Скрипка мастера Клотца или один день господина Роз

               
               


              С К Р И П К А      М А С Т Е Р А    К Л О Т Ц А
                или               
           О Д И Н   Д Е Н Ь    Г О С П О Д И Н А   Р О З Н Е Р А
                в      
                Б Е Р Л И Н Е               

               

                *    *    *


   

                П  Р  О  Л  О  Г

                Эпизод № 1


                ЗАПАДНЫЙ  БЕРЛИН.

             1961  год.    Утро  13 августа.
9.00.

                Афиши,  афиши,  афиши….   
извещают о прибытии    в   Западный   Берлин   
                БИНЬЯМИНА    РОЗНЕРА.               
          Разносчики газет – мальчики в кепи 
              выкрикивают  зазубренные фразы:

         «Б  И  Н  Ь  Я  М  И  Н       Р  О  З  Н  Е  Р   
                в
                ЗАПАДНОМ     БЕРЛИНЕ  !»               

                «ТОЛЬКО ДВА ДНЯ,  ТОЛЬКО ДВА  ДНЯ  -               
                13 и 14    АВГУСТА 1961    ГОДА!»

                «ДВА   КОНЦЕРТА
                в  «БЕРЛИНЕР КОНЦЕРТХАУСЕ»!»
               
                «СПЕШИТЕ!»
   
           «МУЗЫКА ВЕЛИКОГО ФЕЛИКСА       МЕНДЕЛЬСОНА   
     В  ИСПОЛНЕНИИ           ВСЕМИРНО      ИЗВЕСТНОГО       СКРИПАЧА!»
               
    


                *       *        *



1961 год.  Вечер 13  августа. 
21. 30.
Концертхаус  - Berliner Konzerthaus.
Финал концерта скрипки с оркестром Феликса   Мендельсона – Concerto in E minor. Op.64.
Солист – всемирно известный музыкант-исполнитель  БИНЬЯМИН  РОЗНЕР.
Апофеоз. Последний   взмах смычка.   
 Восторженная публика очарована искусной игрой  знаменитого скри¬пача.
  Дирижер благодарит  исполнителя. Он  полон творческого удовлетворения.
Оркестр стоя приветствует  скрипача.
Лица в зале: – умиление, наслаждение музыкой великого Мендельсона и виртуозным испол¬нительским мастерством господина РОЗНЕРА.
Публика: - сверкают драгоценности; пышные бальные платья с глубокими декольте, черные  фраки и смокинги,  пенсне и вееры, тут и там букеты цветов в руках  поклонниц скрипача.
            Да,  этот  концерт, несомненно, является  музыкальным праздником,  которого всегда, с таким нетерпением  ждут меломаны.
Аплодисменты,  аплодисменты…..
- Браво, браво, Бенни! – Кричат  седовласые  друзья – много  лет тому назад однокурсники   Рознера   в  Берлинской Высшей школе музыки.
Музыкант кланяется публике. Оркестранты касанием смычков на  корпуса скрипок,  альтов, виолон¬челей, контрабасов  в традиционном стиле «аплодируют»  Рознеру. 
Дирижер в начале сдержанно протягивает руку  музыканту-исполнителю, а потом,  обнимая  скрипача, кланяясь  слушателям,  улыбается и быстро направляется за кулисы.
Рознеру подносят корзины,  полные цветов.
Скрипач   уходит  со сцены, но несколько раз (по  настоятельному требованию публики!)  возвращается  и  взма¬хами  рук, поклонами благодарит  ценителей его таланта.


*      *      *
               
                Эпизод  №2
   
    Гардеробная для солиста.
    Резко открывается дверь; музыкант входит   в  просторную комнату; он  кусочком  мягкого бархата протирает скрипкуосторожно кладёт инструмент в металлический футляр, обитый из¬нутри мягким сукном красного цвета.
     На футляре инструмента факсимильная надпись – БИНЬЯМИН РОЗНЕР.
     Биньямин  или, как близкие  ему люди называют музыканта,Бенни  Рознер приближа¬ется к окну.

                *      *      *

13 августа  1961 года.

           Дождливая погода берлинского лета.  Вид  вечернего  города наводит на грустное настроение. 
           Свет, исходящий из фар автомобилей, отражается с мокрого асфальта.
Огоньки реклам мерцают вдоль улиц.   
Взгляд  скрипача внимательно обозре¬вает серые здания, парки, мокрыми  зонтами  переполнен¬ные улицы, поздним вечером  темнеющие  силуэты мостов над рекой.

       *    *    * 

(Он  когда-то учился в  Берлинской Высшей школе музыки, он  хорошо знает Берлин, но   господин  Рознер  родился и вырос в Вене, там же в первый раз взял  в свои детские руки  ма¬ленькую скрипку и удивился первым звукам, изданным касанием смычка о струны)

          *   *   *

Дождь.
Движение транспорта по улицам Западного  Берлина  становится менее интенсивным.
Вот, спускаясь по широким лестницам концертного зала, постепенно расходится публика, пол¬ная  незабываемых  впечатлений.
Все привычно для музыканта:  -  виртуозная игра, аплодисменты, цветы, усталость;  как все¬гда, некоторая неудовлетво¬ренность после концертного выступления; глоток шампанского вина;   затяжка  кубинской сигары.
Табачный дым медленно плывёт и рассыпается в гардеробной . . . . . 


Эпизод № 3

1961 год.  13  августа.
22.00.
По широкой улице передвигается легковой автомобиль, черный   цвет которого ярко блестит в  дожд¬ливую погоду.  Автомобиль останавливается у великолепного здания Концертхауса.
Летний дождь.
Двое мужчин вы¬ходят из машины и с зонтами в руках  поднимаются  по  ступенькам лест¬ницы.  Кожаные пальто,  намокшие мокасины; несколько нервозные, но степенные   движения.
  У одного из них в руках – черный, видавший виды портфель, а у другого – футляр для скрипки.
Зонты они оставляют в гардеробе, после чего,  уже   степенным шагом всту¬пают на пурпурный ковёр мраморных ступеней лестницы.
Второй этаж.  Коридор, вдоль стен которого  расставлены корзины с цветами, преподнесен¬ные  публикой  господину  Рознеру после публичного выступления.
Вот, дверь гардеробной известного  музыканта.




                Эпизод № 4

1961  год. 13 августа.
22.15.
В гардеробной сидят трое: - Рознер и пришедшие к нему с деловым визитом двое мужчин.
РОЗНЕР: -  Сигары? У меня  гаванские, с редчайшим ароматом. Может минеральную, «Perrier»?  Глоток шампанского вина?
ВЕБЕР: - Спасибо. Не стоит утруждать себя, маэстро!
КЁЛЕР: - О. нет!
Они  благодарят скрипача и отказываются.
РОЗНЕР:- Мы ведь когда-то с вами встречались, господин Вебер?
ВЕБЕР: -  Не хочется об этом вспоминать! Мне очень неловко….
РОЗНЕР: - Прошло много времени. Это было…в 1933 году, в апреле месяце. Да, я не ошибаюсь, в апреле! И где мы встретились в те, далёкие времена?
ВЕБЕР: - Мы   встретились в Миттенвальде, в   гостинице «Post  Hotel».    Я  хорошо помню,  что   о  вашем прибытии  нас  проинформировала секретарь  организационного комитета Фестиваля, некая  Фрида  Вирт.  Мы   ждали вас. Чего таить, нас интересовала только лишь скрипка….
РОЗНЕР:- Неужели?
ВЕБЕР: - Обстоятельства, обстоятельства….
РОЗНЕР: - Я   вас   ни   в чём  не   виню.   Боже  упаси.   Да,   вы   абсолютно правы - обстоятельства были не из  приятных.     Я  приехал в Миттенвальд  не один.   Если помните, меня сопровождала  девушка.
ВЕБЕР: -  Я бы сказал,  красивая шатенка.
РОЗНЕР: - Согласен. А   вы  знаете, я   вам  очень   даже  благодарен.
ВЕБЕР: - Разве? Интересно, почему?
РОЗНЕР: - Это мой секрет.
ВЕБЕР: -  Вы меня интригуете.
РОЗНЕР: -  И    всё-таки, я  не откроюсь. Ладно,   отложим эту тему.  Поговорим о  деле!
ВЕБЕР: - Я поэтому и приехал сюда.   
РОЗНЕР: - Вы успели на концерт? Господин Вебер, в   кассе   «Концертхаусса»   на   ваше  имя мною были остав¬лены контрамарки.
ВЕБЕР: - Опоздал!  Мы задержались на  пропускном пункте.  Сами понимаете, старая  скрипка (тем более инструмент мастера Клотца!)   у   всех   вызывает подозрения, но всё обошлось, слава богу!   Нас не арестовали и пропустили. Шучу, конечно, но  держать  в  руках  предмет  высокого  искусства    хлопотно. Кроме того, есть более веская причина нашего опоздания: -  вам должно быть  известно, что накануне,    13   августа, в  час  ночи, по инициативе    «Коммунистического  Сектора»   началось   строительство   берлинской  стены,    разделяющей город на две части –  Восточную и Западную.   Граница  между   так называемой  Германской Демократической  Республикой   и Западным Берлином   закрыта.   Нам  стоило  очень больших трудов, приехать  и встретиться с вами.
Все   удручены  происходящим.
РОЗНЕР: - Мы   в  курсе происходящих событий.   Я надеялся, что вы  будете присутствовать на концерте.  Какая жалость,   но   вашей    вины   здесь   нет, конечно! События вокруг  берлинской   стены, как   я   знаю,   разворачиваются   очень  быстро. Многие   прогнозируют силовой вариант решения вопроса!
  ВЕБЕР: -  Ситуация критическая!  Как   вам   известно,   ещё   вчера   добираться  по  автомобильному   или    по    железнодорожному   коридору  из  Западной Германии   в   Западный   Берлин    было  связано  с   некоторыми трудностями, но   представлялось   вполне    возможным.   Что будет завтра?  Не   знаю!  Извините, совсем растерялся!  Разрешите    вам  представить: - со  мной  находится   господин    Кёлер – опытный нотариус из Мюнхена  - в  высшей степени профессионал.
Скрипач   лёгким   кивком   головы  во   второй  раз  здоровается  с  нотариусом. 
РОЗНЕР: - Я рад видеть вас, господин Кёлер. 
ВЕБЕР: - Вы, господин Рознер, конечно, проинформированы о нашей, если можно так выра¬зиться, деликатной миссии! Я  представляю немецкую  сторону,   т. е.   «Музей  Смычковых   Инструментов»    в Миттенвальде!
РОЗНЕР: - Всем любителям  скрипичной музыки  известен «Струнный город» у подножия   Альп – Миттенвальд – ро¬дина   династии мастеров  семейства  Клотц!
ВЕБЕР: -   И те не менее,  не могу назвать мою миссию торжественной…..
  РОЗНЕР: - Да, это был непростой случай! Скрипка мастера Клотца, как капризная дама,  много лет   тому назад доставила мне много хлопот.   А, знаете, можно сказать и наоборот: - В течение одного  дня я «надоел»   ей  – таскал инструмент   по   всему Берлину.   Просто   удивляюсь,  как  она  тогда   не превратилась в щепки. Странно.    Потом  скрипка   спокойно  «удалилась» от  меня  и, чест¬ное слово,  я  вздохнул с облегчением -  возрадовался    этому.
ВЕБЕР: - Я ещё  раз приношу  извинения!
РОЗНЕР: - Вы то здесь причём?   Разве вы состояли в штурмовых отрядах?  Разве вы  являлись членом Национал-Социалистической  Рабочей партии или сочувствовали Гитлеру?
ВЕБЕР: - Боже упаси!  Я – порядочный баварец в  пятом  поколении, да и только. Я простой служащий – служу музейному делу, как говорится!
РОЗНЕР: - Очень рад!
КЁЛЕР: - Я уполномочен объявить,   что   «Музей  Смычковых   Инструментов  семьи   Клотц»  решил   вернуть вам «утраченное».   Министерство  Культуры с ним  вполне согласно.  Вопрос принципиально   важен.  Я   уполномочен  составить акт о приеме и сдаче экземпляра под номером….
Нотариус   достаёт   из   портфеля  бумаги,  перелистывает документы.
РОЗНЕР: - «Утраченное»?  «Они»   просто  отняли у меня скрипку!  Да,   наверно,  сейчас не стоит вдаваться   в   подробности  и  ворошить  прошлое!  Этот  экземпляр, как  вы  выразились, является произведением искусства!    Экземп¬ляр – слово-то,  какое смешное   в   применении   к чему-то   возвышенному. Ведь  не  скажешь, что «Мона  Лиза» - экземпляр!
КЁЛЕР: - Это для  вас   скрипка мастера Матиаса Клотца  - «капризная дама»,   как   вы   изво¬лили сказать, а  для меня, старого  бюрократа -   инструмент  есть    экземпляр - следовательно,  пронуме¬рованная, ценная   вещь,  которую  я,   ваш покорный слуга,   должен передать   не   музыканту,  а  гра¬жданину  США,  некоему  Биньямину   Рознеру  - мужчине  с  паспортом и с номером в паспорте.   
  РОЗНЕР: - Но  вы изволили сказать о скрипке  «пронумерованная  вещь»? 
КЁЛЕР: - Без номера  не обойтись! Всё должно быть учтено! У   астрономов  даже   звёзды   пронумерованы, как я знаю.
РОЗНЕР: - Надеюсь, меня,  скрипача-иудея  не  пронумеруют!  Извините, пожалуйста,  сорва¬лось, но вы же сами понимаете…..
ВЕБЕР: - Лучше уж решим вопрос с возвратом.
КЁЛЕР: - Да,  Поторопиться надо.   Нам следует  «вырваться»    из Западного    Берлина     « во  чтобы   это не стоило»!    Мы   намерены   к   завтрашнему  дню   быть   в  Мюнхене, а   вам, господин Рознер, придётся поставить свою подпись на   некоторых   бумагах.
РОЗНЕР: - Вы будете удивлены, но решение музея  о  возврате скрипки  вызывают   во мне   непри¬ятные   ассоциации. Это связано с прошлым.  В течение    двух   месяцев   я   думал   только   об одном – принять или не принять ваше предложение.  Не хочу быть неблагодарным,   но   взять в руки   инструмент   мастера   Клотца,    для меня   значит,  вернутся    к   давнишним   переживаниям, а  ска¬зать категорическое «НЕТ»  было бы   неделикатно и по отношению к   музею, и  по  от¬ношению к   западногерманским властям.    А  если  я   всё-таки   передумаю,  откажусь от  скрипки?
ВЕБЕР: -   По  дороге  в  Западный    Берлин  мы   были уверены, что решение   вами  окончательно   принято.  Наш  визит подтвержде¬ние этому.   Иначе мы и не сдвинулись бы с места.  Уж    больно хлопотно приехать в  Западный Берлин.  Отказ? Вы шутите? Это же работа мастера  Клотца!
КЁЛЕР:  -  В случае отказа вам придётся   возместить нам,   представителям музея и  нотариата,  то есть   стороне  «возврата экземпляра»,  материальные  убытки!
РОЗНЕР: - Нет проблем.
КЁЛЕР: -   Повторяю,   нам нелегко было добраться до  Западного Берлина,   да   ещё  с таким   дорогим   грузом.   Рыночная цена   этой  скрипки  известна.  Кроме того, время – деньги, как говорится.
ВЕБЕР: - Отказ? О каком отказе идёт речь, господин Рознер? Это же  «Клотц»!  «Матиас Клотц»!
РОЗНЕР: - Я   не   умаляю   достоинств   великого мастера, но у меня сейчас вот,   в   том   футляре «покоится»  скрипка  Страдивари! Кстати, моя собственность! А  ваш инструмент, как я знаю….
ВЕБЕР: - Передается вам на пользование….
КЁЛЕР: - Сроком на 10 лет!  Этот срок был обговорен ещё в конце 1932 года,  что  и   подтвер¬ждается   документально. Уверяю, срок можно продлить с согласия обеих сторон.
РОЗНЕР: - К  сожалению,    выступить перед публикой,  держа  в руках   инструмент   работы   мастера  Клотца,  мне   тогда  не посчастливилось!    Господин Вебер,  интересно,  скрипка  хорошо сохранилась?
ВЕБЕР:- Прекрасно. Изволите посмотреть?
РОЗНЕР: - Нет! Ни в коем случае! Даже  вид  старого,  с давних   времён  «знакомого»   футляра  во мне   вызывает двоякое чувство!
ВЕБЕР: - Вы что,  действительно отказываетесь от скрипки?
РОЗНЕР: - Ещё сегодня  утром я  с   нетерпением ждал   нашей   встречи, но сейчас…. Я уверен, что   впредь   не  смогу играть на скрипке мастера Клотца! Ну, а повесить  шедевр на стену, сами понимаете,   значит  -  совсем уж потерять совесть!
Он   закурил   сигару, подошел   к окну и, встав спиной к городу, перекрестил   руки  на  груди.
КЁЛЕР: - Нотариат  не  выискивает причину.   Я    могу  только  констатировать  факт  отказа,  соответственно,  оформить все документы и удалиться. Моя миссия будет исчерпана.
ВЕБЕР: -  Последнее слово, господин Рознер!
РОЗНЕР: -  После многих   лет  скитаний   возвращение  к   некогда  желанной, но строптивой женщине   может   окончательно  разочаровать. Извините меня. 
ВЕБЕР: - Странный вы человек.
КЁЛЕР: - Опять женщина?
РОЗНЕР: - Да, да, скрипку я всегда ассоциировал с дамой.   Я,  бывало, влюблялся с первого   взгляда, а, бывало,  и не притрагивался   даже  к некоторым, как   вы сказали, экземплярам  хороших мастеров.   Инструментом  мастера   Клотца   я,   конечно,  был очарован   изначально,  с первого звука,  однако,   в   те   времена  наша  «дружба»    оказалась   невозможной.    Как известно, дважды в одну и ту же реку не входят.
ВЕБЕР: - «Насильно мил не будешь», как говорится!  Господин   Кёлер,   оформите    всё,   как следует, и мы быстро удалимся.  Сожа¬лею,  очень  сожалею об  этом. 
РОЗНЕР: - И  всё-таки:  -  хочется    верить,  что   вы  с  пониманием отнесётесь к моему   решению  и  не  осудите  меня.
КЁЛЕР -  Осуждение?  Это не входит в мои функции. Вы заплатите   штраф, да и только.
ВЕБЕР: -  Надеюсь, что причина и содержание нашей  конфиденциальной  встречи   и впредь  будет сохранена  в тайне.  Не  в   наших  обоюдных   интересах   поставить   в  известность   музыкальное    сообщество,  что, мол,  маэстро отка¬зался принять  инструмент работы   Матиаса  Клотца.
РОЗНЕР:- О, да! Я умею молчать.
КЁЛЕР (протягивает документы на подпись скрипачу): - Тут  указана сумма, которую  вы  должны заплатить за наши хлопоты!
РОЗНЕР достаёт из кармана чековую книжку и исполняет все требования нотариуса – подписы¬вает бумаги.
Гости прощаются  с  господином РОЗНЕРОМ,   который   с  некоторым   сожа¬лением   нежно   дотрагивается  до  старинного  футляра,   где находится  инструмент,  от   которого он  только что отка¬зался.


                *   *   *

13  августа 1961 года.
23.45.
Скрипач  остается один.
Он садится в большое кожаное кресло, курит сигару, смотрит на свое изображение в зеркале и вот,  улыбка сожаления несколько искривляет его лицо.
Да, с тех пор прошло  много времени.
Сейчас  воспоминания  вызывают у маэстро Рознера   горькую  улыбку, но в те,  далёкие времена   от   безысходности  ситуации  он был на грани полного  нервного срыва.
Воспоминания, воспоминания….





               


               






                Ч  А  С  Т  Ь   2  
               

                С     Т    Р    А   Х
(Несколько эпизодов из  жизни  молодого еврейского  музыканта в Берлине)
 

*      *      *
Музыкальный фон:   -   песня  « I   STILL  HAVE  MY  SUITCASE IN BERLIN»  в исполнении Марлен Дитрих.   
Воспоминания почти двадцатилетней давности  «уносят»  господина РОЗНЕРА      в       Берлин    начала  ХХ   столетия. 
Исходя из контекста событий,  мелодии песен  Марлен Дитрих  чередуются  -  с нацистскими  маршами. 
Особенно часто звучит «HORST WESSEL» . 

*      *      *
               


                Э п и з о д  № 5

-
БЕРЛИН.   
Начало 30-х годов  двадцатого века. 
Апрель.               
Первые месяцы прихода к власти национал-социалистов – Гитлер назначен  на должность рейхсканцлера  30  января 1933 года.
Почти документальные, чёрно-белые кадры:
            Ранее утро. 
Город просыпается.
Дворники подметают мостовые. Молочники бидонами раздают магазинчикам молоко.   Из пекарен  в хлебные лавки  приносят свежевыпеченный хлеб, булочные изделия. Появляются почти пустые трамваи,  гро¬хотом двигающиеся по рельсам. Мусорщики опустошают урны  на   кузова   гру¬зовиков,   обтянутых сверху брезентом. 
По мостовым из огромных резиновых шлангов разбрызгивается  вода. Тут и там открываются ставни окон многоэтажных  зданий – женщины в домашних   халатах   появляются   на балконах. Они   в первую   очередь   поливают   домашние   цветы,   потом  сверху разглядывают улицы, а   после  посматри¬вают на хмурое берлинское   небо и переговариваются    с соседками, которые,  упёршись локтями на подокон¬ники окон, тихим голосом, кивком голов желают им доброго утра:
              - Здравствуйте, фрау Майер!
              - Доброе утро, госпожа Штольц!
  - Сегодня будет славная погода, не так ли?
            - Что вы! У моего мужа вчера опять разболелись суставы.  Скорее  всего, будет дождь.
- Верный признак. Ничего не поделаешь. Придётся повсюду таскать зонт.
- Непременно, непременно.
Медленно рассветает – тёмно-серые  мостовые постепенно  меняют  цвет; от первых лучей утрен¬него солнца они  становятся серебристыми.
Дождя нет и  в помине. Тяжелые облака  с трудом раздвигаются и  на  небе  уже видны  длин¬ные полоски голубого цвета.
Солнечное утро.
Появляются  спешащие по делам первые прохожие, а также автомобили, повозки с    цистер¬нами, полными керосином.
Торговцы поднимают вверх ставни магазинов, лавок – вот, и первые покупатели: - они   в   авось¬ках   уносят   домой   тёпленькие  батоны   хлеба,   булки,   бутылки с молоком.
Всё,   как всегда, привычно и незыблемо – немецкий порядок  с ранних часов  демонстрирует   власть над    законопослушными   бюргерами, но есть и другой Берлин – город богемы и разврата, го¬род   отпе¬тых   уголовников, воров и окровавленных  ножей, город   весёлых  частушек,  город нар¬команов, гомосексуалистов, проституток, бандитов.
Берлин преступного мира  ещё спит и его сны полны руганью уличных драк,  полны   удлинён¬ных   лиц   анемичных морфинистов, любителей кокаина,  полны  криком обкраденных  ворами  горожан, чьи опустошавшие бумажники   раз¬бросаны по мусорным  урнам.   
Эти сны полны  плачем избитых сутенёрами девиц лёгкого поведения, зву¬ками музыки  танго и чарльстона…..
Увеселительные заведения столицы в этот  ранний час  не торопятся раздвинуть свои тяже¬лые   ставни: -   ведь  до вечера ещё далеко и  добропорядочный господин, скажем,   Гер Шульц,   кото¬рый с раннего   утра   торопится    в   свою   чиновничью контору,     увы (а может  и к счастью), не  является  завсегдатаем  кабаре и прочих злачных мест.
А   вот, и веяния   совсем уж   новых  времён: - штурмовики СА – «верные псы»    Национал-Социали¬стической партии  - партии-победителя на  последних выборах.
Молодчики ходят группами, а для дальних  маршрутов они предпочитают кузова грузовых автомобилей,  и они же   вовсю   горланят   песню Хорста  Весселя, которая после 30 января 1933 года всё чаще и чаще звучит по  радио, заглушая  мелодичные напевы горячо любимой берлинцами  Марлен Дитрих.
Ну вот,   два   грузовика  с   грохотом проехали по булыжникам берлинской мостовой, пере¬возя   куда-то штурмовые  отряды,  т.е.  песенками новых   времён охрипшую молодежь, готовую без   колебания   вздёрнуть на столб самого бедного,  жалкого старика-еврея, который и есть (по их мне¬нию)  самое  большое зло на этом свете.
А вот, по улице (к примеру, Блюменштрассе)  зигзагами, шатаясь,  идёт   к   своему убежищу,   гряз¬ному подвальчику пьяный бродяга, который, замечая на балконе с ведерком в руках какую-ни¬будь фрау  Кепке, с головы  снимает грязную шляпу и, крича, приветствует   тучную  немку:
- Доброго вам утра, уважаемая фрау!
- Доброе, доброе, - Отвечает женщина и громко добавляет «два слова» в адрес  жителей аж всего квартала, - Немного осталось! Теперь уж наш фюрер наведёт порядок!
Как бы в ответ  кто-то включает радиоприемник, откуда и  доносится привычная слуху мело¬дия марша Хорста  Весселя:
- « Знамёна  ввысь……»
Берлин встречает новый день песней, сочинённой городским сутенёром,  некоторое время тому назад зарезанным таким же отбросом общества – коммунистом с криминальным прошлым, ко¬торого  дружки  Весселя  в отместку мигом отправили на  «тот свет». 
Однако полюбившийся штурмовикам  и партийным вожакам  гимн остался   –  его звуки с   утра наполняют город, как бы  предупреждая  и старых, и молодых берлинцев:
- Иные нынче времена, граждане! Совсем иные!

               
                *         *        *

                Эпизод № 6
               
За кадрами, запечатляющими берлинское утро,  голос   Бинямина  (Бенни)  Рознера:
-  Посла окончания музыкальной школы  в  Вене,   я, тогда ещё  подающий  надежды молодой скрипач, твёрдо решил продолжить своё  образование  не    в  Австрии,  а   в   Берлине, в  Высшей Школе  музыки,   у профессора  Карла Флеша,   вернувшегося   в   Германию   из   Балтимора (США)  и  в  1928 году  возглавившего  «Класс  скрипки». 
В  том  же, 1928  году, попрощавшись с  родителями, я приехал    в Берлин,   снял комнату  в коммунальной   квартире-пансионе  вблизи  Gustav Adolf-Platz,    а    потом    успешно сдал экзамены  в Высшей Школе Музыки,  т. е.  Консерватории  и   в течение почти пяти лет шлифовал свое исполнительское мастерство  у  маэстро Флеша. 
Результаты  моего  музыкального образования   были   настолько  впечатлительными, что в   конце 1932    года (24 декабря),   на   торжественном заседании профессуры  и студентов  Высшей Школы Музыки  (к  моему   удивлению и  огромной радости!)    было   объявлено    об  особом  решении ректората.


     *     *     *
   
   Эпизод №7
24  декабря 1932  года.
18.00.
Зал  Консерватории.
Торжественное заседание.
Слово просит профессор Флеш.
Аплодисменты.
КАРЛ ФЛЕШ: -  Господа, прошу внимания! Мы – Берлинская Высшая Школа музыки и музей скрипичных инструментов в Миттенвальде –  передаем   скрипку мастера  Клотца   студенту  Рознеру  в  пользование сроком на 10  лет!   Бенни,  эту  высокую  честь   вы   заслужили своим талантом.  Поздравляю вас от всего сердца!  В   апреле  будущего года   вы  должны   предстать своим искусством  на  традиционном   Фестивале  музыки   в   Миттенвальде,   на   родине   скрипичных   мастеров – семьи Клотц. 
РОЗНЕР: -  Это большая честь для меня!
КАРЛ ФЛЕШ: -   Вот, нам  всем  интересно,  чем  же  вы удивите искушенную  немецкую пуб¬лику?   Что вы собираетесь там сыграть, если это не секрет?
РОЗНЕР: -  Концерт  Мендельсона-Бартольди!
Аплодисменты.
КАРЛ ФЛЕШ: - Прекрасно!  Желаю успехов!
ВОЗГЛАСЫ: - Браво, Браво! Молодец, Бенни!
            Так мне  вручили  скрипку мастера  Клотца.
            Моему счастью не было предела.

   
                *       *      *

                Эпизод № 8
 
Всё   шло   своим  чередом,    Я   работал, как  вол.  Маэстро не скрывал  своего удовлетворения моими успехами.
Нет, нет,   мы были уверены в том, что музыкальный фурор неизбежен!

       *   *   *
Это случилось  уже после  злополучного  30 января 1933 года,  т. е.    дня   фактического прихода к власти  национал-социалистов,    когда  старый  Гинденбург  назначил  Рейхсканцлером   Адольфа  Гитлера.
Однажды   (точно не помню,   7  или  8   апреля того же года)   маэстро  и  я,   как бывало нередко,  на  некоторое время  задержались в маленьком берлинском  кафе    «Медвежья берлога»   –  напротив нашего музыкального заведения.
Мы пили кофе, ели пирожные,  разговаривали….. 
Вдруг профессор   затронул   тему   предстоящего Фестиваля  в Миттенвальде, который традиционно проводился один раз в три года.
КАРЛ ФЛЕШ: - Бенни,  я очень рад, что вы так любите Мендельсона, но…
Я: - Проблемы?
КАРЛ ФЛЕШ: - Вы что, газет не читаете? Оглянитесь вокруг, в конце концов.
Я: - Я играю на скрипке с утра до позднего вечера.
КАРЛ ФЛЕШ: - Это и видно. Вы преуспели, как музыкант, но «посмотрите в окно». Что    тво¬рится, господи, что творится! Не  лучшие времена ждут нас.
Я: - А,   это  вы  про   безумца  и   иудофоба   Гитлера?  Моя  соседка,  фрау   Шойбнер   утверждает, что  этот тип  с  усиками  не продержится у власти и пол года!
КАРЛ ФЛЕШ: - Гитлер ненавидит евреев!
Я: - Да,  но нам  и без Гитлера  хватает недоброжелателей!
КАРЛ ФЛЕШ: - Ну, представьте:  -  еврей   Мендельсон-композитор,   еврей  Рознер-исполни¬тель и еврей Флеш-дирижер!    При этом   в   концертном  зале  славного городка Миттенвальда  уж    точно  будет  сидеть  большой поклонник   Мендельсона, мой старинный друг,   раввин  из  Мюнхена.   Настоящая синагога!  Ну, поменяйте хотя бы  композитора.  Возьмите  что нибудь из   не¬мецкого  репертуара или, на    худой конец,   исполните   скрипичный    концерт     Чайковского – музыка  ведь и впрямь ангельская. Тем более  что,   первый   скрипичный концерт  Чайковского  вами представлен  публике ещё   в позапрошлом   году,   в   Гамбурге,  во  время студенческого праздника.   Несколько   репетиций и всё будет  в ажуре, мой друг! Ну, решитесь же!
Я: - Будьте спокойны, маэстро!  Антисемитизм   нас  серьёзно  никогда  не    коснется. В быту могут быть,   конечно,   кое-какие   эксцессы,   да  и  только.   Мы  -  аполитичные  музыканты и не более  того. Я даже и не гражданин  Германии.
КАРЛ ФЛЕШ: - Звучит очень  наивно, юноша. Бытовые эксцессы!
Я: -  Вы думаете, что, если я не сыграю Мендельсона,  они, нацисты перестанут преследовать евреев?
КАРЛ  ФЛЕШ: -   Иногда  мне  кажется, что ваше выступление  на Фестивале   может   вообще не состояться.   Я сказал «может »!   Осторожность  в наше время ценное качество, но, каюсь, это только предположения  старого, немного трусливого профессора! 
Я: - Трусливого?
КАРЛ ФЛЕШ: - Не очень, ну, не очень! Хочу надеется, что  Берлинская Высшая Школа му¬зыки  своим авторитетом   не   допустит   вмешательства   политиканов, их приспешников   в   сферу святого  искусства.    Кроме того,   Фестиваль является международным  мероприятием.     Мне   кажется,  что в    начале своего правления   нацистам будет  невыгодно  противопоставить  себя   празднику му¬зыки.    Кроме того, как  мне сказали люди сведущие, в Национал-Социалистической партии много достойных,  образованных,   верных   гуманистическим   идеалам   людей,   которым   этот   паяц   Гитлер  со¬всем не по душе!
Я: - Тогда Чайковского  сыграем   в следующий раз, а этой весной,   дорогой маэстро,  пусть скрипка немецкого мастера Клотца  отдаст свою дань таланту  еврея  Мендельсона! Они  стоят  друг  друга!
Маэстро махнул рукой.
КАРЛ ФЛЕШ: -  Ладно! Согласен.   Вы меня убедили.   Пусть всё   будет  так, как  и было  заду¬мано изначально.
Я: -  Назло нацистам  музыка Мендельсона   должна  зазвучать  ещё величественнее! 
КАРЛ ФЛЕШ: - Ну  и  хитрец  вы,  Бенни!  Еврей и такой хитрый!
Я: - А может я немец или, в худшем случае, итальянец?
КАРЛ ФЛЕШ: - Как говорят нацисты,   у вас,  юноша,  «неправильный нос»!  Значит, вы еврей, но  хитрый  еврей!
Мы громко засмеялись.
Я: -  Надеюсь,    дата  моего   выступления  не изменится?  20 апреля   останется  в силе? 
КАРЛ ФЛЕШ: - Да,  20 апреля, четверг 1933 года остаётся в силе! Гарсон, два коньяка и повторите два кофе (обращается к официанту).
Я:- Я ведь, профессор, совсем….
КАРЛ ФЛЕШ: - Одна  рюмка, мой мальчик,  вам не помешает. Не более того, не более. За ваш предстоящий успех и за инструмент мастера Клотца надо выпить, непременно надо выпить.  Ведь говорят,  что «за компанию и  жид повесился»!
Я: - Я подчиняюсь.
КАРЛ ФЛЕШ: - Нет, нет, это начало блестящей карьеры! Вы очень талантливый скрипач.  Наста¬нет  время,   когда в ваших руках будет красоваться  скрипка   великого Страдивари.  А сейчас дружите  с отменным инструментом немецкого мастера из Миттенвальда! Поверьте опытному музы¬канту -  фортуна   всегда будет на вашей стороне! Бенни,   берегите ваш  божий дар  и трудом  пре¬умножайте  его!  За вас! За наследие мастера  Клотца  и за меня тоже, черт побери!
РОЗНЕР: - Маэстро, называться вашим учеником, большое счастье! Будьте здоровы!
              В тот вечер, после  одной  и единственной   рюмки коньяка у меня  закружилась голова – ведь это была моя первая  рюмка в жизни.
Потом я постепенно протрезвел,   пришел   в себя  и  спокойно   проводил маэстро до дома.

*    *    * 
Но  именно  в  тот вечер,   по дорогое   домой,    вспоминая  тревожное выражение  лица   профес¬сора,   когда он говорил  о политике  нацистов,  начале   притеснения   евреев,  некоем     «пре¬имуществе»    Чайковского  перед  Мендельсоном,     я     впервые   почувствовал   до¬селе  мне   неизвестное чувство СТРАХА, чувство    ЗАРОЖДАВШЕЙСЯ ВО МНЕ  гнетущей  неопределенности,  но  очень скоро «виновница  тревоги»   была  найдена:  - первая  рюмка коньяка в моей жизни!
Я  успокоился и, напевая мелодию из фильма « Голубой  ангел»,   быстрым шагом направился    домой,  осторожно  держа в руках футляр  со скрипкой  мастера Клотца. 


           *   *   *
               
                Эпизод №9

Берлин.  1933 год.
Типичное утро старинного, добротно построенного   берлинского дома №33  на  Глюклихштрассе. Жильцы коммунальной   квартиры, каждый по своему встречает новый день: - утренняя   бе¬готня по длинному  коридору, хлопоты  в кухне, недовольное  бормотание у  дверей  ванной или туа¬лета,  звуки радио, разговоры,  женские сплетни. . . . .
               Молодой человек   (Бенни Рознер)   выходит на балкон, неуклюже машет руками, – как-бы занимается утренней гимнастикой. Из глубины комнаты, из радиоприёмника слышна песенка  в исполнении Марлен Дитрих.
*   *   *
Рассказывает Бенни Рознер:
В нашей квартире жили  постояльцы  (включая меня),  снявшие комнаты для проживания  у     домовладельца пансиона, некоего  господина Краузе,  пятикомнатные апартаменты которого располагались на втором этаже, прямо над пивной   «Helles – Bergschloss –bier».
В  соседней от меня   комнате     проживала   певица и  танцовщица     кабаре,     милашка  Марика Эрдели. 
Она в течение дня спала, а  с наступлением вечера уходила на  работу.
Марика    приехала  в   Берлин   из Будапешта   и,    как   все  шансонетки,   она   мечтала   продол¬жить свою карьеру в Париже.
Исходя из огромного  желания поскорее сесть на поезд Берлин-Париж,   Марика   к столице Германии относилась,  только лишь  как перевалочному пункту своей карьеры.

                *     *     *
 
Эпизод № 10


Я   и   Марика   часто   виделись   по   утрам на  лестничном проёме  нашего дома, когда я на¬правлялся в Консерваторию,  а  она,  напротив,   возвращалась   с   работы,     т.е.    из     кабаре «Берлинский медвежонок». 
При встрече  Марика нежно   трогала  меня за руки, и тут же  завязывался разговор.
МАРИКА: - Бенни,   ты  опять  поправился!
(По правде говоря,  она была права: - я всегда «подкрадывался»  к мучному и сладкому, любил дорогие ликеры)
Я (нагло отрицая свою  тучность): - Совсем нет! Тебе это кажется!
МАРИКА: - Я хорошо знаю, что ты без внимания не обходишь булочную госпожи Гислер!  Не   стоит   увлекаться сладостями и  мучными изделиями.  Вот, посмотри на меня!
Тут она обеими руками вызывающе обхватывала свои бёдра, вертелась и нагло выпячивала    задницу, повторяя одну и ту же фразу.
МАРИКА: - Ах, мой мальчик, только Париж может меня успокоить! Только Париж!
Я: - Ну, увеселительных заведений хватает и в Берлине! Ты красива, популярна, имеешь свой круг  поклонников и неистовых  поклонниц,  хорошо зарабатываешь и,   я   уверен,   в скором времени  ты  станешь звездой европейского шансона!
Услышав мои дифирамбы, она смеялась.
МАРИКА: -  Слава богу,  что в течение всего  дня  я  валяюсь   в  постели,  и  мои глаза не смотрят на  это серое чудовище -  под названием Берлин.  А    здешние   кабаре  только лишь  усовершен¬ствованные   немецкие   пивные.   У пруссаков не хватает фантазии!   Я   же  должна   дышать  полной гру¬дью,    и    каждое   утро  видеть  не  тебя,   мой маленький,  а  вертящуюся   мельницу  «Мулен   Ружа»,   или,   на худой   конец,   Эйфелеву   башню.
Тут  она   внимательно   всматривалась  в    свои  привлекательные,   почти целиком откры¬тые для обозрения   народа  груди,   стягивала  руками вниз   декольте  обтянутого платья  и, видя моё  покрасневшее лицо, вешалась  мне на   шею.
Я: - Ты с ума сошла!  Фрау Зонтаг    выбросит  нас  обеих   из  окна.   В это время она на¬правляется  к  молочнику  Гансу  Аксману!  Кроме того,  я помолвлен!
МАРИКА: -  Бенни,  ты ведь знаешь,  меня в основном  возбуждают   женщины! Не расстраивайся!   Я  точно  не собираюсь выходить за тебя  замуж, а   фрау Зонтаг – это чудовище,  пусть   присмотрит   за  своими толстозадыми   немками,  которые после воскресной службы   в  кирхе,   чёрт знает,  что  вытворяют! А  давай,   Бенни,    вместе  поедем    в Париж?   Я буду петь, танцевать, а ты будешь играть на скрипке, скажем,   в « Мулен  Руже»!   В крайнем случае,  будешь развлекать людей   на  Елисейских   полях  - уличным  музыкантам хорошо платят! 
Я: - Ты опять  забыла, что у меня невеста?  «Мулен Руж»? «Елисейские поля»?  Слышал бы тебя сейчас маэстро  Карл  Флеш!
После чего  мы расставались до следующего утра.
Да, она   не скрывала, что,  в  основном,  «тянулась» к  женщинам;    подчеркивая  свое  «активное»    начало,   Марика   Эрдели    нередко  одевалась в мужские,  черного и белого  цвета  костюмы.   
Приталенные   пиджаки,   расклешенные   брюки,   белые сорочки  с  золотыми  запонками  и    разного цвета широкие галстуки или шёлковые шарфы – это был её стиль.     В таких  нарядах  она   выглядела  очень  элегантно, тем более  в  тех  случаях,  если украшала свою красивую   головку  широкополой  шляпой  и  вертела  в руке трость с  инкрустациями из серебра. 
Красивая женщина!  Мне было приятно с ней общаться.
Скажу откровенно: -  неугомонная и темпераментная   мадьярка   меня   постоянно   забавляла -   да  и  только,  а любил  я  девушку по имени  Эстер.

