Своими глазами. Часть третья. Чужой среди своих

Глава 1. Свои.

Битва за Смоленск резко контрастировала с июньской катастрофой Красной Армии в Белоруссии. Если за первые две недели войны группа армий «Центр» продвинулась на 500—600 км, то за последующие два месяца — лишь на 150— 200 км. Это лишний раз продемонстрировало, что окружить и уничтожить основные силы Красной Армии западнее Днепра в соответствии с планом «Барбаросса» немцам не удалось. Планы германского командования изменились. Ему пришлось отказаться от быстрого захвата Москвы и искать новые решения.
                (Из книги Н.Шефова. "Битвы России")

Коснувшись шасси взлетной грунтовки, "Юнкерс-52" побежал по ней, подпрыгивая на мелких рытвинах, оставшихся от предыдущей бомбежки. Аэродром был фронтовым, а его взлетно-посадочная полоса соответственно - временной.            А это вам совсем не привычная бетонка постоянного аэродрома. Как в песне поется, "мы, друзья - перелетные птицы... ." Фронтовой аэродром на то и фронтовым называется, что его личный состав  постоянно перебазируется с места на место и настоящую качественную ВПП там строить незачем, поскольку его личный состав  "сегодня здесь, а завтра - там". Впрочем для такой машины как военно-транспортный "Юнкерс-52" грунтовая взлетно-посадочная полоса не представляет никакой трудности. Вот только длина ее была маловата. Я конечно не летчик, но на мой не профессиональный взгляд - для "Чаек" или тех же "Ишачков" - вполне достаточно, а вот для бомбовозов или транспортников ее может не хватить. Словно в подтверждение моих слов, рядом садиться встретивший нас  на подлете к аэродрому "И-15 бис". Спасибо, братец, что поверил покачиванию крыльями немецкого транспортника и не прошил нас очередью из своего "максима".

Стрельников вкупе с немецким пилотом мастерски посадили машину: как они по карте сумели выйти к аэродрому на необходимой дистанции от ВПП, как смогли точно сориентировать машину точно по центру полосы - ума не приложу, да и ни к чему мне это. Главное, что попрыгав на неровностях поверхности, детище Хьюго Юнкерса  наконец благополучно замерло на месте, устало помахав небу своими тремя пропеллерами. Если верить немецкой карте, приземлились мы где-то в окрестностях Смоленска, на полевом аэродроме у деревни с веселым названием Козлы.

Впрочем, в открытой двери никаких парнокопытных я не заметил. Зато прямо в лицо мне уставились стволы полдюжины карабинов и автоматов. С прибытием на родную землю, блин!
Немецкий летчик, сунувшийся было по привычке опустить трап, замер как вкопанный. Пришлось проделать это самому и первым же покинуть борт. Ко мне подошел коренастый старший лейтенант с малиновыми петлицами на гимнастерке, слегка отстранив начальника караула - белобрысого и веснушчатого "летуна"- "летеху", также бдительно целившегося в меня из нагана. Везет мне в последнее время на "особистов", однако!
- Сдать оружие! Кто такие?

Выполняю пожелания в порядке очереди. Спокойно расстегиваю кобуру "вальтера" -жаль если не вернут - хорошая машинка, достаю из-за пояса проверенный "ТТ". Подаю оружие аккуратно: рукоятками вперед. А то вдруг товарищи нервные окажутся: мне лишние дырки в теле ни к чему. После того как весь мой "арсенал" перекочевал в руки "старлея", обстоятельно отвечаю на его вопрос:
- На борту - пять человек. Трое - "окруженцы", угнавшие вражеский самолет. Двое немцев: один летчик, а второй - инженер, сотрудник секретного научного учреждения фашистов.

"Особист" выслушал мое объяснение без особого интереса. Это и понятно: мы прилетели из-за линии фронта, на немецком самолете. А врать, как известно, не мешки таскать. Зато руки одного из караульных,словно по клавишам рояля, пробегают по моей фигуре: сверху и донизу. Как говорится, доверяй, но проверяй! А мне пока никто доверять не обязан, хоть я и вражеский аэроплан угнал. Так что, второй вопрос "старлея" тоже вполне ожидаем:
- Документы?
Протягиваю свою красноармейскую книжку. Старший лейтенант внимательно просматривает ее и задает третий вопрос, который мне уже совсем не нравится:
- Дезертир?
Отвечаю максимально спокойно, понимая, что для демонстрации собственных амбиций время еще не пришло:
- Я демобилизован по ранению. Война застала меня в пути. Случайно встретился с "окруженцами" под Пинском. Один из них - капитан Смирнов - также находится на борту этого самолета.

Старший лейтенант кивает, но не мне, а стоящему сбоку караульному. Тот толчком ружейного ствола в спину указывает мне место в стороне от "особиста". Сам же "старлей" выкрикивает в открытую дверь:
- Выходи следующий!

Процедура приема моих спутников ничем не отличается от только что пережитой мною. Немцев правда не спрашивают, а лишь обыскивают. Затем их уводят в одну сторону, а нас - в другую. В другую - это в небольшое помещение с зарешеченными окнами, гдесудя по всему располагается местная "губа".

У стены довольно большой комнаты примостились деревянные нары: не привычные - откидные, а установленные на двух чурбанах и покрытые соломенным матрацем. Не "Хилтон", конечно, но ведро -"параша" в углу имелось. Так как желавших опуститься на это отхожее приспособление не нашлось, мы втроем уселись на деревянные нары, жалобно затрещавшие под нашим суммарным весом. Ничего, должны выдержать. В конце концов, мы не заказывали здесь однокомнатный номер, да и держать нас тут долго не будут. Как впрочем и кормить похоже не собираются, что очень жаль. С вечера мы "не емши" и "не спамши". Страх, пережитый за минувший день вызвал приступ такого сильного голода, что кажется будто кишки в животе друг другу кукиши показывают. А еще очень хочется спать и незаметно для самого себя я проваливаюсь в тяжелый беспокойный сон. Последний всплеск утомленного сознания отражает факт того, что мои товарищи дружно следуют моему примеру и мы засыпаем, прислонившись спинами к холодной стене.

Впрочем, в программу нашего пребывания на "козлинном" аэродроме сон явно не входит, потому что очень скоро бесцеремонная рука караульного немилосердно тормошит меня, а громкий голос дополняет процедуру пробуждения:
- Полуянов, подъем! На допрос!
Невежливо заставлять людей ждать, особенно если эти люди из особого отдела. Пошатываясь спросонья бреду на выход. Там меня уже дожидается мордастый ефрейтор - тоже обладатель малиновых петлиц. Услужливая память с готовностью рисует мне образ покойного "заплечных дел мастера" Хайбибулина. Ладно, поглядим на местный застенок кровавой "гэбни".

На удивление ничего "застенок" выглядит вполне благопристойно. Письменный стол, за которым сидит уже знакомый мне "старлей" и выкрашенный белой масляной краской подоконник, на котором разместился полный черноволосый человек в гимнастерке в петлицах которой поблескивают по три "шпалы", а на рукавах - комиссарские звезды с серпом и молотом. С портрета над головой "особиста" на меня взирает сам "вождь всех времен и народов", в полувоенном френче и с привычными черными усами. Умели же раньше художники писать картины сильных мира сего: куда ни стань - кажется, будто пронзительный взгляд "отца народов" смотрит прямо на тебя. Захочешь - не укроешься.

Напротив стола - цивильный деревянный стул, именно стул, а не табуретка, которую так удобно неожиданно вышибать из под расслабленного зада допрашиваемого. Отослав конвойного, "особист", на правах хозяина кабинета, кивает мне на стул и говорит спокойным, даже миролюбивым тоном:
- Садитесь.

Не ожидая повторного приглашения, занимаю уготованное мне место на стуле. Старший лейтенант изучающе  рассматривает меня. Отвечаю ему таким же внимательным взглядом, всем своим видом демонстрируя, что я - человек честный и поэтому интерес со стороны родных "органов" воспринимаю с пониманием и готовностью помочь. Наконец "смотрины" закончены и "особист" задает свой первый вопрос:
- Расскажите подробно когда и как вы оказались в окружении?

Тон "старлея" доброжелателен, а вот разложенные на его столе предметы - рулон с секретным посланием руководства "Куба", мой суперсовременный нож, трофейная губная гармоника и такой же фонарик - оптимизма мне не внушают, ибо призваны служить неоспоримыми уликами моей якобы шпионской деятельности.

Отвечаю кратко, но емко, в надежде, что Смирнов подтвердит мои показания. Чекист выслушивает до конца, не перебивая, а когда я замолкаю, задает внезапный вопрос:
- Почему в Вашей группе являетесь старшим Вы - рядовой боец, а не тот, кого Вы назвали капитаном Смирновым?
- В нашей группе нет старшего. Капитан Смирнов, будучи начальником штаба партизанского отряда "Мстители" должен был обеспечить мой отлет. Так сложилось, что вернуться в отряд он уже не смог, поэтому и полетел со мной.

Подробно рассказываю о своем пребывании у партизан и приказе товарища Андрея обеспечить прикрытие операции по захвату "Юнкерса". "Особист" слушает внимательно, а вот комиссар -  с явным недоверием. Когда я дошел до места, где немецкий лейтенант помог Стрельникову поднять самолет в воздух, он даже фыркнул от возмущения:
- То есть немецкий пилот добровольно согласился помочь угнать свой же самолет?!
Отвечаю по прежнему спокойно. Ибо по опыту знаю, что это самый верный способ заставить собеседника вернуться к нормальному тону разговора.
- Нет, но направленный на него пистолет оказался хорошим средством убеждения.

Пока майор искал как бы достойно ответить арестованному нахалу, "старлей" уже перешел к другой теме:
- Чем именно занимался доставленный вами немецкий инженер?
- Насколько я знаю с его слов, создавал какую-то машину для управления сознанием человека по заданию немецкой научной организации СС "Аненербе".
Брови "особиста" от удивления взлетают вверх:
- Такая машина уже создана?
- Не знаю, но опыты проводятся весьма интенсивно на территории бывшего монастыря в Пинске. Там немцы создали свой научный центр, который работает в обстановке строгой секретности.

- Бред какой-то, сказки про белого бычка! - раздраженно машет рукой политработник, но старший лейтенант его не слушает. Он о чем-то напряженно думает, а минутой позже говорит:
- Вам дадут карандаш и бумагу. Напишите подробно все, что Вам известно об этом центре и об этой машине.
- А теперь, Полуянов, объясните нам, что это такое? - с этими словами чекист показывает рукой на лежащие на столе предметы.

