Бальзак

                Бальзак

                одноактная пьеса





















                Действующие лица:
Бальзак
Лора де Берни
Эвелина Ганская (Ева)
Жорж Санд
Мать
Светская Дама
Читательница

Действие происходит в спальне Бальзака ночью. Он работает над рукописью нового романа и в перерывах, когда отдыхает, воссоздает в своей памяти реальных и воображаемых лиц и беседует с ними.













  Занавес открывается. Ночь. Бальзак сидит за письменным столом и работает над рукописью.

Бальзак (откидываясь на спинку стула): Наверное, это что-то возрастное… Я раньше считал, что мне нужна критика, и чем больше, тем лучше, ну а теперь… это что… Усталость? Мне стали нужны комплименты. Как будто нет сил больше спорить, отстаивать свое мнение, что-то кому-то доказывать, пытаться быть лучше…  У меня уже нет сил пытаться.  И если это тупик, ну и пусть. (вздыхает) Слова. Хорошие. Как можно больше. Я этим живу и дышу. И пусть я знаю цену этим словам, но без них не могу… я хочу их слышать. Ты меня осуждаешь, да, Лора? Считаешь, что я не прав? Тебя давно нет на свете, а я все с тобой говорю. (закрывает глаза) Скажи мне… что хочешь… уж ты-то мне не солжешь.

На сцене появляется Лора де Берни. Этот образ вызван воображением Бальзака.

Лора: Мне тебя очень жаль, милый.
Бальзак (встает): Лора, родная, спасибо тебе. (подходит к ней и берет ее за руку) А как ты думаешь… у меня галлюцинации?
Лора: Ну, как тебе сказать…
Бальзак: Правду, правду! Лгут пусть другие, от тебя мне не это нужно.
Лора: У тебя пограничное состояние. Ты слишком вымотался. Ночь за ночью работа, ну кто это выдержит?
Бальзак: Рядом с тобой я всегда мог спокойно работать. Вот и сейчас закрою глаза, представлю твое лицо, и знаешь… как-то легчает.
Лора: Конец уже близок.
Бальзак (в ужасе): Какой… конец?
Лора: Конец твоего пути. Ты и сам это чувствуешь, знаешь.
Бальзак (мечется, лихорадочно): Но я же еще ничего не достиг… моя цель… я приближаюсь к ней шаг за шагом… я…
 Лора (обнимает его и прижимает к себе, целует в лоб): Покой. Тебе нужен покой.
Бальзак (растроганно): Да… он мне нужен. Но я…
Лора: Тебе кажется, что ты должен все всем доказать, на этом свете ты так и не угомонишься. До своего последнего часа, до самой последней минуты…
Бальзак: Лора, Лора!
Лора: Ты знаешь, что я права. Самому себе, мне ты давно уже все доказал. Но тебе же этого мало… Если б ты мог довольствоваться узким кругом твоих почитателей…
Бальзак (вырываясь): Узким кругом? Нет, это не для меня! Не для этого я родился…
Лора: А для чего? Чтобы себя превратить в загнанную лошадь? Ты посмотри на себя. Ты же уже на последнем издыхании… еле ходишь… руки дрожат… а тебе все мало, мало и мало.
Бальзак (презрительно): Думаешь, что я нежный цветочек? Вроде того же Люсьена из моих книг?
Лора: Нет-нет… ты у меня сильный… Но ты и сам понимаешь, всему есть предел. Ты надорвался. И это случилось… случилось очень давно. Ты даже уже забыл, в какой момент стал жить по инерции и сам себя убеждать, что так надо.
Бальзак (возбужденно): Подожди, ты увидишь… я еще покажу, на что я способен.
Лора (ласково): Когда ты поймешь, что мне это не нужно?
Бальзак: То есть – тебе все равно?