                *     *     *




                Эпизод №11
 
Однажды  я чуть не  взбесился  от   злости,  когда   Марика,  встретив  меня  на  улице,  заго¬ворила о нашем соседе с шестого этажа, художнике  и скульпторе Генрихе  Штетке.
У него была  наверху, над   квартирой,  на месте чердака  огромная мастерская, чьи стёкла свер¬кали даже зимой, когда в них  всматривалось, холодное, северное солнце.
МАРИКА:  -  Вот новость, Бенни.  Ты умрешь со смеху.   Этот   дурак   Штетке   (с шестого этажа)   вчера предложил  мне  позировать  ему  в   полуголом   или   даже (если соглашусь!)   в голом виде!   Он хочет нарисовать   «Купание   Брунгильды   в  волшебном  источнике».
Я: - Художник Штетке?   Страдающий гигантоманией   живописец  и вдобавок скульптор-мо¬нументалист?  Приверженец национал-социалистических идей? Я его ненавижу!    И что ты ему ответила?
МАРИКА: -  О,    Maine   Liebe,   ответ был неопределённым.   Пусть надеется, что я обнажусь перед ним!
Я: - Тебе очень хочется   «превратится»  в Брунгильду?
МАРИКА:- Мечтаю с малых лет!  Ах, может,  ты ревнуешь меня к этому Штетке?   Скажи, что ревну¬ешь  и я тебя поцелую! Только один раз! Не более того! Ты ведь у нас помолвлен?  Ну, а  кроме того, меня  в основном   возбуждает   женский   пол!  Запомни это и не таращи глаза на мою задницу!
Я:-  Да,  я,   помолвлен   на   скромной и красивой   еврейской   девушке, а   твой Штетке -    нацист!
МАРИКА: - Мой  Штетке?  Ха-ха… 
Я:- Я  не  советую тебе обнажатся перед разными там художниками-нацистами!
МАРИКА (смеясь): - Да? А может, ты  в меня влюблён? Если это так, то я  откажу Штетке.   Шучу, шучу…
Я: - Брунгильда! 
МАРИКА: - Ладно,   а  кто  она,  эта   Брунгильда?
Я: - Не знаю! Что-то из старонемецкой сказки или мифа, должно быть.
МАРИКА: - Из сказки?   Как  романтично!   Штетке  наполнит   ванну   горячей  водой, я - совсем голая -  плюхнусь туда.   А потом он будет меня рисовать, рисовать, рисовать,  и говорить разные глупо¬сти, глупости, глупости.   Это меня  уже забавляет.
Я:- Ах,   какие   мы  счастливые.
МАРИКА: - Твоя ирония неуместна. Я ведь ещё не решила.
Я: -  Надеюсь, у тебя хватить   ума  отказать  Штетке,   у   которого  других забот хватает: – он  ведь   рисует  эскизы   для  суперпортрета  Гитлера.
МАРИКА: - Что? Вот, это новость!
Я: -   Не прикидывайся!
МАРИКА: -   Откуда мне  знать? Прихожу утром, ухожу поздним вечером. Ты  хочешь сказать, что   Гитлер   присутствует  на  сеансах?   Господи, пронеси!
Я: - Я   его  не  встречал,  но  недовольная этими   визитами   фрау Шойбнер   постоянно  ворчит, а  фрау  Зонтаг – домработница    художника  от   восторга, вот-вот,  заплачет! На этой почве они чуть   не подрались, оказывается. Мне Арно об этом  рассказывал.
МАРИКА: - Ну и дела в нашем доме.
Я: -  Ты представляешь,  Штетке  должен  нарисовать  портрет  высотою  в  3 метра!
МАРИКА: - А почему  не  в   5   или  не в  10    метров?  У этих нацистов, оказывается,   любовь    ко    всему гигантскому.   
Я: - Плохо    то, что   визиты  Гитлера   парализуют   всю улицу – на   каждом шагу стоят штурмовики, которые  без  веских   причин  останавливают  и обыскивают людей!  Пришел Гитлер? – считай, что в дом не войдешь, пока новоиспечённый  Рейхсканцлер   не  уберётся  отсюда!
МАРИКА: - И когда всё это безобразие кончится?
Я: - Спроси   у   Штетке! Ты ведь с ним дружишь? 
МАРИКА: - Представляешь, если я  в мастерской   художника или  в  подъезде нашего   дома  вдруг   увижу  Гитлера,   умру от страха!    Ну, хорошо, Бенни!   Даю слово, что  никакой  Брунгильды  не  будет!
Я: - Честное слово?
МАРИКА: - Я ещё подумаю….
И   она,   смеясь,  попрощавшись со мной, делает  несколько шагов,    потом,   резко   повернувшись   ко  мне,  говорит:
МАРИКА:   - Честное слово, честное слово, Бенни!

*    *    *

Общаясь с Марикой,   я  чувствовал   себя  абсолютно  раскрепосченным  человеком – часто  шутил, балагурил, немного хулиганил даже.
Когда случалось, что  мы  не  виделись  по  утрам,  настроение у меня было немного  минорное,   но я   любил   Эстер,   только  её!
   
                *      *      *            

                Эпизод №12

Кроме  Марики     моими соседями по коммунальной квартире  были:   
1.   ОТТО БРАК – одинокий,    тучный   тип,   лет  55   -  владелец   лавки   на Миттелштрассе, где он  и  торговал   разными    копченостями – колбасами, краковскими сосисками, ветчиной и т. д.     Этот   тип  был   ярым  сторонником  нацистов – он  постоянно   обличался  в  форму  штурмовых  отрядов.
2.   Фрау   ХЕЛЬГА  ШОЙБНЕР (типичная   немка-домохозяйка)  и   её  супруг   господин       КОНРАД    ШОЙБНЕР   (инвалид первой мировой войны,   герой сражения при Артуа,   передвигаю¬щийся  в  инвалидной коляске, всегда   одетый   в   военный китель,  красующийся  своими  наград¬ными крестами,  прикрывающий  ноги   шотландской шалью,   с   утра   аккуратно   выбритый   и  по¬чему-то   державший   в  руке   заряженную   винтовку).
3.   АРНО БАХ ,  38 лет  - очень   интересный субъект – физик,  инженер,  по  призванию   пиротех¬ник-взрывник,    мастер  на    все   руки  -   человек   очень   рассеянный,   но  симпатичный  мне  хотя бы  потому,   что   фамилию   имел   такую   уж   музыкальную. В свободное  время от изготовления разных взрывных устройств (бомбы, петарды, фейерверки и т. д.)  он,     как   мне  было известно,  с   удовольствием занимался часовыми  механизмами.

                *     *     *

Отто Брак,   разумеется, не  симпатизировал   мне, как еврею.   
Когда   я   в  домашних   условиях  занимался  своей скрипичной музыкой,  этот   вредный  мужчина    на весь голос   включал   радиоприёмник,    где постоянно (особенно после 30 января 1933 года, т.е.  фактической  по¬беды национал-социалистов)  звучал голос без  всяких   причин  ажитирован¬ного  Адольфа Гитлера.
Таким образом, сосед хотел  помешать моим  занятиям музыкой, но этот несчастный субьект  не  знал   о     неординарных   способностях еврея  сконцентрироваться  на  любимом  деле: - т. е.   во время игры на скрипке мой слуховой аппарат  не воспринимал  речи фюрера  и  я,   Бенни  Рознер,   це¬ликом   наслаждался творениями великих композиторов.
А вот,  для постороннего  взгляда    картина  была  просто  комичной:
Например -
1.  На фоне мелодии сонаты «Дьявольские трели» Тартини  из   радиоприемника Отто Брака   звучали  настав¬ления  Гитлера:
«Если вспомнить, что Фридрих Великий противостоял противнику, обладавшему двадцатикрат¬ным  превосходством в силах, то кажешься самому себе просто засранцем…..»
2.    На фоне мелодичных пассажей  сонаты  №2    Грига   Гитлер   кричал:
«Норвегия   станет  у  нас  центральной   электростанцией   для   Северной Европы. Тем самым нор¬вежцы, наконец-то, выполнят свой долг перед Европой…..»
3.   На фоне музыки сонаты № 5  Бетховена  свежевыпеченный   рейхсканцлер опять-таки  на¬ставлял немцев:
« Мы не позволим больше германцам эмигрировать в Америку…..»
4. На фоне мелодии «Полонеза»  Венявского фюрер  повышал голос:
«Многие   евреи не сознают  деструктивного характера своего бытия. Но тот, кто разрушает жизнь, обрекает себя на смерть, и ничего другого с ним не может случиться!»
5.  На фоне фрагментов мелодии    из   концерта   для   скрипки с оркестром (ре-мажор) Брамса  у Гитлера срывался голос:
«Не следует так уж высоко ценить жизнь каждого  живого существа.   Если эта жизнь необхо¬дима, она не погибнет!»
И  так далее.
Конечно,  господин Брак   удивлялся моему терпению   не вступать с ним в конфликт.
Это   доводило   лавочника   почти   до бешенства – он   выключал   радио, выходил  в  коридор, становился у моих дверей и  вовсю  горланил:
«Die Fahne hoch!  Die Raihen fast geschlossen!
SA marschiert mit ruhig fastem  Schritt!....»
На  набившую мне оскомину песенку Хорста Весселя я отвечал музыкальными пассажами  фантазий на темы из оперы «Кармен» в интерпретации  Сарасате.
В  локальной схватке с нацизмом  побеждали моё олимпийское спокойствие,  и, разумеется, мой  талант  не слушать кроме музыки ничего – тем более,   не  воспринимать бред  сумасшедшего – сколь с  высокой трибуны он не был бы высказан.
Всё    заканчивалось   агрессивным   призывом  господина  Брака:
«Долой  Евреев  из  Германии! Без них качество немецкого  пива улучшится!» 

*     *     *

Эпизод № 13

Когда я заходил  на   кухню сварить себе  утренний  кофе,   как обычно, виделся с  некото¬рыми соседями   и, несмотря на мои симпатии-антипатии, желал   всем  доброго утра.
Я: -  Доброе утро.
ФРАУ ШОЙБНЕР: - Здравствуйте, господин  Рознер.
БРАК: - Хаиль Гитлер!  ( Он вытягивал вперед правую руку)
ФРАУ ШОЙБНЕР: -  Я   вчера   испекла       мясные пирожки  и  сохранила для вас,   Бенни!   Вот, они на тарелке  прикрыты салфеткой. Угощайтесь и вы,   Отто. 
Я: - Спасибо.
БРАК: - Спасибо   большое.   Они, кажется, из свинины,  но пирожки  вкусные,   как    всегда,  и они   вам очень понравятся, господин Рознер.
ФРАУ ШОЙБНЕР: - Вредный вы человек,  Отто!  Какая  там свинина, пирожки из   говя¬дины!
Я: - Я знаю, но назло вам, господин Брак, я бы съел и свинину!
БРАК: - Какой героический поступок!  А может вы не еврей?
Я: - Всё может быть.
БРАК: - Форма  вашего  черепа говорит о многом: – меня не проведёшь! Надеюсь, в скором   времени наша   квартира   избавится не только от неправильного черепа, но и  от неправильной му¬зыки  и вы, на радость порядочным немцам,  вернётесь в Вену.
Я: - Неправильной? Какова же, извольте сказать, правильная музыка?
БРАК: - Народная  музыка и весёлые марши!
Я: - А где Вагнер? Ну, где  вы его потеряли?
ФРАУ ШОЙБНЕР: - Отто    про такого и не слышал!
БРАК: - А вот и ошибаетесь!   Наш фюрер говорит так: - «Когда я слушаю Вагнера, то ощу¬щаю ритмы Древнего Мира»
ФРАУ  ШОЙБНЕР: -   Ха-ха,   как мило сказано!   Через  пол   года  вашего Гитлера и  в  по¬мине  не будет!  Все знают, что он фигура   временная.  Не   такие  уж   тупые мы, немцы, чтобы терпеть во главе государства  сумасшедшего  типа.  Так вот,  не  Бенни надо уезжать из Берлина, а   вам и вашей «весёлой»   компании под звуки маршей следует « уносить ноги»  из Германии.
  БРАК: - Мы победили на выборах, и мы   пришли к власти, чтобы построить   «Тысячелетний Рейх»!
ФРАУ ШОЙБНЕР: - Я, немка, говорю  с полной серьёзностью – вы пришли нас погубить,   но  этого не случиться!
БРАК: - Подозреваю, что вы, фрау Шойбнер,  по ночам читаете Маркса, а   днём    встречае¬тесь    с   коммитетчиками   из   «Рот Фронта»!
ФРАУ ШОЙБНЕР:  - А вам какое дело?
БРАК: - Я – патриот!
Я: - Успокойтесь, господин Брак.  У вас, видно, повысилось артериальное давление. Вы весь,   извините за цвет,   покраснели.   Я  непременно   уеду из Германии после исполнения скрипичного  концерта  Мендельсона  и не буду вас, немцев,  учить уму разуму.   Не моё дело, кто сидит в Рейхстаге -  Гитлер или какой-нибудь Гогенцоллерн!  Слава богу,  в  Австрии еврейские общины проживают в мире и спокойствии.
БРАК: - Какая там Австрия? Где вы видели Австрию?  Австрия – это часть великой родины, а  Мендельсон  - еврей и  мне не очень нравится идея  вашего концерта!
Я: - Уже печатают  афиши.  Так что,  я  буду играть   Мендельсона 20  апреля, в четверг,   в Миттенвальде   назло вам и вашей партии! Всё решено ещё  два месяца тому назад!
БРАК: - Два месяца тому назад Германией правили идиоты! Ха-ха-ха…
ФРАУ ШОЙБНЕР: - Вполне может быть – идиоты, но не сумасшедшие!
БРАК: - А какая разница?
ФРАУ  ШОЙБНЕР: - Бедная  Германия!
БРАК: - Хорошо. Поговорим о  судьбе нашей родины в другой раз. Сегодня  у меня день  -  пол¬ный забот!
ФРАУ ШОЙБНЕР: - Неужели? Тоже мне заботы – продавать ветчину!
БРАК: - Я  причастен  к  государственным делам!
ФРАУ  ШОЙБНЕР: -  Вот эта новость!  Какая честь, какая честь….
БРАК: - Нечего таить!   Вечером мы будем сжигать книги,   которые вредны  нашей нации!   Пламя  костров  очистит  смердящий  воздух   над   Берлином!
Я: -  И  чьи  книги   вы  изволите сжечь, господин  Брак? Авторов, авторов назовите!
БРАК: - Пока не знаю, но список утвержден «Студенческим Союзом»   и ошибок не может быть!
ФРАУ ШРОЙБЕР: - А я думала, что вы сегодня вечером собирайтесь посетить,   «как  обычно»,  те¬атр или оперу.
БРАК: - Смеётесь?
ФРАУ ШРОЙБЕР: - Что вы! Вы ведь у нас такой «интеллигентный»!
БРАК: - Интеллигентный? – Не оскорбляёте меня, пожалуйста, добрая фрау! А   до  театров  и  оперы – этим  рассадникам еврейской культуры  -  мы, национал-социалисты, поверьте,     доберёмся    и   ещё как доберёмся!   Когда я слышу  слово «культура»,  мне  хочется стрелять из пистолета!
ФРАУ ШРОЙБЕР: - Ну, ладно, вы, кажется, куда-то торопились,  Отто. У меня голова разболелась от  ваших речей!  Забирайте ваш чайник и идите с миром!
БРАК: - Погодите, погодите, не спешите от меня избавиться!  Бенни,   вы сказали, что ваш концерт    назначен на 20 апреля, не так ли?
Я: - Да,  на 20  апреля,  в четверг,  ровно в 8 часов вечера в Миттенвальде.
БРАК: - В День рождения нашего любимого фюрера?
Я: - А причём тут это? Просто  совпадение, да и только.
БРАК: -   Нет, господин Рознер, не совпадение. Это злой умысел! 
Я: - Вы совсем сошли с ума? 
БРАК: -  Думаете,    мы позволим,   чтобы   в  праздничный  для  всех  патриотов   день звучала    музыка    еврея  Мендельсона  в  исполнении  еврея   Рознера? А  может  у  вас  и  дирижёр еврей?    Небось, подыскали уже, наверно, какого-нибудь сиониста! Признавайтесь, признавайтесь…
Я:  -  Не   вашего ума  это  дело!    Идите лучше и покараульте   у   дверей мастерской художника  Штетке – ведь  у   фюрера много врагов! В   крайнем случае,   соберите  дрова   для   костров,  на   которых  книги сжигают.   Вот  ваша стезя, ваше  назначение!
БРАК: - Да,   я  опасаюсь  за  жизнь лидера нации.  Я  был  против этих домашних  сеансов. По идее,  Штетке   должен  сам   наведываться   к      фюреру   и   создавать  эскизы  на месте,  но  наш     дорогой   Рейхсканцлер  очень  скромный.   Он    уважает    труд     художника!  Фюрер   сам  прекрасно   рисует,   и он  хорошо разбирается в архитектуре.  Хаиль  Гитлер!
ФРАУ ШОЙБНЕР: - Доброго вам утра, Отто, и не старайтесь утвердить в повседневной  речи  это  непонятное   «Хаиль Гитлер»   вместо  обычного,   нормального  приветствия.
БРАК: - Советую   привыкнуть  к  новым временам,   добрая фрау.  Скоро  мы   непременно  усовер¬шенствуем   немецкий язык,  а    то,   в последнее    время  он   превратился  в  лишенную    патриоти¬ческой   искры  нудную  речь.  Вот,  вам,  например, самые  нужные, повседневные фразы  для арийца: - «Руки вверх!»,  «Открыть огонь!»,  «Всем лечь!»,  «Смерть евреям!»,  «Хайль Гитлер!».   Честь имею!

         
                *        *        *

                Эпизод № 14

Перед тем,  как  выйти   из   дома, меня,   как обычно, провожал  господин    Конрад  Шойбнер,   который  выкатывался в   коридор   на   своей  инвалидной   коляске.
После 30 января 1933 года  содержание нашего диалога  не менялось.
КОНРАД   ШОЙБНЕР (хриплым голосом): - Бенни, ну как твои дела?  Когда концерт?
Я: - Скоро.  Могу забрать  вас  в  Миттенвальд.
КОНРАД  ШОЙБНЕР: - Да, конечно, заберешь.  Вы, евреи, умеете держать слово.
Я: - Наконец,  в этом доме я слышу  что-то приятное для себя.
КОНРАД  ШОЙБНЕР: - Я  тебе рассказывал  про  Зильберштейна?   Он  воевал  вместе со мной  на  западном направлении   и был хитрым малым.
Я: - Рассказывали и не раз.
КОНРАД  ШОЙБНЕР: -  Так вот,   послушай   меня   внимательно.  Этот  Зильберштейн  часто ходил  за линию фронта, устраивал свои тёмные делишки с французами и,  в конце концов, че¬рез, этак месяц,  мы, немцы держали в руках французские  винтовки, а  французы стреляли по врагу,  т.е. по нашим солдатам уже  немецким оружием! Забавно, не так ли?
Я: - Слов нет!
КОНРАД  ШОЙБНЕР: - А ещё во 2-й роте 1-го резервного батальона  служил  этот  самый,  ну,  который сейчас  в  Рейхсканцлеры  выдвинулся и которого  Штетке  рисует! Тьфу, черт его побери…
Я:- Гитлер!
КОНРАД ШОЙБНЕР: - Я рассказывал про него?
Я: - Да,  конечно, рассказывали,  и не раз.
КОНРАД ШОЙБНЕР: - Так вот, послушай меня внимательно ещё раз. Этот Гитлер был, точно уж,  храбрецом, но - немного  чокнутым; он  не притрагивался  к шнапсу,  табаку.  Я   всегда   подозрительно относился  и  отношусь  к  трезвенникам.  Гитлер  мне не нравился, а  ему  не  нравились евреи.  С утра и до вечера  он  только о евреях и говорил.   Этот словоохотливый  ефрейтор  все беды не только Германии, но и всей Солнечной Системы  сваливал  на  иудеев!  Мы над ним смеялись, но видишь,  в  какую  важную персону  вылупился    «австрияк»   Гитлер?   Вот   мой   со¬вет,  Бенни:  -   «уноси ноги»  из  Германии и поскорей.  Не нравится мне  приход к власти  господ  нацис¬тов, не нравится.
Очень часто наш разговор прерывался звуком       негромкого    взрывного   щелчка,    исходившего   из  комнаты   Арно Баха.
Привычные  к  этому, я и господин Шойбнер  со страхом  заглядывали  к соседу   и  всегда   обозревали  нашего инженера- взрывника   в одной и той же позе   -   висящим одной рукой на люстре, с испепелённой шевелюрой волос и  от   гари почерневшим лицом.   
Ну,  домашние  предметы, конечно,  всегда   были   разбросаны   по   углам  большой комнаты.
В то время   инженер  старался улыбаться, но эта  гримаса   вызывала у меня  желание плакать. 
АРНО  БАХ: - Доброе утро, господа!
Мы молча удалялись и вот, тут  Конрад Шойбнер  тихим голосом, в который раз  твердил  полную чушь   не столько мне, а,   скорее   всего,   убеждал   самого себя   в  умолишенности соседа.
КОНРАД  ШОЙБНЕР: - Говорят, наш   инженер   пьёт  серную  кислоту  вместо  утреннего кофе!
Я   в  ответ  строил  из  себя  идиота.
Я: - Да,  что  вы!  Разве  такое  возможно?
КОНРАД  ШОЙБНЕР: - Ещё как! Поверьте мне, старому солдату, герою Артуа!
Я: - Верю! Разумеется, верю.
В  конце   концов,  нагрузившись  утренними впечатлениями,  немного уставший от  «кухонной  полемики»   ОТТО   БРАКА  с  фрау  ШОЙБНЕР,   я  оказывался  в подъезде. 
Спускаясь по лестнице,  я  по обыкновению  встречал  Марику: -  она   возвращалась    домой  с ноч¬ной смены  из известного   кабаре      «Берлинский  медвежонок».
После этих   встреч  с   весёлой   мадьяркой    моё   настроение улучшалось настолько,   что,    выходя из подъезда,  я  улы¬бался    всему   Берлину,   чем и   вызывал  у прохожих   некоторые  подозрения насчет моего психиче¬ского здоровья. 

    *      *      *      
                Эпизод  № 15

                (Один день  Бенни Рознера  в Берлине)

14   апреля    1933   года.
7. 30. 
В то утро у  дверей  нашей квартиры меня дожидался  Арнольд (Арно)  Бах.
АРНО: - Вот, Бенни,   всё готово!
Он   держал   в   руке  мои  серебреные часы с  позолотой и  позолоченной  цепочкой,  которые  наш   инженер   ремонтировал   в   течение   3    месяцев.

*    *    * 
Откровенно говоря,  я   и   не ожидал,   что когда-либо  дождусь возврата  исправно  работающего механизма.   
Два    или    три   раза   я   вежливо  попросил  инженера  вернуть  «моё добро»: - часы    мне   купил   отец,   примерно,    5     лет   тому   назад,   в   Швейцарии,  по случаю   моего  первого публичного   прослушивания   в    Цюрихской   консерватории.   
Арно   напрочь отказывал   мне  в   возврате   часов,  объясняя  это  тем, что  настройка механизма  музыкального сопровождения  требовала    большого внимания и много времени. 
Надо   отметить, что   мои    «карманные часы»   каждые  тридцать минут    играли мелодию «Голубой Дунай»  Штрауса и  даже  не   надо было открывать крышку – по прошествии   полу    часов   из   кармана    жилета  раздавались  приятные моему сердцу звуки,  напоминавшие  мне   родную   Вену - самый красивый город  в Европе.
  *     *     *
И так,   в   то  утро  14  апреля он вернул мне часы!
Я: - Спасибо, Арно!  Наконец-то! Сколько с меня?
АРНО: - Ты ведь знаешь, от  соседей я денег не беру.
Я:-   Но   ты   почти  3 месяца возился с моими часами.  Потратил   уйму   времени. Я   себя    неловко чувствую.
АРНО:- Для самого талантливого музыканта в Берлине мне  ничего не жаль.
Я: - Спасибо. Они играют?
АРНО: - Ходят  и  играют!  Ещё как играют!   Пожалуйста,   сейчас   не   надо открывать крышку часов!
Я: -   А в чём дело?
АРНО: - Откроешь, когда выйдешь на улицу!
Он  рассмеялся  и  приблизил к своему виску указательный палец правой руки.
АРНО: - Я тоже маленький гений.
Я с   подозрением  посмотрел  на   соседа.
Я: - Надеюсь,  в часах  не  смонтирована   бомба!    
АРНО: - Как плохо ты   обо   мне   думаешь!  Я   фактически   сотворил    чудо! Часы с сюрпризом!
Я: - Ладно, спасибо ещё раз. Теперь  я твой должник. Пока.
АРНО: - До свидания!  Запомни, крышку  откроешь только  лишь  на улице! Договорились?
Я: - Договорились, но ты меня заинтриговал!
Наконец,  Я    вышел  из  квартиры, однако,  к   моей     досаде,    разминулся   с  Марикой,   утренняя встреча с которой  была для меня  доброй приметой. 
Я смутился,  но  для отвлеченных мыслей  совсем уж не было времени –  В  этот    день    в  репетиционном  зале    Консерватории    я    намерен  был   «отшлифовать» первую и   финальную части  кон¬церта   для  скрипки  с  оркестром  Мендельсона-Бартольди.
     *   *   * 
До начала  репетиции времени было   много.   
Сперва   я     решил  зайти   в   типографию,  удостовериться, что  афиши напечатаны  и посланы в Миттенвальд.
Кроме того,  я непременно  должен был встретиться  с отцом омей  невесты, Эстер,   известным  во  всем Берлине портным,    Соломоном  Гиршем  -  он  в  те  дни    шил   первый  в  моей  жизни  концертный  фрак.
И   последнее,  у меня  в этой,   дорогому   моему сердце  семье  Гирш  надо было лишний  раз   удостовериться, что  я   и  Эстер  сегодня  ночью «Мюнхенским поездом»   поедем  в Миттенвальд.
Мы были помолвлены, и,  разумеется,  мне очень  хотелось, посвятить ей  успешное  выступление на Фестивале: - я    представлял   себе,  как    в фестивальном  зале, перед публикой   демонстративно  одарю  цветами от  счастья  прослезившуюся   Эстер.
 
        *   *   *

Ателье    господина     Гирша   находилось    по    пути  в   Консерваторию (Берлинская Высшая  Школа му¬зыки)  и  я  заранее  вкушал   радость и от  встречи с  фройлаин   Эстер,  и  от первой примерки фрака  – уж  очень  мне   хотелось    выглядеть  нарядным  во   время   «судьбоносного  концерта».   
Я   держал   в  руке футляр,   в    котором  находилась скрипка  работы  мастера Клотца, и мне казалось, что прохожие  восторженными   взглядами  провожают  меня, зная, что  в футляре -  один из самых певучих  смычковых инструментов  Германии.
Накрапывал апрельский  дождь. 
Скрипку я  всегда  воспринимал  в образе  возлюбленной   женщины, которую  на  руках  несёт   пере¬полненный чувствами средневековый  рыцарь в  доспехах,   готовый  отдать  жизнь за честь этой  прелестной дамы.
Шагая  по  тротуару,   я  часто останавливался,  прижимал футляр к  груди, как бы чувствуя «сердцебиение   инструмента»    в   унисон   моему  пульсу.
Несмотря на дождливую погоду, настроение у меня было  приподнятым.

        *    *    *
На   остановке   трамвая  я   вспомнил о часах – с трепетом вынул    из  кармана  жилета  тикающий  механизм  и  осторожно приподнял  крышку.
Вдруг, сюрприз Арно  Баха  «не  заставил   ждать»: - я   внимательно  прислушался  к «музыке  часов».   Потом несколько раз  закрыл, и опять-таки открыл  крышку.
Ах,  боже мой,  мелодия   была  одна   и   та   же  - 
H a v a     N a g  i  l  a! 
Еврейскую   песню  «Хава Нагила»  на  слова  Авраама  Цви  Идельсона   и   на  старинную   хасидскую   мелодию  не  знает   только  последний   т у п и ц а! 
Эту песню – «Хава Нагила»,  т. е.   «Давайте радоваться!»  -   обычно   пели на семейных праздниках  и мы, дети  всегда от души  подпевали взрослым:
-Уру, уру ахим! Уру ахим бэ-лев самэах – Пробудитесь, братья, с радостным сердцем!
Конечно, в отношении  звучания мелодии песни   я  не  имел   ничего   против, но   в   Берлине,   где   антиеврейские   настроения   постепенно  набирали силу,  ходить  по  городу,  открывать крышку часов, отвечать кому-то, на вопрос  «который час» , скажем,  «семь-сорок», на  фоне  мелодии   «Хава   Нагилы»,  мягко говоря,  немцы могли  принять  за  демонстративный   «еврейский   протест  против   антисемитизма  нового   правительства».
Отмечу, что  мелодия звучала достаточно громко, и не услышать её мог только глухой.
При закрытой крышке часы «молчали»  -   так что, осведомляться   мне  о  времени  без   «Хава Нагилы» не было возможным.
Вот так  сюрприз!    
Арно  Бах  меня подставил!
Я  решил   с   ним  «как следует»   поговорить, но, а  пока   мне пришлось  бы  ходить  по городу   в  сопровождении  очень популярной   еврейской песни.
И   последнее, можно    было    спрятать   часы, но моя внутренняя порядочность не позволила  бы мне  обманывать людей:   -  Бог знает, кто, куда  и  как торопиться!
Так  я   рассуждал    про  себя    и     вдруг издали  показался  вагончик, с грохотом передвигающийся по рельсам.   

               
                *        *        *

                Эпизод № 16

14 апреля 1933 года.
8. 00.
       Вот,   я   вошел   в  полупустой вагон  берлинского   трамвая  и  он направился в сторону типографии.
По бокам вагона, с двух сторон  были приставлены к стенкам  длинные  деревянные сидения.   
Пассажиры   без  интереса   разглядывали друг друга,  читали  газеты, или же прислушива¬лись к   разговорам незнакомцев.
Ватман, крича из кабины во весь голос, объявлял  названия остановок; люди сходили из вагона, поднимались,  после  чего   вагон   покрывал  расстояние  от  улиц и до площадей и, наоборот. 
Мне   в то  утро  14  апреля 1933 года    запомнился диалог двух немок, сидящих рядом со мной и держащих на   коленках   сумки  с  бутылками молока и батонами хлеба.
Они  разговорились по случаю покупки  одних  и тех же продуктов.
ПЕРВАЯ ФРАУ: - Какой добротно выпеченный хлеб!   Не скажете, где его покупали?
ВТОРАЯ ФРАУ: -  На  Бутербродштрассе,  у  Митволя, но там он стоит  несколькими   пфенни¬гами дороже, чем в обычных булочных, а   вот, молоко  везде продается  по одной цене, но оно,  как  вам известно,   пока   что   в дефиците и не всегда достаётся покупателям,    вынужденным с утра сто¬ять в очередях.  Послевоенное  время, увы, очень растянулось и   ещё не закончилось, добрая фрау.
ПЕРВАЯ ФРАУ: - Будем надеяться на лучшее. Обстоятельства  всё-таки  меняются….
ВТОРАЯ ФРАУ: - И  правительство  тоже  меняется.
ПЕРВАЯ ФРАУ: - Человек,    говорят,     живёт    надеждой.   Вы думаете,    этот, ну, с усиками, сможет навести порядок?
ВТОРАЯ ФРАУ: - О,  да! Он такой энергичный!   Его   выступления по радио меня очень    заво¬дят – прямо-таки стряхиваю с себя десяток  лет,   и  хочется  с моим мужиком  поиграть во что-то ин¬тересное там,  на диване! Ах, честное слово!
ПЕРВАЯ ФРАУ: - Ой, не смешите меня!  Неужели?
ВТОРАЯ ФРАУ: - Наш фюрер  очень знойный мужчина.  А самое главное то, что он защищает   интересы   немцев;  старается  вернуть нам утраченное самолюбие. После поражения в войне и уни¬зительного «Версальского договора»   мы     раскисли,   а   наш  некогда   «статный Берлин»  превра¬тился-таки  в  Содом или Гоморру – везде наркоманы, воры, бандиты,  гомосексуалисты,  прости¬тутки и жулики.   Всё это  «играет на  руку»  кому?  -    Конечно,   евреям – приглянитесь, ну,  приглянитесь, иудеи ещё больше разжирели.
ПЕРВАЯ ФРАУ: - Говорят, что   сейчас  «еврейский вопрос»  актуален, как   никогда!
ВТОРАЯ ФРАУ: - Скажу по секрету, как немка немке, что в скором времени   грядут большие  перемены на  внутреннем и  внешнем фронтах.
ПЕРВАЯ ФРАУ: - А вы откуда знаете?
ВТОРАЯ ФРАУ: -  Мой  брат  вступил в ряды национал-социалистов ещё «до победы».  В    труд¬ные времена для партии он всегда помогал соратникам по борьбе!
ПЕРВАЯ ФРАУ: - Что вы говорите!
ВТОРАЯ ФРАУ: -   У   «наци»  же  всё   расписано по месяцам.   Реальные планы, реальные  дела!  Но  в начале   они  разберутся с евреями – это точно!
ПЕРВАЯ ФРАУ: - И как?
ВТОРАЯ ФРАУ: - А мне откуда знать? Но разберутся, будьте спокойны!
ПЕРВАЯ ФРАУ: -  Я  вам  так  скажу: - может не стоит все наши  неудачи, проблемы  валить на бедных   евреев?   Вот,  семья  моего родственника  всегда дружила с  соседями, супружеской парой   Кацнельсонов, а потом они породнились – дочку  выдали  замуж за  младшего Кацнельсона.   Он -  порядочный юноша – в банке работает клерком.
ВТОРАЯ ФРАУ: -  Породнились с евреями?  Боже, они   ведь   погубили дочку! И некому было их направить на путь праведный? Передайте мои сочувствия  вашим племянникам. У них впереди - трудные дни.
ПЕРВАЯ ФРАУ: - В конце концов, молодые люди  уедут в Варшаву.  Там у Кацнельсонов  бога¬тые родственники. У них фирма по огранке алмазов.
ВТОРАЯ ФРАУ: - Хорошее решение вопроса.  Что поляки, что русские, что евреи–   один  му¬сор!  Главное, очистить Германию, а потом уж мы, немцы заживём на славу.
ПЕРВАЯ ФРАУ: - И   кто  это  всё  придумал?
ВТОРАЯ ДАМА: - Этот, наш,  с усиками. Поздравляю -  нам   теперь  думать   совсем    не надо – он всё знает, он  же   всю  ответственность  за  поступки  немцев  берёт на себя.   Наконец,   в  Германии появился   настоящий, крепкий хозяин – Адольф Гитлер!
ПЕРВАЯ ФРАУ: -  Интересно!  Вы открыли мне глаза, но, ой,  какая жалость!  Вот, и моя оста¬новка. Вынуждена  попрощаться с вами. До свидания.
ВТОРАЯ ФРАУ: - До свидания и будьте осторожны. Держитесь подальше от евреев и коммуни¬стов.  Страшнее врагов у нас нет!  Прощайте.
Первая фрау   сошла на остановке и тут я не смог сдержаться, резко повернул  лицо  ко  второй фрау.
Диалог двух немок больше, чем все  статьи    всех  либеральных газет   открыл    мне глаза на  настоящее.
Я: - Вам не кажется, милая фрау, что  этот пресловутый  еврейский   вопрос   половину   населе¬ния Германии сведёт с ума?
ВТОРАЯ ФРАУ: - А почему только половину, господин хороший?…Погодите, погодите, ах,  вы   же   еврей, конечно!  Нос  уж  точно  вам  может  паспорт  заменить!  Запомните, господин еврей, что  мы, немцы,  сейчас  одна, единая нация и, подчиняясь указам нашего фюрера, живём одной жиз¬нью – или    мы   вместе   восстанем  из  пепла   после  постыдного    поражения  в  войне,  или   вместе по¬гибнем!  «Половин», «четвертушек»  больше не существует! Только одно целое! Только одно целое!
     Сидящий напротив меня  господин в чёрных очках  не выдержал и обратился ко  второй фрау.
ГОСПОДИН В ЧЁРНЫХ ОЧКАХ: -  О  каком воспрятии из пепла вы говорите, мадам?  Ваши молодчики из так называемых  штурмовых отрядов  и   «Студенческого Союза»   сжигают   в      кост¬рах    книги   Гейне!
ВТОРАЯ ФРАУ: - Не  Гейне, а  еврея  Гейне! Туда ему и дорога.
ГОСПОДИН В ЧЁРНЫХ ОЧКАХ: - Он  классик немецкой литературы, однако, вам этого не понять, а мне легче быть в моём отечестве немым, слепым и глухим, чем видеть это безобразие!
Я: - Хорошее решение вопроса – быть слепым, глухим и немым! Да, у них, этих господ  развя¬жутся  руки, и они же столкнут немецкий народ в пропасть! 
ВТОРАЯ ФРАУ: - Мы не воюем с немецким народом, а вас, евреев, уж точно, выбросим на по¬мойку!
Я: - Слава богу, я сам  из Австрии и ваши проблемы меня не  касаются, но  пока   горят   костры на  улицах и   площадях  немецких городов,  пока  сжигают книги  Гейне,   вам,  немцам, история выне¬сет суровый приговор.
И тут разразился настоящий скандал.  Пассажиры трамвая разделились на два  противополож¬ных  лагеря и  отовсюду послышались обвинения в адрес той  или  иной  стороны:
-  Долой   марксистов!
-  Национал-социалисты – верная погибель Германии!
- Еврейский заговор – вот, против чего надо сплотиться всей нации!
-     А цены на продукты растут!
-     Гитлер всё поставит на свои места! Поверьте ему и мы спасены!
-     Гитлер – это совсем не Бисмарк!
               ………………………
               Я   успел   спрыгнуть с трамвая,  почувствовав  весьма    враждебный   взгляд  одного  плечистого муж¬чины, который сжимал кулаки,  готовился напасть на меня, на врага №1,   т. е.   еврея, да  ещё еврея со скрип¬кой.
Если в вагоне началась бы  потасовка, то  вместо инструмента мастера Клотца у меня в руках оказались бы  щепки. 
И тогда я решил – никогда не вмешиваться  в  немецкие   споры,  заниматься  только своим  делом   и   после  20 апреля,  как можно  скорее,   уехать из страны,   которая постепенно, на моих гла¬зах превращалась во «что-то» для меня непонятное и  чужое.
 
                *         *         *

Эпизод №17
14 апреля 1933 года.
8.30
Я постучал в дверь кабинета  директора типографии «Наследие Гуттенберга»,  господина  Макса  Лутце, потом  заглянул в комнату и,   увидев, как  господин Лутце   (тучный, лысый  мужчина, брюки которого поддерживались широкими красными подтяжками)   помахал   мне  рукой  в знак приглашения войти  к нему.
Мы встретились, как старые друзья, хотя я  с ним общался  до того  всего  лишь  один раз,   когда ровно  месяц тому  назад   здесь, в  кабинете  обсуждался  внешний   вид   афиши   концерта  на   20 апреля  сего года  в  Миттенвальде.
ЛУТЦЕ: - А,   дорогой  Рознер, приветствую вас! Как дела? Что нового?  Я ждал вас ещё вчера!  Берлинская   Высшая  Школа музыки   ровно   неделю   тому назад   перечислила  на  мой бан¬ковский  счет  деньги, окупающие наши расходы по печатанию  концертных афиш. Вот, мы вчера их  и послали в Миттенвальд и наверно их  там уже и  расклеили по всему  городу.   Так что, передайте дорогому  профессору Флешу, что всё в порядке.  Я  к нему не смог позвонить.  Дела, дела…
Я: -  Безмерно рад, господин Лутце!
ЛУТЦЕ: - Вот, посмотрите, раскройте афишу. Вам она нравится?
Я: - Очень мило, очень даже мило!
ЛУТЦЕ: - Садитесь, садитесь, господин  Рознер!  Передохните! Кофе?
Я: -  Не откажусь,   если это вас не затруднит.
ЛУТЦЕ: - Гретхен!  (крича  во весь голос)  Две чашки кофе, дорогая.   Снимите пальто,  дорогой  Бенни,  устраивайтесь, поговорим, хе-хе, посплетничаем.
Я: - Благодарю, господин директор.
Я сел в кресло, стоящее напротив письменного стола.
ЛУТЦЕ: - Признаться, я очень  доволен нашему знакомству. О вас столько говорят, пишут. Для меня большая честь напечатать первую афишу  музыканта,   которому    пророчат большое бу¬дущее.   Ваш маэстро  Флеш  говорит, что  через несколько лет о Рознере  заговорит весь мир.
Я: - Не преувеличивайте! Пока что я ничем особенным себя не показал. Посмотрим, как меня примет  Миттенвальд.  Если всё будет хорошо, я с поднятой головой вернусь в Вену.
ЛУТЦЕ: - И когда вы собираетесь уехать  в Вену?
Я: - В  скором  времени. В Берлине мне уже нечего делать.
ЛУТЦЕ: - Желаю успехов.
Я: - Да,  и  мне очень хочется, чтобы   всё   закончилось хорошо. От этого зависит моя карьера, как музыканта, и, не  дай бог,  «провалить»  выступление. Известно, что немецкая публика   -  в му¬зыкальном плане очень  избалованная.   Я   немного  волнуюсь, по правде говоря.
ЛУТЦЕ: - Всё будет хорошо, всё будет замечательно, мой молодой друг.
Я: -  Организаторы  Фестиваля, как я знаю,  непременно вышлют   вам  приглашение.    Надеюсь, вы и ваша супруга почтите меня  своим  присутствием  в  Миттенвальде.
ЛУТЦЕ: - Да, разумеется. Это большая честь для нас.
Тут    Гретхен   – красивая блондинка – принесла нам   на  подносе  две чашки  кофе  с печень¬ями, сахаром   и перед   тем,   как выйти  из  комнаты,   нежно касаясь моего плеча,   сказала:
ГРЕТХЕН: - Знаете, я   приеду  на   концерт  вместе с  Максом!  Говорят, в Миттенвальде  ещё лежит снег.  Неужели  смогу  покататься на лыжах!
Она  направилась к двери.   Я  же   проводил  её   восторженным   взглядом – уж больно  «аппе¬титной»  дамой  была эта немка.
ЛУТЦЕ: - Да, да, если моя супруга  откажется,  возьму с собой   Гретхен.  Она разбирается в музыке и любит показать себя  во время  антракта. Хе-хе…
Я: - Как вам будет угодно, господин Лутце!