Вот он - момент истины. Если мне удастся убедить "особиста" в необходимости связаться с Москвой, миссия "Куба" наполовину удалась. Если же нет, то все, что сделала команда Академика, все что пережил я на этой войне - все было напрасным. От волнения у меня пересохло во рту и я судорожно сглотнул слюну. Заметив это, старший лейтенант подал мне стакан воды.
- Выпейте и успокойтесь.  Ваши показания мы проверим. И если Вы говорите правду, Вам нечего опасаться.

Спасибо тебе, "старлей" за эти слова. И пусть бы их услышали те антисоветчики из моего времени, которые представляют всех чекистов кровожадными палачами, а всех осужденных и расстрелянных ими - безвинными жертвами сталинского режима. Только вот один факт эти господа замалчивают: с 1934 по 1953 годы в СССР, то есть за 9 лет,  было осуждено за измену Родине около 450 тысяч человек, из которых к расстрелу было приговорено всего 10 тысяч 101 человек.
Данные эти я обнаружил как-то случайно, наткнувшись в интернете на выдержку из докладной записки Хрущеву, подготовленной в 1954 году тремя главными советскими "правоохранителями": генеральным прокурором Романом Андреевичем Руденко, министром внутренних дел Сергеем Никифоровичем Кругловым и министром юстиции СССР Константином Петровичем Горшениным.
Эти цифры заставили меня опять погрузиться в пучину мировой сети и выудить оттуда новые данные. Оказывается в современной,"демократической", России только на 1 февраля 2014 года в тюрьмах и лагерях сидело свыше 670 тысяч человек, около 1850 из которых отбывало пожизненный срок заключения. Умножьте-ка, уважаемые читатели,  эти цифры на девять. Впечатляет результат? Для полноты впечатлений вспомните, что подавляющее большинство современных "сидельцев" отбывает наказание отнюдь не за политические преступления, а являются обычными уголовниками, которые обкрадывают, калечат, убивают и насилуют своих сограждан. А теперь, честно ответьте себе сами: в какой стране жизнь безопасней - в СССР или современной России? Ну это к слову, так сказать, для полноты картины.

- Прошу прощения, товарищ старший лейтенант госбезопасности - говорю я. Однако сведения, которые я намерен сообщить Вам сейчас являются совершенно секретными.
После этого многообещающего начала я перевожу взгляд на сидящего на подоконнике комиссара. Главный большевик полка  прямо багровеет от злости, а лицо его приобретает цвет варенной свеклы.

- Да как ты смеешь, прихвостень фашистский!
Его ярость мне понятна и я отвечаю как можно мягче.
- Товарищ комиссар, прошу меня понять правильно. Говоря о секретности я не подвергаю сомнению Вашу персональную честность, а всего лишь напоминаю об ответственности лиц, посвященных в ту государственную тайну, носителем которой я в настоящее время являюсь.

Политработник уже открывает рот, чтобы выдать очередной поток возмущенной брани, но "особист" останавливает его:
- К Вашему сведению, Полуянов, я - начальник особого отдела авиаполка Иноземцев, а старший батальонный комиссар - товарищ Герасимов - является комиссаром авиаполка, на аэродроме временного базирования которого Вы находитесь. Поэтому он ... .

Но докончить фразу "старлей" не успевает, поскольку комиссар встает со своего подоконника и с гордым видом покидает кабинет, показывая что его совсем не интересуют россказни "немецкого прихвостня". Если бы мы втроем, в розовом детском возрасте, сидели бы в детсаду на песочнице, вот тогда бы поступок типа "я с тобою не дружок и не писай в мой горшок" был бы что называется к месту. Но сейчас лично мне этот поступок кажется банальным желанием чернявого уйти от возможной ответственности по известному принципу: меньше знаешь - крепче спишь. Что же, тем лучше. Дождавшись пока за комиссаром закроется дверь, я говорю начальнику особого отдела:
- Товарищ старший лейтенант, обернутый в серую пленку рулон - это листы бумаги, содержащие сверхсекретную и очень важную информацию для высшего руководства Советского Союза. Мне поручено ее передать в руки одного из трех человек: наркома внутренних дел товарища Берии, его заместителя - товарища Меркулова или лично Верховному Главнокомандующему товарищу Сталину. Что касается моей личности, то лгать Вам я не хочу, а правду сказать не имею права. Прошу только об одном: помогите мне доставить рулон в Москву.

Чекист выслушивает мою тираду молча, не меняясь в лице.
- Кто поручил Вам передать этот рулон и почему именно названным Вами лицам?
- Кто именно ответить не могу. Одно скажу твердо: не немцы и не из-за границы. Что же до второй части вопроса, то существует реальная опасность, что в руководстве партии и государства имеются люди, заинтересованные в ликвидации как самих документов, так и меня как передаточной инстанции.

Слушая меня "особист" вертит в руках рулон и мне приходиться его предостеречь:
- Рулон обернут в особую самовозгорающуюся пленку. При попытке его открыть без соответствующей подготовки, все документы быстро сгорят.
- Значит все-таки шпионы - задумчиво говорит "старлей".
- Нет, не шпионы. Скорее наоборот: люди этих шпионов обоснованно опасающиеся.
- Кто же Вы такой, Полуянов? - опять вопрошает Иноземцев, по-прежнему задумчиво вертя в руках мой сверток. Кто Вы такой и что мне с Вами делать?
- Товарищ старший лейтенант, прошу Вас доложить особый отдел дивизии о необходимости прямой связи с Москвой.

Старший лейтенант смотрит на меня с нескрываемым удивлением:
- Вы, Полуянов, в армии служили или эта Ваша форма - такая же "липа" как и названная Вами фамилия? Я не имею прямой связи с Москвой и не могу доложить поверх головы моего непосредственного начальника. И не могу просить его связаться с Москвой без тщательной проверки всего того, что Вы мне тут наговорили. А доказательств всему сказанному Вами - ноль!
Он прихлопнул раскрытой ладонью по столу, словно ставя точку в разговоре.

- Не совсем так, - отвечаю я. Сведения о центре в Пинске может подтвердить начальник партизанского отряда "Мстители" товарищ Андрей. Он же информирует Ваших коллег и об обстоятельствах моего появления в отряде. Это во-первых. Во-вторых, эти же сведения также могут подтвердить прибывшие со мною люди: капитан Смирнов, сержант Стрельников и пленные немцы.

"Особист" молчит и его молчание является для меня настоящей мукой. Наконец он отвечает также задумчиво:
- Сделаем так. Я допрошу Ваших ... спутников, а Вы пока посидите отдельно и напишите все, что Вам известно о немецком центре в Пинске.

С этими словами он нажимает на кнопку звонка, расположенную на краю стола и на пороге кабинета вырастает уже знакомая мне фигура ефрейтора.
-  Отведи задержанного в офицерскую камеру и дай ему бумагу и ручку. Абросимову скажи, чтобы привел ко мне капитана Смирнова. Действуй.

Арестное помещение для офицеров мало чем отличалось от солдатского. Разве что, матрац на нарах был потолще и помимо самих нар имелся небольшой стол. Табуретки к нему не полагалось, ибо нары почти вплотную примыкали к столу. Мне принесли поесть. Солдатский котелок с кашей, сдобренной тушенкой и здоровенный ломоть черного хлеба. Весьма недурно для изголодавшегося человека.

Сытость всегда располагает к покою. Его я обрел удобно разместившись на соломенном матраце и заложив за голову, за неимением подушки, сложенные "замком" руки. "После сытного обеда, по закону Архимеда ..." вспомнил я старый детский стишок. Однако поспать мне тогда не пришлось. С обратной стороны двери раздался скрежет засова и тот же караульный забрал пусто котелок и положил на стол два листа писчей бумаги и перьевую ручку с оловянной чернильницей. Писать такой "макалкой" было для неподготовленного вроде меня человека сущим наказанием. Пока я приноровился опускать перо в чернила ровно настолько, чтобы их хватило для письма, а не для кляксы, я успел посадить несколько хвостатых лужиц на листе.Но лиха беда начало, вскоре дело пошло споро и минут через пятнадцать краткий отчет об известных мне фактах деятельности центра в Пинске был готов. Подытоживая то немногое, что я знал из сведений партизан и краткого рассказа Ригеля, я высказал собственное мнение о необходимости скорейшего разгрома этого "осиного гнезда", поскольку адская машина Аненербе может быть опробована в самом скором времени. Не случайно же в Пинск прибыл представитель самого рейхсфюрера Генриха Гиммлера.

Выполнив таким Макаром свой долг перед Родиной, я завалился на матрац и заснул. Разбудили меня часа через три, не меньше. Тусклый свет в маленьком окошке под самым потолком свидетельствовал о приближении вечера. Я уже настроился на приятные мысли о сытном ужине, но суровая действительность жестоко обломала мои планы. Заржавевший засов снова заскрипел и конвойный повел меня в уже знакомый кабинет "особиста". На этот раз старший лейтенант Иноземцев был один. Он задумчиво смотрел в окно и эта задумчивость, так часто мелькавшая на лице "старлея" мне не понравилась. Нет, я не спорю: уполномоченный особого отдела полка - человек безусловной занятой и ему наверняка есть о чем подумать в одиночестве. Но что-то в выражении лица Иноземцева подсказывало мне, что раздумья его касаются как раз моей скромной персоны. И как водится, интуиция меня не обманула.

- Вас, Полуянов,доставят в особый отдел дивизии, в Смоленск - с ходу выдал мне новость чекист. Машина будет через пять минут. Ваши спутники уже ожидают Вас. Желаю удачи.

С этими словами старший лейтенант жмет мне руку и я чувствую, что он мне верит. Хороший мужик и на своем месте. Звук автомобильных моторов прерывает момент прощания. К зданию штаба подъезжают два автомобиля: черная легковая "эмка"  и полуторка - ГАЗ-А. Выходим на крыльцо. Из "эмки" вылезает стройный капитан госбезопасности в новенькой форме. Ладный такой капитан: шевиотовая гимнастерка и форменные галифе отглажены так, что любой старшина залюбуется. Что называется, "муха зад порежет". Хромовые сапоги начищены до блеска. Молодцы однако местные "особисты": враг рвется к городу, а у них остается время для приведения себя в парадный вид.

