Любовь и смута. Глава10. ч. 2

Жизнь в стенах монастыря, при всём однообразии её будней, всё же не была столь пугающе унылой и безотрадной, какой она всегда представлялась Альберге - к её удивлению, благочестивые сёстры вовсе не проводили всё свое время запертыми в одиноких кельях, в непрестанных покаянных слезах и молитвах. Мир монастыря был полон труда, как физического, так и духовного, и именно здесь, в аббатстве святой Агнесс, бывшая графиня Дижонская впервые в жизни узнала каково это -  работать день деньской, не разгибая спины, и что значит жить заботами о ближних, при этом совсем не заботясь о себе. Эта наполненная смыслом деятельная жизнь целиком захватила её, позволяя молодой женщине, словно в награду за самоотдачу, отрешиться от печальных мыслей, хотя бы на время забывая о всех пережитых ею несчастьях и потерях.

Едва встав на ноги после болезни, Альберга стала помогать сестре-лекарше, заменяя вечно где-то пропадавшую Дидимию. Впрочем, достойно заменять бывшую помощницу лекаря ей удалось не сразу, сначала ей очень многому пришлось учиться и ко многому привыкнуть. Альберга не однажды видела как люди умирают, но никогда не видела как они появляются на свет, и поначалу вид родов вызывал в ней такой сильный душевный трепет, что у неё от волнения начинали дрожать руки. Однако она быстро сумела обуздать свои страхи, очень скоро пообвыкла и волнение прошло. Гораздо труднее оказалось в короткий срок овладеть ремеслом повитухи и научиться делать всё как надо. Выдержка Юстины вызывала искреннее восхищение - она не проявляла по отношению к тому или иному очередному промаху своей неопытной помощницы никакого гнева или раздражения, а только терпеливо указывала что именно надо переделать и кратко объясняла в чем ошибка. Альберга знала, что на месте сестры давно прибила бы такую неумёху, или уж точно бы прогнала вон с глаз.

Она очень уставала. Когда монастырский колокол звонил отбой, молодая женщина не чувствовала ни рук, ни ног и засыпала мертвым сном едва её голова касалась подушки. Усталость помогала ей справиться с теми душевными ранами, которые ей нанесла прошлая жизнь, и которые не мог бы вылечить ни один лекарь - душа как будто беспрестанно плакала, но у Альберги не оставалось ни времени ни сил, чтобы пожалеть себя, перебирая в уме все свои горестные потери. Она свыклась с непреходящей тоской, как с чем-то, что стало отныне её частью, запрещая себе хотя бы на мгновение задумываться об этом.

Теперь у неё была другая жизнь и даже другое имя. Аббатиса нарекла её Софией — в честь той святой, в день поминовения которой молодая женщина чудом избежала смерти.  Как бы ни было ей тяжело здесь, но там, за стенами монастыря, для неё не было жизни. Она убедилась в этом после одного происшествия, случившегося вскоре после её выздоровления.

Как-то под вечер раздался громкий стук в ворота, всполошивший весь монастырь — удары были такой силы, что, казалось, крепкие дубовые ворота вот-вот рухнут. Перепуганные сестры сбежались на монастырский двор, но появившаяся в сопровождении Юстины аббатиса велела инокиням немедленно разойтись по кельям. Охваченная плохими предчувствиями, Альберга сделала вид, что тоже уходит вместе со всеми, сама же осталась на дворе, притаившись за одной из колонн галереи жилого корпуса.

Матушка Цезария приблизилась к воротам. Удары прекратились - привратники сообщили нежданным и шумным гостям о том, что настоятельница уже здесь и сейчас будет говорить с ними. Поднявшись по маленькой лесенке, аббатиса выглянула в небольшое круглое оконце, расположенное в стене рядом с воротами. По другую сторону стен она увидела небольшой отряд рыцарей.

- К чему этот шум, сеньоры бароны, зачем вы тревожите святую обитель? - обратилась она к ним.

- Просим прощения, матушка-настоятельница, - отвечал командир отряда, - в округе появилась опасная преступница. Мы уже несколько седмиц к ряду тщетно разыскиваем её. Эта ведьма очень хитра и где-то притаилась, боясь справедливого возмездия за свои злодеяния. Мы думаем, что она скрывается в одном из монастырей, может статься, что именно здесь, и в таком случае вашу обитель ждут неисчислимые беды. Матушка, не обращалась ли к вам не так давно за помощью и кровом какая-нибудь незнакомка? Это может быть она. Её внешность обманчива, с виду это красивая молодая женщина, светловолосая, в богатой одежде. На безымянном пальце у неё обручальное кольцо, она украла его, чтобы все принимали её за знатную замужнюю даму. Её настоящее имя Альберга, хотя она могла назваться и другим именем...