*    *    *
Без стука,    лишних   реверансов  в  кабинет господина Лутце  вошли двое рабо¬чих, которые занесли огромный,  думаю,    наскоро нарисованный   портрет,  как    я   заподозрил, ка¬кого-то германского короля или рыцаря. 
Они молча, не спрашивая разрешения,   сняли со стены комнаты  копию  живописного   по¬лотна   Рембрандта Ван Рейна  «Жертвоприношение  Исаака»,  заменив  её   неудачным  рисунком от¬кровенного дилетанта. 
Унося деревянную лестницу и   копию  работы нидерландского мастера, рабочие  неуклюже,   с грохотом  пробрались в  дверной проём. 
Тут  и  Гретхен  вошла в комнату.
ЛУТЦЕ: - Как тебе это нравится, малышка?
ГРЕТХЕН: -  Ой,   ужас  какой-то!
ЛУТЦЕ: - Это, кстати, есть Фридрих Барбаросса – король  Германии, император  Священной Римской Империи….
ГРЕТХЕН: - Дело совсем не в короле!
ЛУТЦЕ: - А  в чём, детка?
ГРЕТХЕН: - Рисунок  неудачный – мазня!
ЛУТЦЕ: -  А чего ещё  требовать от  маляра Шлоссера?  Главное то, что  в кабинете  висит  сам Фридрих!  Времена сейчас такие, что  народ Германии, смотря  с надеждой в будущее, не забывает  героев прошлых лет!   Ко мне, в кабинет  заходят разные люди.  Каждый  человек    внимательно  приглядывается    к    интерьеру   директора   типографии!  Представителям   партии   власти  не понравилось бы видеть на стене моей рабочей комнаты   изображения Ав¬раама и Исаака!
ГРЕТХЕН: - Жаль  расставаться  с  той картиной! 
ЛУТЦЕ: -  Сдам в музей – пусть там разбираются!
ГРЕТХЕН: - Вам  ещё кофе?
Я: - Благодарю.
ЛУТЦЕ: - Спасибо. Можешь идти, дорогая.
Гретхен,  уходя, опять-таки нежно   прикоснулась  пальчиками  к моему плечу и сказала:
ГРЕТХЕН: - А мне  Исаак больше нравится, чем мазня   пьяницы  Шлоссера! Пока!
Я: - Вижу,  вы    тут    быстро  решайте «еврейский вопрос», господин директор!
  ЛУТЦЕ: -   Между  нами   говоря,   какого мне  смотреть каждый день   на   этого   деформирован¬ного  Фридриха кисти маляра Шлоссера.
Я: -  Перед новым начальством   «Исаак»   вас, точно,  подвёл бы, а  Фридрих – на все вре¬мена!
  ЛУТЦЕ, -   Он   мне обошелся в 4 бутылки шнапса  –   не более того. Ха-ха…. Но  я   его   в последствии  заменю чем-то более  актуальным! 
Я: - И на кого замените Короля  Фридриха? Может, на Гитлера?
ЛУТЦЕ: - Как прикажут! Думаю, что в скором времени  интерьеры   всех  кабинетов   Герма¬нии своим видом   не очень-то  будут отличаться друг от друга,  и  люди будут похожи друг на друга, и слова, и дела, и помыслы…
Я: - Прискорбно! Будете всё это безобразие терпеть?
ЛУТЦЕ: - Знаете, мне очень дороги  кружка баварского пива за обедом, мягкая постель в  спаль¬ной комнате,  партия  в  покер с моими друзьями,   Рождественская  ёлка с разноцветными, бле¬стящими   игрушками и горящими свечами,  веселье моих деток,   эта малышка  Гретхен….    мне до¬роги меленькие  житейские  радости! Я – не герой!   Я – бюргер, который уважает закон и подчиня¬ется легитимному,  повторяю,  легитимному,  т. е.  назначенному  Гинденбургом Рейхсканцлеру   –   будь это Гитлер или,  к примеру,  какой-то,  скажем,  «Фриц  Швайнкопфер»!   Мне всё равно! Я желаю спокойной    жизни себе  и своим детям.   Для этого   я,   дорогой   мой  Бенни,   готов всю оставшуюся жизнь смотреть  на  портрет  Фридриха   Барбароссы.   Пусть это наказание компенсируется моим   спокойствием и благополу¬чием!  Ради этого можно продать  душу  хоть  Мефистофелю, ха-ха-ха…
Я: - Пожалуйста, живите, как вам будет угодно, но границы вашей безмятежности   могут  быть  разом нарушены!
ЛУТЦЕ: - Кем?  Какими обстоятельствами?
Я: -  Сумасшедшим  политиком  и политикой сумасшедшего!
ЛУТЦЕ: - Если  наш   бюргер  увидит опасность своему  благоденст¬вию,    он  национал-социалистов на новый срок не переизберёт!
Я: -  Не осуждайте  меня за категоричное суждение: - дуракам закон не пи¬сан. Шизофреники     или  «остаются  в  кресле»,   или  падают,  но   они своим шагом никогда не спуска¬ются по лестнице власти.
ЛУТЦЕ: - Если так, то  и  вы,  подданные   Австрии, думаю,    не  должны    чувствовать себя в полной  безопасности!  Вы слышали  о  таком понятии,   как  «Аншлусс»?
Я: - А мировое общественное мнение?
ЛУТЦЕ: – Сказки для наивных людей.
Я: - Но ведь существует   какая-та  «международная  политическая  мораль»?
ЛУТЦЕ: -  Всё   не так страшно!    На¬против: - Гитлер  разорвёт    «Версальский договор»   в клочья  и вернёт Германии былую славу. Кроме того, только он   сможет   укоренить безработицу, уничтожить преступный элемент,   вернуть утрачен¬ные  земли и присоединить к Родине  территории, населённые немцами – например. Судеты!
Я: - А как с «еврейским вопросом»?
ЛУТЦЕ: - Ничего страшного.  Голословная бравада. Антисемитскую карту Гитлер достал из колоды только в период выборов. Теперь она  ему не нужна.
Я:  -  Если ваши  суждения  верны,  тогда  смело  повесьте  на стену вашего кабинета  «Жертвоприно¬шение Исаака» и я уйду отсюда  со спокойной душой!
ЛУТЦЕ: - Хитрец   вы, мой друг! Хитрец! Вы не только  скрипкой   владеете,  но  и   в словесной полемике хороши.   Дайте  срок  и  ваш «Исаак» вернется.   Непременно  вернётся.
Я: - Живу надеждой,  дорогой  Лутце! Однако,  в  стране,   где  жгут   книги  великого  Гейне,   надежда, поверьте, всегда в дефиците!
ЛУТЦЕ: - Издержки времени!
Я: - Тут, мне кажется, становится душно. 
ЛУТЦЕ: -  Уверен,  концерт состоится в срок,  и  вы  спокойно покинете Германию, т. е.   место, где вам так не хватает воздуха!
Я: - Даст бог!
ЛУТЦЕ: - Но  и  на Фестивале не исключены и проблемы.   Раскройте, пожалуйста, эту бумагу и  прочтите ещё раз фамилии композитора, дирижера и исполни¬теля.  Мне это сразу бросилось в глаза, но своё дело я сделал на совесть: - сегодня в  Миттен¬вальде   полно ваших  афиш,   однако  это совсем  не  значит, что   публичное выступление   «у   вас  в кармане»!
Я: - Вы обратили внимание  на  20 апреля?
ЛУТЦЕ: - Да. День рождения  фюрера!  Надо же такому случиться!
Я: -  Я  очень надеюсь на авторитет маэстро Флеша!
ЛУТЦЕ: - Конечно! 
Я: - Ну и, Берлинская Высшая Школа музыки тоже  не допустит провала концерта.
ЛУТЦЕ: - Фестиваль  то  международный!
Я: - Может быть, я  преувеличиваю, но  музыкальная жизнь Германии абсолютно незави¬сима от политики. Или  я ошибаюсь?
ЛУТЦЕ: - Хочется верить…
Я: - Раз так,  разрешите  мне удалится.
ЛУТЦЕ: - До свидания, мой друг. Вы забыли взять с собой афишу
Я: - Оставьте на память!  Я    для    себя   найду афишу   и   в Миттенвальде! А сейчас я тороплюсь  к портному.
ЛУТЦЕ:- Неужели фрак?
Я: - Его шьет сам Соломон   Гирш – кстати, отец моей будущей жены!
ЛУТЦЕ: - О-о-о, поздравляю, поздравляю.
Я: - Да, мне тоже приятно! В день моего  выступления перед публикой  хочется, чтобы из Вены приехали мои родители, родственники, друзья. Накануне концерта  я собираюсь с ними связаться,  при¬гласить   всех в Миттенвальд. Всё должно быть в ажуре, как говорится.
ЛУТЦЕ: - Прекрасно, прекрасно, Бенни! Я заранее вкушаю удовольствие от вашей игры!
Я: - Спасибо, господин директор! И непременно приезжайте в Миттенвальд!  Жду вас с нетерпе¬нием! 
Мы расстались на пороге двери издательства «Наследники Гуттенберга».      
Гретхен   же,   глядя из открытого окна второго этажа, попрощалась со мной  «воздушным поцелуем»,  а потом закричала –
ГРЕТХЕН: - Эй,  эй,  господин  музыкант, в горах  будет снег?  Ну, хоть чуточку….
Я:  -  Миттенвальд  –  зимний курорт, милая фройлаин!  Кроме того,  мне сказали, что в тамош¬нем ресторане играет великолепный оркестр! Вам и без лыж будет весело!
ГРЕТХЕН: - Ждите меня!    Обожаю танцевать    вальс-бостон или фокстрот с  весёлым,  умеющим хо¬рошо двигаться   кавалером  - что может быть лучше этого?
Я: - Только лишь музыка Мендельсона!
ГРЕТХЕН: -  Да? А я так не думаю, но ваш концерт не пропущу. Вы мне и без скрипки симпа¬тичны.     Пожалуйста,    подтвердите  телеграммой точную дату  вашего выступления,  иначе  Макс  и с  места не сдвинется!
Я: - Непременно.  До встречи в Миттенвальде, милая фройлаин.
ГРЕТХЕН: - До встречи…. Кстати,   Бенни, когда вы уезжайте в Баварию?
Я: - Сегодня,  ночью,  последним, «Мюнхенским поездом».
ГРЕТХЕН: -  Счастливого  пути! 

               
                *         *        *

                Эпизод № 18

14 апреля 1933 года
9.30.
По обыкновению,  купив  сладости,   я  направился в сторону   ате¬лье  Соломона  Гирша,   которое находилось  ближе  к   Жандармплатц.
Ателье    располагалось  на первом этаже  высокого,   пятиэтажного здания старого Берлина,  построенного  в  начале  двадца¬того века,   если не ошибаюсь,  в  неоклассическом стиле.
Семья  же  известного портного проживала на  втором этаже, прямо над ателье;  она состояла из жены  (фрау Перле - домохозяйка),  их  двадцатилетней дочки  (фройлаин   Эстер – она  намеревалась продолжить музыкальное образование в Вене)  и  пятнадцатилетнего сына (юноша Иосиф или  Йосси - гимназист).
Я  знал  Гиршей не один, и не два года.
По   прибытию в Берлин мне часто приходилось пользоваться услугами  господина    Соломона   Гирша: - я сшил у него два   костюма и  пальто.
Так мы подружились.
В скором времени наша дружба переросла в нечто более значимое – я  и   Эстер   понравились друг другу, после чего в Берлин  приехали  мои  родители, хорошо знавшие семью Гирш с давних    времен, и  в традиционном еврейском стиле состоялась наша помолвка.

*   *   *
   Семь    Э п и з о д о в (черно-белое изображение, немного ускоренные кадры с музыкальным сопровождением из раннего репертуара Марлен  Дитрих)   в  стиле  немого   кино,   показывающие взаимоотношения Рознера  с  семьей Гирш  на фоне  рассказа   музыканта:   -

1. (18а)     До   примерок, по обычаю, я всегда поднимался на  второй этаж, общался с семьёй  порт¬ного, иногда пил   вместе с ними  чай (покупая заранее сладости у фрау  Гислер для  супруги и дочки портного), играл в шахматы с  Иосси, а по еврейским праздникам нередко обедал в  их семейном кругу. 
2.  (18b)   Они заставляли меня играть на рояле и  петь старые хасидские песни,   которые  я вы¬учил  у  деда,  проживающего  в  Линце.
Я играл, они смеялись и подпевали мне.
Мне всегда   казалось,   что   Соломон  и  Перле  старались  с «известными намерениями»   в  некото¬ром роде  сблизить меня с Эстер – симпатичной, скромной девушкой.   
3.  (18с)    В начале, увидев меня,  она  с ещё большим усердием начинала разноцветными     нитками  вышивать узоры на белом полотне, а потом, когда мы привыкли друг другу,
4.  (18d)   Эстер  показывала мне семейные альбомы  с фотографиями  и тогда, нежно ласкала мою руку своими пальцами.
5.  (18е)   Я и Эстер  часто гуляли по улицам, по паркам  Берлина, заходили в кафе, бывали в зоо¬парке,   присутствовали   на   концертах   в  Высшей  школе музыки…. 
6.  (18f)    А   месяц тому назад я в первый раз поцеловал её в щёчку,  когда мы сидели на карусели.
7.  (18h)  Помолвка.
Музыкальное сопровождение  монолога  местами  может меняться  еврейскими мелодиями;   напр.: во время помолвки.

                *    *    *
 
         Эпизод № 18 (продолжение)

  Да, богатая  и   благополучная еврейская семья: - уют, спокойствие, чистота, со   вкусом подоб¬ранная мебель,   витрины – полные безделушек,  фарфоровых  балерин и пастушков, антиквар¬ный  рояль, утяжеленные хрусталём люстры,   живописные портреты предков, а также портреты   из¬вестных  в берлинской общине   раввинов,   собачка-шпиц  с красным бантиком и исходящий из кухни запах, скажем, зажаренного по случаю праздника,   гуся   с  айвой.
Общение  с семьей  ГИРШ   для меня было одним  удовольствием – я всегда  получал  у  них домаш¬нее тепло,  чего мне   так не хватало  в Берлине. 
Я   ведь  жил   фактически   в   «сумасшедшем доме»,    по  соседству с  весьма и весьма странными  субъектами,  т. е.   с Арно Бахом,  Конрадом   Шойбнером,  Отто Браком,  художником  Генрихом  Штетке, фрау  Зонтаг и т. д.

         *   *   *

Я вошел в подъезд, медленно поднялся по мраморным ступеням лестницы на  второй этаж,  позвонил  в  дверь.   
Дверь квартиры  открыла Эстер, которая мне показалась напуганной, поблед¬невшей.
Я отдал ей коробку со сладостями,  и мы разговорились в прихожей.
ЭСТЕР: - Спасибо.   Заходите, пожалуйста, Бенни!  Папа дома!
Я: -  Я соскучился! Мне так не хватает   вас!  Милая Эстер, я  так рад   вместе с вами поехать  в  Миттенвальд на Фестиваль музыки!   Однако…. Однако, вы бледны,  растеряны!  У вас всё в порядке?
ЭСТЕР:-  А  почему вы меня об этом спрашиваете?
Я: -  Обычно, двери всегда открывала  ваша служанка.
ЭСТЕР: - Да?
Я: - Почему ваш отец не в ателье? Что  с вами?   И   ручки  у  вас  такие  холодные. Случилось что-нибудь?
ЭСТЕР: - Кажется, случилось…
Я: - Все  здоровы?
ЭСТЕР:- Да.
Я: -  Проводите меня в комнату, пожалуйста.
Мы вошли  в  просторную комнату и первое, что я увидел, были  прослезившиеся глаза фрау Перле   и  чем-то   сильно  напуганное выражение лица Соломона  Гирша, сидящего в кресле,   тупо смотрящего на потолок.
Я: - Если я могу быть чем-либо   полезен, распола¬гайте мной! Я к вашим услугам!
ФРАУ ПЕРЛЕ: -  Какая беда! Какая беда! Дорогой Бенни, что нам предпринять, к кому обра¬титься за помощью? Ума не приложу.
Я: - Вас что, обокрали?  Да   уж,   Берлин кишит ворами и бандитами, не говоря уже о наркоманах.
ФРАУ ПЕРЛЕ: - Обокрали?  Нет!  Я не знаю, как это называется.
Я: - Может вызвать врача   для  господина   Гирша?
ЭСТЕР: -  Врач нужен не отцу, а   -  Германии!
ФРАУ ПЕРЛЕ: - Дорогая,  не будь наивной.  Разве доктор может помочь стране, которая   постепенно   сходит с ума?
Я: - Неужели они закрыли ваше ателье?
ФРАУ ПЕРЛЕ: - Пока до этого не дошло, но лучше было бы одним,  единственным    приказом объявить,  что  евреи  в  Германии не имеют никаких   прав, и что они в течение   суток   должны   убраться, куда их  глаза глядят.
Я: - Ателье не закрыли,   все   вы, так  или  иначе, живы и здоровы, вас никто не обокрал.     Ах, а   где Йосси?
ЭСТЕР: - Он в кабинете! С  утра  не  ест,  сидит  за шахматной доской и ни с кем не разговаривает!
Я: - Ладно,   Я   его  увижу позже!  Повторяю, что случилось такого невообразимого,    если  ателье не закрыли, вы все - на месте,   квартиру вашу не обокрали? Что может быть?
СОЛОМОН ГИРШ: -  И з д е в а т е л ь с т в о !
ЭСТЕР: - У папы отняли ножницы!
Я: - Украли или пропали ножницы?
ЭСТЕР: - Нет, просто отняли!
Я:-  Кто это сделал?
ФРАУ ПЕРЛЕ: - Сегодня   утром   штурмовики ворвались в  ателье и  отняли у Соломона ножницы   для  кройки, не взяв с собой и нитки! Отняли,  шутя, между прочим, смеясь и издеваясь над старым берлинским портным!
Я: -  А я то думал! Купите новые ножницы  и делу конец!
ФРАУ ПЕРЛЕ: - Это невозможно, Бенни!
Я: - Почему?
СОЛОМОН   ГИРШ: - Ножницы  достались мне от отца, А отцу - от  деда, который тоже был портным!  Старинные ножницы  –  реликвия нашей семьи! Сколько им лет! Кто скажет, сколько им лет! Я  других ножниц в руках и  не держал! Теперь, Бенни, я не смогу работать, потому что у меня отобрали душу портного.   Ведь я,   взяв   в руки    другой, незнакомый мне   инструмент,  всегда   буду  думать о   пропаже.   А,  постоянно  думая  о потерянном,  я  не  смогу   вложить все моё сердце в ремесло или,   скажем    правильнее,    в   искусство  портняжного дела,  Я превращусь в  раздвоенного человека!  Такой ЧЕЛОВЕК – никчемный ЧЕЛОВЕК.   Он может быть только  ремесленником – и не более того! Я,  Соломон  Гирш   всегда    гордился тем,  что,   в пример моим предкам,  относил себя к  кругу  людей   искусства   кройки и шитья.   Вы понимаете меня?    Перле,    дорогая, они знали,    прекрасно знали,   чего хотели лишить  меня и мою семью.   Ателье?   Ателье можно открыть в Праге,  в Гамбурге, в  Вене и даже в  Буэнос -Айресе,  но эти ножницы,  как  и  святые книги,  всегда сопровождали    семью Гирш   в скитаниях,  в радостях и горестях! Они кормили нас!  К о р м и л и!  Я погиб!   Я не смогу сшить ваш фрак, дорогой Бенни! Фрак моей и вашей мечты! Я видел   его во снах!  Я  чувствовал запах концертного костюма, и   я, ещё не сшив фрак, уже гордился им! Всё кончено.   Никто не вернёт мне моих  дорогих ножниц! Никто!
ФРАУ ПЕРЛЕ: - Какое горе! Какое горе!
Я: -  Теперь  мне  всё понятно,   господин Гирш.
СОЛОМОН  ГИРШ: - Сочувствуйте мне, люди!
ФРАУ  ПЕРЛЕ: - Вот, что  такое издевательство!
ЭСТЕР: - Мама, я больше не хочу жить в этой стране! Она для меня чужая! Было бы  гораздо лучше, если  папа  потерял их или  кто-то украл  бы ножницы.
СОЛОМОН  ГИРШ: - Дитя моё,  ты  права, в сто крат права!  Кража и потеря ничто с  тем,  когда  нагло, смеясь, у портного забирают ножницы.
Открылась дверь,   из   кабинета вышел   Иосси,  который, промолчав немного, вдруг  обратился ко мне.
ИОСИФ: - Я тоже не хочу жить в этой стране! Она для меня чужая!
СОЛОМОН  ГИРШ: - Уедем! Непременно уедем хоть на край земли,  но мы ведь не цыгане  и свой скарб с собой не носим?    Надо уладить  очень много дел.      
Они заплакали.
Заплакали все: - дети, родители…
В тот миг эти слёзы  мне показались началом  невообразимо большей беды,   суть которой   мне пока что   трудно было понять.
Беда  Соломона Гирша  была  вполне объяснима.
Когда  они немного успокоились, я  снова  попросил   разрешения   взять с собою Эстер на  Фестиваль музыки, в Миттенвальд, а после вместе с ней поехать в Вену.
Я: -  Вы   ведь не будете против того, чтобы  взять с собой Эстер  в Миттенвальд.   После окончания  Фестиваля    мы намереваемся перейти границу.  Мы можем взять с собой и Йосси!
ЙОССИ: - Я    останусь с папой, пока не решатся все наши  дела в Берлине!  Без этого мне будет неспокойно в Австрии.
Я: - Ты повзрослел, Йосси!
ЭСТЕР: - А мы  и не заметили!
После чего все трое обняли юношу и опять заплакали.
Я: - Я надеюсь, что печальный  «инцидент с ножницами»   не помешает нашей поездке в Миттенвальд? У меня  два билета  на  ночной поезд.
ФРАУ  ПЕРЛЕ: - Нет, конечно!  Эстер  едет с вами.  Обстоятельства  таковы,  что  уж  лучше  поскорее  и  вам  и  нам    покинуть Германию,  хотя  многие  наши    евреи  уверены, что  нынешний  антисемитизм   явление  временное и в скором времени  всё  вернётся «на круги своя».  Мы вас проводим.
Я: - Не стоит беспокоиться. У  всех   сегодня трудный день. Мы только лишь заедем к вам за вещами Эстер  и  здесь  же  попрощаемся.
ЭСТЕР: - Да, так будет лучше.
Я: - До свидания. Извините…

               
                *       *       *

                Эпизод № 19

Я  растерялся и   немного   испуганный,  выйдя  в прихожую,  схватил футляр с инструментом  мастера   Клотца,   прижал его  крепко,     крепко   к  груди;   потом   остановился,  как   вкопанный,  и  не  смог двинуться с места.
Что делать? Чем помочь бедному портному?   
Полное бессилие,  злоба,  обреченность завладевали мной и тогда, мне хотелось кричать на весь город, что  и   я  не хочу оставаться  в  этой стране,  где  так   нагло  издеваются  над  людьми.
Ко мне подошла  Эстер.   
Девушка    (одетая  в белое,   очень красивое платье)    молча    стояла.    Она  была похожа прямо-таки  на   ангела   небесного.
           Эстер  платком утирала себе слёзы. 
Она  уставилась  взглядом   на  скрипичный футляр,  мною  обхваченный  обеими руками и крепко прижатый  к груди;  после недолгой   паузы девушка  сказала -
ЭСТЕР: - Я  думаю,  Бенни,  в  скором времени  они   у вас отнимут  эту  скрипку!
Я: - Почему?
ЭСТЕР: - Скрипка  дело рук работы  немецкого мастера  Клотца? А мы - иудеи!
Я: - Ну и что! Тогда надо лишить немецких   дам  всех   драгоценностей.    Ведь    огранкой алмазов   занимаются амстердамские   ювелиры-евреи!
ЭСТЕР: - Вы наивный, Бенни!
Я: - Это плохо?
ЭСТЕР: - Вы мне таким и  нравитесь.
Я: - До встречи, дорогая! Я к вам заеду. Поскорее бы уехать.
ЭСТЕР: - Мне тоже не терпится оставить Берлин.  Я  не  узнаю мой город.  Он с каждым днём   становится  для меня  каким-то чужим.
Я: - Надеюсь, в Миттенвальде дышать будет полегче.
ЭСТЕР: - Дай бог, как говорится.
Она поцеловала меня  в щёку и быстренько «вылетела»   из  коридора   в  комнату.
Оставшись один,     от  счастья    я,  конечно,  закачался    и если   бы   не стена,    уж   точно,    рухнулся бы на ковёр. 
  Я  тихо вышел   из  квартиры, на цыпочках спустился по лестнице, оказался  на  улице, где на циферблате поломанных, больших,  уличных часов  не было ни одной стрелки.

                *       *       *

Эпизод № 20
14 апреля 1933 года.
10.30
Идя по улице, за моей спиной  я услышал громкий смех, смешанный с нецензурными   репликами и угрозами в адрес евреев.
Я обернулся и  увидел   группу   коричневорубашечников, которые  шли за мной, так, примерно, в десяти шагах.   Мне показалось, что похабные выкрики и хамское поведение было адресовано в мою сторону.
Разумеется, во избежание осложнений, я решил куда-то скрыться.
Благо, я был    рядом   с  кафе «У  медведя».
Я   моментально,    как говорится, «нырнул»    в  знакомое мне питейное  заведение  с  желанием окончательно отвязаться  от  эскорта    нацистов,    выпить  чашечку   кофе,   покурить  сигарету,    прийти   в себя   и через некоторое время, не спеша   направиться   в сторону консерватории. 
Тут я был завсегдатаем.
ОФИЦИАНТ: -  Добро пожаловать! Чего   пожелаете?   Как всегда, господин Рознер?
Я: - Здравствуйте, Ганс! Да, пожалуйста, «Венское  кофе»,  бутерброд  с сыром  и сигареты!
ОФИЦИАНТ: - Положите футляр на стул!
Я: - Нет уж, сегодня я  спрячу инструмент  под  столом.
ОФИЦИАНТ: - Как вам будет угодно, господин  Рознер! Подождите! Я быстро!
Я: - Спасибо, Ганс!
  Он  ушел, а   я,  от нечего делать,   безразличным  взглядом  стал    обозревать    присутствующих. Разные  люди:   -  тут   сидели  молодые,  пожилые, одинокие,   в  паре,  весёлой  компанией: – разговаривали, иногда – громко, пили кофе, пиво,  шнапс, коньяк,  «очкарики»   читали газеты,   курили сигары и сигареты.
Одинокие  дамы  «древнейшей профессии»  сидели  в   весьма    неприличных позах,  некоторые  из них   (ни с того,  ни с чего!)   кивком  головы здоровались со мной и улыбались.   
Я  заметил  присутствие  берлинского  вора  Хайнца,   известного под  кличкой  «Топор»  -  он был обличен   в  дорогой костюм,   курил   сигару, попивал  вино и общался с очень  красивой  девушкой, вокруг шеи   которой  красовалась  небрежно   накинутая   на   оголённые   плечи, сияющая серебристыми бликами  «черная  лиса». 
Она  немного была похожа на «Любительницу  абсента» Пикассо.
Хайнца  я  знал от Арно Баха – он часто наведывался к моему соседу - пиротехнику-взрывнику и   (могу сказать с уверенностью)   покупал  у него рукодельные бомбы не очень мощного заряда.
Я  всегда боялся того,   что,   рано или поздно, наш инженер «поднимет всех нас в воздух».
О    своих   «тёмных    делишках»  с  «бомбами»   мне рассказал  Арно,   когда   признался (будучи   вдребезги  пьяным),   что   все   бандиты   Берлина  только   у   него   покупают    взрывные   устройства  для  разрушения  замков  сейфов. 
Кроме того, «Топор»  неравнодушно  относился   к   Марике   Эрдели   и  очень часто оставлял   у  дверей  певицы  огромные корзины с дорогими  цветами первой свежести, и тогда наш   коридор благоухал,    как  торговый   зал    цветочного   магазина  на  Блуменштрассе.
«Топор»,     узнав    меня,   т. е.  соседа    «взрывника-Баха»    и  красивой мадьярки,   в знак приветствия помахал    рукой,  чем вызвал большой интерес  присутствующих моей персоной.
В знак вежливости,   Я ответил ему кивком головы и улыбкой.
В скором времени пришел   Ганс.
ГАНС: - Приятного  аппетита, господин Рознер!
Я: - Благодарю!
Я  пил  кофе под названием  «Венское» и  вспоминал  родной город,  маму с папой, «голубой Дунай»,   дворец  Габсбургов,  насвистывал про себя   мелодию одного из вальсов Штрауса – в общем,   я скучал по Вене – повторяю,  по самому красивому городу в  Европе – во всяком случае, для меня!
Из патефона доносился голос Марлен Дитрих.
Атмосфера   в   кафе была идиллической.
Вдруг захотелось сыграть на скрипке что-то задушевное,  например, венгерское, однако «мой статус»  не позволял   серьёзному музыканту  «баловаться инструментом». 
Вот,  раньше, годиков  три    тому   назад,   я мог вспрыгнуть на стул, обратить свой   взор влюблённого юноши   к  самой красивой даме  в   питейном заведении  и посвятить ей  «пьянящую мелодию бессарабских цыган»!

                *   *   *
Вдруг  в кафе шумно   ворвались  штурмовики  СА  или,  как их   называли,  коричневорубашечники - «цепные псы» национал-социалистической партии.
Эта компания  знакома была мне с улицы.
Увы, я не смог от них отвязаться.
Коричневорубашечниками   руководил   Группенфюрер,   и их было, по-моему, человек  шесть-семь.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Внимание, граждане, внимание! «Вспомогательная полиция»! Повторяю, «Вспомогательная полиция»!   Приготовьте  ваши   паспорта! Проверка документов! Проверка документов! Без паники!
Вдруг со своего места, с некоторой издевкой    в  разговорном тоне,  к    главному штурмовику    обратился  берлинский, если можно  так выразиться,  «преступный элемент»,   мой   хороший     знакомый,    некий     Хайнц,  он  же,  известный в определённых кругах   по кличке  «Топор».
«ТОПОР»: - Эй,   Рольф, ты меня  не узнал?   Неужели ты думаешь, что я, «Хайнц-Топор»   буду  тебе,   моему  бывшему  сокамернику,   показывать  паспорт,  которого  у  меня  нет,  и никогда не было?  Лучше уж  присаживайся к моему столу, и я тебя познакомлю   с   самой   красивой   девушкой Берлина, с мадмуазель  Ирмой!  Ну,   как,  дружище? Не бойся, она не коммунистка, и не еврейка!
Все засмеялись.
Штурмовикам  стало немного «не по себе»!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Мы будем несчадно бороться с криминальными элементами, вроде тебя, Хайнц!   Единственное, что могу я сказать, это: – убирайся отсюда, пока цел! Тебе и  твоим  дружкам   нет места в новой Германии! Вон!
ИРМА (обращаясь к  группенфюреру): - А мне, что, с тобой остаться? Какой умный!
Все опять засмеялись.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Оба уносите ноги.  Повторяю,   в   новой Германии вам нет места.
«ТОПОР»: - Ты   лучше   признайся   перед  честными людьми,  как  задушил собственными руками  ночью,  в    туалете   тюрьмы  несчастного  «коротышку  Эрика», которому ты, Рольф,  проиграл     в     карты  200  марок!  Давно не фальсифицировал  документы?   По  тебе «плачут»  камера смертников   и  карцер  с  крысами-людоедами! Ха-ха-ха… Тоже мне блюститель порядка!
ИРМА:  -  Рольф, мне нужна справка из  венерического диспансера, подтверждающая, что  я полностью вылечилась от сифилиса! Ты сможешь подделать? Я заплачу хорошие деньги….
Смеялись все, кроме штурмовиков.
«Словесная   перепалка»    двух  давнишних     «друзей»      была мне   «на  руку»  -  боясь потерять       скрипку (помня инцидент с ножницами Гирша!)  я незаметно пробрался в сторону туалета,   спрятался   в  кабине и, приоткрыв дверь, издали   наблюдал за происходящим в зале.
Повторяю, моё  бегство было связано со СТРАХОМ потерять скрипку и  мне  мерещились   «Ножницы Гирша»,  экспроприированные   коричневорубашечниками  несколько часов тому назад.
Да,   я  осознавал своё неловкое,   безусловно,   комическое положение, но расставание с  инструментом работы  мастера Клотца обратилось бы для меня  трагедией. 
- Может быть, лучше  было  изначально отказаться от скрипки и бросить всё,   уехать в Вену – подумал   я  и в ту же секунду  испугался  своей трусости.
- Умру,  но  не  отдам   того,  чего   заслужил   своим    трудом! –   тихим  голосом  взбодрил  я себя и понадеялся на лучшее – авось, не найдут меня и всё закончится хорошо! 
В это время  в кафе  продолжался не совсем   корректный   диалог   между  Группенфюрером,  неким  Рольфом  и «Хайнцом-Топором».
«ТОПОР»: -  Оставь меня и эту  публику  в покое, Рольф!   Мы тут отдыхаем и не  имеем никакого   желания   стоять  перед  тобой  с лицами  провинившихся  в  чем-то людей.   Убирайся    отсюда  вместе со своими приспешниками!  Я   тебя не боюсь, фальшивомонетчик несчастный!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Ещё одно слово и ты  обо всём пожалеешь, Хайнц!
«ТОПОР»: - Я   «честный вор»   и остаюсь им даже при нынешнем Рейхсканцлере!   А ты, Рольф, сторожевая собака   сумасшедшего,  по имени  Адольф  Гитлер!   Ха-ха-ха…
ГРУППЕНФЮРЕР: - Взять  его! В полицейский участок его! Шевелитесь!
Двое штурмовиков   с   «грозными лицами»  направились  к «Топору».
«ТОПОР»: - Спасибо, РОЛЬФ! Я твой должник после сегодняшнего дня! А долги   я   привык    возвращать в срок.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Ты будешь осуждён за оскорбление  фюрера!
«ТОПОР»: - Спасибо, Рольф! Я   благодарен  тебе,  Рольф, за  взаимопонимание и дружбу!
ГРУППЕНФЮРЕР (обращаясь к своим приспешникам): - Вывести  злостного     преступника, хитрого лиса   Хайнца   Райнеке  (по кличке «Топор»!)   из объекта общественного питания!
«ТОПОР»: - Я  - хитрый лис?   Спасибо, Ролоьф!   Но  посмотри на себя в зеркало, если  уж  оно  не треснется от твоего изображения!  Ты похож на орангутанга, Рольф!  Нет,  на  гориллу, скорее всего!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Молчааать!
«ТОПОР»: - А твой Гитлер – червь навозный! Ха-ха-ха….
Коричневорубашечники,   крича и ругаясь,  с трудом  загнули руки за спину «Топору» и вытолкнули его из   кафе.
-   Этот  Хайнц смелый малый, честное слово! – подумал  я.
Ирма, конечно,   побежала за   «Хайнцом-Топором»,   но вдруг,  остановившись у дверей, она   обратилась ко всем присутствующим в кафе тихим и спокойным голосом –
ИРМА: - Конечно,  сегодня я могу оказаться в тюрьме, но и вы, овцы несчастные,   не  обманывайте   себя тем, что находитесь на свободе!  Когда   государством  правит   шизофреник, это значит, что вокруг всех  нас  -  колючая проволока!  Пейте кофе, а то он остынет! Пейте шнапс до тех пор, пока   фюрер  не покажется вам  Марикой Рёкк!  Хайль Гитлер, подонки всех мастей!   
Потом  она  резко отмахнулась от рук  коричневорубашечника, который старался грубо  протолкнуть женщину через дверь, и подруга  «Топора»  с поднятой головой вышла на улицу.

*    *    *
ГРУППЕНФЮРЕР: - Господа! Инцидент исчерпан! Мы очистим Германию  от криминальных типов,    вроде этого «Топора»,  его любовницы, от  цыган, от евреев, от   коммунистов и другой  мрази! А  сейчас,   ЕВРЕЯМ   ВСТААААТЬ!
Несколько человек поднялись со стульев и молча стали  ожидать   распоряжений   группенфюрера.
Штурмовики    проверили их паспорта; один из них,  почему-то  крича,  доложил   группенфюреру –
ШТУРМОВИК: - Мой    группенфюрер,  в кафе находятся   6 евреев – из   них  -  одна   женщина и пятеро мужчин!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Евреи  не могут оставаться в кафе! В-о-о-он!     Это  моя,   личная инициатива!    Можете жаловаться, где вам угодно, когда вам угодно!    Очень скоро  у всех   иудеев  будут  свои «кафе»  и  свои  «ресторанчики»   там,  где  за  общим   столом  сидят  100   человек!   Запомните: - после 30 января  жизнь в Германии   круто изменилась!    Каждому - своё!  Труд,   только  ежедневный труд сделает из вас свободных людей!   Евреи, в-о-о-о-он! Быстро,  быстро….
Евреи встали и тихо вышли из кафе.
Мне было очень больно смотреть на всё это: – они вышли молча, ни слова протеста, ни звука, только поникшие головы и молчание.
Штурмовики проверяли  паспорта посетителей  и  обслуживающего персонала.
Параллельно  этому безобразию группенфюрер  выкрикивал –
ГРУППЕНФЮРЕР: - Мы  вернём себе  земли  Эльзаса  и  Лотарингии,  освободим от славянского   гнёта наших братьев  из Судет,   присоединим   к   родине-матери   Австрию! Ликвидируем  безработицу!  Построим   автобаны,   больницы,  тоннели,   мосты, электрические станции  и  спортивные площадки   для   детей-гимнастов! Мы построим новые города с новой архитектурой и новыми  памятниками!  Хлеб и молоко будут бесплатными! Медицина будет бесплатной! Рабочие места будут  доступны всем немцам! Если прикажем, и Рейн  потечёт на Восток!   От Версальского  договора  останется клочок бумаги!  Мы построим «Тысячелетний Рейх»!   Евреи будут знать своё место, а  всех   коммунистов и пацифистов    поставим к стенке!  Знамёна    ввысь! 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Штурмовик  ногой толкнул   двери  кабины туалета и,  взяв меня  за   шиворот,  вместе с футляром  представил  «нас»  начальнику.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Еврей?
Я промолчал, но выпрямился  и  крепко сжал  пальцами ручку футляра.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Паспорт!
Я  протянул ему паспорт.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Биньфмин  Рознер! Еврей!  Открой футляр!  Я  говорю тебе, открой футляр!
Он, увидев скрипку, а не окровавленный нож мясника,   разочаровался и махнул рукой.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Гражданин Австрии?
Я: - Гражданин  Австрии!
Главарь штурмовиков задумался.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Чем занимаешься?
Я: - Студент Высшей Школы музыки в Берлине!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Высшей?
Я: - Высшей Школы музыки!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Садись на своё место!  Можешь остаться! Какая   несправедливость! Он может остаться!
Штурмовики  удивились, развели руками, одновременно   тяжело  вздохнули  и  даже опечалились.
Вдруг, этот  Рольф   уставился  глазами     на  позолоченную  цепочку  моих  часов,   которые преспокойно лежали в кармане. 
Он,   не  спрашивая меня,  достал   швейцарский     механизм   из моего кармана и, держа его в руке, внимательно рассматривая крышку, злостно улыбнулся.
Я: - Вы хотите узнать который час?
ГРУППЕНФЮРЕР: - Ещё этого не хватало, чтобы  ариец  спрашивал     еврея о  том, мол, который час! Ха-ха-ха….
Штурмовики  засмеялись.
Я: - Дело ваше!
К   моему   удивлению  я   смекнул,   что    он  не  собирался  отнимать у меня часов, но   предчувствие  того,   что,  вот-вот,  в   кафе зазвучит   «Хава Нагила»,  меня  пугало.
Случилось то, что должно было случится – он открыл  крышку и моментально  зазвучала хасидская мелодия!
Механизм работал безотказно! 
Молодец,   Арно!
Мелодия звучала  достаточно  громко!
Группенфюрер  на циферблат и не посмотрел. 
Он обратился к своим штурмовикам.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Друзья!  Соратники по общей борьбе! Хитрости  евреев   нет  начала, и   нет конца! Посмотрите, послушайте и после этого никогда  не осуждайте себя  за убийство еврея! Вот, этот  «нечеловек»    вмонтировал  в   свои,    ха-ха,  часы  мелодию, ха-ха-ха,  «австрийской», точнее,   «тирольской»   народной    песни!   Но   нет никакой Австрии! Нет никакой Австрии! Австрия – провинция нашей общей родины!   Меня не проведёшь! Я бывал в Инсбруке!
Штурмовики  улыбались  и   переговаривались друг с другом:
-  Нашего  Рольфа  не обманешь! Это немецкая мелодия! Наша музыка!
-  Он    многого  повидал на этом свете!
-  Евреи  прикрываются    народным   творчеством    немцев!
- Да, именно, немцев! Австрийцев в природе не существует!
- Молодец, Рольф!
- Он ещё покажет «где раки зимуют» евреям, цыганам, славянам  и неграм!
- Наш Рольф – «парень не промах»!
- Он   сидел  в  тюрьме в  месте  с  нашим  дорогим  фюрером!
- Какая честь! Вот бы мне посидеть в одной камере вместе нашим дорогим фюрером!
- У тебя всё впереди! Надейся и жди!
- Хайль Гитлер!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Да, я хорошо знаю эту песню! Её   поют   тирольские немцы, обычно, в пивных!  Она называется  «Mein  Vater  ist  ein   Appenzeller!» - припев   всегда  украшается йодлем – горловым пением! Ха-ха-ха… Йо-йо-йо….
Я, конечно,  стал  сильно сомневаться   в нормальном   психическом   статусе   этого типа    но,   что   поделаешь, приходилось  стоять и выслушивать  полную чушь!
Наконец, он   вернул  мне  часы  и,   как  говорится, «закруглился». 
ГРУППЕНФЮРЕР: -   Друзья, он,  как видите,   паршивый еврей, но он гражданин Австрии!   Я, конечно,  могу   удалить его с этого  места,   как   иудея, и это будет справедливо!    Но я  же, к  моему  несчастью,  не могу  выгнать  из   кафе   гражданина      другой страны, ибо подчиняюсь законам!    Пока  что  Австрия независимое    государство!  Мои  соратники  по  общей   борьбе,  у   вас  болят сердца, я  вижу ваши слёзы  разочарования, но,  поймите,   я  не  уполномочен  удалять граждан   других   государств   даже  из общественных туалетов!   А   вот,  когда Австрия  присоединится  к  Великой  Германии,  и,  если  я   в  то недалёкое,  благословенное время   увижу  этого   несчастного   скрипача      стоящим  поблизости  с   арийским   ребёнком, или  с  немецким   общественным  туалетом,  клянусь  нашим  общим  делом,   он будет   расстрелян! Хайль  Гитлер!
ШТУРМОВИКИ : - Хайль Гитлер!
Они,    с песней    «Знамёна ввысь»,   вышли из кафе.