Лора: Да нет же… просто… это ничего не изменит. Я не стану любить тебя больше или меньше… в зависимости от того, чего ты можешь достигнуть. Ты часто описывал одержимых людей, смеялся над ними. А тебе в голову не приходило, что тебе эти люди сродни? И ты сам одержим? Только не манией сделать научное открытие или что-то изобрести… нет, ты болен идеей успеха. Ты должен стать самым лучшим – во всем. И постоянно соревнуешься… со всем миром. Тебе всегда хотелось быть самым талантливым, самым плодовитым, самым издаваемым, самым популярным?
Бальзак: Что в этом плохого?
Лора: Да ничего, если не загонять себя в гроб преждевременно… Но тебе мало было писательских лавров, хотелось еще и быть самым модно одетым, самым титулованным… самым красивым. Об этом ты тоже тайно мечтал. О самых прекрасных любовницах, о фантастических гонорарах…
Бальзак: Знаешь, а на бумаге у меня все получалось. И это казалось так ясно, логично, так гладко – мои герои строили планы и воплощали их в жизнь. Они добивались успеха в обществе, им покровительствовали прекрасные герцогини или маркизы, они женились на больших деньгах и купались в роскоши в то время, как сам я…
Лора: У тебя один гениальный план сменял другой…
Бальзак: Но нельзя сказать, что все они потерпели крах. Просто реальный мир – не бумага, он нам не подчиняется, как бы нам того ни хотелось.
Лора: А ты так уверен, что был бы счастлив, получив все это: положение, титул, дворец, славу да и красоту впридачу? Ты хотел быть силен как Вотрен, красив как Люсьен, самоуверен как Растиньяк, популярен как Конти, богат как Гобсек, да еще и знатнее всех… тебе бы сказки писать. О том, как фея или добрый волшебник дает одному человеку сразу все лучшие качества. Тебе действительно кажется, что только такого можно по-настоящему полюбить? Или ты сам можешь любить только такую женщину, в которой нет ни одного внешнего или внутреннего изъяна?
Бальзак: Когда я описывал Эстер Гобсек, мне хотелось создать как раз такую… Но читатели мне говорили, что им милей Корали. Но у нее было столько недостатков: слабая, не образованная, безвольная… нет, она, конечно же, милая девушка…
Лора: Вот видишь! Иной раз такие читателям нравятся больше. А почему, ты не думал? В совершенстве есть что-то искусственное, как будто это вообще не живой человек. А Корали живая.
Бальзак: Ты думаешь? Ты считаешь, скромную Евгению Гранде читатели любить будут больше, чем роскошную фантастическую Эстер?
Лора: Не знаю. Людям милее те, в ком они видят себя… если они, конечно, любят себя такими, какие есть. Но если не любят…
Бальзак: А как ты думаешь – я люблю себя? Таким, какой есть…
Лора: В том-то и дело, родной мой. Не любишь. Тебе хотелось бы быть другим. Идеальным. И ты судишь о читателях по себе – думаешь, что они тоже стремятся к некому идеалу во всем… но это не так! Вот сколько я встречала красавцев… но я не променяла бы их всех на тебя. И не хотела бы одарить тебя другой внешностью. Мне все в тебе нравилось. Даже то, чего сам ты в себе стыдился. Тебе это не понятно?
Бальзак (смущенно): Лора… и что… это правда?
Лора: Конечно. (обнимает его и целует) Люби идеальных женщин, богинь… если это то, что тебе действительно нужно. Ты как ребенок. И хочешь в сказку.
Бальзак: Знаешь, Эвелина Ганская – для меня это в какой-то мере сказочный персонаж. Поэтому все, что с ней связано, меня так очаровывает.
Лора: Хочешь увидеть ее, поговорить с ней?
Бальзак: Наверное… это меня отвлекло бы от тягостных мыслей.
Лора: Тогда я сыграю роль феи. Сегодня с тобой будут все, кого ты захочешь увидеть.