Слушая этот жестокий приговор, Альберга в бессилии опустилась на землю, закрыв лицо руками. Бежать было некуда, защищаться было нечем. Она не двинется с места, пусть найдут её и убьют, так будет даже лучше, ангел смерти давно кружит над ней, но почему-то всё медлил до этого дня.

Кто-то грубо схватил её за предплечье:

- Значит, Альберга?! - с сердитым укором проговорила Юстина, покачав головой. - Ну-ка поднимайся! - не дожидаясь ответа, сестра-лекарша, всё также с силой сжимая предплечье подруги, стремительно увлекла её прочь с монастырского двора.

Женщины исчезли в темной арке жилого корпуса обители, пробежали по галереи, достигли внутреннего двора монастыря, пересекли его и оказались, наконец, в храме. Там  Юстина подвела Альбергу к алтарю и, приоткрыв алтарную занавеску, втолкнула подругу в это укрытие.

-  Сиди как мышь, - приказала лекарша своей помощнице, затем задула все свечи и спешно покинула храм.

Альберга, казалось, целую вечность просидела в тесной темноте, обхватив руками колени и склонив на них голову, прислушиваясь к тому, что происходило в монастыре. Сначала ничего не было слышно. Вдруг её сердце учащенно забилось — на дворе послышался шум, голоса, которые быстро приближались, вот они уже в храме — громыхание сапог, это солдаты. «Если они меня не найдут, то клянусь, Пресвятая Дева, я проведу здесь, в этом монастыре, всю оставшуюся жизнь, даже не помышляя об ином» - мысленно дала она обет.

Вскоре всё стихло, храм вновь опустел, теперь Альберга слышала лишь стук своего сердца, которое всё никак не могло успокоиться и продолжало бешено колотиться.
Прошло совсем немного времени, когда она опять услышала чьи-то шаги — на этот раз лёгкие и быстрые, и не успела она подумать кто бы это мог быть, как этот кто-то отдернул алтарную занавеску. Альберга вновь увидела Юстину, которая холодно кивнула ей, приказывая выбираться из укрытия.

Альберга с неохотой покинула свое уютное гнездышко и оказалась лицом к лицу с Юстиной и аббатисой - по их виду было ясно, что ей предстоит нешуточная взбучка, и в это мгновение бывшая графиня даже пожалела, что её не нашли искавшие её убийцы.

- Значит ты ничего не помнишь?! - сердито поинтересовалась Юстина. Кто бы мог подумать, что сестра-лекарь - обычно само спокойствие и умиротворение, оказывается, тоже умеет злиться.

- Но это правда, - быстро и уверенно отвечала Альберга, и тут же схлопотала горячую оплеуху — Юстина действительно редко гневалась, но берегись тот, кто сумел её разгневать.

- Она и Бога не боится! Я же видела, как ты испугалась, когда солдаты назвали твое настоящее имя! Ты прекрасно всё помнишь! Как ты могла обманывать нас всё это время! Какие ещё неприятности ты готовишь тем, кто спас тебе жизнь, кто дал тебе приют, кто заботился о тебе?! - по её голосу Альберга поняла, что лекарша готова угостить её ещё дюжиной таких же крепких, обжигающих щеки затрещин.

- Ты должна всё рассказать нам о себе, Софи, всю правду. Мы не можем раз за разом подвергать нашу обитель опасности из-за тебя, и это при том, что мы даже не знаем кто ты и почему тебя ищут солдаты короля, - сказала аббатиса. В отличие от Юстины она говорила с молодой женщиной достаточно спокойно, хотя видно было, что этот визит королевских рыцарей с обыском весьма встревожил её.

- Вот уж не думала я, что ты настолько глупа, что не умеешь отличать друзей от врагов! - продолжала отчитывать свою помощницу Юстина.

- Нельзя жить, никому не веря, - говорила матушка Цезария, - даже если кто-то обманул тебя и причинил тебе зло, грех думать, что все люди на свете отныне твои враги.

- Я и не думаю так, матушка, - виновато проговорила Альберга.

