Домовая змея

          
 Болгары уверяют, что всякое старое дерево, источник или местность имеет свою охранительницу — старую большую змею. Ее запрещено убивать, так как это вызовет гибель или разрушение того объекта, который охраняет змея (Гура, 1997).
http://darksnoel.livejournal.com


                Домовая змея

- Я помню, - говорит жена, - в детстве, у нас дома водилась большая змея, в том старом доме, что была с глиняной крышей. Откуда забирал ты меня, невестой. Она спускалась с угла потолка, хвостом держалась там, пила молоко из блюдца на полу, которую наливала ей моя бабушка. Напившись, поднимала голову и, используя своё тело как канат, опять уползала под крышу. Говорили, что бабушка даже разговаривать могла с ней.
- И что дальше? – любопытствовал я.
- Ой, Габиб! Точно не помню всех подробностей. Потом, поедем в отпуск, там мама тебе расскажет. Помню только, что из-за этой змеи у нас умерло четверо детей. Кто сразу, кто постепенно. Заболевал ребёнок так, что и врачи не могли понять почему.
Наступившим летом, сидя во дворе под навесами у родителей супруги, я вспомнил про ту историю. Окинул двор взглядом. От привычного старого дома, который стоял здесь в глубине, не осталось и следа. Взамен его выстроили одноэтажный дом с шиферной крышей и широкой верандой.
- Мам, недавно жена упоминала одну историю, про змею, которая жила у вас. Это правда?
- Ой, сынок! Не вспоминай! Из-за неё, зараза , я четверых детей потеряла.
- Целый год ждал, пока в отпуск приедем, что бы услышать её. Пожалуйста, мам, как бы тяжело вам ни было, я б хотел её услышать. Интересно, так! 
Тяжело вздохнув, в ответ и присев, она начала свой рассказ:
- Молодой я тогда была, глупая. Свекрови у меня не было. Умерла она, когда братья мужа были ещё маленькими. Их всех подымала, сынок! Жива была бабушка мужа. Иранка по происхождению. Хорошая была женщина!  Добрая! Пусть Аллах простит ей все ее грехи и предопределит ей там хорошую судьбу! Для меня как мать была! Учила, подсказывала, какой должна быть женщина в доме, в семье! Помогала во всем, в чём могла! И людей лечила чуть ли не от всех болезней! У кого недуг, у кого бесплодие, кому гланды, кому глаза. Всё знала! Умная была! Помню, сахаром делала надрез под веком – кровь пускала, и лечила глаз. Сама по пояс парализованная, но сидеть могла. Волосы длинные, черные, без единой седины. И голову мыла только отстоявшейся дождевой водой. У неё, по новой, выросли молочные зубы. Больше 100 лет жила! Так было, что она ползком, - боком так, передвигалась в доме. Наливала молоко в чашечку, ставила в углу и звала её – змею. Разговаривала, как с человеком. Мне так страшно было! Я под всяким предлогом убегала оттуда. Змея спускалась с потолка. Тогда камышом накрывали дом и глиной мазали сверху. Хвостом держалась и висела, пока не выпьет молоко. Шипела так, глядя на бабушку, как будто слушала её или разговаривала по-своему, потом уходила. Очень, сынок, боялась ходить туда. Отправляла еду с  детьми, они не боялись. Привыкшие были. Купать ходила после того, как уходила змея. Летом купала во дворе. Детей выгоняла на улицу и купала.
В тот год, я была в положении пятого по счёту ребёнком. По весне люди приводили дома в порядок: чистили дворы, белили заборы, ремонтировали крыши. И вот, когда я расковыривала потрескавшиеся трещины на крыше, чтобы замазать их свежей глиной, я увидела там гнездо с четырьмя небольшими  яйцами. Думала гнездо птицы,  небольшое такое! Хотела отставить пока в сторону, чтоб замазать, потом, думаю, под крышу занесу обратно, с улицы, чтобы птице удобно было. Подумала и о том, как бы птица не бросила своё гнездо из-за чужого запаха в нём. Взяла снизу. Одно яйцо, не знаю как, соскользнуло и упало на твёрдую глину. Разбилось! Поймать я то яйцо не могла, двое руки были заняты гнездом, чтоб не рассыпалось. Когда из разбитого яйца вместо птенца увидела маленькую змею, я страшно испугалась. Не помня себя, стала кричать и бить лопаточкой ту змейку, а вместе с ней и всё гнездо, откуда снова появлялись маленькие змейки. В ужасе, в страхе от неожиданности, я не слышала никого и ничего! И бабушку не слышала, и просьбы её о том, чтобы не трогала я их. Не могла остановиться. Продолжала кричать так, что всё село потом сюда сбежалось. Меня сняли с крыши, долго отпаивали и брызгали водой - приводили в чувство. Потом услышала бабушку, которая плакала и спрашивала: – « Зачем, дочка, ты убила их? Что ты сделала?»
Она долга болела. К нам она не выходила и к себе не пускала. Очень переживали за нее. Нас не то чтобы видеть и слышать не хотела. Только просила остерегаться змею, быть внимательными и смотреть, куда наступаем.