Лора отступает вглубь сцены. Появляется Эвелина Ганская (Ева).

Бальзак (радостно): Это ты! Я уже перестал верить, что мы с тобой снова увидимся.
Ева (сдержанно): Ну почему же?
Бальзак (неожиданно):  А знаешь, о чем мне хотелось бы написать? Люди в молодости ищут лекарство от несчастной любви, пытаются ее преодолеть… а в мои годы это воспринимается как величайшее благо. Способность хоть что-нибудь чувствовать! Даже если все это – твоя выдумка, и в глубине души ты прекрасно знаешь, что любишь фантазию… но без этих чувств ты как мертвый. Они становятся необходимы. И тут уже не до гордости. Мысленно ты цепляешься за того, кто затрагивает твое сердце. И даже делает тебе больно. Ведь боль – это жизнь. Без нее мы превращаемся в высохших стариков, мумий, музейных экспонатов.
Ева: Ты говоришь так, будто пишешь мне очередное письмо. А я недоверчива… и у меня есть на это причины. Писателю ничего не стоит заморочить женщине голову красивыми фразами, он как никто обольстит тебя письмами, но надо помнить: это человек хитрый, себе на уме, он помнит и о твоем положении в обществе, и об огромном наследстве твоего мужа, и о твоих связях… Ты сам учишь благоразумию, тому, что не надо быть наивными дураками. Твои книги – пособие для тех, кто живет иллюзиями и не хочет с ними прощаться. Рецепт – как вписаться в реальную жизнь и не дать себя одурачить.
Бальзак (устало): Да-да, ты права… но… ох, Ева-Ева! Дурачат люди не только других, но и себя тоже. Мне нужна была великолепная женщина – та, которой бы поклонялись…
Ева (смягчившись): Ну что ж… я верю, что все же была тебе дорога и сама по себе. Но не будь я Ганской…
Бальзак: А ты? Что тебе было нужно? Хотелось развеять скуку, стать музой знаменитого парижанина, приобщиться к его славе? Я понимаю, что больше мне дать тебе было нечего.
Ева (с едва уловимой долей кокетства): Ты знаешь, что все-таки нравился мне.
Бальзак (смущенно улыбаясь, обнимает ее): Да, я это знаю.
Ева: Все это слишком у нас затянулось…
Бальзак: Надо что-то решать. Мы теперь оба свободны. Так что нам мешает?
Ева (уклончиво): Не знаю… Ты в долгах, я наслышана о твоих похождениях… Оноре, я понимаю, француз есть француз… но мне бы хотелось полностью доверять человеку, с которым я свяжу жизнь. Есть в тебе это… уклончивость или лукавство… Ты предпочтешь красивую фразу, но утаишь то, что действительно думаешь. Знаешь, что мне сказал знакомый? Твои добродетельные герои описаны как-то уж слишком… приторно, что ли… как будто в душе ты смеешься над ними. Мне иногда кажется, и надо мной ты смеешься. Принимаешь меня за легковерную сентиментальную дурочку.
Бальзак (вздыхая): Ты не понимаешь… впрочем, есть в этом доля… Я слишком  спешу, мне надо сдавать огромные объемы текста… от этого многое – торопливость приводит к тому, что я повторяюсь, и мне самому становится смешно… я даже не успеваю зафиксировать свои эмоции, когда второпях пишу текст. А мои ангелы… они тебе кажутся слишком сусальными? Не беда, я склонен к преувеличениям. Уж как я любил Ламбера, никто не сказал бы, что я подтруниваю над ним и его историей… но я понимаю, и тот вышел так, будто это какой-то сказочный принц, а невеста его – принцесса… А что? Может, Лора права? У меня детское представление о хорошем, о счастье… Я хочу создать абсолютную безупречность, и это доставляет мне такое удовольствие, как будто и жизнь моя меняется по мановению волшебной палочки – раз, и все вдруг засияло. Я сам стал прекрасен…
Ева (осторожно, робко): Оноре, мне нравится с тобой говорить… да и обнимать тебя, целовать… ты знаешь, что мне это нравилось. У нас было так мало свиданий. Но я не была… разочарована, хотя я и боялась, что именно так и будет. Ты умеешь вскружить женщине голову… и не только словами.
Бальзак (просияв): Дорогая! Это самое приятное, что мне когда-либо говорили.
Ева (с нежностью): Вижу… ты рад как ребенок. (сжимает его руки) Но насчет нашей совместной жизни… будущего… я не уверена.
Бальзак: Почему? Ты считаешь меня ненадежным? Ева, скажи, чего именно ты так боишься?
Ева: Я просто не вижу нас с тобой вместе. Супругами… Бывает, такие картины появляются в нашем воображении… как-то сами собой.  С Ганским я это видела. А с тобой… ну никак. Ты мой собеседник… любовник… но представить тебя в качестве мужа я не могу.
Бальзак: Ева, я тебя умоляю… мне стало казаться, я так и умру один.
Ева: Ну, что за мысли?
Бальзак: Возможно, я так пытаюсь обмануть смерть…
Ева (нахмурившись): Это мне что-то напоминает… одного твоего персонажа – каторжника по прозвищу Обмани-Смерть?
Бальзак (в лихорадочном возбуждении): Мне кажется, надо предпринять что-то… причем быстрее. Стоит нам пожениться, и жизнь изменится. Да, я влез в долги. Но я готовился… у нас будет все – и дом, и обстановка… такая, какой ты заслуживаешь. Всю жизнь я к этому шел – мечтая об этих комнатах, о такой женщине, как ты…
Ева (вздохнув): Сказка. Сказка.
Бальзак: Ну и что в этом плохого? Разве я не заслужил хоть немного сказки после унылого, безрадостного и бесцветного детства, вечной экономии, постоянных унижений… Тебе этого не понять. У тебя было все, ты жила в этой сказке.
Ева: Да нет… я пытаюсь понять… но мне грустно.
Бальзак: Я знаю, ты никогда не любила меня так, как Лора… так меня вообще никто никогда не любил. Но я все-таки забавлял тебя… развлекал… а иной раз и заставлял забыть о том, что внешне я не похож на своих героев.
Ева: Ну что ты на этом зациклился? Для мужчины внешность не главное, Оноре.
Бальзак: Те женщины, о которых я когда-то мечтал, считали иначе. И это мне причинило такую боль, что ее словами не выразишь. Знала бы ты, как я завидую… ну тому же Люсьену или Растиньяку.
Ева: Ну, нельзя же нравиться всем. У тебя просто мания – хочешь весь мир обаять? Откуда вообще в тебе это?
Бальзак (вздохнув): Детство, наверное. И юность… совершенно не та, о которой можно мечтать.
Ева: С твоей матерью я не знакома.
Бальзак: Мне когда-то казалось, я должен ей доказать, что достоин любви… и она поймет и полюбит. Как это было наивно… и глупо.
Ева: Расскажи мне о ней.
Бальзак: Нет-нет-нет… это больная тема. (внезапно, резко) Все, Ева, довольно! Ты меня мучаешь. Не даешь согласия на наш брак, но при этом приходишь и говоришь мне все это… Когда ты поймешь, как я устал? И энергия, которая от тебя исходит… это не то, чем мужчина как будто подзаряжается от любящей женщины. (хватается за голову) Лора! Лора! Не оставляй меня так надолго. Ты видишь, что я без тебя…

Ева медленно удаляется. Лора подходит к Бальзаку и крепко его обнимает.

