Аннотация к роману Апрель в Крыму писателя Евгения

Аннотация к роману «Апрель в Крыму» писателя Евгения Кузнецова.
http://www.proza.ru/avtor/ek7127

(Поэт по лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
Он пел — а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.
Один среди людского шума Возрос под сенью чуждой я.
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник
Как он гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.)

«Апрель в Крыму» это  философский роман писателя Евгения Кузнецова.  Автор, через вереницу литературных героев ставит вечные вопросы о смысле жизни, творчества, «что делать» (и так далее) на фоне постсоветской России начала третьего тысячелетия.  В романе нет традиционных «положительных и отрицательных, хороших и плохих».  Похоже, что все персонажи — «неудачники», или даже - «убогие», «бедные люди» (Эти слова, с аллюзией на Гоголя и Достоевского, с российским оттенком жалости и сочувствия, я выбрал вместо более жесткого и презрительного - «лузер»). 

Главный герой (ГГ) романа — Рома, Роман (наверное, автор употребил эту тавтологию не случайно).

Этот молодой красивый парень («сибирский самородок». Угадываются аллюзии с Есениным и Маяковским) из сибирской провинции  ощутил в себе «прикосновение Музы Поэзии» и приезжает в Москву поступать в лит институт.  Естественно, не поступает и старается выжить год в Москве-«бомжитской» до следующего приема в институт.  Выжить в Москве («город дьявола») тоже не получается, и, на пике душевного кризиса, Рома продается в рабство «удачнику» (виннер, саксесфул), господину Л.Г, богатому бюрократу-литератору за «харч и хату». (Определенный намек на продажу души). 

Рома терпит унижения от «мастера», создает себе некую мазохистскую психозащиту, наивно надеется на обещанную публикацию стихов.  От Ромы требуется только безоговорочное, «монастырское» подчинение господину, но раб «бунтует и изгнан». 

Рома убивает господина, последний падает в пропасть и тонет в море.  Здесь можно усмотреть намек на изгнание израильтян фараоном и потопление Египтян «богомерзких».               

В романе уделяется много места проходным персонажам, с которыми Роме приходится сосуществовать.  Описания их жизни входят как короткие новеллы, и чем-то напоминают паноптикум «людинца убогих» Гоголя и «Дна» Горького.  Это еще один герой романа — многоликая Россия,  «Вавилонская Блудница Смертных Пороков» -   гордыни, алчности, зависти, гнева, похоти, лени.  От этого уже вытекают внешне более заметные - беспардонность, пошлость, жлобство, пьянство, эгоизм «немытой России, страны рабов, страны господ».

Третий скрытый герой — поэт и поэзия, и их востребованность.  Я думаю, что суть поэзии лучше всего выразил Бродский в конце своей нобелевской речи. 

(...Пишущий стихотворение пишет его потому,  что
 язык  ему  подсказывает  или  просто  диктует   следующую  строчку.  Начиная
 стих,  поэт, как  правило,  не  знает,  чем оно кончится,  и  порой
 оказывается очень  удивлен тем, что получилось, ибо  часто получается лучше,
чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал. Это и
 есть  тот  момент,  когда   будущее  языка   вмешивается  в  его  настоящее.
Существуют, как мы знаем,  три метода познания: аналитический, интуитивный и
 метод, которым  пользовались библейские  пророки  -- посредством откровения.
Отличие  поэзии от  прочих форм  литературы в том, что она  пользуется сразу
 всеми  тремя (тяготея преимущественно ко  второму и третьему),  ибо все  три
 даны  в  языке;  и  порой  с  помощью  одного  слова,  одной рифмы  пишущему
 стихотворение  удается  оказаться  там,  где  до него  никто не бывал, --  и
 дальше,  может быть, чем он  сам бы желал.  Пишущий  стихотворение пишет его
 прежде  всего потому, что стихотворение -- колоссальный ускоритель сознания,
мышления,  мироощущения... (Бродский. Нобелевская лекция.)
 
В романе к поэзии «причащаются» множество персонажей, начиная от «лузеров» до «виннеров».  Можно было бы считать это «натяжкой» автора, но... Откройте главную страницу сайта стихи.ру.  Там видно, что только там отметилось более 500 тысяч русскоязычных авторов! Думаю, в раз более десяти не отметилось. Одному человеку возможно просмотреть не более одной сотой этого числа за всю жизнь!