Капитан тем временем подходит к Иноземцеву и небрежно подносит правую руку к лаковому козырьку своей фуражки с красным околышем:
- Капитан Порожнюк, особый отдел дивизии. Где арестованные?
И взглянув на меня, недовольно морщится:
- Сержант, связать арестованным руки!

Выпрыгнувший из кабины полуторки крепкий, похожий на борца-"вольника", сержант сноровисто связывает руки сначала мне, а затем Смирнову и Стрельникову. Немцы же остаются несвязанными и Порожнюк кивает на них сержанту:
- Немцев ко мне в машину, а этих - и указательный палец капитана почти упирается мне в грудь - в грузовик. Живо!

Я с недоумением смотрю на Иноземцева. Похоже, что происходящее непонятно и ему. И это еще мягко сказано. Он покусывает нижнюю губу, но в действия старшего по званию не вмешивается. Подталкиваемые сержантом мы взбираемся в кузов, где нас принимает второй конвойный - с петлицами рядового на гимнастерке, но такой же дюжий и молчаливый. Стволом своего "ППШ" он указывает нам место в противоположном конце кузова. Садимся прямо на грязные доски настила, ибо никакой скамейки у задней стенки кабины не предусмотрено. Что впрочем и к лучшему. При тряске на фронтовых ухабах, да со связанными руками, с такой скамейки можно запросто вылететь за борт. Сами конвойные располагаются на ящиках из под снарядов и мы наконец трогаемся.

2. Ловушка.
Легковушка идет первой, мы следуем за ней и глотаем едкую дорожную пыль, щедро вздымаемую колесами "эмки". На каждой ухабине тело подбрасывает вверх и чтобы не удариться головой о настил кузова при падении вниз, мне приходится постоянно поднимать голову. От этого напряжения болят мышцы шеи. Повернувшись на бок, пытаюсь просунуть пальцы в щель между досками деревянного настила, чтобы обрести сцепление с кузовом, но этому мешают тесно связанные у самых запястий руки. Ладно, где наша не пропадала! До Смоленска недалеко, потерпим.

Терпеть действительно пришлось совсем недолго. Машины свернули влево и двигатели замолкли. Кажется приехали, но вот куда? До города мы не могли так быстро добраться, да и нет привычного городского шума. Сквозь щель между досками бокового борта вижу деревья. Похоже мы свернули в лес. Гремят запоры заднего борта и звучит команда: "Выходи!" Конвоиры поднимают нас буквально за шиворот и выталкивают вниз. Успеваю вовремя присесть на корточки и удержать равновесие. А вот Смирнову повезло меньше: он кубарем летит на землю, чувствительно приложившись об нее лицом. Последним "катапультируют" нашего летчика. Тот тоже сумел сгруппироваться, перекатившись на бок.
Да, начало многообещающее, что еще ждет нас впереди! Очевидно чтобы сообщить нам об этом, к арестованным не спеша подходит капитан. Он улыбается нам, словно старым друзьям. Вот только улыбка эта больше напоминает волчий оскал.
- Вот мы и прибыли. Для вас, господа - капитан делает жест рукой в сторону Смирнова и Стрельникова, эта остановка будет конечной. Ну а Вам, господин Полуянов, предстоит второй этап путешествия.

Он кивает конвоирам и те подхватывают за руки Смирнова и сержанта. Рванувшись вперед, я отталкиваю одного из конвоиров плечом и кричу:
- В чем дело, капитан?! Без них я никуда не поеду!
- И не надо! Вы, Полуянов, полетите на самолете. А Ваших друзей сейчас расстреляют - германскому командованию они не нужны.
Обалдевший от услышанного я не сразу нахожусь, что ответить и этот лже Порожнюк продолжает вводить меня в курс дела:
- Вы, Иван Федорович, находитесь в руках абвера. Слышали о такой организации?

Еще бы не слышать. В "Кубе" меня подробно "просветили" относительно всех спецслужб нацистской Германии. А память у меня хорошая. Поэтому без труда вспоминаю услышанное от преподавателей: "Абвер", что по-немецки означает "отпор", является военной разведкой и контрразведкой Третьего рейха. Создан в 1919 году полковником Вальтером Николаи, а с 1935 года  возглавлялся контр-адмиралом Вильгельмом Канарисом. Состоит из пяти отделов: разведка, саботаж и диверсии, контрразведка, иностранный и центральный отделы. В 1944 году, после ареста Канариса, утратил свое самостоятельное значение и был включен в состав Главного управления имперской безопасности РСХА и передан под начало начальника шестого управления РСХА бригадефюрера СС Вальтера Шелленберга.

- Хорошая работа! - не могу сдержаться от похвалы противнику. Сработали немцы и впрямь как по нотам: нашли меня и захватили, что называется, "без шума и пыли". Капитан картинно наклоняет голову в знак признательности:
- Благодарю. Кстати, позвольте представиться своим настоящим именем: обер-лейтенант Карл Шимански. Что касается Ваших друзей, то поверьте: их ликвидация - всего лишь военная необходимость.

- Скоро на это поле - он указал на поле, примыкавшее к лесной опушке - приземлится германский самолет. Взлетной полосы здесь, как видите, нет. Поэтому большому самолету тут не сесть, а вот "Шторьху", пожалуй, удастся. Но, увы, в нем всего пять посадочных мест. Я даже вынужден оставить в вашем тылу несколько своих людей. В отношении Ваших спутников сделать такого я не вправе.
Я попытался его прервать, но он произнес тоном не терпящим возражений:
- Дискуссии не будет, Полуянов. Я объяснил Вам мотивы своего поступка не из желания оправдаться, а чтобы Вы по достоинству оценили усилия германского командования по Вашему спасению из рук большевиков. Поверьте, в Москве Вас, в конечном итоге, ждали бы сталинские "девять грамм".
Словно аккомпанементом его словам в лесу хлопнули два негромких выстрела, потом еще два - очевидно контрольных.

Я бросился на немца, стараясь боднуть его головой в живот, но Порожнюк-Шимански оказался быстрее. Он легко уклонился от удара, одновременно сделав мне подножку. А когда я распластался в пыли, поднял меня за шиворот и поставил на ноги.Затем сказал чуть насмешливо, с легким пренебрежением:
- Будем считать, что свой долг перед товарищами по оружию Вы выполнили. Второй попытки делать не советую. Будет больно. Я могу доставить Вас и в бессознательном состоянии, но ... .
Он замолчал, подыскивая нужную фразу:
- Но я думаю, что Вы, Полуянов - разумный человек и способны по достоинству оценить гуманное к себе отношение.

Я стоял и тяжело дышал. В висках молотили сотни маленьких молоточков, грозя расколоть голову на мелкие части. Но откуда-то из глубины моего сознания выплывала и крепчала мысль: не смей! Ты - солдат, а не тряпка! Ты должен выполнить приказ! Иначе смерти Смирнова, Стрельникова, Остролиста, всех ребят, положивших свои жизни ради твоего спасения на аэродроме в Пинске - будут напрасными. Напрасными окажутся и ожидания твоих товарищей из "Куба", которые доверили тебе спасение Родины. Я понимаю, что это звучит немного пафосно, но тогда именно эти мысли удержали меня от того, чтобы вновь бросится на фашистского диверсанта.

Обер-лейтенант вероятно истолковал мое поведение как проявление того самого благоразумия, которое наконец заставило дикого славянина осознать гуманное отношение к нему, "недочеловеку", немецкого офицера. Отойдя в сторону он сказал что-то вполголоса вернувшимся из леса конвоирам. Те браво ответили "яволь" и принялись раскладывать на поле большой костер из сухих веток. Вскоре этот костер запылал ярким пламенем, разбрасывая красные звездочки искр и, сквозь треск горящих сучьев, я услышал далекий стрекот в вечернем небе.
Спустя всего пару минут на поле действительно приземлился маленький, похожий на кузнечика, самолетик. Его фюзеляж и крылья были выкрашены в пятнистый маскировочный цвет, а низ оставался светлым, по моему голубым, напоминая брюшко гигантского насекомого. Немцы называли эту машину  "Шторьх", что значит "Аист" и выпускали в более чем десятке модификаций как разведывательный и транспортный самолет. Приземлившийся образец представлял собой пассажирский вариант "Шторьха", способный взять на борт пять человек, не считая пилота. Шимански не лгал, немцы все рассчитали верно и эта "стрекоза"была единственным самолетом способным сесть на бывшее колхозное поле, не сломав себе шасси.

Я напряженно думал что делать. Дать усадить себя в самолет означало поставить окончательный крест и на своей судьбе, и на самом задании. Бежать из плена мне не позволят. Немцы очевидно понимают кто я такой и зачем прибыл сюда. Иначе бы они не направили в советский тыл свою диверсионную группу. Вот только откуда им известно обо мне? Я пожалел было, что напрасно не спросил об этом Шимански. Впрочем, вряд ли бы он стал делиться со мной оперативной информацией. Немец - совсем не дурак. Он и представился мне полным именем отнюдь не из-за бравады. Тут расчет психологический: вот мол какие мы, "абверовцы", информированные да ловкие. Все о тебе знаем. Так что, "камерад Полуянов", смирись и не "вякай". А не то, будет с тобой так же как и с товарищами твоими - пуля в лоб и вся недолга!
Надо было на что-то решаться. В моем распоряжении оставались не больше двух-трех минут. Сейчас дверца кабины "Аиста" откроется и ... .

И тут ночное небо разорвали бледно-желтые огни осветительных ракет. И почти одновременно с этим фейерверком со стороны леса раздалась громкая команда на немецком языке:
- Руки вверх! Вы окружены! Сопротивление бесполезно!"

Шимански вскинул свой "МП-40", но тут же свалился с простреленным плечом. Грохнуло еще несколько выстрелов. Над моей головой просвистела пуля и я запоздало рухнул на землю, чтобы не попасть под шальную пулю. Пилот "Шторьха" вновь запустил двигатель, но взлететь ему не дали. Дробная пулеметная очередь прошила кабину самолета и двигатель, обиженно чихнув сизым дымом, заглох. Весь бой занял минуты две-три, не больше. Потом луч фонаря уперся мне в лицо и я зажмурился. Тот же голос, что предлагал "абверовцам" сдаться, произнес:
- Вставайте, Полуянов. Все уже кончено.