Лора (успокаивающе): Ну-ну… ты же знаешь, что она не виновата. Она пытается и понять тебя… и полюбить.
Бальзак: Любить… и пытаться любить… о, я знаю теперь, что это разные вещи…
Лора: В ней есть все, о чем ты мечтал.
Бальзак (с усилием): Да. Ева – красавица, с образованием, она знатная, живет, окруженная роскошью, любит читать мои книги… и знаешь, она серьезная, и я на самом деле ей небезразличен. Чего же еще желать?
Лора (вздыхает): Каждый из вас себя любит все-таки больше, чем другого. Она не настолько растворена в тебе… да и ты тоже…
Бальзак: Мне нравится о ней думать, мечтать, представлять себе, как мы появляемся вместе, и нас принимает высшее общество… я жил этими грезами долгие годы. И мне очень обидно – ну неужели наша с ней сказка не может стать правдой хоть ненадолго?
Лора: Возможно, она ею станет. Но это уже ничего не изменит.
Бальзак: Что ты имеешь в виду?
Лора: Ее муж умер, теперь она может распоряжаться и своей жизнью, и капиталом… Но – слишком поздно. Ты к этому времени успел уже так надорваться, что у тебя нет сил даже радоваться тому, что давнишняя мечта может сбыться. И ты женишься на богатой аристократке. (кладет руку ему на лоб) Ты сам разве не видишь, что болен?
Бальзак (испуганно): Я не хочу… думать об этом. Хотя когда ты это говоришь… ты каким-то образом умеешь прогонять мои страхи. Лора, что меня ждет?
Лора: Покой. Я же тебе говорила.
Бальзак: Покой…
Лора: И уже очень скоро.
Бальзак: Может быть, ты пришла за мной? Моя смерть принимает твой облик? Но почему именно твой?
Лора: Ты сам зовешь меня. Я никогда не появляюсь, если ты не настроен общаться со мной.
Бальзак: Когда я общаюсь с женщинами… такими, как Ева… я чувствую холодок. Как будто они от меня закрываются, не доверяют… ну или я им просто не нравлюсь.
Лора: Тебя это огорчает, ранит… но в то же время притягивает. Тебе хочется во что бы то ни стало растопить этот лед, завоевать их.
Бальзак: Ты права. Для меня этот лед – как магнит.
Лора: В твоей матери было это?
Бальзак: Она уничтожала меня своей холодностью… всю жизнь. Я никогда ничем ей не мог угодить. Ты говоришь, что я не описываю любовь «просто так»… когда любят людей такими, какие они есть. Таким должно быть чувство матери к ребенку – когда она принимает его любым. Но мне не дано было узнать, каково это. Мать меня не любила.
Лора: А почему ты Еве не хочешь об этом рассказывать?
Бальзак: Казаться ей слабым и уязвимым? Нет, она должна воспринимать меня по-другому.
Лора: Тебя тянуло к женщинам старше себя… Оноре, ну это же не случайно. Мой возраст тебя не смущал. Даже напротив – притягивал.
Бальзак: Тогда – да.
Лора: Но я-то знала, что в будущем это станет препятствием. Пройдут годы, и тебе начнут нравиться женщины помоложе… как Ева. А мне… что останется мне?
Бальзак: Тебе все еще больно?
Лора: Сейчас уже нет. Я счастлива.
Бальзак: Ты?
Лора: Не осталось ни боли, ни ревности, ни сомнений, ни сожалений… после смерти я целиком растворилась в чувстве к тебе, как будто ты – это я. И я поняла, что такое счастье: перерасти земные рамки существования, вырваться из физической оболочки, взлететь…  Душа человека – как птица, ты и представить не можешь, какое наслаждение  - взмахнуть невидимыми никому крыльями и подняться... Теперь я смотрю на все происходящее как будто сверху, и видно мне больше, чем раньше.
Бальзак: Если бы я мог поверить в то, что ты мне рассказываешь…
Лора: Милый мой, если ты испытаешь эти ощущения хотя бы на секунду, считай, тебе сказочно повезло.
Бальзак: Я не знаю, как относиться к загробной жизни. Иронизировал по этому поводу, но в то же время чего-то боялся… и сам не мог сформулировать, чего в точности… Страшного Суда?
Лора: Все твои страхи пройдут, обещаю. Просто доверься мне.
Бальзак: Ты знаешь, что я тебе верю. Ты… это мой внутренний голос, и он звучит в тебе.
Лора: Кого еще ты хотел бы увидеть сегодня ночью?
Бальзак: Быть может, Аврору? Ту, что писала под псевдонимом Жорж Санд. Она для меня была как славный малый… я относился к ней как к мужчине-приятелю.
Лора: Да. Это было забавно.
Бальзак: Красивая, яркая? Да. Но я не видел в ней женщину. Почему? Сам не знаю.
Лора: Ты хочешь, чтобы она появилась прямо сейчас?
Бальзак: Да. Это меня развлекло бы.

Лора отступает вглубь сцены. Появляется Жорж Санд.

