Сегодня плохое нужно превращать в хорошее

9 сентября в музее-усадьбе «Ясная Поляна» прошли традиционные толстовские чтения, посвящённые 179-летию со дня рождения Льва Николаевича Толстого. В этот день на торжества собрались отечественные и зарубежные почитатели таланта великого русского писателя. Среди гостей присутствовал постоянный участник толстовских чтений один из лучших российских литературоведов и культурологов, сотрудник журналов «Дружба народов», «Родина», преподаватель Института журналистики и литературного творчества, автор многих критических, литературоведческих, художественно-публицистических книг о русской классической и современной русской литературе, член жюри литературной премии «Ясная Поляна» Лев Аннинский. С ним и состоялась наша беседа.

- Разрешите Вас, Лев Александрович, поздравить с Золотой свадьбой, которую Вы отметили прошедшим летом и пожелать Вам  дальнейшего семейного благополучия и творческих успехов. Скажите, пожалуйста,  что в Вашей жизни было раньше: семья или литературное творчество?

- Творчество и семья никогда не были отделимы друг от друга. Семья возникла в результате общения, а общение было неотделимо от размышления, а размышление затем реализовалось в литературном творчестве. Я никогда не хотел быть писателем, а делал только то, что мне хотелось делать. Я никогда не хотел специально создать семью, а повстречал человека, с которым у меня возникло полное единодушие в общении. В результате оказалось с одной стоны литературное творчество, а с другой семья. Со своей женой Александрой Николаевной воспитали детей, теперь помогаем им воспитывать внуков. Но всё это шло изнутри из общения. Специально ничего не делалось.

- Вы один из ведущих литературоведов. Ваше имя известно не только в России, но и далеко за её пределами. Скажите, как Вы оцениваете сегодняшнее состояние отечественной литературы, и каково её будущее?

- Никогда никуда никого не вёл. И о том, что моё имя известно далеко за пределами России мне ничего не известно. А состояние отечественной литературы сегодня критическое, потому что народ перестал читать серьёзные книги. Меня по текстам не знает никто, а знают лишь по телевидению, где я появляюсь, говорю одну – две фразы, а дальше молчу. Молчу потому, что сегодня на нашем телевидении сплошь и рядом грязные программы. Какое-нибудь - «Грязное бельё». Как я могу относиться к ситуации, где люди перестали читать? А главное находится не на телевидении, а в слове. Серьёзная литература, традиционно серьёзная, можно назвать её - Богоискательство, можно - диалог с абсолютом, с какой-то сверх  задачей, она отошла на второй план. Сегодня народ если и читает, то какие-нибудь проекты вроде Акунинских. Так что состояние нашей литературы критическое. А в будущее верю, потому что я в этом смысле - человек одержимый. А во что мне ещё верить? Даже если литература будет гибнуть на глазах, я всё равно буду верить в лучшее, буду верить в  её возрождение. Откуда и как придёт  возрождение литературы,  я не знаю. В 18 веке в нашей стране большая часть общества была неграмотна, а в 17 веке вообще не знали, что такое литература, она была только у поляков да где-то ещё в Европе. В 19 веке Русская литература неожиданно приобретает гигантское мировое звучание,  и народ начинает читать и читает вот уже 200 лет. Откуда это всё взялось? Да непонятно откуда. Мы неожиданная страна, а потому всё может быть.

- Нецензурщина заполнила книжные страницы, нередко звучит  в кинофильмах и на театральных подмостках. По телевидению был показан сюжет спектакля одного из московских театров, где актёр ругался нецензурной бранью. Скажите на Ваш взгляд, как культуролога, это дань моде, вседозволенность или наше сегодняшнее общество морально обнищало, и художники всего-навсего реализуют читательский и зрительский спрос?