                *    *    *
Я сидел   на  своем  месте,  тупым   взглядом  смотрел на высокую чашку с  холодным    венским   кофе.
Все  молчали, но    я    заметил, что люди,  близко склонив  головы   к  поверхностям    столов,    ели  бутерброды с каким-то остервенением,   жадно, уподобясь голодным животным.
Мясо, сыр, хлеб  запивались пивом,  вином, крепкими напитками, кофе, чаем…
Они  кашляли, чихали, стонали…
Мне трудно было подняться на ноги,  выйти на улицу. 
В   скором   времени   я   заметил,   что   сидеть  в   этом  кафе  стало   неприятным   абсолютно    для всех:  -  люди,  поникнув  головы, начали  молча   выходить из питейного заведения и уже на улице  разбегаться  на  все четыре стороны.

                *      *      *    
Эпизод № 21
14 апреля 1933 года
11.30
Я   вышел    последним и направился  в  сторону  консерватории,  осознав   в тот день  впервые, что  берлинские улицы  представляли для меня  опасность   из-за  одной, единственной  причины –  Я  - ЕВРЕЙ.
Я  боялся, что, вот-вот, появившиеся из разных углов  коричневорубашечники   отнимут  у  меня  скрипку мастера Клотца.
Отнимут по одной, единственной  причине – Я - ЕВРЕЙ,   а   это  значило, что  на   территории     Германии   я  не имею права   держать в руках  инструмент  работы немецкого мастера,  без  разрешения на то властей.
Более того,   Я «открыл»    для   себя  совсем  уж   «непонятное»: - Я-  ЕВРЕЙ,   а   это  значит, что в этой стране  Я    НЕ    ИМЕЮ   ПРАВА    заниматься    моим  любимым   делом  (пусть  это  будет даже   рыбалка,  или   хождение по канату,   или, скажем,   составление гербария и т. д.)   без  разрешения  властей.
Лопата, кирка, мотыга! – Пожалуйста, господин Рознер, выбирайте!
Концерт  в  Миттенвальде,  судьба   семьи    Гирш  не  давали мне   право спастись бегством.   
Для меня  принципиально важным  было  достичь  задуманного. 
В  противном  случае  всё пошло бы на смарку – я потерял бы уважение к себе!
Да,   именно  скрипку   работы мастера Клотца я должен был     держать в руках во время концерта, назначенного на 20 апреля, в четверг, в Миттенвальде.
Другого выбора  не было.
Но,  вспоминая  историю  с   «Ножницами  Гирша»,   всё «переворачивалось»  во  мне.
По дороге в Консерваторию два вопроса мучили меня:
Отнимут скрипку? Не  отнимут скрипку?
Отнимут скрипку? Не отнимут скрипку?

*    *    *
Да   уж,    «Комплекс  ножниц Гирша»,   завладевший   моей   психикой  с  утра,  и внедрившийся в мой мозг,  как   вредоносный   вирус, не давал мне покоя.
Направляясь в  консерваторию, я   думал,    увы,   не о   музыкальных    пассажах.
Короче говоря, размышлял  обо всём, но только не о музыке. 
Докатился! – Чуть ли не вскрикнул я,  когда осознал, «на какое расстояние»   удалился от Мендельсона.
Видя,  вдали от меня, находившихся  на другой стороне проспекта  коричневорубашечников,  я прятался в подъездах,  двориках,  приседал  за мусорными   урнами, стоял   прилипший   к   кроне  больших  деревьев,    клал    футляр  на   бордюр   тротуара и садился на него сверху, таким образом,   пряча     «своё добро»  от  назойливых  взглядов штурмовиков  или   «добропорядочных»    граждан,    готовых  писать доносы  «по поводу»   и «без повода». 
Да,   я старался  во   время  ходьбы  сдвигать шляпу на глаза,   не афишируя  даже «намёков»     на  семитское лицо.
Надо  было  добраться до консерватории   и оставить инструмент   работы  мастера  Матиаса  Клотца в кабинете  маэстро, в укромном местечке, в сейфе – хотя бы  несколько часов, до отъезда  в Миттенвальд.
Задумка мне понравилась.
Успокаивало меня лишь одно обстоятельство   -     Фестиваль скрипичной музыки  являлся    международным  смотром  музыкантов-исполнителей, и там, по моему мнению, нацистам   делать   было  нечего.
………………………………………
Так  или   иначе, я  передвигался    по  улицам  Берлина  зигзагами и  какими-то   «каракулями»;   моё поведение было эксцентричным,  привлекающим  внимание прохожих. 
Люди    провожали     меня   мнительными    взглядами.   
В конце    концов,  всё   закончилось   свиданием с полицейским.
…………………………………….
Ознакомившись с моим паспортом, блюститель порядка  внимательно  посмотрел    мне  глаза,   почти приложив свой нос  к  моему лицу,  и  убедившись в том,  что я  абсолютно  трезвый, он улыбнулся.
«Улыбка» полицейского меня так удивила, что я готов был обнять и расцеловать его.
Да, коричневорубашечники здорово меня напугали.
Следует отметить,  что  полицейская  система  Германии начала  1933 года  была  старой, т.е.  нацисты  там  ещё  не «командовали парадом».
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Вам  помочь?
Я: - Что вы сказали, гер полицейский?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Вам помочь?
Он  улыбнулся во второй раз.
Господи,  неожиданная доброжелательность  представителя немецких   властей   к  еврею  меня чуть не свела с   ума   до такой степени, что   я же   был   готов   подарить ему    скрипку  мастера  Клотца!
Шучу, конечно, но мои симпатии к  «полицаю» были безграничны.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Может  проводить вас до места?
Какое внимание!  Какое внимание   к   субъекту  другой,  «враждебно   настроенной» к немцам   национальности!  Дрожь прошла по моему телу.
Я: - Проводить?  Шутите? Не надо смеяться над  скрипачом-евреем.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: -  Мы следуем инструкциям.   Мы  помогаем  людям.
Мне вспомнилось выражение лица   чокнутого   группенфюрера   по  имени      Рольф  из  кафе  « У Медведя» и  я задал полицейскому глупый, но в условиях  «Новой   Германии»   вполне правомерный(?)  вопрос.
Я: - Вы считаете, что евреи в Германии люди?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Безусловно!
Я: - Повторите, пожалуйста!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Евреи в Германии люди!
Я: - Откуда вы взялись такой хороший?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ ( с тупым выражением лица): - Я родился в Цвикау!
Я: - Нет,  нет,  вы   родились  в  Америке! Вы  американский полицейский!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Это ещё почему?
Конечно,  этот страж порядка  был  неизлечимо  глупым,  но очень уж  добрым.
Это весьма и весьма  импонировало мне!
Я: - Почему? Скажите, пожалуйста, почему  вы евреев считаете людьми!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: -  А что?  Новых указаний на этот счет  у меня  нет!   Вот, у нас, в «Управлении»    несколько дней тому назад было заседание;   там с речью  выступал  главный инспектор  Вернике, который дал  нижестоящим  чинам  новые  установки; про евреев ничего не сказано.
Я: - А тогда почему штурмовики бесятся? Объясните, пожалуйста, гер «Добрый полицейский».
          ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Они    повторяют  то, о чем неустанно говорит новый канцлер, ну… этот…как его…тьфу… с  усиками!
Я: - Адольф  Гитлер!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Гитлер! Точно, Гитлер!
Я: - Ну?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - А кто его слушает? И вы тоже успокойтесь господин….
Я: - Рознер!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Господин  Рознер,   смотрю я  на   вас   глазами полицейского и думаю: -  какой   то   вы  нервный молодой   человек!  Постоянно подмигиваете мне,  и  руки у   вас трясутся!  Кроме того, что вы еврей, вы ещё и больны?
Я: - Сегодня  у  меня  -   трудный день!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Куда направляемся? 
Я: - На репетицию, в консерваторию! Я скрипач – тра-ля-ля, тра-ля-ля…
ПОЛИЦЕЙСКИЙ:-  И   всё-таки.  Я  вас провожу. Чёрт его знает, что может   с вами    случится.    Молодой, а нервный!   Знаете,   вам надо отдохнуть хорошенько. Лучше в горах! Самое замечательное   место  –  Миттенвальд! Там тётка моя живёт.   Хотите,   дам   адрес.  Поезжайте,   успокойтесь, пейте парное молоко и рано ложитесь спать.  Вы запомните адрес фрау Грайнер, или лучше запишите? Я   к   вашим услугам.  Миттенвальд! Это рядом с  Гармиш-Партенкирхеном – 30 минут езды на поезде!
Я: - На границе с Австрией.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: -  Так  точно.  Да, оттуда и на родину можете перебраться пешком!
Я: - Непременно поеду,     Гер   «Добрый полицейский»!   Тётку не надо беспокоить.    Я как-нибудь устроюсь.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Дело ваше, гер скрипач.   Можно было  помочь…. А сейчас провожу-ка    вас, а то вы под трамвай попадете!
Я: - Ну, тогда, пошли!
Мы двинулись с места. Он шёл   впереди   и  своей огромной фигурой целиком заслонял меня –  я  был за его спиной,   как невидимка - в полной безопасности.
Моему счастью не было предела: - приятно ходить по улице, зная, что к тебе не пристанут, тебя   не арестуют, у тебя не отнимут чего-то и тебя не стукнут по голове.    
Чувствуя свою  защищённость, я уж совсем обнаглел.
Вот,  на   встречу  нам  шли    коричневорубашечники;  их было человек четыре; я,  решив позабавиться, дразня,  высунул  им язык и  в тот же миг  штурмовики,   как       «псы сторожевые»,   приготовились   к   нападению, но, догадавшись, что  я  и  этот  огромный  полицейский    находимся    « в одной упряжке»,   они   замешкались, подумав, что блюститель порядка   провожает    в    полицейский участок какого-то сумасшедшего.
А мы продолжили путь и в  скором времени я, поблагодарив «моего защитника»,     направился   к парадной двери  здания Консерватории, но, вмиг обернувшись назад, закричал -
Я: -  Эй,    спасибо,   добрый полицеёский!  Скажите,  как вас зовут?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ: - Адольф!
Неприятные  ассоциации  с   Гитлером  меня  моментально  вернули в  клинический статус   пресловутого  «Синдрома Гирша»!
Я   вбежал  в   просторный   холл   первого этажа;   начал вертеться,  крутиться   между   мраморных столбов,  пока немного не успокоился.
После чего, я пошёл  в  сторону  репетиционного   зала,    где меня   дожидались   маэстро и  состав студенческого  симфонического оркестра. 


                *      *      *

Эпизод №22
14 апреля 1933 года.
13.00
Репетиция.
Небольшой зал,  где проводилась «черновая работа» студенческих  оркестров и капелл. 
Дирижировал   маэстро   Флеш.   
Мы,  если можно так выразиться,   «шлифовали»   первую часть концерта скрипки с оркестром Феликса  Мендельсона – Allegro molto  appassionato (ми  минор).
  Умея   всегда  сконцентрироваться  на   рабочем процессе,   я  полностью смог  избавиться от дневных перипетий и,   мне    казалось, что   скрипка   мастера   Клотца   звучала  вполне   подобающе  великой   музыке.
В техническом плане у меня   никогда   не   было   проблем, а  вдохновения   совсем    не надо было занимать на стороне, ибо  я  всем сердцем  чувствовал близость гения Мендельсона.
Короче говоря,  мне казалось, что маэстро был доволен.
Скрипка звучала  без  изъянов  - чисто, певуче, заполняя  волшебными  звуками   всё   пространство зала, и  мне представлялось,  каков будет эффект  в   более  просторном, концертном    помещении, где инструмент мастера Клотца разносторонне  покажет то, на что он способен.
Да, бессмертная музыка нуждается в инструментах   высочайшего   класса!   
Иногда  профессор, дирижируя, выкрикивал –
ФЛЕШ: - Tempo,  tempo….
Это было сказано в адрес оркестра.  В мою сторону он и не смотрел, боясь «оскорбить» меня   взмахами дирижерской палочки – он был уверен в    мастерстве   Рознера – исполнителя    и   фактически не контролировал  партию солиста.
Наоборот: - профессор в  основном   работал с оркестром, подстраивал  гармоничное звучание всех    инструментов   к скрипке работы мастера Клотца.
Во время «передышек»  маэстро присаживался рядом со мной, молчал и клал свою руку на моё плечо – этот жест был выше всех похвал!
Да,  Миттенвальд ещё узнает кто таков  БЕННИ  РОЗНЕР!
Через   два   часа  мы перешли  на  повторение  третьей части: -  Allegretto non troppo – Allegro molto  vivace   (ми мажор).
Мне показалось,  что и  тут, так или иначе,  со  мной   не   было проблем, а вот, с оркестром надо было немного поработать.
Скрипку   мастера   Клотца   Я    получил   в   пользование  на   10   лет   в   конце  1932 года  и  в  течение  трёх с половиной месяцев  мы (я и скрипка) стали одним целым «организмом»!
Маэстро убеждал меня,   что   «смычковые»   Страдивари  или Амати  звучат особенно  завораживающе,  и что  в не столь отдалённом будущем  я   непременно буду играть на фактически   идеальных  инструментах.
До  «Страдивари» было пока  далеко,  а   «Клотц»   в моих руках  вытворял чудеса.
Разумеется, без этой замечательной скрипки ехать в Миттенвальд не имело бы смысла.
  Человек,   привыкший    витать в облаках на  пегасе, на  осла не пересядет!
Держа  в руках  что-то   менее «совершенное», я   мог бы,   и   «провалиться», как  исполнитель.
……………………..
В процессе творческого экстаза,  когда  я  играл финальную часть  концерта,      дверь  репетиционного  зала   чуть не снесли  от   стука;   стук   упорно повторился     несколько   раз. 
Нам   пришлось    открыть  двери.
……………………..   


Боже    праведный!
Лучше    было   бы  мне  увидеть   пляску   тысяча   чертей     на   «Лысой   горе»!
Я    согласился    бы   лицезреть    мессира    Папюса  (с его козлиными   рогами и копытами),   чем    «наткнутся» опять-таки  на      группенфюрера  Рольфа,      нагрянувшему      несколько часов тому назад   в    кафе    «У медведя»,  и «приласкавшему»   евреев по своему,    по   «национал-социалистическому образцу»!
………………………….
ГРУППЕНФЮРЕР: - А-а-а-а-а,   гражданин Австрии?   Я   вас   узнал!  Рознер  ваша      фамилия,   и я не ошибаюсь! Что вы здесь делаете?    Нелегальное собрание? Печатаете антиправительственные листовки?
ФЛЕШ: - Господа, здесь проводится  репетиция   оркестра  «Высшей  Школы  Музыки»!   Будьте   добры, покиньте  зал!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Вы тоже еврей, как и господин Рознер?
ФЛЕШ: - Я  профессор Консерватории Карл Флеш!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Вы уклоняетесь от ответа!
ФЛЕШ: - Да, я еврей и этим горжусь!
ГРУППЕНФЮРЕР (обращаясь к штурмовикам): - Нашёл, чем гордится! Ха-ха-ха…
ШТУРМОВИКИ (в один голос): - Будь мы евреями, мы  бы  все   повесились!
ГРУППЕНФЮРЕР (обращаясь к штурмовикам): - Вы абсолютно правы, мои сподвижники по общей борьбе!  Я  бы  тоже  повесился! Ха-ха-ха….
ШТУРМОВИКИ (в один голос): - Благодарим за доверие,  гер  группенфюрер!
ФЛЕШ: - Прошу вас…
ГРУППЕНФЮРЕР: - Погодите, погодите, не надо торопиться!  Итак, что вы  называете   репетицией?
ФЛЕШ: - Это….
ГРУППЕНФЮРЕР: - А-а-а-а,  трудно ответить? Я подскажу! Вы  хотите  отравить  население  славного города  Берлина!
ФЛЕШ: - Это абсурд, гражданин военный!
ГРУППЕНФЮРЕР: -  Я не военный! Я представитель   «Вспомогательной  полиции»!
ФЛЕШ: - Тем   более,   вы должны   знать,  что  в   наши намерения не   входит   отравление  населения  города,   где мы проживаем! Пока  проживаем!
ГРУППЕНФЮРЕР: -  Вот, именно! «Пока»!   Вы  отравляете наш  героический  город  «неправильной музыкой»!   Ха-ха-ха….
ШТУРМОВИКИ (в один голос):  - «Неправильной музыкой»!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Мы получили сигнал  от  верного  члена  национал-социалистической     партии,   что  здесь  играют музыку  заклятого  врага  всего немецкого  народа,  еврея Мендельсона!
ШТУРМОВИКИ (в один   голос): -  Это недопустимо!
ГРУППЕНФЮРЕР:-  Мы получили сигнал, что  дирижер и солист – евреи! Ха-ха-ха…
ШТУРМОВИКИ (в один голос): - Это недопустимо!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Мы получили ещё  один сигнал, что для   претворения  в   жизнь этого безобразия используется    скрипка  немецкого мастера Клотца – истинного арийца в десятом поколении!
ШТУРМОВИКИ (в один голос): - Как? Немецкий инструмент в руках еврея? Вы шутите, гер  группенфюрер? Это невообразимо! Скажите, что вы шутите, и мы успокоимся!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Весь  ужас  заключается в том,  что  пока  я  не  имею   особых   указаний  конфисковать инструмент и, тем  самым,  не  могу   обезопасить   арийскую  скрипку  от  сионистского   заговора!
ШТУРМОВИКИ (в один голос): - Почему?
ГРУППЕНФЮРЕР: - Мои верные товарищи! Мы ещё не так сильны, чтобы помешать  распространению  «неправильной музыки»,   т. е.  «музыки врагов»! Ведь,   нет и  трёх месяцев, как наш Фюрер    находится  у власти!   
Я: - Извольте объяснить, что такое тогда  «правильная музыка»?
ГРУППЕНФЮРЕР: - Народная музыка и наши марши! Ну, может быть,   ещё этот… Вагнер!
ФЛЕШ: - От имени Вагнера  благодарю вас!
ШТУРМОВИКИ (в один голос): - Он смеётся над нами!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Мои  соратники  по  борьбе! Покажите   этим   «музыкантам» пример «правильной музыки»!   Пусть они  очистят свои мозги от  всякого   мусора!  Ха-ха-ха…. Слушайте  и учитесь   у  немецкого  народа! Ха-ха-ха…
Штурмовики  громко,  в один голос спели народную  песню   «О, прекрасный Вестервальд»: 

                « Мы хотим маршировать,
                Дружно по лесу шагать.
                Мы идем к плечу плечом,
                Ветра свист нам нипочем.
 
                Пляшут танец озорной
                Ганс и Грета в выходной.
                Под веселый перепляс
                Сердце радуется в нас.
 
                После танцев сам собой 
                Возникает мордобой.
                Нет под глазом фонаря -
                Значит, вечер прожит зря.»

*   *   *
                «O, du sch;ner Westerwald»
               
      «Heute wollen wir marschirґn,
                einen neuen Marsch probieren,
                in dem sch;nen Westerwald,
                ja da pfeift der Wind so kalt

        Und die Grete und der Hans
                Gehen des Sonntags gern zum tanz,
                Weil das Tanzen Freude macht
                Und das Herz im Leibe lacht.
 
                Ist das Tanzen dann vorbei,
                Gibt es meistens Schl;gerei,
                Und dem Bursch, den das nicht freut
                Sagt man, er hat keinen Schneid!»   

  *   *   *
ГРУППЕНФЮРЕР: - Я получил заряд бодрости! Вот,вам образец  «правильной»  музыки!
Потом  неожиданно, к удивлению самих  штурмовиков,   группенфюрер,  повернувшись лицом  к музыкантам  (они стояли, переглядывались  друг  на  друга  и  тайком улыбались!),   диким голосом закричал.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Всем сесть! Всем сесть на свои места!  Рознер и профессор, тоже садитесь!
Мы подчинились приказу.
Группенфюрер  начал медленно ходить перед  выстроенными  в один ряд  штурмовиками, скрестив руки за спину.
Коричневорубашечники  с восторгом смотрели на своего лидера, ожидая от него чего нибудь неординарного.
  Они  переговаривались, явно желая, чтобы Рольф  услышал   их слова:
ПЕРВЫЙ ШТУРМОВИК: - Наш  Рольф истинный ариец!
ВТОРОЙ ШТУРМОВИК: -  Он ещё покажет этим евреям и коммустам!
ТРЕТИЙ  ШТУРМОВИК: - Наш  Рольф соратник фюрера по борьбе!
ЧЕТВЁРТЫЙ ШТУРМОВИК: - Мы должны гордиться своим наставником!
ПЯТЫЙ ШТУРМОВИК: -   Он  сидел в тюрьме «Штаденхайм» вместе с фюрером!
ШЕСТОЙ ШТУРМОВИК: - Он участник «пивного путча»!
ПЕРВЫЙ ШТУРМОВИК: - Он внёс большой вклад в нашу общую победу!
ВТОРОЙ ШТУРМОВИК: - Наша сила в единстве! С Рольфом мы не пропадём!
ТРЕТИЙ ШТУРМОВИК: - 27 февраля он арестовал коммуниста  Люббе – поджигателя Рейхстага!
ЧЕТВЁРТЫЙ ШТУРМОВИК: - Рольф – свой  парень!
Довольный   высказываниями подчиненных,    группенфюрер  насвистывал мелодию песенки Хорста   Весселя и,  останавливаясь,  внимательно всматривался в свои,  начищенные до блеска сапоги.
Потом он обратился  к штурмовикам.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Вы помните мою команду во время  «проверки   евреев»  в кафе « У медведя»?
ПЕРВЫЙ  ШТУРМОВИК: - Так точно, мой ГРУППЕНФЮРЕР! Вы сказали: - «Евреям встать!».
ГРУППЕНФЮРЕР: - Совершенно верно! А сейчас мы находимся в музыкальном заведении! Кто скажет, что такое «Музыкальное заведение»?
ВТОРОЙ ШТУРМОВИК: - Рассадник сионизма!
ТРЕТИЙ ШТУРМОВИК: - Вторая синагога!
  ЧЕТВЁРТЫЙ ШТУРМОВИК: - Конспиративная квартира   коммунистов  и пацифистов!
ПЯТЫЙ ШТУРМОВИК: - Резерв кадров для «Рот Фронта»!
ШЕСТОЙ ШТУРМОВИК: - Это место, где  в  каждом  рояле  может   быть  спрятана бомба!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Всё верно, мои товарищи! Я   горжусь  вами! Наша борьба только    начинается и я уверен, что  с вами мне всё по силам! Мы ещё выпьем шампанского  в Париже, в Лондоне, в  Москве, в Нью-Йорке  и даже на Северном Полюсе! Ха-ха-ха!
ШТУРМОВИКИ (хором): - Хаиль Гитлер!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Внимание!  Внимание!   Исходя из того, что мы сейчас   находимся  в    Консерватории, моя команда будет  звучать иначе!
ШТУРМОВИКИ  с  довольными  лицами  переглянулись  друг  на  друга,  ожидая от своего лидера чего-то конгениального….
И вот,  обращаясь к нам, музыкантам,  группенфюрер закричал, как раненный лев.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Немцам   встааать!
Со стульев встали два контрабасиста! И всё! Раз, два – и обчелся!
Тупые штурмовики  ничего толком и  не поняли.
Они молчали.
Они, конечно,  хотели  узнать  у   Рольфа,   в  чём же суть «обновленного   приказа», но стеснялись спросить у своего лидера об этом.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Вы видите, что  стоят два человека! И, что это значит?
ШТУРМОВИКИ   молчали, уставившись глазами в  паркетный пол    консерватории – им было стыдно! Они не разгадали суть   «гениальной команды»  Рольфа. 
Какая досада!
ГРУППЕНФЮРЕР: - С т о я т      д в а     ч е л о в е к а!  Уточняю: - стоят два немца!
Штурмовикам  нечего  было  сказать.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Если встали со стульев два немца, то те, которые сидят, являются….
Тишина.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Являются…..
Тишина.
ГРУППЕНФЮРЕР: - Все те, которые сидят – евреи! Понятно?
Штурмовики,    подавленные  интеллектом  своего лидера,  постепенно «приходили в себя». Они  переглянулись, после чего  все хором вскрикнули –
ШТУРМОВИКИ: - Сидят евреи!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Да, сидят евреи!
ПЕРВЫЙ ШТУРМОВИК: - Но их тут очень много!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Это  же     к о н с е р в а т о р и я!
ШТУРМОВИКИ (хором): - А-а-а-а-а-а-а-а…..
ГРУППЕНФЮРЕР: - Вам сейчас понятно, в каком опасном месте мы находимся!
ШТУРМОВИКИ (хором): - Так точно, понятно, гер  группенфюрер!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Это вам не кафе « У медведя»! Тут  «глаз  да   глаз» нужен! Поблагодарим     господа   бога,   когда   выйдем отсюда живыми и здоровыми!   К моему великому сожалению, мы   должны уйти,  оставить это помещение!  Это была     инспекционная,   ознакомительная  проверка, или, говоря проще,  это  -   беглый   взгляд  на  национальный  состав  Берлина!  Я,   к сожалению,  ещё  не  уполномочен  расстреливать  на  месте  врагов  НСДАП   и  всего  немецкого народа!   Мы моментально среагировали на сигнал  верного члена    нашего  «движения»   и   мы    убедились,  что здесь, в   Берлинской   Высшей   школе   музыки     еврейские музыканты     играют   еврейскую   музыку,   а    им подыгрывают  (какой стыд,  какой стыд!)   двое немцев,   двое   негодяев,   которые  даже  и  не  немцы, а,   скорее всего,  евреи! Я говорю о контрабасистах!
ШТУРМОВИКИ (хором): - Хаиль Гитлер!
ГРУППЕНФЮРЕР: -  А теперь,  я обращают к вам,   к  недорезанным  потомкам   Авраама  и Исаака!  Мы уходим!   Но  в скором времени  истерзанные евреями  миллионы  немцев   ворвутся  сюда,  в эту «консерваторию–синагогу»,  и    наведут   порядок!
ШТУРМОВИКИ (хором): - Мировой еврейский заговор, о котором всегда  говорили    нацисты,   не свершится!
ГРУППЕНФЮРЕР: - Отряд, стааановись!   Рознер,  достаньте из кармана ваши часы, и  пусть напоследок  звучит    «Тирольская мелодия»!   Нам веселее  будет  шагать! Смирно! На право! Запевай!  Шагом маааарш!
Я стал очевидцем  полного  абсурда.
Под  звуки «Хава Нагилы»   коричневорубашечники   твёрдым  шагом  вышли   из  зала, напевая  песню  из,   как говорят, совсем  «другой оперы»:
   
  «Николаус завтра нам
    Привезет подарки:
              Флейту, саблю и наган.
              И ружье, и барабан,
    Ведь мечтает мальчуган
    О сраженьях жарких.»
 
                «Morgen kommt der Weihnachtsmann,
  Kommt mit seinem Gaben.
  Trommel, Pfeifen und Gewehr,
    Fahn und Sabel und noch mehr,
             Ja, ein ganzes Kriegesheer
                M;cht ich gerne haben.»

       *   *   *

               
     Эпизод № 23

Мы   репетировали  ещё,  примерно,  один  час,  а  потом,   уже   выйдя  на   улицу,  профессор,  взяв  меня   «под ручку»,   обратился  тихим, немного хрипловатым  голосом.
ФЛЕШ: - У меня к вам, Бенни,   всего  два вопроса.  Первый: - Вы  можете забыть, что сегодня, на репетиции оркестра   ворвались штурмовики,   т. е. забыть вопиющее  безобразие  их поступка?   Второй вопрос: -  Почему  вам  хотелось  спрятать  скрипку  работы  мастера  Клотца  в  Консерватории,  в сейфе,  когда, вы сегодня последним,   «Мюнхенским  поездом» отправляетесь в Миттенвальд? Что, забыли об этом?    Ответьте,  вы  очень  напуганы  происходящей   в   нашей  стране  вакханалией  нацистов?  Мне важно выслушать, что вы скажете.
Я: - Важно? Почему?
ФЛЕШ: - П о с л е   у  х  о  д  а     коричневорубашечников  вы  играли   з а м е ч а т е л  ь н о! Браво!
Я: - Ну, тогда в чём же проблема?
ФЛЕШ: -  Но    д  о     п  р  и  х  о  д  а      коричневорубашечников,  вы,   дружище,  играли,   как    БОГ !
Я: -   Впечатления   от    первой встречи  со  штурмовиками   РОЛЬФА   там,  в кафе  «У медведя»  Я усилием воли спрятал    в глубине  души  и пришел  на   репетицию,  полностью   освободившись   от,  мягко говоря,  неприятных   ассоциаций.   Во    второй  раз,    мне этого сделать не удалось.  И    после  ухода   штурмовиков   из    репетиционного зала,  играя   на  скрипке,  я    думал   НЕ  ТОЛЬКО  о  музыке  Мендельсона, но, и, о «коричневой грязи»! Ну, а   скрыть   инструмент   в  сейфе   меня    вынуждает    СТРАХ   ПОТЕРЯТЬ   СКРИПКУ!  Господи, Я  ведь забыл о сегодняшнем отъезде?!  Меня бесит    то, что     над  портным  Гиршем  поиздевались  и     лишили  его   возможности   работать:  – нацисты  у него   отняли  НОЖНИЦЫ! 
ФЛЕШ: - Вы должны  непременно  уехать   из Берлина  в  Миттенвальд.   Повторяю,   в столице   вам оставаться   нельзя – здесь   в   НЕБЕ   ЗАВИСЛА  ОГРОМНАЯ  ЧЁРНАЯ  СВАСТИКА!    Надеюсь,  СТРАХ  вас в пути не догонит! 
Я: - Это так серьёзно?
ФЛЕШ: - Благодарите бога, что уезжаете!  Вы,  к  вашему счастью, не  только  замечательный музыкант, а …. Ну, сами понимаете, о чём идёт речь! Билеты на поезд      у  вас?
Я: - Да.  Но, профессор,  Бавария  ведь не в Америке находится! 
ФЛЕШ: -  Хочу    надеяться, что  в   Миттенвальде     «воздух    чище»,   чем   в   
«Коричневом  Берлине»!   Пока что чище!
Я: - Может быть вы правы.
ФЛЕШ: - Постарайтесь  после  Фестиваля     вместе  с  вашей невестой непременно    перебраться  в  Австрию,  на  родину!  Уезжайте с вещами, как говорится!
Я: - А вы?
ФЛЕШ:- Встретимся   в  Миттенвальде.   20-го концерт,  а    потом…..    уверен,   в скором времени  нацисты  лишат меня профессорского места и   выдворят из страны.  Это  - в лучшем случае!
Я: - А  разве может быть чего-то хуже? 
ФЛЕШ: - О, да!    Например,  тюрьма,   скоропостижная   смерть  от  упавшего  на мою голову кирпича  или,  в  конце концов,  заказное  убийство!  Вы  знаете,  моя супруга тоже  еврейка! Так что, я нахожусь под двойным ударом! 
Я: - Тогда - до встречи в Миттенвальде, маэстро!
ФЛЕШ: - Очень  надеюсь,    дорогой   Бенни!  Но    и  в    моём   сознании   СТРАХ    всё    глубже  и   глубже    распускает «корни»!  Не осуждайте меня – это лишь трезвый   взгляд на события сегодняшнего дня!
Всмотревшись друг  другу в глаза,  мы немного молча постояли, ну,  а  потом  расстались.

        *   *   *

Случилось  так,  что  после 14   апреля 1933 года  я  уже   не встречался  с  маэстро Флешем.
О причинах   Я   расскажу  позже.
В последствии,  из  газет   я    узнал, что  в  1935 году  нацисты   профессора  и его с супругу   (лишив обоих гражданства)    выдворили из Германии.
Карл  Флеш  скончался в Люцерне, в Швейцарии, в 1944 году.
               


                *          *         *

Эпизод №24
14 апреля  1933 года.
18. 30
Вечерело.
По улице маршем шли отряды штурмовиков, ряды которых  в основном      составляли   представители   национал-социалистической партии и  «Немецкого  студенческого союза»  с   Гитлерюгендом.  Два  последних  фактически   руководили   факельными шествиями и  церемонией сожжения  книг.
Марширующие выкрикивали лозунги против  евреев, марксистов и пацифистов. 
Всё это называлось  подготовкой   к   «Акции против негерманского духа».
Штурмовики декламировали:
- Адольф Гитлер – величайший гений всех времен!
- Адольф Гитлер – воплощение силы и мощи, доброты и справедливости!
- Мы любим нашего фюрера больше собственной жизни!
- С Адольфом Гитлером  к лучшему будущему!
- Германия будет жить, даже если мы должны умереть!
- Человек  может пасть, знамя – никогда!
- Германия, проснись!
После чего,   все дружно запели  песню Хорста  Весселя   «Знамёна ввысь!»
Я,   как  околдованный,   держа   прижатый  к  груди  футляр со скрипкой,    двигался  по  тротуару параллельно  шествию  штурмовиков.
Кроме меня множество горожан сопровождало эту церемонию.
Народу всё прибавлялось и прибавлялось.
Через некоторое время, придя в себя,   я  не  смог,  развернувшись,  обратиться  вспять – отдалиться   от  шествия.   
Люди толкали  меня вперёд,  и,   уже не имело смысла бороться с этим «железным потоком».
Я боялся поломать  или   потерять скрипку
Вдруг все остановились и прислушались к хрипловатому  голосу.
ГОЛОС: -
Наш  самый  опасный  враг — еврей, и тот, кто зависим от него.   Еврей  может  думать  только  по-еврейски.  Когда  он  пишет по-немецки,  то  он   лжёт.    Немец,  пишущий  по-немецки,  но  думающий  не  по-немецки,  есть   изменник!    Студент,   говорящий   и   пишущий   не   по-немецки,   сверх   того   бездумен  и   будет   неверен   своему предназначению.    Мы   хотим   искоренить    ложь,   мы  хотим  заклеймить   предательство, мы желаем    студентам   не   легкомысленности,   а   дисциплины  и  политического   воспитания.    Мы  хотим   считать  евреев   иностранцами,   и мы   хотим овладеть народным духом.

- Хайль Гитлер! – Единым гулом ответили  штурмовики,  и движение колонны  продолжилось. Несмотря на то,  что на улице было недостаточно темно,  марширующие  нацисты   зажгли     сотни факелов.
Я   догадался,   что   коричневорубашечники   двигались  к   направлению     Жандармплатце,   где должно было состояться  сожжение неугодной  «наци»   литературы.
Моё положение  было  незавидным:
Да,  в  первую очередь, я боялся, что у меня  из  рук   выпадет  футляр со скрипкой  и толпа растопчет,  превратит   в  деревянные щепки  творение мастера Клотца. 
Разумеется,   я стал  беспокоиться и за свою жизнь: -  внимательно присмотревшись  к  семитским    чертам  моего    лица,   «порядочные  бюргеры»   славного  прусского  города Берлина из меня сделали  бы   « кошерную  еврейскую отбивную»! 
Ажитированная  масса    вела себя наподобие   одного, невменяемого, экзальтированного человека: - выкрикивала одни и те же призывы, в одно и то же время, одним и  тем  же  голосом и была готова  одним ударом снести головы врагов фюрера:   -    евреев,   цыган, марксистов,   пацифистов и даже  японцев, если  им не удалось бы доказать,   что   являются японцами, а это значило бы, что они ….  евреи!   
Можно   было  бы  посмеяться  над   наскоро   приобретённым  тупоумием   немцев,  если бы не предчувствие   начала  трагических событий – и не только в  немецком масштабе.
Коричневорубашечники  пели:

«Германия, Германия превыше всего,
              Превыше всего в мире…………»


«Deutschland, Deutschland ;ber alles,
;ber alles in der Welt,
wenn es stets zu Schutz und Trutze
br;derlich zusammenh;lt.
Von der Maas bis an die Memel,
von der Etsch bis an den Belt,
Deutschland, Deutschland ;ber alles,
;ber alles in der Welt!»

Позади  марширующей  колоны  нацистов   медленно  двигался  грузовик,  кузов которого был заполнен книгами.
Разглядеть книги с расстояние, конечно, было невозможно.
Я оглянулся,  увидев пожилого человека  с  испуганным  выражением  лица.
Я спросил  его, не ожидая внятного ответа. 
Я: - Чьи книги жгут?
ЧЕЛОВЕК: - Разве это имеет значение? Это лишь прелюдия!   Запомните,  там, где сжигают книги, в  последствии   сжигают людей! Вы меня не спрашивали – я вам не отвечал.  Вы меня не видели, я вас не видел!  Всего доброго,  извините…
Мне показалось,  что тут он  сам  же  испугался  своего «красноречия».

*   *   * 
С  незнакомцем  не стоит вступать в разговор! – Я усвоил ещё один урок «новой» Германии.
Гарантия   выживания – быть немым и глухим!
Гарантия безопасности – Быть апологетом нацизма!
Новые нормы гражданского поведения,   по  удивлению,  очень быстро   внедрялись в общественное сознание!

*   *   *

ПАРЕНЬ С   РЫЖИМИ   ВОЛОСАМИ   стоял   на  ступеньке кабины автомобиля и, читая    агитационную листовку, кричал во весь голос: -
-      
Против   классовой борьбы    и    материализма!    За    народность    и    идеалистическое    мировоззрение.    Я предаю    огню    писания    Маркса    и    Каутского.   
Долой     декадентство     и     моральное     разложение!     Упорядоченному    государству   —   порядочную   семью!     Я     предаю     огню     сочинения    Генриха Манна,     Эрнста Глезера    и    Эриха Кестнера.
Возвысим     голос     против    уклонистов    и    политических     предателей,    отдадим    все    силы    народу    и     государству!     Я     предаю   огню   сочинения     Фридриха    Фёрстерана.
Нет     растлевающей     душу     половой     распущенности!     Да    здравствует    благородство    человеческой души!     Я     предаю    огню    сочинения     Зигмунда Фрейда.
Нет     фальсификации     отечественной     истории     и    очернительству    великих    имен,    будем    свято чтить    наше    прошлое!    Я      предаю   огню     сочинения    Эмиля Людвига   и    Вернера Хегемана.
Нет — антинародной     журналистике     демократически-еврейского     пошиба    в    годы     национального восстановления!     Я     предаю   огню    сочинения     Теодора    Вольфа    и    Георга     Бернгарда.
Нет    —   писакам,   предающим     героев     мировой войны.     Да    здравствует    воспитание   молодежи   в духе    подлинного     историзма!     Я      предаю    огню     сочинения     Эриха Марии Ремарка.
Нет    засорению    и     уродованию    родного немецкого    языка.    Крепите    заботу    о     языке — величайшем    сокровище    нашего    народа.    Пожри,    огонь,    сочинения    Альфреда Керра.
Нет — наглости     и самоуверенности.    Да — уважению    и   почтительности     к    немецкому      народному духу.     Пусть     пламя  поглотит    сочинения    Тухольского   и   Осецкого

Я  внимательно  выслушал  штурмовика.   
В  этом  перечне   огульных   авторов,  некоторым  я,  уж точно,   не симпатизировал,   однако,   додуматься   до    того,  чтоб сжечь  книги,  да  ещё  поставить  шутовское представление,  могли  люди с больной психикой. 
С каждым  часом я убеждался, что моё решение  (покинуть  Германию!) было верным!
   