Жорж Санд: О, это вы! Стоит мне вспомнить вас, как настроение поднимается. Давно мы не сплетничали.
Бальзак (от души хохочет): Вот именно, дорогая… Кстати! А вам понравилось имя, которым я вас назвал в своем романе?
Жорж Санд: Фелисите? Звучит немного уныло… признайтесь, что вам хотелось меня смягчить, сделать женственнее…
Бальзак: Я не в вашем вкусе, а вы – не в моем. Но нам это никогда не мешало, напротив…
Жорж Санд: Еще не хватало таким, как мы, друг в друга влюбляться.
Бальзак (ядовито): Вам нравились хрупкие томные юноши. Которых надо оберегать, защищать от жестокого мира.
Жорж Санд (смеется): Но это же так романтично!
Бальзак: Интересно, как могли бы вы изобразить меня? Только не приукрасив!
Жорж Санд: Вы любите изображать циника и всезнайку, но в душе…
Бальзак: Ой, не надо! Вы и меня хотите сделать сопливым романтиком.
Жорж Санд: Разве это не мода нашего времени?
Бальзак: Может, и есть мужчины, которым это к лицу, но я был бы смешон, ударившись в этакую чувствительность.
Жорж Санд: А! Вы из тех, кто считает цинизм проявлением истинной мужественности? Вроде как не циник, так не мужик, а слюнявая баба… так, что ли?
Бальзак: Возможно.
Жорж Санд: Ну, женоподобным вас не назовет даже злейший враг. Может быть, вы не понравитесь женщинам, у которых слащавый вкус, но те, кто испытывает влечение к физической силе…
Бальзак: Вы умеете поднять настроение даже колкостями.
Жорж Санд: Разве не этого вы от меня ждете… а, старина? Признайтесь!
Бальзак: Вы мне как… брат.
Жорж Санд (хохочет): Вот это да! Лучшего комплимента мне никто еще не додумался сделать!
Бальзак: Ведь вы в сущности весельчак! Воплощение бодрости духа. Почему же ваши романы настолько унылы?
Жорж Санд: Закон контрастов… профессиональные клоуны, Арлекино, вне сцены грустны, а этакие Пьеро, когда начинают писать, становятся сатириками, юмористами.
Бальзак: Ну, я ни то, ни другое.
Жорж Санд: Да, в вас слишком много всего… впрочем, как и во мне.
Бальзак: Интересно, с каким выражением лица ваши приятели Лист и Мари де Агу читали мой роман «Беатриса»?
Жорж Санд: Ну, к нему вы оказались слишком суровы. А она… получила то, что заслужила.
Бальзак: Женщины!
Жорж Санд: Не вы ли утверждали в этом романе, что простодушные люди тянутся к изворотливым, хитрым, их очаровывает маккиавеллиевский склад ума? Не льстили ли вы себе мыслью, что у вас он такой?
Бальзак (устало вздохнув): Теперь-то я понимаю, что у меня он такой… на бумаге. Мне хотелось быть и человеком мысли, и человеком действия. Но… как мыслитель я оказался сильнее, нежели как практик.
Жорж Санд: Что-то вы как-то поникли… здоровье?
Бальзак: Наверное, возраст.
Жорж Санд: Да бросьте! Вы в самом расцвете…
Бальзак: Теоретически так и должно быть… но я… себя чувствую просто развалиной. Кажется, вот-вот рухну. Видимо, я переоценил свои силы, бездумно их тратил, и думал – их сколько угодно, но не такой уж я богатырь.
Жорж Санд: Да… я вас покрепче.
Бальзак (вздыхая): Вы не знали такой нужды и жили комфортной жизнью. Сначала я относился к вам с предубеждением… но потом полюбил свою Фелисите.
Жорж Санд: И отправили ее в монастырь.
Бальзак (лукаво): Разве не романтичный финал для такой амазонки?
Жорж Санд: Вы мечтали о том, чтобы все было правильно, сохранялись вековые традиции, а я – бунтарь. И знаете… самое забавное, что сами вы никогда не хотели жить, соблюдая строгие правила, и подражая своим далеким предкам. Вы воспевали героев, которые были озабочены продолжением рода, чувством долга и ответственностью перед страной, народом… но сами вы никогда таким не были. Вам все это нравилось – замок, фамильные портреты, герб, ритуалы, обряды… Но жили вы совершенно иначе.
Бальзак: Да, было во мне такое вот раздвоение, что ли… Я представлял себя главой рода, феодалом, отцом и мужем, покровителем… Но в то же время мне хотелось хулиганить, озорничать, вести себя как мальчишка, швырять деньги на ветер, развлекаться напропалую… В людях есть и серьезная, и легкомысленная сторона. Ну что ж… во мне было и то, и другое. И для мужчин это довольно типично.
Жорж Санд: Да. Вы – мужчина. И даже если вы очень захотите изобразить девичью чувствительность, никто не упрекнул бы вас в недостатке мужественности. В вас от природы этого даже слишком много. А вот во мне… женственности? Не знаю…
Бальзак (польщенный): А знаете, что? Вы очень великодушны. Это – одна из лучших ваших черт, Жорж.
Жорж Санд: А худшая?
Бальзак: Непостоянство. Причем дело даже не в том, что вы охладеваете к людям, быстро теряете к ним интерес… Просто в начале очередного любовного романа вы своими неумеренными восторгами убеждаете человека в том, что он для вас – небо, солнце, земля, бог и царь… и он верит! Но этот бедняга не понимает, что уже завтра изменится ваш настрой… и вам с ним станет скучно. Вам станут нужны новые впечатления. Так было со всеми возлюбленными в вашей жизни. Может быть, вам не надо вводить людей в заблуждение, не превозносите их в самом начале знакомства… предупреждайте о том, что все это – ненадолго… наверно, так будет честнее. А вы же за честность!
Жорж Санд: Да, я такая. И как ни грустно это признать, но я не могу измениться. А сентиментальной части меня хотелось бы верить в вечные чувства и клятвы верности.
Бальзак: В чем-то и я такой… просто с возрастом устаешь…
Жорж Санд: Опять вы про возраст.
Бальзак: Я стал его ощущать.
Жорж Санд: Если бы вы захворали, и вам понадобилась сиделка, вы знаете, лучше меня не найти.
Бальзак: Когда мне действительно плохо и страшно, мне нужна только она… и я чувствую, она здесь. Она ждет, когда вы исчезнете. Она ждет меня. Она – мой вечный покой.
Жорж Санд: Мой друг, да вы заговариваетесь? Ну кто… кто вас ждет?