Мне помогли подняться, развязали руки. Красноармейцы зажгли несколько факелов и при их свете собирали с земли брошенное немцами оружие. Гитлеровцы стояли в стороне под охраной автоматчиков. Среди них я увидел Шимански,. Щегольской наряд обер-лейтенанта изрядно помялся и был испачкан в земле. Правое плечо было перебинтовано и он болезненно морщился, поглаживая его здоровой левой рукой. А передо мной стоял старший лейтенант Иноземцев, держащий в руках "ППШ".

- Вы? - только и смог спросить я. Но как Вы догадались?
Иноземцев невесело усмехнулся. Затем снял фуражку и вытер вспотевший лоб платком.
- Ну, положим, догадался я не сразу. А вот подозрения кое-какие у меня появились сразу после того как они руки вам вязать стали. Узлы такие, особые - немецких разведчиков и диверсантов вязать учат. Мне такие уже приходилось видеть. Потом с немцами вас в разные машины рассадили: зачем спрашивается? Одним словом, после вашего отъезда позвонил я в дивизию, в особый отдел, и сверил приметы этого капитана. Шрамик у него приметный такой под глазом имеется.Вроде бы мелочь, но пригодилась. А когда выяснил, что никакой это не Порожнюк, сразу погоню организовал. Правда, сначала мы след ваш потеряли. Но тут опять случай помог. Заднее колесо "эмки" в резину трофейную "обуто". Вот по следу протектора мы вас и обнаружили.

- Они товарищей моих убили - хрипло сказал я. Смирнова и Стрельникова. Порожнюк этот велел. Его настоящее имя - обер-лейтенант Шимански.
Иноземцев подошел к пленным и поманил к себе Шимански. Тот не сдвинулся с места, но стоявшие возле него немцы расступились, пропуская советского офицера. С секунду особист рассматривал обер-лейтенанта молча, затем сказал:
- Подробно Вас допросят в Смоленске. Сейчас меня интересуют всего  два вопроса: откуда Вашему командованию известно о Полуянове и где его убитые товарищи?

Шимански молчал, глядя поверх головы офицера. Но Иноземцева такое поведение ничуть не удивило.
- Ну что же, дело Ваше. Желаете усугубить свое положение - мешать не стану. Вы, Шимански - мелкая сошка в абвере и отправлять Вас в твл никто не станет. Будете молчать - просто расстреляют как шпиона и диверсанта.

Немец усмехнулся.
- А если я расскажу о том, что знаю, вы, конечно, сохраните мне жизнь?
- Я не трибунал - спокойно сказал особист,- и приговоров не выношу. Но,в любом случае, продлить себе жизнь Вы сможете.
Шимански взглянул на него с интересом.
- Вы всегда так откровенны с пленными, господин старший лейтенант?
Иноземцев ответил не отводя глаз:
- А какой смысл мне Вам лгать? Думайте сами, Шимански. Выполнить задание своего командования Вы не сумели. Для абвера Вы стали потенциально опасным как человек владеющий определенными секретными сведениями. Спасти Вас из нашего плена Вашим начальникам не удастся. Да и не станут они этого делать. Не велика птица - обер-лейтенант абвера.

Я заметил как у немца при этих словах заходили желваки под скулами. Иноземцев же продолжал "качать" абверовца", выговаривая ему  тем же неторопливым тоном:
- Как Вы думаете, Шимански, какой приказ относительно Вашей персоны из Центра получит ваш резидент в Смоленске? Тот самый, что информировал Вас о Полуянове? Вот я думаю, что приказ он получил весьма категоричный - ликвидировать Вас. Причем, как можно скорее, пока Вы не начали давать показания в советской контрразведке. Или может быть Вам кажется, что полковник Эрвин фон Лахаузен настолько преисполнен лично к Вам особой симпатией, что немедленно  бросит на выручку весь полк "Бранденбург"?

При упоминании фамилии начальника второго отдела Абвера немец вздрогнул, будто его хлестнули плетью. Иноземцев же лишь усмехнулся:
- Что, не ожидали нашей осведомленности? Напрасно. Мы знаем о вашей службе намного больше, чем Вам хотелось бы. Поэтому лично Вы, Шимански, можете продлить себе жизнь лишь правдивыми ответами на интересующие нас вопросы. И учтите, что Ваши сведения - продукт скоропортящийся. У нас, русских, говорят: хороша ложка к обеду. Через день-другой им не будет никакой цены, а что это будет означать лично для Вас, обер-лейтенант, думаю мне объяснять не надо.

Я слушал особиста, мысленно восхищаясь его профессионализмом. Матерый диверсант Канариса "таял" буквально на глазах. Куда только подевался его лоск и самоуверенность. Лицо обер-лейтенанта напоминало сейчас физиономию базарного торговца, боящегося продешевить с ценой за свой товар. Наконец он заговорил и голос его зазвучал глухо как у простуженного:
- Мы могли бы отойти в сторону?
Иноземцев понятливо кивнул и они отошли к одной из машин. Не знаю какие секреты сообщил ему немецкий диверсант, но вернувшись старший лейтенант отдал команду:
- По машинам! Пленных и трупы расстрелянных - в грузовик. Полуянов, Вы с Шимански - ко мне в "газик".
Меня усадили на переднее сиденье потрепанного "козла", а Шимански устроился на заднем сиденье рядом с особистом.

На этот раз в Смоленск мы добрались благополучно. В особом отделе дивизии меня допросили и обещали доложить на вверх.
- Вы сейчас отдохните, - сказал мне пожилой майор госбезопасности. Комнату мы Вам приготовили. При Вас будет находиться охрана - для надежности. Хватит нам неожиданностей!

Комната, куда меня привели, служила прежде чем-то вроде спального помещения какого-то немаленького довоенного начальника. На железной кровати с пружинным панцирным матрацемя проспал как убитый до самого утра, точнее до того момента когда меня разбудил охранник. Все это время он провел сидя на табурете в противоположном конце комнаты. Разбудил он меня вежливо, слегка тронув за плечо, что было для меня хорошим знаком:
- Вставайте. Вас ждут.


Глава 2. Особо уполномоченный товарищ Иванов.

В кабинете начальник было накурено, хоть топор вешай. За круглым обеденным столом, оставшимся тут вероятно от прежних хозяев и их мирного семейного быта, сидели сам начальник, Иноземцев и еще какой-то военный в полевой форме с защитного цвета петлицами без знаков различия. Мне предложили сесть на один из венских стульев с гнутыми спинками, стоявших у стены подле входной двери.

- Значит так, Полуянов, - голос майора звучал устало. "Фрица" Вашего мы допросили. Много интересного он нам рассказал. Всего говорить не буду, Вам это ни к чему. Скажу лишь главное: "пасли" они Вас давно. Еще со времен Вашей "партизанщины". Их агент в Смоленске сообщил о том, что Вас и Ваших спутников собираются доставить в город. На пути к аэродрому группа Шимански устроила засаду. Наших людей перебили. Очевидно успеху диверсантов способствовала наша форма и весьма неплохо сработанные документы.

Кивком головы он указал на стопку красных удостоверений перед собой.
- Впрочем, это уже не главное. Шиманским и его группой займемся мы. Что же до Вашей судьбы, то теперь Вы поступаете в распоряжение ... .
Он запнулся, не зная как представить военного, но тот представился сам:
- Моя фамилия Иванов.
И заметив промелькнувшую на моих губах улыбку не рассердился, а тоже улыбнулся.

- Это не псевдоним. Моя фамилия действительно Иванов. Иванов Владимир Васильевич. Я занимаю должность начальника секретариата Особого совещания при наркоме внутренних дел. Лаврентий Павлович поручил мне встретить Вас и доставить в Москву. Со всеми имеющимися у Вас материалами. Вылет через час. Все вопросы - по прибытию. У Вас есть какие-то просьбы или пожелания?

Я пожал плечами. Какие там пожелания. Впрочем,... .
- Владимир Васильевич, прошу Вас распорядиться относительно похорон моих товарищей, Смирнова и Стрельникова, расстрелянных фашистами.
Он кивнул головой и обратился к майору:
- Степан Павлович, организуйте похороны погибших товарищей. Похоронить с воинскими почестями, место расположения могилы отметить на карте, на памятнике указать и фамилию Полуянова.

И обратившись ко мне, пояснил:
В ближайшее время наши войска оставят Смоленск. Будет лучше, если  немцы решат, что Вы погибли.
Он взглянул на часы и добавил:
- Сейчас мы наскоро перекусим и - на аэродром. Время не ждет. Генерал Лукин докладывает, что войска Гудериана взяли город в клещи. Государственный Комитет Обороны приказал защищать Смоленск любой ценой, но Вам здесь оставаться нельзя.

Спустя час громоздкий ТБ-3, надрывно гудя моторами, взял курс на восток. Меня ждала Москва и встречи, ради которых я и прибыл в это время, на эту войну. Закутавшись в шинель, предусмотрительно врученную мне при посадке - машина шла на максимальной высоте, из щелей нещадно дуло пронизывающим холодом - я раздумывал о предстоящем. Казалось бы, я на пороге цели: на пути в Москву, где мне наверняка предстоят встречи, если не с самим Верховным, то с его приближенными. Весь вопрос : с кем именно. Ибо от ответа на него зависит успех моего задания. Если что-либо из информации, покоящейся в запечатанном контейнере не понравится Сталину, Берии или кому-либо еще из советской "верхушки", о проекте "Назад в СССР" можно забыть, причем навсегда. Ну а для меня лично это будет означать лагерь. И это при самом оптимистическом раскладе.
Выход я видел один: строго следовать инструкции данной "Академиком" и отказываться от разговора с любыми другими лицами кроме Сталина, Берии или на худой конец Власика. Последний вариант наименее предпочтителен: генерал Власик - всего лишь охранник, хоть и главной персоны в СССР, но все же охранник. Никаких политических решений он не принимает, но вот связей и возможностей у него немало. И главное: он действительно предан Сталину, предан по-собачьи, поэтому любого замышляющего недоброе в отношении Хозяина порвет как Тузик тряпку. Значит надо убедить его в существовании серьезной угрозы Вождю со стороны окружения и в необходимости моей личной встречи с Иосифом Виссарионовичем, как единственной возможности эту угрозу устранить.
При этом нужно предупредить этого Иванова о невозможности вскрытия контейнера другими лицами, что неизбежно приведет к полной потери его содержимого. Очень жаль, что я не успел предупредить Сталина о грядущем пленении немцами его старшего сына - Якова. Ведь именно эта личная трагедия станет первой причиной трех инфарктов Вождя в победном сорок пятом. Знать, что твой сын, твоя кровь, в руках заклятых врагов, иметь возможность его спасти, обменяв на фельдмаршала Паулюса, и не сделать этого во имя миллионов погибших и плененных фашистами советских людей - можно лишь представить себе скольких душевных мук это стоило Верховному Главнокомандующему!

