А в голове, а в голове звенит и кружит...

На Спартакиаду пенсионеров-ветеранов команду как всегда собирали с бору по сосенке. Дорога предстояла дальняя, поэтому у здания администрации города собирались в пять утра.
Утро было морозным, и пенсионеры изрядно подмерзли в ожидании  автобуса. Маленькая женщина, ловко пнув камешек в ноги одному из мужчин, представилась:
- Лариса Афанасьевна!
Приняв камешек, мужчина отдал пас дальше, сказав:
- Николай Трофимович!
Чтобы согреться, стали пинать небольшой камешек, пасуя его друг другу. Вскоре все дружно веселились, и, глядя со стороны, трудно было поверить в то, что несколько минут назад эти десять человек не были даже знакомы.

Уже сидя в автобусе и украдкой глядя на ладненькую Ларису Афанасьевну, Николай Трофимович подумал, что ей не идет это имя. Лариса! Это что-то вальяжно-барское. А она похожа на девочку-подростка, девочку-сорванца. И имя у нее должно быть энергичное. Галка. Юлька. Но не Лариса.

Три дня соревнований были напряженными и насыщенными. На все виды ездили всей командой: кто-то выступал, кто-то болел. Болели дружно и азартно. Между Ларисой Афанасьевной и Николаем Трофимович установилась какая-то не видимая постороннему глазу связь. Но они-то эту связь чувствовали.

Николай Трофимович чувствовал, что его как магнитом тянет к этой ладненькой женщине с таким не подходящим для нее именем Лариса. Он всегда был уверен, что любит свою Зою. Красивая и умная женщина, великолепная хозяйка, внимательная и заботливая жена и мать. Как такую не любить?! Но сейчас его с неодолимой силой влекло к другой. Он не мог оторвать от нее восхищенных глаз. Как она плавает! Как  играет в теннис! Порхает, как бабочка! Птичка колибри! Он, взрослый сильный мужчина, стыдился признаться самому себе, что это влечение к этой чужой женщине сильнее его.

Вот уже третью ночь Лариса Афанасьевна не могла спокойно уснуть, ворочалась с боку на бок, боясь разбудить свою соседку по номеру Ирину Анатольевну. А причиной ее беспокойства и волнения был вчера еще совсем незнакомый Николай Трофимович. Вроде бы ничего между ними и не происходит. Но как он смотрит на нее! Вот и сегодня вечером, когда пенсионеры из разных команд собрались в холле гостиницы и задорно распевали под гармошку песни своей молодости, она почувствовала на себе его взгляд, взгляд по-мальчишески восхищенный. Этот взгляд волновал до самой глубины души. Под этим взглядом она была счастлива, она вновь чувствовала себя женщиной, а не рабочей лошадью, и женщиной желанной.  Давно на нее никто так не смотрел. Да и кому смотреть-то. Вечно пьяный муж и в молодости смотрел на нее нагло-похотливым взглядом, а с годами его взгляд стал равнодушно-безразличным.

Мозг сверлила какая-то навязчивая мелодия из прошлого. Мысленно напевая, она пыталась вспомнить слова.
- Ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла…звенит и кружит,
  Ла-ла-ла-ла, нельзя любить…..
 Это же Роксана Бабаян!
 А в голове, а в голове звенит и кружит:
Нельзя любить, нельзя любить чужого мужа!
Как мир старо, как мир старо, как мир не ново -
Не тронь его, не тронь его, не тронь чужого!

В день закрытия Спартакиады был банкет. Столы накрыли богатые, но без спиртного. Но это не помешало ветеранам задорно отжигать забытые шейки и твисты и даже вальсировать. Организаторы постарались, и в зале звучали любимые мелодии начала 70-х годов двадцатого века. А вот и «Падает снег» в проникновенном исполнении Сальвадора Адамо! Николай Трофимович пригласил Ларису Афанасьевну. Вот теперь можно было утонуть в объятьях друг друга, не боясь косых взглядов! Они не обнимаются, они танцуют! Его горячая рука, поддерживающая ее спину, обжигала через блузку.
Покачиваясь в медленном ритме танца, она, как свеча, таяла в его сильных и больших руках. Таяла и думала, как должно быть спокойно и уютно  его жене в этих крепких уверенных объятьях, женщине, лежащей на этой мощной груди.

Она скорее почувствовала, чем услышала прошептанные Николаем слова:
- Пойдем ко мне в номер.
Отпрянув, она уперлась локтями Николаю в грудь:
- Нет, нет! Нельзя!
- Почему нельзя? Кто сказал, что нельзя?
- Нельзя, просто  нель-зя!

Дорога домой была веселой. Товарищи по команде играли в карты, рассказывали анекдоты. И только они не участвовали в этом гвалте. И между собой не обмолвились ни словом. В город приехали поздно, поэтому автобус развозил всех по домам. Оказалось, что живут они рядом, всего каких-нибудь десять минут ходьбы.
Когда Лариса Афанасьевна, выйдя из автобуса, исчезла в кромешной тьме, в груди у Николая Трофимовича что-то оборвалось.

Дома его ждала жена. Захлопотала, накрывая стол, шебеча между делом:
- Ну что,Николаша, как съездили? Все хорошо? А мне почему-то так тревожно было, все сердце щемило, как перед бедой. Я даже Николаю Чудотворцу помолилась, защиты попросила.
- Глупости говоришь! Ну, какая еще беда! Все хорошо!
Обнял жену, поцеловал в макушку и добавил:
- Ну что,хлопотунья моя заботливая, чем мужа кормить будешь?
Лежа в постели и обнимая уснувшую на его плече жену, Николай Трофимович думал:
- Почувствовала беду...Молилась... Не зря молилась. Твой Николаша чуть было таких дров не наломал! Хорошо, что случилось это «нельзя». А то совсем было голову потерял. Наваждение какое-то. Вот уж точно говорят: «Седина в бороду, бес в ребро».

Лариса Афанасьевна, выйдя из автобуса, не стала сразу заходить в дом. Немного постояла на улице, подышала свежим морозным воздухом, подставив лицо редким снежинкам. На душе было легко,  светло и грустно. Почему? Видимо, Бог знает почему, а она не знала. Ведь ничего не было. Кроме этих восхищенных глаз. Ведь ничего, абсолютно ничего не произошло между ними. Может, именно потому легко и светло, что ничего не произошло. А почему же тогда грустно?

Она вошла в дом и сразу опустилась с небес на землю: на полу шматки грязи, на столе пустая бутылка, остатки еды и гора немытой посуды. Горько вздохнув, сняла верхнюю одежду и принялась за уборку и ужин.
Скоро ввалился пьяный муж и заорал с порога:
- Явилась, сучка?! Жрать давай!
Ел шумно, неряшливо и жадно, а она продолжала уборку.
 Еще не дожевав последний кусок, рыкнул:
- Марш в койку! Щас проверять буду, каким ты там спортом занималась!
Вымыв руки, покорно поплелась в спальню. Муж, дыша  в лицо перегаром,  долго возился и сопел, раздавив ее своим телом по постели, но ничего не получалось. Изрядно вспотев, отвалился к стене и, больно ткнув ее кулаком в груди, прошипел:
- Все из-за тебя, сучка!

Через минуту он уже громко храпел. А Лариса Афанасьевна, истерзанная и поруганная, беззвучно плакала. Плакала и с горечью укоряла себя:
- Ну почему, почему я сказала это дурацкое «нельзя»? Ну почему, действительно, нельзя? 
Кто-то из великих однажды сказал, что человек чаще сожалеет не о том, что он сделал, а о том, что он сделать не решился. Господи, как же  прав этот великий!