Лора приближается к Бальзаку, берет его за руку. Жорж Санд удаляется.

Лора: В своем романе ты создал образ юноши, в которого могла бы влюбиться Фелисите.
Бальзак: Сейчас я думаю, он все-таки слишком прост… он ей бы наскучил.
Лора: Каллист? Возможно… Мне он совсем не понравился.
Бальзак: Почему?
Лора: Восторженный юнец – не мой тип мужчины.
Бальзак: Разве я когда-то не был таким?
Лора: О, нет, дорогой мой… Ты всегда был таким умницей… с таким чувством юмора… может, не сразу… но я начала тобой восхищаться. И я в тебя верила…
Бальзак: Ты разглядела во мне то, что тогда мало кто видел… если видел вообще. В твоей любви было абсолютное бескорыстие. Я мог никогда не прославиться, вообще ничего не достичь…
Лора: А мне хотелось, чтобы ты достиг высот в мастерстве…
Бальзак: Ты писала мне свои замечания, критиковала… иной раз разносила все в пух и прах. И мне это нравилось! Во всем этом чувствовалось такое… небезразличие! Каждое мое слово в романе было для тебя важно. Никогда прежде я не сталкивался с таким к себе отношением… ты хотела, чтобы я рос, писал все лучше и лучше… И не ради славы. Ева… она не смогла в этом смысле тебя заменить.
Лора: Ты слишком многого хочешь. От людей, от себя самого… Тебе нужны я и Ева в одном лице? Молодость и богатство одной и абсолютная преданность, нежность другой?
Бальзак: Люди, которые хотят слишком многого, в конечном счете могут остаться ни с чем.
Лора: Ну, не грусти… любимый. Вы потеряли ребенка. Возможно, отцом ты никогда не станешь, ведь нынешний возраст Евы…
Бальзак: А я ему имя придумал! Виктор Оноре. Сейчас ты скажешь, что книги – вот мои дети и внуки и правнуки?
Лора: Разве не к этому ты стремился? Когда писал, писал и писал каждую ночь напролет? Ведь ты понимал, что делаешь со своим здоровьем и нервами! Но жажда славы в веках покоя тебе не давала.
Бальзак: Такому человеку, как я, всегда мало… я не умею довольствоваться чем-то одним… или немногим.
Лора: Ты хочешь знать будущее?
Бальзак (застыв на месте): А что… пришло время тебе… мне все рассказать?
Лора: Вы с Евой поженитесь. Ты все-таки уговоришь ее.
Бальзак: Не правда ли?
Лора: Говорить дальше?
Бальзак: Пока… не надо. Я и так чувствую, что ты мне скажешь: продлится это недолго и… перед миром предстанет вдова Бальзака. Она хотела войти в историю. И своей цели добьется. Правда, в наследство я ей оставлю одни долги.
Лора: Ну, вот видишь… ты сам уже понял… ты всегда был самым умным и дальновидным. У тебя есть время что-то еще изменить… передумать… ты можешь выбрать и одинокий спокойный уход, это даже могло бы продлить твои дни. Но если б ты так поступил, Оноре, это был бы не ты. Твой план должен быть реализован – по пунктам. Свадьба, дом, который вас ждет… вы должны хотя бы войти в него. Иначе тебе не будет покоя.
Бальзак: А мы войдем в него, Лора?
Лора: Войдете.
Бальзак: В каком я буду тогда состоянии?
Лора: Радости не испытаешь. Только ощущение выполненного долга…
Бальзак: Перед кем?
Лора: Перед самим собой. Ты считаешь, что заслужил жену с ее положением, деньгами и внешностью, и весь мир должен видеть, что ты ее все-таки получил.
Бальзак: Как хорошо ты меня понимаешь…
Лора: Какой следующий вопрос: сколько это продлится? Тебе нужен точный ответ? Ведь я его знаю.
Бальзак: Подозреваю, что смехотворно коротко… счет может пойти на дни… на часы…
Лора: Но если это для тебя важно – получится сентиментальная история для будущих поколений твоих читателей. Красивый и романтичный финал твоей жизни. Сюжет для романа.
Бальзак: Но напишет этот роман уже кто-то другой…
Лора: Думаю, их будет множество… вариантов, версий биографии Оноре Бальзака. Это будет способствовать твоей славе.
Бальзак: Ну, если так… хорошо. У меня странное ощущение, как будто все это предопределено, и у меня на самом деле нет выбора. А раз так… эта ночь даст мне краткую передышку…
Лора: С кем ты хочешь поговорить?
Бальзак: С обыкновенной читательницей.