- И то, и другое, и третье, всё вместе. Во-первых, мат сам по себе, если в него не вкладывать агрессивное, оскорбительное содержание, ничего не значит. Ну, подумаешь, обозначили ещё одну часть какой-то реальности. Но когда мат или нецензурщина являются знаком агрессии и предполагают возможное нападение на кого-то, тогда и заключается его острый драматический смысл. Безусловно, нецензурщина – это засорение русского языка. Когда говорить и писать по-матерному стало можно, все кинулись это делать. Если всем можно, то давай, и мы будем. Разнузданность невероятная. Я просто–напросто в таких случаях выключаю телевизор. Если мат перестанет быть агрессивно запретным, он просто-напросто потеряет всякий смысл. Страшен не сам мат, не сама нецензурщина, страшна агрессия, которая в невероятно огромном количестве скопилась в людях. Агрессия безмотивная, безадресная и чтобы её куда-то вкладывать, мобилизовали этот неприличный  пласт. Я на это реагирую так – никак не реагирую. Вот, к примеру, человек меня материт, хочет меня обидеть. У меня есть два варианта действий. Первый - не заметить этого, то есть не поддаться на его провокационные действия и второй – ответить ему тем же самым. Я выбираю первый вариант. Почему? Да потому, что дурь у человека должна найти  выход. Всякая мерзость должна каким-то образом реализоваться, иначе она будет заражать тебя, будет искать выход.  «Где же можно выматериться?»    «Да где хочешь там и матерись» «Тогда не интересно!». Вот когда метершиннику материться будет не интересно, тогда нецензурщина постепенно начнёт сходить на нет. Поэтому я не борюсь с нецензурщиной, поэтому я, услышав мат по телевидению, отключаю телевизор.

- В одной из телепередач Вы говорили о том, что в каждом человеке хорошего и плохого заложено одинаково. Что в нём победит зависит только от него самого.

- Да, в каждом человеке одинаково заложено и беса и ангела. Что в человеке победит, бес или ангел, зависит не только от него самого, но и ещё от тех людей, которые в данный момент находятся рядом с ним. От нас зависит, потому, что нас много, нас в одном месте скапливается очень много и отдельный человек не сможет преодолеть это сопротивление всех. Толпа всегда реализуется по нижнему уровню, по уровню самого низкого, самого мерзкого, попавшего в эту среду человека. А чтобы в нём победило не тёмное, а светлое нужно этого человека из такой толпы выдернуть, не дать ему шанс стать плохим и начать с ним контактовать отдельно. Вот тогда есть какой-то смысл в реализации победы добра над злом.

- Но, ведь и Лев Толстой  говорил, что в природе людей дурное и хорошее вместе и в течение всей жизни человек борется с самим собой.

- Толстой говорил, что человек – пегий, пёстрый. И говорил он это в ответ на спор: ангел человек или дьявол? И в ответ на эти крайние определения, Толстой ответил: он ни тот, ни другой – он пёстрый, и человек всю жизнь борется с самим собой.  Но обстоятельства влияют тоже. Как правило, такие обстоятельства страшные, трагические. От человека зависит мало, но всегда что-то зависит. И пусть это будет чуть-чуть, но если это чуть-чуть  в человеке всё-таки будет, то для него наступит уже совершенно другая ситуация. Ничего не зависит когда идёт толпа, к примеру, революционная толпа, когда идёт война и непонятно кто кого и за что убивает. Вот тогда уже действительно от человека ничего не зависит. От командиров зависит? От генералов и маршалов зависит? Да маршалы и сами зависят от конкретной ситуации. В какой мы ситуации окажемся в течение жизни этого поколения или следующего, зависит именно сегодня и зависит от нас самих, от каждого конкретного человека.

- И что же, по Вашему мнению, нам всем сегодня нужно предпринимать, чтобы в нас всегда побеждало только хорошее?

-  Стараться не отвечать злом на зло. Обычно скандальные, неприятные ситуации возникают из-за какой-то чепухи. Уступить место или не уступить? Лучше уступить. Сказать спасибо или не сказать? Лучше сказать. Украсть два рубля на мороженое или нет? Да не бери! Ну, потерпи, не ешь ты это мороженое! И вот, в основном, из-за таких пустяков складывается инерция и линия поведения человека. Нужно стараться не давать друг другу возможности стать, как я уже говорил, самыми низкими и самыми мерзкими.