- Неужели, Софи?! Скажи-ка, а чего же тогда ты так долго морочила нам голову?! - резко отозвалась Юстина, пытаясь по выражению лица и голосу Альберги определить, насколько искренне раскаяние её помощницы.

Альберга молчала, опустив глаза, быстрыми движениями стирая со щек слёзы. Она хотела бы сказать Юстине, что невольно соврала только потому, что сама хотела забыть своё прошлое, вернее, она и не соврала вовсе, а говорила правду — ведь для неё самой действительно больше не существовало ни Альберги, ни всего, что было связано с этим именем.

- Слёзы тебе не помогут, - строго заметила сестра-лекарша, но уже куда более миролюбиво, поверив этим слезам. - Только истинная правда и искреннее раскаяние.

- Сестра Юстина, мы сейчас останемся с Софи наедине и я уверена, что её исповедь на этот раз будет вполне чистосердечной и искренней, - уверенно произнесла настоятельница.

Тем временем привратники накрепко заперли ворота и расположились в каморке у ворот, чтобы отужинать.

- А ведьма-то, что они искали, здесь, - усмехнулся один из них.

- Ну иди, догоняй этих выродков, коли охота подзаработать, - мрачно отозвался другой.

- Да была бы нужда...

- Вот и верно, враги наших врагов наши друзья, даже если это девчонка.

- Даже если это ведьма, - усмехнулся первый.

- Да поможет Господь нашему Людовику вернуть себе корону, - проговорил третий, отхлебывая пиво из глиняной чашки.

Так монастырь стал для Альберги надежным убежищем от врагов, а, кроме того, он стал для неё родным домом. Обитель приняла её, Альберга почувствовала это однажды во время утренней службы. Ни в домашней буржской часовне, ни в прекрасной ахенской капелле — никогда в жизни она не чувствовала ничего подобного — словно сонм ангелов закружил её в своём волшебном танце, и от счастья замерло сердце. «Святая Агнесс приняла тебя», - объяснила сестра Юстина, когда Альберга как смогла подобрала слова, чтобы поведать ей об этом. Хотя вне храма тоска вновь возвращалась к ней, чтобы терзать её душу, Альберга знала, что она справится, что высшие силы помогут ей забыть её прошлую жизнь. Через год она станет послушницей, и пути к прошлому больше нет.

Длинные летние дни пролетали незаметно, похожие один на другой: каждый из них начинался с утренней службы в храме — поначалу Альберга даже не слышала колокола, бившего подъем на заре. Тяжелые, полные отчаяния сны не отпускали её, пока Юстина сама не расталкивала свою помощницу, не привычную к таким ранним подъемам. Затем трапеза и работа в лечебнице, обеденная трапеза, потом монахини вновь работали, а после вечерней службы их ждала последняя за день скудная трапеза и отбой — после отбоя ни одной инокине не дозволялось покидать комнату.

 В кельях жило по нескольку человек. Соседками Альберги были Юстина и Дидимия. Иногда Юстина уходила ночевать в лечебницу. В такие вечера Дидимия становилась особенно разговорчива, но о чем бы она не заводила речь, уставшая до полусмерти Альберга засыпала после первых же её слов.

Не обходилось и без  непонятных для Альберги странностей. К примеру, за одной из трапез, когда кто-то молча дотронулся до её руки, прося передать хлеба, она взяла ломоть и, повернувшись, чтобы отдать его, увидела что монахиня, просившая хлеба — мужчина в женском монашеском платье. Альберга застыла с хлебом в руках, не сводя глаз с этого человека. За столом раздалось хихиканье.

- София, чего ты ждёшь, отдай хлеб Мартину, - сказала настоятельница.

Больше сомнений не было, назвав его имя, аббатиса развеяла все сомнения. Что все это значит? - Альберга в недоумении посмотрела на матушку, но та равнодушно продолжала есть.

- Да,  много непонятностей и странностей происходит у нас в обители, словно и впрямь последние времена близятся, - громко произнесла Теоделинда. В её голосе слышалась нескрываемая злоба, а взгляд, обращенный на матушку был полон ненависти.

Цезария промолчала, бросив на злобствующую монахиню ответный взгляд, полный спокойного достоинства. Монахини за столом продолжали трапезу, с опаской поглядывая то на Теоделинду, то на аббатису — над монастырем сгущались тучи, все это знали, со страхом ожидая когда разразится буря.