Однажды позвала меня к себе и сказала;
- Дочь, моя! Все эти дни просила ее простить тебя и дальше буду просить. Но, видно, она обезумела. Не может. Тебя не будет трогать - грозится убить детей твоих. За каждого - по одной. Все уговоры мои безуспешны. Сумей, дочка, смириться с судьбой!
  Я в таком страхе жила, что готова была сойти с ума. Не могла ни есть, ни пить, ни спать. Мне казалось – она везде, где находилась я. Всегда чувствовала на себе ее взгляд. Я не видела её и не слышала, пока не родился ребенок, которого она «забрала» первым. 
В этот день бабушка во дворе была. Стала плакать, просить: – «Уходи! Пожалуйста, уходи! Пожалей его! Прояви милость! Не делай этого!» Громко плакала, как ребёнок. Мы не понимали, кому она говорила. Затем сникла и тихо сказала: - «Сходите, посмотрите ребенка, он долго не подаёт голоса».
- «… Мама, он не хочет просыпаться» - кричали дети. - Мы его будим, а он не просыпается!
Ребенок был мертв. Красивый такой, весёлый,  здоровый! Так улыбаться любил! Отчего  умер, так никто и не понял, пока бабушка не припомнила нам змею!?
- Следов укуса тоже не было? – спросил я, заинтригованный её рассказом.
Она, молча, покачала головой из стороны в сорону, словно не соглашалась со мной.
… После похорон ребенка, бабушка позвала меня к себе, усадила рядом и с болью в голосе сказала:
- И она очень сильно горюет по своим не родившимся деткам. Не  может она простить тебя. Говорит, что тот приплод её был от принца.
В страхе, потихоньку я  превращалась в камень. Понимала, что мне никто не поможет. Ведь мстила мне мать и мстила, как матери, которая убила ее детей. Она знала, как мстить. Сейчас бы я убила ее, заразу , но тогда я очень боялась. Боялась, потому что после смерти ребёнка поняла, что я натворила. Как околдованная стала жить. Кормила утром детей и уходила на работу до вечера пропалывать виноградники. В каждой виноградной ветке я стала видеть змею, черенки лопат и граблей, даже брошенных рабочими в кучу, представлялись мне переплетёнием змей. Я не знала, как защитить мне своих детей.
Долго, сынок я так жила пока во мне не родилась мысль или, вернее, не пробудилось во мне материнское чувство, инстинкт. Не знаю как это правильно назвать, сказать, неважно! Я вдруг поняла, что она хочет. И как мне огородить, защитить, сохранить моих существующих детей, тоже. Природа сама дала мне решение. Я поняла: мне надо рожать для неё новых детей. Она так хотела. Живых она не тронет, пока я буду рожать. Она будет ждать новорожденного! Вот что было надо ей! Вот какую игру она навязывала мне. 
Каждый последующий год я рожала ей ребенка, зная наперёд его судьбу. После двух месяцев от рождения, когда и четырёх, уже подходя к дому, я  чувствовала новую смерть.  Душа моя черствела с каждой потерей. Во мне временно заглушились все радости жизни. Я не плакала, только слезы катились. Не знаю почему? В сердце, кроме злости, не было ничего. Внутри, я говорила ей: - «Я, сильнее тебя. И умнее тебя. Я буду рожать тебе  ребенка, ещё и ещё. Я разгадала твою гнусную месть! Ты отнимаешь у меня новорожденных детей, чтобы с каждым новым отколотым кусочком моего материнского сердца заглушать в себе свою материнскую боль, наслаждая себя умиротворением того, что, как мать, ты дорого возьмешь за каждую погубленную мною душу своей «твари» от Бога? Хочешь убить во мне мать, чувство матери, каждый раз, отнимая во мне радость нового материнского счастья? Эта твоя месть? Будь ты проклята, зараза! Ты меня не тронешь и не тронешь моих живых детей. Ты ещё хочешь, чтобы я боялась тебя. Но я больше не боюсь тебя». 
- Последнего, после того как накормила, помню, как сегодня, перепеленала, уложила в колыбель, накрыв тонким летним одеялом сверху. Когда он уснул пошла во двор, заниматься хозяйством. Как обычно!
На этот раз по тропинке, что ведет в огород, змея дала себя увидеть. Раскачивающая голова над высокой травой приковывала мой взгляд. В ее черных, бездонных глазах я видела, сынок, слёзы. Я правду говорю! Она, зараза, плакала. Ещё я поняла и куда она направилась. Клянусь, поняла!  Только я не могла двинуться. Через время у меня слезы пошли и я как бы проснулась. Сразу побежала в дом. Колыбель была не тронута. Всё так же, как я и оставляла. Но когда приподняла одеяло, то увидела её рядом с ребенком. Она лежала, свернувшись, у изголовья и не двигалась. Голова покоилась на лбу новорожденного. Они оба были мертвы.
Стояла тишина. Пролетавшие над двором сороки, воробушки, доселе кувыркающиеся в дворовой пыли под весёлое их чириканье, ветерок, несущий с моря временами влагу и морскую прохладу, казалось, в ужасе замерли там,  в том дворе, слушая ту трагическую историю о змеиной материнской мести человеку, женщине, тоже матери.