*    *    *
Процессия (штурмовики с зажженными факелами и сопровождающие их  горожане) вышла  на  площадь. 
Коричневорубашечники  расположились  по  кругу,  в центре которого  вспыхнул  костёр из кип старых газет.  Вот с  такой, позвольте сказать,  увертюрой начиналось представление!
В то же время,  мне не удавалось вырваться из толпы.
Боясь   резких   движений,  думая о сохранности скрипки,   я  решил остаться и досмотреть до  конца спектакль, который, и не знаю, как можно  было бы его  назвать – наверно,  «фарс  с  элементами трагикомедии». 
Да,  мне  было больно и стыдно за немцев,   тем более     что я  сплошь и рядом  замечал   прямо-таки    сияющие   лица   горожан,  которые,  за   три   неполных   месяца  ещё  и   не  привыкшие   к  новым приветствиям (наподобие  «Хайль Гитлер!»),   просто  и   добродушно   выкрикивали   имя    «новоиспечённого»   Рейхсканцлера:
ГРАЖДАНЕ БЕРЛИНА: - Адольф, Адольф, Адольф!
Члены  « Студенческого союза», одетые  в форму штурмовиков,    фактически   руководили     этой, с позволения сказать, вакханалией. 
Всё было организовано  чётко.
Например, некий молодой человек представлял  на   обозрение  экзальтированной  публики  книгу   «неугодного   немецкому   духу»    автора,  громко  констатировал  фамилию  «вредного»  прозаика,  поэта или учёного, и бросал  «печатную продукцию»   в   костёр.
После чего выходил «на сцену»  другой нацист и всё повторялось сначала.
Огонь  полыхал   вовсю.
На лицах  присутствующих   волнами отображался багровый цвет пламени.
Зрелище  было  фантасмагорическим,   и  оно   вызывало  во  мне  приступы  страха.
Я  временами  закрывал глаза и ещё крепче прижимал к груди  футляр со скрипкой.
Потом мне послышался диалог двух  мужчин, стоявших позади меня.
Я не видел их лиц, но содержание разговора  подсказывало, что за моей спиной находились  словно    «д  в о  й н и к и»     «группенфюрера  из   кафе»,   некоего   Рольфа   и  моего соседа, торговца копченостями и  нациста   Отто  Бракка.
«РОЛЬФ»: - С  писателями  всё  ясно,  но список  непременно  надо расширить!  Скажи, почему   не «сжигают»  композиторов?
«БРАК»: - Всё правильно, но как это сделать?
«РОЛЬФ»: - Очень просто!  Следует уничтожить ноты!
«БРАК»: - Молодец!  Правильное решение!
«РОЛЬФ»: - Следует   написать в соответствующую инстанцию!  Надеюсь, «Студенческий союз»   быстро среагирует  на  требование  трудящихся масс!
«БРАК»: - Интересно,   с  кого надо начать? 
«РОЛЬФ»: - С  Мендельсона! Скажу    тебе   откровенно,   и  с немцами дела плохи – среди них много   замаскированных  евреев!
«БРАК»: - Согласен! Кроме Вагнера все наши сочинители  подозрительны!
«РОЛЬФ»: - Мой  друг утверждает, что Шуберт  не  прикасался  к  свинине!
«БРАК»: - Ну,  тогда с ним всё ясно! Он был, оказывается, евреем! Сжечь!
«РОЛЬФ»: - А  потом  мы  уничтожим    живописные полотна,   скульптуры,    взорвем   архитектурные памятники, города,  сотрём  с  лица  земли  многие  страны… Англию, Францию, Польшу,  Россию, Италию…. Ах,  Извини, Италию пока оставим...
«БРАК» - А как решить вопрос с певцами, музыкантами, артистами?
«РОЛЬФ»: - Всех  живьём в костёр!
«БРАК»: - Людей?
«РОЛЬФ»: - Они же не люди!
«БРАК»: - Ах, совсем забыл!
Довольные тем,  что   дел накопилось  очень много, они засмеялись.
   
  *    *    *

Вдруг,  от  меня,  так,  в метрах десяти,  я  увидел   Эстер,  прижатую со  всех   сторон   горожанами. Она (как мне показалось)  искала кого-то.
Перед   отъездом  из  Берлина    ещё   этого не хватало! – Подумал я и стал медленно, с большим трудом  продвигаться к ней.
В этом «водовороте  людей»   девушка  меня, разумеется,   не  смогла  заметить и, чтобы   привлечь её внимание,  Я во весь голос  закричал –
Я: - Фройлаин, фройлайн!
Да, чего таить, обращаться к ней по имени мне не хотелось!
Ведь  Эстер   звучит   «очень по-еврейски»,  тем более,  в  том государстве, где «Шуберт  не притрагивается к  свинине»!
С трудом, но я добрался до неё.
Я: - Эстер!
Я прошептал ей на ухо, когда, одной рукой коснулся плеча мадмуазель Гирш.
ЭСТЕР: -  Бенни, что ты здесь делаешь? Господи, как я рада тебя видеть! Как я рада! Откуда  ты «свалился»?
Я: -  Возвращаясь  домой после репетиции,   я случайно оказался в центре событий.   Масса   народа, прямо-таки,   протащила  меня на площадь. А ты, дорогая?  Лучше  места  не смогла найти в Берлине?  Знаешь,   к  твоему сведению скажу, что  здесь,  на  костре  «сжигают Маркса», а он, если мне не изменяет память, был родственником твоего дедушки   Авраама.
ЭСТЕР: - Видя это безобразие, у  тебя    ещё  осталось  чувство  юмора?
Я: - Ничего не поделаешь. Знаешь,  они  собираются  взорвать  все  города,  и  стереть  с  лица   земли  почти  все страны.
ЭСТЕР (смеясь): - А почему?
Я: - Чтобы нам, евреям, некуда было  бежать! Италию пока  «не трогают».   Кроме шуток,  как  ты здесь оказалась?
ЭСТЕР: - Я   ищу  Йосси!   
Я: - Что случилось?
ЭСТЕР: -   Оказывается,   мой брат  перед  нашим булочником, господином   Дрейфуссом   похвастался,  что  покажет  этим  штурмовикам,  «где  раки  зимуют»!  А  фрау  Коген   видела,   как  Йосси   с  еврейскими мальчиками нашего квартала  шел  в сторону  площади.  Я нахожусь в кошмарном сне: - отец из-за ножниц   убивается,  мама   весь  день плачет, а тут проблемы  с  братом.   Этого ещё не хватало. Тем более что мы сегодня собираемся уехать.  Его надо   непременно найти. Ох,  и  схватит  он на свою голову беду!
Я: - Тут поищешь! Как же!
ЭСТЕР: - Тогда  надо из этого проклятого окружения   вырваться  и искать мальчика в переулках, двориках, тупиках… даже на крышах. 
Я: - Постараемся! До отправления нашего поезда времени ещё очень много!

*     *     *
Вдруг меня осенила гениальная мысль!
Я (крича и раздвигая руками граждан): -  Пропустите, пожалуйста, беременную женщину! Пропустите, пожалуйста, беременную женщину!
Эстер  шла  за  мной, показывая гримасами лица, что, вот-вот, здесь, на площади  родит   ребёнка и назовёт его Адди, т. е.  Адольфом!
Наш  «актёрский дует» состоялся.
Я: - Беременная   женщина-немка!   Беременная  женщина-немка!  Расступитесь,  граждане!   Расступитесь,   граждане!
ЭСТЕР: - Пожалуйста, пожалуйста….
Я  (превратив просьбу  в  военный приказ): - Беременная женщина-арийка! Расступитесь, господа!   Беременная женщина-арийка!   Дорогу   фрау   Браун!  Дорогу   фрау   Браун!
Люди, немного с подозрением разглядывая   наши  совсем уж не арийские черты лица, с трудом, но расступились,  создали  «коридор», при помощи которого нам удалось вырваться на волю.

       *         *         *

                Эпизод №25 

14 апреля 1933 года.
19.30
Так мы  оказались на безлюдной улочке,  где  можно  было  отдышаться, прийти в себя  от  безобразия, творившегося на площади.
Я: - Как ваше самочувствие, фрау Браун?
ЭСТЕР: -  Хаиль Гитлер!
Я: - Даже в шутку не стоит этого произносить!
ЭСТЕР: - А ты знаешь,  чем отличаются евреи от нацистов?
Я: - Не сравнивал как-то!
ЭСТЕР: -  У нацистов нет  чувства самоиронии! Не замечал?
Я: - Точно!   Мне кажется,  ты абсолютно права.   Видя свое  изображение в  зеркале, они  часто  хохочут, но никогда  не улыбаются. 
ЭСТЕР: - Значит, плохи их дела! Не всякому дано тонко надсмеяться над собой.
Я: - Да,  в  конечном счете,   нацистам не сдобровать,  но они,   пока сгинут,    могут натворить  ещё  много зла.

        *    *    *

Поиск брата  Эстер, конечно, лучше было  бы   начать  по отдельности,   но   мы   не   хотели расставаться друг с другом  и  крутились  вокруг  площади,  по  маленьким  улочкам,  надеясь   найти   Йосси,   который,  чего  таить, желал отомстить  штурмовикам «из-за  ножниц». 
Может   быть наивный  юноша  этим   «героическим поступком»  хотел  решить  все немецкие проблемы?
Да  уж,  «блаженны те, кто верит»!
Мы  шли   быстрым   шагом,   осматривались вокруг, но, по известной причине,  боялись  выкрикивать еврейское  имя  «ЙОССИ» 
Эстер   сообразила -
ЭСТЕР: - Брат, Брааат!
Мы переглянулись  друг на друга, и нам стало как-то не по себе от полной абсурдности ситуации.
Действительно,  жить в стране, где    представиться   именем и  фамилией  вызывает страх, не очень уж счастливая доля для человека.


                *        *        *

                Эпизод №26


Войдя в тёмный тупик, мы повернули обратно, и вдруг заметили  3   тёмно-серых  силуэта  мужчин,  перекрывавших  наш  путь, и,  не  давая  возможности оказаться на улице.
Я: - Приехали!
ЭСТЕР: - Господи, скрипка!!!
Щелчок. Один из них открыл  финский нож, т. е. представился нам, как грабитель.  Блеск   лезвия устрашал   и, в тоже время, напоминал  о  той  безусловной   истине, что  Берлин начала 30-ых   годов ХХ столетия  является  городом  воров и бандитов.
Вид, одежда, обувь, манера поведения – всё было характерно для преступного «берлинского элемента».
ПЕРВЫЙ  ГРАБИТЕЛЬ (обращаясь к подельнику): - Курт,  отнять  награбленное   у   честного народа!   
  Курт  посчитал, что  «награбленным у народа» являются два наших кошелка и  футляр со скрипкой.
Денег им досталось немного, а   в  отношении  скрипки их   интерес был   пока  что  неопределённым.   Они   разглядывали  работу  мастера  Клотца  и  колебались, взять  инструмент с собой или бросить его нам под  ноги.
От сознания того,   что   скрипка   потеряна,   мне стало не по себе – дрожа всем телом, я  готовился к броску.
Да,  я  решил    ввязаться  в драку: -  надо было  или  отстоять скрипку, или  даже погибнуть.    Быть ограбленным   и оскорбленным значило для меня потерять не только инструмент, но  и свою честь и вместе с   ней, разумеется, уважение ко мне Эстер.
КУРТ: - Что  делать,  капитан?
«КАПИТАН»:- Надо посоветоваться с «Топором»!
ТРЕТИЙ  ГРАБИТЕЛЬ: - А этих  куда?  Зарезать их, что ли?
«КАПИТАН»: - Только  без крови!
ТРЕТИЙ  ГРАБИТЕЛЬ: - Ты что, шуток не понимаешь? Ну, я пошел. Позову «Топора».
«КАПИТАН»: -  Побыстрее, Ури!  Он  в   «Медвежонке»,  ну,  вместе  с этой,  красоткой  Ирмой. Пусть шевелится.  Да и, ты беги. Я не собираюсь зря терять время. «Улов»  в  другом месте  может быть и повесомее.   Недаром меня зовут
«Капитано». Чёрт побери!
КУРТ: - Ладно! Бегу!
Я,   разумеется,   вздохнул   с облегчением: –  С «Топором»   я,  уж  точно,   был знаком – он ведь бомбы то ли покупал, то ли просто брал  у  моего соседа  Арно  Баха. 
В тоже время   я  надеялся, что в Берлине не могут быть два «ТОПОРА»!
Только один, единственный!   
Это значило, что  в скором времени  я и Эстер  освободимся  от  унижения быть ограбленными! 
Меня  радовало  и  то обстоятельство, что с этим  Хайнцем-Топором  я    виделся только что,   несколько  часов   тому   назад  в  кафе  «У  Медведя»,   где он  со  штурмовиками  имел  «откровенный разговор». 
И я  надеялся, что он меня,  по старой памяти, выручит.
Несмотря на  оптимистическое настроение, я  скрыл свои эмоции и только лишь прошептал Эстер –
Я: - Будь спокойна, дорогая! Они нам вернут всё!
ЭСТЕР: - Ты что, от страха совсем рехнулся? Этот «Капитан» – настоящий   головорез,  а   «Топор»  – и того хуже!   Они из-за одного пфеннига  весь  Берлин перережут!   Я  про них читала в криминальной хронике  одной вечерней  газеты!  Кошмар!
Я (беспечно): - С     «Топором»     мы старые приятели! А этого  «Капитана»  я   не знаю – он  новичок в нашем деле, мне так кажется!
ЭСТЕР: - Ты в своём уме?
Я: - Вполне!
ЭСТЕР: - Нет, Бенни! Ты не в своём уме!
Я (беспечно и насвистывая мелодию из воровского репертуара): - Помнится, три года тому назад мы грабили банк….
ЭСТЕР: - Замолчи, а то я тебя стукну по голове твоим же  «несчастным  футляром»!
Я: - Только не футляром!  «Он»  и так  издевается надо мной! Молчу! Но скоро сама  всё увидишь…
«КАПИТАН»  (обращаясь ко мне): -  Эй, кто из вас музыкант - ты или твоя подруга?
Я: - Ну, скажем, я!
«КАПИТАН»: - Скрипка то, видно, старая!
Я: - А тебе какое дело! Пусть «Топор»   разбирается!
КУРТ: - Ты чего-то смелым стал, малыш! Может  к тебе на подмогу,  маша   крыльями, ангелы   направились?   Ишь,   какой   бравый!
«КАПИТАН»: - Перед смертью со всяким  разное случается – некоторые на    коленях    стоят, а другие - ругаются!
КУРТ: - Ну, ты, скажешь, «Капитан»!  Откуда  всё  знаешь? 
«КАПИТАН»: - Я в тюрьме (по совместительству!)   палачом работал! Ха-ха-ха..
ЭСТЕР: - Вы собираетесь нас…
«КАПИТАН»: - Будете себя хорошо вести, ограничитесь   испугом  и экспроприацией    «народного добра»! В противном случае…. Накажу!
ЭСТЕР: - Вы не обращайте внимания  на  моего  Бенни.   Он психически больной!
«КАПИТАН»: -  А   я  и на  самого   господа бога не обращаю внимания!  Я  сам  по  себе гуляю, как уличный кот с  Каизерштрассе!
ЭСТЕР (льстя бандиту): - Вашим врагам не сдобровать.  Ой,  смелый  вы  человек!
КУРТ: - Это точно! Наш  «Капитан» «парень что надо»!
«КАПИТАН»: - Моим врагам не позавидуешь! Ха-ха….
КУРТ: -  «Топора»   не видно,  а времени    в   обрез! И место паршивое – тупик! Не сбежишь, если  сзади     ружьё приставят!
«КАПИТАН»: - Потерпи!
КУРТ: - А что остается делать – курить и ждать!
Прошло минут десять, и, вот, хвала господу,  появился  «Топор»  в сопровождении   Ури,  который, показывая    уважение  к  главному бандиту, шел  несколькими шагами сзади, весь сгорбленный и «послушный».
«ТОПОР»: - Чего звал? Что нибудь серьёзное?
«КАПИТАН»: - Вот, скрипка! Кажется,  очень  уж   старинная! Я   бы  её  оставил   себе   без   лишних   колебаний, но  если  этот инструмент  является произведением  высокого  искусства,  хлопот не  доберешься! За такими вещами «ищейки»   с особым остервенением охотятся!  Помнишь на чём «погорел»   «Вальтер Горбатый»?  -  С   виду была  обыкновенной безделушкой, а  оказалось, что  скульптура какого-то итальянца,  Кановы!
«ТОПОР»: - Помню, как не помнить! «Вальтер Горбатый» до  сих пор в «цугундере» парится!
КУРТ: - Твоё слово, «Топор»!
«ТОПОР»: - Вижу,   что   инструмент   старинный!   Подальше  от  греха!  А  у  кого взяли?
УРИ: - Вон, стоят парень с девушкой!
«ТОПОР» (обращаясь к нам): - Подойдите!  (после,  обращаясь к   «Капитану»)  Вернём и делу конец – мы воры честные, а не босяки какие нибудь!
Я с Эстер  подошли и  «Хайнцу-Топору»  и  гроза  всех берлинских  бандитов (слава тебе господи!) сразу же узнал  меня.
«ТОПОР»: - Ба! Знакомые все  лица! Ну, дружище, сегодня я уже во второй раз вижу  тебя! Надо отметить это событие!
Я: - Привет, Хайнц!
«ТОПОР»: -  Ты с девушкой, Бенни?
Я: - Это  Эстер – моя невеста!
«ТОПОР»:-  Фройлаин , простите моих  друзей! Вернуть награбленное!
Скомандовал  «ТОПОР»  -   моментально  два кошелька  и  скрипка перешли из одних рук в другие.
\ «ТОПОР»:- «Капитан»,  Курт,  и ты, Ури! Перед вами известный скрипач – Бенни   Рознер со своей невестой,  фройлаин  Эстер!  Пожалуйста, запомните их лица!  Повторяю – пожалуйста,  запомните их лица! Надеюсь, недоразумений больше не будет!
«КАПИТАН»: - Ясно!
КУРТ: - Будет сделано, «Топор»!
УРИ: - Ошибочка вышла! Вы нас простите!
«ТОПОР»: -  «Капитан»,  ты ведь хорошо знаешь законы  берлинских   воров? -  Законы строгие, но справедливые!
«КАПИТАН»: - С пелёнок выучил!
«ТОПОР»: - Так вот! Закон  гласит:  – не   забирай у человека орудие труда! Для моего друга Бенни скрипка  и есть орудие труда!   Если у тебя отнимут  нож, кем ты станешь? Правильно, ты станешь «паршивой овцой»,   которую и ребёнок обидит! А с ножом  ты  есть известный   всей   Пруссии   бандит  -  «Курт  Забиака»!  УВАЖАЕМЫЙ ЧЕЛОВЕК!   Значит, нож  есть орудие твоего «труда», т. е. твоего   «промысла»! Я  внятно  говорю?
«КАПИТАН»: - Всё правильно! Всё по закону!
УРИ: -  А кошельки следовало оставить!
«ТОПОР»: - Никчемный ты еврей, Ури!  Своих  же  грабишь! Я ведь сказал, что это Бенни Рознер!
УРИ: - Не расслышал!
«ТОПОР»: - Так уж не расслышал!
«КАПИТАН»: - Вопрос решён! Ну, мы пошли, «Топор»! Ночка тёмная будет!
«ТОПОР»: - Не советую сегодня по улицам шляться!  Неспокойно вокруг!  Видите, что  на   площади творится!  Книги жгут!  Боюсь, недалёк тот день,  когда и  людей  бросят  в  огонь!  Пора  «уносить ноги» из «сумасшедшего дома», т. е.  из  Германии! Ну, ладно, братцы!
Они попрощались,  а  совсем   уж  «облагороженный»  «Капитан», не с того, не с чего, поцеловал ручку  Эстер. 
«ТОПОР» (обращаясь  к нам): - Вы не откажете мне в одной просьбе?
Я: - Что вы! Мы в долгу  у  вас!
ЭСТЕР: - Я и не успела поблагодарить вас, господин «Топор»!
«ТОПОР»: - Мадмуазель, называйте  меня просто Хайнц! И вам  того же советую, Бенни !   Я уважаю ваш талант! Как-то раз мне пришлось присутствовать на концерте в Берлинской Высшей школе музыки.  Откроюсь, у меня там были чисто профессиональные интересы.  Не буду    углубляться  в подробности.    Всё,   надеюсь,  и  так понятно.   Так вот,  в процессе подготовки  к «работе»  я с  удовольствием  слушал   ваше выступление.  Если  не ошибаюсь, вы исполняли сонату  №3 для    скрипки, Грига.  Чёрт побери, вы играли, как   Б О Г!  Никогда не забуду!  В тот вечер норковые шубы остались висеть в гардеробе.  После музыки Грига  (в вашем исполнении!!!)  мне  не  захотелось  кому-то портить настроение! Знаете, мне всегда хотелось с вами пообщаться! Я  недавно  Арно  говорил об этом.
Я: - Какая осведомлённость! Да, я  играл  Грига!
«ТОПОР»: - Осведомлённость? Я родился в традиционной,  прусской  «музыкальной семье».     Отец – органист в кирхе; мать  владела прекрасным меццо-сопрано.   У  нас в доме часто устраивались рождественские и пасхальные  «семейные концерты».  Потом война.  Отец убит,   где-то,  в Трансильвании.   Мать скончалась от тифа.   Я остался один и выбрал  в  жизни   «свой путь».  Иногда об этом  сожалею, но только «иногда»!
Я: - Невесёлая история!    Скажите, Хайнц,   в чём заключается ваша просьба?
«ТОПОР»: - Был  трудный день.    Ирма -  хорошо известная   вам   моя подруга, скорее всего,  в   поисках  кокаина  покинула меня.  Скоро и   мне придётся   выбирать: - или  тюрьма, или  эмиграция.   Дела идут не в нашу пользу. Посидите  со  мной в «Берлинском  медвежонке»   напоследок,   пока ещё меня называют «Королём воровского Берлина»! 
ЭСТЕР? – Вы приглашаете нас  в  кабаре?
«ТОПОР»: - Не смущайтесь! «Медвежонок»  место   вполне  приличное.   Можно сказать,  место   респектабельное.  Позавчера  там сидел  Геринг!
Я и ЭСТЕР (одновременно): - А кто такой Геринг?
«ТОПОР»: - Один  из  главарей  бандитов!
ЭСТЕР (наивно): - Простите, он «работает» с  вами?
«ТОПОР»: - Боже упаси! Он «работает»  в   шайке  Гитлера! У них совсем другой профиль!
Я: - Хайнц,  знаете, у  нас  серьёзные затруднения! Вряд  ли   мы   сможем   воспользоваться   вашим   приглашением. Простите нас! Проблемы! Кроме всего  прочего, мы сегодня собираемся уехать в Миттенвальд   «мюнхенским поездом»!
«ТОПОР»: - «Мюнхенский поезд»?  Это будет ещё совсем не скоро  -  глубокой ночью! А в  Берлине пока что я  решаю  все  проблемы! Торопитесь, я сказал «пока что»!
ЭСТЕР: - Я     ищу  своего  брата  -   Йосифа!  Он   должен   быть  на   площади в  месте  со своими друзьями, в основном,  еврейскими мальчишками,  и  он,    я    уверена,   задумал   что-то   ужасное  против  этих  коричневорубашечников.
«ТОПОР»: - Сколько ему лет?
ЭСТЕР: - Скоро будет шестнадцать. Его зовут  - Йосси  Гирш!
«ТОПОР»: - Вы в курсе, что он задумал таки «ужасное»?
ЭСТЕР: - Нет, конечно.
«ТОПОР»: - Что касается вашего брата  и   эту   «еврейскую  камарилью   малышей»  я  успею  их   найти, пока  они   во второй   раз  не подожгли  Рейхстаг!
Я: - Вы уверены, Хайнц?
«ТОПОР»: - Нет, я не уверен, ну,   а   если  я  не   уверен,   это   значит, что   вам   вообще не удастся найти малолетних  «злоумышленников»!
ЭСТЕР: - Что делать?
«ТОПОР»: - Что делать? Поехали в «Медвежонок». Там видно будет.
ЭСТЕР: - И мы не опоздаем на поезд?
«ТОПОР»: - Дорогая    фройлаин,  я   слова   «на   ветер»  не  бросаю!  Замечу, что  я  всегда  «на один шаг» опережаю   полицейских  ищеек,   когда  дело  касается   «поиска   утраченных  и  людей, и   вещей»!
Я: - У нас, по правде говоря, нет другого выхода!   Вы, Хайнц,  явились, прямо таки, как ангел-хранитель!
ЭСТЕР: - Я заранее  благодарю вас за хлопоты.
«ТОПОР»: - Ладно.   Раз  так,    дело не терпит.  «мои люди», обычно,    как   раз   вблизи  кабаре собираются.    Кто, если не они, смогут нам помочь.
Мы вышли на   улицу  и   направились  к   автомобилю  Хайнца-Топора.
 


     *         *        *         

                Эпизод № 27

            14 апреля 1933 года.
20.30
Это был «Бугатти -50Т» - красивый и ухоженный автомобиль.
«Топор»   мигом доставил нас к парадным дверям  кабаре «Берлинского медвежонка».
У   входа  в   увеселительное заведение толпилось много народу.
Одним словом этих людей можно охарактеризовать так: -  «Лица  берлинской богемы и преступного мира»!
Местами  можно было заметить штурмовиков, полицейских, а также  своим видом, поведением очень заметных  агентов правоохранительных органов: – они держали в руках раскрытые газеты, смотрели совсем  не в ту  сторону,  затемнённые очки часто подправляли указательными пальцами.
Мы   вышли   из   машины    и   когда   стали  медленно  подниматься  по  широким   лестницам, я заметил, что люди уступали  нам дорогу.
Мужчины,   женщины,   даже   коричневорубашечники   уважительно  кивали  головой,  здоровались с  «Топором»,  а  некоторые горожане  демонстративно  показывали «всему миру», что  они  «на короткой ноге» с одним из лидеров бандитского Берлина.
Многие, махая в знак приветствия руками, кричали ему:
-  Как дела,  Хайнц?
- Куда запропастился, дружище?
- Говорят, ты был вчера очень удачлив в казино.
- Желаю хорошо провести время!
- Прекрасно выглядишь!
- Слушай, «Топор», твоя пташка с кем-то удрала!
- Эй, старина, вспомним прошлое, посидим в ресторане  «У  толстяка  Шикеданца»!
- Привет, ХАЙНЦ!
    *     *     *
«ТОПОР», почти незаметным движением пальца,  позвал   к себе мужчину средних лет. 
Они  уединились.
Я не слышал   их   разговора, но видел, что  человек  кивает   головой   и  в  то же время, он с опаской  осматривается   вокруг себя.
Потом он   ушел, а  «Топор»,   подойдя  к  нам,  спокойно   «отчитался».
«ТОПОР»:  -  Это   был   «КРОВАВЫЙ   РУДОЛЬФ»!   Мы  его     ласково  называем «МАЛЫШОМ   РУДИ»!    Мадмуазель  Эстер,   он   может   отыскать    не   только вашего брата,    но  и  в  придачу  к  нему  библейских   Моисея,   Соломона   и  Исаака,   даже   если на  сегодняшний   день  их  нет  в  Берлине!
ЭСТЕР: - Этот  Руди,   как мне кажется,  очень «симпатичный молодой человек»!
«ТОПОР»: - Вижу, что вы любительница «чёрного  юмора»!
Я: - Да, конечно,  она пошутила, но этот «Кровавый   Рудольф»,  уверен, «птица  высокого  полёта»! 
«ТОПОР»: - Он шустрый!  У него  -  сеть   осведомителей.   Вашего брата зовут  Йосси    Гирш?  Я  не ошибся?
ЭСТЕР: - Да, всё правильно!
Я: - Очень надеюсь на вашу помощь, Хайнц!
«ТОПОР»: - Ну, тогда  вперёд!

                *       *       *

                Эпизод № 28
14 апреля 1933 года.
21.00
Администратор  казино встретил нас с распростертыми руками.
АДМИНИСТРАТОР: - Ещё раз добро пожаловать, Хайнц!
«ТОПОР» (представляя нас): -  Мои  друзья: - прекрасная  Эстер,   и  всемирно   известный   скрипач, господин  Рознер!
АДМИНИСТРАТОР: - Добрый вечер!  Пока  вы  войдёте  в  зал,   «особый»    стол для почётных гостей, т.е.  «стол  №2»   будет накрыт!  Прошу….
Как бы комично это не выглядело, но  ручку футляра  со скрипкой мастера Клотца, я  намертво  сжимал   пятью пальцами,   и  расставаться с  ним, т.е. футляром,  разумеется, не собирался даже в   казино.

*   *   *

Мы  уселись  за  стол,   на   котором   уже  стояло   ведро  со  льдом  и     французским  шампанским  вином («Вдова Клико»), а   на    тарелках «красовались» чёрная, красная икра (импорт из Советской  России взамен на немецкие станки)),  хлеб, масло и горький шоколад.   Через минуту официант принёс бразильский  кофе.
«ТОПОР»: - Нам повезло!  Представление  ещё  не   началось. Скажу заранее, что  «гвоздём программы» является выступление все нам хорошо известной….
Я: - Догадываюсь!
«ТОПОР»: - Да, это ваша соседка – Марика Эрдели!
Я: - Очень рад! Я помню, как благоухали ваши розы у  дверей  красивой мадьярки!
«ТОПОР»: - Грешен, но она мне всегда нравилась!
ЭСТЕР (обращаясь к «Топору»): -  О, розы? Я вас уважаю, Хайнц!  Она красивая! Я видела    её фото в журнале    «Арт-Нью»!   Бенни    часто  рассказывает о ней.  Он  говорит, что фройлаин  Марика  весёлая и  забавная мадьярка.
«ТОПОР»: -Ах,   интересный   у  вас  дом,  дорогой  Бенни!   Инженер-взрывник –  Арно Бах   соседствует   со   звездой    кабаре – Марикой   Эрдели  и  подающим большие надежды  скрипачом – Бенни Рознером!
Я (продолжая тему): - Там  же  живут  лавочник-нацист - Отто Брак  и  герой сражения под  Артуа – Конрад   Шойбнер! А также художник Штетке – (интересно, что  к   нему   сам Гитлер  наведывается на сеансы рисования!) -  говорят,  Штетке  «создает»  «большущий  портрет»  фюрера!   
«ТОПОР»: -  Об этом знает весь  Берлин!  Ваш дом,  дом  №33  на  Глюклихштрассе – не обижайтесь, но  это – настоящий  «сумасшедший дом»!   Лучше уж  сидеть  в   тюрьме, чем жить   с такими соседями! Удивляюсь, как это вас ещё не взорвал мой приятель, Арно Бах?  Точно, «сумасшедший дом»!
            Я: -  Я мечтаю оттуда уехать!
К нашему столу подошел  администратор – лысый мужчина в чёрном фраке - присмотревшись внимательно к его отлично сшитому  фраку, я  вспомнил,  что  на  фестиваль  мне   придётся поехать   без  концертного костюма   из-за   нерешенных  проблем  Соломона  Гирша,   который, увы,  остался  без старинных,   фамильных    ножниц. 
Я загрустил, своими раздумьями отстранился от настоящего,  но  бас голосовых связок  администратора  моментально «вернул»  меня  в казино.
АДМИНИСТРАТОР: - Представление  начнётся по  вашему  знаку,  Хайнц! Артисты ждут!
«ТОПОР»: - Что у вас сегодня?
АДМИНИСТРАТОР: -  Новая программа!
«ТОПОР»: - Рад слышать! Как она называется?
АДМИНИСТРАТОР: - «Весёлая вдова»
«ТОПОР»: - С нами фройлаин! Надеюсь, представление  не заставит её покраснеть!
АДМИНИСТРАТОР: - Никаких   пошлостей! Всё будет очень корректно – всё   будет  не  более  того, чего показывают в  «Мулен Руже»!  Это  антиеврейский  памфлет, но  весьма  корректный!
Я: - Поздравляю, не отстаете  от жизни.
АДМИНИСТРАТОР: -  Мы надеемся, что спектакль привлечет много зрителей!
ЭСТЕР: - Особенно  штурмовиков!
АДМИНИСТРАТОР: - «Деньги не пахнут», как говорится! Не держите злобы – это лишь шутка!
Я: - Шутя можно и виселицу поставить на площади.
АДМИНИСТРАТОР: - Уверяю вас, что представление вам  понравится!
«ТОПОР»: - Ладно.   Чего уж спорить?  Дождитесь моего  знака!
АДМИНИСТРАТОР: - Как скажете, Хайнц! Я весь во внимании.   
В это  время, под   аккомпанемент  вполне прилично звучащего оркестра,   пары   танцевали    фокстрот – всё было очень мило!
Я огляделся вокруг.  Почти  все столы были заняты. 
В   «Медвежонке» присутствовала  обычная публика для такого заведения: - криминальный элемент;  торгаши;  дамы с кавалерами  (без  родственных   связей!);  отдельно сидящие,   ждущие в финансовом  плане  приемлемых    предложений,  проститутки   высокого   ранга;   гости столицы (в основном, из скандинавских стран и   Венгрии);   военные  средних   чинов;    приехавшие  в  столицу  богатенькие и молоденькие сынишки   прусских   землевладельцев;   эмигранты из России (в то время в Берлине  их   было очень много) и так далее, и тому подобнее. 
Я заметил   за   несколькими  столами сидящих  штурмовиков. 
Они, как мне показалось, чувствовали себя неловко, но, в   то  же   время,    они    же  вовсю  старались   быстренько  адаптироваться  к новой атмосфере:   -   коричневорубашечники  очень   громко  хохотали,  много   пили,  порой     выкрикивали  противное мне  «Хайль Гитлер» и,  разинув  рот,   глотая     слюни,       выпячивали   глаза  в сторону    красивых    дам, когда они   виляли   своими   задницами   во  время  танцев.   
Если  не присутствие тупоумных   нацистов,  всё  было очень симпатично.
Ничего не поделаешь!   
Времена  изменились и  изменились, разумеется,   фавориты  времён!
Мне показалось также, что  завсегдатаи    кабаре  старались   не связываться   со штурмовиками;  они   игнорировали  их.
Вот, несколько  респектабельных   дам,   на  моих   глазах,  отказались  пойти танцевать  с «бравыми   ребятами»  фюрера,   однако,  штурмовики,  быстро   нашли   весёлых   хохотушек  –   краснощёких  немок с крупными  бёдрами.   
И   закрутились они   на  паркете,   как  крестьяне из Швабии: –  очень быстро, шумно,  грубоватыми движениями  и  не в такт мелодии.
Иногда штурмовики горланили народные песни,  сидя на стульях, и подпрыгивая.
Этот, если  можно   так  сказать, «коронный номер»   больше  всего нравился  им   самим  же  и, конечно, не было конца хохоту,  похабным шуткам, опустошению бокалов после  возлияний  «на брудершафт»!

       *    *    *

Вдруг,  я  заметил  спешившего к  нам    «Кровавого   Рудольфа»  или   «Малыша   Рудди»,    беспечно-надменное  выражение лица     которого   показывало,   что  этот парень   пришел  не   с «пустыми  руками».
«ТОПОР»: - Вот,   и,   наш  доблестный  Рудди    вернулся!   Вижу,   ему  есть  чем нас  обрадовать.
ЭСТЕР (встав со стула): - Неужели он нашел  моего брата? Так быстро?
Я: - Думаю, так! Послушаем, что он скажет!
Рудди    подошел   к   нашему столу и,  игнорируя  меня  и  Эстер,   доложил  «Топору»  о результатах поиска.
РУДДИ: - Я  привёл сюда целую ватагу мальчиков! Они стоят рядом с гардеробом, в укромном местечке, и ждут нас!
ЭСТЕР: - Йосси?
РУДДИ: - Есть там такой! По фамилии Кирш! 
Я: - Вы ошиблись!  Гирш!
РУДДИ: - А какая разница – Кирш или  Гирш – главное, что нашёлся!
«ТОПОР»:-  Где  ты их  «выловил», старина?
РУДДИ: - На крыше одного из домов! Они  сбросили оттуда  огромный  штоф с машинным маслом,    аккурат,  за пять минут  до того, как на улице появились марширующие  штурмовики с факелами!
ЭСТЕР: - Боже!
«ТОПОР»: - Не плохо, не плохо…
Я: - И что случилось?
РУДДИ: - Первое: - Воспользовавшись паникой,   я   успел «снять» эту  шайку молокососов  с крыши и вывести их  в безопасное место! Второе: - Я  своими глазами увидел, что творилось на улице,   когда   весь   сброд     коричневорубашечников,  как  один человек, подскользнулся на машинном масле, да ещё с  зажженными факелами в руках!

      *     *     *

               


                Эпизод № 28а

               Рассказ РУДДИ  сопровождают черно-белые, немного ускоренные кадры, которые показывают комичную ситуацию падения, скольжения, кувыркания и горения отряда штурмовиков,  подскользнувшихся на  машинном масле.
Музыкальное сопровождение эпизода –  песня Хорста Весселя – «Знамёна ввысь»!) 


*     *     *


             «ТОПОР»:- Вот это да!
РУДДИ: -  Хайнц, ты  всю жизнь будешь жалеть, что не увидел  этого  зрелища!
«ТОПОР»: - Я могу  только представить!
РУДДИ: - Жалко то, что основная масса нацистов пошла по другой улице!     Если   этого не случилось,  все  штурмовики     сгорели бы – А тут, было, примерно,  человек 20-30  и  дело  обошлось лёгкими ушибами,  ожогами,  но «веселье»   было невообозримое.
ЭСТЕР: - Господин  Рудольф,  отведите меня, пожалуйста, к брату!
РУДДИ: - Проще простого!
Я: - Ну и денёк!
«ТОПОР»: - Пошли.



