в церкви не была ни разу. Я пью, курю, хожу по ресторанам. Мне нравится моя жизнь, моя работа. И потом, я читала, мусульманин может жениться на христианке.

— Может, кто-то и может, а я хочу, чтобы моя жена была мусульманкой.

— Ну…,  может быть, пока не поздно, тебе другую кандидатуру на роль жены присмотреть? — она вздохнула. — Послушай, это, в самом деле, не шутки. Я хочу, чтоб ты знал, я не хочу менять религию. Не потому, что мне что-то в религии не нравится. Просто я другого склада человек. Я выросла в другой среде, — она не знала, как еще объяснить.

— При чем здесь, где ты выросла, я тоже в Питере вырос. И потом, тебе ничего не надо менять в себе. Ты же веришь, что Бог один? — Она кивнула. — Вот видишь, ты и сама все знаешь.

— Ты пойми, верить-то я верю, но я же не молюсь, живу себе, как хочу, и не собираюсь это менять. Давай представим, что я приняла ислам и мы женаты, что дальше? Нарисуй мне картинку. — Свою жизнь она могла описать в будущем, она знала, что хотела и как ей это получить. А будущая совместная жизнь с ним была для нее какой-то абстрактно-туманной.

— Ничего не изменится, поверь. Просто ты не будешь курить, тусоваться по клубам, это для тебя же лучше. Хочешь — продолжай работать, не хочешь — сиди дома. Молитвы — тоже твое дело, это ты для себя делаешь. Ты что, думаешь, ислам — это тюрьма? Наоборот, это для души свобода.

«Ему бы проповедником быть»… — улыбалась она про себя.

— Ты уже сейчас заставляешь меня длинные юбки носить, а еще и платок, а что дальше будет? Ты же вообще меня не слушаешь, тебе все не нравится.
Он был слишком серьезным и правильным для нее.

— Русские женщины всегда длинные юбки носили, ты же историю преподавала. Это не я придумал, нормальные женщины напоказ ничего не выставляют. Конечно, ты должна голову прикрывать, это, кстати, и в христианстве есть.

— Все, спасибо, я поняла. А теперь ты представь — у меня в день минимум пять встреч, и заказчики все сплошь чиновники и бизнесмены. Я на встречу пойду в платке и юбке до пят? Я что, книжки про Бога продаю или пиаром и праздниками занимаюсь? Кто со мной дело будет иметь, если я замотанная буду ходить?

— Значит, не нужны тебе такие заказчики. Зачем тебе работа, где с тобой дело имеют, потому что ты в таком виде ходишь?

Вот так, все просто.

— В каком таком виде я хожу??? Это костюмы, это нормальные платья!  Мы,  живем в Питере, а не где-то,  в арабской стране. И я не понимаю, чего ради,  я буду менять работу, жизнь и свой гардероб.

— Это все ради тебя. Мы в мир голыми приходим и уходим так же, надо о душе заботиться.

 Они, определенно, говорили на разных языках.

— Моей душе очень комфортно в костюмах и на хорошей работе! Давай мы или перестанем друг другу мозг парить и разбежимся, или найдем какое-то разумное, цивилизованное решение, и ты прекратишь меня прессовать, — она решила поставить точку, хотя это был уже не первый подобный разговор. Хасан как будто не слышал всех предыдущих, и каждый раз все начиналось заново. Одни и те же слова, доводы, убеждения.