С другой стороны, глянув на пошлые «востребованные шлягеры» новояза российских песен, невольно соглашаешься с утверждением Платона, что поэтов надо изгнать из идеального государства, потому, что они продажные популисты, потакающие пошлым вкусам толпы.
(… поэт... естественно, он изображает то, что кажется прекрасным невежественному большинству...).
 
Немой диалог между ГГ, Романом-«Фаустом», и его «Мефистофелем», господином Элге, в нескольких кульминациях, звучно взрывается в ярких сценах, которые по напряженности приближающийся к шедеврам Достоевского. 
Вот пример тезы Достоевского и антитезы героя романа.

Теза:
«...Он смотрел на каторжных товарищей своих и удивлялся: как тоже все они любили жизнь, как они дорожили ею! Именно ему показалось, что в остроге её ещё более любят и ценят, и более дорожат ею, чем на свободе. Каких страшных мук и истязаний не перенесли иные из них, например, бродяги! Неужели уж столько может для них значить один какой-нибудь луч солнца, дремучий лес, где-нибудь в неведомой глуши холодный ключ, отмеченный ещё с третьего года и о свидании с которым бродяга мечтает, как о свидании с любовницей, видит его во сне, зелёную травку кругом его, поющую птичку в кусте?..»

Антитеза:
Человек идёт по горам осколков своих бывших иллюзий за новой, едва наметившейся на горизонте лишь для того, чтобы чуточку приблизившись к ней, разбить её и пойти дальше за следующей. Но однажды непременно случится так, что оглянувшись вокруг, человек поймёт, что очертаний новой иллюзии нет, потому что их больше не осталось. Тогда человек садится на осколки того, что он сам уничтожил и плачет. Он плачет над собой, над тем, что был обманут. Он не верит больше ни во что, хотя жизнь его ещё не закончена. Наверное, это и есть несчастье.


И далее о месте поэзии, искусства в обществе.

Забитое и затравленное существо внутри его оболочки вдруг снова ожило.
Но неужели нет другого пути к вершине, кроме как ублажения чьих-то больных фантазий? Неужели он так и останется сидеть под землёй, никому не нужным навозным червем? Неужели он изойдёт соком своих чаяний, своих мечтаний, и никто во веки веков не заинтересуется его личностью? Рома уже чуть раньше понял всю серьёзность ситуации – не один он такой, кого отравляет собственная нереализованность, со временем превращающаяся в навязчивую идею. Не один, такой как он, уже пал, пропитанный ядом своего нерастраченного потенциала. Так чего же от него хотят? Чего? Чтобы он уехал восвояси или поломал свою мужскую природу?


 – в дальнейшем-то и заключается парадокс, о который разбивались лучшие умы. Знаете, как он звучит?
Рома не знал.

– А он звучит так: талант – главное, но… это не главное. Усекаете? Вижу по глазам, что нет. Ну, вот смотрите, человек из себя что-то представляет, так? Допустим он себе всё доказал, но что дальше? Его эго потребует бОльших доказательств. Оно потребует их от общества. Согласны? А где гарантия, что вы со своим талантом этому обществу будете нужны, что вы окажетесь в нужное время в нужном месте, и вас примут на «ура»? Правильно, их вам никто не даст, потому что их нет.