                *       *       *

Эпизод №29

Вблизи гардероба   мы увидели  «шайку преступников»   и, разумеется,   младшего    Гирша! 
Я понял,  что  братик  Эстер  был  встревожен  не  столько    из-за   инцидента  с нацистами,  и не столько (в случае   его ареста!)  последующими за этим  происшествием ответными мерами властей  -    его   пугало    свиданье  с такой известной персоной  бандитского  Берлина,   каким являлся   «Кровавый Рудольф»!   
РУДДИ (представляя нам  «героев дня»): - Вот, пожалуйста, любуйтесь!
Эстер подбежала к брату и, ничего не сказав, обняла его.
Я с моей неразлучной скрипкой выглядел как музыкант, пришедший на панихиду усопшего – глупо и смешно.
«ТОПОР»: - Привет честной компании!
Мальчики,  понурив   головы,   молчали,  из-под  бровей  тайком  поглядывали на  «Топора»    - уж точно, самого легендарного бандита того времени.
РУДДИ (обращаясь к «задержанным»): - Все евреи?
ЭСТЕР: - Все. Я их с пелёнок знаю. Они наши соседи.
РУДДИ (подойдя  к «Топору»): - Я тебе так скажу, Хайнц, что  преступник  еврей   трижды опасен, чем преступник немец!
«ТОПОР»: - Это ещё почему?
РУДДИ: - У  еврея  фантазии  побольше!  Он  на  выдумку   горазд!
«ТОПОР»: - Идея с маслом хороша! Я бы не додумался до такого!
РУДДИ: - Вот, я и говорю, что у них фантазии побольше.
ЭСТЕР: -  Эти мальчики из порядочных семей. Они муху не обидят! Просто, когда  тебя бьют, и, притом, бьют больно, следует ответить! Или нет?
РУДДИ: - Нас тоже били, милая  фройлаин! Преступником никто не рождается, и не   родился  ещё,  кроме как  Макса  Ланда  или   «МАКСА ЛЮДОЕДА»,   который   в камере предварительного заключения живьём  загрыз известного всем  «ГЕРМАНА  ГАМБУРГСКОГО»  или  «САКСОФОНИСТА»!     Хайнц  мне  соврать не даст!
«ТОПОР»: - Нацисты что посеют, то и пожнут, но, думаю, натворят они ещё много зла!
РУДДИ: - А   что с этими мальчиками делать, Хайнц?
«ТОПОР»: -  Что делать?  По  одному  человеку  проводить до места  жительства, и  чтобы  эти «герои»  неделю  нос  не высовывали из  своих  домов.
ЭСТЕР: - А нельзя,  Йосси   с нами остаться?
«ТОПОР»: -  Нежелательно!   Думаю,   для   него  «домашний арест»  будет предпочтительнее,   чем  тюремная  камера с крысами.
РУДДИ (обращаясь к мальчикам): - «Держать всем язык за зубами», в течение месяца друг с другом не общаться! Понятно?
МАЛЬЧИКИ (тихо и вяло): - Понятно!
РУДДИ: - Сперва  помойте руки и  стряхните пыль чердака с одежды, ну, а потом я вас рассортирую по назначению. Будь спокоен. Хайнц,  я  их  в обиду не дам.  Уж больно мне понравился этот   «фокус с машинным маслом».  Надо  же до этого додуматься.   Я  давеча  видел   бесплатный   «цирк».  Ха-ха,   как  они падали друг на друга – да ещё с  факелами в руках! Додуматься  ведь надо?
  Я   и  Эстер  попрощались  с  Йосси,   который  мне  показался немного мрачноватым, но  в  течение   всего-то   одного дня  повзрослевшим.
ЭСТЕР (обращаясь к брату): -  Меня проводят до дома.   Пусть папа  с мамой не   волнуются.
ЙОССИ: - Хорошо. А чего ты в  кабаре делаешь? У тебя ведь поезд отходит ночью?
ЭСТЕР: - Я вместе с  Бенни! Понял?
ЙОССИ: - А-а-а-… Не опоздаешь?
ЭСТЕР: - На поезд?
ЙОССИ: - Ну, да.
ЭСТЕР: - Нет, конечно. Если к 12 часам меня не будет дома….
ЙОССИ: - Тогда  я  буду вместе с твоим чемоданом на   перроне   железнодорожного вокзала.
ЭСТЕР: - Это – в крайнем случае, запомни!
ЙОССИ: - Я смышленый, не беспокойся!
ЭСТЕР (обращаясь к брату) –  Смышленый! Это точно! Я знаю, это всё ты придумал с машинным маслом! Бандит настоящий!
Я (обращаясь к Йосси): - Слушайся дядю Рудди!
«Кровавому  Рудольфу»  (мне  так показалось!)   явно  понравилось это словосочетание – «дядя Рудольф»!
Он ведь  впервые в своей жизни почувствовал  себя  человеком, у  которого есть родственники!
«Кровавый Рудольф», подмигнув  «Топору»,   вместе с мальчиками направился  в  сторону  туалета  -  да уж,  надо было  смыть  с  «шайки еврейских подростков»  чердачную пыль!

                *          *         *

                Эпизод №30

Вернувшись в зал, Хайнц  лёгким движением руки дал  «знак»   администратору,   который,  в  свою очередь,  направился  к  дирижеру  оркестра, шепнул ему  на  ухо  «два слова»,   и   красочное  представление под названием  «Весёлая вдова»   началось.
Мы уселись вокруг стола №2.
Официант наполнил наши бокалы шампанским вином.
«ТОПОР»: - За нашу встречу и будем благополучны!
Я  с  удовольствием   выпил   шипучий   напиток  и  почувствовал  себя раскованным, свободным и   даже   счастливым человеком,  но стоило мне   невзначай    кинуть взгляд  на   злополучный   футляр  с инструментом мастера  Клотца,  находившегося   под   столом, что  «лёгкость   моего   бытия» немного была  омрачена.
«ТОПОР»: - Бенни,  нам следует ещё выпить! У нас был  трудный день!
Я: - А поезд?
«ТОПОР»: - Будьте уверены, он без вас и с места не сдвинется!
Я: - Сомневаться не приходиться, но, будьте добры,   расскажите,   как   вы   ускользнули от штурмовика  Рольфа   там,   в  кафе «У медведя»?
«ТОПОР»: - Ответ прост: -   пока   что,    бандитский  Берлин   остается   авторитетной   «организацией»!  «Коричневые»    осторожничают,  с  нами и не связываются.   Сейчас главный враг Гитлера – коммунисты! На очереди – евреи,   ну,  а  после,   настанет  черёд   преступного   мира   Германии со своими ворами,    грабителями,   наркодельцами,   борделями  и  притонами разных мастей.     Фюрер   истребит  психически больных,  инвалидов,  гомосексуалистов, ну, а после   этого …
Я: - Интересно, что будет после  этого?
«ТОПОР» - Война!
ЭСТЕР: - Откуда вы это знаете,  Хайнц?
«ТОПОР»: - Всегда  прислушиваясь,   всегда  догадываюсь!
Я: - Понятно.
ЭСТЕР: - А мне многое не понятно! Всё    меняется   очень   быстро   и     меняется  к     худшему.   Сегодня мои родители, коренные берлинцы,   решили уехать  из   Берлина    куда-нибудь  подальше,  скорее всего в Польшу. Там   поспокойнее,    хотя,    говорят, что  поляки не очень любят иудеев.    В    Кракове  у  нас много   родственников,  но    отъезд  семьи   будет связан  с  большими хлопотами.   Дом, ателье….    сами понимаете. 
«ТОПОР»: - Вполне возможно, они передумают покинуть Германию.   Человек, что ни говори,  всегда с надеждой смотрит в будущее!   Господину  Гиршу  нелегко будет   «сняться с якоря»!
ЭСТЕР: - Вы знаете папу?
«ТОПОР»: - Он  известный  портной  в  Берлине. Я  у  него  шью костюмы.
ЭСТЕР: -Простите, как-то я вас не замечала  в ателье.
«ТОПОР»: - Моё    «ремесло»   в экстремальных  случаях   требует   навыков   изменения    «внутреннего   и  внешнего образа»  – немного   грима,   парика,   подобранного   к тому или иному   случаю   костюма,   соответствующей   пластики,   изменённого   голоса    и…..     перед вами совсем другой человек!
ЭСТЕР: - А-а- а, понятно.  Вы бы могли,  наверно,   выступать на сцене,  играть роли  шекспировского репертуара.
«ТОПОР»: - Шекспировские страсти?  Откроюсь, я мечтал об этом всегда, но…
ЭСТЕР: - Ещё не поздно!
«ТОПОР»: - Всё может быть, но  от ролей преступников и полицейских  я, уж точно, откажусь!
Я  (подняв  бокал): - За ваши будущие  творческие успехи, Хайнц!
ЭСТЕР: - Присоединяюсь!
«ТОПОР»: - А   я   желаю    вам,    Бенни,   стать самым   высокооплачиваемым  скрипачом в  мире!
Я и Эстер (в унисон): - Мы не против!
Смех.
Мы   пили  шампанское, посматривали в сторону сцены и веселились.
Я: - Как  я рад, что  всё закончилось хорошо.  Йосси, наверно, уже дома!
«ТОПОР»: - Рудди   сдержит  своё  слово!
ЭСТЕР: - Спасибо вам, Хайнц!
«ТОПОР»: - За вас! О, пожалуйста, не  волнуйтесь, на  «мюнхенский  поезд» вы не опоздаете!
С каждым выпитым бокалом  шампанского  вина   моё   настроение улучшалось, но в  течение   всего времени мой «тандем» со скрипкой  оставался   нерушимым – я обеими коленями   и   с двух сторон  придавливал футляр.  Надоело!          
Да,  страх потери музыкального инструмента не давал мне возможности полного расслабления.
Откроюсь, Я   боялся  выйти  даже  в туалет!
Конечно, было бы  смешно идти   туда  с футляром в руках, однако, несмотря на комичность такой ситуации, я   бы   направился  в отхожее место (извиняюсь!) только  лишь вместе  со скрипкой мастера Клотца.
А представление продолжалось….
*     *     *
Эстер    внимательно  следила  за  спектаклем  и   веселилась от души, ну, а   когда появилась  на сцене   мадам Марика  в  роли «весёлой вдовы»,   фройлаин Гирш   зааплодировала.
Песням и танцам не было конца, и ничего антиеврейского я там  не  заметил   кроме   разгульной   пляски  одного  пьяного   раввина:    -   если   можно,  конечно,  хореографическую  миниатюру «Жених из  Синагоги»  причислить  к   антисемитскому эпизоду. 
Сюжет  спектакля был прост: - умер богатый еврей;   вдова  собирается выйти замуж;   к ней, в дом  приходят женихи (с песнями и плясками);  «неутешная»  мадам  тоже неистово пляшет и поёт; покойный   муж    ревнует  жену    «с   того   света»   и   часто наведывается   к  своей  бывшей  супруге  в  образе    комического   призрака,  что  и   вызывает  особое  веселье  у  публики.
И так далее, и тому подобнее….   
Марика  была  «в ударе»!
Поклонники бросали ей цветы, выкрикивая одно и тоже слово:
- Браво, Браво-о-о!
Кланяясь,   поворачиваясь в разные стороны,  она   демонстрировала  всем  свою   привлекательную   грудь  и  соблазнительную  задницу  и…. опять  начиналось:
- Браво, браво-о-о!    

*    *    *
Вдруг,   как говорится, неожиданно для меня,  к нашему столу  зашагал с походкой заправского военного, с большой кружкой пива  в  руке, обличённый  в форму  штурмовика, мой сосед («лёгкий на помине»!)  небезызвестный Отто  Брак. 
            Нетрудно было понять: - он был вдребезги пьян!
Увы,  раннее   я  не заметил  присутствие этого типа в кабаре!
Сюрприз оказался не из приятных,  и  улизнуть от  этой встречи было, конечно, невозможно.
Мне показалось, что он готов поскандалить, оскорбить меня и  всю  нашу компанию.

                *     *     *

БРАК: - А-а-а-а, дорогой мой РОЗНЕР!
«Дорогой»?  - мне конечно послышалось!
Этот     гнусный   тип  всегда меня ненавидел, как еврея, и всегда старался напакостить мне, разумеется, тоже, как еврею!
БРАК: - Я  так  рад  вас  видеть!   Я  так  рад  вас  видеть!  В  конце  концов,  все  люди  берут  своё начало от Адама и все люди братья!
Он   демонстративно  игнорировал   Эстер и Хайнца, а   они, в свою очередь, не   обращали внимания   на   неистового  коричневорубашечника.
Чтобы как-то выйти из неловкой ситуации, я отвел моего соседа в сторону,  к стойке бара.
БРАК: - Дорогой мой   Рознер! Дорогой   мой   Рознер!
Я стал  немного  «сомневаться»,   что  встретился   именно  с  господином   Браком!  О каком «братстве»   он   говорит?   Может,   он  с  «кровати упал»?
БРАК:- Сегодня я самый счастливый человек!
Я: - Вы женились, Отто?
БРАК: - Ни в коем случае!  Женщин я не выношу! Они тупые и думают только лишь   об… ну, вы поняли…об…ха-ха…
Я: - Вы пьяны?
БРАК: - О, да!     Я   выпил   шнапс! Я пью  доброе  немецкое пиво!   У меня есть    веская   причина   хорошо  напиться, но  я  не  пьян!  Я просто счастлив!
Я: - И   в   чём заключается ваше счастье,  Отто?   Вы убили еврея?   Вы замучили еврейских детей?  Вы подожгли синагогу? Вы взорвали «третий интернационал»?  Поздравить вас?
БРАК: - Не убивал! До этого ещё не дошло…. пока…
Я: -  Как жаль, как жаль!   Сочувствую!  Сочувствую! Но всё у вас впереди! Не надо так переживать! Вы ещё покажете себя! Ох, как покажете!
БРАК: - Да, но….
Я: - А-а-а-а,  вам   хочется  кувалдой  ударить  меня   по  голове,   и   вы  заранее предвкушаете от этого огромную  радость?
БРАК: - Я не хочу вас бить! Честное слово! Во всяком случая, сегодня не хочу этого делать!
Я: -  Благодарю  вас,  Отто!
БРАК: - Если  я   вам  объясню,  в  чём  заключается  моё счастье,  я должен  рассказать нечто   особо секретное! 
Я: - Лучше  уж  не  говорите!  Я  ведь  еврей: – Враг государства и непарнокопытных  животных!
БРАК: - А причём здесь  непарнокопытные  животные?
Я: - Для вашего полного счастья!
БРАК: - Вы  собираетесь  отравить   всех   бедных   непарнокопытных  животных   Германии?
Я: - Какой   вы  догадливый,  Отто!
БРАК: - И кузнечиков тоже?
Я: - Об этом мечтают все евреи! 
БРАК: - Безжалостный  народ!   Утром   вы   играете на скрипке, а вечером преследуете бедных насекомых и…. 
Я: - Непарнокопытных животных!
БРАК: - Точно!  Угрызения совести вас не мучают?
Я: - Мучают.  Мне самому «противно», что я еврей!
  Моя ирония, как всегда, для господина Брака  была  непонятной. 
Тут  я  сделал  одно «открытие» - пьяный Отто  своим интеллектом не отличался  от  трезвого Отто!
БРАК: - Вот, почему я тебя люблю,  Бенни!  Я    знал, что ты   переживаешь  свое   иудейство! Ничего не поделаешь! Не всякому суждено родиться с фамилией Брак!
Я: - Или с фамилией  Гитлер!
БРАК: -  Гитлер!  О, это даже не   счастье, это  - блаженство!             
Я: - Ну, ладно,   всего доброго и желаю  вам  полного   «национал-социалистического счастья»!
БРАК: -  Уходите?
Я: - У  меня   много дел! Я  на  днях  еду в Миттенвальд, на Фестиваль музыки, как вы знаете! А тут ещё мои друзья! Неудобно перед ними!
БРАК: -  В Миттенвальд?   Это надо отметить!
Я: - Простите,  сегодня у меня был трудный день.
БРАК: - Я  вас  приглашаю  за  наш  стол!   
Я: - Пить  немецкое пиво? 
БРАК: - Извините, но этого  вы ещё не заслужили! Немецкое пиво для еврея, что речь фюрера  -  для глухонемого! Ха-ха…
Я: - Вот  смотрю  я  на   вас, господин  Брак,  и  думаю, где   же   вы   получили  образование, в какой  вы   семье росли,  какие  вы   книги читали?
БРАК: - У меня нет   начального  образования,   я  рос  в детском доме, читать научился в тюрьме,  куда  попал  после   «Пивного путча»,     и     я    прочитал     только  лишь  одну,   единственную  книгу –  книгу моего учителя – « Mein  Kampf»!
Я: - Значит, зря не прожили жизнь!
БРАК:- Я   «родился» тогда, когда впервые  взял в руки книгу Гитлера!
Я: - И сколько теперь вам лет?
БРАК: - Хитрец вы,  Бенни! Но вот, мой ответ: - с каждым годом я буду моложе и моложе!    Фюреру нужны  энергичные немцы! Сколько дел!  Сколько дел!
Я: - Не буду вам мешать! Точите ножы, Отто! 
БРАК: - Ладно!   Меня   заждались  соратники по борьбе, но  на   прощание  я  вам   расскажу, что случилось  ровно   час  тому назад! Это секрет!
Я: - Я слушаю вас!  Побыстрее, пожалуйста!
               
            *     *     *
                Эпизод №30а

Черно-белые, немного ускоренные кадры старого кино, на фоне рассказа Отто  Брака и музыкального  сопровождения:  - что-нибудь из Вагнера – напр.: «Валькирия», «Зигфрид» или, на худой конец, «Кольцо Нибелунгов»!
               


               
                Р а с с к а з    н а ц и о н а л  -с о ц и а л и с т а

БРАК: - Час тому назад  у нашего дома остановились автомобили. Я стоял у подъезда,   держа в руках  наш еженедельный журнал «Штурмовик» - «Der Schturmer», и читая  статьи  на   злободневные  темы,   учился уму-разуму, черпал, как говорится,  глубокие  знания! 
Скажу   вам   не  в обиду,    Бенни,    но   «Штурмовик» всегда  сдирал  маску с  лиц   еврейского населения   Германии.  Журнал  показывал  их  истинную суть,   как врагов  всего прогрессивного  человечества. Вот, так!
Увидев блестящие автомобили, я понял, что  это  ОН! 
Да, к этому счастливчику Штетке  на  сеанс  рисования  приехал наш дорогой вождь, фюрер  германского  народа  Адольф Гитлер. 
Это был самый счастливый миг в  моей    жизни!
У меня потекли слёзы.   
Я   решил   убраться  в  сторону –  да,  да,   я  хотел  освободить дорогу, но от    волнения мне не удалось сделать даже один, единственный  шаг.
Ко  мне  подбежали   охранники  нашего      любимого   Рейхсканцлера   и,    видя     нечаянную  растерянность верного солдата  фюрера,   они вежливо  попросили  меня отойти в сторону.
Единственное,  что я смог сделать было  поднятие  правой руки  в  знак  нацистского   приветствия   и   крик  во весь голос: - Хайль Гитлер!
*      *      *
ОН   подошел   и  попросил охранников  оставить меня в покое,    потом  ОН  приблизился   ко  мне и  в знак дружеского расположения  положил свою руку на  моё плечо.
ОН: -  Ваша фамилия, штурмовик?
Я: - Брак!    Отто   Брак,  мой фюрер!
ОН: - Какая красивая фамилия!
Я заплакал от счастья!
Вдруг  лицо   фюрера  покраснело,    и   в   его взоре  я   увидел  железную  волю всего немецкого народа.
ОН  начал  говорить, жестикулируя  обеими  руками.
Да,  его слова  всегда  находили адрес в моём сердце.
Многое из сказанного я не смог запомнить, но некоторые слова были выжжены в моей душе огненным клеймом национал-социализма.
Фюрер говорил без устали.
ОН: -  Одно   слово  мне никогда не было знакомо — сдаться!    Я снова надел форму, которая была   для  меня дорога и священна.   Я не сниму ее до тех пор, пока не будет одержана победа, ибо поражения я не переживу.  Вся моя жизнь принадлежит моему народу — более,  чем когда-либо. Отныне  я — первый солдат германского Рейха.  Перед лицом великой цели никакие жертвы не покажутся слишком большими.   Кто хочет жить, тот обязан бороться, а кто не захочет сопротивляться в этом   мире вечной борьбы, тот не заслуживает права на жизнь.  Выбрал свой путь - иди по нему до конца.
Я: - Да, мой фюрер!
ОН: -  Евреи  - паразиты на теле других народов, создавая государство в государстве и   не желая уходить.  Иудаизм даже не являлся религией.   Он создал народ с определенными расовыми свойствами. Талмуд не является религиозной книгой,  призванной подготовить к вечности, это всего лишь практическое руководство по удобной жизни в нынешнем мире.   Религиозные доктрины иудаизма посвящены    сохранению в чистоте еврейской  крови, а не религии  как  таковой.    Еврейский   дух   работает   на разрушение   Германии.   Черноволосый  еврейский   юноша часами  поджидает с сатанинской радостью  в глазах  ничего  не  подозревающих    арийских   девушек,   которых  он  опозорит своей   кровью и   таким образом обкрадет нацию...   Любыми средствами,   находящимися в его распоряжении, он  стремится  уничтожить расовые особенности немцев... Евреи  даже   привели   негров  на  берега   Рейна с определенной   четкой    целью   в    голове - уничтожить   ненавистные  белые  расы путем    "гибридизации", столкнув   их  с  культурных   и   политических   высот,  чтобы самим    вскарабкаться   на освободившееся место".
Я: - Да, мой фюрер!
ОН: - Прощайте, мой верный солдат! Мы встретимся на поле боя, чтобы победить врага  или  вместе погибнуть, но, запомните,  что  в случае поражения  через 1000 лет  мы восстанем из пепла!
Я: - Да, мой фюрер!
Он  пожал мне руку и скрылся в подъезде.
После чего в дом вошли   охранники,   но вдруг,  совсем  неожиданно  ко мне подошел заместитель Гитлера  по партии,  геноссе   РУДОЛЬФ  ГЕСС!
Он по братски обнял меня и  поздравил.
ГЕСС: - Счастливый вы  человек,   Брак!    Вы   разговаривали  с нашим дорогим   Рейхсканцлером! Запомните этот день навсегда! Вам   есть, что  рассказать своим внукам!
Я плакал, держа  поднятую  в  знак приветствия  руку, и кричал во весь голос:
Я: - Хайль Гитлер!
Так,  в   воплях  без причины   и  хохоте  счастливого человека, верный  член национал-социалистической партии  закончил  свой  рассказ.

*    *    *

БРАК: - Вот,  что  случилось сегодня,  час тому назад,   мой дорогой Бенни!   Моё счастье затмевает   ненависть  к тебе,  еврею,   поэтому  я  добр,  и  я  имею  право  пропустить  «лишний стаканчик»,  а   ты,  несчастный  человек,   можешь пойти к своим   друзьям-евреям  и  выпить   шнапсу.   Я разрешаю.  Ох, и  завидую  негодяю  Штетке!  Вот, сейчас  перед ним  стоит  наш   дорогой  фюрер,  и он его рисует, рисует,  рисует…..
Шатаясь, Отто Брак отошел от меня и  тут  я  вздохнул  с  облегчением.
               

       *    *    *
В скором времени закончилось представление –  я   так и не увидел финальную часть  истории  весёлой вдовы.  Монолог  невменяемого   Брака  помешал мне  вникнуть в суть происходящего  на сцене, однако, жалеть было не о чём.   
По окончании  спектакля  свист,  горячие  аплодисменты  счастливых зрителей  заглушили всё вокруг – мне показалось, что нахожусь где-то в Южной Америке,  на футбольном  стадионе в момент  забитого мяча в ворота аргентинскрой команды бразильцами.
  МАРИКА стояла перед  рампами   и   ей   подносили   корзины с цветами. 
Она    «воздушными   поцелуями»   награждала  публику,  и  в  это время  ажитированный  зритель от восторга топал и топал   ногами.
Откуда не возьмись,  пьяные  штурмовики  подбежали   к  «звезде кабаре», подняли её   на   руки  и  стали  нашу  красавицу-мадьярку   вилять зигзагами  между  столов. 
Вдруг,   увидев меня,  да  ещё  с  моим,   «злополучным  футляром»,  Марика   от   удивления пальцами    протерла    глаза   и,    удостоверившись, что Я – это Я,   громко   засмеялась. Чего таить, в кабаре  я  находился впервые.
МАРИКА: - Эй, Бенни!  Вот так, денёчек!  Не уходи без меня!
«ТОПОР»: - Милашка, мы  ждём! Переодевайся побыстрее  и «причаливай» к нашему столу!
МАРИКА: - Хайнц? А я тебя и не заметила?   
Я (крича): - Эй, ты была великолепна…
Но в гуле народа  ей мои комплименты слышны не были.
Штурмовики продолжали её крутить  и крутить  по залу.
ЭСТЕР: - Хайнц,   вы   здесь себя  чувствуете себя, как дома. Все   вас знают и уважают.
«ТОПОР»: - Это же мой профиль, фройлаин Эстер!

*    *    *
Эстер  торопилась  домой: - конечно, ей всем сердцем  хотелось  поддержать   своих   близких  людей   после,  и впрямь, кошмарного дня. 
Инцидент с фамильными ножницами и «Подвиг  Йосси»,   кого хочешь,  вывели бы из   равновесия.   
Кроме всего прочего,  мы собирались,     как можно быстрее,   покинуть  Берлин, уехать в Миттенвальд, а оттуда (после  Фестиваля,   где я   намеревался покорить  взыскательную немецкую  публику своим выступлением!)  перебраться в родную  Австрию.
Повторяю,  родители  Эстер после «инцидента  с ножницами»   выразили  желание покинуть Германию, но  не одна, и  не  две недели  понадобилось бы    для   того, чтобы  собраться на дорогу  богатой  семье,  решить множество вопросов,  связанных  с переездом   из одной страны    в    другую.
Да,  успешное  выступление на Фестивале было для меня событием знаковым: - успех   открыл бы двери многих и многих концертных залов Европы.
Несмотря  на   бесчинства, творимые  штурмовиками,  и  заметного   изменения  берлинского  «социал-политического климата»   в сторону    худшей  кондиции,  мне  было    грустно  расставаться   с   той   Германией,   которую я любил и уважал, однако,  нависший  над  моей  головой   «коричневым облаком»,   СТРАХ   торопил  меня  к  отъезду.
*    *    *
Сидя   в   кабаре   «Берлинский медвежонок»  в компании   (к   моему   большому   удивлению!)  с  виду  «порядочного»  (!)   бандита    (Хайнц    держался   достойно,   интеллигентно, очень сдержано!)  меня не оставляли   в  покое слова,  сказанные   несколько часов  тому   назад   профессором Флешем   в   консерватории: 
- До  вторжения    нацистов в    репетиционный зал,  вы  играли, как  Б О Г!
- После  ухода  нацистов из репетиционного зала,  вы  играли  просто  замечательно!  Браво!
И   вот,  только что,     минутами  раньше,  вспоминая   моё   давнишнее     выступление  в Берлинской   Высшей   школе  музыки,   где  я   исполнял   сонату  №3   Грига,   Хайнц  повторил слова маэстро  Флеша,  сказав,    что  я  там  играл,  как   Б О Г!
Что  это значило? – Мне   хотелось  спросить  у  «Топора-Хайнца»,   какова   разница   между  безупречным   исполнением   музыкального  произведения  и…..   
Б О Ж Е С Т В Е Н Н О Й   игрой!

       *    *    *
Да,  я и  Эстер  торопились, но возможность посидеть за одним столом со звездой кабаре фройлаин  Эрдели,  «давшей  слово»,  что непременно   навестит  нас,  чуточку  пересиливало  дочерний  долг моей избранницы.
Женское   любопытство, увидеть  воочию  известную   своими  скандальными  похождениями  персону,   «брало своё»   и    Эстер, то и дело,  поглядывала  в  сторону кулис   -  она   с нетерпением  ожидала   появления    яркой  представительницы  берлинской  богемы.
Оркестр   продолжал играть популярные в то время мелодии.
Пары крутились в танцах и,  как говорится,  вечер «был в разгаре».
Я  танцевал  плохо – можно сказать, совсем не умел «двигаться»  в то  время,   как    Эстер  всегда    выделялась   хорошей   пластикой,   чувством ритма,   музыкальным слухом.
Да,  она любила   «показать себя»   в   танце.   
Я, извиняясь,   попросил  Хайнца   составить моей   девушке  компанию,   пригласить  её   на «Танго», но,   к моему  сожалению,   оказалось, что  «Топор» не отличал  вальс от  пассадобля – он  в этом плане был тупее меня!
А  подойти   к  Эстер  ни  один  из  присутствующих в «Медвежонке»  кавалеров   не   решался по простой причине – люди боялись «Топора»!
Так или иначе,  девушка  скучала. 
Ей   приходилось   в  ожидании   визита  Марики   Эрдели   пить   вместе с нами шампанское вино,   глазеть  на  весёлую публику, а   иногда даже  зевать, прикрывая ротик ладонью. 

         *     *    
Наконец!
Она,  держа в руке трость,  показалась  публике в   белом мужском  костюме,  в  белой   шляпе и   накинутым на плечи  белым плащом.  На  этом  белоснежном  фоне отличался цвет широкого, красного  галстука с блестящим, но   недорогим камнем – «а-ля бриллиант»!
Раздались аплодисменты!   К   ней   подходили  мужчины,   приглашали к себе,  за стол, целовали  её  белые  перчатки  и  передавали    фройлаин   Эрдели   какие-то бумажки, визитки.
Проявлению восторга  не было конца.
Привыкшая   к  такому   назойливому  вниманию поклонников,  Марика    не   теряла  спокойствия   и,    двигаясь к нам походкой парижской манекенщицы,     она  улыбалась,    соблазняя   всех   и  вся,  но   конкретного  адресата    этой   сногсшибательной   улыбки  было невозможно  найти:   –   артистка,   как бы,   принадлежала  всему   миру  и, одновременно   -  никому!
Скажу откровенно, что  «такую»  Марику я видел   впервые! 
Я   был   горд   тем, что   «звезда  кабаре»  была  моей   соседкой, и  наши отношения  можно было   свободно  назвать «панибратскими»!
Мы встали  со  стульев, приветствуя  героиню  сегодняшнего   вечера.
Она,   приблизившись,    едва   прикоснулась  щекой к  нашим  щекам,    улыбнулась  и  своим    внимательным   «женским   взглядом»    «изучила»   мою избранницу, прямо-таки   «с  ног до головы».
МАРИКА: - А-а-а-а, это точно Эстер,   избранница   великого музыканта. Я не ошиблась, Бенни?
Я (смеясь): - Как ты  угадала?
МАРИКА (обращаясь ко мне): - По твоим блестящим глазам! 
ЭСТЕР (обращаясь к актрисе): - Добрый вечер! Вы были великолепны! Я  так рада нашему знакомству!
«ТОПОР» (обращаясь к  актрисе): - Ах,    целую  ручки, душечка! Сегодня   твой талант  пения и танца   затмил очаровательную  Марлен  Дитрих!   Клянусь,  я  не  преувеличиваю!
Я (обращаясь к актрисе): - Не  знал,  что  ты  такая   у    нас  обворожительная! Твоё место, действительно,   в  «Мулен руже» или  на подмостках   Бродвейских театров!  Твоя  стихия -  это   мюзикл! Браво!
«ТОПОР»: - Поздравляю, дорогая!
МАРИКА: - Я устала!   Посидим   немного,   мои  хорошие! Поболтаем! Выпьем. Молодец, Бенни!  У   тебя очень красивая девушка! Вы прекрасны, Эстер!  У   вас   восточное лицо, а это в Берлине дорогого стоит!
ЭСТЕР: - Спасибо!
МАРИКА: - Я хочу выпить за  ваше будущее, Эстер  и Бенни! Будьте счастливы! Лехайм!
Я и ЭСТЕР ( в унисон): - Лехайм!
«ТОПОР»: - Желаю вам самого наилучшего!  Эстер, берегите  Бенни! У него  талант!
ЭСТЕР: - Вы слушали его исполнение?
МАРИКА: - Хайнц, только не ври!
«ТОПОР»: - Это было давно! Он играл в Берлинской Высшей школе музыки  сонату №3 Грига!
МАРИКА: - И как?
«ТОПОР (повторяя во второй раз сакральное для меня слово): - Он играл,   как   Б О Г!
МАРИКА: - «Топор»,  да ты, оказывается, меломан!  Не ожидала!
Я: - Хайнц, оказывается,   вырос в музыкальной семье!
МАРИКА: - Вот, это сюрприз! Я думала, что ты имеешь симпатии   только  лишь  к  банковским сейфам!
«ТОПОР»: - Даже у  «взломщика» могут быть  свои  слабости.
МАРИКА: - Представляю,   как   ты,    дорогой   мой,     насвистываешь во время «работы»  мелодии,   скажем,  из  произведений  Ференца Листа!
«ТОПОР»: - Не Ференца,  а   Франца!
МАРИКА: - Учтите,  мы,   венгры,   его   называем    Ференцом!  Кстати, Бенни, что это ты  с   футляром «подружился»?  Сидишь,  прижимаешь  к себе  этот «чертовый»   футляр  обеими руками,  смотришь на него с   каким-то  трепетом,  даже   испугом!  У   тебя   там скрипка   или   еврейское   золотишко?  А  может амстердамские бриллианты?
ЭСТЕР: - У него там скрипка!
Я: - Скрипка мастера Клотца! Матиаса Клотца  из Миттенвальда!
МАРИКА: - Ну, если скрипка, покажи!
Я с волнением открыл крышку футляра  и  только  лишь  краешком   показал    великолепный инструмент.
МАРИКА: - Ой,  и  впрямь скрипка!
«ТОПОР»: -  Это  дорогой  инструмент?
Я: - Да!
«ТОПОР»: - Дороже, чем «Амати»  или  «Страдивари»?
Я: - Нет, конечно, но  смычковые   инструменты  семейной   династии   Клотц   высоко     ценятся  в   музыкальном   мире!
МАРИКА: - Ты  меня  заинтриговал,   Бенни!   А   давай,  сыграй  нам   что-нибудь!
Я: - Сыграть?  Здесь?
МАРИКА: - Не   смущайся!  Помнишь, это было  тогда,    прекрасным, берлинским  утром…. 

*     *     *

                Эпизод №30в

                Рассказ Марики Эрдели

         (Черно-белые кадры, немного  ускоренные движения   на фоне  рассказа  Марики)
МАРИКА: - Помнишь,    я   возвращалась из кабаре домой. 
Ты, торопился  в  Консерваторию,  как  бывало часто,  встретил  меня  на  лестнице нашего   подъезда.
У меня было паршивое настроение из-за… не помню…  ну,  не скажу… это не интересно…
Хотя,   кому   какое   дело,  из-за   какой причины   выступают слёзы на глазах  артистки    увеселительного заведения.
Знаю,    Бенни,   ты   опаздывал  на    репетицию, но,  заметив, что «твоей мадьярке»  просто  плохо,    остановился,    обнял    меня   и     взглянул  в   мои глаза   с  сочувствием,   желанием   разобраться  во  всём  и помочь.   
БЕННИ: - Эй, дружище, что стряслось?
Я: - Ничего.
БЕННИ: - Но ты плакала, как мне  показалось.
Я: - Плакала. Женщины часто плачут. Говорят, плачут  они  и без причин.
БЕННИ: - Эх, ты!  Такое оправдание  выдумали сами женщины!   Без причин,   кажется,  не   должно быть слёз.
Я: - А вот, и бывает.
Я   улыбнулась.
БЕННИ: - Ну, так же лучше!
Я: - Ладно.   Всё в порядке.   Иди в свою Консерваторию, а то  профессор тебя  накажет -  «поставит в угол» или заставит   залезть под рояль!
БЕННИ: - Уйти  от  тебя, видя, что моему «другу» плохо?
Ты   сказал    «другу», а не «подруге» - по обыкновению,   ты   называл   меня  иногда   и «братом», ну, знаешь, почему…
Я: - Ну и что? Я умею «сглаживать  острые углы»!
БЕННИ: -И, я тоже!
Я:  - Интересно, как  ты это делаешь?
БЕННИ: - Закрой глаза!
Я закрыла глаза и честно  не подглядывала. 
Через некоторое время я услышала твой голос  исходящий  немного  свыше  и  издали.
БЕННИ: - Можешь открыть глаза!
Я, разумеется, удивилась, когда увидела тебя - стоящим на   верхней    площадке со скрипкой   в руках.
Я: -   О,     Б Е  Н  Н  И!
Моего восторга словами  не передашь!
Ты  начал играть, как я помню,  «попурри»  из венгерских и цыганских мелодий!
Да,  да,   ты играл,   как   Б О Г!
Моё   «головокружение от счастья»   продолжалось,   думаю,  целую вечность!
Когда   «лестничный   концерт» закончился,  я    уже  и   не помнила причину  моих   «утренних слёз»!
Ты быстро собрался и ушел,    оставив  меня  в   изумлении,  но также   оставив  меня  счастливой!
Марика   закончила  свой  рассказ.

*     *     *

Я,  Бенни  Рознер,  хорошо  помнил то утро.
МАРИКА: - Разве  кабаре  не  лучше  подъезда дома № 33 на Глюклихштрассе?  Ты  ведь     артист!   К  чёрту,  сомнения! Сыграй  и  покажи   публике,  что  такое  настоящая  музыка!  После «Весёлой вдовы» им  следует  хорошенько  вправить мозги!
Я: - Я бы сыграл, но…
ЭСТЕР: - Мы ведь не   «Бетховена»  от  тебя  требуем!  Сыграй  задушевную «кабацкую»,  в  конце концов,  венгерскую  или  румынскую  мелодии.   Всем   нам  будет хорошо! Будет  хорошо  даже  этим  охмелевшим     штурмовикам,   для    которых   «Песня    Хорста   Весселя»   представляется    началом   всех    начал!
«ТОПОР»: - Для   «наци»   летоисчисление  начинается  с 30 января  1933 года!
МАРИКА: -  БЕННИ,   давай,   покажи  им,   этим   несчастным  коричневорубашечникам,   что кроме  нацистских  маршей  есть  и  «Дьявольские трели» Тартини или что-то в этом роде!  Сыграй  напоследок! Ты ведь сегодня уезжаешь  в Весстервальд. Не так ли?
Я: -  В   Миттенвальд! Сыграть?  Я   боюсь!   Вы понимаете меня,  мои хорошие,  я   боюсь!  Я   уверен,  что   они,  эти паршивые  нацисты,  отнимут   у   меня   скрипку   мастера  Клотца,   и после этого    я  не  сумею    выступить на  Фестивале в  Миттенвальде! У меня очень,  очень   мало времени! Я   должен  успеть  в   Миттенвальд и сразу же выбежать на сцену!  Наступают  другие времена: -   музыкальный    инструмент    работы  немецкого  мастера  в  руках еврейского  скрипача   в   современной   Германии   является   полным  «нонсенсом»! Лишь бы успеть!  Лишь бы успеть! Если нет – вся работа пойдёт насмарку  и    я не смогу «оправиться от удара» в течение нескольких лет! Вы поняли? Это  же элементарно!
«ТОПОР»: - Господи, какие страсти!  Какая паника!   На худой конец,  можно  сыграть  на  другой скрипке!
Я: - Нет!  Нет!  Люди, это невозможно!  Этого  допустить  нельзя!
МАРИКА: - И почему?  Хороших  скрипок очень  много!
Я: - Как вы не понимаете,  что  я   стремлюсь   к   ИДЕАЛУ!   Всё   должно быть  в   высшей степени  согласовано: -   гениальная музыка,    дирижер  с мировым именем,    безупречное   звучание   оркестра,    инструмент    великого   мастера  и классическое   исполнительское искусство   солиста,   как говорится,  с  божьим даром.    ВСЁ  ЭТО  –  ОДНО  ЦЕЛОЕ!   
«ТОПОР»: - Может быть,  я  ошибаюсь,  но,   вы,  Бенни,   перечисляя многое, забыли об ОДНОМ!
Я: -  О  чём  именно?
«ТОПОР»: - Я   вам  напомню  немного позже.   Потерпите, пожалуйста.
МАРИКА: - Раз   наш   дорогой   скрипач   отказывается   устроить  маленький   концерт,   придётся мне сказать один тост!
Я: - Вот это дело! Слушаем!
МАРИКА (встав со стула): - За   Берлин! Берлин  –  город,  где мы познакомились   друг  с    другом,  полюбили друг друга, и это город, которого мы никогда не забудем, куда  бы нас ни  таскала «проказница судьба»!
«ТОПОР» (встав со стула): - Присоединяюсь!
ЭСТЕР: - За город, где я родилась!
Я: - За город, где я встретил  свою любовь!
Мы  опустошили бокалы.
МАРИКА (обращаясь к Эстер): - Моя дорогая, ты танцуешь?
Я: - Она создана для танца!
МАРИКА: - Я вижу, что двое  мужчин сидят, как прибитые гвоздями  к своим местам, а, в это время,  красавица фройлаин скучает.
«ТОПОР»: -  Я  и  Бенни   оказались  плохими   танцорами.
МАРИКА: - У  меня есть идея!
Марика что-то  шепнула  на  ухо  мадмуазель   Гирш   и,    к      удивлению  всех    присутствующих,  «звезда    кабаре   в   мужском  костюме»  элегантно    пригласила  на  танец   от волнения   немного    растерявшуюся  Эстер.
Она   согласилась и,  перед  тем,    как   выйти на танцевальную площадку, подмигнула  мне.
Кроме  нетрадиционного «однополого»  танца,  в остальном,   визуального  диссонанса   заметно не   было: -   совсем   не   «парадное»   платье  Эстер  было   сшито   Соломоном  Гиршем   так    искусно,   что  свободно можно было  в  нём покрасоваться даже  на    королевских     приёмах   Букингемского Дворца. 
Они   танцевали  «Вельс-Бостон» и,  к   моему  удивлению,  Эстер  точно  «поймала»  настроение  хореографической миниатюры, предложенной  актрисой  кабаре.
Я   впервые    видел   импровизацию на тему  «Вальс-Бостон»!
Весь  «фокус»  заключался в том,    что   Марика  и Эстер,    если можно так выразиться,   редко  «сливались» в пару.   Они   постоянно   приближались друг к другу,   удалялись друг от друга,  крутились    вокруг   да   около…..
Редко,   в   момент   мелодического   акцента     танец    лишь  ненадолго  трансформировался   в    традиционный   «Вальс-Бостон»,  т.  е.  в  «единство двоих»!
Мимолётные    «всплески взаимных  встреч»   очаровывали   всех,    и   тогда,   к   моей радости,  не  было   конца   аплодисментам.
Не  удивительно,   что   другие  пары  постепенно   расступились,   давая простор  хореографическим   фантазиям   в  основном   Марики, но  и  Эстер  тоже!
Мы    заворожено    смотрели    на    это  (не  будет  сказано слишком  громко!)   «сказочное   представление». 
Конечно,  словами  выразить  всё,   навеянное   великолепной   пластикой  танцевальной пары,   невозможно.
Оркестр    (в   одной    «ритмической рамке»)   три  раза  сыграл   три    разные   мелодии,   в сопровождении    которых   можно  было   станцевать   «Вальс-Бостон».
Пьяные    штурмовики,      от   удивления  открыв     рты,  с   удивлением наблюдали за  танцем и  тут   (наверно,  мне  так   показалось)   им  уже   НЕ   хотелось   через  каждые  десять  минут   кричать:
- Хайль  Гитлер! Хайль Гитлер!