- О чем задумались, Никифор Сергеевич?
Голос Иванова, прорезавшийся сквозь гул моторов, вернул меня в новую реальность. Поменьше эмоций, дорогой товарищ Полуянов! Твой главный бой - еще впереди. И вести тебе его придется с врагом невидимым и потому особо опасным. Имя ему – предательство. И предатели во сто крат опаснее фашистов, ибо скрываются за партбилетами и ответственными государственными должностями. И знать ты их почти не знаешь, кроме иуды Хрущева, конечно. Да и о нем сказать тебе пока нечего.
Это через полтора года, в марте сорок третьего летчик-истребитель 18-го гвардейского истребительного авиаполка старший лейтенант Сергей Никитич Хрущев - сын нынешнего секретаря ЦК КП(б)У и члена военного совета Юго-Западного фронта - будет сбит в бою с немецкими "фоккерами" над калужской деревней Жиздра. Сбит и по слухам пленен немцами. В мое время некоторые историки полагали, что в плену он стал предателем и был расстрелян партизанами по приказу Сталина.
С тех мол самых пор люто возненавидел Никита Сергеевич Вождя всех времен и народов и поклялся ему жестоко отомстить, что и осуществил: сначала в марте 1953-го, участвуя в заговоре против Генсека, а потом и в феврале 1956-го, опорочив память убиенного своим пасквилем "О культе личности Сталина".

Не знаю, как все там было в действительности, но лично мне эта история кажется обычной "уткой". Причем, обделавшейся в полете и потому весьма дурно пахнувшей. Окажись сын Хрущева в плену  у немцев, они бы непременно объявили бы о такой удаче по радио, в газетах, напечатали бы агитационные листовки с фотографией сына сталинского приближенного. Да и не стали бы отцы-командиры представлять предателя посмертно к ордену Отечественной войны первой степени. Одним словом, сын за отца не отвечает. Пал летчик  Сергей Хрущев смертью храбрых в боях за Советскую Родину - и вечная ему память! А что отец его предателем оказался и в памяти народной остался как "трепло кукурузное"- за это сын не в ответе.

- Никифор Васильевич, Вам плохо? - в голосе Иванова зазвучали тревожные нотки. Мысленно я усмехнулся. Как же, боится товарищ особо уполномоченный не довезти ценный груз до места назначения.
- Спасибо, Владимир Васильевич, я в порядке. Укачало немного с непривычки. Сейчас пройдет.
Иванов кивает с пониманием и кричит мне в ухо обнадеживающую новость:
- Подлетаем к Москве! Скоро пойдем на посадку!

Ну что же, здравствуй столица мирового пролетариата! Как-то встретишь ты меня - "скитальца во времени"?



4. Дача.

Все дачи государственной элиты (исключая дачи в курортных районах на Юге) находились в ближнем Подмосковье, по направлению Рублево-Успенского шоссе. В 1930-е гг. официальной зоной правительственных дач стал подмосковный поселок Усово, где и до 1917 г. богачи строили виллы.
    (Из статьи "Государственные дачи: история и современность")

"Скитальца во времени" столица встретила противным моросящим дождем. И хотя на дворе август, дождь был по-осеннему холодным. Покинув неуютное чрево  ТБ через люк внизу фюзеляжа, я крепко приложился головой о край этого отверстия, помянув недобрым словом создателя этого летающего сарая.
Все-таки рост в 190 сантиметров не слишком располагал к акробатическим трюкам через узкий лаз. Под размашистое крыло самолета нырнула защитного цвета «эмка».Забравшись в ее уютный салон, я плюхнулся на заднее сидение, ощутив собственным задом тугую упругость стальных пружин. Да, комфорта в "эмке", конечно, маловато. С другой стороны, кузов довольно высокий, садиться можно, не слишком сгибаясь как в большинство современных иномарок.
Иванов уселся рядом, а на переднее сидение сел встречавший нас лейтенант со ставшими для меня уже привычными малиновыми петлицами. Мотор фыркнул и обиженно заурчал, обдав салон запахом сгоревшего бензина. Водитель-сержант выжал сцепление и дал газ, включив сразу максимальную передачу. В другой обстановке я бы высказал ему что-то вроде «не дрова везешь!», но глянув на сосредоточенное лицо Иванова решил промолчать. Кто их там знает, этих «гэбэшных» начальников: может у них такая манера - трогать с места в карьер, считается особым шиком.
В дороге мы молчали. Иванов сидел, погрузившись в размышления, порученец - «летеха» уставился вперед на дорогу, словно впервые по ней ехал, водитель уверенно крутил «баранку». Одним словом, все при деле. Ну а мне думать было не о чем. О предстоящих событиях я уже поразмыслил в самолете, а терзать себя пустыми переживаниями я не люблю: бесполезное это занятие! Поэтому я постарался устроиться поудобнее, вытянув длинные ноги под сиденье впереди сидящего лейтенанта и принялся рассматривать мелькавший за окном пейзаж.
Как я и предполагал, меня повезли не в Кремль и не на Лубянку, а за город. Ясен пень, отцы – командиры сперва изучат привезенную мною информацию, а потом уж решат, что со мной, бедолагой, делать. При таком раскладе мне главное не трепыхаться и не пытаться корчить из себя всезнайку, явившегося сюда кого-то и чему-то поучать. Надо будет, сами спросят. Что-что, а спрашивать эти наследники «железного Феликса» умеют.
Машина наша тем временем съехала с асфальта и покатила по грунтовке, а потом и вовсе свернула в лес. Проехав с полчаса по лесной дороге, мы остановились перед деревянным шлагбаумом, окрашенным в темно-зеленый цвет. Слева от шлагбаума виднелась такого же цвета караульная будка, у которой стоял боец с красной повязкой на рукаве. Второй караульный занял позицию справа, держа на изготовку свой ППД. В окошке будки виднелась белобрысая макушка третьего члена наряда, и слышался приглушенный разговор. По телефону, небось, докладывает. Старший наряда козырнул опустившему стекло лейтенанту, но документы тем не менее проверил внимательно. Обо мне не спросил. Очевидно предупрежден о наличии пассажира. Эта спокойная деловитость бойца мне понравилась. Нет здесь той расхлябанности и "пофигизма", который привычен мне - человеку из 21-го века.

Спустя еще пять минут наша "эмка" остановилась у крыльца скромного на вид деревянного дома, напоминающего летнюю дачу. У крыльца стоял человек в полувоенном френче, но без фуражки. Небольшой рост, полная мешковатая фигура, глянцевито блестящая лысина придавали человеку добродушный вид. Но внимательный взгляд прищуренных карих глаз резко контрастировал с этой внешностью.
- Здравствуй, Михайлыч! - подал ему руку Иванов. Вот, принимай гостя.
И обращаясь ко мне добавил:
- Степан Михайлович Круглов - комендант этой дачи. Он покажет Вам Вашу комнату, ну и вообще ... .

Правая кисть Иванова описала в воздухе полукруг, очевидно демонстрирующий безграничные полномочия коменданта. Я вежливо кивнул и также представился хозяину дачи:
- Полуянов, Никифр Васильевич.
В ответ тот улыбнулся и сделал рукой приглашающий жест, дескать, добро пожаловать! Я обернулся к Иванову, но тот в дом явно не собирался.
- Обустраивайтесь, Никифор Васильевич. Отдыхайте Пока у нас к Вам... .
На слове "пока" Иванов сделал едва заметный акцент.
-  Всего две просьбы: снять защиту с привезенных Вами материалов и как можно подробнее написать, ну скажем, отчет  об  обстоятельства Вашего появления на оккупированной гитлеровцами территории и обо всем, что нам следует знать о Вас и тех людях, которые Вас к нам направили.

Понятно. Товарищи Иванов и К. хотят сверить содержащиеся в рулоне сведения с тем, что напишу я. Не доверяют. И правильно делают: мало ли что рассказать можно. А вот бумаги - дело другое. какой-никакой, а все же документ. Из будущего, так сказать.

Ответил я уставным: есть! Что Иванову понравилось. Я вообще заметил, что в нынешнем времени люди привыкли мыслить и говорить военными формулировками: "надо", "приказано", "есть". Это и понятно: страна едва лишь оправилась после германской и гражданской войн, а тут вот новая германская война накатила. Или, правильнее будет сказать, третья Отечественная. Помнится, что Первую мировую войну в августе 14-го в России Отечественной называли. По аналогии с войной 1812 года. Потому что Германия тогда России войну объявила, а не наоборот. Это потом уж империалистической и захватнической обзовут. Будто бывают войны, начатые по каким-то другим причинам. Не бывает таких в истории. Всегда кто-то нападает, чтобы чего-то там отнять. И кто-то обороняется, чтобы защитить свое и себя самого. А теперь вот - третья Отечественная подкатила. И опять, как и Наполеон, Гитлер на нас без объявления войны напал. И опять за спиной бесноватого фюрера, как в прошлом из-за спин колченогого кайзера и маленького корсиканца зловеще выглядывал туманный Альбион. Сейчас, правда, вкупе со своим  заокеанским союзником. Заклятые союзники, блин! Ладно, что-то меня в историю потянуло. Не время сейчас для экскурсов в прошлое. И так в нем по уши завяз.