- Нынешний 2007 год в нашей стране объявлен годом русского языка. Большая часть года уже позади и что же изменилось? На улицах наших городов продолжают красоваться вывески с написанными на них словами иностранного происхождения, на государственных телеканалах телеведущие также употребляют в разговорной речи чужеземные слова. У меня лично сложилось мнение, что ответственные лица от решения этого вопроса просто-напросто отмахнулись, но может быть я не прав. Вот, к примеру, Вас, Лев Александрович, как филолога, литературоведа и культуролога приглашали принять участие в разработке какого-либо проекта по данному вопросу?

- Да о каких проектах вы говорите? Нужно каждую секунду вести себя достойно и всем нам тогда не будут нужны никакие проекты. Русский язык невероятно адсорбичен. Он адсорбирует всё, что мимо летит, что мимо течёт, что мимо идёт. Он всё в себя впитывает и хорошее и всю мерзость. Мы так устроены, мы возникли на перекрёстке. Русская культура, русская душа возникли на скрещении путей, ветров и всего другого на свете. Мы другими быть не могли, поэтому русский язык в принципе невероятно подвижен, податлив, мягок, не структурирован в отличие, например, от английского. Английским можно предложить неоконцепцию научно воспроизводимую, а на русском это сделать невозможно, потому что слова колеблются. Хорошо это или плохо? Плохо. Потому, что всё выныривает, исчезает, не понятно, откуда появляется. И вместе с тем это великолепно. Потому, что ни один другой язык так хорошо не передаёт неустойчивость психологической ситуации, неожиданность возникновения этих реальных состояний как русский язык. Возьмём, к примеру, Набокова. Он говорил о том, что лучше английского языка ничто не фиксирует внешний материальный мир и вся логичная или алогичная структура,  от логики отсчитывая, в состоянии мира – английский лучше. Но ни один язык так не передаёт непредсказуемость человеческой психологии и внутреннюю готовность к неожиданным открытиям,  и гениальности,  и к полному провалу - как русский. Я, возможно, не точно процитировал слова Набокова, но смысл сказанного не потерян. Русский язык зависит не от корня, а от суффикса. Если я возьму корень, например,  «дев»: девица, деваха, девуля, девчонка, девочка.  Все слова будут невероятно отличаться от суффикса. А где корень? Нет корня. Корень погребён под нашим состоянием. Русский язык сегодня в себя впитывает всё. Он способен и к засорению и к обновлению при этом, продолжая оставаться русским. Он подвижен, податлив. Русский человек всеотзывчив, такой у нас и язык.  Значит нужно и хорошее и плохое понимать. Сегодня плохое нужно превращать в хорошее.

- Вернёмся к литературе. В Ваших литературных и публицистических трудах, на мой взгляд, больше прослеживается высокой духовности и философских размышлений о людских судьбах, нежели реалистического романтизма. Скажите, какая литература нам сегодня нужна? Какая литература нас сегодня сможет вылечить нравственно?

- Недавно Сергей Яковлев написал замечательную статью, в которой он меня сравнивает с замечательным критиком Игорем Детковым. Ананьев говорит: в чём-то они были едины, в ненависти к холуйству перед властью, к ощущению того, что есть что-то высокое. Но есть и большое различие, Детков всегда был романтик, а Аннинский всегда практик. Так вот я должен поправить Сергея Ананьевича. Детков действительно верил, что можно человека переделать, он был в этом смысле романтик, а я за семьдесят лет жизни понял, что улучшить человека нельзя. Умиротворить его можно на время, но он по природе таков, и лучше не станет. Из ветхого Адама нового сделать не удалось. Сделали нового, а он тут же две мировые войны устроил этот новый Адам европеец. И что дальше? А ничего. «Терпеть Мишенька, терпеть», - как говорила Анна Ахматова Михаилу Зощенко.  И себя самого тоже приходится терпеть.
Она, литература, сама решит, какая она нам нужна. Один человек в Щёкине лечит людей и попутно пишет философию, короткую по три строчки и эта литература сама себя нашла. Другой собирается написать эпопею. Написал полторы странички, а что дальше писать не знает. Он думал не об эпопеи, а об огромных гонорарах. Он уже испорчен. Какая литература нужнее - это ложный ход. Правильный ход – это тогда, когда литература сама решит, что она хочет. Нужно доверять ситуации, доверять состоянию. Нам сейчас нужна не беллетристика, нужна исповедь. Не проповедь – её хватает, а именно исповедь. Человек сам про себя ничего не понимает, значит необходимо доверять интуиции, состоянию, а слова найдутся. Русский язык на то и суффиксален, чтобы эти невозможные, непредсказуемые состояния мгновенно фиксировать.

