Последняя баржа

          Мне и армейскому другу моему Саше Пейсахису вдоволь довелось потоптать и изрыть траншеями дальневосточную и камчатскую землю, прокладывая кабельные линии связи. А также довелось нам грузить и разгружать баржи. Саша в одном из своих рассказов описал погрузку двухсотлитровых бочек, когда нашу команду молодых ангарских сержантов сразу по прибытии в Хабаровск направили во Владивосток грузить ГСМ для отправки на Сахалин нашей второй роте.
 
          Я же в своем рассказе "Последняя баржа" описал разгрузку муки на Амуре, где я провел последние месяцы службы, и здесь же написал подражание Сане на его рассказ. Но получилось это как-то вырванным из контекста: без оригинала утрачивается изюминка. И поэтому ниже с разрешения автора я привожу два отрывка из его рассказа "Хабаровск - Владивосток - Хабаровск". Весь рассказ можно прочитать на "Александр Пейсахис проза ру" в сборнике "Служу Советскому Союзу".
         
          А еще ниже помещаю свой рассказ "Последняя баржа" из "Воспоминаний о службе".


ХАБАРОВСК - ВЛАДИВОСТОК - ХАБАРОВСК (АЛЕКСАНДР ПЕЙСАХИС)

          Служба медом не казалась. Утром, после завтрака, мы строем шли к складу горюче-смазочных материалов, где в три яруса стояли двухсотлитровые бочки с соляркой. Эти бочки нужно было грузить на плашкоуты (маленькие баржи), которые затем буксир тащил на пароход. Топливо мы отправляли на Сахалин, где находилась одна из рот нашего батальона.

          Старлей со щелями вместо глаз и с бурятской фамилией Сивачёв был у нас в вагончиках редким гостем. Где он пропадал – не наше дело, но когда появлялся, несло от него спиртным сногсшибательно. Он залезал на стоящую бочку, по Наполеоновски складывал руки на груди и орал:
- Сержант Потупчик, … твою мать!
- Я! – отвечал Валерка!
- До обеда загрузить плашкоут, … его мать! В тринадцать сводить людей на обед, … их мать, в семнадцать – отдыхать, … вашу мать!
- Есть! – отвечал Валерка и добавлял негромко, - … твою мать!


ПОСЛЕДНЯЯ БАРЖА

          28 октября 1971 года мне исполнилось двадцать лет. Рано утром старлей Третьяков, явно вчера перебравший, дает мне вводную: оставляешь десять бойцов покрепче дома, остальных развозишь на работу, потом забираешь оставшихся и едешь к магазину.

          Солнце встает над сопками, морозный воздух бодрит, в зеркальной глади Амура, без единой рябинки, отражается необычайно хрустальная голубизна неба. Земля, скованная морозом, укрыта рыжим в изморози одеялом опавшей листвы. Снега еще нет.

          Около магазина стоит Третьяков с продавщицей, а в пятидесяти метрах от магазина ржавая баржа, уткнувшаяся носом в песчаный берег реки. А по краю Амура уже идут забереги. Навигация закончилась и эта баржа появилась неизвестно откуда. И баржа под завязку набита мешками с мукой, необходимым продуктом на долгую зиму жителям села Нижнетамбовское.

          Подгоняем задним бортом ЗИЛ-131 к борту баржи, ломая колесами береговой ледяной припай, открываем трюм и мешки идут по цепочке: трюм – палуба – кузов машины. Полную машину на склад магазина, разгрузка, укладка и обратно. А там: трюм – палуба – кузов. Пот смешивается с мукой и все мы в масках Арлекино.

          Работаем до вечера и баржа становится пустой. Укладываем последние мешки на складе и заходим в магазин. И начинается спектакль старлея Третьякова. Уж он ходит из угла в угол, и хмыкает неопределенно и посматривает жалобно на продавца. Ну ни как человек не меняется: как был мутным, так им и остался.
 
          Продавщица тихонько шепчет мне пару слов и я даю команду бойцам на выход, не забывая легонько подмигнуть нашему водиле. Зайдя в ближайший проулок, мы наблюдаем из-за забора, как наш любимый старлей тащит в машину пару увесистых вещмешков
 
          Возвращаемся в магазин и получаем свою трудом и потом заработанную долю. Продавец не скупится, и в подъехавшую машину мы грузим ящики с водкой и копченой тихоокеанской селедкой. Сегодня у меня юбилей, сегодня мы гуляем.

          И все-таки я хочу вернуться к Третьякову. Сравнивая со всеми офицерами, с которыми армейская судьба меня свела, я так и не смог понять этого человека. А потому решил представить, как бы мои бывшие командиры повели себя в магазине.
          Жолобов бы, уже поддатый, велел продавщице выдать нам ящик водки и два ящика селедки.
          Лейтенант Азаревич за час до окончания разгрузки баржи уехал бы домой.
          Старлей Кушнир с обеда стал бы пить и к окончанию разгрузки опоздал, но к нам в дом заявился бы обязательно в каком бы ни было непотребном виде.
          А старший лейтенант Борис Михайлович Сивачев? Лучше Сани Пейсахиса никто бы этого представить не смог.

ПОСЛЕДНЯЯ БАРЖА (ПОДРАЖАНИЕ АЛЕКСАНДРУ ПЕЙСАХИСУ)

          Старлей с нанайской фамилией Сивачев, с раскрасневшимся от выпитого алкоголя луноподобным лицом аборигенов нижнего течения Амура, залезает на бочку с прошлогодней селедкой и из узких прорезей глаз окидывает бойцов орлиным взглядом.
          - Продавец!
          - Я! – нервно вскидываясь, отвечает грудастая деваха, нависая над замызганным прилавком.
          - Выдать старшине Потупчику ящик водки и ящик копченой селедки, раскудрить, тудыть, сюдыть, и в общем… всех их мать!
          Нервная продавщица с перезвоном бутылок грохает ящик на пол.
          - Старшина Потупчик … твою мать!
          - Я! – отвечает Валерка и швыряет ящик с селедкой на пол рядом с водярой.
          - Закончить разгрузку муки … ее мать, баржу … ее мать, утопить в Амуре … его мать!
          - Есть, - отвечает Валерка и почтительно добавляет, - … вашу мать!
          Подойдя к двери и вспомнив, зачем сюда приходил, старлей дает последнюю вводную, - Ящики с водкой … ее мать, и селедкой … иху мать, ко мне в машину … ее мать! – и нетвердой походкой выходит из магазина, на прощанье хлопнув дверью так, что у нервной продавщицы еще долго колышутся над прилавком округлые груди.