Иванов тем временем жмет мне с Кругловым руки и, обдав на прощанье бензиновым облачком, укатил со своим адъютантом. Круглов же, как радушный хозяин, повел меня осматривать свои хоромы. Ах, как бы я хотел сводить в эту экскурсию наших олигархов. Чтобы показать им что такое государственные дачи или, как их тут называют, объекты! Никакой показной роскоши, никаких "секретуток" с подолом выше причинного места. Все просто и удобно. Восемь комнат. Из них два рабочих кабинета. В одном разместился сам комендант, другой же, по совместительству еще и библиотеку, выделили в мое распоряжение. Прислуга или, как ее тут называют обслуга, конечно имеется. Две женщины средних лет: горничная и повар. Два мужика - подсобника. Они на кухне помогают,а заодно двор метут и за садом ухаживают. Он тут весьма даже симпатичный. Ухоженные клумбы с пышными розами, ирисами, гладиолусами и прочей красотой, названия которой я не знаю. Не цветовод я по жизни.  С десяток фруктовых деревьев, в основном яблонь и вишен. Между клумбами и деревьями насыпаны песочные дорожки, выложенные по краям красным кирпичом. Внутри дачи тоже царит спартанский уют. Обход владений Круглов начал с туалета и ванной комнаты, что весьма разумно, учитывая, что ни на борту "ТБ", ни, конечно,  в "эмке" сортира не предусмотрено. Нормальный унитаз, правда с высоко расположенным сливным бачком, от рычага которого тянется витая цепочка с металлической грушей на конце. Туалетная бумага намного плотней нашей. Тоже очень предусмотрительно: не газетами же пользоваться в самом деле. В них, между прочим, портреты горячо любимых вождей печатают.

На полочке в ванной аккуратно расставлены "мыльно-рыльные " принадлежности: круглое мыло "Рекорд" желтоватого цвета с запахом уже забытого детства, зубной порошок "Пионер" в красивой жестяной коробочке, на которой изображен мальчишка в пионерской форме и не то пикой, не то флагштоком в правой руке. На флагштоке-пике гордо развивается треугольный красный флажок. Зубная щетка вот насторожила длиной щетины. Такой и до миндалин достать можно! Что еще? Ага, безопасный бритвенный станок "Масштамп", рядом опасная бритва "Зиллингер", на костяной ручке которого застыли два пляшущих человечка. Помазок с кустообразной щетиной. Крема для бритья тут не предусмотрено. Вместо него - душистое мыло. Учитывая, что за время моих партизанских будней, я не брился неделями, сегодняшние условия являются просто комфортными.

В моей комнате тоже все прибрано и стерильно чисто. Обстановка простая, но удобная. Рабочая, я бы сказал. У широкого окна, выходящего прямо в сад, небольшой, двухтумбовый, письменный стол. На нем чернильный прибор из зеленого мрамора и стопка бумаги. В углу комнаты - высокая тумбочка, на которой стоит портативный патефон Молотовского завода, рядом - стопка виниловых пластинок в бумажных конвертах с круглым отверстие посредине. Это чтобы название пластинки прочесть можно было. Пробегаю глазами по верхнему конверту: сиреневый круг с изображением логотипа Апрелевского завода грампластинок: радио вышка, увенчанная звездой. Ниже - содержание записей: фокстрот "Рио-Рита" и танго" Черные глаза". Типичный довоенный репертуар советского слушателя. Я таких песен в "Кубе" наслушался, ну и с детства кое-что запомнилось. Одним словом, слушать можно, под настроение конечно. Две стены отведенной мне комнаты занимают массивные книжные шкафы красного дерева и явно дореволюционной работы. На полках тускло поблескивают золотым тиснением книги в старинных переплетах. Большинство томов на иностранных языках. В основном. на французском и немецком. Но есть книги и на русском языке.

 Сегодня такая библиотека стоила бы миллионы, причем не деревянных, а вполне себе американских денег. Причем заметно, что фолианты эти находятся здесь не ради интерьера. Их часто снимают и читают. Следов пыли на полках шкафов нет. У края шкафа, напротив окна примостилась небольшая конторка, на которой видны стопка листов и стаканчик для канцелярских принадлежностей. В нем несколько фаберовских, остро отточенных карандашей. Хозяин, не Круглов, нет, а тот, кто тут работает - человек, видно, незаурядный и весьма, весьма образованный. Вот бы познакомиться с этим человеком. Впрочем, всему свой черед.

Уловив мой заинтересованный взгляд, комендант милостиво разрешает мне пользоваться библиотекой. Вежливо благодарю, хотя с моим скудным запасом немецких слов только комиксы читать. У противоположной стены стоит кровать - предмет явно не вписывающийся в благородный ансамбль библиотеки. Кровать эта металлическая, панцирная - солдатская кровать без всяких там излишеств. Ее видно сюда недавно занесли, специально для меня. Чтобы я поменьше по дому шастал. Словно прочитав мою мысль, комендант пояснил:
- В спальне ремонт. Так что не обессудьте, спать придется здесь.
Потом добавил, будто извиняясь:
- Вашего передвижения по дому это никак не стесняет. Можете также свободно гулять по саду, но за забор прошу не выходить. Сами понимаете, объект наш режимный.

Я кивнул: понимаю мол, не маленький. Кровать застелена чистым бельем и покрыта серым солдатским одеялом. После партизанской землянки или недавней "губы" - райское ложе, не меньше. Сздади послышались шаги горничной, оповестившей, что обед уже накрыт в столовой. Совсем некстати я вспомнил Василия Алибабаевича из рязановской комедии "Джентельмены удачи": "Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста!"

Шутки-шутками, а обед был прямо-таки царским. Янтарная уха, гречневая каша с аппетитными свиными котлетами, салат из свежих помидоров и огурцов. И все это со свежевыпеченным хлебом, да под холодные "наркомовские" сто грамм. Вот это, я понимаю, война! Обедали мы вдвоем с Кругловым. Наблюдая как я лихо управился со свей порцией, он велел горничной принести мне добавки. Без ложной скромности я осилил и эту порцию. После чего возымел горячее желание написать благодарственное письмо в Наркомпрод или куда там еще. Нет, я отлично понимаю, что сегодняшний обед - праздничный и завтра меня ожидает меню попроще, но о завтрашнем дне сейчас я думать не хочу. На войне завтра может просто не быть. Так что, будем жить днем сегодняшним. Обед завершился чаепитием из настоящего самовара - настоящего тульского, фабрики Баташова, о чем гордо свидетельствовала выбитая на его медном боку дата: 1881 год. К чаю прилагались пряники, не тульские, правда - мятные, но очень даже вкусные. И мед! Как же давно я не ел сладкого и вообще - не ел такой вкуснятины!

После обеда Круглов предложил мне сыграть в шахматы, предварительно спрсив умею ли я играть. Две партии я уверенно выиграл, а третью сдал, чтобы не слишком огорчать коменданта, который похоже всерьез увлекался этим "еврейским боксом". Заперев моего короля свои ферзем в углу доски, комендант довольно крякнул: мол, знай наших! Чтобы сделать человеку приятное, я решил ему подыграть:
- Да, позорный мат Вы мне поставили, позорнейший.
- Почему "позорный"? - удивился комендант. У меня, между прочим, второй спортивный разряд.

Мысленно усмехнувшись, я объяснил ему, что "позорным" называют, мат, когда удается припереть вражеского короля в углу шахматной доски, так, чтобы у того не осталось лазейки для отступления. Круглов сначала слушал довольно потирая руки, но потом вдруг как-то разом стал серьезным.
- Угол, лаз! - воскликнул он и хлопнул себя ладонью по лбу. Как же я сразу не догадался?!
О чем это он так сокрушался я не успел спросить, потому что Круглов тут же поднялся из-за стола и, сославшись на срочные служебные дела, ушел. Вернее, убежал, покинув поле шахматной баталии. Подозреваю, чтобы остаться победителем.

Я же решил прогуляться по саду, а заодно и осмотреться кругом. Привычка у меня такая, между прочим, очень даже полезная. По крайней мере, она не раз выручала меня в моем прежнем мире. Пройдясь по песчаной тропинке до железных ворот, я выглянул за забор сквозь щель в высоком заборе. Метрах в десяти я увидел часового, прогуливавшегося по периметру дачи. Дойдя до противоположной стороны сада, я узрел второго охранника. Часовые двигались навстречу друг-другу и, поскольку территория дачи вместе с садом была невелика, встречались они каждые пятнадцать минут. Это я по часам определил и на всякий случай запомнил. В углу двора находился какой-то сарай или склад, я не присматривался к нему особо. Когда я проходил мимо, мне показалось, что в сарае раздался какой-то шорох. Я остановился и прислушался, но шорох не повторился. Возможно мне просто послышалось, в любом случае надо сказать об этом коменданту. С этой мыслью я направился в дом, писать заказанный мне Ивановым отчет.

Эта работа отняла у меня часа полтора, поскольку я не спешил, подробно описывая события своей жизни, начиная со знакомства с Доком и Академиком до встречи с Ивановым в Смоленске. Писать я благоразумно решил карандашом, решив, что кляксы на полях документа, предназначенного для руководителей советского государства будут выглядеть оскорбительно. Закончив работу, я аккуратно собрал листы, их получилось двенадцать, в стопку и придавил ее мраморным пресс-папье, лежавшим на столе. Вот и все: кончил дело - гуляй смело!

Встав из стола, я решил найти себе интересную книгу и направился в свою библиотеку. После часа усиленных поисков, остановился на дореволюционном издании "Истории пугачевского бунта" Пушкина. Взял книгу и расположился в деревянной беседке напротив клумбы с ароматными розами. Благодать! Сиди себе и книгу почитывай. как будто и войны никакой нет. Не думаю, что мои "каникулы" затянутся надолго, поэтому буду использовать сегодняшнюю возможность по полной. Для полноты ощущений сходил на кухню и попросил у добросердечной поварихи Авдотьи стакан чаю и пакет печенья "Советское". Полюбовавшись на выпуклую пятиконечную звезду, окаймленную снопами колхозной пшеницы, я быстро опустошил коробочку - печенье было не пакетированное как в моей реальности, а в картонной коробочке, в полкило веса. 

Читал я до самого вечера, пока стемнело. Когда глаза перестали различать буквы, с сожалением закрыл книгу, предварительно вложив вишневый листок на последней странице. Если получится, дочитаю завтра. На крыльцо вышла горничная - Катя, позвала к ужину. Комендант еще не вернулся, так что ужинал я в гордом одиночестве. После сытного печенья я был не особенно голоден, поэтому ограничился чашкой чая и бутербродом с маслом и медом. Постоял с полчаса на крыльце, слушая стрекот цикад и ожидая возвращения Круглова. Вечер стоял теплый, погода словно не желала напоминать людям, что не так уж далеко от Подмосковья идут жестокие бои и враг упорно рвется сюда. Но где же комендант? Странно, может случилось чего. Взглянул на циферблат часов: ого, уже двадцать два ноль-ноль! Ладно, сейчас команда "отбой", а завтра - завтра будет завтра.


Глава 5. Ночное происшествие.