Лишь ее нос, частым шмыганьем, нарушал пугающее безмолвие двора. Она, закончив свой рассказ, некоторое время молчала, блуждая над нашими головами печальным беспомощным взглядом влажных глаз, временами вытирая очередную накатившуюся слезу. Мы понимали, как тяжело давались ей те воспоминания. И, во взгляде было видно сожаление. Сожаленье того, что случилось по воле судьбы, не по разуму своему. Сожаленье того, что было  уже не избежать  и не изменить. Не изменить то, что уже случилось. Сожаление о том, что время  назад было не вернуть! … Ну, … и …, наверное, смиренность с действительностью. Меня поразила воля этой женщины. Сила её духа в желании её, победить. Она сильная женщина! Она, смогла смириться с судьбой, со своей судьбой, предначертанной ей змеёю. Думаю, она теперь и не винила в том, змею. Винила себя за свой страх, за слабость женскую и своё бессилие. Мы, слушавшие её, чувствовали в ней теперь ни страх, ни слабость и ни беззащитность её, а силу её материнства, гордость победы! Ведь она, простая пугливая женщина, ставшая матерью, в тяжелой неравной борьбе с чудовищем, в змеином обличии, сумела не сломиться, выстоять и не только выстоять, но и противостоять обезумевшей холодной мерзкой ползучей твари - владычице гипноза. В своём желании - просто быть хорошей матерью для своих детей, своих первенцев, уже родившихся ранее и уже живущих под её крылом, в материнских желаньях – просто сохранить им жизнь, при этом жертвуя собой и своими инстинктивными  чувствами от природы, она смогла выстоять, сумев сделать правильный выбор, выбрав из двух зол - наименьшее! Мы и сами были не менее горды за неё!
Перебирая в уме услышанное, я невольно, повернул голову в сторону жены, которая тоже внимательно слушала страшную историю своей матери,  о трагической смерти четырёх следующих за ней братьев и сестёр. В мозгу, не без восхищения, молнией пронеслась мысль: - «Так вот ты,  из каких матерей будешь - мама моих сыновей?»
- Здесь, этого навеса, раньше не было, - продолжала свой рассказ седая женщина от возраста, смуглая  по природе своей и солнца, худая и уставшая от непосильного изнурительного ежедневного труда, с душой железной воли. - Здесь, … чуть в стороне, … стоял куст тёрна и рядом большая глыба камня. Временами и люди замечали, что камень уже не там, где находился раньше. Было ощущение того, что он незаметно глазу человека перемещался по двору с одного места на другое. Люди, сельчане в основном, приходили сюда,  читали молитвы, вещали косынки, платки, куски материи. Потом это все куда-то пропало. Никто не помнит когда не стало того куста, с камнем. Скажу только, что после всего этого случившегося, тяжело пришлось семье. Трудно было. Бабушка умерла, болезни пошли. Неудачи, недуги, неурожаи, проблемы с детьми, всё обрушилось разом на нас. Будто, что забрали у нас. Увели. Отняли. Неприятности до недавних времён так и сваливались на семью, как из ведра ... Не было ни радости, ни счастья, зараза!
Охрипший голос и расстроенные чувства составляли основу жалости и сострадания того рассказа.
- … Прошло время. Потом я родила Эдика. Растила и всё равно боялась за него. Слава Аллаху!  Потихоньку стало всё нормализовываться. Выросли дети. Все обзавелись уже семьями. Появились внуки, а то и правнуки. Сами, видя их радости, радуемся жизни. Всё хорошо, сынок! Грех нам теперь жаловаться! 
Через некоторое время, будто чего вспомнила, улыбнулась. В глазах засветилась радость, искорка.
 - … Недавно, - намеревалась она продолжить свой разговор и запнулась, озираясь по сторонам, словно боялась быть кем-то услышанной. Во взгляде промелькнули сомнения. Сомнения чего то, …боязненного, …
 – Мне кажется, вы нам чего-то недоговариваете, мам? – осторожно спросил я.
- … Несколько раз, … я, уже здесь, стала снова видеть новую змею. Она, вот такая, маленькая – показала она её размеры, разводя руками. Она живёт в подвале нашего нового дома! - в ее глазах блеснула не то радость, не то восторг? – Детей я туда не пускаю. Думаю, … что это, …  - к  хорошему! – тихо, как мысли в слух, выговорила она, заливаясь  застенчивой краской. Опустив глаза, она застыла сидя, волнительно уставившись на свои огрубевшие руки с искорёженными пальцами и со вздутыми венами под тонкой исцарапанной кожей. Потом, ещё тише, с ноткой надежды в голосе мечтательно изрекла;
- Люди говорят: - «Берекет  вернется в дом!»
Осматривая взглядом большой двор, изучая в нем каждую его составляющую, в тишине знойного дня, я вдруг представил себе преобразившийся их дом, двор, наполненный детьми, стариков, сидящих под навесом, с искринкой счастья на лице. В глазах у них светилась радость.
- Аминь! Пусть будет так, – в тишине прошептал я.