*    *    *
Да,  танец  покорил всех!
Позабыв о мытарствах сегодняшнего дня,  не   вспоминая о   ночном  поезде    Берлин-Мюнхен,  я    наслаждался     изысканными «па»   наших   дам,   но   моему  «блаженству»  «пришел   конец»,  когда  злополучный футляр   случайно  сдвинулся с  места,  и   чуть  ли  не  ударился  о паркет.
Вот,   тут,    «всё   вернулось  на   круги  своя»: -   я,     опустошив     внеочередной    бокал  шампанского,  напомнил  Хайнцу –
Я: - Дружище, вы сказали, что,  перечисляя многое, я забыл об ОДНОМ!
«ТОПОР»: - Не понял!
Я: -  Я      высказывался   об  основных   слагаемых   успеха  при   исполнении    музыкального  произведения,  значит,   об  идеальном  сочетании    нескольких     факторов,  т.е.    функций   композитора,  дирижера,  оркестра,  солиста  и  качества  инструмента!
«ТОПОР»: - А-а-а-а! Но вы забыли об одном!
Я: - Говорите! Я весь во внимании!
«ТОПОР»: - Сказать? Да, вы ничего и не поймете!
Я: - Это ещё почему?
«ТОПОР»: - Не спорьте со мной, пожалуйста!  Вы музыкант от бога, но…
Я: -  Говорите, говорите….
«ТОПОР»: - Вами  овладел СТРАХ!
Я: - Совершенно верно! Я   это прекрасно осознаю – иногда  мне  кажется, что  СТРАХ  распустил корни  в  моём теле  и мешает мне двигаться!  Дело касается не только  потери  скрипки мастера Клотца! Всё началось  с сегодняшнего утра,   когда    я   осознал, что   меня  преследуют  люди и обстоятельства, что   я,   как   гражданин  и музыкант, абсолютно беззащитен.
«ТОПОР»: - Послушайте меня!   Я  грабил  банки  и  почтовые поезда, музеи,  квартиры,  выставочные залы,  не  гнушался  резать в  трамвае  сумки пассажиров,   доставая  из   кошельков  гроши  ради   единственной забавы – «быть незамеченным»!    Скажите, что является главным для  человека   моего   «ремесла», или,   если  быть точнее и это определение вас не смутит,  «моего искусства»?
Я: - Деньги!
«ТОПОР» (улыбаясь): - Вы так  плохо думайте обо мне?
Я: - Много денег!
«ТОПОР» (смеясь):  - Это   было   бы   слишком просто.  Деньгами я и  в  тюрьме сорил.
Я: - Не говорите, пожалуйста, загадками….
«ТОПОР»: - Послушайте,  для  меня   главное   свобода  выбора,  свобода  действий.    Когда   мне    скучно,  я  поднимаюсь в  трамвай,    где   и  перевоплощаюсь   в   «карманника».  Я  -  «свободный артист»,  для   которого   подмостками   сцены  являются     улицы, площади,   тёмные   переулки,  банки,  почтовые   поезда,  чужие квартиры,   музеи,   выставочные   залы,    да,   да, в том числе,  и   трамваи.       Я   грешен,   но    это  -  мой  свободный   выбор.  ХАЙНЦ    был, есть  и будет  «ТОПОРОМ».    «Ремесленники»,   т.  е.   преступники   «среднего ранга»   зависят   от   многих  обстоятельств.  Они  лишены  артистизма,  внутренней свободы, и они  не могут повлиять на события. Вы  меня  поняли?
Я: - Я  стараюсь догадаться….
«ТОПОР»: - Желаю успехов! Других  объяснений от меня  не дождётесь.
Я: - Вы знаете,  как звучит скрипка мастера Клотца? Этого невозможно передать словами…
«ТОПОР»: - Ах, скрипка! Какая прелесть!   Человек  подумает,   что   «всеми  уважаемый   инструмент   из   Миттенвальда» , не спрашивая никого,   «выпрыгивает» из футляра и начинает  самостоятельно  играть! Меня интересует,    где  же  тогда  находитесь  вы,  Бенни?
Я: - Я не понял! На что вы намекаете?
«ТОПОР»: - Если  вы  будете  продолжать  заблуждаться  в  этом  же   духе, то   господин   РОЗНЕР в скором времени  навсегда  потеряет  господина СКРИПАЧА!
ХАЙНЦ  от  всего сердца рассмеялся. Я подозревал, что  ему  доставляло удовольствия объясняться  со мной  какими-то загадками.
«ТОПОР»: - Ваше  здоровье, Бенни! Лехаим!
Я (немного растеряно): - Лехаим!
*     *     *
Танец  наших   прелестных   дам ещё и   не был  близок  к  завершению,   когда  в   кабаре ворвались штурмовики – их было человек, примерно, десять. 
Оркестр моментально смолк.
Главный  коричневорубашечник,  т. е.  группенфюрер.   вспрыгнул   на   сцену,   вынул   и   кобуры   револьвер, помахал оружием,  и,   увидев, что  встревоженная  публика  шумит,   три раза выстрелил в потолок. 
«Штурмовики  из кабаре»  и «штурмовики с улицы»  приблизились к сцене. 
Стоя с растопыренными  ногами,  держась  обеими руками за  кожаные  ремни и грозно  всматриваясь  в глаза  присутствующих,  они  стояли лицом к нам.
Люди негромко переговаривались:
- Что случилось?
- Безобразие! Куда ни глянь, везде  они! Надоели!
-  Говорят, их  главного  укокошили!
-  Рейхсканцлера?
- Да, этого, с усиками!
-  Его фамилия Гитлер! Он уже два с   лишним месяца у власти. Пора знать!
-  Убили этого ненормального?  Надо отметить!
-  Вы не боитесь? Тут даже у стен уши!
-  Книги сожгли, остаётся сжечь салфетки, скатерти, меню  ресторана! Ха-ха-ха…
-  Определённо что-то случилось!
  Штурмовик с револьвером,   стоящий с угрожающим взглядом на сцене, в конце концов, заговорил.
ШТУРМОВИК С РЕВОЛЬВЕРОМ: - Внимание!  Внимание! Пол часа  тому назад    грязная   рука   коммуниста    или еврея, или  «оба вместе и  в одном»! Да, грязная рука  заговорщика  взорвала бомбу, надеясь  «убить  Германию», уничтожить немецкий народ, оставить всех   нас  без  будущего,   без отца-родителя,     но   попытка    покушения на    фюрера сорвалась!   Гитлер   жив! Он находится в Рейхсканцеларии и работает на благо народа!  Предлагаю  всем   патриотам  выразить свой протест факельным шествием,    а    членам доблестных  штурмовых  отрядов,   организованно и немедленно    направиться  на место  преступления,   оцепить  здание  и  указать    сотрудникам   следствия,  что и как делать.   Недаром ведь нас именуют    «вспомогательной   полицией»! Хайль Гитлер!
Разумеется,  коричневорубашечники неистово   взревели:
- Хайль Гитлер!
- Куда идти? Куда направиться? – закричали  нацисты, махая руками и топая ногами.
ШТУРМОВИК С РЕВОЛЬВЕРОМ: - Глюклихштрассе, дом №33!
- Куда? Куда? – Желая уточнить, несколько человек попросили ещё раз повторить  адрес.
ШТУРМОВИК С РЕВОЛЬВЕРОМ: - Глюклихштрассе, дом  №33!

*     *     *

Ах,  боже мой!   Это   же     НАШ  ДОМ!
Мы молча переглянулись друг на друга, а после ХАЙНЦ  шепнул  мне  на  ухо.
«ТОПОР»:  - Это ведь наверняка Арно  взорвался! Других  предположений  нет!
МАРИКА  (услышав версию «Топора»): - Точно! Арно чокнутый! Это должно было случиться!
Я: - И никакое это не покушение! Вся  наша   квартира  «сидела на вулкане»! Арно  Бах    всё-таки   «добился своего»!
ЭСТЕР: - Версия покушения « на  руку» нацистам, как и версия поджога   Рейхстага    каким-то     болгарским коммунистом! 
МАРИКА: - Сейчас начнётся!
«ТОПОР»: - Уже началось!
Я: - Надо бежать домой! Чёрт его знает, что там творится!

*        *        *

Эпизод №31

14 апреля 1933 года.
22.30.
Когда автомобиль подъехал к нашему дому, перед  нами   предстала ужасающая картина:
Два верхних этажа были окутаны дымом, а из окон  нашей квартиры   вдобавок   снаружи   вырывались  «языки пламени».
Сомнений не могло быть, что  сильно пострадала мастерская художника Штетке  вместе со своими рисунками и  статуями,  и, конечно,   от  эскизов портрета Гитлера  не осталось  ничего кроме пепла.   
Разумеется, европейская живопись от этого совсем не пострадала, но  жильцы-погорельцы остались  на «пустом месте».   
По моим  предварительным   подсчетам,  к   пострадавшим относились художник   вместе  со своей   домработницей,   супружеская   чета   Шойбнеров,   Арно    Бах,   Отто   Брак,   Марика Эрдели   и   я. 
Трое последних (я,    Марика   и   Брак)  несколько минут тому назад находились  в кабаре «Берлинский медвежонок». 
Так что,  оставалось  поинтересоваться   судьбами   художника,    экономки живописца -  фрау    Зонтаг,   героя  сражения  под  Артуа   и  его супруги.
Пожарные  команды,  находившиеся   на   месте   происшествия   и   приставившие    высокие    лестницы  к  зданию,  вели  героическую борьбу с огнём: - воду качали наверх,  в подъезд забегали  пожарники с маленькими топориками в руках,   направлявшиеся  по    внутренним   лестницам   подъезда  на 5 и 6 этажи.   
Штурмовики оцепили здание по всему периметру. Видно было, что полицейские  силы  и пожарники  беспрекословно  подчинялись их приказам.
Что   ж,  таковы  были   «Новые Порядки»   в  «Новой  Германии»!

*     *     *
Надо было разобраться в ситуации, которая могла оказаться для нас весьма и весьма     плачевной  –  ведь, мы  - я и Марика  были жильцами той квартиры,  где (по нашей версии!) взорвалась бомба, изготовленная Арно  Бахом.
Не исключалась возможность того, что  и  нас причислили бы   к   террористам, врагам РЕЙХА!
Мадьярка и еврей   -    нацисты  запросто  могли «сшить»  дело  о  международном   заговоре против фюрера, тем  более что в поджоге    РЕЙХСТАГА  подозревался    болгарский коммунист, некто  ДИМИТРОВ! 
Хаинц,   стараясь огородить  меня   и    Марику  от   лишних   неприятностей,   попросил  нас остаться в  салоне автомобиля, а сам  выпрыгнул из машины и куда-то исчез.
Марика  курила    папироску, вставленную  в мундштук.
Эстер,   как    завороженная,   молчала.   
Я  же,   в это время,   думал   об  испепелённом   имуществе,   которое, к моему счастью, оказалось мизерным: -  сгорели две  мои   скрипки фабричного производства,  Струны, канифоль,  два   сборника нот (собственность консерватории), один костюм и разная  там  мелочь.
Я   крепко держал в руках  инструмент мастера  Клотца,  а  наши    паспорта  и   два  билета на  ночной  поезд   Берлин-Мюнхен, к  моему большому счастью,  находились  во  внутреннем   кармане  моего   же  пиджака.
МАРИКА: - Эй, Бенни, проснись! О чём думаешь?
Я: - Считаю убытки.
МАРИКА: - Ну и как?
Я: - Ничего особенного. А у тебя?
МАРИКА: - Платья и костюмы основного моего гардероба  я   всегда  оставляла   в   кабаре.  Конечно,  потеряла кое-что, но горевать не стоит. Я предчувствовала, что по милости нашего инженера-взрывника дом когда-то  сгорит.
Я: -  И у меня всегда было неспокойно на душе. Слава богу, что я со скрипкой  Клотца никогда   не расставался. А то…
ЭСТЕР: - Молчи. Представляю, что бы с тобой случилось!
МАРИКА (обращаясь  к Эстер): - Он  точно ворвался  бы  в дом и…
Я: - Я бы сгорел на радость всем «наци»! Одним евреем было бы меньше!
МАРИКА: - Надо выпить за твое спасение!
Я: - Я бы не отказался!
ЭСТЕР: - И  я!   
МАРИКА: - Без меня вы бы пропали!
И тут она из сумки достала откупоренную бутылку со шнапсом.
Мы начали пить, передавая бутылку из рук в руки и, прости господи, смеяться.
Это был  смех,   который часто сопровождает нервозное состояние. 
Тут   Хайнц заглянул в окно автомобиля,  и мы замолкли.
«ТОПОР»: - Так, слушайте меня внимательно: - нашли  тела   двух   сгоревших. Это – жена    инвалида и  домработница  художника. Кстати, минуту тому назад погиб ваш сосед..
Я: - Какой ещё сосед?
«ТОПОР»: - Лавочник и нацист! ШРАК, если не ошибаюсь!
Я: -   Брак!
«ТОПОР»: - На  него,    оказывается,   упал  гранитный   бюст Бисмарка  с  шестого  этажа, т.е.  со сгоревшей мастерской  художника!   Брак,    говорят,    хотел подняться   в  злополучную    мастерскую    художника и ценой собственной  жизни  вынести  оттуда   эскизы   для   портрета фюрера. Его не пустили, он сопротивлялся   и…
Я: -  Символично!   На  голову  торговца ветчиной и сосисками  упал  «БИСМАРК»!
«ТОПОР»: - Совершенно верно.  Штурмовики накрыли его  труп красным  знаменем с чёрной свастикой! Они оплакивают его,   как   Хорста Весселя!
Я: - Мораль:  - никогда не надо мешать нацистам войти в горящий дом!
МАРИКА: - Бедная фрау Шойбнер!
Я: - Единственно  нормальная  женщина в этом «сумасшедшем доме»! Мне тоже очень жаль!
«ТОПОР»: - Арно   тяжело   ранен  –  говорят,  еле дышит. А этот… Ну, как его?
Я: - Конрад  Шойбнер  - Герой  Артуа, всегда с ружьём в руках!
«ТОПОР»: - У него контузия!  Вот,  взгляните в  сторону подъезда – их   куда-то ведут,  и   их  сопровождает охрана. Оба  подозреваются  в покушении на Гитлера!
И     вправду,  на  носилках лежал  обугленный    инженер-взрывник, а  за  ним   толкали  инвалидную   коляску  героя Артуа!  Погорельцы были в окружении штурмовиков.
Бедный «Герой Артуа»!
С ним,    наверно,    злую    шутку сыграла привычка не  расставаться с винтовкой.
Нацисты, скорее всего,  были   уверены  в  том,  что  после   взрыва  наш   инвалид   войны  выстрелом из  винтовки  окончательно  добил бы  Гитлера!
Господин  Шойбнер  был  не  в  своём уме. Я  на  этом  расстоянии с трудом  расслышал его слова.
КОНРАД  ШОЙБНЕР: - В атаку!  Бей  французов!  Вперёд!  В атаку!
Да,  обоих  зорко охраняли  штурмовики.   
Потом   арестованные и  конвой  вспомогательной  полиции     скрылись  в тёмной  арке   соседнего дома. Оттуда не было сквозного выхода. 
Я   решил, что   за  сильно пострадавшими от пожара моими соседями   приедут  экипажи  скорой медицинской  помощи – а после  уж   Господина Баха  и господина  Шойбнера  отвезут  в  тюремную  больницу. 
«ТОПОР»: - Что  будем  делать?
Я: - Нам на вокзал, а   попрощаться с  родителями  Эстер мы, точно,  не успеем.
«ТОПОР»: - Ладно! А  Марику  мы  поселим  в  шикарной  гостинице! Вы не против,  мадам Эрдели?
МАРИКА: - Наконец-то, я   буду   жить  в  нормальных  условиях,  и   каждое утро меня  никто не будет взрывать!
«ТОПОР» (заметив бутылку шнапса): -  Тёплая компания собралась! Ничего не скажешь! Разрешите присоединиться.
МАРИКА: -  Садись, Хайнц.  Без тебя  что-то скучно. Вот, даже  скрипичный футляр  приуныл.
«ТОПОР»: - А   вы  не  предложили «ему»   выпить?
Я:-  «Он» -  трезвенник!
МАРИКА: - Ничего! Научится!  Бенни   тоже  был трезвенником, как  я  помню…
ЭСТЕР: - Он  просто очень напуган.
МАРИКА: - Ах,  дорогая, этим ты потакаешь пьянству будущего супруга. 
«ТОПОР»: - Всё, господа! Надо ехать! Надеюсь, там, наверху несгоревших  вещей у вас не осталось?
Я: - По чисто еврейской привычке я всё ношу с собой наподобие «Святой Книги» –  паспорт, деньги и…
«ТОПОР»: - Что самое главное,  инструмент!
Я: - Да. Чему удивляться?
«ТОПОР»: - Без него вы, Бенни, точно, пропадёте!
ЭСТЕР: - Он погибнет!
МАРИКА: - А  я   ни   к   чему   не  привязана  так  сильно! Видно, у меня в роду были цыгане!
Мы  пили шнапс и спокойно разговаривали.
Кошмарный день  закончился  трагическим финалом –  сгорела  наша   квартира на   Глюклихштрассе   №33,  и  уж   худшего нечего было ожидать, но…
               
*     *     *

ХАЙНЦ  завёл мотор автомобиля.
Мы, вот-вот, должны были тронуться, как наш многоуважаемый  водитель  сказал –
«ТОПОР»: - Хотите узнать «последние  известия»?
Я: - Разумеется!
МАРИКА: - Чего спрашивать? Говори, что  знаешь.
«ТОПОР»: - Как раз, я  ничего и не знаю, но,  вот, прямо по направлению  к  нашему    автомобилю  идёт   репортёр    ежедневной   газеты  «Берлинер  тагеблатт»  -  «Berliner  Tageblatt»,   некий   Хельмут  Зайлер.  Надо расспросить моего старого знакомого по тюрьме – ему, наверно, известно    абсолютно всё!
ЭСТЕР: - По тюрьме?
«ТОПОР»: - Господина  Зайлера  обвинили в нарушении  неприкосновенности частной жизни. Он  залез под  кровать  одной   известной, но  очень  скандальной  актрисы  и   находился там  два дня и две ночи, подсчитывая её любовников.
МАРИКА: - Подсчитал?
«ТОПОР»: - Их оказалось человек  семь!
Я: - Вот это да!
           «ТОПОР»: - «На восьмом любовнике»   кровать  сломалась,  и  господин Зайлер  повредил   голову.  Сотрясение мозга!   Его обнаружили и направили  в лазарет  тюрьмы! Вообще-то, он  неплохой парень!  Эй,   Хельмут!
Репортёр  приблизился к автомобилю и, протянув руку, поздоровался с Хайнцем.
ЗАЙЛЕР: - Рад видеть  тебя, дружище! Не спрашиваю, чего ты тут делаешь!
«ТОПОР»: - Да, ты не любишь «совать нос»  в чужие дела.
ЗАЙЛЕР: - Конечно.  Я  шёл  в редакцию и, вдруг, вижу пожар!
«ТОПОР»: - Какие версии?
ЗАЙЛЕР: - Версия  у  властей  одна: – взрыв, попытка покушения на Гитлера, который так и не узнал, что здесь случилось. Он ушел  из мастерской  некоего художника-монументалиста  Штетке  в четверть  минут шестого, а бомба взорвалась полтора или два часа тому назад.
«ТОПОР»: - Это всё? 
ЗАЙЛЕР: - Нет,   не  всё!    Прошло, вот уже,   примерно   10  минут,   как    были    расстреляны   во   время   попытки   к    бегству   инженер   Арно  Бах  и  его сосед по квартире   Конрад  Шойбнер  - жильцы дома с пятого  этажа.
«ТОПОР»: - Ты с ума сошел,   Хельмут!   Какое    бегство!   Оба   были   полуживыми! Я   их собственными глазами видел!
ЗАЙЛЕР: - Я тоже видел! Они были полумёртвые!
«ТОПОР» - Тогда, причём тут бегство?
ЗАЙЛЕР: - Думая,  штурмовикам    захотелось      накалить     атмосферу    и   выслужиться   перед начальством.   Распространяют  слухи,  что   Бах   был евреем, а  Шойбнер   тайком  посещал    синагогу!
Я: - Но Бах не может быть евреем, потому что он БАХ!
ЗАЙЛЕР: - Молодой человек, я - по   фамилии ЗАЙЛЕР, но  в  Германии   после  30 января 1933 года,   т. е.  после назначения  некоего  Гитлера  на   должность рейхсканцлера  неким    господином  Гинденбургом,  в  определении  национальности    фамилия может  и   не   иметь   решающего  значения  - у нас теперь  ОБВИНЕНИЕ   само собой   является   ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ!
МАРИКА: - Арно сам  себе  «вырыл  могилу»!  Господи,   как  жалко дядю   Конрада! 
Я: - Он ведь был героем Артуа!
«ТОПОР»: - Пора из этого  «дерьма»  уносить  ноги!
ЭСТЕР: - Они  уже  начали убивать без суда и следствия! И это только «цветочки»!
«ТОПОР»: - Попытка к бегству! Ха-ха! Так можно половину  Берлина перестрелять!
ЗАЙЛЕР: - Не советую вам отсиживаться   в автомобиле перед  домом, в   котором, оказывается, находилось   гнездо  отъявленных   террористов.  Могут и вас арестовать,  как сообщников. И мне пора. Всего доброго, Хайнц!  До лучших времён.
«ТОПОР»: - Здесь их,   этих «лучших времён», уже  и  не приходиться ждать.
Репортёр  быстрым шагом удалился, и наш автомобиль в тот же миг  тронулся с места.
Мы  направились  в  сторону  вокзала.


                *        *        *

     Эпизод №32

14 апреля 1933 года.
23.30.
Перрон  железнодорожного  вокзала. 
До отправления поезда оставалось  пол  часа.
Хайнц  оказался  прав – мы не опоздали, и теперь можно было  спокойно попрощаться  с Марикой  и  «Топором»,  который  столько всего сделал для нас.
Я достал из кармана жилета мои швейцарские часы с мелодией «Хава Нагилы»  и подарил их  Хайнцу, как говорится, на добрую память.
«ТОПОР»: - А это что такое?
Я: - На память!
«ТОРОР»: - Они, кажется, дорогие, швейцарские…
Я: - Ну, не очень дорогие, но вам не стыдно будет их вынимать из кармана!
«ТОПОР»: - Не жалко?
Я: - Не жалко! Будете часто вспоминать меня! Кстати, механизм часов настроил  сам Арно  Бах!
«ТОПОР»: - Да?  Значит, этот  несчастный   не только в бомбах разбирался! Бедный Арно!  Я немного смущён! Знаете,   я  всегда   крал,  или отнимал, но меня никогда  не баловали  подарками, тем более, дорогими.
Он  приподнял  крышку  часов  и зазвучала  мелодия  «Хава Нагилы»
«ТОПОР»: - Вот это да!
ЭСТЕР: - Не забываёте нас!
Марика обнимала то меня, то Эстер, и ей было трудно сдержать слёзы.
Показался  наш «Робин Гуд» -  Йосси  с  чемоданом сестры. 
ЙОССИ: - Я не опоздал?
ЭСТЕР: - Нет. Что там,  дома?
ЙОССИ: - Тоже самое! Мы,  наверно, через месяц  в   Краков уедем.   Как-то всё быстро решилось. Однако,    многие  уже   начали отговаривать нас – мол, ничего страшного!
Я: - Я очень рад, что уезжаете! Скоро  увидимся. Нет  причин   для  переживаний. Главное, что нас здесь не будет.  В Польше можно хорошо устроиться и нормально жить. Слава богу, там нет  Гитлера!
ЭСТЕР: - А,  вы, Марика,  остаётесь?
МАРИКА: - У  меня   контракт  на   пять  лет, а  прошло  лишь  полтора  года.    Придётся    отрабатывать   аванс  в  «Берлинском медвежонке»!  А  потом,  потом  надеюсь, в конце концов,  увидеть  Париж!
Я: - Желаю удачи!
МАРИКА: - Я тебя  очень  люблю, дорогой Бенни!
Я: - Учти, художник  Штетке   остался   жив, и  он  вновь  постарается  нарисовать «Брунгильду   в   волшебном источнике»!
МАРИКА (смеясь) – Я  ещё подумаю об этом! 
«ТОПОР»: - Да,  к  вам,  в  купе заглянет один   человек. Проведает вас, и удалится. После этого двери можете не  закрывать. 
МАРИКА: - Всё будет хорошо, мои дорогие. Счастливого вам  пути!
ЭСТЕР: - У меня  к вам просьба, Хайнц. Пожалуйста, проводите до дома моего брата!
«ТОПОР»: - Непременно!
Я: - И ещё одна просьба!
«ТОПОР»: - Слушаю.
Я: - Не скажите, который час?
Под сводом берлинского вокзала ещё раз  зазвучала мелодия  «Хава Нагилы».   
Мы обнимали друг друга и,  конечно, надеялись на скорую встречу  в Вене, в Кракове, в    Париже, хоть, на Луне, но только не в нацистской Германии.



                *        *         *

               

                Эпизод  № 33

14 апреля 1933 года.
23. 59.
Поезд Берлин-Мюнхен тронулся с перрона.
Я   и  Эстер стояли  у  окна   и  с  сожалением  наблюдали,  как  удаляются в  мутность  пространство вокзала   Хайнц,   Эстер  и   Йосси. 
В скором времени  темнота стерла  их  лица, а после  и  силуэты  потерялись во мраке.

*      *      *
Мы сидели друг против друга и молчали.   Радость и грусть смешалась в нас.
Мы надеялись,  что  завтрашний день сулит  исполнение всех   желаний.
    *      *      *
Через некоторое время кто-то постучал в нашу  дверь.
Постучал и без позволения вошел в купе.
Увидев    «Капитана», мы  так обрадовались…..
ЭСТЕР: - Садитесь, «Капитан», пожалуйста. Что вы здесь делаете?
«КАПИТАН»: - Сопровождаю поезд!
Я: - У вас будет много работы?
«КАПИТАН»: - Надо разобраться!
Потом  он позвал кого-то и  в  купе  вошел  юноша  в   кепи,  закрывавшей наполовину  его лицо – он принёс корзину.
«КАПИТАН»: - Вот, это  для   вас!  Задание «Топора» выполнено! Двери можете на ночь  не закрывать!  Кроме меня и  малыша  Курта в поезде воров нет! Ха-ха…
Он  засмеялся  и оставил нас наедине.
ЭСТЕР: - Интересно, когда успел  Хайнц  отдать приказ насчет корзины?
Я: - Я тоже удивлён! Он ведь ни на минуту не отходил от нас! Странный человек!
ЭСТЕР: - Он добрый!
Я: - Не могу,  не согласится! А  сейчас  посмотрим,  что  нам  принесли.
               
*     *    *
Наверно, не  следует  рассуждать  о том, как мы обрадовались   вниманию   Хайнца,  когда   в корзине, кроме прочего, нашли  в салфетках завернутые  бокалы, ножи, вилки, тарелки…
Мы пили  дорогое  немецкое вино «BEERENAUSLESE»
Впечатления  необычного и трудного  дня  то  всплывали, то удалялись прочь.
Мы беседовали не останавливаясь,   жестикулируя,  смеясь, иногда  немного возмущаясь,  жалея     о  многом,  скучая по Марике, Хайнцу, и, разумеется, с надеждой смотря в  будущее.
   

*      *      * 

            ЭСТЕР: - Бенни, ты можешь исполнить одну мою просьбу?
Я: - Ну, разумеется, дорогая!
ЭСТЕР: - Перестань обнимать этот несчастный футляр и….
Я: - И?
ЭСТЕР: - Обними  меня!
Мы не послушались  «Капитана»   и дверь купе на всю ночь  была заперта на замок.


                *        *       *

          Эпизод №34

15  апреля 1933 года.
13.00.
Миттенвальд.
Нас моментально одурманила  свежесть   чистейшего   воздуха.   
Эстер  и   я    сразу  поверили, что и  на  этой   грешной   земле   может   находиться частичка  рая: -   горы, леса, солнце, пение птиц, перемежавшееся с почти полной тишиной – всё  настраивало на   доброжелательное  отношение ко всему, окружавшему нас:  -  и   нас целиком  наполняло  радостью  наступившее утро, первые лучи солнца.
Выйдя  на  не  очень просторную площадь перед железнодорожным вокзалом,  нас  окликнул извозчик,  приветствием «Доброе утро»,  и он же  издали  улыбнулся  мне  и Эстер,  как старым знакомым
Мы (с чемоданом фройлаин и моим неразлучным футляром)  направились    к  двухместной     повозке  и попросили  извозчика  отвезти нас  в гостиницу.
ИЗВОЗЧИК: - Добро пожаловать в  Миттенвальд – на  родину  мастеров смычковых инструментов!
Сомнений нет, это были хорошо  заученные слова.  После  сероватого Берлина и берлинских проблем  нам   показалось, что этот человек  говорит на,   каком-то, очень певучем немецком языке.   
Я: - Мы очень рады находиться в Миттенвальде!
ЭСТЕР: - Какая прелесть!
Я: -  Мы просто счастливы!
ИЗВОЗЧИК: - Замечательно,  замечательно… Я не спрашиваю, в  какой  отель  вас доставить!
ЭСТЕР: - Интересно, почему?
ИЗВОЗЧИК: - Потому что  вижу   в   руке   молодого   человека  футляр, надеюсь, со скрипкой внутри!
Я: - Как вы догадались, что там  находится скрипка, а не контрабас?
Все засмеялись. 
Мы  очень  медленно тронулись с места.
ИЗВОЗЧИК (повернув лицо к нам): - На  Фестиваль?
Я: - Да!
ИЗВОЗЧИК: - Тогда вас надо  доставить  в  организационный комитет  Фестиваля! Поверьте,   там о музыкантах позаботятся на славу: - будет   вам   и   гостиница,  и экскурсии  по   живописным  окрестностям  Миттенвальда.  Сможете и  на  лыжах покататься – высоко в горах до конца  апреля лежит снег. Весело вам будет – это  говорит  дядюшка   Вилли  Штраус!
Я: - ШТРАУС?
ИЗВОЗЧИК: - Это моя фамилия Штраус!  Сам я из Гармиш-Партенкирхена,   но однажды допустил большую ошибку – женился! Ха-ха-ха! И переехал в Миттенвальд! Фамилия моей жены – ГЛЮК!   Разве не смешно?  И поём мы неплохо!
ЭСТЕР: - Здесь всё  дышит музыкой!
Я: - Слава богу, дорогая!
ЭСТЕР: - Скоро, 20-го числа  концерт, а потом…
Я: - А потом  - Вена – самый красивый город в   мире!
ИЗВОЗЧИК: - Понаехало много народу! Такого ещё не было!  Раньше, помню, музыканты  вели себя тихо,  а теперь они   из пивных не выходят – веселятся, поют, танцуют!
Я: - Да?
ИЗВОЗЧИК: - По  ночам случаются  драки.
ЭСТЕР: - Что вы говорите! Серьёзные ведь люди!
ИЗВОЗЧИК: - Это   раньше   были  серьёзные   люди, а   теперь  местный народ на улицу  выходить  боится!
Я: - Вы шутите! Серьёзная музыка! Классический репертуар!
ИЗВОЗЧИК: - Я в репертуарах не разбираюсь. Говорю то, что вижу!
ЭСТЕР: - Продолжайте, пожалуйста.
ИЗВОЗЧИК: - Позавчера  в  нашем «Биерхофе»  музыканты   напились,  и  в драке  пострадал  посторонний,  уважаемый  гражданин, доктор  Цумбаишпиль! Сотрясение мозга!
Я: - Как?
ИЗВОЗЧИК: - Стулом по голове!
ЭСТЕР: - Кто?
ИЗВОЗЧИК:  - Музыканты, конечно!
Я: - Дядюшка Вилли, вы случайно не путайте?
ИЗВОЗЧИК: - Вчера, скажу по секрету,  девицу Лизелот изнасиловали!
Я: - Кто?
ИЗВОЗЧИК: - Музыканты, известное дело!
ЭСТЕР: - Как?
ИЗВОЗЧИК: - Говорят, вместе напились   шнапса, а потом  пошли гулять в лесочек и….
Я: - Извините, мы находимся в Миттенвальде?
ИЗВОЗЧИК: - Сомнений нет!
Я: - И здесь состоится «Фестиваль Классической Скрипичной Музыки»?
ИЗВОЗЧИК: - «Классической»,  «Неклассической» - я в этом  не разбираюсь!
Я: - О каком пьянстве,  о каком   изнасиловании   говорите,  вы,  дядюшка  Вилли,  когда  в Миттенвальде   должна звучать  музыка  БРАМСА,  БЕТХОВЕНА, ГРИГА, наконец, МЕНДЕЛЬСОНА!
ИЗВОЗЧИК: - Я   не   разбираюсь  в «Григах»  «Мендельсонах»,  но   в   этом году  музыканты совсем взбесились!   Может,  не   то   пиво пьют?    Чёрт   его   знает!  Пьянство  и  мордобой  баварцы  ещё стерпят, но  изнасилование и  всю  ночь  напролет  пение   похабных частушек,  вряд ли им понравятся!  А,   вы, молодые люди, действительно являетесь музыкантами?
ЭСТЕР: - Мой муж  - скрипач!
ИЗВОЗЧИК: - Что-то он одет странно!
Я: - Странно? Вы в порядке, дядюшка Вилли?
ИЗВОЗЧИК: - Это музыканты  раньше так одевались, а теперь….
ЭСТЕР: - Я сойду с ума!
ИЗВОЗЧИК: - Теперь  все  -  в баварских национальных костюмах! Bayrische  Tracht! У  мужчин -  кожаные штаны, рубашки с вышивкой, жилеты, сюртуки, гетры, шляпы с перьями или волосяными щётками,  ботинки на толстой подошве, а женщины – в фартуках!
ЭСТЕР: - Вы шутите?
ИЗВОЗЧИК: - На прошлом Фестивале,  года два или три тому назад,   музыканты одевались  совсем по другому! Ходили в костюмах, белых сорочках, галстуках,  бантиках,  почищенных  до  блеска  туфлях,   даже в цилиндрах….
Я: - Дурной сон, какой-то!
ИЗВОЗЧИК: - Вот, поглядите! Идут… Не   ввязывайтесь в   драку, пожалуйста!
Я увидел  группу  из,  примерно, двадцати  человек, одетых в баварские  национальные  костюмы.
Они шли по середине улицы и под аккомпанемент  аккордеона    горланили:

Ох,  милый Августин,  Августин,  Августин,
Ох, милый Августин, всё пропало,
Нет ни денег, ни девушек,
Всё прошло, Августин.

Ох, милый Августин,
Всё  пропало!
……………………..

                O, du  lieber  Augustin.
Alles ist  hin.

*      *      *
Я: - Они приехали на Фестиваль?
ЭСТЕР: - Я  догадалась! Скорее  всего, в Миттенвальде проводятся  два  Фестиваля – один наш, ну, а   второй - их!
Я: - Ты права, дорогая!
ЭСТЕР: - Сейчас всё ясно!
Я: - Завтра приезжает маэстро Флеш с оркестром, а вечером  у  нас   генеральная   репетиция! Фестиваль «Классической  скрипичной музыки»   открывается,  именно,  нашим   выступлением – концертом  для скрипки с оркестром  Мендельсона! Вы слышите нас, дядюшка Вилли?
ИЗВОЗЧИК: - О  « втором», можно сказать, «порядочном»   Фестивале я ничего  не  слышал. Вот,  отвезу я  вас  в  организационный   комитет! Там разберётесь!
Я: - Тогда, вперёд!
ЭСТЕР: - Слава богу, всё стало на свои места!
ИЗВОЗЧИК: - Знаете что?
Я: - Говорите, говорите…
ИЗВОЗЧИК: - Я    тут   засомневался.  Я  вас   подожду  у   входа.  Если   всё    будет  хорошо, скажете, и,   я  уеду.   Ну, а если  вам  придётся, как говорится, «уносить ноги» из Миттенвальда,  дядюшка  Вили Штраус  с   Росинантом -  в вашем распоряжении. Договорились?
Я: - Всё будет замечательно!
ИЗВОЗЧИК: - Даст бог! Но я  подожду. Вот, и  приехали! Футляр не забудьте!
Я: - О, без футляра  мне уж точно не обойтись, дядюшка Вилли! Эстер,  ты со мной?
ЭСТЕР: - Всю жизнь!

   
*       *       *


                Эпизод № 35

15  апреля 1933 года.
13. 30.
Мы  вошли  в  здание  известного  «Пост Отеля» - «Post Hotel».
Первое,  что «бросилось»  мне в глаза, было скопление  народа:  -  мужчины,   женщины и   даже дети, одетые в   баварские национальные костюмы;   они  заполняли  просторное фойе гостиницы – сидели   в  креслах, на   стульях,  диванах, ходили взад и вперед, держали в руках  аккордеоны,  кларнеты, скрипки, бубенцы, трещотки,  трубы, барабаны…
Тут и там одновременно  раздавались разные  песни, мешая восприятию отдельных   мелодий.
           Было очень шумно!
Я    углубился взглядом    через  открытую  и просторную  дверь    небольшой   «Баварской  пивной»  гостиницы: -    на  столиках,   вокруг   которых  сидели  в основном  музыканты,   «красовались»    кружки с пивом, бутылки со  шнапсом, пироги  с  черносливом,   жаренные  нюренбергские  колбаски, также  известные   «Колбаски  Бескиден», и т. д.
. Разумеется,   многие  музыканты  были «навеселе»!   
Они  пританцовывали  и вовсю   горланили!
В общем, мы (Я  и  Эстер)  воочию  увидели   участников одного из Фестивалей, а, что касается, солидной публики,  т. е. представителей  «классической музыки», их   здесь, слава богу,  не  было  видно.
Мне показалось, что,    вот-вот,  эти, с позволения   сказать,  « музыканты из народа»   постараются отнять у   меня   футляр,   достать  оттуда скрипку  и сыграть  на инструменте мастера  Клотца   что-нибудь весёлинкое. 
Да,    «Берлинский  страх»    снова   овладел   мной.
ЭСТЕР: - Успокойся! Мы  должны  найти   представителя   организационного   комитета   фестиваля и  во всём разобраться! 
Я: - Да, дорогая! В скором  времени всё образуется!

*    *    *
Я внимательно окинул взглядом фойе и далеко, в углу увидел моего старого знакомого по Берлинской Высшей школе музыки, скрипача  Вальтера  Ланге – это был очень высокий, худой, сутулый молодой человек  с очками, державший, как и я,  в руке футляр для скрипки и прислонившийся к стене   спиною.
Мне показалось, что эта, «родственная   мне  душа» (подразумеваю    бережное, даже панически осторожное   отношение   к   футляру)    сильно грустила – более того,   «она»  была в отчаянии!
Я (обращаясь  к    Эстер): - Этот   Ланге точно подскажет, где можно  здесь  достать фрак для концертного выступления.
ЭСТЕР: - Да,  папа  сильно  подвёл тебя!
Я: - Не по своей вине, дорогая. Я ведь всё понимаю.
Мы  подошли к музыканту и, радуясь встрече, улыбнулись ему.
ЛАНГЕ (с безразличным, уставшим лицом): - А.  это вы, Рознер?
Я: - Привет,  Вальтер! Давно прибыл?
Он вяло пожал мне руку.
ЛАНГЕ: - Сегодня - третий день! 
  Я: - У тебя всё в порядке? Когда выступаешь? Я помню, ты репетировал «БЕТХОВЕНА»!
ЛАНГЕ: - Будь проклят тот день, когда я сюда приехал!
Я: - Что случилось, дорогой Ланге?
ЛАНГЕ: - У  меня   украли   деньги!  Остался  только лишь  обратный билет  до Берлина! Я   второй день голодаю! Рознер, купи мне что-нибудь, а то мне трудно удержать себя на ногах! Извини меня, Бенни! Я хочу есть!
Я: - Разумеется, мы вместе пообедаем! О каком Берлине идёт речь?  20   апреля   открывается Фестиваль! Ты   что, передумал выступать? Мы, вот-вот,   ждём    прибытия   маэстро  Флеша и  нашего, консерваторского  оркестра! Всё впереди, а ты заладил –Берлин, Берлин….
ЛАНГЕ: - Значит, ты не в курсе событий?
Я: - Нет!
ЛАНГЕ: -  Хорошо, не буду тебя  пугать! Поднимешься  на   второй этаж. Справа первая дверь – это кантора организационного комитета. Спросишь Фриду  Вир. Красивая фрау!  Смёётся  без   разных там причин!   Вот, она тебе всё и объяснит.
ЭСТЕР (испуганно): - Что  случилось, господин  Ланге?
ЛАНГЕ: -  Мне  очень неприятно говорить на эту тему. Извините. Фройлаин,  у   вас  нет    конфет?
ЭСТЕР: - Нет!
ЛАНГЕ: - Плохо!
Я: - Сейчас, дорогая. Я  скоро вернусь. Чепуха,  какая-та.
ЭСТЕР: - Оставь мне  хотя бы футляр.
Я: - Нет уж, свою  «чашу яда»  Я выпью до конца.