- Мы стали меньше читать книг, особенно это заметно среди нашего подрастающего поколения. Извечный российский вопрос: кто виноват, и что делать?

- Что делать? Набрать в рот воды, сесть на печку и ждать когда закипит. Что значит, что делать? Ситуация сама подскажет, что нам делать. А читать перестало поколение, которому сказали: зарабатывай деньги. Иди в финансисты, иди в проститутки. Раньше хотели стать космонавтами, писателями, а теперь финансистами. Сейчас подходит уже ещё одно поколение, которое реагирует на родителей и отшатывается к дедам, а деды – это мы. Я чувствую по состоянию своих студентов, я преподаю в трёх университетах русский язык. Ушли те слушатели – девки и парни, которые на моих лекциях щипали друг друга. Сегодня приходят и слушают с широко раскрытыми глазами, пытаясь уловить каждое слово. Выпускник литературного института мне говорит: «смотрели ваш телецикл про наших отечественных классиков. Как много там, оказывается, всего было». Я спрашиваю: «Вы окончили литинститут, почему же вы решили, что там чего-то не было?». Отвечает: «Нам так сказали». Так вот, я говорю обратное – и нынешние опять начинают читать. Но, правда, как? Пришли меня слушать: «ой, как странно вы подходите к поэзии» «а вы откуда меня знаете?» «мы вас по телевизору смотрели» «так я там постоянно молчу» «а вы очень красноречиво молчите». Сейчас у нас такая общая ситуация, что невозможно ничего подчеркнуть и воспринять. Раньше, если книжка вышла её везде предлагали, а сейчас книжка вышла, а её нигде не найдёшь. Издать книжку сейчас можно любую, а продать – нет. Я лично все свои книжки не продаю, а раздаю. Лишь бы читали.

- Лев Александрович, поделитесь,  над  чем Вы сейчас работаете, и как складывается издательская судьба Ваших произведений?

- Я сейчас занимаюсь замечательным делом. Я расспросил мать и тёток и написал книгу, издал её за свои деньги тиражом в 50 экземпляров. Все экземпляры я раздал всем тем, кто хотел её иметь в своих домашних библиотеках. В трёх томах написал книгу о своём отце, он погиб во время войны. Сейчас взял дневник своей жены, свои юношеские записи и соединил их с мемуарами, получилось некое взросление. А тираж будет 35 экземпляров, максимум 40. Моя забота оставить свои книги детям и внукам. А если кто-то в дальнейшем захочет их издать – это меня уже не касается.
 
- Находясь сегодня в Ясной Поляне, что бы Вы пожелали всем почитателям таланта Льва  Николаевича Толстого?

- Читать «Войну и мир». Читать и читать. Затем уже «Анну Каренину», а потом всё остальное. Но сначала «Войну и мир». Это самая великая вещь, это Божья пахота, это необъяснимо. Это написано временами непонятно как. Толстой сам говорил о том, что он некоторые фразы писал хуже Тургенева, но при том именно там состояние такое, что мы присутствуем при зарождении реального. С чего это Толстой взял – непонятно. Но ты понимаешь, раз это состоялось, то 1812-й год существует теперь не в тогдашних хрониках военного времени, а в романе Толстого «Война и мир».