Лора отступает вглубь сцены. Появляется Читательница.

Читательница: О! Это вы…
Бальзак (галантно): Мадемуазель?
Читательница: Мадам.
Бальзак: Мадам, вы из Парижа?
Читательница: Нет, я живу в провинции.
Бальзак: Наверное, вам обидно, что я описываю провинциалов с долей иронии… пренебрежения… и превозношу столичных хлыщей…
Читательница: Нет, в ваших романах столько смешного… вы умеете высмеять. Причем всех абсолютно. Ну, кто у вас показан без тени насмешки? Столичные дамы? Да нет, я бы так не сказала. Может показаться, что вы ими восхищаетесь, но в иные минуты они так жалки…
Бальзак: В провинции меньше соблазнов, поэтому невольно так получается – люди там не избалованы впечатлениями, возможностями… и они умеют довольствоваться куда меньшим. И вырастают наивнее. Ну, а как же иначе? Там так не процветает порок.
Читательница: Вы хорошо понимаете женщин. Наверное, они должны в вас это очень ценить…
Бальзак (с глубокой грустью): Бывает, что те, в кого влюбляемся мы, ценят совсем иное.
Читательница: А что в женщинах цените вы?
Бальзак: Все сразу.
Читательница: Судя по «Шагреневой коже», так и есть. Ваш герой не смог полюбить Полину, хотя она была красива, умна, добра, благородна… Надо было, чтобы она получила наследство, стала богатой, одетой со всей возможной роскошью, и только тогда он решил, что она достойна его любви.
Бальзак: Вы считаете, что он наказан по заслугам? Мой герой не заслуживает счастья?
Читательница: Но он был счастлив, когда получил абсолютно все. Правда, продлилось это очень и очень недолго.
Бальзак (делает прощальный жест): Спасибо… вы были очень любезны.

Читательница удаляется. Лора подходит к Бальзаку.

Лора: Ты скажешь, она не права?
Бальзак: Это настолько бросается в глаза? То, что мои герои всеядны и ненасытны и счастье для них – абсолютное изобилие? Как в детской сказке. Напиться, наесться, наиграться в дорогие игрушки…
Лора: Что же делать, если ты в детстве не наигрался?
Бальзак: Я не аскет и люблю роскошь. Часть друзей осуждали меня, не хотели понять…
Лора: Хотя понять это очень просто. К тому же… есть у тебя и другие герои.
Бальзак: Да, есть… но, видимо, чувствуется, что мне ближе тщеславные честолюбцы… а не философы-стоики.
Лора: При этом ты пессимист, каких мало… но касается это не твоей жизни, а творчества. Все прогнозы насчет твоих персонажей печальны. Любовь проходит, счастливые семьи разрушаются, порок торжествует над добродетелью… Лучшие качества в людях не ценятся, ангелы бывают растоптаны и никому не нужны ни на земле, ни на небе.
Бальзак: Ну, насчет неба… прогнозировать их загробную жизнь я еще не пытался.
Лора (смеется): А тебе не хотелось бы написать на эту тему?
Бальзак (обнимает ее): Кто знает? Об этом я как-то… не думал.
Лора: А знаешь… ты с таким мужеством принял будущее, которое тебя ждет.
Бальзак: Но моя жизнь еще не закончилась. И я в силах… сопротивляться.
Лора: Не хотелось бы тебе побеседовать еще раз с такой женщиной, как твоя Феодора? Светской красавицей, недосягаемой для тебя, желанной, надменной?
Бальзак: О, думаю – да.

Лора отходит вглубь сцены. Появляется Светская Дама.

Светская Дама: Мы знакомы?
Бальзак (вглядываясь в нее с болью): Возможно. Я видел вас… с вашим спутником. Он был молод, статен, похож на юного бога. И одет так, что все окружающие рядом с ним казались…
Светская Дама: Такие, как он, - предмет всеобщей зависти. И восхищения.
Бальзак: И он талантлив, умен… может быть, гениален?
Светская Дама: Забавен. А большего я и не жду.
Бальзак: Забавен… вроде как заводная игрушка или домашнее животное? Паж, может быть?
Светская Дама (холодно): Что вы себе позволяете? Кто вы такой?
Бальзак: Я – Бальзак.
Светская Дама: Писатель? Мой знакомый Этьен тоже пописывает… стишки, эпиграммы, новеллы…
Бальзак: Понимаю…
Светская Дама: Вы смотрите на меня так, как будто чего-то хотите…
Бальзак: Я… любовался вами. Издали.
Светская Дама: Ну… это не запрещено.
Бальзак (с иронией): Ну что ж… и на этом спасибо. Было бы непозволительной дерзостью ожидать большего. Вы – богиня, а я простой смертный.
Светская Дама (смягчившись): Вы умеете сказать приятное женщине.
Бальзак: И простимся на этом. Я удаляюсь.