Вещие сны — это сновидения, которые предсказывают то, что чуть позднее произойдет в реальности: вещими принято называть сны, события из которых впоследствии происходят наяву. Разумеется, далеко не каждый сон — вещий: иногда какие-то события, места или люди снятся просто потому, что человек чересчур «зациклен» на какой-то проблеме: так, например, ночные кошмары, сны, в которых за вами кто-то гонится — косвенный признак того, что вас мучает какая-то проблема или неприятная ситуация.   
                (Из "Толкового словаря сновидений")

Той ночью мне приснился жуткий сон. Здоровенный боевик навалился на меня, старая схватить своими ручищами за горло. Сбросить врага я не мог, поскольку правая рука была ранена и занемела от потери крови. Волосатые лапы уже обхватили шею, из открытого рта бандита веяло таким смрадом, что даже во сне меня стошнило. Еще минута и мне - конец! Вдруг чья-то сильная рука отбросила бандита словно куль с мукой. Присмотревшись к своему спасителю, я узнал своего прадеда. Он что-то говорил мне, но слов я не слышал. События происходили будто в немом кино. Я не стал мешкать и изловчившись из последних сил, подобрал здоровой левой рукой невесть откуда взявшийся рядом камень и ударил им врага в висок. Раздался странный звон и голова бандита рассыпалась словно разбитая хрустальная ваза. Кусок этой вазы упал мне на голову, пребольно врезав по лбу. Взревев от ярости, я перекатился на бок, чувствуя, что проваливаюсь куда-то вниз. Последним, кого я увидел был, невесть откуда взявшийся,мой прадед, метнувший этот осколок куда-то в сторону. Где-тот рядом громыхнул взрыв и вспышка пламени ярким пламенем хлестнула меня по глазам, пробудив от ночного кошмара.

Очнувшись, я увидел себя лежащим на полу. Оконная рама валяется на полу, вокруг осколки стекла. В комнате витает едкий запах тротила. Спустя полминуты распахнулась дверь и в комнату ворвались вооруженные бойцы охраны во главе с незнакомым мне лейтенантом.
- Живы?! - бросился он ко мне.
Я осмотрел себя: руки ноги, тело - целы, встал. Ничего не болит, не считая правого плеча. Ну это я о пол при падении приложился. Что еще?  Шишка на лбу не маленькая. А она откуда?

- Что случилось? - спросил я лейтенанта.
- Покушение на Вас, товарищ Полуянов. Гранату в окно бросили.
Гранату? Так вот что меня по лбу во сне стукнуло. Стоп, но граната взорвалась не в комнате, иначе я бы сейчас был нафарширован осколками. У "эфки" радиус осколочного поражения  - до 200 метров, да и начинка в 60 граммов тротила способна разнести меня на куски. Так что, взрыв определенно произошел на улице. Но ведь гранату кинули в меня, то есть в комнату. Кто же выбросил ее наружу?
- Ловко Вы ее в окно швырнули! - уважительно проговорил лейтенант, осматривая выбитую взрывом раму. Еще бы миг и ...

Что бы случилось через миг он не договорил, потому что за окном раздался рокот нескольких моторов и лучи автомобильных фар заплясали в ночной темноте. Спустя минуту в коридоре загромыхали кованные сапоги и в дверь буквально вломилась целая толпа людей. Впереди этого скопища был сам товарищ особо уполномоченный Иванов. За его спиной возвышался рослый и коренастый майор госбезопасности в сопровождении двух автоматчиков. Процессию замыкали два человека в белых халатах: мужчина - очевидно врач, из под халата которого выглядывали медицинские петлицы капитана и молодая девушка - надо думать, медсестра, через плечо которой была перекинута санитарная сумка с большим красным крестом.

- Вы ранены?! - бросился Иванов ко мне.
Я уверил особо уполномоченного в полном своем здравии. Но тот уже не слушал. Убедившись, что я жив, тут же передал меня в руки эскулапов, которые принялись ощупывать меня как родного. Ладно, если бы осматривала меня лишь девушка. Я бы согласился тогда даже на полный медосмотр, но медсестричка стояла лишь на подхвате, а основным исследователем выступал лысый военврач. Впрочем, свое дело он знал туго и через пять минут четко по-военному доложил Иванову, что пациент не получил никаких видимых ранений и травм, поэтому к транспортировке готов. Мне не слишком понравилось, что обо мне говорят в третьем лице и я попытался перехватить инициативу, но не тут-то было. За меня принялся майор. Он уже успел выслушать доклад лейтенанта и теперь надеялся получить у меня подробности покушения.

Увы, я его ничем не порадовал. Бросившего грнату я не видел, ибо спал крепким сном. А что гранату выбросил наружу мой прадед я говорить не стал. Не хватало еще познакомиться с местной "дуркой"! Вместо этого я спросил Иванова где сейчас комендант. Заодно рассказал об услышанном шорохе в сарае и странных словах коменданта об угле и лазе. Майор нахмурился и, прихватив с собой автоматчиков, вышел их комнаты. За окном опять послышался звук мотора и свет фар переместился в угол двора, где находился сарай. Спустя короткое время майор вернулся один, еще более хмурый и озабоченный. Он отозвал Иванова в сторону и они стали о чем-то шептаться. Проявив свою природную бестактность, я подошел к ним и спросил, что обнаружено в сарае. Ответил Иванов.
- Вы неправильно формулируете вопрос, Никифор Сергеевич. Не "что", а "кого". Там лежит труп Круглова. Ему свернули шею.

Вот так значит: именно  я, того не желая, стал косвенным виновником гибели коменданта, напомнив ему про этот треклятый угол.
- А все-таки, товарищ Полуянов, - обратился майор. Как Вам удалось во сне отбросить гранату?
Дотошный чекист, такой так просто не отстанет. Отвечаю спокойно, без тени раздражения в голосе:
- На мое счастье я вовремя проснулся.
И тут же сам спрашиваю, но не майора, а Иванова:
- В сарае обнаружен тайный лаз?
- Именно! - опять вступил в разговор майор. Вы, представьте, оказались провидцем. Лаз ведет в овраг по ту сторону забора. Мои люди сейчас там работают, но едва ли обнаружат что-нибудь интересное. Диверсантов и след простыл.

- Диверсантов? - вопрос мой звучит с сомнением, что не укрылось от бдительного майора.
- А кто же еще мог на Вас покушаться? У Вас есть другие факты или подозрения?
Подозрения у меня есть, но делиться ими с чекистами я не спешу.
- Нет, но мне непонятно каким образом диверсанты смогли пробраться на тщательно охраняемый объект?
Майор кивает головой, словно показывая, что данный вопрос не дает покоя и ему.
- И какой вывод сделали Вы?
Я пожимаю плечами.
- Выводы - это по Вашей части, товарищ майор госбезопасности. Мне лишь непонятно откуда немцам стало известно о моем прибытии на этот объект в первый же день и каким образом они смогли так быстро перебросить сюда, практически в советскую столицу, своих диверсантов? Вам это не кажется странным?
На помощь к майору приходит Иванов.
- Да, вопросов много. Будем разбираться. Вас же мы сейчас переправим в безопасное место.
Я лишь мысленно усмехнулся: если эта дача не является безопасным местом, то где же его искать? В бункере?
Воспользовавшись тем, что майор отвлекся на разговор с подошедшим лейтенантом, я негромко сказал Иванову:
- Владимир Васильевич, я уже докладывал вам, что мне необходимо связаться по телефону с товарищем Берия.
- В этом нет необходимости, - голос особо уполномоченного звучал как-то отстранено. Вас приказано доставить непосредственно к наркому. Так что, собирайтесь, Никифор Васильевич, и, как говорится, в путь-дорогу.
Собрав разбросанные по полу листы своего отчета и закинув в "сидор" немудреные свои пожитки, я вышел на крыльцо дачи, поначалу встретившей меня так гостеприимно.

Вспомнился Круглов. А ведь он пожалуй спас мне жизнь. Наверняка меня собирались убить другим, более надежным, способом. Но Круглов, приметив в овраге странную нору, ведущую за забор дачи, догадался, что выход следует искать в сарае. Явившись туда, он наткнулся на убийцу, который был вынужден устранить не в меру догадливого коменданта. После чего уже самому преступнику пришлось действовать быстро: отсутствия Круглова не могли долго не заметить. Вот почему в мое окно полетела граната. Но почему Круглов отправился в сарай сам, не прихватив с собой никого из охраны дачи? А может быть не сам?
- Извините, товарищ майор, - обратился я к чекисту. Круглов был сам?
Тот ответил не сразу. Взглянул на меня с прищуром, будто пытаясь понять куда я веду.
- Сам. А что?
- И убийца подошел к нему, как я понимаю, сзади?
- Похоже на то. Вам что-то известно, Полуянов?
- Всего лишь мысли вслух, товарищ майор.
- Майор Полесов, - запоздало представил мне своего коллегу Иванов. Он проводит дознание по теракту на даче.
- Так что у Вас за мысли, Полуянов? - продолжал выпытывать Полесов. Может поделитесь?
А чего бы и не поделиться. Терять мне все равно нечего. Если меня хотят устранить свои, то сейчас я в их руках. И вырваться мне едва ли удастся. Если же я ошибаюсь, то помочь чекистам - это мой долг. Эх, была не была!

- Я думаю, - произнес я, тщательно взвешивая каждое слово, что меня хотели устранить "свои", а вовсе не немцы. Немцам не удалось бы так быстро узнать мое местонахождение и выслать сюда диверсионную группу. Думаю также, что бедняга Круглов отправился в срай не один. Я его знал, конечно, мало, но вот на наивного простачка он как-то совсем не был похож. И убил его тот самый человек, которого он взял себе в помошники. Убил, чтобы не сорвать все покушение. А после этого дождался темноты, швырнул гранату в окно и бежал через тот самый лаз в сарае. Он, конечно, видел, что покушение не удалось. Поэтому, думаю, постарается повторить свою попытку.

Полесов и Круглов переглянулись. В их взглядах промелькнуло нечто неуловимо острое, как отточенный клинок.
- Интересная версия, - процедил майор. Пожалуй, что заслуживает внимания.
- Мы примем Ваши размышления к сведению, - торопливо добавил Иванов. А теперь, прошу в машину. Нарком ждет.