*        *        *

Эпизод № 35

Войдя  комнату так называемого  «Организационного Комитета Фестиваля»,  я  «наткнулся»  на  красивую блондинку – немку   с пышными формами и  девичьими  косичками.
Я: - Извините, я ищу фройлаин Вирт! Фриду   Вирт!
ЖЕНЩИНА (смеясь без всяких  на то причин): -  Я – Фрида  Вирт!
Я: - Очень приятно!  Моя фамилия   Рознер!   Биньямин   Рознер!  Я    участник  «Фестиваля  Классической Скрипичной Музыки»!
ФРИДА (смеясь без всяких на то причин): - Рознер?   Биньямин    Рознер? Минуточку! Садитесь, пожалуйста!
Я  сел на стул, положив на   колени  мой   злосчастный   футляр!
Фройлаин  Вирт (смеясь без всяких на то причин) открыла  журнал  и  стала  быстро перелистывать страницы, ища,  как  мне  показалось, что-то важное.
ФРИДА (не поднимая головы, и смеясь без всяких на то причин)): - А почему вы приехали в Миттенвальд!
Я (сердито и с иронией): - Мечтаю  покататься на лыжах.
ФРИДА (смеясь без всяких на то причин): - Мы вчера оповестили  всех участников  вашего Фестиваля о том, что…
Я (возмущенно): - Моего Фестиваля?
ФРИДА (смеясь): - Тут ещё какой-то Ланге приехал. Он вообще невменяемый! Утверждает,   что  баварские музыканты  у него деньги украли! Ну, мы пожалели  бедолагу   -   из фонда Фестиваля   выделили   ему  сумму  на  покупку  железнодорожного билета до Берлина. Надеюсь, сегодня  уедет! Господи, как я устала, как я устала…
Я: - Вы можете объяснить мне внятно, что случилось?
ФРИДА (смеясь): - Вот!
Она  встала, подошла к окну, с подоконника взяла рулон бумаги и открыла его.
Я  громко прочитал следующее объявление:

«ПО  НАСТОЯТЕЛЬНОМУ ТРЕБОВАНИЮ  РАБОЧИХ  ГЕРМАНИИ  В ГОРОДЕ  МИТТЕНВАЛЬДЕ   ВМЕСТО  ФЕСТИВАЛЯ  КЛАССИЧЕСКОЙ  СКРИПИЧНОЙ  МУЗЫКИ  СОСТОИТСЯ   
Ф  Е  С  Т  И  В  А  Л  Ь 
         НАРОДНЫХ   ПЕВЧЕСКИХ   АНСАМБЛЕЙ   
                Б А В А Р И И.
НАЧАЛО  ФЕСТИВАЛЯ – 20  АПРЕЛЯ 1933  ГОДА,
                В  ДЕНЬ   РОЖДЕНИЯ 
                А Д О Л Ь Ф А      Г И Т Л Е Р А.
  ВХОД НА ВСЕ ФЕСТИВАЛЬНЫЕ    МЕРОПРИЯТИЯ   СВОБОДНЫЙ.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!    Оргкомитет»               
               
                Я  заметил, что текст объявления  был  белой полоской бумаги,  наклееной  на  хорошо мне    известную   афишу,  совсем с  иным  содержанием,  с  которым  я  ознакомился в Берлине, в типографии  «Наследие  Гуттенберга», у  господина   Макса  Лутце.
ФРИДА (внезапно со строгим тоном): - Правда, с опозданием, но  мы  всё-таки   предупредили  всех    участников  вашего  фестиваля о том,  что  со  старыми  порядками   покончено.   Наш многострадальный народ   взял   в   свои  руки  дело  преобразования    музыкальной    культуры  Германии.    Теперь нам нужны  знамёна, маршы народное творчество и  Вагнер!
Я: - А бомбы?
Фрида (смеясь): - Насчет  бомб  указаний  пока нет!
Я: - Успокойтесь,  непременно будут!   Между прочим,   завтра    приезжает   маэстро     Флеш с оркестром  консерватории. Что вы ему скажете?
ФРИДА (смеясь): - Они не приедут!
Я: - Не понял?
ФРИДА (со  строгим тоном): - Вопрос закрыт, господин Рознер!  Но с вами нам надо разобраться по одному делу.
Я: - Я больше не хочу вас слушать!
ФРИДА (с очень строгим тоном): - Это касается скрипки мастера Клотца! Она у вас?
Я: - Да!
ФРИДА (со строгим тоном): - Покажите!
Я открыл крышку, вынул оттуда инструмент и положил его на стол  фрау Вирт.
Я: - Вот!
ФРИДА (со строгим тоном): - Скрипка играет?
Я: - Не понял?
ФРИДА  (со строгим тоном): - Чего тут непонятного! Она играет, я спрашиваю!
Я:- В моих руках играет.  Вы  удовлетворены ответом?
ФРИДА (смеясь): - Удовлетворена.   Подождите меня.
Она  вышла  из   комнаты,  оставив меня в полной  растерянности.
Я  же  дрожащими   руками   завернул в рулон   старую афишу (с наклеенной бумагой  и  новым объявлением).   
Мне  очень хотелось задушить  буквально   в с е х,         в с е х,    кто постоянно  твердит одну и ту же чушь от имени  н а р о д а.

*    *    *

В комнату вбежала ЭСТЕР.
Увидев   «Участника Фестиваля»   в   весьма  и   весьма   «плачевном  состоянии»,  она   обняла  меня и прошептала.
ЭСТЕР: - Скоро всё закончится!
Я: - О чём ты?
ЭСТЕР: - Не буду загадывать, но скоро всё  закончится!
Я: - Ты представить не можешь…
ЭСТЕР: - Я  всё   знаю! Фестиваля Классической Скрипичной  Музыки не будет, и у тебя заберут скрипку мастера Клотца!
Я: -  Кто  это  тебе сказал? Неужели заберут?
ЭСТЕР: - Заберут! Успокойся!   Эта  хохотушка-блондинка…
Я: - Фройлайн Вирт!
ЭСТЕР: - Она звонила  «куда надо»   и   доложила, что  «Клотц»  находится  в её   кабинете!
Я: -  Значит, сейчас появятся представители   властей   и   сотрудники  музея?
ЭСТЕР (целуя меня): - Я  ведь говорю, что    скоро   всё    закончится!
Я: - Я очень устал, Эстер!
ЭСТЕР: - Успокойся!
               
                *    *    *
Сотрудник    музея, господин ВЕБЕР   и  представители   вспомогательной полиции,   т.  е.   штурмовики,   войдя   в  кабинет  «Организационного Комитета»,  и   не   поздоровившись  с  нами,   быстро составили протокол  «Об  изъятии   ценного   имущества  под  номером  «таким-то»   у   гражданина Австрии      Биньямина  Рознера,  у   которого данное имущество находилось во  временном   пользовании»!   
Подпись поставили все: - даже    Эстер   со  смеющейся  фрау Вирт,  как   свидетели   или   как   «понятые», процессуального действия.


                *       *       *

               




                Эпизод № 36

Спустившись  в  фойе   гостиницы,  мы долго искали  проголодавшегося  Вальтера  Ланге, желая  непременно  пригласить  его  на  обед. 
Долговязого  скрипача  мы нашли в том  месте, где  его присутствие нам показалось  полным «нонсенсом» - он   веселился,   сидел   в компании     баварских  музыкантов, пил   пиво  и   закусывал    его   ароматными  колбасками.
ЛАНГЕ (в прекрасном настроении): - Бенни,  давай сюда! Мои друзья  тебя и твою девушку приглашают! Не так ли?
Обратился  он  к  музыкантам, и они  помахали нам руками.
Я  подошел   поближе  и   поинтересовался  причиной приподнятого настроения моего хорошего знакомого.
ЛАНГЕ: - Ты знаешь, я устроился! И тебе найдётся место, если, конечно, не откажешь моим дорогим друзьям. Ну, как?
Я: - Ты  будешь   играть  в  народном ансамбле? Это всё  после «Бетховена»?
ЛАНГЕ: - Я   немец!  Я   должен  уважать народное творчество! Я буду  играть  весёлые мелодии! Надоел   мне  и    «твой Бетховен»,  и  этот  «твой Брамс» тоже!   У  меня  хорошее   настроение! Баварцы не оставят человека в беде! Они настоящие друзья! Я оденусь в  народный костюм – в   короткие штаны   и шляпу с перьями!  После сегодняшнего дня считай меня частичкой моего народа! Мы разорвем «Версальский Договор»! Хай… Хайль!   
Он был пьяным, веселым и, как мне показалось, вполне счастливым!
Баварцы хором попросили меня и Эстер присоединиться к их застолью.
Я: - Извините, Я тороплюсь. Кроме того, мы,  «к нашему  большому несчастью»,   евреи   и,   наверно, вам  будет неприятно разделить вместе с нами трапезу.
Музыканты, мне показалось, «плевать хотели» на  злополучный   «еврейский  вопрос»!
Они  во  второй раз и,  безусловно  с «открытым  сердцем»   пригласили    нас   к  себе  за стол,   а   один  из  них   чётко  изложил свою позицию  по отношению  к  «антисемитским настроениям».
БАВАРЕЦ: -  Для нас главное, чтобы человек  был хороший! А в ансамбль  мы вас как-нибудь пристроим. Будьте уверены!  Вот, семья Гезенклеверов  в  скрипаче нуждается.  Хельмут совсем спился – у него,   говорят,   руки дрожат! Я прав?
ВТОРОЙ  БАВАРЕЦ:  - Хельмут – скрипач  никудышный, но парень  -  « что надо»!
ТРЕТИЙ БАВАРЕЦ: - Он   вчера в Мюнхен  уехал. Посидели вместе. Было весело.
Я  поблагодарил  «представителей народного творчества»:    -  тепло  попрощался с музыкантами, которые, выражая симпатии  не  к еврею,  но  «хорошему человеку»,   дружно и очень громко запели:
      
                «Bier her, Bier her, oder  ich  fall  um, juchee
         Bier her, Bier her, oder  ich fall um.
         Wenn ich nicht gleich Bier bekumm
                Schmeis ich die  ganze Kneipe um
                Bier  her……»

   «Пива  сюда, Пива сюда, или я упаду,
   Пива сюда,  пива сюда, или я упаду.
   Если я сейчас не получу пива,
   Я опрокину весь трактир.
                Пива сюда …..»


                *        *         *





                Эпизод  №37

15 апреля 1933 года.
14.30.
Мы вышли  из  здания  гостиницы.
Я обнял  Эстер  и  вмиг удивился: - рука, привыкшая  крепко  сжимать пальцами футляр,  вдруг  стала  лёгкой, как перышко! 
Я   окинул своим  взором,  окружающие   Миттенвальд   горы  с   лесными    массивами и  мне захотелось взлететь ввысь!
Неужели скрипка мастера Клотца  была так тяжела? – подумал я,  а   после  этот      же      вопрос задал  и   Эстер.
Я: - Неужели скрипка мастера  Клотца была так тяжела?
ЭСТЕР: - Ты о чём?
Я: - Я говорю об обыкновенном музыкальном инструменте.
ЭСТЕР: - У тебя лицо изменилось.
Я (улыбаясь): - Да?
ЭСТЕР: - Оно стало ясным, как этот день!
Я: - А   знаешь  почему?
ЭСТЕР: - Знаю! Ты уже не боишься, что  у тебя отнимут  скрипку,   и ты освободился от страха.
Я: - Да, да, ты права! Вместе с инструментом  они забрали с собой  «МОЙ СТРАХ»!
ЭСТЕР: - Я ведь говорила тебе, что  всё  закончится!
Я: - Знаешь, всё-таки,   прекрасный  город  этот   Миттенвальд!
ЭСТЕР: - Миттенвальд – просто замечательный  город!
Я (увидев ожидавшего нас  дядюшку  Вилли): - И здесь живут самые добрые извозчики во всей Германии!
ЭСТЕР (тоже заметив Вилли  Штрауса): - Ты представляешь,   он   нас   ждал! А  мне    показалось, что прошла целая вечность.
Я: - Я засёк время! Гостиничные  часы «показывают», что мы задержались в «Пост  Отеле»,    ровно один час!   Не более того…
ЭСТЕР: - За это время  многое изменилось!
Я: - Очень многое, дорогая, очень многое!
Мы направились к  «двухколёске».
ИЗВОЗЧИК: - Так быстро?
Я: - Спасибо, что не уехали.
ИЗВОЗЧИК: - Не благодарите меня! Я   всё   рассчитал – прибытие поездов сегодня не  намечается, а  «взять  пассажира»  легче всего можно  рядом  с гостиницей!
ЭСТЕР: - А мы думали, что вы альтруист!
ИЗВОЗЧИК:- Как вы сказали, фройлаин?
ЭСТЕР: - Альтруист!
ИЗВОЗЧИК: - Моя фамилия Штраус, а зовите меня просто – дядюшка   Вилли! Я  в  вашем распоряжении! Куда изволите, молодые люди,  ехать?
Я: -  В Австрию!
ЭСТЕР: - В Австрию!
Я: - Да здравствует Австрия!
ИЗВОЗЧИК: - А как же ваш Фестиваль?
Я: - В другой раз,  дядюшка Вилли!
ЭСТЕР: - В другое время, дядюшка ВИЛЛИ!
ИЗВОЗЧИК: - До    Австрии   отсюда, как говорится, «рукой подать»!  Мой Росинант нас  в  Австрию, точнее, в   Тирольский край   мигом довезёт!  Ну-ка,  садитесь  утраивайтесь поудобнее… Ах,   кстати, где ваша скрипка?
ЭСТЕР: - Вы очень наблюдательный извощик!   
ИЗВОЗЧИК: -  Уж, больно  дорога была она вам – это было заметно!
Я: - Я бы сказал, тяжела!
ИЗВОЩИК: - Тогда   поздравляю с  освобождением  от   тяжести!   Говорят,   всё,  мол,   к лучшему…
ЭСТЕР: - Всё к лучшему!
ИЗВОЗЧИК: - Ну, поехали! Я   вас   доставлю в   Зеефельд,  в  одно  хорошее местечко! Из  Зеефельда можете  доехать  до  Инсбрука, а там и до Вены  недалеко…


                *           *            *



                Эпизод № 38

15 апреля 1933 года.
16. 00.
Границу мы перешли без лишних проблем: – в  то  время (1933 год)  немецкие  власти  приветствовали    эмиграцию  евреев  из  Германии.   
Так   что,   гражданке  Германии,     госпоже    Эстер   Гирш   пограничники  и  таможенники   пожелали счастливого пути,  но  без   возвращения   обратно,  т.е.   в  Германию!

*    *    *
А  «хорошим местечком»,   как   ещё   в   Миттенвальде    выразился   дядюшка  Вилли,    оказалась    гостиница  «Зеешпиц» -  «Hotel Seespitz »  на    Инсбрукерштрасе, в  красивом  альпийском   курортном  местечке  Зеефельд. 
На  прощание, считая   денежные купюры  за  проезд,  извозчик   дал  нам  последнее  наставление.
ИЗВОЗЧИК: - Знаете, что я вам скажу, молодые люди?   Умный   человек из   Зеефельда  никуда  не уедет, если, конечно,   кошелёк   «позволит»!   Будьте счастливы!
Когда старый конь,  по прозвищу   Росинант повернул назад,   в  сторону Германии, а   потом   скрылся  в дорожной пыли,   мы  в   унисон попрощались  с    господином Штраусом:
-  До лучших времён, дядюшка ВИЛЛИ!
В то время Я  и Эстер и  не подозревали, что  «лучшие времена»  настанут  очень и очень  нескоро.

                *        *        *







                Эпизод № 39
16 апреля 1933 года.
11.00.
Решив   переночевать  в гостинице,   на    другое   же    утро мы   собирались  поехать  в   Вену (через Инсбрук).
Настроение у нас  было   приподнятым  и  если  бы,  не  желание  поскорее  увидеться   с   родными,  мы бы остались в   Зеефельде   очень  даже  надолго.

*     *     *
В     «З е е ш п и ц е»    мы занимались любовью,  и  мне  тогда    казалось, что   у  меня    вместо двух,  освободившихся  от      тяжести    злополучного  скрипичного футляра  рук,  появилось  десять  верхних     конечностей,   как   у  индийского   бога Шивы!

*    *    *
Ночью,  лежа   на  одной  кровати   вместе с  Эстер, прислушиваясь к  её  спокойному  дыханию,  я  впервые, за  долгие  годы   «поймал  себя»  на   том,  что  и   без  музыкальных  сценических  подмостков   можно  жить  счастливо. 
В конце концов, займусь настройкой роялей – слава богу, отсутствием музыкального слуха   я ещё не страдаю – думал Я.
Освободившись от  германских страха  и забот, мне   в  тот   миг   захотелось  не   самому    играть на  скрипке, а слушать других  исполнителей и,  тем самым,  просто  наслаждаться музыкой.
Однако,  мои руки, независимо от  такого  «свободомыслия    интеллекта»,   сами  по  себе,   постоянно    искали  скрипку,  и  с  этим  противоречием   я  ничего  не   мог поделать.

*     *     *
Итак,    всё    было   готово  к  отъезду,   как    вдруг,    я  увидел  бродячего  музыканта,   стоявшего рядом с навесом   парадных  дверей  гостиницы.  Он  был   похож  на   какого-то  персонажа   из   сказок   Андерсена – рыжая, «пылающего цвета»   борода,  длинный   плащ,  «видавшие  виды»  шляпа   на голове и перед  башмаками  - открытый   футляр     для  «пожертвованных   на   музыку»  австрийских  грошей или даже шиллингов.   
Он   мне   показался    неким   «Рождественским   волшебником»,  исполняющим   все   желания детей.
Бородач   стоял,   держа  в руках скрипку и смычок, смотрел на меня и улыбался.
А  моя   Эстер сидела на своем  чемодане, молчала, и, как  я  заметил,   очень внимательно наблюдала  за  нами.
Какая-та  неведомая сила  вынудила меня направиться в сторону уличного музыканта.
Человек с бородой без лишних слов  протянул мне скрипку.
Инструмент   был  старым,  неухоженным,  и местами  на  нём  виднелись  неглубокие  трещины.
Я   настроил струны на нужный лад   и начал играть.
Неординарность ситуации заключалась в том,  что, по  прошествии  времени,  я   не смог вспомнить, что было сыграно  мною  перед  гостиницей  «Зеешпиц»!
Странно  было  и  то,  что  во время  необычного для скрипача классического репертуара   «уличного  концерта»      на     И н с б р у к е р ш т р а с е      не  было  видно   не   одной   живой    души    кроме меня,     уличного  музыканта  и   Эстер;  по дороге   не  проехало  ни  одной  повозки  или автомобиля.   Даже из  гостиницы   не  показался  кто-либо,   поинтересовавшийся   так  называемым   «уличным концертом»!
Но   я   хорошо помню, что игра   продолжалась   достаточно    долго, и  она   доставляла мне огромное удовольствие.
Такого  упоения  музыкой   я   не   испытывал  никогда!
Н и к о г д а !
Когда всё закончилось,   и   я   вернул   скрипку   человеку  с  бородой,  он  сказал сокровенные  для меня  слова:
- Вы   играли,  как   Б О Г !
После этой, волнующей меня оценки исполнительского мастерства, бородач, словно, исчез, словно, испарился.
А   был  ли, вообще,   в   действительности,   уличный музыкант на улице  Инсбрукерштрассе?
Играл  ли  я  на  старой   скрипке  с   трещинами  перед гостиницей?
Я  и   сейчас сомневаюсь   в  том,  что   всё   это случилось наяву, но  единственный     свидетель утверждает обратное.
- Ты  играл,  как   БОГ !
Это  говорит  моя  Эстер.

*     *     *



               




               














               


                Ч А С Т Ь     Т Р Е Т Ь Я


                Э П И Л О Г

           Э п и з о д  № 40


ЗАПАДНЫЙ  БЕРЛИН.
1961  год.  Утро  14   августа.
10.00.
Отель  «Savoy».  Фешенебельные  апартаменты  всемирно известного  скрипача БИНЬЯМИНА РОЗНЕРА.
Господин  РОЗНЕР   находится  в своем номере гостиницы. Он сидит  у письменного стола и, разбирая  деловее бумаги,  прислушивается к радио. 
На нём дорогой  шелковый халат.  Он  курит  гаванскую  сигару.

*      *     *

Из   радиоприёмника   тихим  голосом   раздаются  песни  Марлен  Дитрих, которые  часто   прерываются   краткими  сводками последних известий.
Главная тема:
Б е р л и н с к а я   с т е н а   -  B e r l i n e r    M a u e r !
Отдельные фразы  из дикторского текста:
« Стена  возводится по  настоятельной   рекомендации  совещания  секретарей коммунистических и рабочих партий стран  Варшавского  договора….»
«Напоминаем,  что  до строительства стены граница между западной и восточной частью    Берлина была открыта»
«Разделительная линия   проходила   прямо по улицам, домам,  54   каналам,  водным путям….»
«Официально действовал   81  уличный   пропускной  пункт, 13   переходов  в  метро  и  на городской железной дороге…»
«Только за  июль  1961   года из восточной части  города в  Западный  Берлин бежали 30 тысяч человек».
«7   Августа  1961  года  политбюро   восточногерманской    компартии  было принято решение о закрытии  границы  ГДР   с Западным Берлином  и Западной Германией…»
«Вчера полиция Восточного  Берлина была приведена в состояние полной  готовности и в 1 час ночи   13   августа   1961   года    началось    осуществление    проекта   построения  берлинской стены – около  25 тысяч    членов    военизированных   «боевых групп»  с    предприятий     ГДР    заняли  линию границы с Западным Берлином. Их действия прикрывают части восточногерманской армии. Советская армия находится в состоянии боевой готовности.» 

          *     *     *

БЕННИ  РОЗНЕР  волновался: -  намеченный на сегодняшний  вечер концерт был  на  грани  срыва.
У людей, из-за  «железного занавеса»,  в течение ночи   разделённой страны,  в  одночасье    возникли   серьёзные проблемы.
Правда,  билеты  на   концерт Рознера    были   заранее   проданы, но  и   не  исключался  их  возврат в кассы.
В таком случае,  музыканту  пришлось бы   играть перед   фактически пустым  залом.
Чувство   страха   тридцатилетней    давности постепенно возвращалось к нему  с другой, если можно   так   выразиться, «окраской»!
В  начале   тридцатых      годов  «коричневые»  мешали ему   жить, а теперь  в начале шестидесятых  годов  двадцатого столетия  «красным»  захотелось нарушить  «хрупкий мир».
Построение  берлинской стены сопровождались   демагогией и шантажом со стороны СССР и ГДР!
Угроза третьей мировой войны  была  вполне  реальной! 

      *     *     *

Звонила  Эстер  из  Нью-Йорка.
В  диалогах  мужа и жены   повторялись   одни и те же фразы, одна и та же интонация.   
ЭСТЕР: - Ты сможешь всё бросить и уехать  из Западного Берлина?
БЕННИ: - Нет, конечно!
ЭСТЕР: - А если в зале будет сидеть один человек?
БЕННИ: - Я буду играть  для одного человека.
ЭСТЕР: - А если никого не будет?
БЕННИ: - Вот, этого  не случится!
ЭСТЕР: - Почему?
БЕННИ: - Когда горит большой дом, всегда находится  жилец, который во время   пожара старается  не проснуться с пьяну,   прикрывая  платком  нос от дыма!
ЭСТЕР: -  Поздравляю с находкой одного «слушателя  с платком».   Береги себя.   Не надо было тебя отпускать в Германию.
БЕННИ: – Ты так думаешь?
ЭСТЕР: - Это ведь  Германия!  Иногда    кажется, что назло только лишь тебе,    известному  еврейскому музыканту,    разделили  Берлин   на  две  части! Смешно даже!
БЕННИ: - Ты  превращаешься  в  настоящую   тетю  Розу  (Tante  Rozele)    из   Брайтона,  которая   постоянно  скучает  по одесским дворовым сплетням и сама себя обговаривает!
ЭСТЕР: - Вполне  может быть! С возрастом  у меня изменился  характер! Я становлюсь  социально  очень  активной.  Я    «сую   свой   нос»    повсюду. Мне от этого становится приятно. Надо заняться благотворительностью! Думаю,  что  следует собрать вокруг себя евреев-общественников! 
БЕННИ: - Значит, в скором времени под твоим руководством  образуется «Кибуц», где-то,  на   «диком западе»!
*     *     *
Они смеялись.
Через час снова звонила Эстер,  и разговор  продолжался в том же духе.

                *     *     *
               
                Эпизод № 41

14 августа 1961  года. 
18.00.
Когда   до   начала   концерта  оставалось   всего  два   часа,   в  гостиничный номер  к   господину Рознеру    вбежал   без  стука, и   разных   там «реверансов» администратор    «Концертхауса»   -  молодой     человек   в   клетчатом пиджаке и  с   тяжелой сумкой в руке.
АДМИНИСТРАТОР: - Господин Рознер! Господин  Рознер! Спешу обрадовать вас! Ни один  берлинец  не вернул в кассы ни одного билета! Это  уму  непостижимо! Вокруг столько забот!  Вокруг столько проблем! Аншлаг!  Кто бы мог подумать?
БЕННИ: - Вы предполагаете, что за два часа ничего не изменится?
АДМИНИСТРАТОР: - Я  уверен,  ничего не изменится! Аншлаг, аншлаг…
БЕННИ: -  Странно. Выпейте  воды! Вы еле дышите!
АДМИНИСТРАТОР: - Спасибо.    Аншлаг! Это  есть   проявление   солидарности   друг   к   другу и, в целом, к  новой  Германии!
БЕННИ: - Интересно!
АДМИНИСТРАТОР: - Даже   если   «они»    построят    десять   десятиметровых    стен,  в  Берлине,   назло    коммунистам,    будет  звучать  бессмертная  музыкам  Мендельсона!  Люди  начали ценить  свободу,  они   дышат  с в о б о д о й    и   немцы  уже  никогда  не допустят замену  свастики  красной звездой!
БЕННИ: - Значит, я часто буду приезжать к вам. 
АДМИНИСТРАТОР: - Да, господин  Рознер!  Да,  маэстро! Мы  желаем  слушать музыку, а   не  3-х часовые   выступления    коммунистических    вожаков – будь это Ульбрихт, или Хрущёв!   Пропади они пропадом!
БЕННИ: -  Пора собираться! Я поеду вместе с вами.  Да, самое главное! Вы не забыли о моей просьбе?
АДМИНИСТРАТОР: - Разве можно, маэстро! Билет  на  имя  вашего  друга  оставлен  в  кассе «Концертхаусса»!
БЕННИ: -  Мы   условились с ним   встретиться в Западном Берлине 14  августа, вечером!  Я  очень надеюсь….


                *        *        *


Эпизод № 42


14   августа 1961 года.
19.00.
«Концертхаусс»
На   сцене  оркестр   Берлинской Филармонии. Солист – БИНЬЯМИН  РОЗНЕР.
Полный зал.  Аншлаг.
Исполняется   первый  концерт для скрипки  с оркестром   Феликса  Мендельсона.
 
       
*         *         *


                Эпизод № 43

ВОСТОЧНЫЙ  БЕРЛИН.
14  августа  1961  года.
8. 00.
Стоянка  грузовых автомобилей, самосвалов, бульдозеров и тяжелой дорожной техники.
Будка сторожа.  Маленький стол. Диван. Стул.
  У дверей стоит ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК.  На  нём  изношенный, немного грязный плащ с капишёном.
Он   курит.   Смотрит в окно.
Вид на улицу. В направлении стоянки  быстрым  шагом идёт МОЛОДОЙ  ЧЕЛОВЕК –  идёт, сутулясь, под мышкой держа  толстую книгу. Приближается к будке.
МОЛОДОЙ  ЧЕЛОВЕК (входит в будку и обращается  к сторожу): -  Доброе утро,  старший сторож! Как прошло дежурство?
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - Всё  хорошо, ЙОЗЕФ!   Все машины на месте, как всегда.
ЙОЗЕФ: - Кому они нужны!
ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: - Что будешь читать?
ЙОЗЕФ: - Про Шерлока Холмса.
ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: - Ну, как? Ловит твой  Шерлок Холмс бандитов  и убийц?
ЙОЗЕФ: - Куда им деться!   
ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: - Нелегко ему даётся, наверно, это занятие.
ЙОЗЕФ: - Почему же? Заранее знаешь, что все дела будут раскрыты!
ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: - Или  английские  преступники очень уж тупые, или «твой Шерлок  Холмс»  умён и изворотлив. Что скажешь?
ЙОЗЕФ: - И  то,  и  другое! А по мне,  главное, чтобы читать было интересно.
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - Ну, как знаешь. Желаю тебе  спокойного дежурства.
ЙОЗЕФ: - А   вы  куда? Посидим, в шахматы поиграем! Ведь никто вас не ждёт! Не жены, не   детей! А мне  весь день и всю ночь одному сидеть!  Скучно!
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - А   вот, и ошибаешься! Сегодня я должен увидеться со старинным другом! 
ЙОЗЕФ: - Желаю успехов. Когда дежурите?
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - Через  две недели. Я взял отпуск  за свой счёт. У меня дела.
ЙОЗЕФ: - Не спрашиваю. Всё равно не скажите.  Замкнутый вы  человек!  Говорят, часто посещаете   Западный  Берлин.
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - У меня там друзья, родственники.
ЙОЗЕФ: - Не лучше ли вам  по ту сторону и  и остаться? Здесь у вас не жены, не детей.
ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: - Живу так, как это меня устраивает. Ты,  что, против?
ЙОЗЕФ: - Странно. Неделю тому назад  я    вас видел за рулём  шикарного автомобиля. А до этого я вас заметил у входа дорогого  ресторана. Вы были одеты в  костюм, сшитый по последней моде.
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК - Это был не я! Ты ошибся!
ЙОЗЕФ: - Товарищ  старший  сторож, может вы шпион?
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - И на кого я работаю?
ЙОЗЕФ: - На  Америку!
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - Мне становится страшно!
ЙОЗЕФ: - Сегодня тоже собираетесь на Запад?
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - Может быть.
ЙОЗЕФ: - Значит, вы ничего не знаете?
ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: - Нет. Наше радио ведь не работает. Лампа перегорела.
ЙОЗЕФ: - Говорят, границу закрыли, какую-то стену строят. В общем  «туда»  не попасть.
ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК: - Чушь какая-та!
ЙОЗЕФ: - Сегодня понедельник. Жаль, не додумался газету купить. Ну, вы сами разберётесь.   А если дождётесь прихода рабочих и мастеров, то от них точно узнаете последние новости.
ПОЖИЛОЙ    ЧЕЛОВЕК: - Любишь ты поболтать, Йозеф! Всего   доброго! Читай  своего  Шерлока Холмса и не скучай.
ЙОЗЕФ: - Всего хорошего, товарищ старший сторож!
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - Товарищ?
ЙОЗЕФ: - Знаю, не нравится вам это слово!
ПОЖИЛОЙ  ЧЕЛОВЕК: - Слово нормальное, но люди  его  «испачкали»! До свидания!
      
                *        *        *   

Эпизод № 44

ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК   оказывается  на улице и первым делом покупает газеты.
Не замедляя шаг, он раскрывает  и   внимательно  читает первую  полосу  центрального  органа  Германской Социалистической  Рабочей  Партии – «Neues Deutschland».
Через  некоторое    время   он    перелистывает  другие газеты, а потом всю  прессу  бросает  в  муссорную урну.
Шагая  быстро, не оглядываясь, с поникшей головой, он  останавливается   у многоэтажного дома, сперва   разглядывает фасад сверху донизу, а потом входит в     подъезд;     поднимается    лифтом на пятый этаж; заходит   в   однокомнатную, уютную  квартиру; первым делом принимает душ, бреется;  пьёт   кофе;    потом надевает дорогую одежду –  костюм, белую сорочку, синий галстук, мокасины.
Пожилой человек вскоре преобразуется в респектабельного мужчину.
Он  подходит  к письменному столу; открывает ящик; достаёт из него паспорт,   кипу долларовых купюр, западногерманские марки, пистолет и карманные часы, которые осторожно кладёт в жилет костюма.
Человек внимательно осматривает  комнату; тушит свет; выходит из квартиры и закрывает дверь; спускается лифтом на первый этаж и выходит на улицу.
Быстрым шагом двигаясь, он оказывается   на   бульваре  Unter den Linden.
У  гостиницы  «Адлон»  на стоянке автомобилей он  подходит  к  двухдверному  Buick Skylark  - кабриолету  – выпуска 1961  года. 
В Восточном Берлине такой автомобиль увидишь не часто – он слишком  «экстравагантен» для  страны, строящей социализм, однако  до событий 13 августа  1961 года  в столицу  ГДР  нередко  попадали   машины класса люкс.
Респектабельный  мужчина  заводит мотор «Бюика»  и  направляется  на  север, в  сторону    улицы       БОРНХОЛЬМЕРШТРАССЕ,   но,  не доезжая до места, он  припарковывает машину  к немецкой пивной   Bierstolz –у.

                *        *         *

     Эпизод № 45
            14  августа  1961  года.
11.50.
Он  заходит  в пивной  зал,  где  с утра собрались  завсегдатаи  таких заведений.
Мужчины пьют  пиво,  кофе,  читают газеты и обсуждают последние новости – все, разумеется, говорят только об одном – о  «БЕРЛИНСКОЙ  СТЕНЕ»  и о новых порядках.
Видно, что люди  слишком громко  не проявляют своё возмущение, боясь, что среди них могут быть  агенты спецслужб  ГДР.
Респектабельный  мужчина  здоровается со многими  присутствующими,    садится  за   стол,   курит трубку и у официантки  заказывает  кофе.
ОФИЦИАНТКА: - Сию минуту, господин  АДЛЕР!
Господин Адлер  смотрит  на настенные  часы – 12.00.
Ровно  полдень.
ГОСПОДИН  АДЛЕР: - Я не тороплюсь, Ульрике!
Усатый мужчина    у   стойки, постоянно   протирающий белым полотенцем бокалы и стаканы, издали и почтенно здоровается с господином Адлером.
Через некоторое время  в «Пивную»  заходит  очень  толстяк  в шляпе и без спроса подсаживается  к столу господина  Адлера.
ГОСПОДИН  АДЛЕР: - Что скажешь,  УВЕ?
УВЕ: - Ты собираешься на Запад?
ГОСПОДИН АДЛЕР; - Я как раз  про это и спрашиваю!
УВЕ: - Они  закрыли  всё     ещё  с 8-го  августа, а  с 13-го августа   тысяча  человек  строит стену, и пробраться на  ту сторону  сегодня  уже  невозможно.
ГОСПОДИН  АДЛЕР: - Деньги? Подкуп? Я на всё согласен!
УВЕ: - Может быть, когда нибудь, но только не сегодня!
ГОСПОДИН  АДЛЕР: - Но ты понимаешь, что я именно  сегодня    вечером    должен  быть  в  Западном Берлине! Именно  сегодня!
УВЕ: - Я всё знаю, но…
ГОСПОДИН   АДЛЕР: - Подумай!
УВЕ: - Можно прорваться на   автомобиле, сметая  всё  на  своем  пути. Это заставит их   врасплох!
ГОСПОДИН  АДЛЕР: -  Идея! Ты  думаешь, они начнут стрелять?
УВЕ: -  Пока очухаются…
ГОСПОДИН АДЛЕР: - Может,  пронесёт?
УВЕ: - Ты ведь у нас счастливчик!
ГОСПОДИН  АДЛЕР: - Всё решено! Я рискну! Мне, знаешь, по   многим причинам нельзя оставаться в  Восточном Берлине! Кроме всего этого, есть и  прекрасный повод. Ты со мной?
УВЕ: - Нет.  Здесь много дел. Мне некуда спешить.  Надеюсь, что  этот произвол  долго  не продолжится. Через  год всё будет по старому. Один  народ не разделишь на две части!   Я  провожу  тебя   до  Борнхолмерштрассе, а  к  Бёзебрюкке    ты  отправишься один!    Проскочишь  через  мост?
ГОСПОДИН  АДЛЕР: - Проскочу! Я  счастливчик!
УВЕ: - У тебя всё с тобой?
ГОСПОДИН  АДЛЕР: - В случае чего, я буду отстреливаться!
УВЕ: - Всё  ясно!
Когда   ГОСПОДИН  АДЛЕР  расплачивался за кофе  с официанткой и  она  желает  ему   всего хорошего.
ОФИЦИАНТКА: - Всего хорошего,  господин Адлер!
ГОСПОДИН   АДЛЕР: - Запомни, Ульрике!  Моё настоящее имя  ХАЙНЦ!  ХАЙНЦ  РАЙНЕКЕ!  Иногда меня  называли  «ТОПОРОМ»!  Шутя, конечно….
ОФИЦИАНТКА: - Запомню! До свидания,  господин ХАЙНЦ РАЙНЕКЕ!
ХАЙНЦ: -  Прощай, Ульрике!

                *          *         *

           Эпизод № 46

14  августа  1961  года.
13.00.
Двое мужчин садятся  в  автомобиль  Buick  Skylark –кабриолет.
Машина  движется в сторону  Борнхольмерштрассе.
УВЕ: - Увидишь, передай от меня привет. Хотя, вряд ли он меня вспомнит. Это было так давно, а  мы были так молоды….
ХАЙНЦ: - Непременно передам привет. Но ты и сейчас выглядишь  прекрасно, КАПИТАН!
КАПИТАН: - С моей пузой?
ХАЙНЦ: - Пиво надо пить меньше!
КАПИТАН: - Я – немец!
ХАЙНЦ: - Это не оправдание человеческим порокам.
КАПИТАН: - Ладно.  Он тебя ждёт?
ХАЙНЦ: - Я знаю,  что  в   кассе «Концертхаусса» на моё имя оставлен билет  в ложе. Это точно. Евреям можно доверять. Что скажешь?
КАПИТАН: - Вполне! Если бы ты  смог проскочит на запад  неделю тому назад, не было бы проблем. 
ХАЙНЦ: - Кто бы подумал, что события одной ночи так повлияют на судьбы людей?
КАПИТАН: - Приехали!
Автомобиль  остановился.
ХАЙНЦ: - Если что….
УВЕ: - Постарел ты,  братец!
ХАЙНЦ: - Тогда, до свидания!
УВЕ: - До встречи,  «ТОПОР»!


       *         *          *


                Эпизод № 47


Когда  показался мост  Бёзебрюкке,  ХАЙНЦ  РАЙНЕКЕ  сперва  замедлил   ход,  а затем,   приблизившись к  людям  в военной форме, он  остановил машину, не заглушая мотора.
Ему что-то объясняли, чего-то запрещали,  чем-то грозили, но Хайнц   не  слышал   человеческих   голосов.
Он смотрел на дорогу и  искал  самое приемлемое решение  для «прорыва кордона».
В   этом   месте ещё можно было проскочить, но промедление, как  говорится, было, смерти   подобно.
*     *     *
Хайнц  со всей  силой нажал  ступнёй  на   педаль   газа;   автомобиль, сметая и  раскидывая в разные стороны людей,  «вихрем  помчался»   в  направлении  Запада.
Раздались автоматные очереди.
Хайнц   нагнул  вниз  голову. Он крепко держал  в руках руль, но движение автомобиля, к сожалению, уже  не контролировал.
Надо было ехать прямо, не сворачивая.
Оставалось немного.
Рядом с машиной взорвалась  граната.
Вот, она  и  вытолкнула  окровавленного  «Хайнца-Топора»  из  салона кабриолета.

                *    *    *
Умирая,   «Топор»   с трудом   смог  вынуть  из кармана  жилета   старинные швейцарские   часы,   подаренные ему   14    апреля   1933   года  Бенни   Рознером   на  железнодорожном  вокзале  Берлина перед отправкой «мюнхенского поезда»!.
  «Топор»  последним  усилием воли смог приоткрыть крышку позолоченного механизма…..
Под мелодию «Хава Нагилы»   ХАЙНЦ  РАЙНЕКЕ   спокойно закрыл глаза.


        *        *       *          
 
                ПОСЛЕСЛОВИЕ

     Супруги   Гирш  в 1943  году  погибли в Освенциме.

*    *    *
Йосси  Гирш  эмигрировал  в Палестину  до начала   Второй  Мировой войны,  в   1938  году.

*    *    *
Марика  Эрдели  в 1935  году  уехала  в Париж.  Она   танцевала  в «Мулен Руже».
После войны вернулась на  родину.
Погибла в  Будапеште   5   ноября  1956  года  во   время   Венгерского   восстания.


         
                *    *    *
Художник  Генрих   Штетке  в  1945  году   бежал  в  Южную Америку. 
Рисовал портреты диктаторов в Парагвае,  Боливии, Гаити,  Никарагуа…
Его следы теряются  в дебрях джунглей Амазонии.

*    *    *

          Портрет  художника  Генриха  Штетке  «Брунгильда  в   волшебном   источнике»   многие  годы  находился  в частной коллекции  некоего   Рольфа   Бухгольца,  бывшего    группенфюрера   СА   и   военного преступника,    освобождённого   из   заключения   в  1960  году.


   
               

 
















 





 
     

      










 (
.