Бальзак отходит от нее. Светская Дама уходит. Лора приближается к Бальзаку.
Лора: Апломб всегда действовал на тебя магнетически…
Бальзак: Должен признать, что да. Даже если я четко видел, что это всего лишь усвоенная манера держаться пустой ничтожной кокетки.
Лора: Кого-то это отталкивает… а тебя привлекает.
Бальзак: Думаю, это как раз простодушная часть меня… кажется, если человек несет себя по жизни как драгоценность, значит, в нем что-то есть. В этом смысле я как ребенок… внушаемый.
Лора: Теперь ты уже и сам это понимаешь. Оноре, глаза у тебя открываются, ты видишь все больше и больше… тебе станут доступны новые горизонты. Но пока… ты не до конца еще познал самого себя. И чтобы испить эту чашу до дна, ты должен кое с кем встретиться…
Бальзак: Только не говори мне, что…
Лора: С матерью.
Бальзак: Наш разговор ничего не даст, Лора.
Лора: И все же скажи ей, что думаешь… на прощание.
Бальзак: Мы больше с ней никогда не увидимся?
Лора: Дело не в этом. Просто… какие-то слова человек должен заставить себя произнести… и не ради того, чтобы найти понимание у другого… ему самому это нужно. Выплеснуть глубинную боль.
Бальзак (покорно): Хорошо.

Лора удаляется вглубь сцены. Появляется Мать Бальзака.

Мать (сухо): Ведь ты не хочешь ни видеть меня, ни говорить со мной…
Бальзак: Мама… Если бы ты читала мои книги внимательно…
Мать: Что ты имеешь в виду?
Бальзак: Как-то я написал… (берет в руки роман «Блеск и нищета куртизанок», листает, находит нужное место и читает вслух) «Притом г-н де Гранвиль, доживший до пятидесяти трех лет и не сумевший внушить к себе любовь, восхищался чувствительными натурами, подобно всем мужчинам, которые никогда не были любимы. Как знать, не отчаяние ли – удел многих мужчин, которым женщины дарят лишь уважение и дружбу, - составляло основу глубокой близости де Бована, де Гранвила и де Серизи? Ибо общее несчастье, как и взаимное счастье, заставляют души настраиваться созвучно». (закрывает книгу) А я ведь писал о себе…
Мать: О себе! С твоими-то приключениями еще жаловаться?!
Бальзак: Да. Мне казалось… в глубине души я думал, что женщины, если и вступают в связь со мной, то потому что им одиноко, скучно или не подвернулся вариант получше… Я думал, надо из кожи вон вылезти, чтобы достичь того, что другим дано без особых усилий. Когда жива была Лора, я и о ней так думал. Она далеко не сразу меня полюбила. Впрочем… теперь это уже и не важно. Она не оставит меня.
Мать: Так в чем ты меня винишь? Свой материнский долг я выполняла ничуть не хуже других матерей. Ты считаешь, что не был моим любимчиком…
Бальзак: Ты всю жизнь носилась с моим братом, и будь я проклят, если пойму когда-нибудь, чем он это заслужил! Пустое место, ничтожество…
Мать: Оноре, не смей!
Бальзак: Я уже не напишу роман о том, как любят вопреки, а не благодаря… и человек дорог со всеми своими слабостями, заблуждениями, недостатками… дороже сказочного идеального надуманного Совершенства, в котором нет жизни.
Мать: В чем ты конкретно винишь меня?
Бальзак (с отрешенным спокойствием): Да ни в чем… Сердцу не прикажешь, даже если речь идет о сердце матери, я это понимаю. И я смирился. Я принял это. Уже не возмущаюсь. И не ропщу.
Мать: Но ты только что…
Бальзак: Это инерция… Может, будь ты другой, я меньше старался бы, разленился, как брат, и вообще ничего не достиг. Кто знает, что лучше? Но любовь миллионов читателей… не заменяет того единственного, неповторимого чувства своей самоценности, которую может дать любовь материнская. Безусловная. Возможно, я не тяготел бы к холодным высокомерным женщинам, подсознательно надеясь пробить брешь в их броне, и достучаться до их сердца… ведь в них я видел тебя. И тебя мечтал покорить.
Мать: А ты… ты любил меня?
Бальзак: Я уже теперь и не знаю. Ну, все… все, мама. Хватит.

Мать медленно удаляется. Лора не двигается с места. Бальзак бродит по сцене.

Лора! (Лора молчит) Не говори мне, сколько точно осталось… а то я буду считать часы, минуты, секунды… а мне еще надо столько успеть. Сегодня ночью я совсем почти не работал. (берет ее за руку, ведет к письменному столу, садится)
Лора: Со мной ты не должен прощаться.
Бальзак: Я знаю. У нас с тобой впереди вечность.
Лора (обнимает его): Теперь я всегда рядом… ты знаешь.
Бальзак: Исследование загробного мира… а это занятно… Жаль, мои мысли по этому поводу уже никто не прочтет. Что еще мне исследовать здесь? Даже если ты – моя болезнь, галлюцинация… я ее все равно люблю и уже не могу без нее.
Лора: Ну, все… все. Работай. Ты должен закончить.

Лора медленно удаляется. Звучит тихая музыка. Бальзак продолжает работу над рукописью. Занавес опускается.