Вы, например, знаете, что всего лишь три процента населения Земли владеют всеми её сокровищами и ресурсами? Если хотите славы, а вы ведь её хотите, то вам нужно понравиться кому-нибудь из этих трёх процентов. Вот тогда, возможно, вами начнут заниматься. А без поддержки сильных мира сего, вы – пустое место. Впрочем, есть и другой путь – путь фанатика.  Может быть, вам интересно писать свои вирши для будущих поколений, лелея зыбкую надежду, что о вас когда-нибудь вспомнят, при этом влачить нищенское существование и безвестность до конца своих дней и никогда, послушайте – НИКОГДА не воспользоваться теми благами жизни, которые Господь приготовил для вас. Да-да, Роман, именно для вас, чтобы вы ими наслаждались здесь и сейчас. Эти блага уже ждут вас, просто вы не знаете, как их взять, а вам нужно торопиться, ибо идущие следом не дремлют. Не успеете взять сейчас – всё, считайте, ваш поезд ушёл, причём безвозвратно. То, что предназначалось для вас, получит другой, и в этом, как я считаю, заложена высшая справедливость. Всё даётся всем в равной мере, просто одни успевают, а другие нет. Но, если вы успеете, во что я искренне верю, вы получите желанную славу и все вытекающие из этого удовольствия, и заметьте – ещё при жизни.
Выражаясь фигурально, вы – неотёсанное полено, из которого может что-то получиться, а я – тот самый сказочный столяр папа Карло. Но помимо рубанка у меня ещё имеется золотой ключик и волшебная дверца, за которой находится всё, что вам нужно. Вы что, всерьёз полагаете, что те звезды, которых вы знаете и знаменитости прошлого, кто бы они ни были, всего достигали сами? Ха-ха. Они могут говорить всё что угодно, но знайте же – за каждым из них стоял серый кардинал либо целая структура. Будь это Мерилин Монро, великий Леонардо, либо ваша знакомая Куликовская. Я, как вы понимаете, не беру в расчет всяких там ван гогов и модильяни, которые нищеёбствовали всю жизнь. Мы же говорим о тех, кто стал тем, кем должен стать, и стал им – повторяю – при жизни. В этом смысле мне ближе Тициан. И хотя те времена давно прошли, принцип работает до сих пор: сначала с помощью искры божьей вы начинаете что-то собой представлять, а потом за вас берутся всерьёз так называемые большие люди. Если вам посчастливится к ним попасть. Даже дворянин Алексеев, более известный как Станиславский, стал таковым только благодаря тому, что в него поверил Морозов и ещё несколько человек. Вы думаете, на одной своей хвалёной системе он бы отстроил театр, привлёк бы в него публику? Как бы ни так. Без Морозова его знаменитая встреча с Немировичем-Данченко превратилась бы в очередную попойку, о которой  бы назавтра уже никто не вспомнил.

Оглянитесь вокруг. Посмотрите на этих вот людей. Загляните им в глаза. Разве в этих затравленных взглядах вы видите поэтический голод? Ха-ха. Вы там видите голод физиологический. И ещё страх. Люди сейчас заняты тем, чтобы что-то урвать у дня сегодняшнего, и они не особо даже надеются на то, что наступит завтра. Прожить бы сегодня и успеть хапнуть. Крысиные бега длиною в жизнь. А из тех, немногих, кто действительно ещё не потерял интерес к чтению, сколько бы вы думали процентов составляют любители поэзии? Не знаете? А я вам скажу – один. Один процент читательской элиты, которая не приемлет суррогата. И даже если вы действительно достигнете мастерства с точки зрения школы стихосложения, вы всё равно этот процент вряд ли привлечёте, потому что у вас в конкурентах окажутся ушедшие классики, которые своим талантом и самой жизнью своей подтвердили право таковыми называться. Видите ли, уже мало быть просто гением, им нужно быть вовремя. Все ваши размышления насчёт того, что «весь я не умру» – ерунда. Мастурбация эго. Так что особо на этот счёт не заморачивайтесь. Пишите для себя и ни на что не надейтесь.

– Признаться, стихов-то приличных у тебя почти нет. Всё какие-то банальности и перепевки однажды кем-то сказанного. Так, как ты, пишет основная масса бумагомарателей. А раз так, то поверь мне, перечитавшему кучу литературного хлама – никто даже не разглядит твою песчинку в общей песочнице. Это должно быть для тебя очень грустно, милый мой. Так что забудь о том, что ты гений. Забудь о публикациях, об институте, выучись на мерчендайзера и спокойно работай как все.

– Так что же мне делать, чтобы не быть песчинкой, позвольте спросить? – прошипел Рома не своим голосом, приближаясь к Леону.
– Кричать! – Леон гаркнул, что есть силы, будто желая заглушить порывы ветра. – Надо кричать, вопить о том, что ты скоро умрёшь! Может быть тогда твой голос кто-то и услышит!
– Ты сейчас сам сдохнешь, тварь! – слетело с Роминых губ.

К этому заключительному диалогу я посмею прибавить мою любимую аллюзию к роману.

И погнались за ними Египтяне... и настигли их расположившихся У МОРЯ... Фараон приблизился, и сыны Израилевы оглянулись, и вот, Египтяне идут за ними: и весьма устрашились и ВОЗОПИЛИ сыны Израилевы к Господу - Исход 14.9

 Один «огрех и спотыкач» романа мне кажется в том, что он начинается «с конца», и затрудняет вход читателя во временной поток, который в остальном уже идет от прошедшего к будущему.  Я не чувствую никакого ущерба, если первые крымские главы приложить к конечным крымским же.  Вставные новеллы описаний людей второго плана (Юра, Галя и пр.) я бы выложил в главы с названием «Юра» или с юморком - «Житие Юры» и те де.
А в остальном, «прекрасный маркиз Евгений» - все хорошо, и даже отлично.