"Врешь ты все!", - подумал я. Никто меня в Москве не ждет. А ждет лишь пуля, да яма в лесу, куда вы упрячете труп. Теперь я не сомневался, что покушение на меня было делом рук местных чекистов. По чьему именно заданию они действовали я не знаю, но тот некто был весьма влиятельным человеком, если сумел организовать всю эту комедию с дачей. Разговор наш велся негромко. Стоявшие во дворе бойцы охраны его не слышали. Что делать? Броситься за помощью к ним? Но кто мне поверит? Сочтут за спятившего от страха психа и все. Нет, надо придумать что-то другое. Что-то, что заставит предателей проявить свое истинное лицо. Нужен, так называемый, "момент истины".


5. Момент истины.

Так в испанской корриде называется решающий момент поединка, когда становится ясно, кто станет победителем — бык или матадор. Иносказательно: момент, когда правда становится очевидной, момент прозрения. 
     (По материалам сайта "Академик")

Я давно заметил, что решение трудной задачи порой приходит как-то само собой, главное поймать, почувствовать миг, когда надо действовать. Вот и сейчас фортуна не замедлила повернуть ко мне свое приветливое личико. Правда личико это было скорее красной, налитой соком, рожей охранника, рывком отворившего дверь.
- Товарищ старший майор госбезопасности! Вас к телефону срочно, "Сам"!

Из этой высказанной залпом тирады я уяснил два важных для себя момента. Во-первых, товарищ Иванов является товарищем старшим майором госбезопасности, что по "гэбэшной табели о рангах" равняется целому армейскому генерал-майору. Во-вторых, товарищи майоры, как старший, так и его младший собрат, действуют от лица какого-то таинственно лица, коего даже сами чекисты именуют трогательно-почтительно: "Сам".
А теперь, сказал я сам себе, загадка для двоечников: кто такой этот самый "Сам", если известно что на побегушках у него целая свора чекистов во главе с двумя майорами, а в их полном распоряжении спецдача? Ответ очевиден: могущественный "Сам" - ни кто иной, а народный комиссар внутренних дел Советского Союза, генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия. И что же получается: меня приказал устранить Берия? Бред. Зачем тогда все эти выкрутасы с подкопом, бросанием гранаты? Вывели бы к стене сарая, да и пустили бы "в расход". Или бросили бы во внутреннюю тюрьму на Лубянке, чтобы сначала допросить перед финалом. Нет, здесь что-то не так. Вторая версия: Иванов и Полесов решили меня убрать по приказу кого-либо из заместителей Берии. Нарком узнал и в последнюю минуту вмешался. Тоже чушь. Не тот человек Лаврентий Павлович Берия, чтобы позволить держать себя в неведении о появлении на госдаче таинственного пришельца из будущего.

Мои размышления прервал голос Иванова:
- Никифор Сергеевич, пройдите, пожалуйста, в дом.
Сказано это было тоном приказа, но присутствие во фразе междометия "пожалуйста" оставляло надежду, что мой статус гостя, а вместе с ним и моя голова останутся пока целыми. Мы прошли в гостиную: большую и светлую комнату с пятью окнами и удобной мягкой мебелью покрытой белыми матерчатыми чехлами. Когда мы уселись в глубокие кресла за столом, Владимир Васильевич заговорил. Вот тут-то и лопнули как мыльный пузырь все мои версии, как обдуманные, так еще и не родившиеся.
- Вот, что Никифор Сергеевич. Я буду называть Вас так, хотя мне известно, что это не настоящее Ваше имя.

Я мысленно вздрогнул: хорошенькое начало разговора, нечего сказать! А Иванов продолжал тем же сухим бесстрастным тоном учителя математики, объясняющего теорему не слишком прилежному ученику.
- Так вот, Никифор Сергеевич, пришло время "расставить все точки над Й". Через час сюда приедет нарком. Он поручил мне провести с Вами предварительную беседу, чтобы сэкономить его время. Буду краток, ибо Вам предстоят еще завтрак и сборы.  Мы покидаем эту дачу.

- Итак, давайте по порядку. Во-первых, опыты по перемещению во времени в СССР ведутся уже давно. С определенного момента руководить ими поручено мне. Нам удалось перед самым началом войны направить в будущее своего посланца - Вашего, Никифор Сергеевич, прадеда. К сожалению, мы не можем пока определить точного времени и места перемещения. Не в состоянии мы и предусмотреть и различные нюансы, связанные с возможными контактами нашего посланника. Так, например, мы не смогли предусмотреть Вашу встречу с прадедом. Впрочем, это даже лучше, что она состоялась. Но об этом чуть позже. Первый этап эксперимента прошел успешно. Ваши товарищи направили к нам Вас, снабдив важными материалами. Их изучают сейчас наши специалисты, но уже ясно, что их ценность велика.

Иванов нажал на едва заметную кнопку звонка, утопленную в ручке кресла. В комнату вошел один из охранников.
- Распорядитесь, чтобы нам принесли чаю - велел он. Затем, когда тот вышел, продолжил тем же менторским тоном.

- Во-вторых, наш посланник сообщил нам о том, что творится в Вашей стране.
Иванов особо выделил интонацией слово "вашей", будто желая подчеркнуть разницу между нами, сидящими в двух шагах друг от друга.
- С его слов мы поняли, что Вашим товарищам и проекту в целом грозит опасность попасть в руки людей, являющихся нашими и вашими врагами. Таким образом, возникла угроза перемещения к нам и других лиц из будущего, помимо Вас. В условиях военного времени, да еще и крупномасштабного наступления германских войск, это было крайне опасно. Поэтому было принято решение эксперимент и все контакты с людьми из будущего прекратить, а их самих, если они все же попытаются к нам проникнуть, изолировать.

- "Изолировать" - это уничтожить?! - вырвалось у меня.
Моя эмоциональная реплика совершенно не смутила товарища Иванова. Он ответил так же спокойно и уверенно.
- Да, если иного способа изоляции не представиться. Мы, Полуянов, большевики-ленинцы и приказы партии привыкли выполнять, а не критиковать как это делали Ваши современники. Впрочем, мы отвлеклись от главного.

Так вот, в-третьих, мы ориентировали особые отделы на поиск человека с Вашими приметами. Первый сигнал, что Вы прибыли и возможно находитесь у партизан мы получили через неделю после начала германского вторжения. Организовать Вашу эвакуацию из отряда "Мстители" было поручено старшему лейтенанту Сухолисту. Эту задачу он выполнил.
"Ценой собственной жизни" - подумал я. Старший майор словно прочитал мои мысли: проницательный все же мужик товарищ Иванов!
- Да, он и его группа погибли и представлены к правительственным наградам посмертно. Я знаю, что в Вашем времени, Полуянов, принято всячески чернить коммунистов. Оправдываться не стану, в этом нет нужды. Мы живем в жестоком мире и в суровое время, поэтому порой нам тоже приходится быть жесткими. Если Вы захотите разобраться в том, что видете здесь объективно, думаю сами поймете.

Я просто кивнул головой. Время шло, а главного посланец Берии еще не сказал.
- Нас насторожила информация о создании немцами в Пинске секретного центра по линии Аненербе. Об этой организации мы знаем мало, но известно, что одним из направлений ее деятельности является сбор сведений о случаях путешествий во времени. Потом Вы оказались в расположении авиаполка и оказались под опекой капитана Иноземцева. Сотрудник он опытный, однако дал промашку - не распознал сразу абверовскую диверсионную группу. К счастью, Иноземцев быстро сориентировался и Вас удалось спасти.

Я открыл было рот, чтобы напомнить о Смирнове и Стрельникове, но Иванов предостерегающе поднял руку. Он определенно читал мои мысли и мне осталось лишь опять кивнуть в знак готовности слушать.
- Стало очевидным, что немцы также ведут разработки "машины времени", однако насколько далеко они продвинулись в этом деле, узнать не удалось. Ни Шимански, ни другие пленные диверсанты этого не знают. Но сам интерес врага к Вам, как посланцу из будущего, говорит, что они действую в одинаковом с нами направлении. Тогда было решено доставить Вас сюда, на эту дачу. Коменданту Круглову было поручено обеспечить Вашу полную безопасность. Но тут случилось непредвиденное.

Он глотнул чаю и на секунду замолчал. Я воспользовался этой передышкой, чтобы задать вопрос, давно вертевшийся у меня на языке:
- Почему мне дали возможность позвонить? Я ведь просил Вас об этом еще там, в Смоленске!
Иванов допил чай и ответил предельно кратко:
- У нас не было к Вам, Полуянов, полного доверия. Не буду скрывать, нет его и сейчас. Хотя Ваше поведение в последних событиях позволяет предполагать, что Вы на нашей стороне.
От возмущения я даже задохнулся и не сразу нашелся, что сказать. Иванов же продолжил:
- Вы, Полуянов, человек из другого - капиталистического государства. Я допускаю, что Вы и Ваши товарищи из этого "Куба" - люди честные и действительно готовы послужить нашей Советской Родине. Но и ставка в нашем деле слишком велика, чтобы проявлять неосмотрительность.

- Вы говорили о чем-то непредвиденном, - угрюмо напомнил я.
- Да, именно непредвиденное обстоятельство прервало наше изучение Вашей личности. Очевидно, Вы все же оказались правы и среди высшего руководства партии и государства имеются недобитые "враги народа". Мы предполагали, что они существуют, но что они пробрались на самый "верх" не думали. Эти люди решили Вас похитить, для чего и приготовили подкоп. Круглов в последнюю минуту раскрыл их замысел, но сорвать его еже не успел. Видя, что похищение невозможно, они решили Вас убить, бросив в окно гранату. Не знаю, каким образом, Вы сумели проснуться в нужный момент, но это спасло Вам жизнь. Честно говоря, когда мы с Полесовым, прибыли сюда, первым моим предположением был Ваш сговор с врагом. На этот случай у нас были самые определенные инструкции.

Что это за "инструкции", я прекрасно понимал. По коже пробежал холодок. Если бы не звонок наркома, ... .
И опять Иванов словно прочел мои мысли:
- Да, Вас спас звонок товарища Берия. Очевидно, у него появилась дополнительная информация, о которой мне ничего не известно. Думаю, что дальнейшее сообщит Вам он сам.
- А теперь, - он посмотрел на наручные часы и поднялся из стола. Вам пора завтракать и собираться.

Я тоже встал и молча направился в свою комнату. Меня охватил какой-то внутренний подъем, какой обычно бывает перед боем. Иванов прав: все, что я сделал до сих пор - лишь прелюдия к главному. И доверие мне будет оказано не по словам моим, а по делам. Что же, на войне как на войне!